Страница:
– Эй-эй! А ну не трожь чужого!
– Едрена, Кирюха, матрена! И никак иначе! Нет, ты понял? В самый раз баба для Андрюхи! Я уж и надеяться перестал…
– Кхе! Я тоже… По этому бы случаю… А?
– А что? Можно! Даже нужно!
Дальше слушать стало уже неинтересно, да и ледяной холод в груди, оставшийся после «разговора», оттаять можно было только возле НЕГО.
И только тут до Аринки дошло, что она услышала.
«Господи! Что это они сказали-то? Что я Андрею подхожу… Корней Агеич вроде даже и обрадовался… Зря я на него так-то – ведь он за Андрея, похоже, переживает, потому и со мной возился – разбирался; иначе, пожалуй, просто бы все решил… Дочкой, говорит, будешь, коли сладится… Да я и сама для того, чтобы сладилось, что угодно сделать готова… А Андрей? Он-то там как? Да он же тоже извелся, поди! Корней Агеич ему на дворе велел ждать».
Хотя сердце все еще колотилось от пережитого и ноги были словно чужие, но Аринка собрала все оставшиеся силы и взяла себя в руки, перед тем как выйти на крыльцо хозяйской избы. Негоже Андрею даже намек дать на то, что ей довелось пережить в горнице наедине с двумя этими мужами – не надо ему того знать.
Андрей, как и было велено, стоял во дворе возле самого крыльца. Увидел Аринку – к ней подался. И в глазах тревога такая, что ей жутко на миг стало: ко всему он готов. Но это напряжение почти мгновенно сменилось облегчением.
«Видно, и он понимал – если что, мне оттуда и не выйти живой… Господи, что бы он тогда сделал? Похоже, и сам не знает. Ой, слава богу, что Аристарх-то понял все правильно».
И опять не за себя – за него испугалась, хоть уже и задним числом. И ей бы не помог, и сам бы пропал.
Шагнула к нему навстречу, улыбнулась, отвечая на вопрос в его глазах:
– Хозяин-то ваш… строгий, но добрый. Расспрашивал меня самолично… Ну так и понятно, мы-то люди чужие, незнакомые, да с Гринькой он, наверное, уже побеседовал. Спасибо тебе, и впрямь как родных нас здесь принимают. – Увидела, что совсем Андрей от этих ее слов успокоился, и перевела разговор на другое: – А как девчонки?
Андрей коротко глаза прикрыл.
– Спят уже? – догадалась Аринка. – Поладили они с Елюшкой?
Андрей кивнул, и в глазах словно солнце отразилось – такими яркими они стали.
«Господи, и они из-за этого решили, что ворожба на нем? Аристарх сказал – томный… Думают – из-за меня… ой, если бы и из-за меня тоже… ну хоть чуточку…»
Ноги все еще плохо держали Аринку – и неудивительно после пережитого-то в горнице, но рядом с ним это тяжелое и страшное воспоминание отступало, отпускало, и приходило ему на смену осознание того, что приняли ее. Приняли!!!
«Корней Агеич и Аристарх этот… а ведь не попа позвали разбираться – сами. И Аристарх… кто он? Ну что староста – понятно, Илья про него поминал, а все же? Ой, мамочка… ведь не просто друга и соратника позвал сотник Корней, а того, кто действительно МОГ понять про меня и про Ладу… И ведь он в самом деле УВИДЕЛ, что нет во мне ведовской силы… Вот оно – то, чего так испугался тогда Илья. Ну про это и спрашивать не надо, и упаси, Господи, кому-то дать понять, что догадалась о чем-то. Ладно, хватит об этом, неважно оно уже. Главное – Андрей… вот он, тут, рядышком. Здесь его мир, а значит, и я его приму таким, как есть, со всеми его законами и обычаями».
И вроде все уже сказано, но она медлила, не хотела уходить – уж больно хорошо ей рядом с ним было.
«Ну возьми меня за руку, да уведи куда-нибудь… просто побыть с тобой еще чуть-чуть…»
И Андрей не уходил, смотрел на нее… И как смотрел! Не отпускали ее эти глаза… Но сам и шага навстречу не сделал.
«Да что же это: и не отпускает, и не зовет… И… тоже молчит. Если бы сказать что-то хотел, я бы поняла – нет, просто смотрит».
Она чувствовала, что слишком долго медлит, уже и неприлично оно – так-то вот стоять, а сделать не могла ничего. И не хотела!
«Кто из нас кого заворожил-то?»
Вдруг что-то с грохотом покатилось по двору. Аринка вздрогнула и невольно взглянула в ту сторону, да и Андрей тоже обернулся. Оказалось, девка-холопка какая-то, споткнувшись, упала и выронила ведро, которое несла, оно и загромыхало. Аринке показалось – это потому, что их увидела, не иначе, оттого, должно быть, и споткнулась. А с чего бы тогда холопка эта, стоя на четвереньках, пялилась в их сторону с открытым ртом и вытаращенными глазами, но под взглядом Немого тут же побледнела, ойкнула и поспешно кинулась поднимать свое добро.
И вдруг с тихим ужасом поняла – не одна эта девка… во дворе же народу полно. И все на них смотрят, да как… Это что же, значит, они у всех на глазах так-то стоят незнамо сколько? Даже при воспоминании об этом у нее щеки огнем загорелись, хоть лицо платком закрывай да прочь беги. Только бабкина наука и выручила – справилась с собой, улыбнулась как ни в чем не бывало.
– Пойду я, Андрей, поздно уже…
Он тоже словно очнулся, кивнул ей в ответ. С тем и разошлись.
Если бы даже и не сказал вчера ничего Корней, оставил Аринку в неведении об ее дальнейшей судьбе, то сегодня по одному только обращению с ней холопов да приветливости прочих домочадцев все стало бы понятно. Но КАК при этом на нее смотрели! Еще бы – наверное, уже все слышали про их с Андреем вчерашние гляделки во дворе. Но ведь здесь-то он среди своих, а что же будет, когда и прочие узнают? В том, что узнают, и сомневаться не стоило, вчера уж, поди, постарались и обозники, и ратники, которые в походе были.
Что она не ошиблась, стало ясно сразу же, когда пошли в церковь. Хоть и много собралось народу – все домашние, уже знакомые отроки, Илья с семейством, Осьма – всех не перечислишь, и Аринка надеялась, что затеряется среди них, однако взгляды ратнинцев, встреченных ими на улице, безошибочно вылавливали именно ее и жадно ощупывали, она кожей их взгляды ощущала. Спасибо, с двух сторон братья Ленька с Гринькой были, да и Андрей тут же поблизости от них шел и, если ловил косой взгляд, брошенный в ее сторону, то так отвечал, что кое-кто и крестным знамением себя осенить норовил.
