Крапивин Владислав Петрович. Полосатый жираф Алик, Лужайки, где пляшут скворечники, Бабушкин внук и его братья

   А те смотрели виновато.
   - М-да, Коптилка… - вздохнул наконец Голован. - Победителей, конечно, не судят, но…
   - Что «но»? - Коптилка обиделся и положил надкушенный вареник на тарелку.
   - Нехорошо как-то, - нерешительно сказала Аленка.
   - Что нехорошо?! - взвинтился Коптилка. - А подпускать ядовитость в придуманную крапиву хорошо? Кирилка вон как… завопил…
   Кирилка поднял серые честные глаза. И смущенные, и… твердые. Он так смотрел, если надеялся кого-то убедить в справедливости. А делал он это часто. Даже в ту минуту, когда к ним в третий класс ворвался бандит и заорал, махая автоматом, что всех берет в заложники и пусть ему дадут самолет и миллион долларов, а пока не дадут - всем сидеть и не пикать, Кирилка попытался доказать правду: «Но послушайте, пожалуйста, мы-то здесь при чем? Ведь не мы же виноваты в ваших несчастьях. Ведь…» - «Ма-алчать!» - и псих нажал спуск.
   Но это случилось давно. Нынешний же случай был, конечно, не страшный, а пустяковый. Однако Кирилка и теперь смотрел очень серьезно.
   - Понимаешь, Валерик, это ведь Рыккоподсунул нам ядовитость. Потому что он такой. Но мы-то не такие. Зачем нам быть как он…
   Коптилка тяжело сопел. Его немытые уши заметно порозовели.
   Сырая Веранда сказала:
   - А по-моему, так этому Рыкко и надо.
   Аленка возразила:
   - Но ведь он спал…
   Музыкант Доня, который очень любил книжку «Три мушкетера», поддержал Аленку:
   - Надо вступать в бой открыто, а не со спины. И не с пятки…
   - Да, - сказал свое слово и Голован. - Крапивная ядовитось, это, конечно, «казус бэлли», то есть повод для войны. Но войну надо начинать с объявления.
   - А он-то! - опять возмутился Коптилка, но неуверенно. - Он-то разве нам объявлял?!
   Минька Порох молчал и хлопал белыми ресницами. По правде говоря, ему нравилось то, что сделал находчивый Коптилка. И зачем каждый раз объявлять этому коварному Рыкко войну, если она и так идет давным-давно? И нападение со спины (и с пятки) на войне дело обычное и справедливое. Но… вот Кирилка сказал: «Мы-то не такие». И в его словах была какая-то более «справедливая справедливость».
   А Локки сидел на спинке стула, как мартышка, и ничего не понимал. Его государство Цтаанатаиннакоа-ката и соседние страны никогда не объявляли войну своим врагам. Наоборот, считалось великой доблестью напасть на другой народ неожиданно, уничтожить врагов, пока те не успели взяться за мечи, а уцелевших обратить в рабов… Но, с другой стороны, Локки понимал: он в здешней компании самый маленький и не самый умный. Лучше помолчать.
   Минька наконец пришел к определенному мнению:
   - Ты, Коптилка вообще-то молодец. Только надо было сначала крикнуть в пространство: «Ну, погоди, Рыкко, мы тебе это припомним! Берегись!» И тогда уж…
   - Подумаешь, прижгли ящерице пятку, - буркнул Коптилка. - Что мне теперь, колотиться башкой о самый большой астероид?
   - Не надо колотиться, - сказал Кирилка. - Ты слетай опять к Рыкко да извинись.
   - Че-во-о-о?! - Коптилка вытаращил глаза.
   - Вот тебе и «чего», - подвел итог Голован. - Кирилка прав. Извинись. Чтобы, так сказать, стабилизировать межзвездную обстановку и не нарушать гармонию Великого Кристалла.
   - Ненормальные, да? - жалобно спросил Коптилка.
   - Не упрямься, - сказал Доня Маккейчик. - Ты же всё понимаешь.
