Крапивин Владислав Петрович. Мальчик со шпагой

   – Нет, придержите ее, пожалуйста. Один я быстрее…
   По правде говоря, он опасался, что вдруг на станции появятся поселковые ребята и предъявят на Нока права. Лучше не рисковать.
   Он прыгнул на сходню, на берег и помчался так, что трава засвистела у ног.
   Алексей Борисович удержал за ошейник встревоженного пса и сказал Володе:
   – Славный парнишка… Вот сегодня утром я еще не знал, что есть он на свете. А сейчас будто вместе тысячу верст прошагали.
   – Пацаны – они народ такой. К ним привязываешься, – согласился Володя. – Я прошлым летом две смены вожатым в лагере работал, от райкома комсомола. А потом отказался. Потому что как начинают разъезжаться по домам – будто от сердца отдираешь.
   Алексей Борисович кивнул и отвернулся. У него болели глаза: перед этим он смотрел вслед Серёже, а тот убегал в сторону солнца. Чтобы глаза отдохнули от блеска, Алексей Борисович стал смотреть на северный берег. Там были луга, пестрые домики, синий бор на горизонте, а перед ним – кудрявый березовый лес. За тем лесом прятался лагерь, где начальником Совков Тихон Михайлович.
   Из леса выскочил серовато-голубой "газик" и запылил по дороге к мосту.
   – Однако… – сказал Алексей Борисович. – Володя! Нет ли у тебя бинокля?

10

   Еще издали, с пригорка, Серёжа увидел, что брюки и куртка по-прежнему висят на спинке скамьи. Осталось пробежать немного, перепрыгнуть заросшую канаву, проскочить кустарник – и вот скамейка.
   Он перепрыгнул канаву. Но когда перед ним оказались кусты, оттуда, из засады, вышли четверо.
   Это были, конечно, враги. Гутя, Витька Солобоев, Женька Скатов и Пудра.
   – Гы… – сказал Пудра. – А вы говорили, уехал. Вот он, вовсе и не уехал даже. Ага.
   – Привет, – насмешливо сказал Гутя. Он был, как всегда, красив и аккуратен, даже складочки на шортах отутюжены. Остальные трое были встрепанные и вспотевшие, а Гутя даже прическу не разлохматил. Он вертел в пальцах одуванчик с пушистой головкой и улыбался.
   Серёжа сделал ошибку. Ему бы сразу шарахнуться назад, за канаву, а там еще посмотрели бы, кто быстрее бегает. Но он решил проскочить строй врагов, схватить со скамейки вещи и потом уже броситься к реке.
   Не успел. Сразу шесть липких ладоней ухватили его за голые локти, за кисти рук. Серёжа рванулся, конечно, да толку мало. Его трое держали, и каждый был сильнее Серёжи.
   – Не дрыгайся, силы береги, – сказал Гутя. – Еще до лагеря четыре километра топать, а ты, наверно, не обедал, бедненький.
   – Ну, чего пристали?! – отчаянно крикнул Серёжа. – Я что вам сделал?
   – Нас из-за тебя на речку не пускают и в лес, – объяснил ему из-за плеча Витька Солобоев. Он дышал Серёже прямо в ухо, и от него пахло грушевым компотом.
   – Я-то здесь при чем?
   – А говорят, что если отпускать, то все начнут разбегаться, как ты. Ты больно хитрый. Сам – до хаты, а мы сидеть из-за тебя в палатах должны?
   – Врете вы все, – убежденно сказал Серёжа. – Вас директор послал.
   – Ладно, это не твое дело, – сказал Гутя. Он один из всех не держал Серёжу. Прохаживался перед ним. Помахивал одуванчиком. А в другой руке у него был маленький газетный сверток.
   – Я в лагерь все равно не пойду, – убежденно сказал Серёжа.
   – За уши потащим, – пообещал Гутя.
   "Ох, ну почему я не взял Нока?" – подумал Серёжа. И сказал:
   – Надорветесь.
   – Справимся.
   – Вы права не имеете. У меня же вещей нет, они на берегу остались.
   – А собака? – спросил Женька Скатов.