Да и свои тоже косились, хотя и исподтишка. Впрочем, свои больше с любопытством, кроме разве что Татьяны – невестки Корнея Агеича. Вот она явно отнеслась к новообретенным членам рода без восторга. Скрывала свою неприязнь, не смела, видно, свекру перечить, но такое Аринка всегда чувствовала. А вот мужа ее почему-то не было. Где он, интересно? Жена беременная, видно же, что трудно ей ходить – хоть и срок небольшой еще, а уже отекла вся, отяжелела. Листвяна-то тоже беременная, а будто летает.
Поймала себя на этой мысли и тоскливо вздохнула – сама-то судить не может, беременной так и не была, а ведь как мечтала родить Фоме сына! Бабка ей говорила, что рожать будет много и легко. Неужто ошибалась старуха? Нет, не могла! Уж это-то она точно знала и без ведовства – к ней за помощью все село тайком от попа бегало, особенно с женскими недугами. Почему же так и не родила? Неужто в Фоме дело было? Такое тоже случается, да ни один муж в том никогда не признается, даже самому себе.
В церковь пришли и все знакомые уже Аринке ратники с семьями. Благодарственный молебен по случаю удачного возвращения из похода, внезапно обернувшегося из торгового почти что воинским, грех было пропустить. А Аринка и за погибших родителей, и за прочих домашних еще раз хотела помолиться перед иконами, свечку за упокой поставить. К тому же здесь, в Ратном, в церкви не было отца Геронтия, которого она и раньше не жаловала, а уж теперь и вообще видеть не смогла бы. Хоть и стала, благодаря Михайле, несколько иначе глядеть на то, что он делал, но все равно не примирилась с этим, а потому радовалась, что теперь не придется каждый раз при входе в храм встречать неприятного попа. Вера-то Христова ей была близка и понятна – мать из книг церковных много читала, да и бабка не отвращала, наоборот, всегда говорила: вера Христова и есть Любовь, и Любовь эта миром правит. А церковь… что ж, церковь – это только люди…
Ратнинский пастырь – отец Михаил оказался совсем не похожим на тех, что довелось Аринке встречать раньше, хоть дома, хоть в Турове, где тоже приходилось каждое воскресенье ходить на службу, а раз в полгода – к исповеди. Да и Илья в дороге рассказывал, что отче человек достойный, ученый, а главное, его Михайла чтит как учителя. Аринка уже убедилась, что этому необычному отроку вполне можно доверять – в людях он разбирается так, что иному взрослому мужу недоступно.
Не то чтобы она так уж сразу доверием к батюшке прониклась, но почувствовала – искренен отец Михаил. Не по обязанности произносит заученные слова молитвы, а с душой и трепетом, все сказанное через свое сердце пропускает. И голос у него приятный, душевный, вот только сам он бледен, сух и немощен совсем – наверняка болен.
Впрочем, она и половины не слышала. Хоть и тесно было в церкви, но с того места, где она стояла, был виден Андрей. И хотя явно на него глядеть невместно было, но не могла удержаться, чтобы не покоситься в его сторону. И его взгляд на себе чувствовала, или это ей казалось только? Но только о том и могла думать, а потому почти и не заметила, как служба закончилась и все стали потихоньку расходиться.
Она и сама уже стала к выходу пробираться вслед за братьями и Андреем, да тут к ней Татьяна подошла и тихонько головой в сторону священника качнула:
– Отец Михаил тебя позвать велел… поговорить хочет. Мы тебя на улице подождем.
Аринка кивнула согласно и пошла к попу, досадуя про себя – не ко времени… Ей и вчерашней беседы хватило, отойти бы… Конечно, отец Михаил все равно захотел бы с новой прихожанкой поговорить, но она надеялась, что он не приметит ее сразу в толпе, дождется следующего прихода, но пастырь не стал откладывать в долгий ящик встречу. Аринка, грешным делом, думала, что и он привяжется к знакам Лады на вышивке, однако отец Михаил заговорил о другом:
– Слышал я уже, дочь моя, о беде, постигшей вас, – с искренним сочувствием сказал отец Михаил, когда Аринка, смиренно опустив глаза в пол, подошла к пастырю. – И молился уже о душах невинно убиенных рабов божьих. Перечисли мне их имена, данные при святом крещении, чтоб я в поминальник включил. Надеюсь, все они христианами были?
Аринка искренне поблагодарила, назвала имена родителей и домочадцев, погибших при налете, немало при этом удивившись – не ожидала, что здешний священник окажется столь заботливым и будет так печься о совершенно неизвестных ему людях, даже и не его прихожанах. Попросила только поминать отца ее, раба божьего Игната как воина. Бился он с татями оружно, при мече и щите и умер как воин.
Отец Михаил поглядел на нее удивленно и без одобрения, вздохнул:
– Ты, я вижу, дочь моя, убийство за доблесть почитаешь? Но ведь если бы он не поднял оружие, глядишь, столько невинных душ и не погибло бы. Тати грабить шли, бог дал бы, пощадили бы и твою матушку, и прочих ваших домашних… да и он бы сам, может, жив остался…
Аринка почувствовала, как при словах, которые уж никак не ожидала тут, в воинском поселении услышать, пусть и от попа, в душе у нее поднимается раздражение, но понимала – невместно спорить со священником, тем более в церкви, на людях, да и не докажет она ему ничего… Потому глаза спрятала, промолчала. А он продолжал:
– Да и сама не хочешь, вижу, в грехе человекоубийства раскаяться. Двоих ты убила, две души нераскаянные погибли.
Тут уже она не выдержала, хотя тоже ответила не так, как рвалось с языка:
– Защищалась я, отче. Один был убийцей моего отца, а второй… второй меня бы убить мог, кабы не опередила я его. Грех ли это?
– Грех! – убежденно сказал священник. – Убийцу отца твоего ты убила, когда он тебе самой уже не угрожал ничем, а мстить христианам не должно. Ибо сказано: «Мне отмщение, и аз воздам»! И тебе ли постичь промысел Божий? Вдруг да раскаялся бы убийца, душу свою спас? Ты же его этого лишила… А второго… Защищалась, говоришь? А не ты ли тех татей сама раздразнила своим непотребством?..
Ух, как Аринка разозлилась! И обидно стало до слез. Ну да ее поступок по достоинству только воины и могли оценить, а этот только подол задранный и увидел. Кабы не люди вокруг, она бы попу ответила. Но нельзя было, нельзя…
– Юдифь, чтобы голову своего врага добыть, и вовсе прелюбодеяние с ним совершила, и не считается то грехом…
– Так ты Юдифью себя возомнила? – поджал губы батюшка. – Гордыня…
– Даже в помыслах не было, – скромно потупилась Аринка, хоть внутри у нее все кипело от злости на этого святошу. – Но ее пример, отче, дал мне силы решиться на этот шаг.
– Сама не ведаешь, что говоришь! – Отец Михаил сурово покачал головой, но тему сменил. – Знаешь ли ты молитвы какие?
