Корнеев не возражал. Во-первых, сын на виду, во-вторых, самому интересно, какие настроения царят в головах у молодежи. Наблюдая за сыном и его сослуживцами, сравнивая их и своих молодых подчиненных, Корнеев пришел к выводу, что офицер нынче пошел другой. Корнеев и его товарищи в лейтенантские годы были не такими. Может быть, потому что тогда была «холодная война». А может быть, просто сейчас пришла старость. Им тогда не хватало профессионализма, знаний, навыков, но они работали больше. Нынешние вроде не лентяи, с хорошей подготовкой, настоящие профи, но они — другие. В работе для них на первом месте карьера, а не интересы дела; даже идя на смертельный риск, они прежде всего думают о послужном списке, премии, квартире вне очереди. Времена меняются, а с ними и люди. И главное, они уверовали в свою исключительность. Контора изменилась, и это развратило ее служащих. Раньше все понимали, под кем ходят, знали: случись что не так, придется платить по счетам. Не ослабевал партийный и внутренний контроль. А сейчас Комитет своих в любой ситуации отмажет, даже если виноваты. Просто из корпоративных соображений отмажет.
— Товарищ генерал. — Голос из динамика отвлек от печальных размышлений.
— Да, слушаю.
— Майор Корнеев находится дома, прикажете вызвать?
— Спасибо, не нужно…
ГЛАВА 23.
ГЛАВА 24.
— Товарищ генерал. — Голос из динамика отвлек от печальных размышлений.
— Да, слушаю.
— Майор Корнеев находится дома, прикажете вызвать?
— Спасибо, не нужно…
ГЛАВА 23.
НОЧЬ 10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.
СЕВЕРНЫЙ ПОСТ.
Ветерок со стороны озера, внизу едва ощутимый, наверху пробирал до костей. Давыдов и Иванов качались под шатром ветрозащиты антенны СПЛ, пристегнутые к мачте страховочными поясами. Ветер свистел в растяжках, проникал в рукава, лез за шиворот. Давыдов вытер слезящиеся глаза и снова прильнул к биноклю.
— Передавай вниз, — скомандовал он Расулу, — наблюдаем костер на берегу, у костра — палатка человек на восемь-десять. На кромке воды — две резиновые лодки с подвесными моторами. У берега самолет — летающая лодка. Тип «Be-12». На островке напротив лагеря — электрический свет, переносные фонари.
Старшина поднес к губам Р-805 и начал передачу. Внизу информацию принимал и записывал солдат в очках. Завели специальную тетрадь для регистрации всего происходящего, вдруг потом что-то окажется важным. Солдат зябко поежился, прижимая к уху стылый корпус своей станции. В сумерках приходилось писать большими буквами. Пользоваться фонарями, естественно, не рисковали.
— Шесть, — продолжал диктовать Давыдов.
— Что — шесть?
— Фонарей шесть, — уточнил лейтенант.
Вести какие бы то ни было записи на высоте тридцать метров не представлялось возможным. Мачта ходила ходуном. Ниже со скрипом поворачивалась из стороны в сторону огромная антенна РЛС, снятой с дежурства много лет назад. Когда станцию убрали, антенна осталась там, где ее изначально смонтировали. Гигантская ажурная конструкция всецело находилась во власти ветра. Степень свободы ей определял металлический трос, привязанный к колу, вбитому в каменистый грунт. Растяжки мачты и старой антенны были прикреплены к большим металлическим ящикам, засыпанным щебнем. Скальная порода сопки не позволяла надежно крепить колы антенно-мачтовых устройств. Летом земля оттаивала, и растяжки давали слабину. Зимой колы было просто не забить. Персонал давно приспособился крепить растяжки к утяжеленным ящикам на поверхности. Когда антенна выбирала слабину троса, вся конструкция вздрагивала. В этот момент Давыдов с Ивановым слышали, как гудят тросы растяжек. Иногда под порывами ветра тряслись их мачты, тогда они судорожно прижимались к холодному металлу.
Лагерь на берегу озера был виден достаточно хорошо, но вести наблюдение мешали сосны, елки и царивший у земли полумрак. В свете костра мельтешили тени людей, занятых какой-то работой. Порывы ветра с озера уносили вверх искры костра. Болото между лагерем и позицией было задернуто дымкой. Ветер почти не продувал низину, и полосы тумана лениво плыли над торфяником. Временами ветер придавал им причудливые очертания.
Туман возник внезапно. Когда ловили сменщика, его еще не было. Северные чудеса. Поверху он прихотливо клубился. Из беспокойной пелены выглядывали верхушки низкорослых елок и хлипких сосен. От всего этого окружающий пейзаж казался зловещим и таинственным.
— У костра несколько человек что-то переносят с места на место, какие-то продолговатые предметы, тяжелые.
На мачту «Тамары» лейтенант и старшина забирались собственными силами. Теперь вели наблюдение и отдыхали перед возвращением. Спускаться тоже предстояло «пешком» — подъемник вывели из строя незваные гости.
Результаты визуальной разведки отправляли вниз по радио. Конечно, можно было сообщить их сразу после спуска, но еще в училище Давыдову крепко вбили в голову, что информацию нужно передавать, пока она не утратила своей ценности. А данные о противнике доводить до подчиненных немедленно. Мировая военная история знает достаточно случаев, когда ценные сведения пропадали втуне из-за нерасторопности разведчиков.
Стрельбы со стороны лагеря почти не опасались. Небо над озером было светлее, чем над сопкой, — очень мало шансов обнаружить наблюдателей на темном фоне, разве что кто-нибудь возьмется рассматривать антенну в бинокль или ПНВ. Но до этого еще додуматься надо. Зато была вероятность спуститься с мачты со скоростью выше запланированной. И она, эта вероятность, росла с каждой минутой, проведенной наблюдателями наверху. Иззябшие пальцы почти не слушались.
Спускались медленно. Задерживались у каждой секции мачты. По всей длине любой из секций шла скоба для крепления страховки. Один хватался одеревеневшими руками за перекладины, второй пристегивал к скобе цепь его страховочного пояса. В пяти метрах от земли качать перестало, офицер и солдат больше не пристегивались.