   - Ничего я не понимаю! Привязались…
   Но он уже понимал: никуда не денешься. А ребята понимали Коптилку: конечно, извиняться всегда неловко, особенно перед врагом, которому прижег пятку.
   - Что мне теперь? Канючить как перед завучем в интернате: «Простите, я больше не буду»? - В сердцах Коптилка даже вспомнил прежнюю жизнь, но сейчас на это не обратили внимания.
   - Можно использовать и другие выражения, - посоветовал Доня Маккейчик. - Не терять достоинства.
   - Ага, не терять! Он обещал, что, если кого схватит, уши надерет!
   Здесь наконец вмешался Локки:
   - Как же он схватит? Надень скафандр из скользящих полей!
   Коптилка посопел:
   - Будто не знаете. Когда извиняешься, скользящие поля не действуют… А еще он обещал взгреть своим хвостом. Помните, какой у него хвост…
   Хвост помнили. Толстый и могучий в начале, он к концу сужался до толщины (вернее, до тонкости) обычного прута, и были на нем зубчики.
   - Ты ведь можешь сделать то место нечувствительным, - посоветовал Минька.
   - Да-а… а душу-то не сделаешь нечувствительной. На ней все равно останется рана. Душевная…
   - Уж будто ты не извернешься, - сказал Голован. - Хватит тебе хныкать, извинись и дело с концом. Скажи, что мы, мол, все сожалеем…
   - Я не сожалею, - вставила Сырая Веранда.
   - Скажи: «Мы почти все сожалеем»…
   Коптилке что делать? Против общества не попрешь. Можно, конечно, плюнуть и запереться в своем кирпичном, похожем на старую котельную доме на долго-долго, да только себе дороже. Глядишь, Серая Печаль тут как тут…
   - Давят, понимаете, целым коллективом, - пробурчал Коптилка. - Все на одного. - И приготовился умчаться сквозь пространства для объяснений с «этой зловредной ящерицей».
   - Постой, - велела Аленка. - Неприлично извиняться в таком виде.
   - В каком еще виде!
   - Стой, говорю… - Она сжала губы, сморщила конопатый нос, уперлась в Коптилку строгими глазами. У того исчезла с ушей космическая пыль и сажа. Волосы сделались как после парикмахерской. Полосатые трусы превратились в черные отглаженные брючки, а майка - в белую рубашку с синим галстучком. На босых ногах появились синие носки и плетеные сандалетки.
   Коптилка глянул на себя со стороны как в зеркало, и содрогнулся:
   - С ума сошла!
   - Иди, иди, - тихо велела Аленка.
   Голован хмыкнул и тоже сказал:
   - Иди уж…
   Коптилка плюнул с досады и улетел.
   А в пространствах все еще было слышно, как постанывает и кряхтит «черный и многолапый» Рыкко Аккабалдо. Конечно, уже не от боли. Боль-то он слизнул и успокоил в одну секунду. Но обидно же…
 

5

   Рыкко Аккабалдо был странное существо. Вернее, «существо-вещество-естество» - так он сам называл себя. Существо - потому что живая мыслящая личность. Вещество - потому что он, Рыкко, состоял (по его словам) из всех веществ, которые только есть во Вселенной. А естество - это его натура, его характер. Какой именно характер - вы и сами уже поняли.
   Рыкко Аккабалдо мог принимать любой облик - ну, прямо как людоед в сказке про Кота в сапогах. Мог превратиться в межпланетного оранжевого комара, а мог в гигантского осьминога или в змею длиною в сто пространств. Но больше всего он любил быть чудовищем, похожим на громадного крокодила с сотней лап, зубастой пастью и чешуйчатой спиной. На спине сквозь чешую торчали рога и зубья и росла кустами рыжая шерсть.