   – Тоже на берегу! – ответил Серёжа и спохватился: "Не надо было говорить. Если бы думали, что Нок близко, может, испугались бы…"
   – Вот и хорошо, – обрадовался Женька. – Дай, Гутя, колбасу, я ее вместо собаки съем. А то все равно Солобоев слопает, ему сегодня добавки не дали…
   – Дурак, – сказал Гутя и зашвырнул сверток в кусты. – Не знаешь, что ли, что в этой колбасе?
   – Не знаю, – растерянно отозвался Женька. – Я еще на кухне откусить хотел. А что?
   – Дурак, – опять сказал Гутя.
   "Неужели иголку сунули? – подумал Серёжа. – Нок ведь не знает еще, что у чужих брать нельзя. Нет, хорошо, что он там".
   И сказал:
   – Живодеры.
   – За живодеров поимеешь, – пообещал Гутя. – В лагере. Ладно, пошли.
   Серёжа опять рванулся.
   – Не пойду я! Меня там люди ждут! Катер!
   – Гы, адмирал, – сказал Пудра. – Глядите, парни, катер его ждет…
   Остальные загоготали.
   – Не волнуйся, деточка, – сказал Гутя. – За тобой в лагерь персональный самолет пришлют.
   – Вы еще за это ответите, – пообещал Серёжа. – У меня там чемодан. Если вам за меня ничего не будет, за вещи вы все равно ответите.
   На Гутином лице мелькнуло сомнение. Но тут вмешался Пудра:
   – А на кой нам твой чемодан? Нам про него ничего не сказали. Может, ты его куда выбросил или запрятал, а мы искать обязаны? Нам не чемодан ведь, а тебя велели в лагерь притащить.
   – Ага! – крикнул Серёжа. – Велели! Я же говорил!
   – Ладно, заткнись, – буркнул Гутя.
   – Жандармы вы, вот кто, – сказал Серёжа с закипающей яростью и бесстрашием. – Точно! Полевая жандармерия.
   – Ну, ты… – медленно произнес Гутя и пушистой головкой одуванчика ткнул Серёжу в губы. А облетевшим стеблем стеганул его по носу. – За жандармов ты особо получишь, по первому разряду.
   Серёжа мотнул головой и сплюнул прилипшие семена.
   – Все равно жандармы, – сказал он. – А кто вы? Хорошие люди, что ли?
   – Ладно, тащите его, парни! – скомандовал Гутя.
   Серёжу рванули вперед. Он уперся пятками, но кожаные подошвы сандалей заскользили по траве. Серёжа постарался зацепиться за куст, но только зря расцарапал щиколотку.
   Ну почему так устроен человек? И не боится он, и боли особой не чувствует, а только злость, и плакать совсем не хочет, а слезы сами по себе закипают где-то в глубине и грозят прорваться. Они еще не очень близко были, эти слезы, но Серёжа уже чувствовал их.
   Вырываясь, он сказал сквозь сжатые губы:
   – Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович придет. И собака.
   "В самом деле, – думал он, – ведь не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он до лагеря доберется?"
   Гутя злорадно объяснил:
   – Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в изоляторе. Будешь сидеть, пока маму-папу не вызовут. А потом на линейке коленом под… Ну, в общем, ясное дело.
   – Могут и галстук снять, – пыхтя, добавил Солобоев.
   – Не, – огорченно сказал Гутя. – Не снимут. Гортензия говорила, что в лагере нельзя выгонять из пионеров. А то бы запросто.
   "Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?" – подумал Серёжа. И рванулся так яростно, что его чуть не отпустили. Витька Солобоев сказал, дыша компотом:
   – Ну, я так не согласен. Четыре километра его переть. Машина-то небось уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.
   – Чичас он сам побежит, – вдруг сообщил Пудра. – Вы его только подержите минуточку, я чичас…
   Он отпустил Серёжу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Серёжа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.
   – Гады, четверо на одного, – сказал Серёжа и даже удивился, что ничуть не боится. И слезы больше не грозили ему. Была в нем холодная, спокойная злость, только и всего.
   А Пудра улыбался большим ехидным ртом, помахивал крапивой и медленно подходил.
   – Ну, побежишь? – спросил он.
   – Животное, – сказал Серёжа. – Попробуй только ударь.
   Пудра сильно размахнулся и стеганул его повыше колен. Серёжа закусил губу, но не двинулся.
   – Дураки. Вы меня хоть огнем жгите, я вам подчиняться все равно не буду.
   – Бу-удешь, – протянул Пудра и хлестнул еще раз.
   Неожиданно, то ли из книжки про разведчиков, то ли еще откуда-то, вспомнились Серёже слова: "Если ударить противника под колено каблуком, можно сразу вывести его из строя…" И он без размаха, коротко, трахнул сандалей Пудру по ноге.
   Пудра ойкнул, присел. Свободной ладонью зажал колено. Однако крапиву не выпустил. Глаза у него сузились, и он прошипел:
   – Ну, чичас попляшешь… – и размахнулся.
   – А ну, кончай, – сказал вдруг Женька Скатов и отпустил Серёжу.
   Это было очень неожиданно, и Серёжа пропустил момент. Ему бы рвануться из Витькиных лап – и был бы свободен. А он прозевал, и в следующий миг его руку перехватил Гутя.
   – Ты чего? – спросил Гутя у Женьки.
   – А ничего, – хмуро бросил Женька. – Мучаете человека. Чего он размахался? – Женька кивнул на Пудру. – Ему бы так.
   – Гы, а меня крапива не берет. Я в нее могу без штанов прыгнуть. На спор, – сказал Пудра.
   – Ну и болван, – отрезал Женька. – Все вы… Собаку еще погубить хотели. Она-то при чем?
   – А тебе жалко? – с досадой сказал Гутя. – Она бы тебе ноги пообглодала.
   – А мне чего их глодать? Я, если б знал, с вами бы не связался… Обождите, я еще скажу в лагере, как вы его мучили…
   Он вдруг повернулся, пролез через кусты и зашагал к дороге.
   – Во изменник, – сказал Пудра, все еще держась за колено.
   – Ему же хуже будет, – сказал Гутя.
   – Хуже всех будет вам, – пообещал Серёжа. – Вы еще вспомните…
   – Ой, страшно. Он сейчас маму позовет, – прохихикал Витька Солобоев.
   Серёжа напряг плечи и сжал кулаки – кулаки-то у него были свободны. И Пудра, глядя на него, вдруг проговорил:
   – Не-а. Он не маму позовет. Он всадников своих позовет чичас… Мюн-хавузен. Ну, зови своих всадников! – И, скривив рот, он издевательски проблеял: – Ескадро-о-он!..
   Ох, если бы на самом деле были всадники! Все, что есть у него, отдал бы за это Серёжа! Полжизни отдал бы за минутное чудо, за то, чтобы гневные всадники примчались сейчас для защиты и мести. Чтобы и Гутя, и Витька, и гнусный Пудра затряслись и побелели от ужаса перед непонятной и неожиданной силой. Если бы!
   И сильнее боли, сильнее обиды и злости жгучей волной поднялась в нем тоска по чуду, которого не может быть.
   Ведь только совсем маленькие дети верят в сказки до конца…
   Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Серёжа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.
   И он изумился и вздрогнул почти так же, как его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.
   И самый главный всадник – смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой – негромко сказал:
   – Не трро-огать…
   И стало тихо-тихо. Только в сбруе у лошади звякнули медные колечки.

* * *

   Катер рокотал мотором и разгонял по стеклянной воде длинные волны. Вода и небо были светлыми, несмотря на поздний час. А берега кутались в сумерки.
   Мигая цветными огоньками, плавно прокатывались навстречу сухогрузы и буксиры. На них играло радио.
   Впереди, там, где не гасли закатные облака, поднимался город: трубы, крыши, башни и узорчатые вышки. Там тоже мигали огоньки, и становилось их все больше.
   – Через полчаса причалим, – сказал Алексей Борисович. – Если больше не будет приключений. Если не сядем на рифы, не нападут пираты и не налетит тайфун.
   Они с Серёжей стояли на носу у поручней. Серёжа молчал. Он не откликнулся на шутку. Смотрел перед собой и молчал.
   – Сергей, – сказал Алексей Борисович. – Ты меня пугаешь, честное слово. Ты целый час будто в рот воды набрал. Что с тобой?
   Серёжа повернул к нему лицо. Оранжевыми веселыми огоньками блеснул в его глазах закат.
   – Я вспоминаю, – сказал Серёжа. – Вы не смейтесь, Алексей Борисович, ладно? Я вспоминаю. Как они примчались! А говорят, чудес не бывает.
   Алексей Борисович взял его за плечо. На Серёжином плече, под ключицей, часто билась горячая жилка.
   – Чудеса бывают, – осторожно сказал Алексей Борисович. – Собственно говоря, что такое чудо? Несколько редких случаев, совпавших друг с другом… Вот, допустим, открою я портфель и скажу: "Раз, два, три! Упади сюда метеорит!" Упадет?
   – Нет, – уверенно сказал Серёжа.
   – А вдруг? Ведь они все-таки падают на Землю. И если так совпадет, что катер окажется на месте этого падения? И мой портфель тоже?
   Серёжа засмеялся.
   Алексей Борисович сказал:
   – Так получилось. Надо было, чтобы я взглянул на берег и увидел "газик", который вдруг остановился у моста и высадил ребят. Надо было, чтобы рядом оказался телефон. И надо было, чтобы в правление колхоза в тот момент зашел командир отряда Володя Малахов. Они как раз хотели ехать в Дмитровку, и лошади были оседланы… Вот и получилось чудо. Это, брат, такие ребята, что лишнее чудо сотворить не откажутся.
   – А почему у них форма?
   – Все студенческие отряды сейчас форму себе шьют. Каждый свою. Ты разве не видел? А эти ребята все время с конями, вот и завели буденовки, кто сумел. Красивая форма?
   – Еще бы.
   Серёжа закрыл глаза и снова, как в кино, увидел рванувшиеся кусты, вскинутые конские головы, вздыбленного гнедого жеребца на краю поляны, острые шлемы с голубыми кавалерийскими звездами…
   "Не трро-огать!"
   А потом крепкие руки, жесткое седло. Трава, летящая под копыта.
   "Не трро-огать!"
   Серёжа засмеялся, вцепившись в поручень.
   – Как они… Будто атака! Даже я ничего не понял. А те, кто меня ловил! Они, наверно, и сейчас ходят обалделые… Нет, все равно это чудо, Алексей Борисович.
   – Может быть… Но, видишь ли, Серёжа, такие чудеса случаются раз в жизни. Не чаще. И надеяться на них не надо.
   – Я понимаю, – тихо сказал Серёжа. – Ну и что же? Мне и одного хватит на всю жизнь.
   – Тебе… А другим?
   – Другим?
   – Да. А как же… Ты сейчас рад, спокоен даже. А кто-то в этот миг зовет на помощь. Ты думаешь, всадники спешат и туда?
   – А что же мне делать?
   – Будь всадником сам. Не обязательно на коне и в шапке со звездой, не в этом главное.
   – Я понимаю, – опять сказал Серёжа.
   По берегам начинался город: с цветными неоновыми вывесками на магазинах, с яркими вспышками электросварки, с желтыми квадратиками окон. С тихой музыкой репродукторов. Мотор заработал тише. Стало слышно, как по-ребячьи сопит на свернутом брезенте Нок, слопавший два корабельных ужина.
   – Почти приехали, – заметил Алексей Борисович.
   Серёжа сказал:
   – Всадникам, наверно, тоже приходится нелегко.
   – Конечно. А ты испугался?
   – Нисколечко. Просто я вспомнил. В прошлом году один тип у нас во дворе хотел кошку повесить. Говорил, что бродячая. А она даже не бродячая была, а просто заблудилась. Мы с ребятами вырвали и убежали. А потом нас все соседи ругали. Говорили: со взрослыми спорить не полагается.
   – Ну что ж… Конечно, не полагается. Только разве всегда знаешь, что полагается, а что нет? Мне, наверно, по всем правилам полагалось отправить тебя в лагерь, а не подымать по тревоге кавалеристов. Но ты ждал всадников…
   – Вы говорите, что другие ждут тоже.
   – Да.
   – А как узнать? Как всадник услышит, что его зовут?
   – Учись, – откликнулся Алексей Борисович. – Слушай. Смотри.
   Катер заглушил мотор и по инерции подходил к пирсу. Там, под яркой лампочкой, сидел маленький мальчик-рыболов.
   – Эй, пацан, ноги береги! – закричал выскочивший на палубу Витя-моторист.
   Мальчик вскочил, взметнул длинную удочку.
   Стало совсем тихо, только журчала у борта вода.
   В этой тишине Серёжа негромко сказал:
   – Я постараюсь. 

Часть вторая