Особых повреждений в радиостанции Давыдов не нашел. Пока лейтенант и Иванов играли в войну, а потом в Маугли и Тарзана, Мишка занимался ремонтом. Разбитую ГУ-43В он заменил принесенной с базы. Произвел внешний осмотр всех блоков, поискал мины и другие сюрпризы. Похоже, гости ограничились тем, что вывели из строя передатчик. Кудрявых задвинул на место блок усилителя мощности и нажал кнопку подачи питания на ЩАЗ[31]. Вспыхнули индикаторные лампы, загудели вентиляторы системы охлаждения. Приемник был полностью исправен, и младший сержант быстро настроился на частоту батальона. Оперативный уточнял у какого-то подразделения характеристики трассового борта. Спокойный далекий голос создавал иллюзию, что все в порядке.
В дверь КУНГа ввалились продрогшие Давыдов и Иванов.
— Настроился?
— Батальон я принимаю, но их еще не вызывал, вы же, товарищ лейтенант, говорили, что сразу на новую лампу высокое давать нельзя.
— Да, но сейчас жестить[32] все же некогда, пусти-ка меня. — Лейтенант протиснулся к стойке передатчика. Попробую настроиться с минимальной мощностью.
Анатолий выставил частоту, уровень сигнала возбудителя и стал медленно поворачивать ручки БМЗ[33]. Втроем внимательно следили за поведением стрелок указателей анодного и сеточного тока. Стрелка тока последнего каскада УМ[34] дошла до деления в один ампер, потом выбило высокое — сработала защита.
— Как раз вовремя, вот же черт, — ругнулся Мишка.
Расул сокрушенно поцокал языком. Сделали еще несколько попыток настроиться. У Давыдова появилась испарина на лбу. Тут взмокнешь… Радиостанция — единственная возможность связаться с частью. Они уже пробовали соединить полевой телефон с гнездами канала радиорелейной станции на линейном щитке «Тамары», к которым раньше подключалась линия громкой связи в ЦУБе. Эту затею пришлось оставить, когда Кудрявых обнаружил, что люк щитка закрыт, а щель между крышкой люка и бортом залеплена брикетом чего-то похожего на оконную замазку. Из брикета торчала штуковина с мигающими огоньками, от нее в недра линейного щитка уходили провода. Младший сержант Кудрявых пулей вылетел из капонира. Вызванный для консультации Алвар осмотрел щиток и «замазку», полюбовался на мину у входа в капонир и сделал вывод:
— Разобрать нельзя, можно здесь взорвать. Только тогда все равно связь не будет. Этот станция весь тогда не работать. Дверь тоже нельзя ломать. Все надо оставить, как есть, надо специальный, — финн повертел пальцами в поисках нужного русского слова, — снаряжение. А так ничего не будет. В эта яма больше никто ходить нельзя.
«Тамара» со всеми ее наворотами: компьютером, средствами связи — стала бесполезной и даже опасной. Того и гляди, рванет.
С пятой попытки Анатолий выгнал выход с усилителя мощности до метки «2А» и настроил УСС — устройство симметрии и согласования с антенной.
— Ну, пробуем. — Лейтенант взялся за микрофон. — «Ольха пятнадцать», я — «Выселки сорок два», прием.
Высокое снова выбило.
— У, железяка хренова, — Давыдов пнул стойку ногой. Ногтем он отрегулировал уровень телефонного сигнала на возбудителе, снова настроил передатчик.
От этого занятия лейтенанта оторвал солдатик в очках.
— Тут эти, кажется, нас вызывают. — Вошедший подал Толику «Моторолу».
— Миша, вызывай наших, а я попробую поговорить с господами с озера.
Противник сообразил, что с ним хотят установить «дипломатические отношения», и осмелился нарушить теперь уже бесполезное радиомолчание. Диверсанты не рискнули на повторную разведку — может быть, туман сорвал их планы, а может быть, у них не осталось свободных людей. Лейтенант вышел из КУНГа. Станция в руке ожила, прозвучала фраза на незнакомом языке. Толик подошел к склону сопки. Говоривший по радио забеспокоился — промежутки между вызовами сократились. Иногда пищал тональный вызов.
Устроившись на ящике с песком у пожарного щита, Алвар наблюдал за озером. Уходить в ЦУБ стойкий финн отказался наотрез. Из-за раны его знобило, он кутался в армейский бушлат пятидесятого размера, который на крепкой фигуре скандинава казался распашонкой. Солдатская шапка при любом шевелении головы норовила съехать с макушки, нелепо болтались неподвязанные наушники.
Вдоль противоположного склона бродил патрульный, шуршал гравием. Небо заметно осветлилось. Просыпался лес, чирикали ранние птахи. От воды тянуло свежестью. Туман постепенно рассеивался. Над озерной гладью протянулась узкая полоска зари.
— Все тихо, — сообщил Алвар подошедшему офицеру.
Толик дал ему станцию. Кто-то отчетливо повторил произнесенную ранее фразу. Финн отрицательно покачал головой:
— Я не понимать.
— А язык узнаешь?
Потомок викингов пожал плечами. Лейтенант забрал станцию, со вздохом утопил кнопку передачи:
— Пусть ответит кто-нибудь, говорящий по-русски. — Выждав, кое-как сформулировал эту же фразу по-английски.
Неизвестный корреспондент мешкал. Было слышно, как он нажимает тангенту, но передача не велась. Так бывает, когда телефонная трубка переходит из рук в руки. Потом уверенный голос спросил:
— Кто это?
— А это кто? — парировал Анатолий.
— Я полагаю, вы знаете, иначе не стали бы меня вызывать.
Корреспондент говорил по-русски лучше, чем большинство Давыдовских подчиненных, уроженцев республик Средней Азии и Прибалтики. Но опять едва уловимый акцент, как и у первого пленного. Кто же они такие?
— Ваши друзья у нас; Мы предлагаем обменять их на лейтенанта Орлова и финского гражданина, которых вы незаконно удерживаете. И еще, мы не советуем повторно штурмовать сопку. Кстати, скоро здесь будет усиление.