   Голован говорил, что Рыкко, скорее всего обычный сторожевой дракон из пространства Черных Пирамид. Такие драконы там охраняют вход в спиральную воронку, ведущую в Абсолютное Ничто. Какое это пространство, зачем там непонятные пирамиды и что такое Абсолютное Ничто, Голован не знал. Когда-то, еще на Земле, он читал про такие вещи в книгах из серии «Загадки странных миров», но во всех загадках разобраться не успел. Однажды он с такой книжкой шел из библиотеки. Четверо «крутых» спросили, есть ли у него деньги. Денег не было. Четверо спихнули Голована с моста в речку Волчанку, в ледяную воду. Из речки Голован выбрался и даже раскисшую книжку не потерял. Но с навалившейся после этого простудой справиться не смог…
   И теперь здесь, на астероидах, Голован часто рассуждал о разных космических проблемах.
   Насчет Рыкко он «выдвинул гипотезу», что «этот тип» по вредности характера не ужился с другими драконами, и его выгнали из пространства Черных Пирамид.
   - Или сам ушел в другие миры. Потому что индивидуалист. Отыскал во Вселенной такое пространство, где никого похожих на него нет, и объявил себя единственным и неповторимым…
   В самом деле, Рыкко Аккабалдо заявлял не раз, что он единственное в Мироздании такое вот черное и бесконечно громадное существо-вещество-естество. Мало того! Он объявил себя носителем Мирового Зла.
   - Потому что, - рычал он, - Зло так же необходимо, как Добро. Для равновесия Вселенной. Без такого равновесия она рассыплется и наступит конец света.
   Тут он, разумеется, загибал. Как ни раздувайся, а для носителя Мирового Зла он был мелковат. Да и не в драконах Мировое Зло. Оно, к сожалению, рассеяно по всему свету (как и Добро, конечно), поэтому с ним так трудно бороться. А Рыкко… Он был, скорее, носителем Мелких Вредностей и Пакостей. Так ему однажды и сказал Доня Маккейчик.
   Рыкко тогда ужасно разъярился, дотянулся хвостом до трех стеклянных мостов, которые Доня построил ради интереса и красоты между необитаемыми астероидами, и разнес их вдребезги. Доня в ответ на ту выходку пожал плечами. Сказал, что придумает мосты лучше прежних и окружит их таким защитным полем, что Рыкко обломает о него свой хвост и клыки. И придумал…
   А еще раз Рыкко отчаянно рассвирепел, когда Минька Порох сложил про него дразнилку (все-таки иногда фантазия у Миньки проявлялась):
   Рыкко стукнули кувалдой,
   И теперь он - вот беда! -
   Стал не Рыкко Аккабалдо,
   А простая рык-балда!
   Доня Маккейчик тут же сочинил на эти слова музыкальный мотив, и жители астероидов (кроме Сырой Веранды) распевали обидную песенку на все пространства. Рыкко бесновался так, что тряслись созвездия, а несколько астероидов сошли с орбиты и улетели из Пояса. Он орал, что поймает «малолетних преступников и паршивых сочинителей» поодиночке, открутит им головы, ноги и руки и превратит обидчиков в атомную пыль с отрицательными зарядами ядер.
   Но поймать Рыкко никого не мог. Все, даже Сырая Веранда, умели делать из скользких магнитных полей невесомые и невидимые скафандры. Эти скафандры были придуманы очень хитро. Они появлялись на «малолетних преступниках» в тот миг, когда Рыкко протягивал к ним лапы (даже если внезапно, через несколько пространств). И добыча ускользала у «носителя Мирового Зла» между пальцев, как сосулька. За это Рыкко обзывал своих противников склизкими лягушатами.
   Порой между ребятами и Рыкко велись настоящие бои. Аленка и Веранда в них не участвовали, а мальчишки носились вокруг ревущего «существа-вещества-естества» на управляемых кометах и обстреливали его из рогаток мелкими астероидами. Конечно, большого вреда для Рыкко в этом не было, он ведь не хуже ребят умел строить защитные поля. Но порой в таких полях попадались дырки. Если астероид попадал в дырку, Рыкко ревел и зализывал шишку, а его противники радостными воплями отмечали военный успех.
