Козлов Игорь. Подкова на счастье

Козлов Игорь
Подкова на счастье

   Историю эту я услышал в детстве от своего друга Никиты Зеленкова. Тогда о ней сообщалось в газетах, но подробности никому не известны. Никита просил, чтобы я сохранил их в тайне. "Всё равно никто тебе не поверит", — резонно заметил он.
   Но вот прошли годы, и я всё-таки решился. Мне кажется, люди должны знать о последнем потомке гордого племени кентавров, о его мужестве и благородстве. О том, что есть на свете явления и дела, которые невозможно купить ни за какие деньги, и открываются они только чутким и добрым сердцам.
   Но начнём по порядку…
   В тот вечер дед Егор пришёл с работы весёлый и возбуждённый.
   — Ну всё, Никита, — сказал он. — Едешь в Лондон. Разрешили… Заодно и английский свой потренируешь.
   — Ура! — закричал внук и чуть не подпрыгнул до потолка.
   Мама и папа с умилением смотрели на него.
   — Кто бы мог подумать… — задумчиво произнёс отец (он был вообще большим философом). — Кто бы мог подумать, что по этому… лошадиному каналу можно выехать за границу.
   — Просто ты завидуешь, — сказала мама.
   — Вот ещё! — обиделся папа.
   И они, как обычно, стали выяснять какие-то свои давние споры. Но Никита с дедом их не слушали, быстро уединились в детской комнате — не терпелось узнать подробности.
   — Сначала начальство было категорически против, — рассказывал дед. Но потом выступил представитель министерства и заявил: скачки мирового уровня, должно быть всё как у людей. Первым номером — твой Патрик, затем Сириус и Земфира… Тут встаёт Петрович и, заикаясь от страха, кричит: "Патрик без Никиты не поедет!" У тренера даже челюсть отвисла: "Ты думаешь, что говоришь?" Петрович побледнел, но продолжает гнуть своё: "Я жокей — лучше лошадь знаю. Если хотите, чтобы Патрик взял приз, нужно брать Никиту".
   — Так прямо и сказал? — внук не смог удержать улыбку, расплылся от уха до уха.
   — Да… Представляешь? Я сам удивился. А товарищ из министерства крутит головой, словно сова. Ничего не кумекает! Наконец спрашивает: "Кто такой Никита?" Тренер объясняет: "Это мальчик, внук доктора Зеленкова. Ухаживает за лошадью". Начальник пожал плечами:
   "Нам же нужен хосбой {хосбой (дословно с английского — конмальчик) подросток в специальной униформе, выводящий лошадь перед скачками}. Пробьём ещё одно место. Лишь бы жокей не волновался…" На том и порешили.
   — А Патрик знает? — невольно воскликнул Никита.
   — Не понял? — Дед вскинул брови.
   И внук прикусил язык.
   На следующий день сразу после школы Никита поехал на ипподром. Патрик только что закончил проминку и хрумкал в своём стойле овёс. Увидев мальчика, он радостно заржал.
   — Привет, — сказал Никита.
   — Здравствуй, друг, — кивнув головой, ответил Патрик. — Как успехи в школе?
   — Пятёрка по геометрии.
   — Поздравляю. Прекрасная наука.
   — Патрик, мы в Англию едем, — сообщил Никита новость.
   — И ты тоже?
   — Да. Петрович настоял.
   — Видишь, я же говорил. — Патрик улыбнулся, показав ряд крупных, белых зубов. — Он неплохой парень. И лошадь чувствует… Трусоват, правда. Но ведь жизнь такая… Зато рука у него лёгкая. Он меня не раздражает.
   — Все надеются, что ты возьмёшь главный приз.
   — Если нужно, значит, сделаем, — заявил Патрик и смешно задёргал ушами. — Покажешь мне Лондон?
   — Обязательно. Как-нибудь вечером выберемся…
   В это время в конюшню вошёл Петрович. Он нёс на плече седло, и выражение его лица было хмурое, сосредоточенное.
   Патрик фыркнул, стукнул копытом и умолк.
   — Здравствуйте, Иван Петрович, — вежливо сказал Никита.
   — Здорово… — мрачно кивнул жокей.
