Страница:
Мы остановились перед распределительным щитом охладительных систем, я посветил фотонным фонариком прямо в лицо молодому и говорю:
– Снимай. Снимай панель со щита! Э, да у тебя руки дрожат, дурень! Хотя с перепугу уже протрезвел вроде. Снял?.. Отойди теперь. Отойди в сторону, баран! И не вздумай сбежать или полюбому дурковать. Тут и останешься, понял?
Кажется, это лишнее. Он и так напуган до икоты. Покорно подал мне нужные инструменты, а потом изолирующую прокладку, которой я осторо-о-жненько обвязал хрупкое тельце контроллера. Так. Теперь можно сунуть лом в переплетение труб и хорошенько там пошуровать. Не знаю, может, эти импульсные, или мезонно-триггерные, движки – невесть какое сложное устройство, но охлаждение у них – полный примитив. «Шалаш», что и говорить!..
Я с удовольствием раскурочил несколько труб. Теперь при запуске двигателей по выходе из гипертоннеля охлаждение будет недостаточным. Пойдут сбои, о чем уже контроллеры импульсных движков сообщат пилотам в центральном посту. Пилоты, как я уже узнал, тоже не бог весть какие приверженцы железной дисциплины. Среди них есть даже какой-то зиймал-лец, а те – известные оболтусы. Младший даже ляпнул, что они к себе в головной пост девок таскают. Одно слово – «шалаш»!
Закончив дело, я вытер лоб и говорю:
– Вот что. Тебя как зовут, мил друг?
– Бе… Бе…
– Бебе? Забавное погоняло. Гм…
– Берзил, – выговорил парень, но мне уже больше понравилось вот это, расплывчатое, на бесформенную кляксу похожее: Бе-бе. Берзил? Ну какой ты Берзил, мальчик? Знавал я одного Берзила, которого казнили на Керре за попытку поднять бунт. Ему ввели препарат, многократно ускоряющий все биологические процессы. Обмен веществ. Его собственный организм сожрал сам себя, и он еще мог видеть, как таяло на костях мясо, лопались от сокращений мышцы, а кровь с дикой скоростью металась по сужающимся сосудам. Потом, к счастью для него, сердце – в буквальном смысле – развалилось, и он умер. Вот тот был Берзил! А ты, – глянул я на мальчишку, – Бебе и есть. Бебе!
– Ну ладно, – говорю, – пойдем-ка со мной. У себя в конуре тебе делать больше нечего. Твой напарник щас спит и приятные сны видит. Пошли?
– К-куда?
Я крепко пережал ему запястье:
– Со мной. В гости ко мне вот пойдешь. С хорошими людьми познакомлю. Ну что вылупился, а? В гости, говорю! Я же – пассажир. А ты думал, откуда я тут нарисовался-то, а?
Дальше был смех и грех. Нет, если в точной последовательности – грех и смех. Поднимаясь с технической палубы на тот уровень, где наша каюта, я все гадал, в каком виде сейчас Рэмон и каким я его обнаружу. Даже – оба Рэмона, ведь болтуна Класуса тоже могли обнаружить… Кто? Ну, теперь только любопытствующие Аколиты, потому что вся оставшаяся охрана корабля болталась у меня перед глазами, переступая на подгибающихся ножках. Бебе…
А вот и Рэм!.. Нет, у меня фантазия ничего себе. Но я не смог угадать, за каким занятием его застану.
Значит, зашли мы. Из моей сумки торчит вихляющийся кошачий хвост, и тут я вспомнил, что там, внутри, полно еды. Хотя, судя по бокам этой раздувшейся от жратвы твари – уже не так много. Когда я вытряхнул кота на пол, он даже на лапах не устоял, они так и поехали в разные стороны под тяжестью брюха. Облопался, скотина!.. Но оказалось, что он еще ничего по сравнению с собственным хозяином.
Я обнаружил Рэма в его собственном отсеке. Мальчишка даже панель входную задвинуть не удосужился, просвет остался. Я услышал какое-то пыхтение, потом стон. Честно скажу, тут у меня что-то внутри оборвалось. А ну как с ним что-то?..
Ввалился в отсек и вижу… ну да. Лежит на спине, стонет. Нет, с ним полный порядок, с раздолбаем! Жив-здоров! Нет. все-таки не зря мне понравился этот Рэмон, и недооценил я его, оставляя с этой девчонкой и отправившись разгребать его же неприятности в одиночку. Ну и ну! Ай да сукин сын!.. Аж ножками сучит от удовольствия. Он себе лежит, а голая девчонка скачет на нем и что-то там сладко так лепечет, по тонкой спине текут струйки влаги, плечи выгнула… Ай да Рэм! Я едва удержался от смеха, остановил было взгляд на аппетитной попке этой дамы с Зиймалля. А потом натянул на голову шлем с тонированным подшлемником, за которым не видно лица, и извлек нейтрино-шокер. Терпеливо встал себе у стены и наблюдаю – забавно смотреть на эти скачки. Ну, собственно, у них дело шло к естественному финалу. Движения девчонки убыстрились, она закинула руки за голову и прогнулась, работая ногами и бедрами… Под кожей проступили тонкие, выпуклые мускулы, она начала вскидывать, задирать подбородок, запрокидываясь назад. До этого момента Аня загораживала меня от Рэма. И в тот самый момент, когда она вскинула над собой руки, заломив запястья, а потом разом уронила их, вцепившись ногтями в бока и в грудь Рэмона, и испустила длинный крик, почти зарычала – вот тут-то мальчишка меня и увидел.
Глаза у него стали – не описать! Лица-то моего он не разобрал, а вот форма вполне даже понятная. И идентификационная бляха, знак принадлежности к охране, на груди красуется. Pэмон сначала задергал правой ногой, как будто пытался лягаться, а потом пустил в ход обе. Кажется, он даже попытался столкнуть с себя Аню. Но девочка, верно, вошла во вкус – она вовсю крутила бедрами, стонала все громче, а когтями вцепились в беднягу Рэма так, что у того красные полосы выступили на коже… Глаза у парня выпучились и стали водянистыми, как у кота, когда тот гадит по-большому. Счастье, что Аня издала последний стон и, раскинув руки, рухнула прямо на Рэма. Ноги у нее какие длинные, стройные… ничего себе ноги. Да и все остальное… Хороша. Хотя на мой взгляд – немного тонковата. Я люблю баб пофактурнее, чтобы было за что ухватить. Чтобы сиськой ударила – и сотрясение мозга или чего там в голове.