   В отместку Рыкко рушил постройки, которые ребята возводили на астероидах и вокруг (если, конечно они забывали про защитное поле или делали его слабым). Насылал полчища кусачих оранжевых комаров (которые, впрочем, не могли прокусить скользкие скафандры). Подслушивал разговоры и вставлял ехидные замечания.
   Минька сперва опасался: не уничтожит ли Рыкко «Венерин башмачок»? Ведь не будешь все время держать планету в защитном коконе! Но скоро стало ясно: повредить настоящей, непридуманной траве Рыкко не может.
   Случалось, что Рыкко Аккабалдо был настроен мирно. Иногда он даже снисходил до бесед с «этими бестолковыми лягушатами». С Голованом он рассуждал иногда о строении Великого Кристалла Вселенной, о хитростях потока Времени и о загадках плоских пространств, где «третий вектор равен нулю, но искривленность плоскостей такова, что выше всякой фантазии и создает эффект многомерности…»
   А один раз они заговорили про Абсолютное Ничто. Рыкко сидел в гигантском каменном кресле, которое вращалось в гуще созвездий. Он развалился, закинул сотню левых ног на сотню правых и снисходительно вещал:
   - Так и быть, открою вам, головастики, одну из великих тайн Мироздания. Абсолютное Ничто - это всего лишь выдумка древних мудрецов, которые любили заниматься бесконечными рассуждениями о всякой ерунде и высасывать свои идеи из пальца… Ну, скажите на милость: что такое это Абсолютное Ничто по вашему разумению?
   - Наверно, это абсолютно черная пустота, - подал голос Доня Маккейчик.
   - Ха! Ха! Ха! Если вы эту черноту видите и представляете, значит, она есть. Значит, она уже не Ничто! В том-то и дело! Ничто- это когда нигде ничегонет. Даже черноты и пустоты! А кто может увидеть это и доказать?
   - Ну, кто-нибудь. Не все ли равно? - неуверенно сказал Голован.
   - Опять ха-ха-ха! Если есть «кто-нибудь», значит, понятие «Абсолютное Ничто» абсурдно. Как же оно «абсолютное», как «ничто», если в нем кто-то или что-то есть? А?… Вот поэтому я и покинул то дурацкое пространство Черных Пирамид. Какой смысл караулить дыру, в которой будто бы есть то, чего на самом деле нет!
   - Про Ничто вообще бессмысленно говорить «есть»или «нет», - вставил свое суждение Голован.
   - Тем более! Это ты верно заметил, - одобрительно закряхтел в кресле-астероиде Рыкко. - Я вижу, как в кое-ком из вас появляются признаки некоторого здравомыслия. Беседуйте со мной почаще, и, может быть, постигнете кое какие закономерности Мироздания. Если я, конечно, до той поры (ха-ха!) вас не сожру…
   Все развеселились и стали наперебой разъяснять Рыкко, что сожрать их невозможно. Пусть попробует схватить!
   - А я не буду хватать! Проглочу на лету!
   Опять смех. Ну, проглотит! Ну, посидят они внутри у «черного и многолапого». Противно, конечно, да уж как-нибудь выдержат в своих спецскафандрах. А потом придумают «дыробитную машину» и вырвутся наружу. А Рыкко будет заштукатуривать в своем пузе пробоины, сделанные изнутри.
   Рыкко Аккабалдо кончиком хвоста почесал пузо, сказал «ну вас» и улетел за созвездие «Два Кота». А каменное кресло его чуть не обрушилось на планету Сырой Веранды (вот опять слез-то было бы!). К счастью, Голован успел разнести эту «мебель» в пыль из придуманной в одну секунду ракетной катапульты…
 

6

   Коптилка вернулся от Рыкко довольно быстро. Слегка потрепанный и с частым дыханием. Шумно приземлился перед Минькиной голубятней. Он был в одной сандалии. Вторая прилетела следом и стукнула Коптилку по спине. Он оглянулся и погрозил в пространство кулаком.
   - Ну? - сказал Голован.