   — Спасибо, что поддержали мою кандидатуру.
   — Тебе очень хочется?
   — Конечно!
   — А мне нисколечко… Для тебя это прогулка. А на меня все давят только первое место. Знаешь, какие жеребцы там будут — элита!
   — Патрик не подведёт! — заверил мальчик.
   — Надеюсь… — хмыкнул Иван Петрович. — Договорись с ним. Помоги советом.
   — А вы откуда знаете? — растерялся Никита.
   Жокей лукаво подмигнул и пошёл в свою конторку.
   — Ты слышал, Патрик? Он разгадал нашу тайну!
   — Нет, — скакун мотнул головой, — просто так, болтает… Понимает, конечно, что между нами контакт. Слышал, как жокеи говорят: ему лошадь на ухо нашептала. Видимо, живёт с давних пор легенда о нашей породе…
   Теперь нужно кое-что пояснить. А то читатель, наверное, уже подумал, у кого-то с головой не всё в порядке: или у героя моего рассказа, или у самого автора.
   С Никитой Зеленковым мы подружились ещё в детском саду. Это был шустрый, озорной мальчик. Правда, его отличала одна особенность — он мог часами рассматривать какого-нибудь червяка или букашку. А если кто-то из нас ловил бабочку и отрывал у неё крылья, Никита плакал над ней горючими слезами, укорял «бандита» и хоронил насекомое со всеми подобающими в таких случаях почестями.
   Дед Никиты был ветеринарным врачом, работал на ипподроме и постоянно брал с собой внука. Никита хорошо помнит, как родился Патрик. Его отец чистокровный жеребец Патрон, мать — Рикша. У лошадников принято так давать имена жеребятам: один слог — от отца, второй — от матери. Вот и получился: Пат-рик.
   Специалисты сразу признали его негодным. У жеребёнка был красивый светло-коричневый окрас, стройные ноги, гибкая шея, но его порода узкомордая, скаковая, а у Патрика — необычайно широкий, крупный лоб.
   — Это дебил! — безоговорочно определил тренер. — Надо его выбраковывать! (Понимай — "пустить на колбасу").
   К тому же произошла поразительная вещь — мать не подпускала жеребёнка к себе, испуганно сторонилась, шарахалась в сторону, и ему грозила голодная смерть.
   Жалостливый Никита выкормил Патрика из соски, уговорил деда взять его на летнюю леваду. Жеребчик на вольных лугах рос не по дням, а по часам, набирался резвости и силы. А когда стали выводить лошадёнка в манеж, дед сразу смекнул: "Эге, тут дело серьёзное!.." Патрик легко обгонял своих сверстников на полкруга. Он летел, как стрела, и видно было — бег доставлял ему необычайную радость.
   Были у Патрика и странности: он всегда чутко прислушивался к речи людей, трепетно шевелил ушами, косил свой умный глаз и, казалось, понимал их разговоры. А ещё он любил слушать радио. Никита часто носил с собой карманный приёмник, и стоит ему, бывало, выключить — Патрик недовольно фыркает, сердито топает копытом. Мальчик посмеётся и снова включит.
   И вот, наконец, настал тот памятный день, когда Патрик «заговорил». Произошло это буднично, просто. Никита чистил стойло и вдруг услышал за спиной тихий, вкрадчивый голос:
   — Дай мне, пожалуйста, водички.
   Мальчик повернулся — рядом стоял Патрик и смотрел на него весело, насмешливо.
   — Да-да… Это я! — прозвучал тот же голос.
   То есть, как бы это лучше объяснить? Звука, в общем-то, не было. Но Никита слышал этот голос в себе. Тогда он ещё не знал слова «телепатия».
   Потом, когда они «разговорились», Патрик поведал ему свою историю. В давние времена жила на Земле порода лошадей, которая могла вступать с людьми в особый контакт. Это были сильные и умные животные, ни в чём не уступавшие человеку. Яркий след их существования остался в мифах и сказках. Помните мудрого кентавра Хирона, ставшего наставником героев Древней Греции? А Пегас? Оказывается, он дружил с Гомером и со многими другими поэтами… А наш Сивка-Бурка?.. Это всё они — славные предки Патрика.