…Прямо у входа в отсек застыл изумленный Бебе. Выяснилось, что он не только трус, но и скромник записной. Аж пятнами пошел. Я ему говорю негромко:
– Ну что ты, голых людей никогда не видел, что ли, дурень? Дело молодое, нехитрое.
Рэмон дотянулся до покрывала, потащил его на себя и забормотал:
– Я… я ничего не нарушаю, гражданин… охранник…
Не стал я долго его мучить. Еще проболтается при этом дурачке Бебе и при Ане. Стянул шлем с головы и говорю:
– Спокойнее, Рэм. Все под контролем. Не дергайся. Однако ты молодчина. Вон как девчонку уработал, она, кажется, даже вырубилась. Не слышит нас, поди ж ты… Давай, натяни на себя что-нибудь, а мы ждем в каюте.
Вышел и бухнулся на сиденье, давясь от смеха. Бебе, кажется, не знал, что ему и подумать. Сначала на его глазах произвели… экзекуцию старшего напарника. Потом заставили принять участие в порче казенного имущества и введении в заблуждение экипажа. А теперь ткнули носом в сценку откровенно неприличного содержания. Так, кажется, это называется у кислых ханжей, у которых уже рыло набок своротило от брезгливости?..
Тут появился Рэмон. Одевался он явно второпях, иначе не стал бы снова напяливать на себя эту одежку Класуса – пиджак. Надо сказать, выглядел он сейчас довольно прилично: подобрался, сосредоточился, чтобы совсем уж мямлей не казаться. По-моему, он мне ну совершенно не доверял и решил, что я, наверно, уже сдал его местным «синим». Да и сам за компанию их мундир натянул. Он начал бубнить что-то о том, что кувыркание с бабой у него нервное напряжение хорошо снимает, это уж он не раз проверял. Я не дослушал и говорю ему с ходу, чтобы он лишнего не ляпнул:
– На Марсе нам организуют остановочку, там и выскочим. Правда, пилоты в центральном посту еще об этом не знают, ну да это их дело.
Рэмон смотрел на меня в упор, не моргая. Кажется, он еше просто не очухался после кувырков с этой Аней. Я слышал, после этого дела в мозги какое-то вещество вбрызгивается, действует, как наркотик. Ко всему спокойненько-спокойненько относишься, что ли. Так, верно, у Рэмона это вещество все мозги пропитало. Он вроде и на меня уставился, а вроде поверх куда-то. Или через меня, насквозь, как если бы я невидим был. Потом спросил:
– А это… кто?
– А это Бебе. Я теперь ему помогаю. Напарник, эге. Второй парень из патруля, знаешь ли, что-то себя плохо чувствует. Воздух тут такой… вентилируется плохо. Вон в климат-камере твоего кота и то лучше условия.
– Да уж конечно, лучше, – хрипло сказал Рэм и отвернулся, а у самого губы посерели. Не надо было эту климат-камеру в разговор вворачивать, он же ей как раз Класуса-то и ухайдокал. – Значит, Мрас какой-то?
– Не Мрас, а Марс. Планета перед Зиймаллем.
– А что это ты, Эрккин, так свободно при этом Бебе изъясняешься, – попытался съехидничать он. – Он у тебя доверенное лицо?
У Бебе рожа вся исцарапанная: это я его об решетку приголубил еще в помещении патруля. Вот Рэмон и сострил. Я на ладо ни браслет со встроенным код-блоком подбросил и говорю ему:
– Знаешь что, милый друг, зубоскалить будешь, когда мы с тобой соскочим с рейса благополучно. Хотя и тогда, я думаю… Ладно. Отдыхаем. У нас сколько времени, Бебе? Сколько нам еще до выхода из гипертоннеля в эту планетную систему осталось-то? Ты же должен знать.
– Три с половиной часа, – промямлил тот.
– Вот и отлично! Тогда мы с тобой покамест вернемся на пост, и я вместо старшого там побуду. К тому же оттуда до центрального поста рукой подать: в лифт – скок, два уровня – и уже на месте. Мало ли… Пошли, Бебе! Пошли!
Тут появилась Аня. На ней была только какая-то полупрозрачная накидка, в руке – бокал. Девица явно не обременена стыдливостью, сразу видно, что ей не приходилось бывать на окраине гвелльского поселения в сумерки. Иначе она свои прелести так не выставляла бы.
– Ну, вот видишь, Ромочка, как оно получилось, – улыбнулась эта чертовка и увидела меня. – Представляешь, дядя Гендаль, а он мне попытался травить, что, мол, сейчас на Аррантидо у золотой молодежи секс не в чести. Долго, дескать, и трудоемко. А модно вставить себе под черепную коробку наностимуляторы, этакие крошечные штуковины, напрямую взаимодействующие с мозговыми центрами, отвечающими за наслаждение. Прямо так заумно и выразился, представляешь, дядя Гендаль? Врубаешь эти стимуляторы и кончаешь. Я громко рыгнул и отвечаю:
– Да он вообще порядочный зануда, к тому же вы еще выпили, смотрю. Расслабляетесь по полной программе, мальчики и девочки? Да-а, Рэм! Ты его, Аня, не слушай. И еще, – говорю, – какое отношение Рэмон имеет к золотой молодежи? Летал бы он тогда на «шалашах», а? Так что можешь его еще разок трахнуть, девочка, он после этого, кажется, начинает отличаться от старой истерички, сидящей на живелловой[30] каше с добавками.
Аня фыркнула. Уходя, я почувствовал на себе буравящий взгляд Рэмона. Дитя дитем, а парень все-таки не такой слюнтяй, каким я его спервоначалу посчитал. Все-таки кровь, отцовская кровь! Вейтарволда я тоже помнил желторотым и слабым – на первый взгляд… Давно это было. А – как вчера!
Бебе оказался совершенно прав: ровно через три с половиной часа корпус нашего «шалаша» содрогнулся от короткого, но мощного толчка. Мелко завибрировали стены, упруго подпрыгнул под ногами пол. Бебе посмотрел на меня и сказал:
– Ну вот, дядя Гендаль, как я и говорил. Включились импульсные двигатели. Они же мезонно-триггерные. Вышли из гипертоннеля… да.
