Страница:
– А все очень просто. Тут-то как раз все просто, проще некуда. У тебя, мой дорогой, имеется с собой простой такой маячок, о существовании которого ты даже не знаешь. Этот милый приборчик передает мне полную информацию о тебе: что говоришь, что слышишь, волнуешься или спокоен как слон, какое у тебя содержание алкоголя в крови и сахара в моче… в общем, картина достаточно полная. Единственный недостаток – с помощью этого маячка я не могу видеть то, что видишь ты. Для этого нужно одно из двух: либо ты узнаешь о существовании приборчика, что строго-настрого запрещено Глэббом, и направляешь встроенный видоискатель в нужном мне направлении, либо… следует встраивать второй маячок непосредственно в хрусталик глаза.
– Моего глаза?
– Ну не моего же! Мои глаза сообщают мне все, что видят, безо всякого маячка.
– Да мои, собственно, тоже, – растерянно выговорил Евгений. – Так… кажется, я слышу какие-то звуки.
– Звуки погони, мой милый, – сказала Сильвия, – а по ночной Москве сейчас ездить, наверно, еще опаснее, чем в наше время: на ночь на улицах ставят рогатки от бродяг и воров, а под утро прямо по златоглавой и первопрестольной гонят скот на водопой, мне уже приходилось видеть это примечательное зрелище. Эстетическое удовольствие, что и говорить, ниже среднего.
– Но что ты планируешь делать дальше?
– По обстоятельствам, – коротко бросила она. – А ты, Евгений, как я убедилась, довольно-таки отчаянный малый. В застенке приказа Тайных дел мало кто осмеливался так буянить. Хотя, конечно, это было глупо. Не подоспей я с моим… гм… Петром Алексеевичем, ты, быть может… быть может, кстати, и улизнул бы. Только куда бы ты без меня делся?
– А с тобой я куда денусь? – язвительно спросил Афанасьев, уже начиная приходить в норму. После того, что с ним случилось, крики где-то далеко в конце улиц, пролетаемых на полном лошадином скаку, смущали мало. – С тобой-то я куда денусь? Ну?
– Назад.
– В наше время?
– Да.
У Афанасьева что-то сухо, шершаво застряло в горле. Он произнес:
– Значит, ты считаешь, что… что нам пора возвращаться?
– Ты неправильно сформулировал вопрос. Наверно, ты хотел спросить, считаю ли я, что миссия провалена? Я отвечу: да, провалена. – Сильвия выглянула из окошка кареты, потом откинула со лба прядь волос и добавила: – К ее выполнению можно вернуться, но не сейчас.
Евгений посмотрел на клон царя Петра. Тот сидел, чуть покачиваясь в такт движениям несущейся кареты, – огромный, несуразный, с бледным лицом и остановившимся взглядом, ровно дышащий. Его, казалось бы, и не касалось то, что происходит вокруг.
– Он что-нибудь соображает? – шепотом спросил Афанасьев.
– А почему шепотом? – отозвалась та. – Можешь говорить при нем громко. Я его еще запрограммировать не успела. Только дала короткую установку на то, чтобы он вошел в застенок и забрал тебя оттуда.
– А… остальных? Он ведь мог точно так же забрать и остальных.
Сильвия замешкалась с ответом. Потом подумала и, заметно смущаясь (первый раз за все время их знакомства, отметил Евгений), проговорила:
– Видишь ли… м-м-м… Женя. Как бы тебе это объяснить…
– А объясняй как есть, не тупой все-таки. Сильвия снова выглянула в окошко, крикнула:
«Гони, Федя, гони во всю прыть!» Потом взглянула сначала на Афанасьева, затем на новую, не зафиксированную в анналах истории «родню» царя Петра, облизнула толстые губы и сказала:
– Ну, в общем, так. Главная опасность угрожала тебе, так что спасать нужно было в первую очередь тебя. А ребята… один на дыбе, второй на деревянной раме под этими изуверскими мешками с песком… слишком много времени ушло бы на то, чтобы приводить их в чувство, особенно Ковбасюка. А времени у нас мало. Почти нет. Видишь, и так еле успели, погоня по пятам, неизвестно, что дальше будет. А если бы мы стали забирать еще и двух прочих… Тогда нас поймали бы, как мышей в мышеловку. И тогда с нами поговорили бы по-иному… на куски порвали бы, а судя по тому, что я видела и слышала, особенно от добрейшей души князя Федора Юрьевича Ромодановского, они это делать умеют с блеском.
– Да что ты мне рассказываешь про князя Федора Юрьевича Ромодановского, дама! – с тяжелой досадой упрекнул Афанасьев. – Пообщался я с этим милым человеком. Допрашивал он меня, сама же была при этом. И с боярином Стрешневым пообщался, и с Львом Кирилловичем Нарышкиным, милейшим государевым родственником!
Сильвия фон Каучук разозлилась. Она колыхнула могучим бюстом (клон молодого царя Петра посмотрел с явным интересом, хоть что-то человеческое начало в нем просыпаться!) и воскликнула:
– Нечего меня тут отчитывать, как паршивую девчонку! Если бы не я, сейчас бы висел на дыбе и давал роскошные показания! Журналист! Впервые интервьюировал бы не ты, а тебя, и таким оригинальным способом!
Афанасьев пробормотал под нос какую-то смесь ругательств и извинений, потом неопределенно махнул рукой и сказал:
– Это – да, тут спасибо, конечно… В общем, ладно. А какие у тебя дальнейшие планы… на будущее, так сказать?
– Давно не приходилось слышать такого глупого вопроса, – сказала она. – План у меня только один, да и у тебя тоже: уцелеть, гидрид-ангидрид!
– А твоего питомца с собой захватим?
– Ну не тут же его оставлять! Нельзя допустить, чтобы они его вообще увидели. Объясняй им потом, что это вовсе не колдовство и не бесовщина, а нормальный человеческий клон, полученный на основе пробы ДНК царя Петра. Конечно, заберем его с собой, а там, уже в нашем времени, перепрограммируем и…
Сильвия умолкла.
– Что – и?..
– То! Вернемся…
– Сюда?!
– Разумеется! Ребят что, здесь оставлять, что ли? Да и миссию выполнить придется, иначе военный министр нас с потрохами сожрет!
– Этот тупой Бишоп с его свиными глазками… – пробормотал Афанасьев. – Интересно, что его дегенераты творят сейчас в средневековом Китае? Была династия Цинь или там Мин, а будет династия Бобе.
– Щуриться устанет, – сказала Сильвия. – Ну, кажется, подъезжаем! Петр Алексеевич! – рявкнула она в самое ухо «царя». – Иди за мной, слушайся каждого слова, понятно тебе?
Клон Петра дернул шеей, и Афанасьев почувствовал, как мороз бежит по коже: сделал он это ну совершенно как настоящий государь. Потом клон выкатил глаза и проговорил серьезным, чуть хрипловатым баском:
– Все понял, конечно. А что такое ДНК?
– Дезоксирибонуклеиновая кислота, вещество, являющееся носителем генетической информа… – академическим тоном начала госпожа фон Каучук, но тут же поняла, кому объясняет. – Это… а зачем тебе? Какая тебе еще ДНК? Руки в ноги – и драпать, а ты – ДНК!
– Зело знать хочу, – ничуть не смутившись, пояснил Петр № 2.
В этот момент лефортовская карета вкатилась во двор злосчастного боярина Боборыкина, на долю которого выпали такие испытания. Впрочем, от новой порции незабываемых впечатлений хозяина дома спасло то, что он валялся мертвецки пьяный, храпя в унисон с дрыхнувшим в той же палате князь-папой и патриархом Кокуйским и вся Яузы Никитой Зотовым.
Сильвия выскочила из кареты и крикнула:
– Быстро за мной! Нам нужна еще одна бонусная минута, чтобы я успела активировать систему, и если она у нас образуется, то мы отсюда свалим к нашему общему облегчению!
Афанасьев даже не стал спрашивать, что будет в случае отсутствия этой минуты, поскольку обладал живым и развитым воображением. Он бросился к двери, боком выбил ее и кинулся в темные сени. Там сидела девка из дворовой челяди, с расплетенной косой и в одной длинной, до пят, белой, застиранной рубашке. Она вскрикнула и попятилась
в угол, но на нее не обратили ни малейшего внимания. Евгений, Сильвия и Петр № 2 промчались мимо нее, по уже знакомому маршруту добрались до лестницы, ведущей вниз, в подвал, где стояла машина времени. Афанасьев бежал, а бес Сребреник, который все это время, от самой пыточной избы, не пикнул ни разу, сопровождал его бег комментарием:
«Надеюсь, что боборыкинские холопы не пробовали пустить ваш агрегат на металлолом! Какое счастье, что в петровской России еще не открыты пункты приемки цветных металлов! А то местные алкаши не посмотрели бы на дьявольскую машинку, разобрали бы ее и сдали, а деньги отнесли бы в кружало!»
На шум вышла заспанная боярыня Боборыкина Арина Матвеевна. Она даже не раздевалась на ночь, уже не веря в то, что ей дадут поспать. И ведь надо же – она оказалась совершенно права. В руке ее был подсвечник с пятью тусклыми свечами. Арина Матвеевна глянула злыми, воспаленными глазами на озаренных отблесками свеч пришлецов и сказала:
– В дом, как в кабак, в любое время! Что ж, замок содрали, что ли?
– Там не заперто, – на ходу брякнул Афанасьев. Арина Матвеевна хотела было спросить еще, но тут увидела лже-Петра и так и села увесистым задом на тюки, наваленные у стены. Подсвечник покатился по полу и затух. В темноте слышались сдавленные стоны и оханье хозяйки.
Однако долго поохать ей не удалось. На дворе послышались топот, крик, потом выстрелила дверь, и в сени ввалился Меншиков, а за ним Петр. Оба огромные, растрепанные, запыхавшиеся. Петр крикнул:
– Где они? Где воры, где злочинцы, спрашиваю?!
Трясущимися руками хозяйка подняла канделябр, в котором еще теплилась одна свечка, и осветила новых гостей.
– Данилыч, посвети!
– Сей секунд, мин херц! Только чиркну, формальдегид твою в перекись водорода!
Сени осветились. Дом наполнился топотом ног. Кроме Петра и Меншикова в сени натолкались еще трое, а последним, тяжело кряхтя, на крыльцо взобрался и затем вошел в дом тучный князь Ромодановский. Дядюшка Федор Юрьевич был страшно зол. Клочковатые брови нависли над налившимися водянистыми глазами. Он повторил вопрос Петра:
– Где воры?
Хозяйка перетрусила не на шутку:
– Государь… я не… ты… ты…
– Я!!! – бешено крикнул Петр. – Я не про себя, про смутьянов и воров спрашиваю, которые в твой дом прибежали! (Хозяйка окончательно потеряла дар речи.) Ищите по дому, ребята! Чтоб перевернули все вверх дном, а нашли мне этих!..
Люди брызнули по дому. Один Меншиков остался на месте.
– А ты что?! – крикнул на него Петр. – Тебя не касается, что ли? А ну!..
– Ты не кипятись, мин херц. Я так думаю, что искать их не велика хитрость. Наверняка они полезли в подвал, где стоит их хитрая заморская машинка. Для фейерверков будто бы.
Петр замер. Потом отрывисто захохотал, да так, что даже у привычного Данилыча мурашки по коже пробежали. Потом огромными, грохочущими шагами бросился в глубину дома. За ним последовал Меншиков, а Федор Юрьевич Ромодановский уселся на сундук и, глядя круглыми глазами на трясущуюся хозяйку, сказал, утирая лоб:
– Уффф! Ну что ты на меня так уставилась, голубушка? Съем я тебя, что ли? Али я тебя тащу в приказ Тайных дел? Учиним розыск, все выясним. А что, боярыня, кваску у тебя холодного испить не будет?
Арина Матвеевна всплеснула руками и кинулась за квасом для грозного дядюшки…
Сильвия, подняв руку, сделала короткое, почти неуловимое движение пальцами, и тотчас же в неподвижном густом темном воздухе что-то стронулось. Заструились, захлестали по стенам сполохи света, неуловимо напоминающие живых, светящихся змей. Осветилось лежащее у стены голое тело преображенца Гаврилы: час назад, выезжая в пыточную избу, Сильвия раздела его, чтобы отдать его кафтан, сапоги и прочее Петру № 2. Теперь Таврило слабо шевелился и мычал.
У Афанасьева начала кружиться голова. Огромный Петр № 2 же стоял неподвижно и только вращал глазами. Сильвия бросила тревожный взгляд на лестницу, и тотчас же верхние ступени затрещали под тяжестью чьего-то тела. Бухнули шаги.
– Готовность номер раз! – с усилием выговорила фон Каучук.
Машина времени словно облилась волнами зеленого, пенно бушующего пламени. Сундуки, стены, иконостас и различного рода утварь перестали быть предметами простого, земного быта. Они казались то фантастическими существами, изогнувшими шеи, растопырившими лапы, выгнувшими спины, то причудливой грядой скал где-то вдали. Лики святителей засияли, запульсировал, надвигаясь и отдаляясь, потолок и вдруг раздернулся, и на Евгения Афанасьева, запрокидываясь и зеленея, стало падать глубокое черное небо.
В этот момент в подвал вбежал, тяжело топоча сапогами, царь Петр. В руке он держал трость с массивным набалдашником. Афанасьеву, который наблюдал государя словно бы со стороны со спокойствием зрителя, удобно расположившегося у телеэкрана, вдруг вспомнилось, как Петр бил тростью Меншикова. За воровство, за казнокрадство, за различного рода ужимки. И Афанасьев засмеялся. Петр вскинул на него глаза и поднял было трость, но тут увидел своего двойника. Лицо молодого царя дрогнуло, щеки втянулись, а глаза, напротив, выпучились и округлились. Петр прохрипел какое-то чудовищное проклятие и швырнул в Петра № 2 тростью. Неизвестно, какие мысли пришли в голову безмозглому и не запрограммированному Сильвией клону, но только он поймал брошенную в него трость на лету и… бросился на оригинал. Государь протянул длинные руки и вцепился в плечи двойника. Из его груди рвалось громкое и хриплое дыхание, словно там одна за другой лопались струны. Обе царственные особы перекинулись суровыми взглядами и, сжав друг друга в отнюдь не дружеских объятиях, застыли в жуткой попытке побороть один другого. То ли клон был посвежее, то ли Петр № 1 мало кушал и много общался с Ивашкою Хмельницким, но именно его ноги подогнулись первыми, и оба покатились на пол. Неизвестно, чем бы кончилась эта потасовка, если бы не появился Меншиков. Окунувшись в сполохи зеленого огня, он разинул рот и стал перечислять все известные ему «химические термины». Впрочем, Александр Данилович на то и был Меншиковым, чтобы удивляться не очень долго. Рот его был открыт что-то около полутора секунд, а потом он обратил внимание на возню на полу. Не дав себе труда снова изумиться, он треснул клона прямо по спине. Тот скатился с царя и стал отползать в сторону, верно, осознав, что соотношение сил изменилось не в его сторону.
– Сюда ползи! – заорала Сильвия.
– Что за чертовщина, мин херц? – в свою очередь крикнул Меншиков. – Ничего себе – огненная машина для фейерверков!!!
– Готовность номер ноль!!! – в отчаянии завопила Сильвия фон Каучук.
Деревянный пол под ногами, казалось, смялся в складки и поплыл. Афанасьев воочию увидел, как сквозь рассохшееся дерево напольного покрытия начинают прорастать зеленые побеги, живые и благоуханные, нежно обвивающие ноги. Петр № 1 разинул рот и ринулся на воров и смутьянов, но тут на том месте, где он стоял, заклокотала воронка, и клуб яркого пламени вздулся и разорвался ярко-оранжевыми с белой сердцевиной огненными протуберанцами.
Миссия «Демо-2020», пусть и в усеченном составе, отправлялась назад. Домой.
Петр неотрывно смотрел в опустевший угол, и на его круглом лице читались ошеломление и страх. Потом он тряхнул головой и выговорил, не глядя на Меншикова:
– Данилыч, вот что… по-моему, пора прекращать водить дружбу с Ивашкою Хмельницким. А то видишь, что с того учинилось?
– Вижу, мин херц, – пробормотал Алексашка, – это еще ничего… Вот у нашего всешутейшего, помнится, на именинах бывало… Приходил к нему в гости трехглавый змий о пяти хвостах, зеленый, опухший, кусал его за чрево и ревел: «Ты почто бороду сбрил, гидрид-ангидрид?» Так что мы с тобою еще ничего, мин херц…
Сверху, из спальных палат, слышался громовой храп князь-папы Никиты Зотова.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Зеленый туман плыл рваными, изрытыми клочьями, тяжело припадая к земле, словно от глубокой усталости.
– Где мы? – выдохнул Афанасьев.
– Да, собственно, все там же.
– То есть как… там же? – ужаснулся он.
– Когда я говорила «там же», – снисходительно пояснила Сильвия, – то имела в виду пространственный аспект нашего перемещения, который не поменял свои характеристики. По сути, мы в том же месте Москвы, где и были до перемещения: в погребе боярина Кузьмы Егоровича Боборыкина. Смещение пространственной структуры практически равно нулю, если пренебречь некоторой репагулярной погрешностью при…
– А проще нельзя? – взвыл Афанасьев, который после кудрявых речей Меншикова и беседы бояр в пыточном застенке стал воспринимать научные выкладки госпожи Сильвии фон Каучук весьма нервно.
– Да отчего нельзя – можно, – с некоторой досадой сказала она. – Я имела в виду, что мы переместились в наше время, но остались на том же месте. То есть когда-то здесь был дом старого болвана Боборыкина. Естественно, сейчас его нет, а находится тут бункер нашей лаборатории, откуда мы, собственно, и отправлялись в прошлое. Понятно, что ли?
– Да… конечно. А где… где же ОН?
– Вы имеете в виду Петра Алексеевича? – перешла на сухой, протокольный язык Сильвия. – Как существо, принадлежащее, в отличие от нас, к временной структуре ТОГО времени, он прибудет в наш век с некоторым опозданием.
– С каким же?
Сильвия склонила голову набок и отчеканила:
– Не более минуты, я полагаю.
Афанасьев сел прямо на пол и, обняв руками колени, сидел так неподвижно до тех пор, пока не услышал знакомый голос с нотками тонкой, подчеркнуто доброжелательной иронии. Нет, не голос беса Сребреника. Другого инфернального существа.
Астарота Вельзевуловича Добродеева, советника президента ВША по аналитической и практической магии, куратора миссии «Демократизатор-2020», точнее ее российского отделения. Он мягко, неслышно приблизился к Афанасьеву со спины и произнес следующие дежурные слова:
– С прибытием, Евгений Владимирович. Я смотрю, операция прошла не совсем гладко. Сожалею.
– Откуда… откуда вы знаете? – вздрогнул Афанасьев.
– Умею считать до четырех, – ответил Добродеев. – В данном случае пришлось досчитать только до двух. Ковбасюк и Буббер… что с ними? Они остались там?
– Надеюсь, не навечно, – с преувеличенной бодростью произнесла Сильвия фон Каучук, но именно эта довольно фальшивая нотка оптимизма дала Добродееву понять, что все совсем не так здорово, как тут пытается представить руководительница миссии. Астарот Вельзевулович начал:
– Значит, вернулись только двое и… Машина времени вдруг обволоклась хлопьями светящегося тумана, в котором проскочило несколько нестерпимо ярких электрических разрядов. Когда туман растаял, Добродеев увидел, что на полу, скорчившись, сидит еще один человек. Из его короткого носа с раздутыми ноздрями текла струйка крови, зеленый камзол был перепачкан в древесной трухе. Добродеев вдруг подпрыгнул, забежал спереди и глянул человеку в лицо. Он даже побледнел, что с представителями его расы бывает чрезвычайно редко.
– Он? – резко выдохнул советник президента. – П-петр?
– Почти, – ответила Сильвия, – не Петр, а его клон. Так сказать, Петр Первый номер два. Но проба ДНК, естественно, подлинная. Вы не обращайте внимания на его поведение, Астарот Вельзевулович. Он еще не запрограммирован. Надо будет этим заняться.
Добродеев быстро обрел свой обычный, солидный, спокойно-снисходительный вид и сказал:
– Когда планируете этим заняться?
– Думаю, что с завтрашнего дня. Сейчас я не в состоянии. К такому ответственному делу, как нейропрограммирование мозга, нужно подходить, прошу прощения за тавтологию, со свежими мозгами.
– Не надо, – отрывисто бросил Добродеев.
– В смысле? – не поняла Сильвия.
– В смысле – не надо извиняться. Тем паче за тавтологию. Тем более – передо мной. Передо мной вообще не следует оправдываться. Боюсь, что оправдываться придется перед вице-директором Глэббом, чей племянник остался там и едва ли при допустимых обстоятельствах. Оправдываться придется перед военным министром генералом Бишопом, а Бобе, как известно, чрезвычайно слабо подвержен убеждению. Ему не скажешь: миссия оказалась невыполнима по таким-то и таким-то объективным причинам. Он просто откажется понимать, будет орать, топать ногами, брызгать слюной и сравнивать вас, уважаемая Сильвия Лу-Синевна, с задницей носорога или бегемота.
Сильвия фон Каучук сказала спокойно:
– Моя совесть чиста. Я сделала все, что могла, и даже больше, чем могла. У меня есть все документальные подтверждения моих действий. Я представлю их государственной комиссии. Пусть они сами судят, что было сделано для выполнения задания. В конце концов, туда никогда НЕ ПОЗДНО вернуться, господин советник.
– Никогда не поздно? – задумчиво переспросил Добродеев. – Да, пожалуй, вы избрали наилучшую формулировку для возможной корректировки результатов…
Он взирал на Сильвию фон Каучук, Афанасьева и Астарота Вельзевуловича Добродеева с громадного экрана. Перечисленные лица находились в Москве, а генерал Бишоп, разумеется, – в Нью-Йорке. Вместе с ним на экране виднелись вице-директор Борис Глэбб, супруга президента сенатор Кэтлин Буш, а также сам глава государства – Нэви Буш-третий. Где-то за их спинами маячила фигурка госсоветника по политкорректности Жоэля Карамбы. Этот последний слушал с особенным вниманием, надеясь прицепиться к любому слову, нарушающему рамки дозволенного.
Сильвия ответила:
– Я представила вам все документальные материалы по миссии. Так что судить вам. Но лично я не считаю, что операция провалена бесповоротно. К тому же я уверена, что с мистером Буббером и господином Ковбасюком все будет в порядке.
– На чем же основывается ваша уверенность? – все-таки влез в разговор советник Карамба.
Сильвии не дали ответить на этот дурацкий вопрос, потому что слово взял сам президент. Этот последний долго кряхтел, силясь вникнуть в суть обсуждаемой проблемы, а потом, с трудом собравшись с мыслями, произнес:
– Лично я не считаю, что операция прошла дурно. (На.него взглянули удивленно все, даже Афанасьев с фон Каучук.) Так или иначе, но у нас есть клон тамошнего президента, то есть царя. Наши ресурсы вполне позволяют нам организовать повторный заброс спецмиссии в Россию того времени. Так что с этим все обстоит благополучно. Кроме того, я полагаю, что ни с мистером Ковбасюком, ни с мистером Буббером ничего не случится. Все-таки они могут апеллировать к мировой общественности… (Тут даже самому Бушу закралось в голову подозрение, что он несет какую-то редкостную чушь.) Думаю, что нужно приступать к подготовке повторной операции. Но мне хотелось выяснить вот что. Я так и не понял, кто же все-таки забрался в спальню к этому правителю Петру?
«А этот Нэви не так глуп, как может показаться с первого взгляда, – объявил бес Сребреник Афанасьеву. – Кстати, вопрос интересный: кто? Вот тоже силюсь отгадать эту головоломку». Генерал Бишоп сказал:
– Получается, что на царя покушался кто-то из членов миссии.
Афанасьев собрался с духом и произнес:
– Я вот что хотел спросить, господа. Дело в том, что я сам преследовал злоумышленника. Обстоятельства этого преследования вам известны точно так же, как и последствия. По всему выходит, что этот человек – либо голландский купец, либо Буббер, либо Ковбаскж. Так вот, мистер Глэбб, я хотел бы спросить прежде всего вас: вы не давали вашему племяннику какого-либо секретного задания, связанного с царем Петром? Я спрашиваю, потому что это… Гм… В конце концов, мне кажется, что я имею право знать истинное положение вещей. Подлинную, так сказать, правду, как сказал бы князь Ромодановский.
Воцарилось гнетущее молчание. Генерал Бишоп барабанил пальцами по столу. Добродеев взглянул на Афанасьева без особенного удовольствия.
«Ну, Владимирыч! – выдохнул Сребреник. – Есть же у тебя такая неприятная черточка – доводить начальство до белого каления. Что в семнадцатом веке, что в двадцать первом! Здесь тебя, конечно, на дыбу не вздернут и не станут пытать, но все равно – я тебе не рекомендовал бы задавать такие вопросы этим твердолобым дяденькам и одной еще более упертой тетеньке».
Комиссия на огромном экране безмолвствовала. Наконец заговорил Глэбб. Заговорил нехотя, с усилием:
– Мистер Афанасьев. Начнем с того, что ваш вопрос предельно некорректен. (О, как оживился проклятый Карамба!) Вы потеряли мистера Буббера, а теперь подозреваете его в том, что он выполнял какие-то секретные задания. Так бы и спросили: не давали ли вы, любезный мистер Глэбб, задания Бубберу, суть коего сводится к физическому устранению царя Петра? Верно? Я спрашиваю: верно? Вы так и подумали? Так я вам отвечу, хотя и не следовало бы. Нет, – отчеканил Глэбб, – нет, я не давал ему никакого задания! И вообще, я думаю, что ответ очевиден: попытку покушения осуществил тот самый голландец. При любви царя Петра к иноземцам подозрение падет на него разве что в самый последний момент. Теперь-то они, конечно, думают, что преступник – вы, мистер Афанасьев. Вы весьма ловко дали понять, что виновны – вы. Но это вовсе не означает, что Буббер и Ковбасюк в безопасности. Насколько я вообще могу судить, их могут счесть вашими сообщниками. К тому же, кажется, к ним уже применяли физическое воздействие?
– Да. Вы же знаете.
Тут заговорил генерал Бишоп, быстро, отрывисто, в своей обычной лающе-солдафонской манере:
– Моего глаза?
– Ну не моего же! Мои глаза сообщают мне все, что видят, безо всякого маячка.
– Да мои, собственно, тоже, – растерянно выговорил Евгений. – Так… кажется, я слышу какие-то звуки.
– Звуки погони, мой милый, – сказала Сильвия, – а по ночной Москве сейчас ездить, наверно, еще опаснее, чем в наше время: на ночь на улицах ставят рогатки от бродяг и воров, а под утро прямо по златоглавой и первопрестольной гонят скот на водопой, мне уже приходилось видеть это примечательное зрелище. Эстетическое удовольствие, что и говорить, ниже среднего.
– Но что ты планируешь делать дальше?
– По обстоятельствам, – коротко бросила она. – А ты, Евгений, как я убедилась, довольно-таки отчаянный малый. В застенке приказа Тайных дел мало кто осмеливался так буянить. Хотя, конечно, это было глупо. Не подоспей я с моим… гм… Петром Алексеевичем, ты, быть может… быть может, кстати, и улизнул бы. Только куда бы ты без меня делся?
– А с тобой я куда денусь? – язвительно спросил Афанасьев, уже начиная приходить в норму. После того, что с ним случилось, крики где-то далеко в конце улиц, пролетаемых на полном лошадином скаку, смущали мало. – С тобой-то я куда денусь? Ну?
– Назад.
– В наше время?
– Да.
У Афанасьева что-то сухо, шершаво застряло в горле. Он произнес:
– Значит, ты считаешь, что… что нам пора возвращаться?
– Ты неправильно сформулировал вопрос. Наверно, ты хотел спросить, считаю ли я, что миссия провалена? Я отвечу: да, провалена. – Сильвия выглянула из окошка кареты, потом откинула со лба прядь волос и добавила: – К ее выполнению можно вернуться, но не сейчас.
Евгений посмотрел на клон царя Петра. Тот сидел, чуть покачиваясь в такт движениям несущейся кареты, – огромный, несуразный, с бледным лицом и остановившимся взглядом, ровно дышащий. Его, казалось бы, и не касалось то, что происходит вокруг.
– Он что-нибудь соображает? – шепотом спросил Афанасьев.
– А почему шепотом? – отозвалась та. – Можешь говорить при нем громко. Я его еще запрограммировать не успела. Только дала короткую установку на то, чтобы он вошел в застенок и забрал тебя оттуда.
– А… остальных? Он ведь мог точно так же забрать и остальных.
Сильвия замешкалась с ответом. Потом подумала и, заметно смущаясь (первый раз за все время их знакомства, отметил Евгений), проговорила:
– Видишь ли… м-м-м… Женя. Как бы тебе это объяснить…
– А объясняй как есть, не тупой все-таки. Сильвия снова выглянула в окошко, крикнула:
«Гони, Федя, гони во всю прыть!» Потом взглянула сначала на Афанасьева, затем на новую, не зафиксированную в анналах истории «родню» царя Петра, облизнула толстые губы и сказала:
– Ну, в общем, так. Главная опасность угрожала тебе, так что спасать нужно было в первую очередь тебя. А ребята… один на дыбе, второй на деревянной раме под этими изуверскими мешками с песком… слишком много времени ушло бы на то, чтобы приводить их в чувство, особенно Ковбасюка. А времени у нас мало. Почти нет. Видишь, и так еле успели, погоня по пятам, неизвестно, что дальше будет. А если бы мы стали забирать еще и двух прочих… Тогда нас поймали бы, как мышей в мышеловку. И тогда с нами поговорили бы по-иному… на куски порвали бы, а судя по тому, что я видела и слышала, особенно от добрейшей души князя Федора Юрьевича Ромодановского, они это делать умеют с блеском.
– Да что ты мне рассказываешь про князя Федора Юрьевича Ромодановского, дама! – с тяжелой досадой упрекнул Афанасьев. – Пообщался я с этим милым человеком. Допрашивал он меня, сама же была при этом. И с боярином Стрешневым пообщался, и с Львом Кирилловичем Нарышкиным, милейшим государевым родственником!
Сильвия фон Каучук разозлилась. Она колыхнула могучим бюстом (клон молодого царя Петра посмотрел с явным интересом, хоть что-то человеческое начало в нем просыпаться!) и воскликнула:
– Нечего меня тут отчитывать, как паршивую девчонку! Если бы не я, сейчас бы висел на дыбе и давал роскошные показания! Журналист! Впервые интервьюировал бы не ты, а тебя, и таким оригинальным способом!
Афанасьев пробормотал под нос какую-то смесь ругательств и извинений, потом неопределенно махнул рукой и сказал:
– Это – да, тут спасибо, конечно… В общем, ладно. А какие у тебя дальнейшие планы… на будущее, так сказать?
– Давно не приходилось слышать такого глупого вопроса, – сказала она. – План у меня только один, да и у тебя тоже: уцелеть, гидрид-ангидрид!
– А твоего питомца с собой захватим?
– Ну не тут же его оставлять! Нельзя допустить, чтобы они его вообще увидели. Объясняй им потом, что это вовсе не колдовство и не бесовщина, а нормальный человеческий клон, полученный на основе пробы ДНК царя Петра. Конечно, заберем его с собой, а там, уже в нашем времени, перепрограммируем и…
Сильвия умолкла.
– Что – и?..
– То! Вернемся…
– Сюда?!
– Разумеется! Ребят что, здесь оставлять, что ли? Да и миссию выполнить придется, иначе военный министр нас с потрохами сожрет!
– Этот тупой Бишоп с его свиными глазками… – пробормотал Афанасьев. – Интересно, что его дегенераты творят сейчас в средневековом Китае? Была династия Цинь или там Мин, а будет династия Бобе.
– Щуриться устанет, – сказала Сильвия. – Ну, кажется, подъезжаем! Петр Алексеевич! – рявкнула она в самое ухо «царя». – Иди за мной, слушайся каждого слова, понятно тебе?
Клон Петра дернул шеей, и Афанасьев почувствовал, как мороз бежит по коже: сделал он это ну совершенно как настоящий государь. Потом клон выкатил глаза и проговорил серьезным, чуть хрипловатым баском:
– Все понял, конечно. А что такое ДНК?
– Дезоксирибонуклеиновая кислота, вещество, являющееся носителем генетической информа… – академическим тоном начала госпожа фон Каучук, но тут же поняла, кому объясняет. – Это… а зачем тебе? Какая тебе еще ДНК? Руки в ноги – и драпать, а ты – ДНК!
– Зело знать хочу, – ничуть не смутившись, пояснил Петр № 2.
В этот момент лефортовская карета вкатилась во двор злосчастного боярина Боборыкина, на долю которого выпали такие испытания. Впрочем, от новой порции незабываемых впечатлений хозяина дома спасло то, что он валялся мертвецки пьяный, храпя в унисон с дрыхнувшим в той же палате князь-папой и патриархом Кокуйским и вся Яузы Никитой Зотовым.
Сильвия выскочила из кареты и крикнула:
– Быстро за мной! Нам нужна еще одна бонусная минута, чтобы я успела активировать систему, и если она у нас образуется, то мы отсюда свалим к нашему общему облегчению!
Афанасьев даже не стал спрашивать, что будет в случае отсутствия этой минуты, поскольку обладал живым и развитым воображением. Он бросился к двери, боком выбил ее и кинулся в темные сени. Там сидела девка из дворовой челяди, с расплетенной косой и в одной длинной, до пят, белой, застиранной рубашке. Она вскрикнула и попятилась
в угол, но на нее не обратили ни малейшего внимания. Евгений, Сильвия и Петр № 2 промчались мимо нее, по уже знакомому маршруту добрались до лестницы, ведущей вниз, в подвал, где стояла машина времени. Афанасьев бежал, а бес Сребреник, который все это время, от самой пыточной избы, не пикнул ни разу, сопровождал его бег комментарием:
«Надеюсь, что боборыкинские холопы не пробовали пустить ваш агрегат на металлолом! Какое счастье, что в петровской России еще не открыты пункты приемки цветных металлов! А то местные алкаши не посмотрели бы на дьявольскую машинку, разобрали бы ее и сдали, а деньги отнесли бы в кружало!»
На шум вышла заспанная боярыня Боборыкина Арина Матвеевна. Она даже не раздевалась на ночь, уже не веря в то, что ей дадут поспать. И ведь надо же – она оказалась совершенно права. В руке ее был подсвечник с пятью тусклыми свечами. Арина Матвеевна глянула злыми, воспаленными глазами на озаренных отблесками свеч пришлецов и сказала:
– В дом, как в кабак, в любое время! Что ж, замок содрали, что ли?
– Там не заперто, – на ходу брякнул Афанасьев. Арина Матвеевна хотела было спросить еще, но тут увидела лже-Петра и так и села увесистым задом на тюки, наваленные у стены. Подсвечник покатился по полу и затух. В темноте слышались сдавленные стоны и оханье хозяйки.
Однако долго поохать ей не удалось. На дворе послышались топот, крик, потом выстрелила дверь, и в сени ввалился Меншиков, а за ним Петр. Оба огромные, растрепанные, запыхавшиеся. Петр крикнул:
– Где они? Где воры, где злочинцы, спрашиваю?!
Трясущимися руками хозяйка подняла канделябр, в котором еще теплилась одна свечка, и осветила новых гостей.
– Данилыч, посвети!
– Сей секунд, мин херц! Только чиркну, формальдегид твою в перекись водорода!
Сени осветились. Дом наполнился топотом ног. Кроме Петра и Меншикова в сени натолкались еще трое, а последним, тяжело кряхтя, на крыльцо взобрался и затем вошел в дом тучный князь Ромодановский. Дядюшка Федор Юрьевич был страшно зол. Клочковатые брови нависли над налившимися водянистыми глазами. Он повторил вопрос Петра:
– Где воры?
Хозяйка перетрусила не на шутку:
– Государь… я не… ты… ты…
– Я!!! – бешено крикнул Петр. – Я не про себя, про смутьянов и воров спрашиваю, которые в твой дом прибежали! (Хозяйка окончательно потеряла дар речи.) Ищите по дому, ребята! Чтоб перевернули все вверх дном, а нашли мне этих!..
Люди брызнули по дому. Один Меншиков остался на месте.
– А ты что?! – крикнул на него Петр. – Тебя не касается, что ли? А ну!..
– Ты не кипятись, мин херц. Я так думаю, что искать их не велика хитрость. Наверняка они полезли в подвал, где стоит их хитрая заморская машинка. Для фейерверков будто бы.
Петр замер. Потом отрывисто захохотал, да так, что даже у привычного Данилыча мурашки по коже пробежали. Потом огромными, грохочущими шагами бросился в глубину дома. За ним последовал Меншиков, а Федор Юрьевич Ромодановский уселся на сундук и, глядя круглыми глазами на трясущуюся хозяйку, сказал, утирая лоб:
– Уффф! Ну что ты на меня так уставилась, голубушка? Съем я тебя, что ли? Али я тебя тащу в приказ Тайных дел? Учиним розыск, все выясним. А что, боярыня, кваску у тебя холодного испить не будет?
Арина Матвеевна всплеснула руками и кинулась за квасом для грозного дядюшки…
4
– Запускаю.Сильвия, подняв руку, сделала короткое, почти неуловимое движение пальцами, и тотчас же в неподвижном густом темном воздухе что-то стронулось. Заструились, захлестали по стенам сполохи света, неуловимо напоминающие живых, светящихся змей. Осветилось лежащее у стены голое тело преображенца Гаврилы: час назад, выезжая в пыточную избу, Сильвия раздела его, чтобы отдать его кафтан, сапоги и прочее Петру № 2. Теперь Таврило слабо шевелился и мычал.
У Афанасьева начала кружиться голова. Огромный Петр № 2 же стоял неподвижно и только вращал глазами. Сильвия бросила тревожный взгляд на лестницу, и тотчас же верхние ступени затрещали под тяжестью чьего-то тела. Бухнули шаги.
– Готовность номер раз! – с усилием выговорила фон Каучук.
Машина времени словно облилась волнами зеленого, пенно бушующего пламени. Сундуки, стены, иконостас и различного рода утварь перестали быть предметами простого, земного быта. Они казались то фантастическими существами, изогнувшими шеи, растопырившими лапы, выгнувшими спины, то причудливой грядой скал где-то вдали. Лики святителей засияли, запульсировал, надвигаясь и отдаляясь, потолок и вдруг раздернулся, и на Евгения Афанасьева, запрокидываясь и зеленея, стало падать глубокое черное небо.
В этот момент в подвал вбежал, тяжело топоча сапогами, царь Петр. В руке он держал трость с массивным набалдашником. Афанасьеву, который наблюдал государя словно бы со стороны со спокойствием зрителя, удобно расположившегося у телеэкрана, вдруг вспомнилось, как Петр бил тростью Меншикова. За воровство, за казнокрадство, за различного рода ужимки. И Афанасьев засмеялся. Петр вскинул на него глаза и поднял было трость, но тут увидел своего двойника. Лицо молодого царя дрогнуло, щеки втянулись, а глаза, напротив, выпучились и округлились. Петр прохрипел какое-то чудовищное проклятие и швырнул в Петра № 2 тростью. Неизвестно, какие мысли пришли в голову безмозглому и не запрограммированному Сильвией клону, но только он поймал брошенную в него трость на лету и… бросился на оригинал. Государь протянул длинные руки и вцепился в плечи двойника. Из его груди рвалось громкое и хриплое дыхание, словно там одна за другой лопались струны. Обе царственные особы перекинулись суровыми взглядами и, сжав друг друга в отнюдь не дружеских объятиях, застыли в жуткой попытке побороть один другого. То ли клон был посвежее, то ли Петр № 1 мало кушал и много общался с Ивашкою Хмельницким, но именно его ноги подогнулись первыми, и оба покатились на пол. Неизвестно, чем бы кончилась эта потасовка, если бы не появился Меншиков. Окунувшись в сполохи зеленого огня, он разинул рот и стал перечислять все известные ему «химические термины». Впрочем, Александр Данилович на то и был Меншиковым, чтобы удивляться не очень долго. Рот его был открыт что-то около полутора секунд, а потом он обратил внимание на возню на полу. Не дав себе труда снова изумиться, он треснул клона прямо по спине. Тот скатился с царя и стал отползать в сторону, верно, осознав, что соотношение сил изменилось не в его сторону.
– Сюда ползи! – заорала Сильвия.
– Что за чертовщина, мин херц? – в свою очередь крикнул Меншиков. – Ничего себе – огненная машина для фейерверков!!!
– Готовность номер ноль!!! – в отчаянии завопила Сильвия фон Каучук.
Деревянный пол под ногами, казалось, смялся в складки и поплыл. Афанасьев воочию увидел, как сквозь рассохшееся дерево напольного покрытия начинают прорастать зеленые побеги, живые и благоуханные, нежно обвивающие ноги. Петр № 1 разинул рот и ринулся на воров и смутьянов, но тут на том месте, где он стоял, заклокотала воронка, и клуб яркого пламени вздулся и разорвался ярко-оранжевыми с белой сердцевиной огненными протуберанцами.
Миссия «Демо-2020», пусть и в усеченном составе, отправлялась назад. Домой.
Петр неотрывно смотрел в опустевший угол, и на его круглом лице читались ошеломление и страх. Потом он тряхнул головой и выговорил, не глядя на Меншикова:
– Данилыч, вот что… по-моему, пора прекращать водить дружбу с Ивашкою Хмельницким. А то видишь, что с того учинилось?
– Вижу, мин херц, – пробормотал Алексашка, – это еще ничего… Вот у нашего всешутейшего, помнится, на именинах бывало… Приходил к нему в гости трехглавый змий о пяти хвостах, зеленый, опухший, кусал его за чрево и ревел: «Ты почто бороду сбрил, гидрид-ангидрид?» Так что мы с тобою еще ничего, мин херц…
Сверху, из спальных палат, слышался громовой храп князь-папы Никиты Зотова.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Разбор полетов по-добродеевски
1
Москва, 2020 годЗеленый туман плыл рваными, изрытыми клочьями, тяжело припадая к земле, словно от глубокой усталости.
– Где мы? – выдохнул Афанасьев.
– Да, собственно, все там же.
– То есть как… там же? – ужаснулся он.
– Когда я говорила «там же», – снисходительно пояснила Сильвия, – то имела в виду пространственный аспект нашего перемещения, который не поменял свои характеристики. По сути, мы в том же месте Москвы, где и были до перемещения: в погребе боярина Кузьмы Егоровича Боборыкина. Смещение пространственной структуры практически равно нулю, если пренебречь некоторой репагулярной погрешностью при…
– А проще нельзя? – взвыл Афанасьев, который после кудрявых речей Меншикова и беседы бояр в пыточном застенке стал воспринимать научные выкладки госпожи Сильвии фон Каучук весьма нервно.
– Да отчего нельзя – можно, – с некоторой досадой сказала она. – Я имела в виду, что мы переместились в наше время, но остались на том же месте. То есть когда-то здесь был дом старого болвана Боборыкина. Естественно, сейчас его нет, а находится тут бункер нашей лаборатории, откуда мы, собственно, и отправлялись в прошлое. Понятно, что ли?
– Да… конечно. А где… где же ОН?
– Вы имеете в виду Петра Алексеевича? – перешла на сухой, протокольный язык Сильвия. – Как существо, принадлежащее, в отличие от нас, к временной структуре ТОГО времени, он прибудет в наш век с некоторым опозданием.
– С каким же?
Сильвия склонила голову набок и отчеканила:
– Не более минуты, я полагаю.
Афанасьев сел прямо на пол и, обняв руками колени, сидел так неподвижно до тех пор, пока не услышал знакомый голос с нотками тонкой, подчеркнуто доброжелательной иронии. Нет, не голос беса Сребреника. Другого инфернального существа.
Астарота Вельзевуловича Добродеева, советника президента ВША по аналитической и практической магии, куратора миссии «Демократизатор-2020», точнее ее российского отделения. Он мягко, неслышно приблизился к Афанасьеву со спины и произнес следующие дежурные слова:
– С прибытием, Евгений Владимирович. Я смотрю, операция прошла не совсем гладко. Сожалею.
– Откуда… откуда вы знаете? – вздрогнул Афанасьев.
– Умею считать до четырех, – ответил Добродеев. – В данном случае пришлось досчитать только до двух. Ковбасюк и Буббер… что с ними? Они остались там?
– Надеюсь, не навечно, – с преувеличенной бодростью произнесла Сильвия фон Каучук, но именно эта довольно фальшивая нотка оптимизма дала Добродееву понять, что все совсем не так здорово, как тут пытается представить руководительница миссии. Астарот Вельзевулович начал:
– Значит, вернулись только двое и… Машина времени вдруг обволоклась хлопьями светящегося тумана, в котором проскочило несколько нестерпимо ярких электрических разрядов. Когда туман растаял, Добродеев увидел, что на полу, скорчившись, сидит еще один человек. Из его короткого носа с раздутыми ноздрями текла струйка крови, зеленый камзол был перепачкан в древесной трухе. Добродеев вдруг подпрыгнул, забежал спереди и глянул человеку в лицо. Он даже побледнел, что с представителями его расы бывает чрезвычайно редко.
– Он? – резко выдохнул советник президента. – П-петр?
– Почти, – ответила Сильвия, – не Петр, а его клон. Так сказать, Петр Первый номер два. Но проба ДНК, естественно, подлинная. Вы не обращайте внимания на его поведение, Астарот Вельзевулович. Он еще не запрограммирован. Надо будет этим заняться.
Добродеев быстро обрел свой обычный, солидный, спокойно-снисходительный вид и сказал:
– Когда планируете этим заняться?
– Думаю, что с завтрашнего дня. Сейчас я не в состоянии. К такому ответственному делу, как нейропрограммирование мозга, нужно подходить, прошу прощения за тавтологию, со свежими мозгами.
– Не надо, – отрывисто бросил Добродеев.
– В смысле? – не поняла Сильвия.
– В смысле – не надо извиняться. Тем паче за тавтологию. Тем более – передо мной. Передо мной вообще не следует оправдываться. Боюсь, что оправдываться придется перед вице-директором Глэббом, чей племянник остался там и едва ли при допустимых обстоятельствах. Оправдываться придется перед военным министром генералом Бишопом, а Бобе, как известно, чрезвычайно слабо подвержен убеждению. Ему не скажешь: миссия оказалась невыполнима по таким-то и таким-то объективным причинам. Он просто откажется понимать, будет орать, топать ногами, брызгать слюной и сравнивать вас, уважаемая Сильвия Лу-Синевна, с задницей носорога или бегемота.
Сильвия фон Каучук сказала спокойно:
– Моя совесть чиста. Я сделала все, что могла, и даже больше, чем могла. У меня есть все документальные подтверждения моих действий. Я представлю их государственной комиссии. Пусть они сами судят, что было сделано для выполнения задания. В конце концов, туда никогда НЕ ПОЗДНО вернуться, господин советник.
– Никогда не поздно? – задумчиво переспросил Добродеев. – Да, пожалуй, вы избрали наилучшую формулировку для возможной корректировки результатов…
2
– Таким образом, можно считать, что миссия провалена, а двое членов ее потеряны, не так ли? – злобно спросил генерал Бишоп, собирая в складки свой низкий обезьяний лоб.Он взирал на Сильвию фон Каучук, Афанасьева и Астарота Вельзевуловича Добродеева с громадного экрана. Перечисленные лица находились в Москве, а генерал Бишоп, разумеется, – в Нью-Йорке. Вместе с ним на экране виднелись вице-директор Борис Глэбб, супруга президента сенатор Кэтлин Буш, а также сам глава государства – Нэви Буш-третий. Где-то за их спинами маячила фигурка госсоветника по политкорректности Жоэля Карамбы. Этот последний слушал с особенным вниманием, надеясь прицепиться к любому слову, нарушающему рамки дозволенного.
Сильвия ответила:
– Я представила вам все документальные материалы по миссии. Так что судить вам. Но лично я не считаю, что операция провалена бесповоротно. К тому же я уверена, что с мистером Буббером и господином Ковбасюком все будет в порядке.
– На чем же основывается ваша уверенность? – все-таки влез в разговор советник Карамба.
Сильвии не дали ответить на этот дурацкий вопрос, потому что слово взял сам президент. Этот последний долго кряхтел, силясь вникнуть в суть обсуждаемой проблемы, а потом, с трудом собравшись с мыслями, произнес:
– Лично я не считаю, что операция прошла дурно. (На.него взглянули удивленно все, даже Афанасьев с фон Каучук.) Так или иначе, но у нас есть клон тамошнего президента, то есть царя. Наши ресурсы вполне позволяют нам организовать повторный заброс спецмиссии в Россию того времени. Так что с этим все обстоит благополучно. Кроме того, я полагаю, что ни с мистером Ковбасюком, ни с мистером Буббером ничего не случится. Все-таки они могут апеллировать к мировой общественности… (Тут даже самому Бушу закралось в голову подозрение, что он несет какую-то редкостную чушь.) Думаю, что нужно приступать к подготовке повторной операции. Но мне хотелось выяснить вот что. Я так и не понял, кто же все-таки забрался в спальню к этому правителю Петру?
«А этот Нэви не так глуп, как может показаться с первого взгляда, – объявил бес Сребреник Афанасьеву. – Кстати, вопрос интересный: кто? Вот тоже силюсь отгадать эту головоломку». Генерал Бишоп сказал:
– Получается, что на царя покушался кто-то из членов миссии.
Афанасьев собрался с духом и произнес:
– Я вот что хотел спросить, господа. Дело в том, что я сам преследовал злоумышленника. Обстоятельства этого преследования вам известны точно так же, как и последствия. По всему выходит, что этот человек – либо голландский купец, либо Буббер, либо Ковбаскж. Так вот, мистер Глэбб, я хотел бы спросить прежде всего вас: вы не давали вашему племяннику какого-либо секретного задания, связанного с царем Петром? Я спрашиваю, потому что это… Гм… В конце концов, мне кажется, что я имею право знать истинное положение вещей. Подлинную, так сказать, правду, как сказал бы князь Ромодановский.
Воцарилось гнетущее молчание. Генерал Бишоп барабанил пальцами по столу. Добродеев взглянул на Афанасьева без особенного удовольствия.
«Ну, Владимирыч! – выдохнул Сребреник. – Есть же у тебя такая неприятная черточка – доводить начальство до белого каления. Что в семнадцатом веке, что в двадцать первом! Здесь тебя, конечно, на дыбу не вздернут и не станут пытать, но все равно – я тебе не рекомендовал бы задавать такие вопросы этим твердолобым дяденькам и одной еще более упертой тетеньке».
Комиссия на огромном экране безмолвствовала. Наконец заговорил Глэбб. Заговорил нехотя, с усилием:
– Мистер Афанасьев. Начнем с того, что ваш вопрос предельно некорректен. (О, как оживился проклятый Карамба!) Вы потеряли мистера Буббера, а теперь подозреваете его в том, что он выполнял какие-то секретные задания. Так бы и спросили: не давали ли вы, любезный мистер Глэбб, задания Бубберу, суть коего сводится к физическому устранению царя Петра? Верно? Я спрашиваю: верно? Вы так и подумали? Так я вам отвечу, хотя и не следовало бы. Нет, – отчеканил Глэбб, – нет, я не давал ему никакого задания! И вообще, я думаю, что ответ очевиден: попытку покушения осуществил тот самый голландец. При любви царя Петра к иноземцам подозрение падет на него разве что в самый последний момент. Теперь-то они, конечно, думают, что преступник – вы, мистер Афанасьев. Вы весьма ловко дали понять, что виновны – вы. Но это вовсе не означает, что Буббер и Ковбасюк в безопасности. Насколько я вообще могу судить, их могут счесть вашими сообщниками. К тому же, кажется, к ним уже применяли физическое воздействие?
– Да. Вы же знаете.
Тут заговорил генерал Бишоп, быстро, отрывисто, в своей обычной лающе-солдафонской манере: