Кранин Андрей. Дочки-матери

   - Ну, ты, че? Совсем охренел? Чуть ногу с башкой не оторвал.
   - Были бы мозги, было б сотрясение, - сказал Леха и глумливо захохотал.
   Девица обиженно замолчала, расправила ажурный корсет и пошарила рукой в поисках остальных принадлежностей туалета. Потом стала неспешно одеваться под немигающим взглядом Лехи, очевидно одобрявшем понятливость девицы. Ему до смерти хотелось остаться одному. Подобранная в кабаке шлюшка, куда он зашел чтобы заглушить щемящую под диафрагмой тоску, не оказала на него терапевтического действия. Он окончательно убедился в том, что все суррогатные связи, которые он заводил в последнее время в попытке выкинуть из своей головы все мысли о Нике, не действуют на него, как просроченный аспирин на заболевшего гриппом.
   Что сделать, чтобы заставить Нику хотя бы относиться к себе серьезно? За прошедшие два месяца с момента из первой встречи, их отношения безнадежно уносило в русло дружеской необязательной связи, напоминающей любовь мальчика и девочки из отряда пионерского лагеря "Огонек" - они любили друг друга, но вместе могли побыть только на утренней линейке во время подъема флага. Ника все попытки Лехи переродить их "дружбу" в что-то более серьезное сводила на нет одним движением бровей. Она высоко скользила ими по широкому лбу, говоря при этом: "Леха, я женщина не поддающаяся одомашниванию". Усугубляя его нравственную пытку, она с наслаждением садиста, рассказывала ему обо всех переживаемых её любовных приключениях, часто будто в серьез спрашивая совета. Она насмешливо называла его "мой советник по сексуальным отношениям с зарубежными странами". Вообще, Леха как не силился, так и не мог понять, когда Ника говорила серьезно, когда смеялась, что было вымыслом неуемного воображения, что искренней слезой, когда Ника просила о помощи, а когда пыталась отдалить себя от навязчивой опеки. Он не знал, когда она появится, когда пропадет, кто будет третьим при следующей их встрече; или она в полночь придет одна, говоря, что устала без него, а он в это время будет не один, и, смешно суетясь, будет пытаться преградить ей проход в комнату, в то время, как она, как будто задумавшись, будет крутить в руках женский пуховый берет, подобранный на полу в прихожей. Она была энигма, неразгаданное пазоло, не сложенный кубик Рубика. Она была непредсказуема, как волна цунами, смывающая селения с побережья Японии - так она вымывала страсть, оставляя боль в сердце Лехи. Он прощал ей все, потому что знал, что не простив однажды, он потеряет её на всегда. Нить, удерживающая её около него была истончена и стерта, как ручка поношенной авоськи, которую его бабка по советской привычке все таскала с собой в супермаркеты, боязливо отказываясь от бесплатных пластиковых пакетов.
   Леха, оставшись один, сделав над собой усилие, выудил учебник по теории эстетики и, вгрызаясь в непонятный текст, решил подготовиться к завтрашнему коллоквиуму.
   4
   Через неделю по коридорам филологического факультета разнеслась удивительная весть - сельское хозяйство окружающих столицу деревень совсем как при большевиках терпит страшное бедствие. Невиданных урожай корнеплода картофель, обрушившийся на селян с неожиданностью незапланированной беременности, невозможно было убрать скромными силами местных фермеров, перекованных из бывших колхозников. В деканат факультета поступило слезливое письмо с просьбой, вспомнив былое, прислать на подмогу студентов - помочь побороть урожай. Тезис о том, что это мероприятие сугубо добровольное опровергался непрозрачными намеками на то, что тех, кто добровольно откажется стать добровольцем, ждет жестокая месть на зимней сессии. Однако, студентов и не надо было пугать угрозами. Трудно было придумать лучшего способа на три недели отряхнуться от навязчивого родительского опекунства и отправиться с друзьями куда подальше от уже надоевших лекций, семинаров и коллоквиумов. На сборы было отведено два дня, за которые нужно было успеть сделать немало. Прежде всего надо было создать неиссякаемый запас алкогольных напитков - будни предстояли суровые, и никто не сомневался в том, что в поселке Ховрино, Можайского района надежды на интересный досуг были столь же фантастичны как шанс найти автомат с газированной водой в барханах Средней Азии.
   - Ну, гигиенические пакеты у них там хотя бы продаются? - вися уже второй час на телефоне, спрашивала Ника Макса.
   - У крестьянок не бывает менструаций, - отмахивался Макс.
   - А че мы там жрать будем? - переживал Леха на другой линии.
   - Суп из черепахи с анчоусами, - с надеждой в голосе предполагала Ника.
   - А можно мама с папой приедут? - ныла Юля.
   - Лучше не надо...!!! - предостерегал Леха.
   - Соня, ты слышишь меня?! Соня, это я - Ника, ответь...Соня, перезвони мне, когда сможешь... - гудки отбоя.
   - Слушай, стерва, - металлический голос несся из автоответчика. - Я ведь за тобой наблюдаю. Тебе не надо дружить с Никой. У тебя будут проблемы. А у неё ещё больше....
   Наступил день отъезда. С утра к зданию МГУ подкатили турецкие мерседесы с ободранными внутренностями, но ещё довольно свежим экстерьером. Студенты медленно стекались к месту сбора. Водилы с испитыми лицами, поплевывая вокруг, смолили "Золотую яву", высказывая всем своим видом полное презрение к шумливой суете, охватившей отъезжающих и провожающих. Кто-то из родителей пытался давать напутственные указания, но было видно, что их обожаемые чада уже совсем далеко от уютного отчего очага со свежим борщом на обед и блинчиками по воскресеньям. Они, не до конца ещё оперившиеся птенцы, уже выбрали свободу в ущерб, может быть, привычному комфорту и отлаженности быта, но зато с пьянящим чувством вседозволенности и волшебным исполнением сокровенных побуждений.
   Поодаль группировались ребята, живущие в общежитии. Для многих их них сама жизнь уже стала дорогой - все их личные вещи умещались в один чемодан, который задвигался под кровать в общаге, а смена места обитания превратилась для них в рутинный экзерсис сродни посещению бани. Они с внешним презрением и с терзающей завистью в душе посматривали на москвичей, опекаемых родителями, недоумевая, отчего же так суетно вокруг.
   Со стороны стоянки появились Ника, одетая в тугие джинсы, "копыта" - туфли на грубой платформе и соблазнительный блузон неясной расцветки, и Леха, сгорбленный под тяжестью двух огромных спортивных сумок, в которых могло бы уместиться по носорогу, и внушительных размеров чемодана из дорогой кожи, который он неловко катил за собой, ухватившись за ручку свободной рукой. Ника стрельнула глазами вокруг, ловко выудила своих, и, небрежно указывая дорогу, дала Лехе устные распоряжения о направлении движения. Леха, похожий на индийского рикшу, пронес свое бренное тело, отягощенное багажом, ещё пару метров и с криком облегчения, напоминающим исторический залп "Авроры", сбросил все это на землю.
   - Дурак, осторожней, - взвилась Ника. - У меня там фен и компьютер расколошматишь.
   - Можайские провайдеры ещё не освоили подключение к Интернету, только к электродоилке - вместо приветствия съязвил Макс. - Это у вас все на двоих или только мадемуазель Осмолиной?
   - Помог бы лучше, чем трепаться, - оттирая пот со лба сказал Леха. - У меня в багажнике ещё чемодан и рюкзак.
   - Я не по этой части, - ответствовал Макс. - От физических нагрузок у меня разыгрывается люмбаго. Вот, правда, Лелечке готов оказать посильную помощь она одинока и беззащитна. Но сегодня мои функции опекуна и наставника выполняет её папаша. Вот он тоже несет на себе багаж, по объему и весу не уступающий поклаже дорогой Виктории.
   Со стороны стоянки действительно появилась небольшая группа, состоящая из Лели и Юли, двигающихся налегке, следовавших за ними мужчин бальзаковского возраста, навьюченных как азиатские ишаки, и двух дам, предзакатных лет, контрастно отличающихся друг от друга. Одна из них, державшая сторону Лели, и, очевидно, являющаяся её матерью, выглядела очень импозантно. Это была высокая блондинка с хорошо законсервированной с молодых лет фигурой, волосы её были буднично уложены мастером из дорогостоящего салона, где стрижка стоит как годовой оклад библиотекаря, а руки её, не знавшие никакой работы, кроме разве что игры на фортепьяно, были красиво украшены кольцами и совсем не выдавали возраста. На ней был темно-зеленый брючный костюм из легкой шерстяной ткани, на шее был подвязан легкий шелковый платок нежно-салатового оттенка. Она как будто только что вышла из магазина "Эскада", приодевшись к сезону. От неё шел легкий аромат весенних соцветий.
   Мать Юли являла ей сущую противоположность. Была она невысокого роста, но заметно было, что ей с трудом удавалось удерживать фигуру в 54 размере. Волосы её цвета итальянской соломки, предательски черневшие у корней, были собраны в мало опрятный пучок и подколоты заколкой, украшенной обвисшим куском черного тюля. Свое рыхлое тело она кое-как втиснула в брюки, навек утратившие форму и первоначальный цвет, а на плечи была накинута мохеровая кофта, усеянная стразами и аппликациями на садовую тематику. В одной руке у неё был потрепанный пакет с надписью "Седьмой континент", в другой она цепко держала видавшую виды кожаную сумку с подклеенной изолентой ручкой. От неё пахло стиральным порошком "Омо" и пропотевшей синтетикой.
   Первые несколько минут ушли на то, чтобы перезнакомиться, пожать друг другу руки, улыбнуться, неловко задеть кого-то локтем, извиниться, поправить прическу, глупо улыбнуться, сделать неловкий комплимент, окинуть друг друга мимолетным взглядом, и, наконец, застыть в неловкой паузе.
   Больше всех суетилась Юлина мама - Марья Тихоновна. Она одна из всех чувствовала себя абсолютно к месту. Она бесцеремонно осмотрела Нику и Макса, глянула на Никин багаж, проохав на ходу, "вишь Юлька, отец говорил тебе, что надо поменьше вещей брать, а ты набрАла, как на Северный полюс...".
   - А где ваши-то родители? - обратилась она ко всем сразу.
   - А мы, Марья Тихоновна, уже большие, - ответил за всех Макс.
   Он потешался, глядя на эту нелепую женщину, но держал себя подчеркнуто вежливо, обнажая хорошие манеры. Его больше занимала мама Лели. Было видно, что Евгения Викторовна наслышана о нем. Ей, лишенной бесцеремонности Марьи Тихоновны, претило уставиться на Макса, чтобы разглядеть его повнимательней. Она стояла и молчала, изредка вздрагивая от зычных раскатов голоса беспокойной женщины . Но Макс, как будто читая её желания, сам незаметно оказался рядом с ней:
   - Евгения Викторовна, позвольте ещё раз отрекомендоваться - Максим, приятель и однокашник Вашей дочери.
   - Да, я слышала про Вас. Леля говорила, что Вы очень обаятельный молодой человек, и я вижу, что она не преувеличивала.
   - Я польщен, что уже заслужил хорошую репутацию. Могу только добавить, что я хороший спортсмен, надежный товарищ и добросовестный студент.
   - Вот, мама, он все время шутит. Мы иногда просто лежим от смеха, вмешалась Леля. Она испытывала некую неловкость, потому что Марья Тихоновна, наконец, добралась до неё и теперь пытала её вопросами, где она обычно покупает одежду, объясняя свой интерес тем, что "все выходные провела на рынке в Коньково, хотела Юльке купить босоножки на следующий год, но там одно барахло, а цены как в этих "бунтикАх".
   Ника не принимала участие в разговоре. Она достала из сумки пачку сигарет и, усевшись на Лехин чемодан, который тот уже успел принести из машины, задумчиво закурила. Ей что-то мешало. Она не могла понять, что. Сначала она подумала, что её достала Юлина мама, но это было не то. Ее мучили не звуки, а внутреннее напряжение. Ей казалось, что её препарируют, разглядывая под микроскопом отсеченные внутренности. Неожиданно она резко повернулась и уткнулась взглядом в глаза Евгении Викторовны, которая стояла у неё за спиной. Хотя их и отделяла тучная фигура Марьи Тихоновны, находившейся в состоянии броуновского движения, но холодный, как замерзший клинок, взгляд Лериной матери пронзал любые препятствия и, пробежав по строго прямой траектории, утыкался в Никин затылок. Встретившись с Никой взглядом, от неожиданности замерев на доли мгновения, Евгения Викторовна резко отвернулась. Ника продолжала нагло смотреть на неё в упор.
   "Какая мерзкая девка", - подумала про себя Евгения Викторовна, - и как похожа на отца!"
   Наконец, раздался долгожданный приказ грузиться в автобусы. Студенты рванули с земли свои чемоданы, сумки, пакеты и другую поклажу и потянулись к "мерседесам". Компания расположилась на задних сидениях, завалив проход Никиным багажом. Рядом с Максом с обеих сторон устроились Леля и Юля. Ника вытянулась на сиденье, устроив голову на коленях Лехи, а ноги свесила в проход на чемоданы. Минуты оставались до отъезда. В передней двери показалась голова куратора курса Сергея Матвеевича Збарского, который, придерживая на коленях планшет со списком студентов, отмечал присутствующих. Студенты дурачились, отвечали друг за друга, невозможно было понять, кто пришел, кто опоздал. Збарский нервничал, от негодования у него подрагивала правая щека, он призывал к сознательности, хотя сам понимал, что эта добродетель встречается ещё реже, чем девственность у современных невест.
   - Французская группа, - не оставляя своих попыток уточнить список, надрывался он, - Беклешова...
   - Здесь, - раздавался мужской бас, смешанный с девичьим писком.
   - Лобанов...
   - Здесь! - мстительно реагировал голос Беклешовой.
   - Голдина...
   - Ушла в туалет, - под общий гогот продолжал откликаться за всех студент Лобанов.
   - Лобанов, если Вы не прекратите поясничать, я вынужден буду высадить Вас из автобуса. Поедете на электричке, - устало наставлял Збарский.
   - У него "Шеврале - Блейзер", он на электричке на ездит, - парировали из автобуса.
   - Шнуровский...
   - Я... - отозвался Макс. - А со мной дамы - студентки Шкарупина, Осмолина и Рижская Валерия Алексеевна.
   Збарский торопливо занес в список новые достоверные данные.
   - Хромов..Хромов здесь? - куратор щурил близорукие глаза, осматривая автобус. - Хромов Алексей, только что здесь был.
   Ника пихнула Леху в бок.
   - Отзовись, спящая красавица...
   Леха сонно встряхнул головой. Он, разомлев, от бившего в окно солнца, спокойно дремал, откинув голову на спинку сиденья.
   - И этот студент здесь, - ответил за него Макс. - По крайней мере его телесное воплощение.
   - Беккер, - ведя пальцем в конец списка вопрошал Збрарский.
   И тут все вдруг осознали, что Сони-то как раз и не было. В суматохе о ней как-то позабыли. Ника, вдруг начала суетливо рыться в сумке, отыскивая "мобильник". Выхватив его, она быстро набрала комбинацию цифр, и застыла в ожидании. На том конце провода никто не отвечал. Она дождалась металлического голоса автоответчика, но оставлять сообщение не стала.
   За ней пристально наблюдал Макс:
   - Наша Соня где-то в четвертом измерении. Мы её не видим, зато она наблюдает за нами с небес. Ника, брось ей названивать. Она не ребенок.
   - Макс, я вчера с ней говорила, она сказала, что поедет. Я даже хотела её разбудить с утра, да сама проспала.
   - Ой, девочки, а мне кажется, что Соня какая-то странная, - вмешалась Юля. - Мне все время кажется, что она не выспалась.
   - Юль, ты гашиш пробовала? - встрял Леха.
   - Чего? - не поняла Юля. - Это же наркотик...
   - Даже это ты знаешь, а говоришь не пробовала, - гнул свое Леха.
   - Дурак, я не пробовала ничего... Что ты издеваешься? Я даже не знаю, что с ним делают - курят или колют.
   - Его в нос закапывают, - вмешался Макс.
   - А чего это вы вдруг про наркотики заговорили? - смутно начав что-то подозревать, спросила Юля.
   - Чтоб у тебя при проверки багажа на Можайском таможенном терминале случайно не нашли упаковку экстази. А то мы все пойдем как соучастники лениво объяснил Макс.
   Юля чувствовала, что всем, кроме неё известна какая-то тайна, о содержании которой она даже не решалась строить предположения, настолько дикой ей казалась эта мысль. По лицам ребят она поняла, что на все её вопросы они и дальше будут отвечать в намеренно придурковатом тоне, только чтобы избежать прямого разговора о Соне.
   - Опа! А вот и Соня приперлась, - радостно вскрикнул Леха, прижавшись к оконному стеклу так, что нос расплющился в белую, красноватую по краям блямбу.
   Через пару минут в передней двери автобуса показалась Соня Беккер, путешествующая налегке. Кроме уже известного рюкзака и умеренных размеров спортивной сумки у неё не было ничего. Она протискивалась через проход к своим. Збарский, посылая ей вдогонку свое негодование, уже распоряжался об отъезде.
   Соня плюхнулась на свободное место, образованное передислокацией Никиных чемоданов, и победно осмотрела товарищей.
   - Успела, ядрена матрена. Проспала сильно, думала, что придется своим ходом ехать, - пояснила она. - Как дела, что происходит?
   - Все обыденно. Разве что Леху выдвинули на Гамсуновскую премию за цикл коротких рассказов о природе родного края, - отозвался Макс.
   Девочки засмеялись, обстановка разрядилась, и на всех вдруг нахлынула необыкновенная легкость и первобытное счастье. Турецкий "мерседес" уносил их из уже начавшей моросить противным осенним дождем Москвы на волю, в бескрайние поля Подмосковья. Их ждали три недели абсолютного покоя, заслуженного одиночества и радости подневольного труда. Через полчаса, убаюканные неспешным ходом автобуса, они уже дремали, видя в своих грезах только детские безмятежные сюжеты.
   5
   Телефон дал уже несколько гудков, прежде чем Евгения Викторовна услышала его. Она выходила из ванной, промокая полотенцем рассыпавшиеся по плечам влажные волосы.
   - Слушаю Вас, - протяжным голосом ответила она.
   - Здравствуй, Женя.
   - Господи, Генрих, - Евгения Викторовна чуть не выронила трубку. - Мы же договорились, что сюда ты не будешь звонить, только моей маме. Здесь же все прослушивают.
   - Прости Женя, я думал, что ты хотела со мной поговорить. Я видел тебя вчера, когда девчонки уезжали. Мы с Региной поздно приехали - автобусы уже ушли. Заметил, что тебе тяжело далась встреча с Машкой.
   - Боже мой, Генрих, как она постарела и распустила себя несносно. Я бы её ни за что не узнала, если бы не глаза. Глаза все также бездонны, можно утонуть.
   - Женя, ты все такая же тургеневская барышня.
   - Жизнь вносит свои коррективы, Генрих. Я скорее уже бальзаковская мадам.
   - Ты сейчас ещё красивее, чем была.
   - Генрих, ты никогда не делал банальных комплиментов.
   - Я потерял форму.
   Евгения Викторовна, подавив вздох, замолчала на мгновение.
   - Кстати, Генрих, открой тайну, как это случилось, что они все втроем на одном факультете, прямо мистика какая-то.
   - Мистика заключается в том, что с ними оказалась твоя Леля. Вот этого я совсем не ожидал. Хотя она стихи ещё в третьем классе сочиняла. Ты же хотела, чтоб она в МГИМО поступала на экономический.
   - Я хотела, но не она. Она показала себя полным профаном в математике. Чистый гуманитарий. Даже с нашими связями, ей невозможно было бы сдать вступительный экзамен. А потом, зачем девочку пять лет мучить? Пускай пишет, может станет талантливым журналистом... Но ты не ответил на мой вопрос. Как там оказались Ника с Юлей?
   - Секрета нет. Помнишь Иванцова? Ну, полный такой, уже тогда лысеть начинал. Был каким-то инструктором в райкоме. Вот, он теперь председатель приемной комиссии. Я с ним ловко договорился. Поступали оптом. Все поступили, за кого я хлопотал.
   - А что Юлей и Никой не исчерпывается список?
   - Да нет, вроде все... Кстати, Машке хватило ума не лезть к тебе с ностальгическими воспоминаниями?
   - Она проявила завидный такт, Генрих. Все-таки часть жизни среди актеров провела. И бровью не повела. Мой муж, правда, удивился, что мама подруги Лели почти из низов. Он не одобрил Машу.
   - Он у тебя строг. Знал бы, что своим счастьем обязан ей.
   - Ему это знать ни к чему, а тебе тоже не стоит ворошить прошлые жизни. Мне пора, Генрих, я на прием в Исландское посольство опаздываю.
   - Смотри не подавись там вяленой рыбой. Ладно, Женя. Спасибо, что не послала к черту.
   - К черту я тебя послала только один раз, зато навсегда. Да, я хотела сказать, что дочь твоя ослепительная красавица, только курит много.
   Студентов разместили в летнем лагере, в котором десяток лет назад жили пионеры, а теперь беспартийные. Помещения сохраняли трогательные приметы бушующего здесь в летнюю пору детства в виде качелей, песочниц, не по размеру студентов маленьких столов и стульев в столовой, а также наивных надписей, начертанных на стенах уборных и душевых - "Богданов - дурак", "Иваненко + Лачина = любовь", "Саша, я тебя люблю"...
   - Вот по такой ерунде будущие поколения будут судить о нашем умственном развитии, откопав наш культурный слой, - с нарочитой грустью заметил Макс. Они спросят себя: "Почему Богданов был дураком? Разве нельзя было имплантировать ему искусственный интеллект, чтобы сделать его умней?".
   - Максимушка, Вы чем болтать, лучше бы с вещичками помогли. - сказала проходящая мимо Ника. - И Вы уже решили, где Вы будете жить, с мальчиками или девочками? Леха заселяется к нам. Правда, обещает ходить в мужской туалет.
   - Я, уважаемая Ника, не терплю назойливой женской опеки. Хочу быть в здоровом мужском коллективе. А то, поживешь с вами неделю другую, потом начнешь переживать за сломанный ноготь.
   - Как знаешь, как знаешь, а то бы пристроили твою кровать между Шурупчиком и Лелечкой. Рассказывал бы им сказки по ночам, - пропела Ника, удаляясь по коридору в поисках своей комнаты.
   Первый день "картошки" (вспомнили слово бывшее в большом ходу у студентов предыдущих поколений) уже почти совсем растаял. Все уже устроились, разложили по местам вещи, кое-кто вздремнул, не выдержав напряжения переезда, кто-то повис на телефоне, пытаясь дозвониться домой. С первых же минут стало ясно, что не один сотовый телефон не работает в этой первобытной глуши. Один из студентов, приехавший на собственном автомобиле, который он пристроил на площадке для игры в волейбол, жаловался, что даже радио в машине отказывается принимать какие-либо сигналы и молчит, как в Марианской впадине. "Мы находимся в информационной блокаде, - заявил Макс. - Любой, кто раздобудет крупицу информации об окружающем нас мире, обязан будет сдать крупицу нашему куратору".
   Небольшая компания студентов собралась на крылечке у здания корпуса, чтобы покурить и обсудить последние новости. Вдруг, как-то сама собой возникла бутылка водки, пара бутылок вина и незатейливая закуска из чипсов, нарезанной колбаски и почему-то фрукта киви. Леха ловко разливал напитки по пластиковым стаканчикам, скупо комментируя свои действия:
   - Бабцам - вино, водка для мужиков... Ника, не на зажимай колбасу, ты не одна в этом маленьком мире... Леля, вино не водка, его надо смаковать, а не пить залпом. Эх, извращенцы, даже выпить толком не можете.
   Вокруг стояла зябкая подмосковная ночь. Небо было щедро, как на астрономическом атласе, осыпано звездами. Полная луна рассеянно отливала холодным, туманящимся светом, подсвечивая нечеткие абрисы деревьев и кустов, окаймлявших жилой корпус. Настроение было задумчивое, неразговорчивое. Алкоголь не возбуждал, а убаюкивал, путал мысли и замедлял речь. Никто ещё не успел понять, стало ли им лучше здесь, в богом и людьми забытой картофельной дыре. Или все-таки домашняя постель, следующая за сытным маминым ужином в городской квартире, и было то, не понятое сначала, но настоящее человеческое счастье, познаваемое только в сравнении.
   Ника резко поднялась. Поеживаясь, она одной рукой тушила сигарету, а другой пыталась одеревеневшими от холода пальцами застегнуть молнию куртки.
   - Ну, все, я задубела. Пойду вздремну. Сонька уже десятый сон видит... Слышали, завтра подъем в полседьмого? В такую рань я последний раз вставала в первом классе.
   И, повернувшись к Лехе:
   - Пойдем, киска, согреешь постель, пока я буду душ принимать.
   Леха, находившийся уже в сладкой, но беспокойной дреме, встрепенулся от звуков Никиного голоса, и как дрессированный медведь из уголка Дурова, ведомый приманкой Никиной близости, поднялся, обхватил Нику за плечи и бросил на ходу
   - Пойдем, мать, спать. Всем пока.
   Ника и Леха ушли. Остальные тоже начали подниматься, лениво прощаясь. Юле единственной не хотелось спать. К тому же был шанс остаться наедине с Максом, который пока сидел напротив, свернувшись коконом для сохранения тепла в теле.
   - С утра должны выдать какую-то специальную одежду, - Юля сделала попытку завязать разговор. - Я думаю, что она будет кошмарная. Я видела, что ихние женщины носят, ни за что такое на себя не одену.
   - Да, уж кутюрье от Дольче и Габана ещё не освоили производственный костюм, - полусонно отреагировал Макс. - Придется тебе, Шурупчик, примерить ватное пальто, в просторечии именуемое "телага", и резиновые боты, которые годятся для широкого спектра возрастов - от младенцев до студентов ПТУ.
   Потом, немного помолчав, он не выдержал:
   - Юля, тебе как будущему филологу полезно знать, что слово "ихние" не существует, нужно говорить "их", а на себя ты все-таки "надеваешь", одевать можно ребенка, собирая его в детский сад.