– Да, отче. – Аринка стала перечислять молитвы, какие заучила еще с матерью. Перечень был солидный, и отец Михаил явно подобрел. Но епитимью наложил – сколько-то поклонов отбить, молитв прочитать да поститься три дня. Аринка и не спорила.
Наконец она смогла выйти из церкви и даже дух перевела с облегчением – ну все, кажется… Поп ее разозлил своими нравоучениями и разочаровал. А она-то вначале понадеялась, что хоть тут священник окажется не похожим на ранее ею виденных, даже какое-то расположение к нему почувствовала. Но теперь он ей сразу отца Геронтия напомнил – видно, все они одинаковые. Конечно, чтобы не навлечь беду на себя и на всех вокруг, очиститься-то от пролитой крови надо было, раз больше не у кого, тут уж ничего не поделаешь. Но почему она должна еще и раскаиваться в убийстве татей, Аринка понять никак не могла. Хорошо, что церковь в Ратном, а они будут жить в крепости. Нечасто, должно быть, туда пастырь-то наведывается. Ну и слава богу! А молиться… молиться она и так сможет; Гринька сказал, часовенка там есть, да и священные книги и несколько икон уцелело из отчего дома, с собой привезены.
К счастью, едва выйдя из церкви, которая уже не казалась ей такой уютной и благостной из-за неприятного осадка от слов отца Михаила, первое, кого Аринка увидела на улице – Андрея и своих девчонок возле него. И сразу так легко и покойно на сердце стало, что сама себе удивилась. Впереди еще была дорога в Михайлов городок, там предстояла встреча с боярыней Анной Павловной, о которой ей братья все уши прожужжали, но почему-то теперь она была уверена – наладится их жизнь, ну не может не наладиться!
Ехать в крепость предстояло только после обеда, а из церкви они вернулись еще до полудня. Стешка с Фенькой переглянулись и наперебой затараторили:
– Арин, можно мы с Елькой пойдем поиграем?
– Ой, Аринка, а у Ельки та-акие куклы есть – мы таких никогда и не видели!
– Она нам вчера обещала показать, какие она наряды своим куклам сшила!
– Арин, а можно нам тоже будет таких сделать?
«Ну, раз про кукол заговорили, значит, и правда переживать меньше стали. И слава богу! Девчонки должны с куклами играть, иначе что это за женщины вырастут?»
– Ну если вас хозяйка позвала, то отказываться негоже. – Аринка обняла младших сестер, прижала к себе на миг, потрепала их по волосам. – Идите, играйте, только из усадьбы не уходите, нам скоро дальше ехать.
Обрадованные сестренки чмокнули ее – одна в щеку, другая чуть не в ухо, и убежали, продолжая что-то возбужденно щебетать про необыкновенных кукол и их наряды.
«Вот проныры, уже знают, где тут что есть! И не путаются ведь, вон как уверенно поскакали. Ну да ладно, Листвяна твердо сказала, что их здесь никто не обидит – после решения главы рода. Пусть играют. Наряды, наряды… Вытащить мне, что ли, из телеги какое-нибудь рукоделие да заняться, пока время есть? Там много чего переделывать придется, будут еще девчонкам лоскуты для кукол…»
Не успела, однако, Аринка дойти до телеги, как ее окликнул Илья. Он стоял в воротах лисовиновской усадьбы рядом с женой Ульяной – невысокой полноватой женщиной, которую она уже видела сегодня в церкви и еще там разглядела внимательно. Илья и сам ей понравился, и жена его была какой-то… основательной, что ли, надежной. Веяло от нее домашним уютом и теплом, хоть и заметно было, что жизнь бабоньке давалась нелегко: не старая еще, но лицо покрыто густой сетью морщин, на руках жилы выделяются – следы тяжелой работы, да и одежда не то чтобы небогатая, а совсем простая.
«Странно, Илья-то у Михаила обозный старшина – не последний человек. Но, видно, достаток в семье недавно появился, и Ульяна к нему еще привыкнуть не успела. Рубаха хоть и старая, но чистая… а платок новый, недавно куплен. И привески на груди тоже новые, да еще и христианские, с образками… Может, муж только вчера привез?»
На круглом добродушном лице жены обозного старшины сейчас откровенно читались неуверенность и смущение. Она оглядывалась вокруг, как будто впервые здесь оказалась, нервно теребила в руках концы нового платка и заметно жалась к мужу, который и сам-то не слишком свободно чувствовал себя на лисовиновском подворье.
«Значит, не только со мной – со всеми грозен сотник, раз даже ближние перед ним трепещут. Ладно Ульяна, но сам-то Илья крестным братом Михайле доводится, а как будто робеет. У батюшки-то на дворе и односельчане себя так не держали, а уж тем более те, кто своими считался».
– Ну что, Арина Игнатовна, говорят, поздравить тебя можно? Все Ратное от слухов бурлит: сотник Корней чужачку в род, почитай, принял.
Аринка, однако, ответила на шутливую подначку Ильи неожиданно серьезно:
– Да нет, дядька Илья, не принял, просто дал понять, что препятствий чинить не будет, а уж как оно дальше сложится – от меня самой зависит. Покажу себя достойной, тогда и о приеме в род разговор можно будет заводить. Только вот…
– Что – только? – не замедлил с вопросом старшина обозников.
– Понимаешь, дядька Илья, сомнение меня берет. Слов нет, быть принятой в род Лисовинов – честь немалая, но не хочу я, чтобы девчонки и про свой род, про родителей наших забывали! Вот и ломаю голову, как тут быть.
– А что тут думать? – удивилась молчавшая до сих пор Ульяна. – Испокон веков бабы из рода в род переходят, чего ж тут такого-то?
– Ну если только за этим дело стало, – понимающе усмехнулся Илья. – Да, а чего это ты одна по двору бродишь? Сестренки-то твои куда делись?
– К Ельке побежали – кукол каких-то смотреть.
– На них уж все село насмотрелось, – засмеялась Ульяна. – Ну да они того стоят: их Михайла измыслил да сам же и сделал: деревянные, внутри пустые, друг в друга вкладываются – ну прям семья целая. Сейчас похожие, попроще только, у нас в лавке стоят.
– В какой лавке?
– Так у нас недавно туровский купец Никифор, Михайле нашему родной дядька, лавку завел, его приказчик здесь распоряжается, – с гордостью, как будто лавка была его собственная, ответствовал Илья. – У нас хоть и не город, но все ж таки и не дыра глухая.
Ульяна дернула мужа за рукав рубахи, он на мгновение сбился, нахмурился, но потом кивнул жене:
– Да помню я, помню все… Арина, баба моя совсем меня извела: скажи ей да скажи, чем это таким козочки ваши, что я вчера на подворье привел, от всех прочих отличаются, да как за ними ухаживать, да чем кормить. Расскажи ты ей, Христа ради, а то ведь я сам от таких расспросов козлом заблею.