   Но затем случилась беда. Люди не захотели терпеть рядом с собой странных существ, способных передавать им свои мысли, свободных и гордых. Они пытались покорить их, заставить жить в неволе, превратить в рабов. И кентавры восстали…
   Это была страшная война. Люди беспощадно истребляли братьев по разуму. Кентавры рассеялись по миру, смешались с табунами диких лошадей… Так выродилось их племя. И только изредка, раз в сотни лет, гены древнего рода дают о себе знать.
   Да, я забыл сказать: у кентавров передаётся по наследству память. Патрик знал всё, что произошло с его предками. Поэтому он так насторожённо относился к людям…
   На вагоне было написано — «ЛОШАДИ». Он медленно двигался в центре состава. И хотя за ним следовал вагон для людей, «мягкий», но Никита всё время проводил с Патриком.
   [пара страниц отсутствует]
   В Северном море теплоход попал в шторм. Земфира и Сириус еле стояли на ногах, а Патрик был молодцом. Он всё просился; чтобы Никита вывел его на палубу.
   — Хочу поглядеть на "большую воду".
   Улучив момент, когда жокей и тренер, измученные качкой, отключились, Зеленков выпустил друга на волю.
   Патрик жадно потянул ноздрями сырой, прохладный воздух. Но что это? Всё тот же резкий, удушливый запах. Он повернул голову — прямо из волн поднимался частокол ажурных башен.
   — Буровые вышки. Нефть со дна добывают, — перехватив взгляд кентавра, пояснил Никита.
   Рядом с бортом судна плавал и, будто живой, шевелился большой, лохматый остров из пустых банок, пакетов, бутылок…
   Патрик тяжело вздохнул и сказал:
   — Всё ясно. Пошли вниз.
   В Лондоне, узнав, что русские привезли скаковых лошадей, на теплоход нагрянула вся таможня — Англию не зря называют "страной скачек".
   Сначала на берег вывели Сириуса. Это был неописуемой красоты жеребец. К тому же задавака и позёр. Чувствуя всеобщее внимание, он играл на публику: гневно тряс гривой, бил копытом, грыз удила. Одним словом, "из ушей дым валит, из ноздрей — пламя".
   Над толпой пролетел восторженный полувздох-полустон: "О-о-о!.."
   Потом вышла прелестница Земфира. Тут уж знатоки умилённо зачмокали губами, заулыбались, зашушукались.
   И, наконец Никита вывел Патрика.
   — А это что такое? Какая порода? — послышалось со всех сторон. — Лоб — как у барана. Губа отвисла… Зачем они притащили это чучело? Разве его можно даже рядом ставить с нашими конями?
   Услышав такие речи, Никита и Патрик переглянулись.
   — Ничего, будут их скакуны нашу пыль глотать. — усмехнувшись, сказал кентавр.
   И вдруг где-то сбоку вспыхнул блиц фотоаппарата. Зеленков повернулся и увидел стройного, светловолосого парня, стоявшего рядом с шикарным спортивным автомобилем. Глаза его сияли от восторга, руки дрожали. Он не отрывал глаз от Патрика. Затем перевёл взгляд на Никиту и как-то многозначительно, злорадно ухмыльнулся.
   Лондон жил в ожидании больших скачек. У конюшен появились «жучки» эта порода известна на всех ипподромах мира. Они шныряют между специалистами, прислушиваются, вынюхивают, выясняют шансы.
   Жокей выигрывает, когда приходит к финишу первым. «Жучок» выигрывает, если угадает победителя и сделает на него ставку. Особенно важно вычислить "тёмную лошадку" — неизвестную, не фаворита, которая побеждает неожиданно. Тут уж готовь карман пошире! Деньги потекут рекой…
   Каждое утро. Никита выводил Патрика на проминку. Кентавру нравились прогулки. Голубоватый парок клубился над полем, вдали виднелся Виндзорский замок, радовала глаз нарядная "королевская ложа".
   Патрик присматривался к дистанции, изредка переходил на лёгкий аллюр, как бы примеряясь к дорожке.
   Иногда, казалось, прямо из-под земли появлялась особая фигура с неизменной тросточкой. Зрачки горят, в кулаке зажат секундомер.
   — Простите, сэр, вы не скажете, какая резвость на круге у вашего крэка? {крэк — скаковая лошадь высшего класса}
   — Извините, сэр, это служебная тайна, — вежливо отвечал Никита.
   — Я вас понимаю, сэр… — печально отвечал английский «жучок» и тут же исчезал.
   А через несколько сот метров невесть откуда возникал новый, и вся сцена повторялась.
   И вот наконец настал долгожданный день. С утра на конюшне собрались все заинтересованные лица. Дед ещё раз проверил Патрику копыта, нет ли на них трещин, втирал в мышцы ног специальные мази. Жокей Иван Петрович, голодный, злой — уже месяц он сидел на диете, с позеленевшим лицом бродил вдоль стойла, а за ним по пятам следовал тренер и всё долбил, долбил:
   — Главное, не просидись на старте. На последней прямой будешь делать посыл — хлещи, не жалей! А то всё миндальничаешь с Патриком, как с барышней!
   Один кентавр был спокоен. Он ел свою малую (скаковую) порцию овса, болтая с Никитой.
   — Как настроение?
   — Знаешь, я так за тебя волнуюсь.
   — Ох, какие же вы нервные существа. Допустим, приду вторым. Ну и что? И-го-го… Главное — не победа, главное — участие.
   — Слышал бы тебя сейчас Никодим Сергеевич.
   — Ты этого карьериста даже близко ко мне не подводи, а то я его лягну.
   Сквозь стены стал доноситься густой гул многотысячной толпы. Грянули оркестры.
   — Всё! — воскликнул тренер. — Через полчаса церемониальный выход! Седлай, Никита!
   Петрович совсем посерел и, путаясь в рукавах, стал надевать свой алый камзол.
   Открылась дверь — ослепительный солнечный свет ворвался в полумрак конюшни. Появился Маршал (так называется эта должность) в огромном, лоснящемся цилиндре. Зычным голосом провозгласил:
   — Ваш черед, джентльмены!
   — Ну, с богом! — сказал дед.
   Зеленков повёл Патрика на манеж.
   — А-а-а!.. О-о-о!.. У-у-у!..
   Проплывают пёстрые трибуны. Зонтики, экзотические шляпки, галстуки… Запахи дорогих духов, сигар…
   У барьера Никита неожиданно замечает того высокого юношу, который внимательно рассматривал Патрика в порту. На нём белый элегантный костюм, в руках — бинокль и программка.
   — Привет, Зеленков! — кричит он. — Я за вас… Я всё понял!
   "Откуда он мою фамилию знает?" — тревожно подумал мальчик.
   Призывно звучит колокол: на старт! на старт!
   Дед и тренер, подхватив под локти, выводят жокея. Ноги его уже не держат. Но, уцепившись за стремя, он вдруг встряхивается, оживает прямо на глазах.
   — Ну как? — нагнувшись к Никите, с надеждой спрашивает Петрович.
   — Не. дёргай только. Он сам всё сделает. Крепче держись в седле.
   Жокей кивнул: дескать, понял, так и сделаю. Потрепал Патрика по шее. Поцеловал между ушей.
   Подъехала стартовая машина — каждая лошадь попадает в отдельную узкую кабинку. Напряжение достигло высшего предела. Притихла публика.
   И вдруг!.. Словно лопнула струна — дверцы открываются: "Пошёл! Пошёл! Пошёл!"
   Лавина копыт. Хрип, крик. рокот…
   Скачку решил вести английский конник Даунинг на знаменитом Корсаре. Он бросился поперёк дорожки и занял бровку. За ним пристроился итальянец Флучио — малыш, почти карлик, он прижался к холке своего Буйного Ветра. Патрик шел третьим.
   Петрович — молодец! Он легко держал поводья, покачиваясь в такт движению кентавра, и, казалось, слился с ним в одно целое.
   — Обратите внимание! — надрывался диктор. — Русский совсем не применяет хлыст. Что это? Тактический приём?.. Он бережёт скакуна для последнего посыла.
