Страница:
– Ну, у нас тоже есть величественные постройки… – неопределенно сказал губернатор Лапшин. – Нет, конечно, я бывал в ОАЗИСах, видел Плывущий дворец Генерального Эмиссара. Понятно, что по сравнению с ним даже нью-йоркские небоскребы кажутся зубочистками. Но…
Асьоль даже привстала. Как и все аррантки, она была сентиментальна до крайности. Ее плоская грудь, напоминающая впадины лунных морей, бурно вздымалась. Она сказала со слезой в левом глазу:
– И вы говорите это о Плывущем дворце ллерда Зайверра, еще не видя Плывущих ГОРОДОВ! Ничего более величественного в Галактике не создано! Вы не видели этих совершенных творений аррантского гения, парящих над телом планеты и блюдущих чистоту ее природы!.. Когда я впервые приехала на Зиймалль, мне показалось так непривычно, так гнусно видеть, что люди копошатся в теле своей планеты, как черви, строят свои дома прямо на ней, словно муравьи!., А наши Плывущие!..
– Позвольте задать вопрос, – сказал вдруг с другого конца стола Гендаль Эрккин, и вежливость постановки самой фразы показалась тому же Рэмону Рраю убийственной.
– Да!
– А где вы жили до того, как создали антигравы? Ведь, кажется, на них все эти махины удерживаются в воздухе, эге?
Асьоль кашлянула с оттенком недоумения, черты точеного лица неуловимо поплыли, кончик носа чуть задрался:
– Что значит – ДО того, как изобрели антигравы? Не понимаю.
– Но ведь их когда-то не было? Ведь может же такое быть, что арранты не сразу доперли, как, значит, подступиться к этой вредной гравитации? Правильно? Ведь люди не умеют летать, как птицы. – Н-не поняла… – надменно сказала Асьоль. .
– Ей нужно дать почитать драму такого до-Избавленного писателя Островского, где героиня восклицает: «Отчего люди не летают как птицы?» – ехидно заметил неисправимый Табачников и, подмигнув губернатору, выпил рислинга.
– Наверно, вас все-таки правильно лишили выездной визы. Вы позволяете себе провокационные реплики.
– Товарищи, товарищи!.. Ну что же вы, в самом деле? – вмешалась супруга губернатора и встала, отчего ее могучий бюст тектонически сотрясся, а Гендаль Эрккин, известный любитель крупных форм, хитро ухмыльнулся Рраю. – Я все-таки считаю, что не время для споров. Наши народы уже спаялись в одну большую дружную семью. Арранты – старшие братья, мы, земляне – младшие, но мы не в обиде… и… Мы очень уважаем и чтим Аррантидо… – Еще бы, – вставил Табачников, – уже создаются секты аррантопоклонников, которые считают пришельцев богоизбранными и Пресветлыми. Течение это обещает вырасти в религию. Тут, кстати, неподалеку, в бывшем христианском храме, который при культе личности переделали в военный склад… а т-теперь там заседают эти почитатели богоподобных аррантов!..
– Ты, кажется, уже нажрался, Олег Павлович! – не выдержал губернатор. – Не пора ли тебе немного отдохнуть? Уберите от него водку и вон те две бутылки, прошу вас, товарищ Брызгалов. Спасибо.
– М-между прочим, они считают одним из своих священных мест… ик!.. Белую рощу. П-помнишь, Антон Иваныч? Я еще пытался сказать, что там… асахи… а меня поперли из канцелярии, а тот аррант, который приехал из ОАЗИСа, важный, как ацтекский бог Уицилопочтли… сказал, что я выжил… из… Очень у вас тут академично!!! – вдруг запротестовал он. – Давайте споем! Меня всегда убивало, что в аррантской культуре все уж очень пра… кра… прагматично! То, что у них, по сути, нет театра и изобразительных искусств… пре… прекрасно их характеризует! А литеру… литература?.. Они ж ничего не читают, потому что памятники письменности… все, все – в запасниках! Помнить прошлое – дурной тон!.. Наши кинофильмы они переименовали в «ксенофильмы», «ксенос» – чужой!.. Я… я люблю аррантскую культуру, но она слишком… слишком дидактична и любит поучать, как нужно жить… а еше больше – как жить не нужно!.. Толерантная, веротерпимая, милосердная, высокомерная… пи-рикрасная культура!..
– Так, довольно, – сказал губернатор. – Ирина, распорядись там, чтобы нашего гостя отвезли в гостиницу.
– Ну почему же, Иваныч? – запротестовал первый секретарь горкома КПИТ товарищ Брызгалов, который плотно общался с Гендалем Эрккином и быстро ослаб от умопомрачительных порций спиртного, которыми пользовал себя и окружающих прямодушный гвелль. – Ан… тоша! Почему же отвезти?.. Он все так забавно рассказывает. А вот Гена… – Он ткнул пальцем едва ли не в самое лицо Гендаля Эрккина, – вот он много интересного наплел… поведал!.. Я и не знал!.. Мужественные люди! Челюскинцы на льдине… Э-эх!..
– Так я и знал… – прошипел товарищ Лапшин. – Так я и знал, что напоретесь!.. Приличные люди, первые лица области, а туда же!.. Знали бы вы, как мне надоели эти ваши побеги от действительности!.. Товарищ Комаров, давай, вызывай охрану. Пусть помогут товарищам разъехаться на отдых.
– Если позволите, я товарища Табачникова сам доставлю, – сказал Рэмон Ррай, который как-то вдруг и сразу протрезвел. А виной тому было всего-навсего слово, одно слово, пророненное подвыпившим этнографом и знатоком аррантской культуры. Одно слово, но какое!..
Губернатор сразу сообразил, что если не давать попойке дальнейшего хода, то бретт-эмиссар Высшего Надзора избежит знакомства со многими особенностями местного быта, от которых ему лучше бы держаться подальше. Антонен Ы Лакхк выговорил на беглом аррантском:
– Что ж, пожалуй, так оно будет лучше. Пора заканчивать. И если вас не затруднит… Вам же работать в том числе и с товарищем Табачниковым, не так ли, господин бретт-эмиссар?
– Да, – уверенно ответил Рэмон, и у него даже закружилась голова, когда он вспомнил, КАКОЕ слово в устах ученого Табачникова разом прогнало хмель и сообщило мыслям мучительную ясность и отчетливость. – Да, мне еще работать с ним. Ведь нас поселили в одной гостинице? – Совершенно верно, в гостинице «Универсаль», аррантской постройки, лучшая гостиница в городе, отличные номера с минимумом стен и перекрытий, как это любите вы, уроженцы благословенного Аррантидо, – без запинки вымолвил Антон Иванович. – Желаю удачного отдыха.