– Да уж, козы у нас редкие. Батюшка самолично их откуда-то издалека привез, сказывал, еле сговорил хозяина продать ему такое диво. Не будут они вам в тягость-то? Уход за ними особый и не требуется, да и ненадолго это – всего на несколько дней только, пока на новом месте не устроимся.
– Да что ты, какая там тягость. Я о другом думала – у нас в Ратном таких никогда не было, не загубить бы ненароком.
– Ладно, бабоньки, вы тут и без меня языки почешете, а мне недосуг – Корней поговорить о чем-то со мной хотел за обедом, а то уж ехать скоро, – с важным видом заявил Илья и скрылся за дверью избы.
«Ульяна-то вслед ему глядит хоть и с улыбкой, но видно же, что гордится мужем. Видать, есть за что. А про коз-то она, похоже, для начала разговора просто спросила – Илья еще в дороге присматривался, как дед Семен с ними управляется. Ну так знакомство с Ульяной и мне не вредно совсем, да и по сердцу оно. Сразу чувствуется – она баба разумная и тоже в крепость переезжает, соседями там будем…»
– Не покажешь мне, где у вас лавка-то? – Аринка обернулась к Ульяне. – Посмотреть хочется. У нас в селе не было; батюшка, ежели кому что надобно, привозил из города по заказу, да коробейники захаживали.
– Так и у нас раньше не было. Сотник устроил! – с явной гордостью похвалилась Ульяна. – Теперь не хуже чем в Турове – завсегда надобное купить можно. Я вот собиралась зайти сегодня – соли прикупить перед переездом да еще кое-что по мелочи. Из крепости-то не наездишься, а все с собой туда тоже не перевезешь – здесь у нас холопы остаются за хозяйством присматривать, пока урожай не убрали.
– Я тоже, может, чего пригляжу в хозяйство, собирались-то впопыхах, – оживилась Аринка.
– А что ж? Пойдем, конечно! – Видно было, что тут, на лисовиновском подворье, Ульяна чувствовала себя немного не в своей тарелке, ну и показать Ратное приезжей, о которой все село гудело, ей было лестно: то-то сплетницы обзавидуются.
Перед тем как уйти, Аринка остановила пробегавшую мимо холопку:
– Передай ключнице, что я с Ульяной в лавку схожу, вернусь скоро. Пусть сестренки мои не тревожатся, если что…
Девка только кивнула, а обе женщины вышли за ворота и не торопясь пошли по улице, продолжая вроде бы пустой, ни к чему не обязывающий разговор, после которого, однако, многие становятся подругами на всю жизнь.
– Так что там ты про кукол начала рассказывать?
– Ну как же: как сделал их Михайла да подарил Ельке, она с ними, почитай, и не расстается: постоянно возится, спать, говорят, с ними ложится, разве что в бане их не моет, боится – краска облезет.
– И что тут такого? Все девчонки с куклами играют, мои сестренки тоже…
– Э нет, тут другое дело – куколки-то те семью изображают, специально так сделаны, от старшей до самой маленькой. А Елька с теми куклами не расстается… Бабы-то как приметили это, так у колодца языками и заработали: понятно же, что неспроста это – детская душа чистая, безгрешная, вдруг да наворожит она в семью еще младенцев.
– Ой, и вправду! – От удивления Аринка даже остановилась. – Татьяна-то, невестка Корнея Агеича, в тягости. Видела я ее сегодня.
– И не только она, – многозначительно отозвалась Ульяна. – Листвяна тоже.
– Вот оно как… Значит, не забылась еще эта детская ворожба, помогает бабам. У нас-то в селе про нее, почитай, и не вспоминали, поп бы замучил укорами да епитимьями… а мне бабка моя сказывала… Ну так и дай бог им обеим здоровых младенцев.
Аринка с Ульяной одновременно перекрестились, переглянулись с улыбкой и пошли дальше.
Надо заметить, что с появлением в Ратном лавки жизнь завзятых сплетниц несколько затруднилась. Если раньше собирать новости можно было у колодцев, у церкви да на мостках, где белье стирали, то теперь к этим местам добавилась еще и лавка, возле которой даже по летнему времени, несмотря на страду, почти всегда было с кем от души почесать языком. Варвара, самая главная ратнинская сплетница, после ее открытия буквально разрывалась на части, ежедневно решая очень непростую задачу: куда пойти в первую очередь? Вопрос: «А надо ли идти?» – перед ней не стоял никогда. В тот день она угадала правильно. Во всяком случае, сначала она подумала именно так…
Далеко идти и не надо было: лавка, оказывается, располагалась совсем рядом с лисовиновской усадьбой, в бывшей избе Андрея – Ульяна мимоходом упомянула об этом, и у Аринки от одного этого, совсем пустякового вроде бы замечания потеплело на сердце. Хоть и не его уже это дом, но ведь она войдет туда, где был ЕГО родной очаг… словно благословения попросит. Может, когда-нибудь и доведется самой для него огонь развести? Дай-то бог…
Долго радоваться, впрочем, ей не пришлось: стоило им только подойти к распахнутым воротам, как Ульяна замедлила и без того небыстрый шаг, прервалась на полуслове и совсем уж было собралась поворачивать обратно, да Аринка придержала ее за рукав.
– Ты из-за этих, что ли? – кивнула она в сторону нескольких баб, которые что-то весьма оживленно обсуждали, стоя у входа в лавку, но, завидев их, замолчали и уставились во все глаза. – Кто-то из них тебя задевал, да?
– Да не то чтобы задевали, – неохотно ответила Ульяна. – Они все жены ратников, а Илья мой еще совсем недавно обозником был, так они никак привыкнуть не могут, что я им ровней стала. Ведь привяжутся сейчас… Варвару еще не ко времени принесло – уж она-то не смолчит.
– Ну если так уж считаться, то это они тебе не ровня. – Аринка скептически поджала губы, разглядывая уставившихся на них баб. – Ты повыше их будешь, твой муж – обозный старшина и наставник, и Лисовину крестный брат. Так что не робей – задевать меньше будут. А мне сворачивать и подавно нельзя: хочешь не хочешь, а придется сразу же показать, что не дам я себя в обиду, иначе заклюют. Ну да ладно, сейчас увидим, у кого язычок-то острее заточен.
«А Лисовинов-то здесь даже кумушки боятся, не спешат на нас с расспросами набрасываться. Совсем уж без внимания не оставят, конечно, ну так я чужих языков не боюсь, спасибо матушке-свекровушке. Нигде чужаков не любят, сразу стараются поставить на место. Меня-то уж и подавно после вчерашнего. Да и слухи про опекунство Андрея уже по всему селу разлетелись – сколько народу на нас по дороге в церковь пялилось. Интересно, которая из них первой начнет? Вряд ли самая умная. Самая нетерпеливая скорее».
– Едрена, Кирюха, матрена! И никак иначе! Нет, ты понял? В самый раз баба для Андрюхи! Я уж и надеяться перестал…
– Кхе! Я тоже… По этому бы случаю… А?
– А что? Можно! Даже нужно!
Дальше слушать стало уже неинтересно, да и ледяной холод в груди, оставшийся после «разговора», оттаять можно было только возле НЕГО.
И только тут до Аринки дошло, что она услышала.
«Господи! Что это они сказали-то? Что я Андрею подхожу… Корней Агеич вроде даже и обрадовался… Зря я на него так-то – ведь он за Андрея, похоже, переживает, потому и со мной возился – разбирался; иначе, пожалуй, просто бы все решил… Дочкой, говорит, будешь, коли сладится… Да я и сама для того, чтобы сладилось, что угодно сделать готова… А Андрей? Он-то там как? Да он же тоже извелся, поди! Корней Агеич ему на дворе велел ждать».
Хотя сердце все еще колотилось от пережитого и ноги были словно чужие, но Аринка собрала все оставшиеся силы и взяла себя в руки, перед тем как выйти на крыльцо хозяйской избы. Негоже Андрею даже намек дать на то, что ей довелось пережить в горнице наедине с двумя этими мужами – не надо ему того знать.
Андрей, как и было велено, стоял во дворе возле самого крыльца. Увидел Аринку – к ней подался. И в глазах тревога такая, что ей жутко на миг стало: ко всему он готов. Но это напряжение почти мгновенно сменилось облегчением.
«Видно, и он понимал – если что, мне оттуда и не выйти живой… Господи, что бы он тогда сделал? Похоже, и сам не знает. Ой, слава богу, что Аристарх-то понял все правильно».
И опять не за себя – за него испугалась, хоть уже и задним числом. И ей бы не помог, и сам бы пропал.
Шагнула к нему навстречу, улыбнулась, отвечая на вопрос в его глазах:
– Хозяин-то ваш… строгий, но добрый. Расспрашивал меня самолично… Ну так и понятно, мы-то люди чужие, незнакомые, да с Гринькой он, наверное, уже побеседовал. Спасибо тебе, и впрямь как родных нас здесь принимают. – Увидела, что совсем Андрей от этих ее слов успокоился, и перевела разговор на другое: – А как девчонки?
Андрей коротко глаза прикрыл.
– Спят уже? – догадалась Аринка. – Поладили они с Елюшкой?
Андрей кивнул, и в глазах словно солнце отразилось – такими яркими они стали.
«Господи, и они из-за этого решили, что ворожба на нем? Аристарх сказал – томный… Думают – из-за меня… ой, если бы и из-за меня тоже… ну хоть чуточку…»
Ноги все еще плохо держали Аринку – и неудивительно после пережитого-то в горнице, но рядом с ним это тяжелое и страшное воспоминание отступало, отпускало, и приходило ему на смену осознание того, что приняли ее. Приняли!!!
«Корней Агеич и Аристарх этот… а ведь не попа позвали разбираться – сами. И Аристарх… кто он? Ну что староста – понятно, Илья про него поминал, а все же? Ой, мамочка… ведь не просто друга и соратника позвал сотник Корней, а того, кто действительно МОГ понять про меня и про Ладу… И ведь он в самом деле УВИДЕЛ, что нет во мне ведовской силы… Вот оно – то, чего так испугался тогда Илья. Ну про это и спрашивать не надо, и упаси, Господи, кому-то дать понять, что догадалась о чем-то. Ладно, хватит об этом, неважно оно уже. Главное – Андрей… вот он, тут, рядышком. Здесь его мир, а значит, и я его приму таким, как есть, со всеми его законами и обычаями».
И вроде все уже сказано, но она медлила, не хотела уходить – уж больно хорошо ей рядом с ним было.
«Ну возьми меня за руку, да уведи куда-нибудь… просто побыть с тобой еще чуть-чуть…»
И Андрей не уходил, смотрел на нее… И как смотрел! Не отпускали ее эти глаза… Но сам и шага навстречу не сделал.
«Да что же это: и не отпускает, и не зовет… И… тоже молчит. Если бы сказать что-то хотел, я бы поняла – нет, просто смотрит».
Она чувствовала, что слишком долго медлит, уже и неприлично оно – так-то вот стоять, а сделать не могла ничего. И не хотела!
«Кто из нас кого заворожил-то?»
Вдруг что-то с грохотом покатилось по двору. Аринка вздрогнула и невольно взглянула в ту сторону, да и Андрей тоже обернулся. Оказалось, девка-холопка какая-то, споткнувшись, упала и выронила ведро, которое несла, оно и загромыхало. Аринке показалось – это потому, что их увидела, не иначе, оттого, должно быть, и споткнулась. А с чего бы тогда холопка эта, стоя на четвереньках, пялилась в их сторону с открытым ртом и вытаращенными глазами, но под взглядом Немого тут же побледнела, ойкнула и поспешно кинулась поднимать свое добро.
И вдруг с тихим ужасом поняла – не одна эта девка… во дворе же народу полно. И все на них смотрят, да как… Это что же, значит, они у всех на глазах так-то стоят незнамо сколько? Даже при воспоминании об этом у нее щеки огнем загорелись, хоть лицо платком закрывай да прочь беги. Только бабкина наука и выручила – справилась с собой, улыбнулась как ни в чем не бывало.
– Пойду я, Андрей, поздно уже…
Он тоже словно очнулся, кивнул ей в ответ. С тем и разошлись.
Если бы даже и не сказал вчера ничего Корней, оставил Аринку в неведении об ее дальнейшей судьбе, то сегодня по одному только обращению с ней холопов да приветливости прочих домочадцев все стало бы понятно. Но КАК при этом на нее смотрели! Еще бы – наверное, уже все слышали про их с Андреем вчерашние гляделки во дворе. Но ведь здесь-то он среди своих, а что же будет, когда и прочие узнают? В том, что узнают, и сомневаться не стоило, вчера уж, поди, постарались и обозники, и ратники, которые в походе были.
Что она не ошиблась, стало ясно сразу же, когда пошли в церковь. Хоть и много собралось народу – все домашние, уже знакомые отроки, Илья с семейством, Осьма – всех не перечислишь, и Аринка надеялась, что затеряется среди них, однако взгляды ратнинцев, встреченных ими на улице, безошибочно вылавливали именно ее и жадно ощупывали, она кожей их взгляды ощущала. Спасибо, с двух сторон братья Ленька с Гринькой были, да и Андрей тут же поблизости от них шел и, если ловил косой взгляд, брошенный в ее сторону, то так отвечал, что кое-кто и крестным знамением себя осенить норовил.
Да и свои тоже косились, хотя и исподтишка. Впрочем, свои больше с любопытством, кроме разве что Татьяны – невестки Корнея Агеича. Вот она явно отнеслась к новообретенным членам рода без восторга. Скрывала свою неприязнь, не смела, видно, свекру перечить, но такое Аринка всегда чувствовала. А вот мужа ее почему-то не было. Где он, интересно? Жена беременная, видно же, что трудно ей ходить – хоть и срок небольшой еще, а уже отекла вся, отяжелела. Листвяна-то тоже беременная, а будто летает.
Поймала себя на этой мысли и тоскливо вздохнула – сама-то судить не может, беременной так и не была, а ведь как мечтала родить Фоме сына! Бабка ей говорила, что рожать будет много и легко. Неужто ошибалась старуха? Нет, не могла! Уж это-то она точно знала и без ведовства – к ней за помощью все село тайком от попа бегало, особенно с женскими недугами. Почему же так и не родила? Неужто в Фоме дело было? Такое тоже случается, да ни один муж в том никогда не признается, даже самому себе.
В церковь пришли и все знакомые уже Аринке ратники с семьями. Благодарственный молебен по случаю удачного возвращения из похода, внезапно обернувшегося из торгового почти что воинским, грех было пропустить. А Аринка и за погибших родителей, и за прочих домашних еще раз хотела помолиться перед иконами, свечку за упокой поставить. К тому же здесь, в Ратном, в церкви не было отца Геронтия, которого она и раньше не жаловала, а уж теперь и вообще видеть не смогла бы. Хоть и стала, благодаря Михайле, несколько иначе глядеть на то, что он делал, но все равно не примирилась с этим, а потому радовалась, что теперь не придется каждый раз при входе в храм встречать неприятного попа. Вера-то Христова ей была близка и понятна – мать из книг церковных много читала, да и бабка не отвращала, наоборот, всегда говорила: вера Христова и есть Любовь, и Любовь эта миром правит. А церковь… что ж, церковь – это только люди…
Ратнинский пастырь – отец Михаил оказался совсем не похожим на тех, что довелось Аринке встречать раньше, хоть дома, хоть в Турове, где тоже приходилось каждое воскресенье ходить на службу, а раз в полгода – к исповеди. Да и Илья в дороге рассказывал, что отче человек достойный, ученый, а главное, его Михайла чтит как учителя. Аринка уже убедилась, что этому необычному отроку вполне можно доверять – в людях он разбирается так, что иному взрослому мужу недоступно.
Не то чтобы она так уж сразу доверием к батюшке прониклась, но почувствовала – искренен отец Михаил. Не по обязанности произносит заученные слова молитвы, а с душой и трепетом, все сказанное через свое сердце пропускает. И голос у него приятный, душевный, вот только сам он бледен, сух и немощен совсем – наверняка болен.
Впрочем, она и половины не слышала. Хоть и тесно было в церкви, но с того места, где она стояла, был виден Андрей. И хотя явно на него глядеть невместно было, но не могла удержаться, чтобы не покоситься в его сторону. И его взгляд на себе чувствовала, или это ей казалось только? Но только о том и могла думать, а потому почти и не заметила, как служба закончилась и все стали потихоньку расходиться.
Она и сама уже стала к выходу пробираться вслед за братьями и Андреем, да тут к ней Татьяна подошла и тихонько головой в сторону священника качнула:
– Отец Михаил тебя позвать велел… поговорить хочет. Мы тебя на улице подождем.
Аринка кивнула согласно и пошла к попу, досадуя про себя – не ко времени… Ей и вчерашней беседы хватило, отойти бы… Конечно, отец Михаил все равно захотел бы с новой прихожанкой поговорить, но она надеялась, что он не приметит ее сразу в толпе, дождется следующего прихода, но пастырь не стал откладывать в долгий ящик встречу. Аринка, грешным делом, думала, что и он привяжется к знакам Лады на вышивке, однако отец Михаил заговорил о другом:
– Слышал я уже, дочь моя, о беде, постигшей вас, – с искренним сочувствием сказал отец Михаил, когда Аринка, смиренно опустив глаза в пол, подошла к пастырю. – И молился уже о душах невинно убиенных рабов божьих. Перечисли мне их имена, данные при святом крещении, чтоб я в поминальник включил. Надеюсь, все они христианами были?
Аринка искренне поблагодарила, назвала имена родителей и домочадцев, погибших при налете, немало при этом удивившись – не ожидала, что здешний священник окажется столь заботливым и будет так печься о совершенно неизвестных ему людях, даже и не его прихожанах. Попросила только поминать отца ее, раба божьего Игната как воина. Бился он с татями оружно, при мече и щите и умер как воин.
Отец Михаил поглядел на нее удивленно и без одобрения, вздохнул:
– Ты, я вижу, дочь моя, убийство за доблесть почитаешь? Но ведь если бы он не поднял оружие, глядишь, столько невинных душ и не погибло бы. Тати грабить шли, бог дал бы, пощадили бы и твою матушку, и прочих ваших домашних… да и он бы сам, может, жив остался…
Аринка почувствовала, как при словах, которые уж никак не ожидала тут, в воинском поселении услышать, пусть и от попа, в душе у нее поднимается раздражение, но понимала – невместно спорить со священником, тем более в церкви, на людях, да и не докажет она ему ничего… Потому глаза спрятала, промолчала. А он продолжал:
– Да и сама не хочешь, вижу, в грехе человекоубийства раскаяться. Двоих ты убила, две души нераскаянные погибли.
Тут уже она не выдержала, хотя тоже ответила не так, как рвалось с языка:
– Защищалась я, отче. Один был убийцей моего отца, а второй… второй меня бы убить мог, кабы не опередила я его. Грех ли это?
– Грех! – убежденно сказал священник. – Убийцу отца твоего ты убила, когда он тебе самой уже не угрожал ничем, а мстить христианам не должно. Ибо сказано: «Мне отмщение, и аз воздам»! И тебе ли постичь промысел Божий? Вдруг да раскаялся бы убийца, душу свою спас? Ты же его этого лишила… А второго… Защищалась, говоришь? А не ты ли тех татей сама раздразнила своим непотребством?..
Ух, как Аринка разозлилась! И обидно стало до слез. Ну да ее поступок по достоинству только воины и могли оценить, а этот только подол задранный и увидел. Кабы не люди вокруг, она бы попу ответила. Но нельзя было, нельзя…
– Юдифь, чтобы голову своего врага добыть, и вовсе прелюбодеяние с ним совершила, и не считается то грехом…
– Так ты Юдифью себя возомнила? – поджал губы батюшка. – Гордыня…
– Даже в помыслах не было, – скромно потупилась Аринка, хоть внутри у нее все кипело от злости на этого святошу. – Но ее пример, отче, дал мне силы решиться на этот шаг.
– Сама не ведаешь, что говоришь! – Отец Михаил сурово покачал головой, но тему сменил. – Знаешь ли ты молитвы какие?