— Если не наделаете глупостей, утром получите своих друзей. Не выключайте станцию, мы с вами свяжемся. Шутка про усиление мне понравилась. Мы в курсе ваших проблем. И состояние техники на сопке для нас совсем не секрет. По-моему, в вашем железе старовата элементная база. Вы помощь сигнальными флалсками вызывали или, может быть, организовали световой телеграф, как в прошлом веке? К вам на выручку не кавалерия ли спешит? Что-то не слышно полкового оркестра. — Поиздевавшись, корреспондент перешел на серьезный тон: — Не нужно блефовать. А теперь я бы хотел услышать голоса моих друзей. Если они живы.
— Я бы тоже хотел услышать голоса ваших заложников.
— Ну это мы вам сейчас устроим. Станция зашипела и через минуту выдала:
— Слушаю, лейтенант Орлов.
— Назовите свой личный номер, — попросил Давыдов.
Орлов или тот, кто выдавал себя за него, бойко назвал номер.
— Назовите имена своих родителей и соседей по комнате на последних сборах, быстро, — скомандовал Давыдов.
Корреспондент ответил. Давыдов записал личный номер и имена в блокнот.
— Ну как, удостоверились, все в порядке?
Давыдов понятия не имел, какой у Орлова личный номер и как зовут его родственников. Более того, он допускал, что удостоверение и жетон с личным номером могли находиться у людей, захвативших начальника Северного поста. Имена родственников они тоже могли узнать. А вот имена соседей по комнате на последних полковых сборах молодых офицеров мог назвать только сам Орлов. И в числе этих соседей был сам Давыдов, вместе водку жрали. И в комендатуре потом тоже вдвоем отбрехивались.
— Давайте второго, — попросил лейтенант.
Динамик затараторил по-фински. Лейтенант вопросительно посмотрел на Алвара. Тот взял станцию, спросил что-то, а услышав ответ, кивнул.
— Да, это Тойво, я спросил имя его сестры. Она дома, в Суоми. — Финн вернул радиостанцию лейтенанту.
— А теперь давайте наших, — донеслось из трубки.
— Хорошо, — согласился Давыдов. — Через минуту вы их услышите, но говорить они будут по-русски. На всякий случай.
— Один из них не говорит по-русски.
— Ничего, я что-нибудь придумаю.
Пленных новые подчиненные лейтенанта действительно посадили в ящики от ЗИПа для дизелей. Два продолговатых дырчатых металлических пенала затащили в «прихожую» ЦУБа. В длину короба значительно превышали рост человека. Имели примерно по полметра в высоту и ширину. Раньше в ящиках хранились выхлопные рукава, дегазационные комплекты и катушки с силовым кабелем. После развертывания станции в коробках хранили всякую полезную всячину вроде картофеля. И вот они сгодились для совершенно непредвиденной цели.
— Как арестанты? — спросил Давыдов у солдата с забинтованной головой — ребята с озера приложили чем-то тяжелым, когда захватывали пост. Сейчас он изображал бдительного караульного при гарнизонной гауптвахте.
— Теперь тихо, — ответил тот, подбрасывая на ладони здоровый гаечный ключ. — Лежат себе спокойно. Прям как семейка вампиров в древнем склепе. — Боец показал на ящики. — Чтоб не простыли, мы им туда по матрасу бросили.
— А ключ тебе зачем, ты же должен быть с карабином?
— А я и есть с карабином. — Солдат протянул руку в угол, извлек оружие и показал его Давыдову. — «Эскаэс» номер эн ка тридцать четыре сорок два, боевой, заряженный. А ключ — средство постановки помех. Эти кадры между собой переговариваются, а я им мешаю.
Для иллюстрации боец размахнулся и грохнул ключом по ящику. По эмоциональной окраске тирады из-под крышки пенала Давыдов решил, что вряд ли в ней содержатся сведения о количестве людей на Северном и системе охраны. Диверсанты могли из нее узнать лишь о том, что их товарищ жив и не очень счастлив. Анатолий поднес «Моторолу» к отверстиям в крышке и нажал тангенту. С минуту человек в ящике возмущался, наконец затих.
— Это был тот, который по-нашему не умеет, — прокомментировал лейтенант содержание радиотрансляции.
— Чем это вы его так обидели? — осведомился собеседник. — Теперь давайте того, кто говорит по-русски, мне нужно задать ему несколько вопросов.
— Предупреждаю насчет, сами понимаете… — начал Анатолий.
— Понимаю, давайте второго.
Давыдов щелкнул фиксаторами крышки и поднес рацию к лицу пленного. Перевязанный солдат взял карабин на изготовку. Диверсант неуклюже сел, помогая себе связанными руками.
— Давай, граф Дракула, ты все слышал. — Офицер приблизил рацию к губам чужака и нажал кнопку передачи. На корпусе зажегся светодиод. Давыдов прикрыл огонек пальцем.
— Это я, — сказал пленный в микрофон.
— Не волнуйтесь, мы вас скоро вытащим. Уже утром. Мы почти закончили. Вы целы? — спросил голос.
— Вполне, с нами все в порядке. — Пленный вдруг, не переводя дыхания, быстро заговорил на незнакомом языке
«Шалишь, дружище, за лохов нас держишь».
— Извини, дружок, в этот раз я забыл нажать кнопочку. — Лейтенант с усмешкой убрал палец с индикатора. Светодиод не горел. «То-то, мы тоже не лаптем щи хлебаем».
Пленный философски пожал плечами:
— Попробовать все же стоило. Сам понимаешь.
Рация ожила снова:
— Мы вас предупреждаем относительно здоровья и безопасности наших людей. Будьте на приеме. Ждите вызова и не глупите. И еще, я бы не советовал вам пытаться разминировать сами знаете что…
— Всегда на приеме, — оборвал Давыдов.
Мишка Кудрявых распахнул дверь. На его лице аэродромным прожектором светилась радость:
— Есть связь…
Давыдов дурашливо затянул:
— Родина слышит, Родина знает, где над Землей ее сын пролетает… — На «пролетает» он нажимал особенно, вкладывал в это слово смысл, не связанный с перемещением индивидуума в безвоздушном пространстве. Да, здорово пролетели с командировочкой.