   После поворота Патрик поравнялся с Буйным Ветром. Он слышал рядом его знойное, обжигающее рычание. Флучио бешено стегал своего жеребца, но это не помогло. Патрик расправил грудь и ровной, машистой рысью обошёл соперника.
   Кентавр летел, словно молния. Кровь весело и горячо струилась в его жилах.
   Теперь впереди был только Корсар.
   Патрик приближался к нему с каждой секундой. Ипподром встал. Все с замиранием сердца следили за фаворитами.
   Корсар и Патрик вышли на последнюю прямую.
   — Бей! Бей! — истошно вопил тренер. — Почему он жалеет? Проиграем! Проиграем!
   — Замолчи! — одёрнул его дед. — Смотри!
   Патрик неукротимым, мощным галопом пошёл на решающий бросок. Всё меньше просвет между ним и Корсаром. Вот они уже рядом.
   Патрик выходит вперёд. Воздух свистит в ушах, развевает гриву. Ужас в глазах жокея. Держись, Петрович…
   Что творится на трибунах! Рёв, смех, рыдания, аплодисменты водопадом падают вниз
   — Па-трик! Па-трик! Па-трик! — скандирует толпа.
   Стремительно приближается финишный столб.
   Звонок! Всё… Это победа!
   Отгремели фанфары. Утихли радостные вопли. Жокей, тренер и даже дед все пошли отмечать успех. И только Никита остался в конюшне.
   Патрик, обмытый тёплой водой, с лоснящейся кожей, стоял, словно изваяние — гордый, возбуждённый.
   — Ну как? — наконец спросил он.
   — Ты был великолепен! — похвалил друга Зеленков.
   — Да, этот бег мне удался. Знаешь, временами казалось, у меня выросли крылья… А теперь, когда всё позади, на душе тоскливо… Давай сходим в город?
   — Боюсь, влетит мне.
   — Сейчас никто не хватится. Всем не до нас.
   — А полиция?
   — Ну, англичан ничем не удивишь.
   Никита открыл дверь бокса. Смеркалось… Трибуны ипподрома были пустынны. Ветер шевелил ворохом тотализаторных билетов — почтя все проиграли, и только один, неизвестный, поставивший на Патрика. сорвал дикий куш.
   Они вышли за ограду. Перед ними лежала дорога к дворцу Хэмптон-корт.
   — Пойдём на Трафальгарскую площадь. Посмотришь конную статую Карла X, — предложил Никита.
   — Нет. сначала свернём к Темзе.
   Здесь, на берегу, их и взяли.
   Откуда-то из мрака выскочили дюжие молодчики. В руках у них были пистолеты с длинными стволами. Урча, подъехал большой фургон, в котором возят лошадей.
   — Эй, парень, слезай! — властно произнёс один из громил.
   — Что вам нужно? Я советский спортсмен, — дрогнувшим голосом сказал Никита.
   — Очень мило! Вот и сидел бы в своей стране, а не рыскал по "трущобам капитализма".
   Бандит потянул руку к уздечке.
   — Патрик, выручай, — прошептал Зеленков.
   Кентавр мотнул головой, цапнул захватчика за пальцы. Тот завыл, отскочил в сторону.
   Патрик взвился на дыбы, круто повернулся. Цепочка гангстеров невольно распалась. Прыжок… Удар задними копытами…
   — Стреляйте! — кто-то крикнул из темноты. — Иначе уйдёт.
   Два глухих выстрела прозвучали в тишине.
   У Патрика подкосились ноги. Он медленно повалился на бок.
   Из тени вышел человек. Это был… всё тот же юноша, наблюдавший за ними в порту, сидевший во время скачки в первом ряду.
   — Мальчишку тоже отключите, — спокойно сказал он.
   Зеленков почувствовал у своего лица резкий, приторный запах. И поплыли круги — жёлтый, зелёный, розовый…
   "Бом! Бом! Бом!.." — медленно отбивали часы.
   Никита открыл глаза. Прямо перед ним высилось огромное окно, задёрнутое плотной шторой, сквозь которую сочились тонкие лучи.
   Он лежал на широкой тахте, укрытый лёгкой батистовой простыней.
   Дверь бесшумно распахнулась — в комнату вошёл лакей в лиловой ливрее.
   — Как вы себя чувствуете, молодой человек? — заботливо спросил он.
   — Нормально, — буркнул Никита. — Где я?
   — Хозяин приглашает вас перед завтраком искупаться в бассейне. Вот плавки, халат, полотенце… — Он положил принесённые вещи на стол.
   Когда Никита вышел, лакей провёл его по широкому коридору на открытую веранду.
   Горячее солнце… Звонкое пение птиц…. Голубой квадрат воды…
   Спиной к нему в шезлонге сидел парень.
   Он повернулся. Теперь Зеленков внимательно рассмотрел его. Хозяину было лет шестнадцать, не больше. Красивое, волевое лицо. Насмешливые, немного грустные темные глаза. Густые волосы цвета спелой соломы.
   — Привет! — сказал парень. — Тебя зовут Никита… Но мне трудно произносить это имя. Я буду говорить — Ник. Не возражаешь?
   — Пожалуйста.
   — Поплаваем? Как ты предпочитаешь, с волной или так?
   — Всё равно, — хмуро ответил Зеленков.
   — А я люблю живую воду. — Хозяин наклонился, повернул какой-то рычажок, и поверхность бассейна покрылась лёгкой рябью.
   — Вот. Так лучше. — Он нырнул прямо с бортика.
   Никита осторожно спустился по лесенке. Проплыл туда и обратно вдоль мраморной стенки… Вышел, вытерся мягким, пушистым полотенцем.
   Хозяин плескался долго. Потом выскочил из воды, как дельфин, смахнул с тела капли. У него была прекрасная спортивная фигура: мощные плечи, рельефный торс, плоский живот.
   — Теперь лучше настроение? — доброжелательно спросил он.
   — Где Патрик? — Никита смотрел на него исподлобья.
   — Он здесь, недалеко. С ним всё в порядке. Чтобы ты был в курсе вот… — Юноша протянул Зеленкову газету.
   Никита увидел — отмечено красным карандашом:
   "Из конюшен Эскота при загадочных обстоятельствах исчез жеребец Патрик, взявший Большой Приз сезона. Служащие ипподрома видели, как вечером его выводил за ограду хосбой — четырнадцатилетний мальчик Никита Зеленков.
   Неожиданная победа неизвестного скакуна разорила многих букмекеров. Компетентные лица связывают это исчезновение с местью тотализаторной мафии.
   Власти ведут расследование".
   — Я похож на главаря мафии? — насмешливо спросил хозяин.
   Зеленков пожал плечами.
   — Не знаю…
   Парень рассмеялся.
   — Я Джон Мортинер Треверс-Девятый. Тебе что-нибудь говорит это имя?
   — Нет, — честно сознался Никита.
   Хозяин печально улыбнулся.
   — Всё-таки занятная у вас страна. Занимаете шестую часть Земли, а живёте, как на острове.
   — А почему я должен тебя знать? — обиделся Зеленков. — Ты кто? Учёный? Писатель? Чемпион мира?
   На этот раз парень глянул на него с неким уважением.
   — Да… Может быть, ты в прав. Я всего лишь потомок династии миллиардеров. Зови меня просто Джон.
   Треверс-Девятый открыл банку с апельсиновым соком, наполнил бокал, протянул Никите, потом плеснул себе.
   — Слушай, Ник, я расскажу тебе. Другого пути у меня нет. Я понимаю: то, что я хочу, силой не возьмёшь… Я безумно люблю лошадей… Однажды на аукционе я за два миллиона купил подлинник рукописи Ксенофонта. Слышал про такого?
   — Это автор трактата «Иппика» {от греческого «иппос» — лошадь}. Пятый век до нашей эры…
   — Да. Там он упоминает о кентаврах. Я думал, это легенда. Но когда в порту, услышав глупое замечание чинуши, вы с Патриком переглянулись, я сразу понял: это кентавр… Такой осмысленный, полный иронии взгляд! О чём вы говорили?
   Зеленков уже открыл рот, чтобы сказать правду. Но вдруг вспомнил давнишнее заклинание Патрика: никому! никогда!
   — Ты ошибаешься, — кашлянув в кулак, глухо произнёс он, — Это обыкновенный жеребец. Просто он очень привязан ко мне.
   Джон усмехнулся. Помолчал, обдумывая ситуацию.
   — Ты догадываешься, кто выиграл на тотализаторе? — У него была странная манера: он задавал вопросы и тут же сам отвечал на них. — Это я… Конечно, через подставных лиц. Никто не пронюхает… Вас будут искать. У мафии. А вы здесь — у меня. Знаешь где? Это небольшой остров в океане. Вас доставили самолётом. Частное владение… Всё! Считай, для внешнего мира ты потерян.
   — Что вам от меня нужно? — подавленно спросил Никита.
   — Я хочу, чтобы ты уговорил кентавра вступить со мной в контакт. Я хочу добиться его расположения. В конце концов ведь он всего лишь животное! А ты будешь моим другом, братом… Я обеспечу тебе самую блестящую судьбу. Какую пожелаешь.
   — А иначе?
   Треверс-Девятый вскинул брови и холодно сказал:
   — Худший вариант — твоё тело находят где-нибудь в Лондоне под кустом. Это, как говорится, для прессы, чтобы поставить точку в этой истории. Лучший — будешь до конца жизни находиться здесь, в моих конюшнях. Выбирай…
   Патрик спокойно выслушал. Никиту.
   — Да, влипли… Похоже, он не врет. Это действительно остров. Когда сюда долетает ветерок, я чувствую запах тропических вод.
   — Что же теперь делать?
   — Скажи, пусть зайдёт. Посмотрю, что за зверь.
   Джон Мортинер Треверс-Девятый с гордостью переступил порог.
   — Приветствую тебя, кентавр! — торжественно произнёс он.
   Патрик фыркнул, чутко повёл ушами, покосился в его сторону.
   — Почему молчит? — раздражённо спросил Джон.
   — Не знаю, — ответил Зеленков. — Когда он со мной разговаривает, я слышу его голос в себе.
   — Вот как? Почему я не слышу? Спроси его!..
   Патрик поднял верхнюю губу, тихо заржал.
   — Смеётся? Он смеётся надо мной! — пронзительно воскликнул Треверс.
   — Не обижайся… Ты смотришь на меня, как ребёнок на новую игрушку. Это так забавно!
   Никита глянул на Джона. И по тому, как расширились его зрачки, понял — он «услышал».
   — Значит, это правда… — восторженно прошептал Треверс. — Ты на самом деле кентавр! Честно признаться, я до конца не верил. Думал, всё это выдумка, бред.
   — Нет. Это правда. — кивнул Патрик.
   — И ты помнишь прошлое?
   — Не только помню. Но могу показать…
   Для Никиты такие слова тоже были неожиданностью. Он с изумлением посмотрел на Патрика. Над головой кентавра возникло сияние. И у мальчика перед глазами поплыл туман…
   Видение первое. ХИРОН.
   Они встретились у подножия горы Пелион — там, где бил родник. Вода с нежным журчанием выкатывалась из-под земли. Вокруг росла густая, шелковистая трава. Невдалеке шумела листвой буковая роща, в которой паслись кентавры.
   Геракл возмужал. Борода его стала жёсткой, местами в ней проступила первая седина. Взгляд дерзкий, шальной.
   — Здравствуй, Хирон. Давно не виделись… — каким-то нервным, горловым голосом сказал он.
   — Рад нашему свиданию, — тихо ответил кентавр.
   — Помнишь, когда-то мы здесь резвились. Я был мальчиком, ты жеребёнком. А теперь — ты вожак табуна. Я — вождь великого племени.
   — Да. Время выбрало нас.
   Геракл криво усмехнулся.
   — Я принёс вино. Будешь пить?
   — Нет. Ты же знаешь, я люблю виноград. Но лакать сок гнилых ягод, который отравляет разум, — это чуждо нашему естеству.
   Геракл захохотал:
   — Если следовать естеству, всю жизнь будешь жевать сено!
   Он развёл костёр, стал жарить на углях мясо.
   Налил из амфоры в чашку душистую квасную жидкость.
   — Ну? Давай попробуй…
   — Не уговаривай. Я свой закон не нарушу.