Рэмон Ррай взял Табачникова под руку и, коротко попрощавшись со всеми, вышел из гостиной. За ними направился Эрккин… Им подали отличную машину, показавшуюся Рэмону очень смешной уже тем, что она ездила по земле. Двигатель не был бесшумным и забавно трещал, а водитель покачивал головой в такт поворотам. И одно слово, то самое, выпущенное среди сора из множества других слов Олега Павловича, необязательных и растрепанных, как весенние воробьи, – волновало сына ллерда Вейтарволда, Предвечного: АСАХИ… Он явственно и зримо нащупал под своими прикрытыми веками лицо отца. Его холодные глаза и саркастические складки властного рта, говорящего, как тогда, после воскрешения князя Гьелло-вера: «..Асахи – это понятие из огромного и древнего пласта знаний. Эзотерическое, нарочно затемненное и табуированное понятие. Есть мнение авторитетных богословов, что в древности нарочно уничтожили все сведения об «асахи» и смежных знаниях – вытравили, как вытравляют паразита, выжгли, как выжигают язву! Наверно, только в хранилищах Храма можно найти определенные данные о том, что такое асахи…»
И вот теперь – откуда, какой прихотью извилистой судьбы – то же слово проскользнуло в речи нетрезвого зиймалльского ученого…
Что он знает о ТОМ, из-за чего Рэмона Ррая изгнали с родной планеты, как инфицированного страшным вирусом? Случайно ли он упомянул ЭТО?..
…Что это за Белая роща?
В то же самое время Антон Иванович Лапшин в своем рабочем кабинете со смешанным чувством взирал на огромный плазменный экран, на котором появился представительный аррант в светло-голубом пеллии, с коротко остриженными желтыми волосами и до смешного узко поставленными глазами цвета морской волны. Тот самый. Ллерд Зайверр, Генеральный Эмиссар ОАЗИСа № 12. У него оказался суровый, раскатистый голос, когда он сказал:
– Здравствуй, милый. Ну, докладывай, если так.
Он выслушал несколько сумбурный рассказ Антонена Ы Лакхка и, лишь мгновение помедлив, произнес:
– Следить за каждым его шагом. Приставить лучших людей. Не трогать и пальцем!.. Всё!!!
Слабо флюоресцируя, экран потух. Губернатор сжал кулаки и, коротко выругавшись, вдруг со всего маху обрушил их на столешницу своего огромного рабочего стола. Упало и со слабым звуком раскололось надвое массивное пресс-папье в виде мраморной, с голубыми прожилками, ладони.
Глава 13
Асьоль даже привстала. Как и все аррантки, она была сентиментальна до крайности. Ее плоская грудь, напоминающая впадины лунных морей, бурно вздымалась. Она сказала со слезой в левом глазу:
– И вы говорите это о Плывущем дворце ллерда Зайверра, еще не видя Плывущих ГОРОДОВ! Ничего более величественного в Галактике не создано! Вы не видели этих совершенных творений аррантского гения, парящих над телом планеты и блюдущих чистоту ее природы!.. Когда я впервые приехала на Зиймалль, мне показалось так непривычно, так гнусно видеть, что люди копошатся в теле своей планеты, как черви, строят свои дома прямо на ней, словно муравьи!., А наши Плывущие!..
– Позвольте задать вопрос, – сказал вдруг с другого конца стола Гендаль Эрккин, и вежливость постановки самой фразы показалась тому же Рэмону Рраю убийственной.
– Да!
– А где вы жили до того, как создали антигравы? Ведь, кажется, на них все эти махины удерживаются в воздухе, эге?
Асьоль кашлянула с оттенком недоумения, черты точеного лица неуловимо поплыли, кончик носа чуть задрался:
– Что значит – ДО того, как изобрели антигравы? Не понимаю.
– Но ведь их когда-то не было? Ведь может же такое быть, что арранты не сразу доперли, как, значит, подступиться к этой вредной гравитации? Правильно? Ведь люди не умеют летать, как птицы. – Н-не поняла… – надменно сказала Асьоль. .
– Ей нужно дать почитать драму такого до-Избавленного писателя Островского, где героиня восклицает: «Отчего люди не летают как птицы?» – ехидно заметил неисправимый Табачников и, подмигнув губернатору, выпил рислинга.
– Наверно, вас все-таки правильно лишили выездной визы. Вы позволяете себе провокационные реплики.
– Товарищи, товарищи!.. Ну что же вы, в самом деле? – вмешалась супруга губернатора и встала, отчего ее могучий бюст тектонически сотрясся, а Гендаль Эрккин, известный любитель крупных форм, хитро ухмыльнулся Рраю. – Я все-таки считаю, что не время для споров. Наши народы уже спаялись в одну большую дружную семью. Арранты – старшие братья, мы, земляне – младшие, но мы не в обиде… и… Мы очень уважаем и чтим Аррантидо… – Еще бы, – вставил Табачников, – уже создаются секты аррантопоклонников, которые считают пришельцев богоизбранными и Пресветлыми. Течение это обещает вырасти в религию. Тут, кстати, неподалеку, в бывшем христианском храме, который при культе личности переделали в военный склад… а т-теперь там заседают эти почитатели богоподобных аррантов!..
– Ты, кажется, уже нажрался, Олег Павлович! – не выдержал губернатор. – Не пора ли тебе немного отдохнуть? Уберите от него водку и вон те две бутылки, прошу вас, товарищ Брызгалов. Спасибо.
– М-между прочим, они считают одним из своих священных мест… ик!.. Белую рощу. П-помнишь, Антон Иваныч? Я еще пытался сказать, что там… асахи… а меня поперли из канцелярии, а тот аррант, который приехал из ОАЗИСа, важный, как ацтекский бог Уицилопочтли… сказал, что я выжил… из… Очень у вас тут академично!!! – вдруг запротестовал он. – Давайте споем! Меня всегда убивало, что в аррантской культуре все уж очень пра… кра… прагматично! То, что у них, по сути, нет театра и изобразительных искусств… пре… прекрасно их характеризует! А литеру… литература?.. Они ж ничего не читают, потому что памятники письменности… все, все – в запасниках! Помнить прошлое – дурной тон!.. Наши кинофильмы они переименовали в «ксенофильмы», «ксенос» – чужой!.. Я… я люблю аррантскую культуру, но она слишком… слишком дидактична и любит поучать, как нужно жить… а еше больше – как жить не нужно!.. Толерантная, веротерпимая, милосердная, высокомерная… пи-рикрасная культура!..
– Так, довольно, – сказал губернатор. – Ирина, распорядись там, чтобы нашего гостя отвезли в гостиницу.
– Ну почему же, Иваныч? – запротестовал первый секретарь горкома КПИТ товарищ Брызгалов, который плотно общался с Гендалем Эрккином и быстро ослаб от умопомрачительных порций спиртного, которыми пользовал себя и окружающих прямодушный гвелль. – Ан… тоша! Почему же отвезти?.. Он все так забавно рассказывает. А вот Гена… – Он ткнул пальцем едва ли не в самое лицо Гендаля Эрккина, – вот он много интересного наплел… поведал!.. Я и не знал!.. Мужественные люди! Челюскинцы на льдине… Э-эх!..
– Так я и знал… – прошипел товарищ Лапшин. – Так я и знал, что напоретесь!.. Приличные люди, первые лица области, а туда же!.. Знали бы вы, как мне надоели эти ваши побеги от действительности!.. Товарищ Комаров, давай, вызывай охрану. Пусть помогут товарищам разъехаться на отдых.
– Если позволите, я товарища Табачникова сам доставлю, – сказал Рэмон Ррай, который как-то вдруг и сразу протрезвел. А виной тому было всего-навсего слово, одно слово, пророненное подвыпившим этнографом и знатоком аррантской культуры. Одно слово, но какое!..
Губернатор сразу сообразил, что если не давать попойке дальнейшего хода, то бретт-эмиссар Высшего Надзора избежит знакомства со многими особенностями местного быта, от которых ему лучше бы держаться подальше. Антонен Ы Лакхк выговорил на беглом аррантском:
– Что ж, пожалуй, так оно будет лучше. Пора заканчивать. И если вас не затруднит… Вам же работать в том числе и с товарищем Табачниковым, не так ли, господин бретт-эмиссар?
– Да, – уверенно ответил Рэмон, и у него даже закружилась голова, когда он вспомнил, КАКОЕ слово в устах ученого Табачникова разом прогнало хмель и сообщило мыслям мучительную ясность и отчетливость. – Да, мне еще работать с ним. Ведь нас поселили в одной гостинице? – Совершенно верно, в гостинице «Универсаль», аррантской постройки, лучшая гостиница в городе, отличные номера с минимумом стен и перекрытий, как это любите вы, уроженцы благословенного Аррантидо, – без запинки вымолвил Антон Иванович. – Желаю удачного отдыха.
Рэмон Ррай взял Табачникова под руку и, коротко попрощавшись со всеми, вышел из гостиной. За ними направился Эрккин… Им подали отличную машину, показавшуюся Рэмону очень смешной уже тем, что она ездила по земле. Двигатель не был бесшумным и забавно трещал, а водитель покачивал головой в такт поворотам. И одно слово, то самое, выпущенное среди сора из множества других слов Олега Павловича, необязательных и растрепанных, как весенние воробьи, – волновало сына ллерда Вейтарволда, Предвечного: АСАХИ… Он явственно и зримо нащупал под своими прикрытыми веками лицо отца. Его холодные глаза и саркастические складки властного рта, говорящего, как тогда, после воскрешения князя Гьелло-вера: «..Асахи – это понятие из огромного и древнего пласта знаний. Эзотерическое, нарочно затемненное и табуированное понятие. Есть мнение авторитетных богословов, что в древности нарочно уничтожили все сведения об «асахи» и смежных знаниях – вытравили, как вытравляют паразита, выжгли, как выжигают язву! Наверно, только в хранилищах Храма можно найти определенные данные о том, что такое асахи…»
И вот теперь – откуда, какой прихотью извилистой судьбы – то же слово проскользнуло в речи нетрезвого зиймалльского ученого…
Что он знает о ТОМ, из-за чего Рэмона Ррая изгнали с родной планеты, как инфицированного страшным вирусом? Случайно ли он упомянул ЭТО?..
…Что это за Белая роща?
В то же самое время Антон Иванович Лапшин в своем рабочем кабинете со смешанным чувством взирал на огромный плазменный экран, на котором появился представительный аррант в светло-голубом пеллии, с коротко остриженными желтыми волосами и до смешного узко поставленными глазами цвета морской волны. Тот самый. Ллерд Зайверр, Генеральный Эмиссар ОАЗИСа № 12. У него оказался суровый, раскатистый голос, когда он сказал:
– Здравствуй, милый. Ну, докладывай, если так.
Он выслушал несколько сумбурный рассказ Антонена Ы Лакхка и, лишь мгновение помедлив, произнес:
– Следить за каждым его шагом. Приставить лучших людей. Не трогать и пальцем!.. Всё!!!
Слабо флюоресцируя, экран потух. Губернатор сжал кулаки и, коротко выругавшись, вдруг со всего маху обрушил их на столешницу своего огромного рабочего стола. Упало и со слабым звуком раскололось надвое массивное пресс-папье в виде мраморной, с голубыми прожилками, ладони.
Глава 13
ПРЕДАНИЕ О ДАГГОНАХ
– Нет, не надо было норовить упасть, да еще так неудачно – носом в лужу. Нам совершенно необходимо поговорить, Олег Павлович. – Рэмон Ррай придержал экс-профессора Табачникова за локоть и чуть развернул, подкорректировав направление его движения. – Вас где поселили? В, двенадцатом номере? Меня во втором. Пройдемте лучше к вам, кажется, тут ближе по коридору.
– Что ж его так развезло? – риторически выдохнул Гендаль Эрккин. – Хотя они тут все веселые. Наши-то, гвелли, помрачнее будут, когда надерутся. А зачем он тебе сдался, Рэм? Может, пусть человек отдохнет, поспит? А то он вон какой бледный да тощий, еще субтильнее тебя, пожалуй. Дай-ка помогу… помогу, говорю, – что ты его подволакиваешь?
Соединенными усилиями молодого арранта и старого гвелля выдающийся ученый О.П.Табачников-Лодынский был препровожден в гостиничный номер. Здесь он растянулся прямо на полу. Гендаль Эрккин последовал его примеру, хотя вовсе не был пьян. Рэмон Ррай остался у дверей, не отпуская ручки рамка. Потом спросил отрывисто:
– Олег Павлович! Вы о чем тогда говорили?..
Вопрос был определенно не по существу: Олег Павлович говорил о сотне вешей, тогда как сам Рэмон Ррай держал в мозгу лишь одну-единственную. Табачников вытянул ноги, улегшись поудобнее, и отозвался:
– Мне кажется, что завтра будет жарко. Вы не находите, коллега?.. А что именно вы хотели бы узнать? Спрашивайте. Я с удовольствием вам отвечу. Я сведущ во многих областях знания, включая апокрифическое и эзотерическое… ик!.. и, таким образом, можно говорить о…
– Олег Павлович, что такое «асахи»?