Выяснилось, что при нормальном раскладе тянуть на этих движках до Зиймалля – что-то около шести часов. Что не дотянем – это выяснилось уже на исходе четвертого часа, когда в нашем с Бебе помещении вспыхнул экран и на нем появилась преотвратная харя: маленькие глазки, утопающие в жировых складках, маленькие оттопыренные уши и толстый носище, похожий на свиной пятак. Харя разинула рот, и тотчас же выяснилось, что это сам командир корабля. Он заорал свирепо:
– Берзил, Краггер!.. (Значит, меня нынче зовут Краггер.) Отчего-то перегревается левый основной!.. Импульсный перегревается, говорю! А ремонтный отсек не отзывается. Пойдите, потормошите этих скотов! Опять, поди, в «мыску» дуются! Или – в домино. Проклятая зиймалльская игра!.. Она как эпидемия, хоть на карантин сажай ленивых паразитов! Ну, что уставились? Быстро, быстро к наладчикам! Или… вот что: ты же. Берзил, сам бывший наладчик. Может, ты и глянешь? А то мне так кажется, что они там все пьяные…
Я опустил на лицо подшлемник и показал Бебе знаками, чтобы он отвечал так, как у нас с ним уговорено. Не подвел бы!.. Но нет, отрапортовал четко и очень правдоподобно:
– Так я уже смотрел, капитан. Система охлаждения старая, амортизация, знаете ли… Там нужно заменить несколько узлов, тогда все будет в порядке.
Дряблое лицо капитана налилось кровью, и он принялся топать ногами, а еще визжать, как недорезанная свинья:
– Заменить?! Это ты мне говоришь?! Заменить… прямо тут, на ходу, когда мы уже прошли… то есть поравнялись… то есть на траверсе орбиты шестого… шестой планеты системы… идем к пятой[31], а дальше там – широкий астероидный пояс, самое опасное место в этой проклятой системе, а ты!.. А ты говоришь мнe, что нужно менять узлы?! Не на ходу же их менять в этой чертовой системе охлаждения! Ведь чуть что – и разнесет нас всех к свиньям, клянусь кишками Троллопа!..
Похоже, капитан тоже мой земляк. Я ему говорю тихонько так, чтобы по голосу не признал, да поубедительнее:
– А что ж вы, капитан, на Бебе кричите?
– На кого? – вытаращился он, а за спиной его мелькают испуганные лица. Ну и команду он себе подобрал! Я гну свое:
– Не кричите на Бебе. Он свое дело четко знает. А что до системы охлаждения, так это не его епархия уже. Он теперь в охране.
– Тормозить надо, капитан, – подхватил парнишка, – и на Марсе садиться, на той базе.
– На Марсе?! На то-о-о-оой базе-е? – окончательно рассвирепел тот. – Ты что ж, меня под трибунал подвести хочешь?.. Нас в прошлый раз там чуть не… – И пошел и пошел.
«Ну, – думаю, – это я хорошо сделал, что не обратился прямо к нему со своей, то есть с нашей, непоняткой. А то бы он мне помог, пожалуй, жирная морда! Одним трупом дело точно бы не ограничилось…»
Но чуть позже выяснилось, что и так НЕ ограничится.
«Ладно, – думаю. – Никуда этот капиташка не денется. Остановка, можно сказать, по требованию, и все правильно мы с Бебе рассчитали… Эк ты!.. Как я загнул: «мы с Бебе»! Этак я привыкну считать его с собой заодно, а вовсе не Рэмона».
Капитан тем временем убрался с экрана, и там возник другой тип – смуглый, по виду: ни рыба ни мясо, то есть не аррант и не гвелль. Зиймаллец натуральный, как есть. Я, говорит, штурман, проверьте системы охлаждения еще раз и доложите, и если там то, что вы предполагаете, видно, придется совершать вынужденную посадку на Марсе, хотя и не хотелось там без нужды лишний раз светиться.
– Ничего себе «без нужды»! – отвечаю. – Движки полетят, и тогда у нас точно никакой нужды больше не будет… посмертно-то.
Он посмотрел на меня печально – рожа небритая, опухшая, видно, не только охрана тут балуется «росой» – и сказал:
– Если так, то на базу садиться придется. В зиймалльскую-то атмосферу мы с такими движками не войдем, перегрев сильный будет, потому как плотная атмосфера… – И вообще какие-то «факторы» начал мне перечислять.
Не стали мы его с Бебе слушать и отправились на нижнюю, техническую палубу. Вот где дышать нечем! Жарища! Мы оттуда соскочили, как ощипанная птица с вертела, будь у нее такая возможность.
– Нет, – доложил Бебе штурману, – садиться нужно и чиниться на Марсе.
Тот вздохнул, глазки опустил и поплелся к центральному пульту управления.
«Внимание!.. Совершается экстренная посадка на Марс. Всем членам экипажа оставаться на своих рабочих местах в режиме готовности номер ррраз! Гражданам пассажирам и прочим сволочам просьба не беспокоиться: все, мол, идет по четко проработанному плану…»
Да-а-а-а!
Глава 7
– Снимай. Снимай панель со щита! Э, да у тебя руки дрожат, дурень! Хотя с перепугу уже протрезвел вроде. Снял?.. Отойди теперь. Отойди в сторону, баран! И не вздумай сбежать или полюбому дурковать. Тут и останешься, понял?
Кажется, это лишнее. Он и так напуган до икоты. Покорно подал мне нужные инструменты, а потом изолирующую прокладку, которой я осторо-о-жненько обвязал хрупкое тельце контроллера. Так. Теперь можно сунуть лом в переплетение труб и хорошенько там пошуровать. Не знаю, может, эти импульсные, или мезонно-триггерные, движки – невесть какое сложное устройство, но охлаждение у них – полный примитив. «Шалаш», что и говорить!..
Я с удовольствием раскурочил несколько труб. Теперь при запуске двигателей по выходе из гипертоннеля охлаждение будет недостаточным. Пойдут сбои, о чем уже контроллеры импульсных движков сообщат пилотам в центральном посту. Пилоты, как я уже узнал, тоже не бог весть какие приверженцы железной дисциплины. Среди них есть даже какой-то зиймал-лец, а те – известные оболтусы. Младший даже ляпнул, что они к себе в головной пост девок таскают. Одно слово – «шалаш»!
Закончив дело, я вытер лоб и говорю:
– Вот что. Тебя как зовут, мил друг?
– Бе… Бе…
– Бебе? Забавное погоняло. Гм…
– Берзил, – выговорил парень, но мне уже больше понравилось вот это, расплывчатое, на бесформенную кляксу похожее: Бе-бе. Берзил? Ну какой ты Берзил, мальчик? Знавал я одного Берзила, которого казнили на Керре за попытку поднять бунт. Ему ввели препарат, многократно ускоряющий все биологические процессы. Обмен веществ. Его собственный организм сожрал сам себя, и он еще мог видеть, как таяло на костях мясо, лопались от сокращений мышцы, а кровь с дикой скоростью металась по сужающимся сосудам. Потом, к счастью для него, сердце – в буквальном смысле – развалилось, и он умер. Вот тот был Берзил! А ты, – глянул я на мальчишку, – Бебе и есть. Бебе!
– Ну ладно, – говорю, – пойдем-ка со мной. У себя в конуре тебе делать больше нечего. Твой напарник щас спит и приятные сны видит. Пошли?
– К-куда?
Я крепко пережал ему запястье:
– Со мной. В гости ко мне вот пойдешь. С хорошими людьми познакомлю. Ну что вылупился, а? В гости, говорю! Я же – пассажир. А ты думал, откуда я тут нарисовался-то, а?
Дальше был смех и грех. Нет, если в точной последовательности – грех и смех. Поднимаясь с технической палубы на тот уровень, где наша каюта, я все гадал, в каком виде сейчас Рэмон и каким я его обнаружу. Даже – оба Рэмона, ведь болтуна Класуса тоже могли обнаружить… Кто? Ну, теперь только любопытствующие Аколиты, потому что вся оставшаяся охрана корабля болталась у меня перед глазами, переступая на подгибающихся ножках. Бебе…
А вот и Рэм!.. Нет, у меня фантазия ничего себе. Но я не смог угадать, за каким занятием его застану.
Значит, зашли мы. Из моей сумки торчит вихляющийся кошачий хвост, и тут я вспомнил, что там, внутри, полно еды. Хотя, судя по бокам этой раздувшейся от жратвы твари – уже не так много. Когда я вытряхнул кота на пол, он даже на лапах не устоял, они так и поехали в разные стороны под тяжестью брюха. Облопался, скотина!.. Но оказалось, что он еще ничего по сравнению с собственным хозяином.
Я обнаружил Рэма в его собственном отсеке. Мальчишка даже панель входную задвинуть не удосужился, просвет остался. Я услышал какое-то пыхтение, потом стон. Честно скажу, тут у меня что-то внутри оборвалось. А ну как с ним что-то?..
Ввалился в отсек и вижу… ну да. Лежит на спине, стонет. Нет, с ним полный порядок, с раздолбаем! Жив-здоров! Нет. все-таки не зря мне понравился этот Рэмон, и недооценил я его, оставляя с этой девчонкой и отправившись разгребать его же неприятности в одиночку. Ну и ну! Ай да сукин сын!.. Аж ножками сучит от удовольствия. Он себе лежит, а голая девчонка скачет на нем и что-то там сладко так лепечет, по тонкой спине текут струйки влаги, плечи выгнула… Ай да Рэм! Я едва удержался от смеха, остановил было взгляд на аппетитной попке этой дамы с Зиймалля. А потом натянул на голову шлем с тонированным подшлемником, за которым не видно лица, и извлек нейтрино-шокер. Терпеливо встал себе у стены и наблюдаю – забавно смотреть на эти скачки. Ну, собственно, у них дело шло к естественному финалу. Движения девчонки убыстрились, она закинула руки за голову и прогнулась, работая ногами и бедрами… Под кожей проступили тонкие, выпуклые мускулы, она начала вскидывать, задирать подбородок, запрокидываясь назад. До этого момента Аня загораживала меня от Рэма. И в тот самый момент, когда она вскинула над собой руки, заломив запястья, а потом разом уронила их, вцепившись ногтями в бока и в грудь Рэмона, и испустила длинный крик, почти зарычала – вот тут-то мальчишка меня и увидел.
Глаза у него стали – не описать! Лица-то моего он не разобрал, а вот форма вполне даже понятная. И идентификационная бляха, знак принадлежности к охране, на груди красуется. Pэмон сначала задергал правой ногой, как будто пытался лягаться, а потом пустил в ход обе. Кажется, он даже попытался столкнуть с себя Аню. Но девочка, верно, вошла во вкус – она вовсю крутила бедрами, стонала все громче, а когтями вцепились в беднягу Рэма так, что у того красные полосы выступили на коже… Глаза у парня выпучились и стали водянистыми, как у кота, когда тот гадит по-большому. Счастье, что Аня издала последний стон и, раскинув руки, рухнула прямо на Рэма. Ноги у нее какие длинные, стройные… ничего себе ноги. Да и все остальное… Хороша. Хотя на мой взгляд – немного тонковата. Я люблю баб пофактурнее, чтобы было за что ухватить. Чтобы сиськой ударила – и сотрясение мозга или чего там в голове.
…Прямо у входа в отсек застыл изумленный Бебе. Выяснилось, что он не только трус, но и скромник записной. Аж пятнами пошел. Я ему говорю негромко:
– Ну что ты, голых людей никогда не видел, что ли, дурень? Дело молодое, нехитрое.
Рэмон дотянулся до покрывала, потащил его на себя и забормотал:
– Я… я ничего не нарушаю, гражданин… охранник…
Не стал я долго его мучить. Еще проболтается при этом дурачке Бебе и при Ане. Стянул шлем с головы и говорю:
– Спокойнее, Рэм. Все под контролем. Не дергайся. Однако ты молодчина. Вон как девчонку уработал, она, кажется, даже вырубилась. Не слышит нас, поди ж ты… Давай, натяни на себя что-нибудь, а мы ждем в каюте.
Вышел и бухнулся на сиденье, давясь от смеха. Бебе, кажется, не знал, что ему и подумать. Сначала на его глазах произвели… экзекуцию старшего напарника. Потом заставили принять участие в порче казенного имущества и введении в заблуждение экипажа. А теперь ткнули носом в сценку откровенно неприличного содержания. Так, кажется, это называется у кислых ханжей, у которых уже рыло набок своротило от брезгливости?..
Тут появился Рэмон. Одевался он явно второпях, иначе не стал бы снова напяливать на себя эту одежку Класуса – пиджак. Надо сказать, выглядел он сейчас довольно прилично: подобрался, сосредоточился, чтобы совсем уж мямлей не казаться. По-моему, он мне ну совершенно не доверял и решил, что я, наверно, уже сдал его местным «синим». Да и сам за компанию их мундир натянул. Он начал бубнить что-то о том, что кувыркание с бабой у него нервное напряжение хорошо снимает, это уж он не раз проверял. Я не дослушал и говорю ему с ходу, чтобы он лишнего не ляпнул:
– На Марсе нам организуют остановочку, там и выскочим. Правда, пилоты в центральном посту еще об этом не знают, ну да это их дело.
Рэмон смотрел на меня в упор, не моргая. Кажется, он еше просто не очухался после кувырков с этой Аней. Я слышал, после этого дела в мозги какое-то вещество вбрызгивается, действует, как наркотик. Ко всему спокойненько-спокойненько относишься, что ли. Так, верно, у Рэмона это вещество все мозги пропитало. Он вроде и на меня уставился, а вроде поверх куда-то. Или через меня, насквозь, как если бы я невидим был. Потом спросил:
– А это… кто?
– А это Бебе. Я теперь ему помогаю. Напарник, эге. Второй парень из патруля, знаешь ли, что-то себя плохо чувствует. Воздух тут такой… вентилируется плохо. Вон в климат-камере твоего кота и то лучше условия.
– Да уж конечно, лучше, – хрипло сказал Рэм и отвернулся, а у самого губы посерели. Не надо было эту климат-камеру в разговор вворачивать, он же ей как раз Класуса-то и ухайдокал. – Значит, Мрас какой-то?
– Не Мрас, а Марс. Планета перед Зиймаллем.
– А что это ты, Эрккин, так свободно при этом Бебе изъясняешься, – попытался съехидничать он. – Он у тебя доверенное лицо?
У Бебе рожа вся исцарапанная: это я его об решетку приголубил еще в помещении патруля. Вот Рэмон и сострил. Я на ладо ни браслет со встроенным код-блоком подбросил и говорю ему:
– Знаешь что, милый друг, зубоскалить будешь, когда мы с тобой соскочим с рейса благополучно. Хотя и тогда, я думаю… Ладно. Отдыхаем. У нас сколько времени, Бебе? Сколько нам еще до выхода из гипертоннеля в эту планетную систему осталось-то? Ты же должен знать.
– Три с половиной часа, – промямлил тот.
– Вот и отлично! Тогда мы с тобой покамест вернемся на пост, и я вместо старшого там побуду. К тому же оттуда до центрального поста рукой подать: в лифт – скок, два уровня – и уже на месте. Мало ли… Пошли, Бебе! Пошли!
Тут появилась Аня. На ней была только какая-то полупрозрачная накидка, в руке – бокал. Девица явно не обременена стыдливостью, сразу видно, что ей не приходилось бывать на окраине гвелльского поселения в сумерки. Иначе она свои прелести так не выставляла бы.
– Ну, вот видишь, Ромочка, как оно получилось, – улыбнулась эта чертовка и увидела меня. – Представляешь, дядя Гендаль, а он мне попытался травить, что, мол, сейчас на Аррантидо у золотой молодежи секс не в чести. Долго, дескать, и трудоемко. А модно вставить себе под черепную коробку наностимуляторы, этакие крошечные штуковины, напрямую взаимодействующие с мозговыми центрами, отвечающими за наслаждение. Прямо так заумно и выразился, представляешь, дядя Гендаль? Врубаешь эти стимуляторы и кончаешь. Я громко рыгнул и отвечаю:
– Да он вообще порядочный зануда, к тому же вы еще выпили, смотрю. Расслабляетесь по полной программе, мальчики и девочки? Да-а, Рэм! Ты его, Аня, не слушай. И еще, – говорю, – какое отношение Рэмон имеет к золотой молодежи? Летал бы он тогда на «шалашах», а? Так что можешь его еще разок трахнуть, девочка, он после этого, кажется, начинает отличаться от старой истерички, сидящей на живелловой[30] каше с добавками.
Аня фыркнула. Уходя, я почувствовал на себе буравящий взгляд Рэмона. Дитя дитем, а парень все-таки не такой слюнтяй, каким я его спервоначалу посчитал. Все-таки кровь, отцовская кровь! Вейтарволда я тоже помнил желторотым и слабым – на первый взгляд… Давно это было. А – как вчера!
Бебе оказался совершенно прав: ровно через три с половиной часа корпус нашего «шалаша» содрогнулся от короткого, но мощного толчка. Мелко завибрировали стены, упруго подпрыгнул под ногами пол. Бебе посмотрел на меня и сказал:
– Ну вот, дядя Гендаль, как я и говорил. Включились импульсные двигатели. Они же мезонно-триггерные. Вышли из гипертоннеля… да.
Выяснилось, что при нормальном раскладе тянуть на этих движках до Зиймалля – что-то около шести часов. Что не дотянем – это выяснилось уже на исходе четвертого часа, когда в нашем с Бебе помещении вспыхнул экран и на нем появилась преотвратная харя: маленькие глазки, утопающие в жировых складках, маленькие оттопыренные уши и толстый носище, похожий на свиной пятак. Харя разинула рот, и тотчас же выяснилось, что это сам командир корабля. Он заорал свирепо:
– Берзил, Краггер!.. (Значит, меня нынче зовут Краггер.) Отчего-то перегревается левый основной!.. Импульсный перегревается, говорю! А ремонтный отсек не отзывается. Пойдите, потормошите этих скотов! Опять, поди, в «мыску» дуются! Или – в домино. Проклятая зиймалльская игра!.. Она как эпидемия, хоть на карантин сажай ленивых паразитов! Ну, что уставились? Быстро, быстро к наладчикам! Или… вот что: ты же. Берзил, сам бывший наладчик. Может, ты и глянешь? А то мне так кажется, что они там все пьяные…
Я опустил на лицо подшлемник и показал Бебе знаками, чтобы он отвечал так, как у нас с ним уговорено. Не подвел бы!.. Но нет, отрапортовал четко и очень правдоподобно:
– Так я уже смотрел, капитан. Система охлаждения старая, амортизация, знаете ли… Там нужно заменить несколько узлов, тогда все будет в порядке.
Дряблое лицо капитана налилось кровью, и он принялся топать ногами, а еще визжать, как недорезанная свинья:
– Заменить?! Это ты мне говоришь?! Заменить… прямо тут, на ходу, когда мы уже прошли… то есть поравнялись… то есть на траверсе орбиты шестого… шестой планеты системы… идем к пятой[31], а дальше там – широкий астероидный пояс, самое опасное место в этой проклятой системе, а ты!.. А ты говоришь мнe, что нужно менять узлы?! Не на ходу же их менять в этой чертовой системе охлаждения! Ведь чуть что – и разнесет нас всех к свиньям, клянусь кишками Троллопа!..
Похоже, капитан тоже мой земляк. Я ему говорю тихонько так, чтобы по голосу не признал, да поубедительнее:
– А что ж вы, капитан, на Бебе кричите?
– На кого? – вытаращился он, а за спиной его мелькают испуганные лица. Ну и команду он себе подобрал! Я гну свое:
– Не кричите на Бебе. Он свое дело четко знает. А что до системы охлаждения, так это не его епархия уже. Он теперь в охране.
– Тормозить надо, капитан, – подхватил парнишка, – и на Марсе садиться, на той базе.