— Передавай вниз, — скомандовал он Расулу, — наблюдаем костер на берегу, у костра — палатка человек на восемь-десять. На кромке воды — две резиновые лодки с подвесными моторами. У берега самолет — летающая лодка. Тип «Be-12». На островке напротив лагеря — электрический свет, переносные фонари.
Старшина поднес к губам Р-805 и начал передачу. Внизу информацию принимал и записывал солдат в очках. Завели специальную тетрадь для регистрации всего происходящего, вдруг потом что-то окажется важным. Солдат зябко поежился, прижимая к уху стылый корпус своей станции. В сумерках приходилось писать большими буквами. Пользоваться фонарями, естественно, не рисковали.
— Шесть, — продолжал диктовать Давыдов.
— Что — шесть?
— Фонарей шесть, — уточнил лейтенант.
Вести какие бы то ни было записи на высоте тридцать метров не представлялось возможным. Мачта ходила ходуном. Ниже со скрипом поворачивалась из стороны в сторону огромная антенна РЛС, снятой с дежурства много лет назад. Когда станцию убрали, антенна осталась там, где ее изначально смонтировали. Гигантская ажурная конструкция всецело находилась во власти ветра. Степень свободы ей определял металлический трос, привязанный к колу, вбитому в каменистый грунт. Растяжки мачты и старой антенны были прикреплены к большим металлическим ящикам, засыпанным щебнем. Скальная порода сопки не позволяла надежно крепить колы антенно-мачтовых устройств. Летом земля оттаивала, и растяжки давали слабину. Зимой колы было просто не забить. Персонал давно приспособился крепить растяжки к утяжеленным ящикам на поверхности. Когда антенна выбирала слабину троса, вся конструкция вздрагивала. В этот момент Давыдов с Ивановым слышали, как гудят тросы растяжек. Иногда под порывами ветра тряслись их мачты, тогда они судорожно прижимались к холодному металлу.
Лагерь на берегу озера был виден достаточно хорошо, но вести наблюдение мешали сосны, елки и царивший у земли полумрак. В свете костра мельтешили тени людей, занятых какой-то работой. Порывы ветра с озера уносили вверх искры костра. Болото между лагерем и позицией было задернуто дымкой. Ветер почти не продувал низину, и полосы тумана лениво плыли над торфяником. Временами ветер придавал им причудливые очертания.
Туман возник внезапно. Когда ловили сменщика, его еще не было. Северные чудеса. Поверху он прихотливо клубился. Из беспокойной пелены выглядывали верхушки низкорослых елок и хлипких сосен. От всего этого окружающий пейзаж казался зловещим и таинственным.
— У костра несколько человек что-то переносят с места на место, какие-то продолговатые предметы, тяжелые.
На мачту «Тамары» лейтенант и старшина забирались собственными силами. Теперь вели наблюдение и отдыхали перед возвращением. Спускаться тоже предстояло «пешком» — подъемник вывели из строя незваные гости.
Результаты визуальной разведки отправляли вниз по радио. Конечно, можно было сообщить их сразу после спуска, но еще в училище Давыдову крепко вбили в голову, что информацию нужно передавать, пока она не утратила своей ценности. А данные о противнике доводить до подчиненных немедленно. Мировая военная история знает достаточно случаев, когда ценные сведения пропадали втуне из-за нерасторопности разведчиков.
Стрельбы со стороны лагеря почти не опасались. Небо над озером было светлее, чем над сопкой, — очень мало шансов обнаружить наблюдателей на темном фоне, разве что кто-нибудь возьмется рассматривать антенну в бинокль или ПНВ. Но до этого еще додуматься надо. Зато была вероятность спуститься с мачты со скоростью выше запланированной. И она, эта вероятность, росла с каждой минутой, проведенной наблюдателями наверху. Иззябшие пальцы почти не слушались.
Спускались медленно. Задерживались у каждой секции мачты. По всей длине любой из секций шла скоба для крепления страховки. Один хватался одеревеневшими руками за перекладины, второй пристегивал к скобе цепь его страховочного пояса. В пяти метрах от земли качать перестало, офицер и солдат больше не пристегивались.
Особых повреждений в радиостанции Давыдов не нашел. Пока лейтенант и Иванов играли в войну, а потом в Маугли и Тарзана, Мишка занимался ремонтом. Разбитую ГУ-43В он заменил принесенной с базы. Произвел внешний осмотр всех блоков, поискал мины и другие сюрпризы. Похоже, гости ограничились тем, что вывели из строя передатчик. Кудрявых задвинул на место блок усилителя мощности и нажал кнопку подачи питания на ЩАЗ[31]. Вспыхнули индикаторные лампы, загудели вентиляторы системы охлаждения. Приемник был полностью исправен, и младший сержант быстро настроился на частоту батальона. Оперативный уточнял у какого-то подразделения характеристики трассового борта. Спокойный далекий голос создавал иллюзию, что все в порядке.
В дверь КУНГа ввалились продрогшие Давыдов и Иванов.
— Настроился?
— Батальон я принимаю, но их еще не вызывал, вы же, товарищ лейтенант, говорили, что сразу на новую лампу высокое давать нельзя.
— Да, но сейчас жестить[32] все же некогда, пусти-ка меня. — Лейтенант протиснулся к стойке передатчика. Попробую настроиться с минимальной мощностью.
Анатолий выставил частоту, уровень сигнала возбудителя и стал медленно поворачивать ручки БМЗ[33]. Втроем внимательно следили за поведением стрелок указателей анодного и сеточного тока. Стрелка тока последнего каскада УМ[34] дошла до деления в один ампер, потом выбило высокое — сработала защита.
— Как раз вовремя, вот же черт, — ругнулся Мишка.
Расул сокрушенно поцокал языком. Сделали еще несколько попыток настроиться. У Давыдова появилась испарина на лбу. Тут взмокнешь… Радиостанция — единственная возможность связаться с частью. Они уже пробовали соединить полевой телефон с гнездами канала радиорелейной станции на линейном щитке «Тамары», к которым раньше подключалась линия громкой связи в ЦУБе. Эту затею пришлось оставить, когда Кудрявых обнаружил, что люк щитка закрыт, а щель между крышкой люка и бортом залеплена брикетом чего-то похожего на оконную замазку. Из брикета торчала штуковина с мигающими огоньками, от нее в недра линейного щитка уходили провода. Младший сержант Кудрявых пулей вылетел из капонира. Вызванный для консультации Алвар осмотрел щиток и «замазку», полюбовался на мину у входа в капонир и сделал вывод:
— Разобрать нельзя, можно здесь взорвать. Только тогда все равно связь не будет. Этот станция весь тогда не работать. Дверь тоже нельзя ломать. Все надо оставить, как есть, надо специальный, — финн повертел пальцами в поисках нужного русского слова, — снаряжение. А так ничего не будет. В эта яма больше никто ходить нельзя.
«Тамара» со всеми ее наворотами: компьютером, средствами связи — стала бесполезной и даже опасной. Того и гляди, рванет.
С пятой попытки Анатолий выгнал выход с усилителя мощности до метки «2А» и настроил УСС — устройство симметрии и согласования с антенной.
— Ну, пробуем. — Лейтенант взялся за микрофон. — «Ольха пятнадцать», я — «Выселки сорок два», прием.
Высокое снова выбило.
— У, железяка хренова, — Давыдов пнул стойку ногой. Ногтем он отрегулировал уровень телефонного сигнала на возбудителе, снова настроил передатчик.
От этого занятия лейтенанта оторвал солдатик в очках.
— Тут эти, кажется, нас вызывают. — Вошедший подал Толику «Моторолу».
— Миша, вызывай наших, а я попробую поговорить с господами с озера.
Противник сообразил, что с ним хотят установить «дипломатические отношения», и осмелился нарушить теперь уже бесполезное радиомолчание. Диверсанты не рискнули на повторную разведку — может быть, туман сорвал их планы, а может быть, у них не осталось свободных людей. Лейтенант вышел из КУНГа. Станция в руке ожила, прозвучала фраза на незнакомом языке. Толик подошел к склону сопки. Говоривший по радио забеспокоился — промежутки между вызовами сократились. Иногда пищал тональный вызов.
Устроившись на ящике с песком у пожарного щита, Алвар наблюдал за озером. Уходить в ЦУБ стойкий финн отказался наотрез. Из-за раны его знобило, он кутался в армейский бушлат пятидесятого размера, который на крепкой фигуре скандинава казался распашонкой. Солдатская шапка при любом шевелении головы норовила съехать с макушки, нелепо болтались неподвязанные наушники.
Вдоль противоположного склона бродил патрульный, шуршал гравием. Небо заметно осветлилось. Просыпался лес, чирикали ранние птахи. От воды тянуло свежестью. Туман постепенно рассеивался. Над озерной гладью протянулась узкая полоска зари.
— Все тихо, — сообщил Алвар подошедшему офицеру.
Толик дал ему станцию. Кто-то отчетливо повторил произнесенную ранее фразу. Финн отрицательно покачал головой:
— Я не понимать.
— А язык узнаешь?
Потомок викингов пожал плечами. Лейтенант забрал станцию, со вздохом утопил кнопку передачи:
— Пусть ответит кто-нибудь, говорящий по-русски. — Выждав, кое-как сформулировал эту же фразу по-английски.
Неизвестный корреспондент мешкал. Было слышно, как он нажимает тангенту, но передача не велась. Так бывает, когда телефонная трубка переходит из рук в руки. Потом уверенный голос спросил:
— Кто это?
— А это кто? — парировал Анатолий.
— Я полагаю, вы знаете, иначе не стали бы меня вызывать.
Корреспондент говорил по-русски лучше, чем большинство Давыдовских подчиненных, уроженцев республик Средней Азии и Прибалтики. Но опять едва уловимый акцент, как и у первого пленного. Кто же они такие?
— Ваши друзья у нас; Мы предлагаем обменять их на лейтенанта Орлова и финского гражданина, которых вы незаконно удерживаете. И еще, мы не советуем повторно штурмовать сопку. Кстати, скоро здесь будет усиление.
— Если не наделаете глупостей, утром получите своих друзей. Не выключайте станцию, мы с вами свяжемся. Шутка про усиление мне понравилась. Мы в курсе ваших проблем. И состояние техники на сопке для нас совсем не секрет. По-моему, в вашем железе старовата элементная база. Вы помощь сигнальными флалсками вызывали или, может быть, организовали световой телеграф, как в прошлом веке? К вам на выручку не кавалерия ли спешит? Что-то не слышно полкового оркестра. — Поиздевавшись, корреспондент перешел на серьезный тон: — Не нужно блефовать. А теперь я бы хотел услышать голоса моих друзей. Если они живы.
— Я бы тоже хотел услышать голоса ваших заложников.
— Ну это мы вам сейчас устроим. Станция зашипела и через минуту выдала:
— Слушаю, лейтенант Орлов.
— Назовите свой личный номер, — попросил Давыдов.
Орлов или тот, кто выдавал себя за него, бойко назвал номер.
— Назовите имена своих родителей и соседей по комнате на последних сборах, быстро, — скомандовал Давыдов.
Корреспондент ответил. Давыдов записал личный номер и имена в блокнот.
— Ну как, удостоверились, все в порядке?
Давыдов понятия не имел, какой у Орлова личный номер и как зовут его родственников. Более того, он допускал, что удостоверение и жетон с личным номером могли находиться у людей, захвативших начальника Северного поста. Имена родственников они тоже могли узнать. А вот имена соседей по комнате на последних полковых сборах молодых офицеров мог назвать только сам Орлов. И в числе этих соседей был сам Давыдов, вместе водку жрали. И в комендатуре потом тоже вдвоем отбрехивались.
— Давайте второго, — попросил лейтенант.
Динамик затараторил по-фински. Лейтенант вопросительно посмотрел на Алвара. Тот взял станцию, спросил что-то, а услышав ответ, кивнул.
— Да, это Тойво, я спросил имя его сестры. Она дома, в Суоми. — Финн вернул радиостанцию лейтенанту.
— А теперь давайте наших, — донеслось из трубки.