– …говорить о существующей сфере познания, не ограничивая ее р-рамками, так сказать… Что? Простите… что вы скакали?
Олег Павлович Табачников медленно сел на полу. Его лицо чем-то походило на траченное молью белое шерстяное пальто.
– Почему вас интересует именно это? Вы… что… почему вы спросили меня о…
– Вы упомянули это понятие за столом у губернатора Лакхка, – заговорил Рэмон Ррай. – Примечательно, но впервые я услышал это слово тоже, можно сказать, за столом. Только на Аррантидо.
Табачников опустил голову и долго молчал, запустив пальцы правой руки в волосы и крепко уцепившись за них всей пятерней. Не поднимая глаз, он произнес:
– Если честно, не знаю, чего больше вызывает у меня ваш вопрос: радости или печали, страха или желания самому наконец разобраться до конца, что же это такое было с моими учебниками… и вообще… А в каком контексте я употребил это слово? Ну с чего это я вдруг?.. Да еще за столом у губернатора. Нет, я выпивши, но зачем же…
– Вы сказали что-то про Белую рощу и про то, что она считается священным местом у кого-то там… аррантопоклонников? – припомнил точное слово Рэмон Ррай. – Те, кто считает нас, аррантов… носителями какой-то высокой миссии, наверно. Хотя я мало что уяснил из ваших слов. Особенно после того, как услышал вот это: «асахи». А что такое Белая роща?
Тут уж Олег Павлович Табачников голову поднял, и глаза его вспыхнули тем огнем, какой, наверно, освещал путь фанатикам науки в дебрях Средневековья. Возможно, при отблесках того же священного огня их отправляли на костер и на плаху. Он подался вперед и, схватив за руку подступившего к нему Рэмона, заговорил:
– Вы ведь лицо, облеченное официальными полномочиями, посланец Аррантидо, и, быть может, способны достучаться до высших инстанций аррантской власти! Очень замкнутой и самодостаточной, не терпящей самоуправства и возражений. Я два раза бывал на вашей планете и даже однажды на Гвелльхаре, так что знаю, о чем говорю. Вы, я вижу, человек серьезный, и не будете спрашивать, как одна ученая дама: «Что это значит: до того, как изобрели антигравы? Они были всегда».
Рэмон Ррай не стал говорить, что он близок по этому вопросу к Асьоль. В самом деле, как может истинный аррант представить, что в его мире вообще когда-то могли обходиться без антигравов, следовательно, жить на поверхности планеты? Нонсенс, абсурд! Но Рэмон благоразумно не стал высказывать этих соображений Табачникову.
А тот все крепче сжимал пальцы на руке Рэмона:
– Честно говоря, с тех пор как я попал в немилость, мало кто относится к моим словам и предостережениям всерьез. Я не биолог, чтобы изучать Белую рощу, точнее, тот участок, на котором произошло сие загадочное происшествие. Они присылали следственные комиссии! Они на полном серьезе рассматривали возможность того, что мои ученики, Слава Нефедов и Дима Нестеров, могли так изуродовать того арранта, Ловилля… точнее, то, что от него… от него осталось! Простите… – Бегающие глаза почтенного ученого за стеклами очков несколько успокоились, их лихорадочный блеск сменился суровой отрешенностью. Табачников вынул из кармана носовой платок и стал комкать его во влажных пальцах. – Простите меня, Олег Павлович, но я не понял, какое отношение имеет Белая роща к моему вопросу? – сказал Рэмон Ррай с легким оттенком недоумения; и вдруг, почти против своей воли, воссоздал в мозгу совсем другую рощу, священную погребальную рощу на склоне храмовой горы, где должны были зарыть в землю князя Гьелловера, Предвечного. – Хорошо. Я расскажу. Это очень просто. Асахи – это человек с двумя душами. Нет. Я неверно выразился. Асахи – это существо с двумя душами, потому что оно, наверно, уже не может считаться человеком. Асахи бесконечно выше человека, и в то же самое время он намного слабее и уязвимее. В силу своей редкости, своей необычности. Я сознаю, что вы не понимаете меня. Но я объясню. Это жизненно важно и для меня самого, – Табачников говорил, то ускоряя темп своей речи, то, напротив, цедя по слову, так, словно он дорожил каждой буквой, каждым звуком, в него входящим. – Я долго пытался понять, КАК это возможно, – продолжал он, закрыв глаза и, наверно, говоря уже больше для себя самого, нежели для недоумевающих слушателей. – Наверно, это просто нужно видеть, а я никогда не видел ни одного живого асахи.
– Ни одного живого? С двумя душами? А вот я, кажется, видел, – прервал его Рэмон Ррай, который даже присел от волнения, захлестнувшего его. – Вот так было однажды, когда из Плывущего города Галиматтео на склон храмовой горы сошла похоронная процессия, которая участвовала в погребении князя Гьелловера…
По мере того как Рэмон Ррай излагал события памятного дня, Олег Павлович несколько раз вскакивал, не обращая внимания на особенности своей витиеватой по известной причине походки, пробегал по комнате туда и обратно, натыкаясь то на стены, то на торшер, то на ноги Гендаля Эрккина, который продолжал лежать на ковре и выглядеть совершенно безмятежным. Несколько раз Табачников воздевал к беленому потолку обе (трясущиеся) руки и патетически восклицал:
– Это же подумать только! Это надо же! Редчайший, красивейший обряд, и вдруг такой маргинальный финал!..
Даже тут Олег Павлович, экс-профессор Табачников, предпочитал избегать простых человеческих выражений…
Рэмон Ррай закончил. Табачников некоторые время постоял у стены, опершись на нее длинной гибкой спиной бывалого археолога, и наконец, покрутив в воздухе пальцем, изрек:
– Наконец-то и мне повезло!.. А ведь меня никто не хотел слушать, а один аррантский чиновник даже пригрозил Антарктическим накопителем за то, что якобы я сею панику и распространяю дезинформацию! А ведь люди погибли, да!.. То есть погиб, конечно, один человек, но только Славу Нефедова теперь… эх, да что говорить! Я его пару раз в психушке навещал.
– Значит, так, – заговорил вдруг Гендаль Эрккин, – ты яснее говори, Палыч. А то ты нам какие-то загадки всовываешь, – гадай потом, что ты хочешь нам втолковать-то.
– Значит, так, – машинально повторил Табачников, – я сейчас немного посплю, а потом, рано утром, мы с вами поедем в область, и я покажу все… чтобы вы собственными глазами увидели. А сейчас дайте мне немного коньяку для сна, и я, пожалуй, лягу. И вам пусть лучше спится. От того, что вы внесли покой в м-мою… душу. Душу, – повторил он еще раз и, приняв от расторопного Пса полный бокал коньяка, направился в сторону кровати и немедленно выпил.
Упал тут же, без звука и лишнего жеста. Эрккин прикрыл его одеялом, и вместе с Рэмоном они вышли из номера восвояси.
Через полчаса спали оба – безмятежным, почти детским сном, обещающим легкое решение всех мучительных вопросов прямо там, в светлом тоннеле сновидения. Рэмон не ожидал, что он сумеет заснуть так легко.
…Чего нельзя было сказать о губернаторе Антонене Ы Лакхке. После разговора с прямым начальством Антон Иванович никак не мог успокоиться, мерял шагами огромный рабочий кабинет и даже хотел сгоряча созвать всех ключевых управленцев своей администрации. Только вмешательство жены положило конец его хождениям. Он вернулся домой, явился в спальню и растянулся на супружеском ложе, уткнувшись носом во внушительное плечо сопящей супруги. Тревожные, серые и пронырливые, как мыши, мысли лезли отовсюду. Антон Иванович даже не мог определиться с тем, что тревожит его более остального. Он перевернулся с боку на бок раз и другой, предчувствия ворочались в нем, пересыпались, как монеты в свинье-копилке. Зачем прибыл бретт-эмиссар? Ведь ответ так и не получен, и дай бог и все его аррантские наместники, чтобы удалось эти ответы нащупать. И не только… Так почему эти двое, эмиссар и его спутник-гвелль, прибыли таким странным манером? Антон Иванович не был паникером, но сейчас, перевернувшись с боку на бок еще раз, обнаружил, что близок к панике больше, чем когда бы то ни было… Он весь взмок. Пот струился по лбу, выступал на груди, на боках, как у загнанной лошади. Между тем в спальне вовсе не было жарко. Антон Иванович завздыхал, скрестил руки на груди и попытался отвлечься от этого сопляка-арранта. Сопляка ли?.. Они так мастерски корректируют внешность… Всё! Довольно! Подумать о чем-нибудь другом… другом! И мысли губернатора неожиданно для него самого перекинулись к дочери. Ну вот. Еще лучше. Час от часу!.. Самая мысль о том, где может сейчас находиться эта непутевая, отозвалась в рыхлом теле губернатора дрожью, мелкой трусливой судорогой. Он подтянул ноги и рывком сел на кровати. Уф!..
Он посмотрел в сторону окна. Занавески слабо колыхались. Губернатор любил спать с приоткрытыми окнами. Антон Иванович потянул носом воздух, и в этот момент занавеска заполоскала под порывом ветра, вздулась пузырем, а потом опала, притянувшись к окну…
…и облепила чей-то силуэт. Несомненно, человеческой фигуры. Губернатор в первое мгновение даже не среагировал, он просто смотрел завороженно, как стекают складки темно-красной занавеси по невидимому телу. Всполошенный мозг Антона Ивановича даже не успел определиться с тем, стоит ли ему испугаться, растеряться или, напротив, мобилизовать все силы и внимание. Убедить себя в том, что – померещилось. Не успел…
– Ты что, Антоша? – прозвучал сбоку недовольный голос жены. Машинально Лапшин отвернул голову, и тотчас же на его подрагивающее плечо обрушилась тяжелая рука.
Рука супруги.
– Спи уж!..
Антон Иванович клацнул зубами и нырнул под одеяло. Когда наконец рискнул выглянуть и бросить один быстрый, мимолетный взгляд на занавесь, она была спокойна. Конечно же там никого не было и быть не могло. Померещилось – факт. Наскоро убедив себя в этом и прокляв свою нервозность, а также бретт-эмиссара Рэмона и еще Генерального, ллерда Зайверра, губернатор Антонен Ы Лакхк наконец забылся долгожданным сном.
Утро следующего дня выдалось великолепным. Солнце, еще не подозревая, какие пакости ему предстоит сегодня освещать, выкатилось на небосвод и принялось жарить с той истовой непосредственностью и усердием, с которым партийные работники типа товарища Брызгалова распекают на ковре своего проштрафившегося (не очень сильно) подчиненного. Жарко стало уже к десяти утра. Рэмон Ррай проснулся в прекрасном настроении и, упав с кровати, тут же припомнил, что накануне был чем-то огорчен. Если не сказать больше. Из-за стенки тянулся мощный храп Гендаля Эрккина. Рэмон поворочался на полу, застеленном мягким ковром, и поднялся. Ноги по щиколотки утопали в ворсе, нежном, как шерсть маленького котенка. Кстати… Из угла выпростался кот Мех и длинным воем возвестил о том, что ему уже пора жрать.
Рэмон подошел к высоченному, от пола до потолка, трюмо и внимательно оглядел себя. Лицо было чуть припухлым, в углах миндалевидных глаз проступили болезненные красноватые жилки, веки потемнели. Неизвестно почему, но Ррай остался доволен увиденным. Наверно, по той причине, что так он казался старше своих лет, а это больше соответствовало званию бретт-эмиссара, так неожиданно свалившемуся на его голову.
Рэмон вынул идентификационный знак Класуса и приготовился произвести развертку информационного блока, встроенного в прибор. Того, что его подслушают и подсмотрят, Рэмон не боялся. Еще накануне, ложась спать, он просканировал с помощью все того же лейгумма стены – на предмет прослушивающих и подсматривающих устройств. Он уже успел услышать, что у землян есть такая практика в отношении важных гостей, о которых они хотят собрать нужную информацию[47]. Никаких устройств он не обнаружил. Так что мог быть совершенно спокоен.
Рэмон склонился над злополучным личным прибором Класуса и пробежался по нему кончиками длинных, чуть подрагивающих пальцев.
Когда в комнату совершенно бесшумно и без стука вошел Гендаль Эрккин, то застал следующую картину.
Идентификатор лежал на полу у ног Рэмона. Тут же на полкомнаты развернулась прекрасная панорама местности, какая открывается примерно с полукилометра высоты. Как живые, проецировались речки, холмы, поросшие лесом, группки домов, разбегались в стороны серые ленты дорог. Панорама была рассечена на несколько прямоугольников светящимися зелеными линиями. Над голографической картой висела голова на мощных плечах и вещала: «Главное – найти доступный портал, обозначенный на местности оранжевой точкой, и проникнуть внутрь… Таким образом…»
– Это еще что? – осведомился Эрккин.
Ррай вздрогнул всем телом и обернулся. Голографическая голова глупо замигала на Гендаля веками, лишенными ресниц, а потом гаркнула:
– Рекогносцировка незнакомой местности, чрезвычайно насыщенной непредвиденными сложностями ландшафта, не должна прерываться!
– Рэм, ну у него и фразочки!.. – протянул Эрккин. – Ты, как я понял, решил узнать, с какой целью Класус прибыл в Избавленные земли двенадцатого ОАЗИСа?
– Более того, он должен был прибыть как раз сюда, в Средне-волжскую губернию, если я еще не говорил… – откликнулся Ррай. – Хорошенькие совпадения! Впрочем, нет ничего более закономерного, чем случайность. Кажется, ты меня и научил этой зауми, верно? Ну, так терпи. Только в следующий раз, когда входишь к облеченному полномочиями лицу, топай погромче и спрашивай, можно ли войти.
– Вживаешься в шкуру бретт-эмиссара? – скептически хмыкнул гвелль, и его низкий голос дал оттяжку в хрип. А изуродованная щека чуть потемнела от прихлынувшей крови. Нет, он вовсе не гневался. Напротив, был доволен тем, как держится Ррай перед предстоящими испытаниями.
А в том, что они будут, лично Гендаль Эрккин и не думал сомневаться.
– Вживаюсь, – пожал плечами Рэмон. – Ну, что я могу тебе сказать: если судить по карте, тут не так далеко ехать. Вот этот квадрат разметки – здесь расположено строение, которое, видимо, раньше было храмом одной из местных религий. Уменьшим масштаб!.. Храм Святого Дьоррья, – добавил он, читая вспыхнувшее у голографической проекции укрупнившегося храма название и всеми мыслимыми фонетическими способами уродуя имя Георгия Победоносца. – Небольшое такое здание. Насколько я понял, конечная цель – не сам храм, а какие-то подземные сооружения, имеющие к нему прямое отношение. А может, церковь рассматривается просто в качестве ориентира. Сейчас спросим у помощника. Кстати, – перебивая сам себя, понизил голос Рэмон Ррай, – на эти данные, которые мы сейчас начинаем просматривать, был наложен блок-код второго уровня. Почти высший уровень защиты, выше только у Предвечных!.. – воскликнул он, и его бледное лицо вспыхнуло желтоватым румянцем. – Если бы не мой лейгумм, ни за что не подобрал бы нужную комбинацию.
– Ты уже один раз подбирал… – проворчал Пес, – когда полез в блокированный ллердом Вейтарводдом канал межпланетной связи. Едва на части не развалился, нагадь на меня Троллоп…
Рэмон ничего не ответил. Он вернулся к занятию, от которого оторвал его приход Гендаля Эрккина. Лысая голоса помощника занудно распространялась: «Ориентировка на местности производится в точном соответствии с представленным трехмерным планом. Главная цель…»
– Что ж его так развезло? – риторически выдохнул Гендаль Эрккин. – Хотя они тут все веселые. Наши-то, гвелли, помрачнее будут, когда надерутся. А зачем он тебе сдался, Рэм? Может, пусть человек отдохнет, поспит? А то он вон какой бледный да тощий, еще субтильнее тебя, пожалуй. Дай-ка помогу… помогу, говорю, – что ты его подволакиваешь?
Соединенными усилиями молодого арранта и старого гвелля выдающийся ученый О.П.Табачников-Лодынский был препровожден в гостиничный номер. Здесь он растянулся прямо на полу. Гендаль Эрккин последовал его примеру, хотя вовсе не был пьян. Рэмон Ррай остался у дверей, не отпуская ручки рамка. Потом спросил отрывисто:
– Олег Павлович! Вы о чем тогда говорили?..
Вопрос был определенно не по существу: Олег Павлович говорил о сотне вешей, тогда как сам Рэмон Ррай держал в мозгу лишь одну-единственную. Табачников вытянул ноги, улегшись поудобнее, и отозвался:
– Мне кажется, что завтра будет жарко. Вы не находите, коллега?.. А что именно вы хотели бы узнать? Спрашивайте. Я с удовольствием вам отвечу. Я сведущ во многих областях знания, включая апокрифическое и эзотерическое… ик!.. и, таким образом, можно говорить о…
– Олег Павлович, что такое «асахи»?
– …говорить о существующей сфере познания, не ограничивая ее р-рамками, так сказать… Что? Простите… что вы скакали?
Олег Павлович Табачников медленно сел на полу. Его лицо чем-то походило на траченное молью белое шерстяное пальто.
– Почему вас интересует именно это? Вы… что… почему вы спросили меня о…
– Вы упомянули это понятие за столом у губернатора Лакхка, – заговорил Рэмон Ррай. – Примечательно, но впервые я услышал это слово тоже, можно сказать, за столом. Только на Аррантидо.
Табачников опустил голову и долго молчал, запустив пальцы правой руки в волосы и крепко уцепившись за них всей пятерней. Не поднимая глаз, он произнес:
– Если честно, не знаю, чего больше вызывает у меня ваш вопрос: радости или печали, страха или желания самому наконец разобраться до конца, что же это такое было с моими учебниками… и вообще… А в каком контексте я употребил это слово? Ну с чего это я вдруг?.. Да еще за столом у губернатора. Нет, я выпивши, но зачем же…
– Вы сказали что-то про Белую рощу и про то, что она считается священным местом у кого-то там… аррантопоклонников? – припомнил точное слово Рэмон Ррай. – Те, кто считает нас, аррантов… носителями какой-то высокой миссии, наверно. Хотя я мало что уяснил из ваших слов. Особенно после того, как услышал вот это: «асахи». А что такое Белая роща?
Тут уж Олег Павлович Табачников голову поднял, и глаза его вспыхнули тем огнем, какой, наверно, освещал путь фанатикам науки в дебрях Средневековья. Возможно, при отблесках того же священного огня их отправляли на костер и на плаху. Он подался вперед и, схватив за руку подступившего к нему Рэмона, заговорил:
– Вы ведь лицо, облеченное официальными полномочиями, посланец Аррантидо, и, быть может, способны достучаться до высших инстанций аррантской власти! Очень замкнутой и самодостаточной, не терпящей самоуправства и возражений. Я два раза бывал на вашей планете и даже однажды на Гвелльхаре, так что знаю, о чем говорю. Вы, я вижу, человек серьезный, и не будете спрашивать, как одна ученая дама: «Что это значит: до того, как изобрели антигравы? Они были всегда».
Рэмон Ррай не стал говорить, что он близок по этому вопросу к Асьоль. В самом деле, как может истинный аррант представить, что в его мире вообще когда-то могли обходиться без антигравов, следовательно, жить на поверхности планеты? Нонсенс, абсурд! Но Рэмон благоразумно не стал высказывать этих соображений Табачникову.
А тот все крепче сжимал пальцы на руке Рэмона:
– Честно говоря, с тех пор как я попал в немилость, мало кто относится к моим словам и предостережениям всерьез. Я не биолог, чтобы изучать Белую рощу, точнее, тот участок, на котором произошло сие загадочное происшествие. Они присылали следственные комиссии! Они на полном серьезе рассматривали возможность того, что мои ученики, Слава Нефедов и Дима Нестеров, могли так изуродовать того арранта, Ловилля… точнее, то, что от него… от него осталось! Простите… – Бегающие глаза почтенного ученого за стеклами очков несколько успокоились, их лихорадочный блеск сменился суровой отрешенностью. Табачников вынул из кармана носовой платок и стал комкать его во влажных пальцах. – Простите меня, Олег Павлович, но я не понял, какое отношение имеет Белая роща к моему вопросу? – сказал Рэмон Ррай с легким оттенком недоумения; и вдруг, почти против своей воли, воссоздал в мозгу совсем другую рощу, священную погребальную рощу на склоне храмовой горы, где должны были зарыть в землю князя Гьелловера, Предвечного. – Хорошо. Я расскажу. Это очень просто. Асахи – это человек с двумя душами. Нет. Я неверно выразился. Асахи – это существо с двумя душами, потому что оно, наверно, уже не может считаться человеком. Асахи бесконечно выше человека, и в то же самое время он намного слабее и уязвимее. В силу своей редкости, своей необычности. Я сознаю, что вы не понимаете меня. Но я объясню. Это жизненно важно и для меня самого, – Табачников говорил, то ускоряя темп своей речи, то, напротив, цедя по слову, так, словно он дорожил каждой буквой, каждым звуком, в него входящим. – Я долго пытался понять, КАК это возможно, – продолжал он, закрыв глаза и, наверно, говоря уже больше для себя самого, нежели для недоумевающих слушателей. – Наверно, это просто нужно видеть, а я никогда не видел ни одного живого асахи.
– Ни одного живого? С двумя душами? А вот я, кажется, видел, – прервал его Рэмон Ррай, который даже присел от волнения, захлестнувшего его. – Вот так было однажды, когда из Плывущего города Галиматтео на склон храмовой горы сошла похоронная процессия, которая участвовала в погребении князя Гьелловера…
По мере того как Рэмон Ррай излагал события памятного дня, Олег Павлович несколько раз вскакивал, не обращая внимания на особенности своей витиеватой по известной причине походки, пробегал по комнате туда и обратно, натыкаясь то на стены, то на торшер, то на ноги Гендаля Эрккина, который продолжал лежать на ковре и выглядеть совершенно безмятежным. Несколько раз Табачников воздевал к беленому потолку обе (трясущиеся) руки и патетически восклицал:
– Это же подумать только! Это надо же! Редчайший, красивейший обряд, и вдруг такой маргинальный финал!..
Даже тут Олег Павлович, экс-профессор Табачников, предпочитал избегать простых человеческих выражений…
Рэмон Ррай закончил. Табачников некоторые время постоял у стены, опершись на нее длинной гибкой спиной бывалого археолога, и наконец, покрутив в воздухе пальцем, изрек:
– Наконец-то и мне повезло!.. А ведь меня никто не хотел слушать, а один аррантский чиновник даже пригрозил Антарктическим накопителем за то, что якобы я сею панику и распространяю дезинформацию! А ведь люди погибли, да!.. То есть погиб, конечно, один человек, но только Славу Нефедова теперь… эх, да что говорить! Я его пару раз в психушке навещал.
– Значит, так, – заговорил вдруг Гендаль Эрккин, – ты яснее говори, Палыч. А то ты нам какие-то загадки всовываешь, – гадай потом, что ты хочешь нам втолковать-то.
– Значит, так, – машинально повторил Табачников, – я сейчас немного посплю, а потом, рано утром, мы с вами поедем в область, и я покажу все… чтобы вы собственными глазами увидели. А сейчас дайте мне немного коньяку для сна, и я, пожалуй, лягу. И вам пусть лучше спится. От того, что вы внесли покой в м-мою… душу. Душу, – повторил он еще раз и, приняв от расторопного Пса полный бокал коньяка, направился в сторону кровати и немедленно выпил.
Упал тут же, без звука и лишнего жеста. Эрккин прикрыл его одеялом, и вместе с Рэмоном они вышли из номера восвояси.
Через полчаса спали оба – безмятежным, почти детским сном, обещающим легкое решение всех мучительных вопросов прямо там, в светлом тоннеле сновидения. Рэмон не ожидал, что он сумеет заснуть так легко.
…Чего нельзя было сказать о губернаторе Антонене Ы Лакхке. После разговора с прямым начальством Антон Иванович никак не мог успокоиться, мерял шагами огромный рабочий кабинет и даже хотел сгоряча созвать всех ключевых управленцев своей администрации. Только вмешательство жены положило конец его хождениям. Он вернулся домой, явился в спальню и растянулся на супружеском ложе, уткнувшись носом во внушительное плечо сопящей супруги. Тревожные, серые и пронырливые, как мыши, мысли лезли отовсюду. Антон Иванович даже не мог определиться с тем, что тревожит его более остального. Он перевернулся с боку на бок раз и другой, предчувствия ворочались в нем, пересыпались, как монеты в свинье-копилке. Зачем прибыл бретт-эмиссар? Ведь ответ так и не получен, и дай бог и все его аррантские наместники, чтобы удалось эти ответы нащупать. И не только… Так почему эти двое, эмиссар и его спутник-гвелль, прибыли таким странным манером? Антон Иванович не был паникером, но сейчас, перевернувшись с боку на бок еще раз, обнаружил, что близок к панике больше, чем когда бы то ни было… Он весь взмок. Пот струился по лбу, выступал на груди, на боках, как у загнанной лошади. Между тем в спальне вовсе не было жарко. Антон Иванович завздыхал, скрестил руки на груди и попытался отвлечься от этого сопляка-арранта. Сопляка ли?.. Они так мастерски корректируют внешность… Всё! Довольно! Подумать о чем-нибудь другом… другом! И мысли губернатора неожиданно для него самого перекинулись к дочери. Ну вот. Еще лучше. Час от часу!.. Самая мысль о том, где может сейчас находиться эта непутевая, отозвалась в рыхлом теле губернатора дрожью, мелкой трусливой судорогой. Он подтянул ноги и рывком сел на кровати. Уф!..
Он посмотрел в сторону окна. Занавески слабо колыхались. Губернатор любил спать с приоткрытыми окнами. Антон Иванович потянул носом воздух, и в этот момент занавеска заполоскала под порывом ветра, вздулась пузырем, а потом опала, притянувшись к окну…
…и облепила чей-то силуэт. Несомненно, человеческой фигуры. Губернатор в первое мгновение даже не среагировал, он просто смотрел завороженно, как стекают складки темно-красной занавеси по невидимому телу. Всполошенный мозг Антона Ивановича даже не успел определиться с тем, стоит ли ему испугаться, растеряться или, напротив, мобилизовать все силы и внимание. Убедить себя в том, что – померещилось. Не успел…
– Ты что, Антоша? – прозвучал сбоку недовольный голос жены. Машинально Лапшин отвернул голову, и тотчас же на его подрагивающее плечо обрушилась тяжелая рука.
Рука супруги.
– Спи уж!..
Антон Иванович клацнул зубами и нырнул под одеяло. Когда наконец рискнул выглянуть и бросить один быстрый, мимолетный взгляд на занавесь, она была спокойна. Конечно же там никого не было и быть не могло. Померещилось – факт. Наскоро убедив себя в этом и прокляв свою нервозность, а также бретт-эмиссара Рэмона и еще Генерального, ллерда Зайверра, губернатор Антонен Ы Лакхк наконец забылся долгожданным сном.
Утро следующего дня выдалось великолепным. Солнце, еще не подозревая, какие пакости ему предстоит сегодня освещать, выкатилось на небосвод и принялось жарить с той истовой непосредственностью и усердием, с которым партийные работники типа товарища Брызгалова распекают на ковре своего проштрафившегося (не очень сильно) подчиненного. Жарко стало уже к десяти утра. Рэмон Ррай проснулся в прекрасном настроении и, упав с кровати, тут же припомнил, что накануне был чем-то огорчен. Если не сказать больше. Из-за стенки тянулся мощный храп Гендаля Эрккина. Рэмон поворочался на полу, застеленном мягким ковром, и поднялся. Ноги по щиколотки утопали в ворсе, нежном, как шерсть маленького котенка. Кстати… Из угла выпростался кот Мех и длинным воем возвестил о том, что ему уже пора жрать.
Рэмон подошел к высоченному, от пола до потолка, трюмо и внимательно оглядел себя. Лицо было чуть припухлым, в углах миндалевидных глаз проступили болезненные красноватые жилки, веки потемнели. Неизвестно почему, но Ррай остался доволен увиденным. Наверно, по той причине, что так он казался старше своих лет, а это больше соответствовало званию бретт-эмиссара, так неожиданно свалившемуся на его голову.
Рэмон вынул идентификационный знак Класуса и приготовился произвести развертку информационного блока, встроенного в прибор. Того, что его подслушают и подсмотрят, Рэмон не боялся. Еще накануне, ложась спать, он просканировал с помощью все того же лейгумма стены – на предмет прослушивающих и подсматривающих устройств. Он уже успел услышать, что у землян есть такая практика в отношении важных гостей, о которых они хотят собрать нужную информацию[47]. Никаких устройств он не обнаружил. Так что мог быть совершенно спокоен.
Рэмон склонился над злополучным личным прибором Класуса и пробежался по нему кончиками длинных, чуть подрагивающих пальцев.
Когда в комнату совершенно бесшумно и без стука вошел Гендаль Эрккин, то застал следующую картину.
Идентификатор лежал на полу у ног Рэмона. Тут же на полкомнаты развернулась прекрасная панорама местности, какая открывается примерно с полукилометра высоты. Как живые, проецировались речки, холмы, поросшие лесом, группки домов, разбегались в стороны серые ленты дорог. Панорама была рассечена на несколько прямоугольников светящимися зелеными линиями. Над голографической картой висела голова на мощных плечах и вещала: «Главное – найти доступный портал, обозначенный на местности оранжевой точкой, и проникнуть внутрь… Таким образом…»
– Это еще что? – осведомился Эрккин.
Ррай вздрогнул всем телом и обернулся. Голографическая голова глупо замигала на Гендаля веками, лишенными ресниц, а потом гаркнула:
– Рекогносцировка незнакомой местности, чрезвычайно насыщенной непредвиденными сложностями ландшафта, не должна прерываться!
– Рэм, ну у него и фразочки!.. – протянул Эрккин. – Ты, как я понял, решил узнать, с какой целью Класус прибыл в Избавленные земли двенадцатого ОАЗИСа?
– Более того, он должен был прибыть как раз сюда, в Средне-волжскую губернию, если я еще не говорил… – откликнулся Ррай. – Хорошенькие совпадения! Впрочем, нет ничего более закономерного, чем случайность. Кажется, ты меня и научил этой зауми, верно? Ну, так терпи. Только в следующий раз, когда входишь к облеченному полномочиями лицу, топай погромче и спрашивай, можно ли войти.
– Вживаешься в шкуру бретт-эмиссара? – скептически хмыкнул гвелль, и его низкий голос дал оттяжку в хрип. А изуродованная щека чуть потемнела от прихлынувшей крови. Нет, он вовсе не гневался. Напротив, был доволен тем, как держится Ррай перед предстоящими испытаниями.
А в том, что они будут, лично Гендаль Эрккин и не думал сомневаться.
– Вживаюсь, – пожал плечами Рэмон. – Ну, что я могу тебе сказать: если судить по карте, тут не так далеко ехать. Вот этот квадрат разметки – здесь расположено строение, которое, видимо, раньше было храмом одной из местных религий. Уменьшим масштаб!.. Храм Святого Дьоррья, – добавил он, читая вспыхнувшее у голографической проекции укрупнившегося храма название и всеми мыслимыми фонетическими способами уродуя имя Георгия Победоносца. – Небольшое такое здание. Насколько я понял, конечная цель – не сам храм, а какие-то подземные сооружения, имеющие к нему прямое отношение. А может, церковь рассматривается просто в качестве ориентира. Сейчас спросим у помощника. Кстати, – перебивая сам себя, понизил голос Рэмон Ррай, – на эти данные, которые мы сейчас начинаем просматривать, был наложен блок-код второго уровня. Почти высший уровень защиты, выше только у Предвечных!.. – воскликнул он, и его бледное лицо вспыхнуло желтоватым румянцем. – Если бы не мой лейгумм, ни за что не подобрал бы нужную комбинацию.
– Ты уже один раз подбирал… – проворчал Пес, – когда полез в блокированный ллердом Вейтарводдом канал межпланетной связи. Едва на части не развалился, нагадь на меня Троллоп…
Рэмон ничего не ответил. Он вернулся к занятию, от которого оторвал его приход Гендаля Эрккина. Лысая голоса помощника занудно распространялась: «Ориентировка на местности производится в точном соответствии с представленным трехмерным планом. Главная цель…»