– Да, отче. – Аринка стала перечислять молитвы, какие заучила еще с матерью. Перечень был солидный, и отец Михаил явно подобрел. Но епитимью наложил – сколько-то поклонов отбить, молитв прочитать да поститься три дня. Аринка и не спорила.
Наконец она смогла выйти из церкви и даже дух перевела с облегчением – ну все, кажется… Поп ее разозлил своими нравоучениями и разочаровал. А она-то вначале понадеялась, что хоть тут священник окажется не похожим на ранее ею виденных, даже какое-то расположение к нему почувствовала. Но теперь он ей сразу отца Геронтия напомнил – видно, все они одинаковые. Конечно, чтобы не навлечь беду на себя и на всех вокруг, очиститься-то от пролитой крови надо было, раз больше не у кого, тут уж ничего не поделаешь. Но почему она должна еще и раскаиваться в убийстве татей, Аринка понять никак не могла. Хорошо, что церковь в Ратном, а они будут жить в крепости. Нечасто, должно быть, туда пастырь-то наведывается. Ну и слава богу! А молиться… молиться она и так сможет; Гринька сказал, часовенка там есть, да и священные книги и несколько икон уцелело из отчего дома, с собой привезены.
К счастью, едва выйдя из церкви, которая уже не казалась ей такой уютной и благостной из-за неприятного осадка от слов отца Михаила, первое, кого Аринка увидела на улице – Андрея и своих девчонок возле него. И сразу так легко и покойно на сердце стало, что сама себе удивилась. Впереди еще была дорога в Михайлов городок, там предстояла встреча с боярыней Анной Павловной, о которой ей братья все уши прожужжали, но почему-то теперь она была уверена – наладится их жизнь, ну не может не наладиться!
Ехать в крепость предстояло только после обеда, а из церкви они вернулись еще до полудня. Стешка с Фенькой переглянулись и наперебой затараторили:
– Арин, можно мы с Елькой пойдем поиграем?
– Ой, Аринка, а у Ельки та-акие куклы есть – мы таких никогда и не видели!
– Она нам вчера обещала показать, какие она наряды своим куклам сшила!
– Арин, а можно нам тоже будет таких сделать?
«Ну, раз про кукол заговорили, значит, и правда переживать меньше стали. И слава богу! Девчонки должны с куклами играть, иначе что это за женщины вырастут?»
– Ну если вас хозяйка позвала, то отказываться негоже. – Аринка обняла младших сестер, прижала к себе на миг, потрепала их по волосам. – Идите, играйте, только из усадьбы не уходите, нам скоро дальше ехать.
Обрадованные сестренки чмокнули ее – одна в щеку, другая чуть не в ухо, и убежали, продолжая что-то возбужденно щебетать про необыкновенных кукол и их наряды.
«Вот проныры, уже знают, где тут что есть! И не путаются ведь, вон как уверенно поскакали. Ну да ладно, Листвяна твердо сказала, что их здесь никто не обидит – после решения главы рода. Пусть играют. Наряды, наряды… Вытащить мне, что ли, из телеги какое-нибудь рукоделие да заняться, пока время есть? Там много чего переделывать придется, будут еще девчонкам лоскуты для кукол…»
Не успела, однако, Аринка дойти до телеги, как ее окликнул Илья. Он стоял в воротах лисовиновской усадьбы рядом с женой Ульяной – невысокой полноватой женщиной, которую она уже видела сегодня в церкви и еще там разглядела внимательно. Илья и сам ей понравился, и жена его была какой-то… основательной, что ли, надежной. Веяло от нее домашним уютом и теплом, хоть и заметно было, что жизнь бабоньке давалась нелегко: не старая еще, но лицо покрыто густой сетью морщин, на руках жилы выделяются – следы тяжелой работы, да и одежда не то чтобы небогатая, а совсем простая.
«Странно, Илья-то у Михаила обозный старшина – не последний человек. Но, видно, достаток в семье недавно появился, и Ульяна к нему еще привыкнуть не успела. Рубаха хоть и старая, но чистая… а платок новый, недавно куплен. И привески на груди тоже новые, да еще и христианские, с образками… Может, муж только вчера привез?»
На круглом добродушном лице жены обозного старшины сейчас откровенно читались неуверенность и смущение. Она оглядывалась вокруг, как будто впервые здесь оказалась, нервно теребила в руках концы нового платка и заметно жалась к мужу, который и сам-то не слишком свободно чувствовал себя на лисовиновском подворье.
«Значит, не только со мной – со всеми грозен сотник, раз даже ближние перед ним трепещут. Ладно Ульяна, но сам-то Илья крестным братом Михайле доводится, а как будто робеет. У батюшки-то на дворе и односельчане себя так не держали, а уж тем более те, кто своими считался».
– Ну что, Арина Игнатовна, говорят, поздравить тебя можно? Все Ратное от слухов бурлит: сотник Корней чужачку в род, почитай, принял.
Аринка, однако, ответила на шутливую подначку Ильи неожиданно серьезно:
– Да нет, дядька Илья, не принял, просто дал понять, что препятствий чинить не будет, а уж как оно дальше сложится – от меня самой зависит. Покажу себя достойной, тогда и о приеме в род разговор можно будет заводить. Только вот…
– Что – только? – не замедлил с вопросом старшина обозников.
– Понимаешь, дядька Илья, сомнение меня берет. Слов нет, быть принятой в род Лисовинов – честь немалая, но не хочу я, чтобы девчонки и про свой род, про родителей наших забывали! Вот и ломаю голову, как тут быть.
– А что тут думать? – удивилась молчавшая до сих пор Ульяна. – Испокон веков бабы из рода в род переходят, чего ж тут такого-то?
– Ну если только за этим дело стало, – понимающе усмехнулся Илья. – Да, а чего это ты одна по двору бродишь? Сестренки-то твои куда делись?
– К Ельке побежали – кукол каких-то смотреть.
– На них уж все село насмотрелось, – засмеялась Ульяна. – Ну да они того стоят: их Михайла измыслил да сам же и сделал: деревянные, внутри пустые, друг в друга вкладываются – ну прям семья целая. Сейчас похожие, попроще только, у нас в лавке стоят.
– В какой лавке?
– Так у нас недавно туровский купец Никифор, Михайле нашему родной дядька, лавку завел, его приказчик здесь распоряжается, – с гордостью, как будто лавка была его собственная, ответствовал Илья. – У нас хоть и не город, но все ж таки и не дыра глухая.
Ульяна дернула мужа за рукав рубахи, он на мгновение сбился, нахмурился, но потом кивнул жене:
– Да помню я, помню все… Арина, баба моя совсем меня извела: скажи ей да скажи, чем это таким козочки ваши, что я вчера на подворье привел, от всех прочих отличаются, да как за ними ухаживать, да чем кормить. Расскажи ты ей, Христа ради, а то ведь я сам от таких расспросов козлом заблею.
– Да уж, козы у нас редкие. Батюшка самолично их откуда-то издалека привез, сказывал, еле сговорил хозяина продать ему такое диво. Не будут они вам в тягость-то? Уход за ними особый и не требуется, да и ненадолго это – всего на несколько дней только, пока на новом месте не устроимся.
– Да что ты, какая там тягость. Я о другом думала – у нас в Ратном таких никогда не было, не загубить бы ненароком.
– Ладно, бабоньки, вы тут и без меня языки почешете, а мне недосуг – Корней поговорить о чем-то со мной хотел за обедом, а то уж ехать скоро, – с важным видом заявил Илья и скрылся за дверью избы.
«Ульяна-то вслед ему глядит хоть и с улыбкой, но видно же, что гордится мужем. Видать, есть за что. А про коз-то она, похоже, для начала разговора просто спросила – Илья еще в дороге присматривался, как дед Семен с ними управляется. Ну так знакомство с Ульяной и мне не вредно совсем, да и по сердцу оно. Сразу чувствуется – она баба разумная и тоже в крепость переезжает, соседями там будем…»
– Не покажешь мне, где у вас лавка-то? – Аринка обернулась к Ульяне. – Посмотреть хочется. У нас в селе не было; батюшка, ежели кому что надобно, привозил из города по заказу, да коробейники захаживали.
– Так и у нас раньше не было. Сотник устроил! – с явной гордостью похвалилась Ульяна. – Теперь не хуже чем в Турове – завсегда надобное купить можно. Я вот собиралась зайти сегодня – соли прикупить перед переездом да еще кое-что по мелочи. Из крепости-то не наездишься, а все с собой туда тоже не перевезешь – здесь у нас холопы остаются за хозяйством присматривать, пока урожай не убрали.
– Я тоже, может, чего пригляжу в хозяйство, собирались-то впопыхах, – оживилась Аринка.
– А что ж? Пойдем, конечно! – Видно было, что тут, на лисовиновском подворье, Ульяна чувствовала себя немного не в своей тарелке, ну и показать Ратное приезжей, о которой все село гудело, ей было лестно: то-то сплетницы обзавидуются.
Перед тем как уйти, Аринка остановила пробегавшую мимо холопку:
– Передай ключнице, что я с Ульяной в лавку схожу, вернусь скоро. Пусть сестренки мои не тревожатся, если что…
Девка только кивнула, а обе женщины вышли за ворота и не торопясь пошли по улице, продолжая вроде бы пустой, ни к чему не обязывающий разговор, после которого, однако, многие становятся подругами на всю жизнь.
– Так что там ты про кукол начала рассказывать?
– Ну как же: как сделал их Михайла да подарил Ельке, она с ними, почитай, и не расстается: постоянно возится, спать, говорят, с ними ложится, разве что в бане их не моет, боится – краска облезет.
– И что тут такого? Все девчонки с куклами играют, мои сестренки тоже…
– Э нет, тут другое дело – куколки-то те семью изображают, специально так сделаны, от старшей до самой маленькой. А Елька с теми куклами не расстается… Бабы-то как приметили это, так у колодца языками и заработали: понятно же, что неспроста это – детская душа чистая, безгрешная, вдруг да наворожит она в семью еще младенцев.
– Ой, и вправду! – От удивления Аринка даже остановилась. – Татьяна-то, невестка Корнея Агеича, в тягости. Видела я ее сегодня.
– И не только она, – многозначительно отозвалась Ульяна. – Листвяна тоже.
– Вот оно как… Значит, не забылась еще эта детская ворожба, помогает бабам. У нас-то в селе про нее, почитай, и не вспоминали, поп бы замучил укорами да епитимьями… а мне бабка моя сказывала… Ну так и дай бог им обеим здоровых младенцев.
Аринка с Ульяной одновременно перекрестились, переглянулись с улыбкой и пошли дальше.
Надо заметить, что с появлением в Ратном лавки жизнь завзятых сплетниц несколько затруднилась. Если раньше собирать новости можно было у колодцев, у церкви да на мостках, где белье стирали, то теперь к этим местам добавилась еще и лавка, возле которой даже по летнему времени, несмотря на страду, почти всегда было с кем от души почесать языком. Варвара, самая главная ратнинская сплетница, после ее открытия буквально разрывалась на части, ежедневно решая очень непростую задачу: куда пойти в первую очередь? Вопрос: «А надо ли идти?» – перед ней не стоял никогда. В тот день она угадала правильно. Во всяком случае, сначала она подумала именно так…
Далеко идти и не надо было: лавка, оказывается, располагалась совсем рядом с лисовиновской усадьбой, в бывшей избе Андрея – Ульяна мимоходом упомянула об этом, и у Аринки от одного этого, совсем пустякового вроде бы замечания потеплело на сердце. Хоть и не его уже это дом, но ведь она войдет туда, где был ЕГО родной очаг… словно благословения попросит. Может, когда-нибудь и доведется самой для него огонь развести? Дай-то бог…
Долго радоваться, впрочем, ей не пришлось: стоило им только подойти к распахнутым воротам, как Ульяна замедлила и без того небыстрый шаг, прервалась на полуслове и совсем уж было собралась поворачивать обратно, да Аринка придержала ее за рукав.
– Ты из-за этих, что ли? – кивнула она в сторону нескольких баб, которые что-то весьма оживленно обсуждали, стоя у входа в лавку, но, завидев их, замолчали и уставились во все глаза. – Кто-то из них тебя задевал, да?
– Да не то чтобы задевали, – неохотно ответила Ульяна. – Они все жены ратников, а Илья мой еще совсем недавно обозником был, так они никак привыкнуть не могут, что я им ровней стала. Ведь привяжутся сейчас… Варвару еще не ко времени принесло – уж она-то не смолчит.
– Ну если так уж считаться, то это они тебе не ровня. – Аринка скептически поджала губы, разглядывая уставившихся на них баб. – Ты повыше их будешь, твой муж – обозный старшина и наставник, и Лисовину крестный брат. Так что не робей – задевать меньше будут. А мне сворачивать и подавно нельзя: хочешь не хочешь, а придется сразу же показать, что не дам я себя в обиду, иначе заклюют. Ну да ладно, сейчас увидим, у кого язычок-то острее заточен.
«А Лисовинов-то здесь даже кумушки боятся, не спешат на нас с расспросами набрасываться. Совсем уж без внимания не оставят, конечно, ну так я чужих языков не боюсь, спасибо матушке-свекровушке. Нигде чужаков не любят, сразу стараются поставить на место. Меня-то уж и подавно после вчерашнего. Да и слухи про опекунство Андрея уже по всему селу разлетелись – сколько народу на нас по дороге в церковь пялилось. Интересно, которая из них первой начнет? Вряд ли самая умная. Самая нетерпеливая скорее».