— Хорошо, — согласился Давыдов. — Через минуту вы их услышите, но говорить они будут по-русски. На всякий случай.
— Один из них не говорит по-русски.
— Ничего, я что-нибудь придумаю.
Пленных новые подчиненные лейтенанта действительно посадили в ящики от ЗИПа для дизелей. Два продолговатых дырчатых металлических пенала затащили в «прихожую» ЦУБа. В длину короба значительно превышали рост человека. Имели примерно по полметра в высоту и ширину. Раньше в ящиках хранились выхлопные рукава, дегазационные комплекты и катушки с силовым кабелем. После развертывания станции в коробках хранили всякую полезную всячину вроде картофеля. И вот они сгодились для совершенно непредвиденной цели.
— Как арестанты? — спросил Давыдов у солдата с забинтованной головой — ребята с озера приложили чем-то тяжелым, когда захватывали пост. Сейчас он изображал бдительного караульного при гарнизонной гауптвахте.
— Теперь тихо, — ответил тот, подбрасывая на ладони здоровый гаечный ключ. — Лежат себе спокойно. Прям как семейка вампиров в древнем склепе. — Боец показал на ящики. — Чтоб не простыли, мы им туда по матрасу бросили.
— А ключ тебе зачем, ты же должен быть с карабином?
— А я и есть с карабином. — Солдат протянул руку в угол, извлек оружие и показал его Давыдову. — «Эскаэс» номер эн ка тридцать четыре сорок два, боевой, заряженный. А ключ — средство постановки помех. Эти кадры между собой переговариваются, а я им мешаю.
Для иллюстрации боец размахнулся и грохнул ключом по ящику. По эмоциональной окраске тирады из-под крышки пенала Давыдов решил, что вряд ли в ней содержатся сведения о количестве людей на Северном и системе охраны. Диверсанты могли из нее узнать лишь о том, что их товарищ жив и не очень счастлив. Анатолий поднес «Моторолу» к отверстиям в крышке и нажал тангенту. С минуту человек в ящике возмущался, наконец затих.
— Это был тот, который по-нашему не умеет, — прокомментировал лейтенант содержание радиотрансляции.
— Чем это вы его так обидели? — осведомился собеседник. — Теперь давайте того, кто говорит по-русски, мне нужно задать ему несколько вопросов.
— Предупреждаю насчет, сами понимаете… — начал Анатолий.
— Понимаю, давайте второго.
Давыдов щелкнул фиксаторами крышки и поднес рацию к лицу пленного. Перевязанный солдат взял карабин на изготовку. Диверсант неуклюже сел, помогая себе связанными руками.
— Давай, граф Дракула, ты все слышал. — Офицер приблизил рацию к губам чужака и нажал кнопку передачи. На корпусе зажегся светодиод. Давыдов прикрыл огонек пальцем.
— Это я, — сказал пленный в микрофон.
— Не волнуйтесь, мы вас скоро вытащим. Уже утром. Мы почти закончили. Вы целы? — спросил голос.
— Вполне, с нами все в порядке. — Пленный вдруг, не переводя дыхания, быстро заговорил на незнакомом языке
«Шалишь, дружище, за лохов нас держишь».
— Извини, дружок, в этот раз я забыл нажать кнопочку. — Лейтенант с усмешкой убрал палец с индикатора. Светодиод не горел. «То-то, мы тоже не лаптем щи хлебаем».
Пленный философски пожал плечами:
— Попробовать все же стоило. Сам понимаешь.
Рация ожила снова:
— Мы вас предупреждаем относительно здоровья и безопасности наших людей. Будьте на приеме. Ждите вызова и не глупите. И еще, я бы не советовал вам пытаться разминировать сами знаете что…
— Всегда на приеме, — оборвал Давыдов.
Мишка Кудрявых распахнул дверь. На его лице аэродромным прожектором светилась радость:
— Есть связь…
Давыдов дурашливо затянул:
— Родина слышит, Родина знает, где над Землей ее сын пролетает… — На «пролетает» он нажимал особенно, вкладывал в это слово смысл, не связанный с перемещением индивидуума в безвоздушном пространстве. Да, здорово пролетели с командировочкой.
ГЛАВА 24.
УТРО 10 АПРЕЛЯ 1988 ГОДА.
КЕСТЕНЬГА.
В связи с ЧП «вожди племен и народов» собрались на командном пункте. С того момента, когда был принят доклад о захвате Северного поста и его последующем освобождении, прошло более пяти часов. В классе подготовки дежурной смены сидели Кайманов, Силинкович, начальник районного отделения КГБ, надевший по такому случаю военную форму, координатор от Комитета из столицы, недавно прибывший капитан морской пехоты Северного флота и экипаж «вертушки». Группу морских пехотинцев доставили прямо с корабля, вернувшегося с боевой службы в Атлантике на базу в Североморске. На вертолетной площадке батальона стоял «Ка-29», на покрашенном шаровой краской борту сжимал в лапах якорь белый медведь — эмблема авиации Северного флота. В убежище на КП батальона разместилась группа крепких ребятушек в черных беретах и камуфляже «мокрая галька — тундра», предмет зависти местного воинства. На сухопутчиков моряки поглядывали с нескрываемым снисхождением, они сразу дали понять аборигенам, что приехали не в бирюльки играть. Вечно кто-то обделается, а ты потом разгребай. Обосновались по-хозяйски: у ящиков и тюков со своим снаряжением выставили часового с АКМ. Морпеховская молодежь начала задирать местных «дедушек».
В класс экстренно вывели линию связи с Северным. Давыдов раз пять повторил свое донесение, все его обращения записывали на магнитофон. Сидящие в зале слушали торопливую речь лейтенанта.
— …Имеют легкое стрелковое вооружение, пока активных действий не предпринимают, между собой говорят то ли по-немецки, то ли по-голландски. С виду европейцы, в лагере ведут какие-то работы, на пространстве между сопкой и прикрывающим лагерь лесом не появляются…
Координатор выключил магнитофон. Воспроизведение записи предназначалось главным образом для капитана морской пехоты.
— Как видите, информации очень мало, этот ваш, как его, — координатор обернулся в сторону Деда, — Давыдов, мог бы сообщить и побольше, если бы, пользуясь темным временем суток, произвел разведку. Он у вас, похоже, не способен на активные действия.
— С обеих сторон есть потери и заложники, один из них, кстати, финский гражданин, — вступился за подчиненного комбат. — Давыдов и так сделал, что мог…
— Сейчас мы делаем все, что можем. Москва приняла решение, дальнейшая разработка операции переходит в ведение КГБ. Вы и морская пехота считаетесь приданными нам для усиления. Вот, можете ознакомиться. — Координатор положил на стол лист бумаги. — С этого момента никакой утечки информации, доклады наверх по линии Министерства обороны прекращаются, вы уже продемонстрировали полную несостоятельность и неумение работать. Теперь нам приходится выправлять положение. Чтобы не спугнуть незваных гостей, решено дополнительно никого пока не привлекать и не информировать армейское руководство. Больше по вашим каналам никакой информации наверх.
Силинкович с неприкрытой неприязнью посмотрел на безукоризненные стрелки на брюках координатора. В костюме, сшитом на заказ у московского портного, этот тип не производил впечатления вконец уработавшегося и блистал на фоне осунувшихся от недосыпа Деда и НШ. Местный комитетчик смотрелся рядом с московским коллегой дремучим провинциалом.
— Мы здесь, а Давыдов там. Обстановку мы знаем со слов Давыдова, оценивать пытаемся… — НШ ткнул пальцем в карту, приколотую на классную доску, — по вот этому шедевру геодезии и картографии от тыща девятьсот шестьдесят второго года. Что там на местности сейчас, никто толком не знает. Давыдов планирует обмен. Ему нужно подсказать, как это организовать лучше. Он опасается подвоха со стороны этих немецко-голландских захватчиков…
— Они, по нашим данным… — слова «нашим данным» координатор выделил голосом, — говорят на африкаанс. Это в Южной Африке, — любезно уточнил он, глядя на Силинковича.
— Какая разница, где это? — НШ вынул флакон с белой жидкостью. Язва, заработанная на нервной почве, совсем распоясалась. Узнав о происшествии на Северном, майор сначала принимал альмагель ложками, но вскоре перестал тратить время на отмеривание дозы и попросту хлебал из горлышка. Столичный гость следил за ним неприязненно.
— Может быть, вам лучше покинуть совещание?
— Да я уж как-нибудь продержусь…
Местный комитетчик грустил и помалкивал. Москвич практически отстранил его от контроля над ситуацией. Хотя, казалось бы, он — представитель КГБ, ему и карты в руки. Координатор по возрасту годился ему в сыновья, а по званию — майор — в подчиненные. Но его появлению предшествовал разговор по линии правительственной связи. Звонили рано утром из центральной конторы и ясно дали понять подполковнику, что ему пока светит лишь роль мальчика для битья: «Как это вы такое допустили, куда смотрели, у вас под самым носом десант высажен, а вы ни ухом, ни рылом…» А майор будет тем, кто пришел, увидел, победил. Звонивший из столицы прозрачно намекнул на неприятности, ожидающие подполковника, «если нашему специалисту не будет оказана вся необходимая помощь».
«Как допустили, как допустили… — печально думал местный гэбист. — Каком кверху, вот как».
«Руководство всеми силами передайте нашему представителю, — сказали ему. — У вас и так слишком много недостатков».
Начальник местного отделения конторы понимал: сейчас на его горбу очередной сынок высокого начальства торжественно въедет в рай. Понимал, но поделать ничего не мог. Разве что на пенсию уйти… Но это еще в лучшем случае, могут и просто так выпереть из системы.
Подполковник заставил себя оторваться от грустных раздумий и вернуться к теме совещания. Московский Юлий Цезарь, он же майор Комитета государственной безопасности Иван Александрович Корнеев, упивался своей значимостью и доставал НШ:
— А Южная Африка — это, товарищ майор, по-вашему, что?
Перейти на обращение по имени-отчеству ему не удалось. Армейцы накуксились и упорно называли высокого полномочного гостя «товарищем майором», и он был вынужден платить той же монетой. «Ну и нечего цацкаться с солдафонами, — убеждал себя он, — нечего. Протирают тут штаны да еще деньги требуют за особые условия…»
— По-моему, Южная Африка — это где негры, апартеид и Нельсон Мандела. Если собираетесь читать мне лекцию по политической географии, то сейчас не самое подходящее время. Там, по нашим данным («нашим данным» НШ тоже акцентировал), в опасности жизнь одиннадцати человек.
— Южная Африка — это полезные ископаемые, прежде всего уран и алмазы…
— Да что вы говорите! — вмешался Дед. — И сейчас эти наши гости сидят на берегу озера и моют алмазы? А мы переливаем из пустого в порожнее и тем самым им помогаем?
— Ну моют не алмазы, а золото. А алмазы, по некоторой информации, в этих краях все-таки есть.
— И что же их до сих пор никто не нашел, или они здесь только по вашим данным?
— Кое-кто нашел. — Координатор открыл «дипломат» и вынул пачку бумаг. — И не только по нашим данным. Вот, взгляните, — сменил он тон на примирительный и положил бумаги на стол.
Офицеры придвинулись.
Бумаги были очень разными. Одни — желтые, ветхие, с разлохматившимися и обломанными краями. На других, с буквами «ять» и твердыми знаками в конце некоторых слов, красовался российский двуглавый орел. На третьих чернел орел со свастикой. Были письма, написанные простым карандашом, какие-то донесения с расплывчатыми синими печатями первых лет Советской власти. Попадались фотографии. Москвич извлек из вороха свежие листы с отпечатанным текстом.
— Руководство дало добро на ваше ознакомление. Но, сами понимаете, — выдержал он паузу, — это очень серьезные сведения.
В класс экстренно вывели линию связи с Северным. Давыдов раз пять повторил свое донесение, все его обращения записывали на магнитофон. Сидящие в зале слушали торопливую речь лейтенанта.
