Козлов Вильям Федорович. Валерка-Председатель (Рассказы)

   Шошин перестал проситься на тренировки. И вообще Вовка какой-то странный стал. Пересказывая ребятам спортивные новости, Валерка часто ловил на себе его загадочный взгляд.
   — Сколько секунд продолжается нокдаун? — неожиданно спрашивает Вовка.
   — Десять.
   — Правильно, — говорит Шошин. — А раунд?
   — Раунд?
   — Ну да, раунд…
   Валерка, краснея, морщил лоб. В какой же статье он читал про это?
   — Полчаса… — наугад сказал Валерка.
   — Многовато! — усмехнулся Вовка и отошел.
   В другой раз он спросил:
   — Так сколько весит боксерская перчатка?
   — Я же говорил… — смутился Валерка. — Два… То есть один килограмм. А две — два килограмма.
   — Ты говорил, что одна весит два килограмма, — поправил Коля Орлов. — А две — четыре…
   — Оговорился…
   — Хотелось бы мне посмотреть, — ухмыльнулся Вовка Шошин, — что бы от тебя осталось, если бы тебя припечатали такой перчаткой!
   У Валерки испортилось настроение. На большой перемене он сбегал в школьную библиотеку и попросил брошюру про бокс и весь последний урок читал из-под парты. Узнав, что раунд длится всего три минуты, а одна боксерская перчатка весит ровно двести двадцать восемь граммов и ни миллиграмма больше, Валерка почувствовал холодок между лопатками, потом стало жарко. Ему казалось, что весь класс любуется на его уши, пылающие, как два петушиных гребня. И отличница Люся любуется, и в больших глазах ее не восхищение, а презрение.
   Валерка наступил на одну свою ногу каблуком и стал изо всей силы давить. Дурак! Зачем нацепил этот проклятый значок? Как будто без него жить нельзя. Нащупав на куртке маленький выпуклый кружок с приготовившимся к бою боксером, Валерка рванул его. Куртка жалобно треснула, и значок соскользнул в потную ладонь.
   После уроков Валерка пулей выскочил из школы и пошел совсем в другую сторону от дома. Минут через десять он робко отворил дверь начальника детской спортивной школы.
   — Запишите меня, пожалуйста, в секцию бокса, — обратился он к немолодому бритоголовому мужчине в синем тренировочном костюме.
   — Нос расквасили? Решил подучиться?
   — Не-е, не расквасили…
   — Любишь бокс?
   Валерка кивнул:
   — Ага, люблю!
   Мужчина проводил его в большой светлый зал, где с потолка свисали круглые туши, обшитые черной и коричневой кожей. Мальчишки в одних трусах и боксерских перчатках — каждая величиною с их голову — подпрыгивали и яростно дубасили эти туши.
   Широкоплечий мужчина с коротким ежиком волос на круглой, как футбольный мяч, голове мельком взглянул на Валерку и отрывисто бросил:
   — Раздевайся!
   Валерка разделся.
   — Вот, возьмите, — сказал он, выкладывая на стол значок. — На улице нашел…
   Мужчина посмотрел на значок и улыбнулся, отчего нос его стал в два раза шире.
   — Это старый значок, — сказал он. — Теперь разрядникам выдаются другие… Можешь выбросить.
   Тренер надел Валерке на руки вовсе не такие уж тяжелые боксерские перчатки, зашнуровал, выставил свою ладонь и сказал:
   — Бей!
   Валерка несмело шлепнул тренера по широкой ладони.
   — Еще! Смелее!
   Валерка подпрыгнул и шлепнул сильнее. Потом еще, еще…
   — Стоп! — сказал тренер.
   Заполнив на Валерку карточку, он крикнул мальчишкам, колотившим бедную грушу:
   — Покажите новичку первое упражнение!
   — Есть!
   Валерка подошел к вспотевшим мальчишкам и тоже несмело двинул черную грушу в упругий бок.
   — Привет боксеру-разряднику! — услышал он знакомый голос.
   Перед ним собственной персоной в трусах стоял Вовка Шошин и постукивал боксерскими перчатками друг о дружку.
   — Привет, — сказал Валерка и, нагнув голову — бум-бам-бом! — замолотил по груше.

ВАЛЕРКА-ПРЕДСЕДАТЕЛЬ

   Валерка толкнул плечом тяжелую дверь и зажмурился: снег! Оттепель еще с неделю назад съела весь снег, слизала лед с тротуаров, и Валерке казалось, что зима больше не вернется в город. И вот снова школьный двор засиял, заискрился. Еще утром здесь чернели мертвые клумбы, ветер гонял вдоль остроконечной чугунной решетки грязные листья — все исчезло. Будто чья-то невидимая рука нанизала на пики решетки снежные комки. Из раструба водосточной трубы вылезла ледяная борода.
   Валерка удивился:
   — Опять зима?
   Бросив на расчищенную дорожку портфель, скатал большущий ком и с гоготом обрушил на голову Вовки Шошина:
   — Ура-а!
   — Ты брось эти штучки, — ворчит Вовка, стряхивая с воротника комья снега. — А то не посмотрю, что председатель… так звездану!
   — Попробуй…
   — И попробую!
   — Думаешь, я не могу звездануть? — показывает кулак Валерка. — Еще как!
   — Ты не можешь! — уверенно говорит Вовка. — Не имеешь права: ты председатель…
   Валерка хмурится. Его светлые брови так и ходят вверх-вниз. Никто не просил выбирать его… Взяли бы да и выбрали Колю Орлова. Или Люсю. Круглая отличница и еще здорово на скрипке играет. Выходит, если он председатель совета отряда, так теперь и драться нельзя? Выходит, кто хочет, может в любое время его по морде стукнуть, а он молчи?
   Вовка идет рядом и улыбается. Он длинный, выше Валерки на целую голову. Глаза у него зеленые и хитрые. И волосы не как у всех людей. У всех людей или светлые, или темные. А у Шошина желтые, будто их в яичном желтке вымазали. Потом, Вовка врать любит. В этом деле никто с ним тягаться не может: чемпион. Никогда не знаешь, правду он говорит или врет.
   — Валерка, а Валерка, — говорит Вовка, — заруби на носу: я тебя слушаться не буду… У меня такой уж характер: все делаю наоборот… от меня даже мама отказалась. Один раз чуть-чуть из школы не исключили. А ты для меня — тьфу! Я сам могу быть председателем… Да не хочу.
   Валерка молчит.
   — И вообще я человек отчаянный! — разошелся Шошин. — Меня даже старший брат боится… Я…
   — Трепач ты! — говорит Валерка и тут же, растопырив руки, летит на тротуар: Вовка подставил подножку.
   — Ну погоди!
   Не отряхивая снег с пальто, Валерка бросается за Шошиным. Но длинного, увертливого, как ящерица, Вовку коротышке Валерке не догнать.
   — Ух, надаю! — грозит он кулаком. — Подумаешь, характер… У меня тоже характер будь здоров!
   Домой Валерка приплелся мрачный. Бросил в угол мокрый портфель. Стал вешать пальто — вешалка оборвалась. Прицепил за воротник. Щека горела, будто к ней горчичник прилепили. Бабушка (она приехала погостить из деревни), подняв на лоб очки, только покачала головой. Налила супу, пододвинула хлеб. Валерка поднес ложку ко рту, сморщился.
   — Вот жизнь! Опять грибной… А на второе что?
   — Рыба жареная.
   Рыбу Валерка любил.
   — Бабушка, — съев два куска щуки, похвастался он, — а меня сегодня председателем совета отряда выбрали. Единогласно!
   — Ишь ты! — удивилась бабушка. — А я, грешным делом, подумала, что ты с кем-то подрался… Пионерским, значит, председателем назначили? Твой-то папка тоже начальник. Главный инженер и член этого… завкома…
   — А я — начальник?