   - «Ну», «ну»! Рога бараньи гну… - Коптилка с сопением надел сандалию. - Он даже слушать не стал. Заорал сразу: «Нужны мне ваши извинения как клизма с жидким азотом! Мошкара сопливая! Все равно вы мне когда-нибудь попадетесь! Я теперь объявляю вам войну на веки-вечные, без всяких перемирий!» И на меня! Лапы растопырил… А скафандр-то не работает…
   - Подумаешь, «без перемирий» он объявляет, - хмыкнула Веранда.
   - Ну и фиг с ним, - сказал Минька Порох.
   - Я вам говорил, что бесполезны эти дурацкие извинения, - хмуро напомнил Коптилка. Хотя и не говорил такого.
   - Все-таки ты хорошо сделал, что попытался извиниться, - успокоил его Кирилка. - Теперь уже не мы виноваты, а он.
   - Да, - решил Голован. - Мы изменили ситуацию в свою пользу.
   Коптилка подергал на груди галстучек, надул щеки и превратил белую рубашку в привычную замызганную майку… но… глянул на Аленку и сердито превратил майку обратно.
   Голован зевнул:
   - Скоро уже спать пора.
   Конечно, здесь не было дня и ночи в привычном понимании. Но ложиться спать и просыпаться все старались в одно время. Потому что трудно существовать совсем без всяких правил.
   Аленка подошла сбоку к насупленному Коптилке и шепотом попросила:
   - Валерик, ты не мог бы дать мне твоего жирафа? Я вечером поиграю, а утром отдам…
   В прошлом рассказе про Коптилку - как он появился на астероидах - оказалась пропущена одна деталь. Дело в том, что Коптилка убегал от мужиков в камуфляже не из-за пустого страха. Он боялся, что отберут игрушку, скажут: «Ты ее украл!»
   А он ее нашел!
   На свалке, кроме строительного мусора, хватало всякого другого барахла - поломанной мебели, битой посуды, рваных матрасов и тряпья. И вот среди автомобильных покрышек и лопнувших цветочных горшков Коптилка увидел старую, местами порванную тряпичную игрушку.
   Это был жираф. Туловище размером с кошку, а шея длиннющая, и на шее головка - улыбчивая и симпатичная, как у добродушной козы. С круглыми кожаными ушами и синими глазами-пуговками. Были еще рожки из деревянных палочек и деревянные же копытца.
   Вообще-то жирафы пятнистые, но этот оказался полосатый, сине-белый. Наверно, из старой тельняшки. Скорее всего, его сшили девчонки, что занимались в кружке мягкой игрушки, в детском клубе «Ласточка». Недавно клуб закрыли, всякое старое имущество отправили на ближнюю свалку. Видимо, этим путем сюда и попал истрепанный, никому не нужный жирафёнок.
   У Коптилки сроду не было своих игрушек. В интернатах и детприемниках они ведь общие. А тут - вон какой подарок! И Коптилка сразу решил, что назовет полосатого жирафчика Аликом - в память о теткином одноухом коте, к которому он, Коптилка, успел привязаться, но который несколько дней назад исчез из дома…
   Шея у жирафа болталась, и Коптилка вставил в нее алюминиевую проволоку, которую подобрал тут же. Так он и стоял с Аликом на руках - туловище на груди, шея на плече, жирафья головка тыкается губами в ухо - когда парни с дубинками окликнули его. Окликнули - и он побежал… И оказался здесь вместе со своей единственной в жизни игрушкой.
   …Жители астероидов могли придумать любые игрушки. Говорящих роботов, веселых бородатых гномов, конструкторы с хитроумными деталями, ковбоев со старинными револьверами, ласковых плюшевых котов и мишек, шахматы с шагающими фигурами, механических лошадей в натуральную величину, которых можно запрягать в золоченые кареты… Ну, короче говоря, всё, что угодно. Живые существа не получались, а игрушки - сколько хотите! И они не исчезали, это ведь не стебельки и листики…
   Но вот беда - развлечения с такими игрушками быстро надоедали.