– На Марсе?! На то-о-о-оой базе-е? – окончательно рассвирепел тот. – Ты что ж, меня под трибунал подвести хочешь?.. Нас в прошлый раз там чуть не… – И пошел и пошел.
«Ну, – думаю, – это я хорошо сделал, что не обратился прямо к нему со своей, то есть с нашей, непоняткой. А то бы он мне помог, пожалуй, жирная морда! Одним трупом дело точно бы не ограничилось…»
Но чуть позже выяснилось, что и так НЕ ограничится.
«Ладно, – думаю. – Никуда этот капиташка не денется. Остановка, можно сказать, по требованию, и все правильно мы с Бебе рассчитали… Эк ты!.. Как я загнул: «мы с Бебе»! Этак я привыкну считать его с собой заодно, а вовсе не Рэмона».
Капитан тем временем убрался с экрана, и там возник другой тип – смуглый, по виду: ни рыба ни мясо, то есть не аррант и не гвелль. Зиймаллец натуральный, как есть. Я, говорит, штурман, проверьте системы охлаждения еще раз и доложите, и если там то, что вы предполагаете, видно, придется совершать вынужденную посадку на Марсе, хотя и не хотелось там без нужды лишний раз светиться.
– Ничего себе «без нужды»! – отвечаю. – Движки полетят, и тогда у нас точно никакой нужды больше не будет… посмертно-то.
Он посмотрел на меня печально – рожа небритая, опухшая, видно, не только охрана тут балуется «росой» – и сказал:
– Если так, то на базу садиться придется. В зиймалльскую-то атмосферу мы с такими движками не войдем, перегрев сильный будет, потому как плотная атмосфера… – И вообще какие-то «факторы» начал мне перечислять.
Не стали мы его с Бебе слушать и отправились на нижнюю, техническую палубу. Вот где дышать нечем! Жарища! Мы оттуда соскочили, как ощипанная птица с вертела, будь у нее такая возможность.
– Нет, – доложил Бебе штурману, – садиться нужно и чиниться на Марсе.
Тот вздохнул, глазки опустил и поплелся к центральному пульту управления.
«Внимание!.. Совершается экстренная посадка на Марс. Всем членам экипажа оставаться на своих рабочих местах в режиме готовности номер ррраз! Гражданам пассажирам и прочим сволочам просьба не беспокоиться: все, мол, идет по четко проработанному плану…»
Да-а-а-а!
Глава 7
МАРСИАНСКИЕ СТРАДАНИЯ
Марс, периферия пятой территории Избавления (Зиймалля)
Космодром, где совершил посадку рейсовый лайнер с Гендалем Эрккином и Рэмоном Рраем на борту, прежде относился к марсианской военной базе аррантов. Раньше тут проводились разного рода эксперименты, в большинстве своем под грифом секретности. Впрочем, миролюбивые арранты быстро свернули испытания, потому что, собственно, воевать в этой планетной системе было не с кем; а если кто и выкристаллизовывался, то имеющегося у Содружества наличного арсенала вполне хватало, чтобы отстоять свою твердую позицию. Таким образом, марсианская военная база приобрела статус заброшенной. Незавидный статус, что и говорить, но база пустовала недолго. В самом скором времени ее облюбовали контрабандисты, торговцы оружием и ценностями такого широкого спектра, что он не укладывался в пятитомный прейскурант. Именно так и доложили Генеральному Эмиссару Зиймалль-ол-Дез, когда как-то раз он осведомился, отчего транспортное сообщение с соседней планетой столь оживленно, ведь там, кажется, никто не живет и не работает?..
Следует заметить, что в то время Генеральным Эмиссаром зиймалльских территорий Избавления был не кто иной, как ллерд Вейтарволд. Он никогда не отличался мягкосердечием и склонностью откладывать дело в долгий ящик. Так что немедленно – личным рескриптом Генерального Эмиссара – на Марс была откомандирована компетентная комиссия. Комиссии, для пущей авторитетности, было придано крупное соединение бойцов Высшего Надзора, размещенное на трех крейсерах. В процессе работы комиссии было уничтожено около полусотни кораблей контрабандистов, а с теми, кто попался, поступили согласно предписаниям ллерда Вейтарволда. А так как подавляющее большинство пойманных преступников (торговцев аррантским оружием и других милых и законопослушных граждан) было зиймалльцами, гвеллями и даже гассанами из звездной системы Вааз, то их не стали отправлять в Антарктический накопитель, на Керр или в иные места лишения свободы. Потому Гендаль Эрккин и не знал никого из этих марсианских страдальцев. Их просто уничтожили на месте.
Конечно, ничего из вышесказанного не было известно Рэмону Рраю, когда забарахливший «шалаш» с диагнозом, в котором даже сами члены экипажа до конца не разобрались, – опустился на космодром. Собственно, космодром – это громко сказано. На холмистой равнине, усеянной крупным красноватым песком и мелкими камнями, стояло несколько покосившихся ажурных башен высотой около семидесяти метров каждая. Башни располагались по окружности огромного эллипса площадью в несколько квадратных миль. Внутри эллипса виднелись какие-то громоздкие строения, разглядеть которые мешали тучи того же красноватого песка, который вздымал, просеивая сквозь свои сухие пальцы, ветер. Время от времени из пыльной завесы показывался то массивный угол, то мощная арка, то огромные слепые окна этих строений. Над изогнутыми крышами торчали скелеты радаров и антенн, облепленные какой-то зеленой мерзостью. По периметру зданий тянулись кабели и покосившиеся опорные колонны барража, между которыми то и дело проскакивали длинные оранжевые искры. Эти искры да два «вечных» аннигиляционных прожектора на уцелевших ажурных башнях – вот и все освещение бывшей военной базы аррантов.
Те же, кто время от времени появлялся здесь в настоящее время, в избыточном освещении и не нуждались…
«Шалаш» опустился на каменистое плато, вплотную к одному из заброшенных корпусов, и грунт глухо вздрогнул от сотрясения. Даже красные песчаные вихри, казалось, на некоторое время присмирели и затаились за грядой недалеких холмов Чтобы вскоре снова весело яростно обрушиться на звездолет, мерно раскачивающийся по уменьшающейся амплитуде на растопыренных коленчатых посадочных опорах. Рэмон Ррай наблюдал посадку на экране. Проследив за тем, как взвихрилось облако раскаленных частиц почвы, он раздраженно фыркнул:
– Посадочные опоры… дикость какая-то несообразная. Незапамятная древность! Неужели нельзя оборудовать эти «Леммы» гравиупорами, а не пользоваться этим механическим металлоломом? Впрочем, о чем это я? Переделывать «шалаши»?! Их самих давно пора отправить на свалку…
– Да ладно тебе бубнить, Рома, – осадила его Аня. – Какой-то ты нудный!.. Я пойду к себе в отсек. Посплю. Утомилась.