— …Имеют легкое стрелковое вооружение, пока активных действий не предпринимают, между собой говорят то ли по-немецки, то ли по-голландски. С виду европейцы, в лагере ведут какие-то работы, на пространстве между сопкой и прикрывающим лагерь лесом не появляются…
Координатор выключил магнитофон. Воспроизведение записи предназначалось главным образом для капитана морской пехоты.
— Как видите, информации очень мало, этот ваш, как его, — координатор обернулся в сторону Деда, — Давыдов, мог бы сообщить и побольше, если бы, пользуясь темным временем суток, произвел разведку. Он у вас, похоже, не способен на активные действия.
— С обеих сторон есть потери и заложники, один из них, кстати, финский гражданин, — вступился за подчиненного комбат. — Давыдов и так сделал, что мог…
— Сейчас мы делаем все, что можем. Москва приняла решение, дальнейшая разработка операции переходит в ведение КГБ. Вы и морская пехота считаетесь приданными нам для усиления. Вот, можете ознакомиться. — Координатор положил на стол лист бумаги. — С этого момента никакой утечки информации, доклады наверх по линии Министерства обороны прекращаются, вы уже продемонстрировали полную несостоятельность и неумение работать. Теперь нам приходится выправлять положение. Чтобы не спугнуть незваных гостей, решено дополнительно никого пока не привлекать и не информировать армейское руководство. Больше по вашим каналам никакой информации наверх.
Силинкович с неприкрытой неприязнью посмотрел на безукоризненные стрелки на брюках координатора. В костюме, сшитом на заказ у московского портного, этот тип не производил впечатления вконец уработавшегося и блистал на фоне осунувшихся от недосыпа Деда и НШ. Местный комитетчик смотрелся рядом с московским коллегой дремучим провинциалом.
— Мы здесь, а Давыдов там. Обстановку мы знаем со слов Давыдова, оценивать пытаемся… — НШ ткнул пальцем в карту, приколотую на классную доску, — по вот этому шедевру геодезии и картографии от тыща девятьсот шестьдесят второго года. Что там на местности сейчас, никто толком не знает. Давыдов планирует обмен. Ему нужно подсказать, как это организовать лучше. Он опасается подвоха со стороны этих немецко-голландских захватчиков…
— Они, по нашим данным… — слова «нашим данным» координатор выделил голосом, — говорят на африкаанс. Это в Южной Африке, — любезно уточнил он, глядя на Силинковича.
— Какая разница, где это? — НШ вынул флакон с белой жидкостью. Язва, заработанная на нервной почве, совсем распоясалась. Узнав о происшествии на Северном, майор сначала принимал альмагель ложками, но вскоре перестал тратить время на отмеривание дозы и попросту хлебал из горлышка. Столичный гость следил за ним неприязненно.
— Может быть, вам лучше покинуть совещание?
— Да я уж как-нибудь продержусь…
Местный комитетчик грустил и помалкивал. Москвич практически отстранил его от контроля над ситуацией. Хотя, казалось бы, он — представитель КГБ, ему и карты в руки. Координатор по возрасту годился ему в сыновья, а по званию — майор — в подчиненные. Но его появлению предшествовал разговор по линии правительственной связи. Звонили рано утром из центральной конторы и ясно дали понять подполковнику, что ему пока светит лишь роль мальчика для битья: «Как это вы такое допустили, куда смотрели, у вас под самым носом десант высажен, а вы ни ухом, ни рылом…» А майор будет тем, кто пришел, увидел, победил. Звонивший из столицы прозрачно намекнул на неприятности, ожидающие подполковника, «если нашему специалисту не будет оказана вся необходимая помощь».
«Как допустили, как допустили… — печально думал местный гэбист. — Каком кверху, вот как».
«Руководство всеми силами передайте нашему представителю, — сказали ему. — У вас и так слишком много недостатков».
Начальник местного отделения конторы понимал: сейчас на его горбу очередной сынок высокого начальства торжественно въедет в рай. Понимал, но поделать ничего не мог. Разве что на пенсию уйти… Но это еще в лучшем случае, могут и просто так выпереть из системы.
Подполковник заставил себя оторваться от грустных раздумий и вернуться к теме совещания. Московский Юлий Цезарь, он же майор Комитета государственной безопасности Иван Александрович Корнеев, упивался своей значимостью и доставал НШ:
— А Южная Африка — это, товарищ майор, по-вашему, что?
Перейти на обращение по имени-отчеству ему не удалось. Армейцы накуксились и упорно называли высокого полномочного гостя «товарищем майором», и он был вынужден платить той же монетой. «Ну и нечего цацкаться с солдафонами, — убеждал себя он, — нечего. Протирают тут штаны да еще деньги требуют за особые условия…»
— По-моему, Южная Африка — это где негры, апартеид и Нельсон Мандела. Если собираетесь читать мне лекцию по политической географии, то сейчас не самое подходящее время. Там, по нашим данным («нашим данным» НШ тоже акцентировал), в опасности жизнь одиннадцати человек.
— Южная Африка — это полезные ископаемые, прежде всего уран и алмазы…
— Да что вы говорите! — вмешался Дед. — И сейчас эти наши гости сидят на берегу озера и моют алмазы? А мы переливаем из пустого в порожнее и тем самым им помогаем?
— Ну моют не алмазы, а золото. А алмазы, по некоторой информации, в этих краях все-таки есть.
— И что же их до сих пор никто не нашел, или они здесь только по вашим данным?
— Кое-кто нашел. — Координатор открыл «дипломат» и вынул пачку бумаг. — И не только по нашим данным. Вот, взгляните, — сменил он тон на примирительный и положил бумаги на стол.
Офицеры придвинулись.
Бумаги были очень разными. Одни — желтые, ветхие, с разлохматившимися и обломанными краями. На других, с буквами «ять» и твердыми знаками в конце некоторых слов, красовался российский двуглавый орел. На третьих чернел орел со свастикой. Были письма, написанные простым карандашом, какие-то донесения с расплывчатыми синими печатями первых лет Советской власти. Попадались фотографии. Москвич извлек из вороха свежие листы с отпечатанным текстом.
— Руководство дало добро на ваше ознакомление. Но, сами понимаете, — выдержал он паузу, — это очень серьезные сведения.