   А потрепанный жирафчик Алик, неумело заштопанный Коптилкой, не надоедал. Он был настоящий. Он был оттуда. Тот, кто оставался с Аликом один на один, порой прижимал его к груди и что-то шептал в маленькие уши, сделанные из кожаных язычков от кроссовок. Это, когда Коптилка разрешал другим поиграть со своим жирафом. Все любили такие игры, в том числе и серьезный, знакомый со всякими науками Голован. Но Коптилка даже на короткое время отдавал Алика неохотно.
   Вот и сейчас он в ответ на Аленкину просьбу насупился:
   - Чего тебе приспичило именно сегодня? Потом как-нибудь…
   Он уже представлял, как уляжется с Аликом в своем кирпичном жилище на подстилке из свежего сена (хотя и придуманного, но пахучего, почти настоящего - до утра его хватит) и будет рассказывать полосатому другу… Ну, что рассказывать, это тайна… А кроме того, Коптилка вдруг забоялся: даст он жирафа Аленке, а другие поймут - он относится к ней не так, как к другим. А он что?… Подумаешь, сделала для него рубашку с галстучком! Он бы и сам смог, если бы захотел.
   Аленка молча отошла. Она была тихая, но с самолюбием. Раньше она занималась в балетной студии, но бросила ее, потому что обиделась на даму-педагога, на бывшую балерину из областного театра. Та однажды во время занятий сказала Аленке:
   - Девочка, у тебя есть кое-какие способности, но маловато темперамента. Надо двигаться, двигаться!… - и хлопнула Аленку между лопаток. В общем-то дело обычное, но Аленка села на скамейку и стала развязывать тесемки балетных туфелек.
   - Я от вас ухожу…
   - Ах, какие мы гордые! По-моему, ты просто лентяйка. А балет - это труд, труд и еще раз труд!
   - Ну и трудитесь. А я раздумала быть балериной.
   - И кем же ты будешь?
   - Домохозяйкой, - буркнула Аленка и пошла в раздевалку. Там она услышала, как бывшая актриса балета сказала помощнице: «Ну и пусть. А то представляете, сколько грима пришлось бы изводить перед каждым спектаклем». Эта дама, конечно же, намекала на Аленкины веснушки. Про таких, как Аленка, говорят: «Загорала сквозь решето». А еще правильнее сказать «сквозь тёрку». Аленкины веснушки сидели на лице равномерно, однако не очень часто. Были небольшие и одинаково круглые. Ничуть они Аленкин портрет не портили, она была симпатичная.
   Она попала сюда с самолета, когда возвращалась из Симферополя, где гостила у родственников. Летела одна, вернее, со случайными знакомыми. Самолет грохнулся в километре от посадочной полосы. Что стало с другими пассажирами, Аленка не знала, а сама - вот, здесь…
   С той поры в астероидной компании оказались две девочки. Вторая - Сырая Веранда. Так ее прозвали за то, что глаза всегда мокрые и красные. Кто-нибудь скажет ей что-то не по душе - и сразу сырость. Вот такой характер. Смеялась она редко, а дулась почти все время.
   Была Веранда длинная, носатая, с жидкими пепельными косами и тощей шеей. Все платья, которые она себе придумывала, висели на ней наперекосяк. Она подолгу сидела одна-одинешенька в своем каменном домике на рыжей от космической пыли планетке. И ничего не придумывала для украшения жилища.
   Даже когда Доня и Голован предложили соединить все астероиды хрустальными мостами и пустить по ним старинную железную дорогу с медным паровозом и разноцветными вагонами, Сырая Веранда от такого соединения отказалась, буркнула:
   - Вот еще… - И глаза ее намокли.
   - Что за натура, - говорил иногда Голован.
   А справедливый Кирилка Веранду оправдывал:
   - Каждый ведь имеет право на свой характер. Пусть…
   Конечно, Сырой Верандой и даже просто Верандой звали ее заглаза. Вообще-то она была Вероника Донцова. Про ее прежнюю жизнь известно было немного. Дело в том, что Вероника попала сюда первая. Потом уже - Голован. Он с трудом дознался у длинной плаксивой девчонки, что был у нее неродной отец, на которого она однажды сильно разозлилась. Ушла на кухню, открыла аптечку и назло отчиму и матери выпила что-то такое, от чего врачи спасти ее не смогли…
   Аленка с Верандой не очень-то дружили, хотя и не ссорились (здесь вообще ссор почти не бывало). Чаще Аленка играла с мальчишками. Веранду это, конечно, огорчало…
 

7

   Когда Коптилка не дал Аленке жирафа, она не стала просить снова. К ней сразу подошел Доня.
   - Давай, я поучу тебя играть на аккордеоне. Ты ведь хотела.
   - Давай, - кивнула она.
   Они перепрыгнули на Донину планету, где стоял домик, похожий на полукруглую садовую эстраду. Доня принес аккордеон. Инструмент был придуманный, но в точности как настоящий. Доня был в белых брюках и белой рубашке с зеленой «бабочкой» в горошек. А что, не таскать же ему вечно на себе больничную пижаму, в которой он попал сюда!
   Сели на каменную скамью со спинкой в виде разлапистой лиры (это такой древний музыкальный инструмент). Белые мохнатые созвездия над головами светили так, что от них веяло теплом. Но Доня взглянул на них с неудовольствием. Наморщил лоб и сотворил над своей планеткой небесную голубизну - почти как у Миньки. Потом рассеял в ней вечернюю желтоватость, а по краю неба пустил закат.
   - До чего красиво, - вздохнула Аленка. - Прямо как… - И виновато замолчала.
   Доня сделал вид, что ничего не заметил. Сотворил из кусочка заката оранжевое полотенце.
   - Накрой ноги, а то меха будут щипать за коленки.
   - Спасибо…
   Скоро (здесь все бывает скоро, если хочется) Аленка уже вполне освоила инструмент. И умело заиграла вальс «Амурские волны». Сквозь вечерний небосвод осторожно просунулись головы. Даже Рыкко Аккабалдо перестал сопеть в пространствах, тоже слушал.
   Потом сквозь закат полностью пролез Коптилка с жирафом на руках.
   - На, держи… Лучше уж играй с ним, чем на этой скрипучей шарманке.
   - Повертел головой и объяснил всем: - А то ведь никак не уснуть от такого концерта.
   - Спасибо, Валерик! - Аленка быстро отдала аккордеон Доне и прижала Алика. Потерла его мордочкой свои щеки и губы.
   На Коптилку никто не обиделся за слова про «скрипучую шарманку». Знали же, что это он от смущенья. Аккордеон же был совсем не скрипучий, и музыка хорошая. И Доня продолжил концерт. Заиграл вступление к старому фильму «Дети капитана Гранта». Конечно, это было не по правилам: такая музыка (как и «Амурские волны») была напоминанием. Но куда денешься? Ведь совсем без музыки нельзя, а новую, здешнюю, Доня еще не придумал. Бывало, он что-то сочинял, но до сих пор получалось у него как раньше.
   Все, кто глядел сквозь небо, теперь приземлились вслед за Коптилкой и сели на теплый песок перед скамейкой. Слушали. Веранда промокала глаза кончиком тощей косы, но теперь никто на нее не досадовал.
   В закатном небе после «десанта» остались дыры и делались все шире. В них из черноты опять смотрели белые мохнатые звезды. Впрочем, хватало и голубых, и зеленых, и розовых…
   Потом вечернее небо рассосалось окончательно (видимо, Доня соорудил его лишь на полчаса, для Аленки), и всех опять окружил привычный космос. Он смотрел на ребят и сверху, и с боков, и даже снизу - планетка-то была крошечная.
   А Доня играл… И вдруг перестал. Что-то случилось.
    Что-то случилосьв наступившей резкой тишине. Что? Тишина была не полная. Посапывала Веранда. Издалека долетал тихий скрип: терлись друг о дружку боками две сошедшиеся вплотную спиральные галактики. Но не в этих звуках дело. Вообще не в звуках…
   Первым догадался Локки. Пружиной взлетел с песка!
   - Ц-новичок! - И метнулся на большой астероид из аметистовых кристаллов.