Она скрылась за переборкой. Вскоре в каюту вошел Эрккин. Он был все в том же мундире с синеватым металлическим блеском, с открытым шлемом на голове. В руках он держал сумку, в которой, как выяснилось, было два полных комплекта защитных скафандров. Собственно, скафандры мало чем отличались от комбинезонов охранников: разве что дополнительно имели миниатюрные аппараты для дыхания.
– Ладно, – сказал Пес, – нужно обстряпать выгрузку нашего э-э… клиента. Он у себя?
– Да. А ты что орешь-то? – почти грубо осведомился Рэмон. – Мы же тут не одни.
– Так твоя подружка, я так понял, спит.
– А ты откуда…
Рэмон не договорил и заглянул за переборку: Аня и в самом делe спала. Эрккин удовлетворенно кивнул, но потом из предосторожности все-таки тоже заглянул к ней и удостоверился, что она действительно спит. Гвелль особенно не стеснялся: ему уже привелось лицезреть соблазнительную пассажирку в нескольких пикантных ракурсах, так что он не терялся. После этого он расстелил на полу внушительный отрез черной ткани. В нее, как в кокон, запаковали уже начавший коченеть труп Рэмона Класуса. Руки у Ррая уже не дрожали, когда он держал своего невезучего тезку за ноги. Странное, слепо-равнодушное озлобление в этот момент овладело Рэмоном, и сейчас, вот в это отдельно взятое мгновение, он совершенно не думал, к каким последствиям может привести малейшее отклонение от избранного плана. Хотя, забегая вперед, следует признать, что даже если бы Рэмон Ррай был самым отчаянным и самым богато фантазирующим паникером, какого только видывали в мире, то и тогда бы он не сумел оценить масштаба ВСЕХ последствий. Даже десятой их доли.
Прежде чем вытащить черный «кокон» с телом в коридор звездолета, Эрккин долго стоял у самой дверной панели. Его крупные ноздри расширялись, глубоко и сильно втягивая воздух, словно он пытался таким образом оценить опасность, разлитую в пространстве. Рэмон же ждал, насторожив слух…
У слуха аррантов есть одна особенность: в моменты опасности они способны, мобилизовавшись и подключив дополнительные центры в мозгу, слышать то, что обычно ушами не улавливается… Проще говоря, в форс-мажорных обстоятельствах слуховой аппарат аррантов способен преобразовывать все виды излучения в звуковые волны. Примеры обильно приводит все тот же Табачников-Лодынский: в экстремальных ситуациях арранты «слышат» свет, радиацию, радиоволны приборов связи… На эту тему он написал большую и нудную монографию. Конечно, Рэмон Ррай не читал этого труда, как и не знал (до поры до времени) и самого ее автора…
Он стоял, замерев, и впитывал разнородные колебания пространства – упругий гул затихающих двигателей, хрупкую вибрацию стеклопластика, потрескивание, тупой давяший клин инфразвука от выключенного плазменного экрана. Глухой надсадный бубнеж где-то над головой, стук по корпусу, топот ног. Рэмон Ррай коротко выдохнул и произнес: – Ну, пора.
Черный «кокон» с телом Класуса на руках заговорщиков выплыл в коридор. За спинами Гендаля Эрккина и Рэмона замкнулась дверная панель. Тотчас же из отсека Ани послышался какой-то неясный шум, но это было вовсе не сонное дыхание. Вскоре показалась и сама девушка, и ее лицо было совсем не заспанным, а взгляд – острым, цепким и настороженным. Из ее рукава вынырнул какой-то продолговатый предмет с длинной прорезью в первой трети корпуса. Прорезь была обведена зеленоватым фосфоресцирующим сиянием, тут же располагалась сенсорная панель с двумя десятками клавиш. Аня приблизилась к багажному отделению, встроенному в стену, и, поманипулировав приборчиком, без труда открыла…
– Интересно, что тут у них, – выговорила она, пробегая тонкими проворными пальцами по сенсорной панели. – Так… платежная карта. Ого, «Зийлель клямотт», вторая степень, «золотая» полоса! Не менее трех тысяч инфо должно быть. Не хило! Интересно… так, Рэмон Ррай. Сколько тут?.. Карта нырнула в фосфоресцирующую прорезь, и через мгновение Аня удивленно вскинула брови:
Космодром, где совершил посадку рейсовый лайнер с Гендалем Эрккином и Рэмоном Рраем на борту, прежде относился к марсианской военной базе аррантов. Раньше тут проводились разного рода эксперименты, в большинстве своем под грифом секретности. Впрочем, миролюбивые арранты быстро свернули испытания, потому что, собственно, воевать в этой планетной системе было не с кем; а если кто и выкристаллизовывался, то имеющегося у Содружества наличного арсенала вполне хватало, чтобы отстоять свою твердую позицию. Таким образом, марсианская военная база приобрела статус заброшенной. Незавидный статус, что и говорить, но база пустовала недолго. В самом скором времени ее облюбовали контрабандисты, торговцы оружием и ценностями такого широкого спектра, что он не укладывался в пятитомный прейскурант. Именно так и доложили Генеральному Эмиссару Зиймалль-ол-Дез, когда как-то раз он осведомился, отчего транспортное сообщение с соседней планетой столь оживленно, ведь там, кажется, никто не живет и не работает?..
Следует заметить, что в то время Генеральным Эмиссаром зиймалльских территорий Избавления был не кто иной, как ллерд Вейтарволд. Он никогда не отличался мягкосердечием и склонностью откладывать дело в долгий ящик. Так что немедленно – личным рескриптом Генерального Эмиссара – на Марс была откомандирована компетентная комиссия. Комиссии, для пущей авторитетности, было придано крупное соединение бойцов Высшего Надзора, размещенное на трех крейсерах. В процессе работы комиссии было уничтожено около полусотни кораблей контрабандистов, а с теми, кто попался, поступили согласно предписаниям ллерда Вейтарволда. А так как подавляющее большинство пойманных преступников (торговцев аррантским оружием и других милых и законопослушных граждан) было зиймалльцами, гвеллями и даже гассанами из звездной системы Вааз, то их не стали отправлять в Антарктический накопитель, на Керр или в иные места лишения свободы. Потому Гендаль Эрккин и не знал никого из этих марсианских страдальцев. Их просто уничтожили на месте.
Конечно, ничего из вышесказанного не было известно Рэмону Рраю, когда забарахливший «шалаш» с диагнозом, в котором даже сами члены экипажа до конца не разобрались, – опустился на космодром. Собственно, космодром – это громко сказано. На холмистой равнине, усеянной крупным красноватым песком и мелкими камнями, стояло несколько покосившихся ажурных башен высотой около семидесяти метров каждая. Башни располагались по окружности огромного эллипса площадью в несколько квадратных миль. Внутри эллипса виднелись какие-то громоздкие строения, разглядеть которые мешали тучи того же красноватого песка, который вздымал, просеивая сквозь свои сухие пальцы, ветер. Время от времени из пыльной завесы показывался то массивный угол, то мощная арка, то огромные слепые окна этих строений. Над изогнутыми крышами торчали скелеты радаров и антенн, облепленные какой-то зеленой мерзостью. По периметру зданий тянулись кабели и покосившиеся опорные колонны барража, между которыми то и дело проскакивали длинные оранжевые искры. Эти искры да два «вечных» аннигиляционных прожектора на уцелевших ажурных башнях – вот и все освещение бывшей военной базы аррантов.
Те же, кто время от времени появлялся здесь в настоящее время, в избыточном освещении и не нуждались…
«Шалаш» опустился на каменистое плато, вплотную к одному из заброшенных корпусов, и грунт глухо вздрогнул от сотрясения. Даже красные песчаные вихри, казалось, на некоторое время присмирели и затаились за грядой недалеких холмов Чтобы вскоре снова весело яростно обрушиться на звездолет, мерно раскачивающийся по уменьшающейся амплитуде на растопыренных коленчатых посадочных опорах. Рэмон Ррай наблюдал посадку на экране. Проследив за тем, как взвихрилось облако раскаленных частиц почвы, он раздраженно фыркнул:
– Посадочные опоры… дикость какая-то несообразная. Незапамятная древность! Неужели нельзя оборудовать эти «Леммы» гравиупорами, а не пользоваться этим механическим металлоломом? Впрочем, о чем это я? Переделывать «шалаши»?! Их самих давно пора отправить на свалку…
– Да ладно тебе бубнить, Рома, – осадила его Аня. – Какой-то ты нудный!.. Я пойду к себе в отсек. Посплю. Утомилась.
Она скрылась за переборкой. Вскоре в каюту вошел Эрккин. Он был все в том же мундире с синеватым металлическим блеском, с открытым шлемом на голове. В руках он держал сумку, в которой, как выяснилось, было два полных комплекта защитных скафандров. Собственно, скафандры мало чем отличались от комбинезонов охранников: разве что дополнительно имели миниатюрные аппараты для дыхания.
– Ладно, – сказал Пес, – нужно обстряпать выгрузку нашего э-э… клиента. Он у себя?
– Да. А ты что орешь-то? – почти грубо осведомился Рэмон. – Мы же тут не одни.
– Так твоя подружка, я так понял, спит.
– А ты откуда…
Рэмон не договорил и заглянул за переборку: Аня и в самом делe спала. Эрккин удовлетворенно кивнул, но потом из предосторожности все-таки тоже заглянул к ней и удостоверился, что она действительно спит. Гвелль особенно не стеснялся: ему уже привелось лицезреть соблазнительную пассажирку в нескольких пикантных ракурсах, так что он не терялся. После этого он расстелил на полу внушительный отрез черной ткани. В нее, как в кокон, запаковали уже начавший коченеть труп Рэмона Класуса. Руки у Ррая уже не дрожали, когда он держал своего невезучего тезку за ноги. Странное, слепо-равнодушное озлобление в этот момент овладело Рэмоном, и сейчас, вот в это отдельно взятое мгновение, он совершенно не думал, к каким последствиям может привести малейшее отклонение от избранного плана. Хотя, забегая вперед, следует признать, что даже если бы Рэмон Ррай был самым отчаянным и самым богато фантазирующим паникером, какого только видывали в мире, то и тогда бы он не сумел оценить масштаба ВСЕХ последствий. Даже десятой их доли.
Прежде чем вытащить черный «кокон» с телом в коридор звездолета, Эрккин долго стоял у самой дверной панели. Его крупные ноздри расширялись, глубоко и сильно втягивая воздух, словно он пытался таким образом оценить опасность, разлитую в пространстве. Рэмон же ждал, насторожив слух…
У слуха аррантов есть одна особенность: в моменты опасности они способны, мобилизовавшись и подключив дополнительные центры в мозгу, слышать то, что обычно ушами не улавливается… Проще говоря, в форс-мажорных обстоятельствах слуховой аппарат аррантов способен преобразовывать все виды излучения в звуковые волны. Примеры обильно приводит все тот же Табачников-Лодынский: в экстремальных ситуациях арранты «слышат» свет, радиацию, радиоволны приборов связи… На эту тему он написал большую и нудную монографию. Конечно, Рэмон Ррай не читал этого труда, как и не знал (до поры до времени) и самого ее автора…
Он стоял, замерев, и впитывал разнородные колебания пространства – упругий гул затихающих двигателей, хрупкую вибрацию стеклопластика, потрескивание, тупой давяший клин инфразвука от выключенного плазменного экрана. Глухой надсадный бубнеж где-то над головой, стук по корпусу, топот ног. Рэмон Ррай коротко выдохнул и произнес: – Ну, пора.
Черный «кокон» с телом Класуса на руках заговорщиков выплыл в коридор. За спинами Гендаля Эрккина и Рэмона замкнулась дверная панель. Тотчас же из отсека Ани послышался какой-то неясный шум, но это было вовсе не сонное дыхание. Вскоре показалась и сама девушка, и ее лицо было совсем не заспанным, а взгляд – острым, цепким и настороженным. Из ее рукава вынырнул какой-то продолговатый предмет с длинной прорезью в первой трети корпуса. Прорезь была обведена зеленоватым фосфоресцирующим сиянием, тут же располагалась сенсорная панель с двумя десятками клавиш. Аня приблизилась к багажному отделению, встроенному в стену, и, поманипулировав приборчиком, без труда открыла…
– Интересно, что тут у них, – выговорила она, пробегая тонкими проворными пальцами по сенсорной панели. – Так… платежная карта. Ого, «Зийлель клямотт», вторая степень, «золотая» полоса! Не менее трех тысяч инфо должно быть. Не хило! Интересно… так, Рэмон Ррай. Сколько тут?.. Карта нырнула в фосфоресцирующую прорезь, и через мгновение Аня удивленно вскинула брови: