На консула нажали из Москвы. Неизвестно, кто ему звонил и что наговорил, только от этих разговоров шеф пришел в бешенство. Не желая разгребать «авгиевы конюшни» собственноручно, шеф отправил своего представителя. Согнувшись в поклоне и потупясь под всепонимающим взглядом собеседника, представитель передавал высокие заверения и соболезнования. Никакой пользы от всего этого нет, кроме разговорной практики…
За вежливостью протокольных фраз плохо скрывалась враждебность.
Собеседник — старик с пронзительным взглядом — вдруг перешел на русский. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова:
— Благодарю вас за визит, молодой человек, но, боюсь, ваши предложения неприемлемы. Место, которое вы мне предлагаете посетить, это, если я вас правильно понял, — всего лишь пятно от выгоревшего керосина. От некоторых членов экипажа и пассажиров не осталось даже могил. Так зачем мне туда ехать? Поклониться камням и деревьям?
— Мне поручено довести до вашего сведения, что наше правительство готово принять вас. Будут обеспечены все условия, широчайшее паблисити в научных кругах. Может быть, вас это заинтересует, особенно сейчас, когда у вашей фирмы возникли затруднения?
— Во-первых, мне неизвестно ни о каких затруднениях. Во-вторых, мне уже ничего не нужно. Все, в чем я нуждаюсь, тут есть.
— Но здесь у вас нет родины, здесь все чужое для русского человека.
Старик резко, как от пощечины, вздрогнул, выпрямился:
— В мое время говорили — отечество. Так вот, ваше правительство не в силах вернуть мне мое отечество. Попрошу меня оставить.
Начальник службы безопасности снял трубку, нажал кнопку на пульте внутренней связи:
— Сэр, у него только что были русские, он отказался. Похоже, они все знают о нашей причастности к последним событиям. Будут ли какие-нибудь указания, сэр?
Выслушав ответ, набрал номер, которого не было в справочнике абонентов АТС компании. Привычный к самым неординарным распоряжениям, он и сейчас начал действовать без колебаний. Только потратил несколько секунд на то, чтобы извлечь из корпуса аппарата маленькую кассету. Пленку с записью разговора он убрал в карман. Раз дела приняли такой оборот, нужно думать о своей безопасности.
Перед началом разговора включил скремблер, на том конце линии просто не стали бы отвечать в другом режиме. Указания он передавал без всяких эмоций, на его работе нервозность и переживания противопоказаны. Поступило распоряжение сбросить балласт, и нечего разводить сантименты.
— Шеф, а вы не считаете, что зачистка этого русского преждевременна? Отказавшись от российского предприятия, мы несем убытки. Может, все же попробуем разыграть эту карту? Экономический эффект все спишет. Советы не слишком активно реагируют на случившееся. Нота нотой, политика политикой, а кормит всех та же экономика, и куда они денутся без наших кредитов?
— Перестаньте! Во-первых, у нас нет никаких гарантий, что материалы не попали к русским. А во-вторых… — Потомок буров срезал кончик кубинской сигары, понюхал ее, сжал крепкими зубами, щелкнул зажигалкой и затянулся ароматным дымом. Подтолкнул коробку к собеседнику. — Во-вторых, изоляция русских от рынка алмазов тоже даст экономический эффект, сопоставимый со стоимостью этой акции. Что же касается русского, от него легко провести линию к нам. Он уже не представляет никакой ценности. Не держит же он в голове результаты геолого-разведочных работ более чем полувековой давности. Методику, которой он тогда пользовался, мы вполне успешно применяем, дело поставлено на поток. Нет, он нам абсолютно не нужен. И не забывайте о прессе: достаточно любой утечки, чтобы мы «прославились» на весь мир. А это сейчас отнюдь не в наших интересах.
Владелец компании покивал, соглашаясь со своими выводами.
— Пожалуй, это единственный путь. Да, единственно верный, Ронни. Кстати, перейдем к делам. По сведениям нашего представителя в Колумбии, там наклевывается нечто очень интересное.
— На этот раз — изумруды? Но это не наш профиль.
— А почему бы и нет? Глупо класть все яйца в одну корзину. Здесь одно, там другое…
Когда дипломат уехал, старик подошел к окну. Долго стоял, глядел на океан. Далеко за океаном лежала его страна. Отечество, родина. Она позвала его к себе, но он не мог принять милостыню от тех или наследников тех, кто эту страну у него отобрал. Он был сильным человеком, привык всегда давать, а не просить. Может, это был последний шанс вернуться, ну да теперь уже все равно. Жизни почти не осталось.
Над хмурыми волнами клубились низкие тучи. Надвигался шторм. Старик позвонил по телефону:
— Вилли, ко мне только что приходили русские, предложили возвращение в обмен сам знаешь на что.
— Они нанесли тебе визит прямо в офисе компании?
— Я отказался.
— Они были у тебя в кабинете?
— Это единственное, что тебя сейчас интересует? Больше ты ни о чем не хочешь спросить? Мне интересно, откуда они все знают? От кого?
— Немедленно приезжай ко мне, нужно поговорить, это важно…
Роттерн мерил шагами комнату.
Господи, явиться прямо в правление! Лучше его подставить они просто не могли. Сейчас компания заметает следы после авантюры, и директорам было ясно сказано, что русские знают, откуда растут уши.
Бывший обер-лейтенант, бывший начальник службы охраны, а теперь отошедший от дел ювелир с нетерпением смотрел на часы, он не на шутку тревожился за старого товарища. Роттерн с самого начала был против этой безрассудной затеи. Как только друг поделился идеей насчет поисков материалов той экспедиции, Роттерн с солдатской прямотой вылил на него ушат холодной воды:
— Послушай, дружище, я не пойму, почему тебе неймется? Заела тоска по родине, так поезжай туристом, и нечего носиться с этой вашей дурацкой миссией. Ты что, забыл наши приключения? Зачем втравливать молодежь? Хочешь сделать приятное русским? Позвони к ним в консульство и скажи, где и что искать. Чего тебе нужно, признания заслуг? Ваш метод, твой и твоего отца-профессора, успешно применяется и здесь. Что и кому ты хочешь продемонстрировать? Тебе скоро стукнет девяносто, ты уже на прогулку без помощника выйти не способен.
— Для компании, в которой я проработал полжизни, наступают трудные времена.
Роттерна прорвало:
— Ты и в самом деле идиот. Какое тебе дело до благополучия компании? Ты был в ней служащим, да, достаточно высокопоставленным, но служащим, а не владельцем, черт возьми! Тебе что, денег не хватает? Я готов поделиться. Ты и твои дети всем обеспечены, чего же еще, зачем ворошить прошлое?
— Вилли, я хочу закончить дело своей жизни сам. Это мой крест, и я понесу его до своей Голгофы. Я хочу собственными руками преподнести это людям лично, я не хочу, чтобы другой это сделал от моего имени. Это будет мой последний сезон, неужели ты не можешь понять?
Бывший командир взвода горных егерей в ответ только махнул рукой. О чем говорить, если все доводы бесполезны?
Старик привычно кивнул шоферу и назвал адрес. Шофер вежливо распахнул дверь, пропуская его в салон. Мягко тронул машину с места. На перекрестке вспыхнул красный. Обычная пробка. Какой-то идиот перегородил всем движение и заглох. Между машинами появились мойщики окон. Вдалеке над океаном собиралась гроза. Сверкнули сполохи. Чернокожий паренек брызнул на лобовое стекло мыльным раствором. Вот чертенок, теперь не поедешь, пока он все стекло не вымоет. Мальчик вытер половину стекла со стороны водителя и перешел на сторону пассажира. Старик достал из бумажника банкноту и потянулся к ручке, чтобы опустить стекло дверцы. Парнишка улыбнулся, опустил руку с тряпкой в ведро и наклонился за деньгами. Старик просунул бумажку в щель между стеклом и рамой. Парень вынул руку из ведра, в ней оказался тупоносый пистолет. Выстрела старик не услышал. Стекло покрылось сеткой трещин, на их изломах свет далеких зарниц играл, как на гранях алмаза…
Людей на кладбище пришло немного. Семья, жители русской колонии, несколько стариков из немецкой, коллеги по работе, какой-то чинуша из департамента горнодобывающей промышленности. Венки, цветы. Все как обычно. Православный священник глубоким голосом читал молитву.
Роттерн оглянулся: вокруг в основном молодые лица, в большинстве своем все незнакомые. Несколько стариков, ветеранов Второй мировой, по случаю похорон нацепили свои награды. Кресты, звезды, медали — английские, французские, немецкие, у кого-то американское «Пурпурное сердце». Бывшие солдаты враждующих армий стояли рядом, отдавая последний долг усопшему. Время всех примиряет.
Человека из посольства он приметил сразу, пожилой господин притаился в тени раскидистой липы. Священник закончил, родственники стали прощаться с усопшим. Дочь и младший сын поддерживали под руки вдову. На опущенный гроб полетели комки земли. Роттерн подошел поближе, обнял пожилую женщину за плечи, коснулся щеки губами. Два удара за такой короткий срок.
— Держись, Вера… — Приготовленные слова сочувствия вдруг вылетели из головы. Роттерн проводил скорбящих до машины. Пожал руку младшему сыну своего друга, тот понимающе кивнул, помог матери устроиться на сиденье. «Младший, мужику уже лет тридцать…» Дочь, откинув черную вуаль, чмокнула Роттерна в щеку, пригласила на поминки. Люди начали расходиться. Человек из посольства оказался рядом.
— Здравствуйте, Валерий Михайлович.
Роттерн кивнул.
— Позвольте выразить вам наши соболезнования. В центре очень сожалеют о случившемся.
— Неужели?
— Вы знаете, сейчас произошла смена руководства. Все виновные в случившемся понесли заслуженное наказание. Поскольку необходимость в вашем присутствии здесь теперь отпала, вы можете вернуться. Если пожелаете, вас ждет место преподавателя на кафедре оперативной работы, если вы устали, руководство не будет возражать и против выхода на заслуженный отдых.
— Вы говорите, я могу вернуться?
— Когда пожелаете.
— Спасибо, я подумаю. Отвечу после.
Оставив связного размышлять над услышанным, Руднев медленно пошел к воротам кладбища.
Домой? Он так давно вожделел этого момента, сжился с этим ожиданием. И вот теперь, когда разрешили возвратиться, он вдруг понял, что больше в нем не нуждаются. Возвращаться некуда. Жизнь прошла здесь, все кончилось вместе с заданием, он свободен, но еще не знает, как распорядиться этой свободой. Даже не знает, нужна ли она ему. Он отдал себя служению интересам родины, но теперь выходит, что его жертва осталась невостребованной.
Вдалеке загремело, в эту пору здесь всегда грозы. Небо над океаном затянулось тучами. Сгорбившись, он побрел вдоль аллеи. Связной в недоумении смотрел вслед. Только что на его глазах закончилась война для одного из последних солдат великой империи.
ГЛАВА 31.
За вежливостью протокольных фраз плохо скрывалась враждебность.
Собеседник — старик с пронзительным взглядом — вдруг перешел на русский. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова:
— Благодарю вас за визит, молодой человек, но, боюсь, ваши предложения неприемлемы. Место, которое вы мне предлагаете посетить, это, если я вас правильно понял, — всего лишь пятно от выгоревшего керосина. От некоторых членов экипажа и пассажиров не осталось даже могил. Так зачем мне туда ехать? Поклониться камням и деревьям?
— Мне поручено довести до вашего сведения, что наше правительство готово принять вас. Будут обеспечены все условия, широчайшее паблисити в научных кругах. Может быть, вас это заинтересует, особенно сейчас, когда у вашей фирмы возникли затруднения?
— Во-первых, мне неизвестно ни о каких затруднениях. Во-вторых, мне уже ничего не нужно. Все, в чем я нуждаюсь, тут есть.
— Но здесь у вас нет родины, здесь все чужое для русского человека.
Старик резко, как от пощечины, вздрогнул, выпрямился:
— В мое время говорили — отечество. Так вот, ваше правительство не в силах вернуть мне мое отечество. Попрошу меня оставить.
Начальник службы безопасности снял трубку, нажал кнопку на пульте внутренней связи:
— Сэр, у него только что были русские, он отказался. Похоже, они все знают о нашей причастности к последним событиям. Будут ли какие-нибудь указания, сэр?
Выслушав ответ, набрал номер, которого не было в справочнике абонентов АТС компании. Привычный к самым неординарным распоряжениям, он и сейчас начал действовать без колебаний. Только потратил несколько секунд на то, чтобы извлечь из корпуса аппарата маленькую кассету. Пленку с записью разговора он убрал в карман. Раз дела приняли такой оборот, нужно думать о своей безопасности.
Перед началом разговора включил скремблер, на том конце линии просто не стали бы отвечать в другом режиме. Указания он передавал без всяких эмоций, на его работе нервозность и переживания противопоказаны. Поступило распоряжение сбросить балласт, и нечего разводить сантименты.
— Шеф, а вы не считаете, что зачистка этого русского преждевременна? Отказавшись от российского предприятия, мы несем убытки. Может, все же попробуем разыграть эту карту? Экономический эффект все спишет. Советы не слишком активно реагируют на случившееся. Нота нотой, политика политикой, а кормит всех та же экономика, и куда они денутся без наших кредитов?
— Перестаньте! Во-первых, у нас нет никаких гарантий, что материалы не попали к русским. А во-вторых… — Потомок буров срезал кончик кубинской сигары, понюхал ее, сжал крепкими зубами, щелкнул зажигалкой и затянулся ароматным дымом. Подтолкнул коробку к собеседнику. — Во-вторых, изоляция русских от рынка алмазов тоже даст экономический эффект, сопоставимый со стоимостью этой акции. Что же касается русского, от него легко провести линию к нам. Он уже не представляет никакой ценности. Не держит же он в голове результаты геолого-разведочных работ более чем полувековой давности. Методику, которой он тогда пользовался, мы вполне успешно применяем, дело поставлено на поток. Нет, он нам абсолютно не нужен. И не забывайте о прессе: достаточно любой утечки, чтобы мы «прославились» на весь мир. А это сейчас отнюдь не в наших интересах.
Владелец компании покивал, соглашаясь со своими выводами.
— Пожалуй, это единственный путь. Да, единственно верный, Ронни. Кстати, перейдем к делам. По сведениям нашего представителя в Колумбии, там наклевывается нечто очень интересное.
— На этот раз — изумруды? Но это не наш профиль.
— А почему бы и нет? Глупо класть все яйца в одну корзину. Здесь одно, там другое…
Когда дипломат уехал, старик подошел к окну. Долго стоял, глядел на океан. Далеко за океаном лежала его страна. Отечество, родина. Она позвала его к себе, но он не мог принять милостыню от тех или наследников тех, кто эту страну у него отобрал. Он был сильным человеком, привык всегда давать, а не просить. Может, это был последний шанс вернуться, ну да теперь уже все равно. Жизни почти не осталось.
Над хмурыми волнами клубились низкие тучи. Надвигался шторм. Старик позвонил по телефону:
— Вилли, ко мне только что приходили русские, предложили возвращение в обмен сам знаешь на что.
— Они нанесли тебе визит прямо в офисе компании?
— Я отказался.
— Они были у тебя в кабинете?
— Это единственное, что тебя сейчас интересует? Больше ты ни о чем не хочешь спросить? Мне интересно, откуда они все знают? От кого?
— Немедленно приезжай ко мне, нужно поговорить, это важно…
Роттерн мерил шагами комнату.
Господи, явиться прямо в правление! Лучше его подставить они просто не могли. Сейчас компания заметает следы после авантюры, и директорам было ясно сказано, что русские знают, откуда растут уши.
Бывший обер-лейтенант, бывший начальник службы охраны, а теперь отошедший от дел ювелир с нетерпением смотрел на часы, он не на шутку тревожился за старого товарища. Роттерн с самого начала был против этой безрассудной затеи. Как только друг поделился идеей насчет поисков материалов той экспедиции, Роттерн с солдатской прямотой вылил на него ушат холодной воды:
— Послушай, дружище, я не пойму, почему тебе неймется? Заела тоска по родине, так поезжай туристом, и нечего носиться с этой вашей дурацкой миссией. Ты что, забыл наши приключения? Зачем втравливать молодежь? Хочешь сделать приятное русским? Позвони к ним в консульство и скажи, где и что искать. Чего тебе нужно, признания заслуг? Ваш метод, твой и твоего отца-профессора, успешно применяется и здесь. Что и кому ты хочешь продемонстрировать? Тебе скоро стукнет девяносто, ты уже на прогулку без помощника выйти не способен.
— Для компании, в которой я проработал полжизни, наступают трудные времена.
Роттерна прорвало:
— Ты и в самом деле идиот. Какое тебе дело до благополучия компании? Ты был в ней служащим, да, достаточно высокопоставленным, но служащим, а не владельцем, черт возьми! Тебе что, денег не хватает? Я готов поделиться. Ты и твои дети всем обеспечены, чего же еще, зачем ворошить прошлое?
— Вилли, я хочу закончить дело своей жизни сам. Это мой крест, и я понесу его до своей Голгофы. Я хочу собственными руками преподнести это людям лично, я не хочу, чтобы другой это сделал от моего имени. Это будет мой последний сезон, неужели ты не можешь понять?
Бывший командир взвода горных егерей в ответ только махнул рукой. О чем говорить, если все доводы бесполезны?
Старик привычно кивнул шоферу и назвал адрес. Шофер вежливо распахнул дверь, пропуская его в салон. Мягко тронул машину с места. На перекрестке вспыхнул красный. Обычная пробка. Какой-то идиот перегородил всем движение и заглох. Между машинами появились мойщики окон. Вдалеке над океаном собиралась гроза. Сверкнули сполохи. Чернокожий паренек брызнул на лобовое стекло мыльным раствором. Вот чертенок, теперь не поедешь, пока он все стекло не вымоет. Мальчик вытер половину стекла со стороны водителя и перешел на сторону пассажира. Старик достал из бумажника банкноту и потянулся к ручке, чтобы опустить стекло дверцы. Парнишка улыбнулся, опустил руку с тряпкой в ведро и наклонился за деньгами. Старик просунул бумажку в щель между стеклом и рамой. Парень вынул руку из ведра, в ней оказался тупоносый пистолет. Выстрела старик не услышал. Стекло покрылось сеткой трещин, на их изломах свет далеких зарниц играл, как на гранях алмаза…
Людей на кладбище пришло немного. Семья, жители русской колонии, несколько стариков из немецкой, коллеги по работе, какой-то чинуша из департамента горнодобывающей промышленности. Венки, цветы. Все как обычно. Православный священник глубоким голосом читал молитву.
Роттерн оглянулся: вокруг в основном молодые лица, в большинстве своем все незнакомые. Несколько стариков, ветеранов Второй мировой, по случаю похорон нацепили свои награды. Кресты, звезды, медали — английские, французские, немецкие, у кого-то американское «Пурпурное сердце». Бывшие солдаты враждующих армий стояли рядом, отдавая последний долг усопшему. Время всех примиряет.
Человека из посольства он приметил сразу, пожилой господин притаился в тени раскидистой липы. Священник закончил, родственники стали прощаться с усопшим. Дочь и младший сын поддерживали под руки вдову. На опущенный гроб полетели комки земли. Роттерн подошел поближе, обнял пожилую женщину за плечи, коснулся щеки губами. Два удара за такой короткий срок.
— Держись, Вера… — Приготовленные слова сочувствия вдруг вылетели из головы. Роттерн проводил скорбящих до машины. Пожал руку младшему сыну своего друга, тот понимающе кивнул, помог матери устроиться на сиденье. «Младший, мужику уже лет тридцать…» Дочь, откинув черную вуаль, чмокнула Роттерна в щеку, пригласила на поминки. Люди начали расходиться. Человек из посольства оказался рядом.
— Здравствуйте, Валерий Михайлович.
Роттерн кивнул.
— Позвольте выразить вам наши соболезнования. В центре очень сожалеют о случившемся.
— Неужели?
— Вы знаете, сейчас произошла смена руководства. Все виновные в случившемся понесли заслуженное наказание. Поскольку необходимость в вашем присутствии здесь теперь отпала, вы можете вернуться. Если пожелаете, вас ждет место преподавателя на кафедре оперативной работы, если вы устали, руководство не будет возражать и против выхода на заслуженный отдых.
— Вы говорите, я могу вернуться?
— Когда пожелаете.
— Спасибо, я подумаю. Отвечу после.
Оставив связного размышлять над услышанным, Руднев медленно пошел к воротам кладбища.
Домой? Он так давно вожделел этого момента, сжился с этим ожиданием. И вот теперь, когда разрешили возвратиться, он вдруг понял, что больше в нем не нуждаются. Возвращаться некуда. Жизнь прошла здесь, все кончилось вместе с заданием, он свободен, но еще не знает, как распорядиться этой свободой. Даже не знает, нужна ли она ему. Он отдал себя служению интересам родины, но теперь выходит, что его жертва осталась невостребованной.
Вдалеке загремело, в эту пору здесь всегда грозы. Небо над океаном затянулось тучами. Сгорбившись, он побрел вдоль аллеи. Связной в недоумении смотрел вслед. Только что на его глазах закончилась война для одного из последних солдат великой империи.
ГЛАВА 31.
ЛЕТО 1988 ГОДА.
СУЗДАЛЬ.
Как Давыдов ни отбрыкивался, а на курсы все-таки его отправили. Прощай отпуск летом. Силинкович, оставшийся за Деда, «открытым текстом» заявил, что холостякам летом в отпуске делать совершенно нечего. Если цитировать первоисточник, то «летом водка теплая, а бабы потные». А семейным детей надо к морю вывозить, ревматизм с радикулитом лечить.
— А тебе лечить нечего, ты и на курсах отдохнешь, не в академию едешь поступать, экзамены сдавать не надо. Учеба — одно название, посидел на занятиях и свободен. Так что желаю удачного отдыха.
Сам НШ планировал уйти в отпуск в июле, похоже, его жара не страшила.
В душной аудитории шла лекция по тактике. На этот раз офицерам объясняли новые тактические приемы, используемые вероятным противником для преодоления системы ПВО. В одном из них Давыдов узнал случай на Северном посту. Высокий подполковник хорошо поставленным голосом говорил:
— В данном тактическом эпизоде, наряду с применением пэпэои, нарушители прибегли к изменению радиолокационного портрета цели. — Лектор подошел к макету, иллюстрирующему материал лекции. На высокой подставке была укреплена достаточно реалистичная модель «Ве-12». От хвоста и поплавков летающей лодки тянулись лески с блестками фольги, чуть выше «Ве-12» находился буксируемый планер, за которым тянулся такой же «хвост». — Благодаря буксировке отражателей и окраске корпуса самого ЛА[45] был искажен радиолокационный портрет цели, и на экранах радиолокационных станций цель выглядела как стая перелетных птиц. Для преодоления системы ПВО было выбрано время в период сезонных миграций полярных гусей и уток. При возвращении нарушители поставили помехи, активные помехи, лишившие возможности…
Вот так все уложилось в пять минут лекционного материала. Из множества таких фрагментов и складывается общий военный опыт войск, развиваются тактика и оперативное искусство. Анатолий улыбнулся при мысли, что тогда они меньше всего думали о возможности попасть в учебники. Больше — о том, как бы не провалить работу. Не было раздумий о священном долге и высокой ответственности. Была боязнь подвести своих: Деда, Андреева, летчика в кабине «сушки», людей, которых они совсем не знали, но которые в тот момент работали по той же цели. Еще было немного страшно за свою жизнь. Было понимание, что ты отвечаешь за жизнь своих ребят, что никто не придет и не подскажет единственно правильное решение. А может быть, настоящие профессионалы ни о чем «высоком и идейном» и не думают, а просто несут тяжелую мужскую службу?
Давыдов снова с тоской подумал об отпуске. Безумно хотелось к морю. Чтобы был полный штиль и солнце садилось. Залезть в теплую воду и сидеть, пускай из воды только голова торчит. Или попасть в тот срок, когда море цветет, ночью красота — не передать.
За окном качались ветки сирени.
— Таким образом, ряд подразделений был лишен радиолокационной информации о воздушной обстановке. В этих условиях расчет поста… А как бы, товарищ лейтенант, вы и ваши подчиненные действовали на месте расчета?
Лектор в упор уставился на Толика. Вот репей. Давыдов встал и уверенным голосом отрапортовал:
— Действовали бы так же, как и расчет поста…
— Вот в этом я как раз и не уверен. Садитесь и не считайте ворон. Чтобы так действовать, нужно многое знать и уметь. А вы постоянно отвлекаетесь сами и мешаете товарищам.
Давыдов оглянулся. Товарищи частью мирно дремали, кто-то шуршал газетой, двое увлеченно говорили о чем-то. Никто вроде бы не считал, что Толик ему мешает. Майор с заднего ряда сочувственно подмигнул. Лектор продолжил:
— Товарищи офицеры, прошу не путать информационное противодействие с идеологическим, последним занимаются замполиты, а не мы с вами. В настоящее время кто владеет информацией — владеет миром. В таком техногенном виде вооруженных сил, как наш, от наличия оперативной информации…
Давыдов снова залюбовался веткой сирени. За окном зашуршал грибной дождь. Гроздья цветов покрылись капельками воды. Скорей бы в отпуск.
— А тебе лечить нечего, ты и на курсах отдохнешь, не в академию едешь поступать, экзамены сдавать не надо. Учеба — одно название, посидел на занятиях и свободен. Так что желаю удачного отдыха.
Сам НШ планировал уйти в отпуск в июле, похоже, его жара не страшила.
В душной аудитории шла лекция по тактике. На этот раз офицерам объясняли новые тактические приемы, используемые вероятным противником для преодоления системы ПВО. В одном из них Давыдов узнал случай на Северном посту. Высокий подполковник хорошо поставленным голосом говорил:
— В данном тактическом эпизоде, наряду с применением пэпэои, нарушители прибегли к изменению радиолокационного портрета цели. — Лектор подошел к макету, иллюстрирующему материал лекции. На высокой подставке была укреплена достаточно реалистичная модель «Ве-12». От хвоста и поплавков летающей лодки тянулись лески с блестками фольги, чуть выше «Ве-12» находился буксируемый планер, за которым тянулся такой же «хвост». — Благодаря буксировке отражателей и окраске корпуса самого ЛА[45] был искажен радиолокационный портрет цели, и на экранах радиолокационных станций цель выглядела как стая перелетных птиц. Для преодоления системы ПВО было выбрано время в период сезонных миграций полярных гусей и уток. При возвращении нарушители поставили помехи, активные помехи, лишившие возможности…
Вот так все уложилось в пять минут лекционного материала. Из множества таких фрагментов и складывается общий военный опыт войск, развиваются тактика и оперативное искусство. Анатолий улыбнулся при мысли, что тогда они меньше всего думали о возможности попасть в учебники. Больше — о том, как бы не провалить работу. Не было раздумий о священном долге и высокой ответственности. Была боязнь подвести своих: Деда, Андреева, летчика в кабине «сушки», людей, которых они совсем не знали, но которые в тот момент работали по той же цели. Еще было немного страшно за свою жизнь. Было понимание, что ты отвечаешь за жизнь своих ребят, что никто не придет и не подскажет единственно правильное решение. А может быть, настоящие профессионалы ни о чем «высоком и идейном» и не думают, а просто несут тяжелую мужскую службу?
Давыдов снова с тоской подумал об отпуске. Безумно хотелось к морю. Чтобы был полный штиль и солнце садилось. Залезть в теплую воду и сидеть, пускай из воды только голова торчит. Или попасть в тот срок, когда море цветет, ночью красота — не передать.
За окном качались ветки сирени.
— Таким образом, ряд подразделений был лишен радиолокационной информации о воздушной обстановке. В этих условиях расчет поста… А как бы, товарищ лейтенант, вы и ваши подчиненные действовали на месте расчета?
Лектор в упор уставился на Толика. Вот репей. Давыдов встал и уверенным голосом отрапортовал:
— Действовали бы так же, как и расчет поста…
— Вот в этом я как раз и не уверен. Садитесь и не считайте ворон. Чтобы так действовать, нужно многое знать и уметь. А вы постоянно отвлекаетесь сами и мешаете товарищам.
Давыдов оглянулся. Товарищи частью мирно дремали, кто-то шуршал газетой, двое увлеченно говорили о чем-то. Никто вроде бы не считал, что Толик ему мешает. Майор с заднего ряда сочувственно подмигнул. Лектор продолжил:
— Товарищи офицеры, прошу не путать информационное противодействие с идеологическим, последним занимаются замполиты, а не мы с вами. В настоящее время кто владеет информацией — владеет миром. В таком техногенном виде вооруженных сил, как наш, от наличия оперативной информации…
Давыдов снова залюбовался веткой сирени. За окном зашуршал грибной дождь. Гроздья цветов покрылись капельками воды. Скорей бы в отпуск.