   — А то как же! Раз председатель, значит, начальник. Ну, понятно, папка-то твой побольше начальник, а ты чуток поменьше. Ох ты боже мой! Росточком-то с мизинец, а тоже председатель! — Бабушка засмеялась, и морщинки паутинками разбежались по ее коричневому лицу.
   После обеда бабушка пришила на рукав Валеркиной курточки две красные полоски.
   — Ну как есть командир! — любовно смотрела она на внука. — Чапай!
   Валерка глянул в зеркало и нахмурился: правая щека была такой же пунцовой, как и нашивки.
   — Баб, — попросил он, — пришей-ка мне ленточки и на пальто.
   — А это зачем? — удивилась бабушка.
   — Нужно… Ну, чтобы и на улице было видно, что я началь… то есть председатель, — нехотя пояснил Валерка. — А то пристают тут всякие…
   Вечером пришел с работы папа.
   — Пап, я теперь председатель! — встретил его Валерка на пороге. — Как и ты… начальник!
   — Растешь, брат, — усмехнулся папа, снимая пахнущее снегом пальто. — Позволь узнать: какой же ты председатель?
   — Обыкновенный. Председатель совета отряда. Все-все руки за меня подняли… Посмотри, какие у меня нашивки!
   — Нашивки-то красивые… Сам пришил?
   — Не-е, бабушка… Я ей нитку в иголку вдел!
   — Герой!
   — Я бы и сам пришил, да у меня получится косо.
   — Не можешь пуговицу пришить, а собираешься людьми руководить… Почему твой портфель на полу валяется?
   — Сохнет, — сказал Валерка.
   — Разболтанный ты человек, а руководитель должен все уметь делать и всегда быть подтянутым. С кого же пример брать, как не с руководителя? Зря, по-моему, тебя выбрали.
   — Не зря, — сказал Валерка, — я подтянусь…
   Он пошел было к себе в комнату, но у дверей остановился, ковырнул пальцем в носу и спросил:
   — А как это — людьми руководить? Заставлять их? Требовать и…
   — Погоди, погоди… Заставлять, требовать!
   Папа задумался и стал ходить по комнате взад-вперед.
   — Так недолго и дров наломать… Требовать нужно, только не это главное… Людей надо любить, сынок. Ну и придумывать тебе придется что-нибудь интересное, чтобы в отряде скучно не было.
   Папа остановился, взял двумя пальцами Валерку за подбородок и заглянул в глаза.
   — Дело большое, голубчик, доверили. Подтянись, а то с позором снимут тебя с председателей.
   Валерка подобрал с полу портфель и отправился в другую комнату уроки делать. Но из головы не выходили папины слова. «Любить людей… Значит, Вовку Шошина тоже надо любить? За что? За то, что он дерется? И придумывать чего-то там надо. Как же все-таки руководить? С бабушкой надо потолковать, — решил Валерка. — Она старая, все должна знать».
   — Ох, Валерушка, что тебе и сказать-то, — задумалась бабушка. — Много прожила я на свете, а вот, поди ты, руководить народом не доводилось. Ты уж лучше зайди после школы к отцу на работу и посмотри сам, как твой папка там председательствует… А я, Валерушка, больше чашками да поварешками руковожу.
 
   Валерка так и сделал. Решил задачку и отправился на папин завод. В большой приемной комнате печатала молодая женщина, а возле батареи сидел, утонув в белой бороде, огромный дед, похожий на Илью Муромца. Валерка независимо направился мимо него прямо к двери, на которой висела красивая табличка: «Главный инженер т. Клюквин И. А.».
   — Ты куда это, пострел, без очереди? — басом спросил дед.
   — К папке, — растерянно захлопал белыми ресницами Валерка.
   — А это все едино: к папке ты, положим, иль к мамке, а порядок на заводе знай… Садись вот тут! — Дед показал на стул. — Будешь, значит, за мной. Ты по какому делу, личному или государственному?
   Голос у деда зычный, громкий, как из трубы. Говорит, а борода шевелится, будто на сквозняке.
   — По этому самому… государственному, — наугад сказал Валерка.
   — Вот как?
   Дед почесал бороду и улыбнулся, отчего пушистые брови поползли вверх, а желтые усы к ушам.
   — Ну, раз дело государственное, то, понятно, толковать надо о нем здесь… а не дома.
   Валерка молча присел рядом. Из кабинета послышался сердитый голос отца, но о чем говорят, он не разобрал. А вот дед услышал!
   — Галкина пропесочивает твой папаша, — сказал он и, поймав удивленный Валеркин взгляд, пояснил: — Есть у нас злостный прогульщик и бракодел, из механического цеха.
   Дверь открылась, и из кабинета выскочил красный, взъерошенный прогульщик и бракодел Галкин. В руках он держал вывернутую наизнанку шапку.
   — В последний раз, Иван Андреевич? — просил о чем-то Галкин. — Докажу…
   — Не верю! — ответил папа, показываясь в дверях.
   Дед поднялся, расправив бороду, махнул пальцем по усам.
   — Тихон Андреевич, дорогой, что же глаз к нам не кажешь? Как ушел на пенсию… — Валеркин папа, обеими руками пожимая огромную ручищу, втащил деда в кабинет. И тяжелая дверь захлопнулась за ними.
   Валерке надоело ждать, он заскучал. Дед, который так долго не казал глаз на завод, видно, решил отсидеться у папы за все сразу. Над головой затрещал звонок, как в классе. Машинистка еще три раза ткнула пальцем в клавиши и, соскочив со стула, поспешила в кабинет. Дверь за ней не закрылась, и Валерка со своего места увидел на папином письменном столе чернильный прибор. На крышках чернильниц высечен танк и самолет, посередине кремлевская башня… Тут вернулась машинистка и по телефону заказала в столовой чай на две персоны. «Ага, — сообразил Валерка, — эта тетя — папин личный секретарь…»
   Еще с полчаса поглазев на безмолвную дверь, за которой попивали чай папа и дед-пенсионер, Валерка вздохнул и отправился домой.
   — Бабушка! — закричал он еще с порога. — Где дедушкина старая чернильница? Ну, та самая, со змеями… Позарез нужна!
   — А я откуда знаю? — развела руками бабушка. — Вот неугомонный! Зачем она тебе? Небось для озорства?..
   — Говорят, для дела! — отмахнулся Валерка.
   Поднял весь дом вверх дном, а чернильницу нашел.
   Эту медную позеленевшую чернильницу с двумя подсвечниками, обвитыми змеями, он на следующий день, после уроков, поставил на стол в пионерском уголке класса, отошел чуть в сторону и, прищурив глаза, окинул стол критическим взглядом. Понравилось.
   В класс влетела толстушка Рая Струнина. Ее две короткие косички загнулись кверху и дрожали от возбуждения. Она хотела что-то спросить, но, заметив на столе чернильницу, так и замерла с открытым ртом.
   — Валерка, — наконец выговорила она, — что это за штука? — И пальцем дотронулась до зеленой змеи на подсвечнике.
   — Это? Ну, это самое… — Валерка смутился. Он и сам толком не знал, зачем эти штуки приделаны к чернильнице. — Мало ли что… — буркнул он. — Старинная… Может, из этой чернильницы Пушкин стихи писал.
   — Ой как интересно! — воскликнула Рая. — Можно, я потрогаю ее?
   — Смотреть — смотри, а лапать не смей, — сказал Валерка. — Ценная вещь… Реликвия.
   Высунув кончик языка, он любовно вывел на толстом картоне: «Председатель с а в е т а отряда Клюквин В.». Подумал и приписал рядом с буквой «В» другой инициал: «И».
   — Придержи-ка стул! — приказал он Рае и, взобравшись на прогнувшееся сиденье, прибил кусок картона чуть пониже таблички с надписью: «4-а».
   — Ну как?
   — Валер, к тебе теперь нужно стучать, как в учительскую… Да? — В озорных Раиных глазах не поймешь, уважение или насмешка.
   Валерка важно уселся за стол, вытащил из кармана старый треснутый звонок и нежно погладил его. Час, наверное, выпрашивал он этот звонок у школьной сторожихи тети Дуси. Не верит, что для дела, и все!
   — Ты теперь будешь моим личным секретарем… Вот! — сказал Валерка Струниной.
   — А это что, игра такая? — заинтересовалась Рая.
   — У тебя одни глупости в голове, — рассердился Валерка. — И вовсе не игра. Так на заводах и везде бывает. Ты только запомни: как зазвоню в звонок, так сразу беги ко мне. А пока сиди вот тут. Может быть, скоро за чаем пошлю. К тете Дусе.
   Рая послушно присела неподалеку от Валерки и с любопытством стала смотреть, как он старается запихнуть в подсвечники цветные карандаши.
   Длинные карандаши все время падали, и Валерка злился. Скоро Рае надоело сидеть на одном месте. Она тихонько слезла со стула и выскочила за дверь. Валерка схватил звонок, и пустой класс наполнился раздраженной трескучей трелью.
   — Чего тебе? — приоткрыла дверь Рая. — Чаю?
   — Не-е Вовку Шошина позови. Он в комнате продленного дня. Я его сейчас пропесочивать буду.
   — Ой как интересно!
   Рая, которой эта игра очень понравилась, умчалась и целых полчаса где-то пропадала. Валерка уже стал нервничать, ему скучно было в пустом классе. И тут в коридоре послышались шаги. Но дверь все еще не открывалась. Вовка громко читал прибитую Валеркой табличку. Послышался смех. Смеялись Вовка и Рая.
   Валерка схватил со стола звонок и изо всей силы позвонил. Дверь тихонько открылась, и в щели показались озадаченные лица Вовки и Раи.
   — Ты зачем звонишь? — спросил Вовка, блестя из-под желтого чуба круглыми кошачьими глазами. — Будто не знаешь, что уроки давно кончились.
   — Это он меня так вызывает! — догадалась Рая. — У нас игра такая…
   — Да не игра, говорят! — закипятился Валерка. — А… взаправду.
   — А меня зачем вызывал? — спросил Вовка.
   — Валера тебя сейчас пропесочивать будет, — радостно сообщила Рая и уселась на свой стул.
   За дверью уже несколько минут шушукались и приглушенно смеялись. Валерка забеспокоился. «Что там такое?» Хотел послать Раю в коридор узнать, в чем дело, но дверь распахнулась, и в класс ввалилась орава ребят. Сзади шла пионервожатая Анна Сергеевна. Ребята зажимали рты руками и весело поглядывали на председателя совета отряда.
   Пионервожатая положила перед Валеркой кусок картона, который он только что так старательно прибил к двери.
   — Как же все-таки пишется слово «совет», Валерий Иванович? — спросила Анна Сергеевна, чуть заметно улыбаясь.
   Валерка покосился на надпись и покраснел.
   — А это что за музейная редкость? — изумилась пионервожатая, переводя взгляд с покрасневшего Валерика на позеленевшую чернильницу. — Звонок? Ничего не понимаю…
   Валерка молчал. И тогда вмешалась Рая. Тряхнув упругими, как пружины, косицами, она затараторила:
   — Чего тут непонятного? Этим звонком Валера меня вызывает. Захочет чаю — дзинь! И я пулей за чаем… к тете Дусе. А из этой чернильницы сам Пушкин стихи писал… Она старинная, историческая! А я теперь у Валеры личный секретарь! — добавила она с гордостью.
   — А меня Валерка сейчас пропесочивать будет, — совсем некстати ввернул Вовка, стрельнув в сторону ребят хитрыми глазами. — Ну давай, Валерка, пропесочивай, а то мне домой пора.
   Анна Сергеевна, покраснев, прикусила губу, но не выдержала и на весь класс рассмеялась.
   — Ребята, Валера-то наш стал завзятым бюрократом.
   — И вовсе не бюро… кратом, — оправдывался Валерка. — Так везде бывает. У папы на заводе… Думаете, вру? Сами идите и посмотрите. У него еще больше чернильница, чем эта… И личный секретарь есть. Не то что Струнина. Она еще на машинке печатает.
   — Валерка-дурачина! — засмеялась черноглазая отличница Люся, которая здорово на скрипке играет. — Подумаешь, чернильницу увидел! А ты видел, как работают на заводе? Как твой отец работает, видел?
   Валерка покачал головой:
   — Нет, не видел… Видел только, как он чай с бородатым дедом пил.
   — Уж если хочешь учиться у других, — серьезно сказала Анна Сергеевна, — так учись делу, перенимай хорошее, полезное, а не обезьянничай… Что придумал? Чернильница! Звонок! Личный секретарь! А машиной персональной еще не успел обзавестись?
   — Не успел… — ответил за Валерку Вовка Шошин. — Ему теперь, такому бюро… крату, отец велосипед не купит.
   …Как и в тот день, когда Валерку избрали председателем совета отряда, с Серого лохматого неба сыпал снег. Пушистые снежинки, тихо кружась, садились куда вздумается: на шапку, воротник, ресницы, даже попадали в нос. Валерка жмурился, фыркал, тряс головой, наконец останавливался, осторожно клал чернильницу на белый тротуар и ожесточенно тер рукавичкой свой курносый нос. А Вовке Шошину хоть бы что! Распахнув пальто и лихо сбив меховую ушанку на затылок, шагал себе рядом и хитро посматривал на приятеля. Оттопыренное ухо шапки покачивалось на ходу.
   — Валерка, ты же наврал, что из этой… штуки Пушкин стихи писал. Наврал, да?
   Валерке попала снежинка в нос. Он чихнул и выронил чернильницу. Вовка поднял.
   — Ладно уж, — сказал он миролюбиво, — давай помогу дотащить эту… ре… реликвию.
   Шошин проводил Валерку до самого дома, сунул ему в руки чернильницу и пошел дальше. И, пока Вовка не скрылся за углом, оттопыренное ухо на его шапке, покачиваясь на ходу, поддразнивало Валерку: «Бю-ро-крат, бю-ро-крат…»

ПЕРОЧИННЫЙ НОЖИК

   В доме все нервничают, волнуются, спорят. Один Валерка спокоен. Он смотрит на папу, маму и хитро улыбается. Ему смешно.
   — Хотелось бы мне знать, — говорит мама, — что у этого товарища на уме?
   — Ничего особенного, — отвечает Валерка и уходит с маминых глаз подальше. Когда мама расстроена, ей лучше не попадаться под руку.
   Никто в доме не знает, с чего все началось. Папа говорит, что виновата его речь, произнесенная перед выпускниками десятого класса. Мама во всем обвиняет соседа Ивана Лукича, который будто бы подбил Геньку выкинуть этот номер. Только ни при чем тут папина речь. И сосед не виноват. Один Валерка знает, в чем тут дело. Знает, но молчит. Дал Геньке слово…
   А как бы удивились родители, если бы им Валерка вдруг сказал, что во всем виноват обыкновенный перочинный ножик. Папа наверняка потрогал бы Валеркин лоб и, подняв к потолку хитрые глаза, сказал: «Определенно у Валерика сегодня температура…» Потом пощупал бы уши и страшно удивился бы: почему они холодные? А мама и шутить бы не стала. Она просто-напросто отправила бы Валерку задачки решать.
   Этот ножик папа подарил Геньке Восьмого марта. А маме — красивую вазу и большой вкусный торт с шоколадной надписью. Одному Валерке в этот день ничего не дарят. Зато мама самый большой кусок торта ему отрезает. А папа совершенно серьезно предупреждает: «Валерик, не урони на пол, а то ногу отдавишь». Как будто не знает, что торт мягкий…
   В праздник папа особенно веселый, все время шутит, смеется громче всех. Посмотрит на Геньку, подмигнет Валерику и говорит: «Какой скандал! Я опять запамятовал и поздравил Геню не с днем рождения, а с Международным женским днем…» Все смеются, а Генька злится и тихонько показывает младшему брату кулак. И чего злится, спрашивается. Как будто Валерка виноват, что Геньку угораздило родиться Восьмого марта!
   Геньке папин подарок очень понравился. Целый вечер он вынимал из кармана ножик и разглядывал его. Несколько раз Валерка подходил к брату и, равнодушно взглянув на ножик, отходил в сторону, так как видел по Генькиному лицу, что он даже подержать ножик не даст.
   Потрогать ножик Валерке хотелось все больше и больше. А Генька, явно поддразнивая, стал вырезать острым как бритва лезвием свои инициалы на старом Валеркином пенале. Тогда Валерка побежал в папин кабинет, собрал все карандаши. Они, как назло, оказались остро очиненными. Недолго думая, обломал их, подошел к Геньке и с озабоченным видом попросил на минутку нож зачинить карандаши.
   Генька рассеянно посмотрел на младшего брата:
   — Какие карандаши?
   — Папины, — авторитетно заявил Валерка и протянул руку. Однако брат не торопился отдавать ножик.
   — Папины? — насмешливо переспросил он. — Интересно: когда они успели обломаться? Полчаса тому назад я сам очинил все карандаши в доме… Ну и шутник ты, Лерка! А может быть…
   Генька приложил холодную руку к покрасневшему Валеркиному лбу и, подражая папе, проговорил басом:
   — У тебя, голубчик, несомненно, температура… вот уши почему-то холодные!
   Чуть не плача от обиды, Валерка круто повернулся и выбежал из комнаты. Сквозь смех брат крикнул вдогонку:
   — Пошутил я, горячие у тебя уши! Иди сюда, так и быть, дам тебе ножик…
   Валерка не вернулся. Затаив в сердце обиду, достал из сумки бритву и заново очинил все папины карандаши.
   В Валеркиной семье долго ссориться не умеют. Бывает, поссорятся родители днем, а вечером уже смеются и как ни в чем не бывало собираются в театр. Наутро и Валеркина обида на Геньку испарилась без следа. Вернувшись из школы, он дождался старшего брата.
   — Дай на пять минут ножик! — попросил Валерка.
   — Зачем?
   — Пойду на улицу и на дереве вырежу свое имя.
   — Деревья портить нельзя, — наставительно сказал Генька.
   Валерка почесал затылок, посмотрел в потолок и сказал:
   — На скамейке вырежу, рядом с твоим именем… Можно?
   Генька тоже почесал затылок, улыбнулся:
   — На скамейке можно…
   Валерка вприпрыжку выскочил во двор. Встретив там заядлого голубятника Пашку Дадонова, не удержался и сразу же похвастался ножиком. Пашка долго щелкал тугими лезвиями, щупал острие, даже зачем-то понюхал своим широким носом костяную ручку.
   — Твой? — коротко спросил он.
   — Папа подарил, — соврал Валерка, — за пятерки…
   — Давай меняться? — тут же предложил Пашка. — Хочешь пару голубей?
   Валерка замялся. Пашка хлопнул его по плечу и, лицемерно вздохнув, добавил:
   — Где моя не пропадала! Бери еще красноперого. Для друга не жалко!
   — Не могу, — в душе подивившись его щедрости, отказался Валерка. — Подарки не меняют.
   Пашка особенно не огорчился и заявил, что если он захочет, то его отец и без пятерок ему такой ножик подарит. Для этого всего-навсего нужно три двойки исправить…
   — Дай-ка сюда ножик, — сказал он, — я тебе покажу, как индейцы своих врагов убивают.
   Открыл лезвие, размахнулся и метнул нож в небольшой сарайчик, прилепившийся к стене дома. Лезвие глубоко ушло в дерево.
   — Сила? — похвалился он.
   — Поду-умаешь…
   Отступив на два шага дальше, Валерка с силой запустил ножом в сарай. Но нож почему-то не воткнулся в доску, а, жалобно зазвенев, отлетел в сторону и ударился о каменную стену. Когда Валерка поднял его с земли, у него екнуло сердце: половины лезвия как не бывало, а костяная ручка треснула.
   Пашка осмотрел искалеченный ножик и сочувственно заметил: