Страница:
Потому президента ВША звали коротко и внушительно: Нэви. Navy! Впрочем, так его называли американцы, а как именовали этого деятеля представители иных наций, мы здесь приводить не будем по этическим соображениям. Нэви Буш-третий получил еще прозвище Святой Дух, по прозрачной аналогии с тем, что были уже Буш-отец и Буш-сын. Если говорить откровенно, Нэви не был их родственником, а сам он был настолько глуп, что утверждал, будто он даже не их однофамилец. Одна милая желтая газета, прельстившись генеалогическими заявлениями президента, написала статью о том, что на самом деле по материнской линии он не Буш, а самый натуральный Оганесян. С тех пор его именовали Нэви Буш-Оганесян.
Вот такой милейший индивидуум грел свой упитанный зад в Овальном кабинете Белого дома (Вашингтон, федеральный округ Колумбия).
– Так ты выслушаешь меня, Нэви? – воскликнула Кэтлин Буш, добрая супруга президента. – Меня оскорбили!
Нэви попытался состроить на бритой физиономии максимально сосредоточенную мину, с какой он обычно оглашал послания конгрессу и сенату. Впрочем, перед ним сейчас был не какой-то жалкий конгресс, перед ним была целая жена!
– Меня оскорбили, – повторила миссис Кэтлин, искренне полагая, что она демонстрирует ангельское терпение.
– Да, я тебя слушаю, дорогая.
– Это страшное оскорбление, и самое ужасное, что оно касается не только меня, но и всех женщин! Понимаешь, дорогой? Ведь я, первая леди, в своем лице представляю всех женщин этой многострадальной планеты.
Говоря это, леди закатила свои тусклые пуговичные глазки и выдавила из себя увесистую слезу. Президент спросил:
– А что, собственно, случилось?
– Дело в том, дорогой, что в нашем мире, несмотря на все те гуманные и демократичные меры, что принимаются по этим вопросам, – как по писаному начала леди Буш-Оганесян, – по-прежнему нарушаются права женщин! Да, да! Это возмутительно! Я, как председатель женского комитета федерального округа Колумбия, не могла пройти мимо вопиющих, бесчеловечных проявлений мужского шовинизма, которые все еще встречаются на нашей многострадальной планете.
Госпожа Кэтлин Буш второй раз за минуту употребила словосочетание «многострадальная планета». Вне всякого сомнения, ей оно нравилось.
– Но, дорогая, мне кажется, что законы, стоящие на страже чести, достоинства и безопасности женщин… – неуверенно начал мистер Нэви Буш, – мне кажется, они соблюдаются. И никто, никто не может похвастать тем, что ему удалось обойти закон. Даже представители самых известных семей. Вот взять хотя бы двоюродного племянника вице-директора ФБР, этого несчастного Пита Буббера, который получил семь лет изоляции…
Кэтлин свела брови на переносице. В таком виде они напоминали крышу шалашика, готовую вот-вот обрушиться во гневе.
– Не надо мне про этого типа!.. – взвизгнула она. – Лично мне непонятно другое, а именно: как вице-директор Глэбб, чьего родственника упекли за такой вопиющий проступок, не подал в отставку со своего ответственнейшего, между прочим, поста?.. Это возмутительно! Пит Буббер! Не забывай, что он посмел посягнуть не на кого-нибудь, а на нашу родственницу, близкую родственницу!
– Точнее, твою троюродную тетушку, – на свою беду уточнил мистер Нэви и тут же зажмурился.
Леди Буш топнула ногой и выдала тираду, из которой красноречиво следовало, что несчастная тетушка и без того сильно пострадала от злобного нарушителя закона, а тут еще и сам гарант конституции упражняется в остроумии на ее счет. Буш-третий и не думал этого делать, поскольку просто не умел шутить, однако его вторая половина, нисколько этим не смущаясь, тотчас же завалила супруга упреками, а под конец инкриминировала мистеру Нэви едва ли не сообщничество с Буббером, подпитываемое преступными идеями «мужской солидарности» и «маскулинного шовинизма». Последнее словосочетание также входило в число излюбленных у леди Буш-Оганесян.
Молодой парень Пит Буббер, упомянутый президентской четой, был осужден за сексуальное домогательство в отношении утлой старушки Клэр, приходящейся троюродной теткой жене президента.
Домогательство было вопиющим. Оно выражалось в том, что он привел в надлежащее (то бишь вертикальное) положение инвалидную коляску, на которой лихачила тетушка Клэр и на которой же свалилась с лестницы и перекувырнулась несколько раз, как в заправской автокатастрофе. Главным пунктом обвинения (домогательство!) стал тот факт, что Буббер водрузил на лысый череп тетушки ее парик, который слетел при падении. Почтенная дама утверждает, что при этом мерзавец похотливо улыбался. Ныне он отбывает семилетний срок на Луне, в тюрьме с поэтичным названием «МунДак» («Лунная утка»), вспомнил президент. Да! И отстегнул триста тысяч долларов штрафа потерпевшей стороне, то бишь тетушке Клэр. «Зачем, ну зачем ей триста тысяч? – подумал мистер Нэви Буш. – Все равно сидит на дотациях… А недавно вставила за государственный счет полный рот зубов из нового материала… Сорок зубов! Шесть, наверно, про запас…»
– …Вот так! – услышал президент финальный аккорд речи милой супруги. – Нэви! Нэви, ты меня слушаешь?
– Да, я тебя слушаю, – выдавил он, – но поторопись, дорогая, ко мне вот-вот должны прийти министр обороны, директор ФБР и два личных советника. Вот-вот…
– Знаю, что они тебе насоветуют!.. – буркнула леди Кэтлин, подозрительно глядя на мужа. – Странно, что среди твоих советников ни одной женщины! Это возмутительно!
– Дорогая, что ты мне хотела сообщить?.. – окончательно потерял терпение президент. – Я тебя слушаю.
Кэтлин подобрала с пола толстенный фолиант, которым, как помнится, она запустила в благоверного при самом своем появлении, и, перелистнув пару страниц, произнесла пресекающимся голосом, в который намеренно была подпущена истерическая нотка:
– Я принесла тебе список людей, которые должны понести тяжелое наказание. Я требую возбуждения уголовных дел по факту диффамации, оскорбления чести и достоинства, дискриминации по половому признаку и… Боже мой! Ты только послушай, что говорят в Европе, которая в последнее время окончательно обнаглела и зарвалась: «Идешь к женщинам, бери с собой плеть!»
– Это, наверно, кто-то из клуба садомазо? – невинно осведомился президент.
– Не знаю, откуда он, но его зовут Ницше!
– Мэр Бостона? – тупо ворочал мозгами президент. – Хотя нет, тот – Ницкер.
Леди Кэтлин топнула ногой. Тут она обрушила на мужа целый водопад цитат. Особенно ее возмутило изречение некоего грека Эзопа, гласившее: «Не открывайся жене и не делись с нею никакими тайнами: в супружеской жизни жена – твой противник, который всегда при оружии и все время измышляет, как бы тебя подчинить». Буш-Оганесян моргал глазками. Он совершенно был согласен с этим Эзопом и со всеми греками сразу, если бы к тому же знал, где эта Греция находится. Тот же кляузный Эзоп изрек еще одну возмутительную гнусность: «Огонь, женщина и море – три бедствия». Каскад изречений людей, о которых президент слышал впервые, довершили слова наглого француза, некоего Монтескье: «Клясться женщине в вечной любви столь же нелепо, как утверждать, что всегда будешь здоров или всегда будешь счастлив». Миссис Кэтлин перевела дух и наконец пригвоздила, как ей казалось, к позорному столбу всех тиранов-мужчин в лице собственного мужа:
– А вот ответ одного наглеца на вопрос честной активистки касательно того, какую женщину он считает достойнейшей: «Ту, мадам, которая сделала больше всего детей»!
Президент Буш-третий фыркнул в кулак, едва удержавшись от смеха. Фраза ему понравилась, но он, ясное дело, и пикнуть не посмел об этом. Напротив, он важно почесал ухо и провозгласил:
– Да, состав преступления налицо. Порочение чести и достоинства к тому же… А кто это сказал? Какой-нибудь китаец, с которыми мы сейчас воюе… м-м-м… налаживаем… гм… у которых…
Президент был косноязычен и так и не сумел сформулировать суть взаимоотношений ВША и Китая.
Жена прищурила один глаз и спросила:
– Почему ты решил, что это китаец?
– Ну как же… Вот он говорит: «…которая сделала больше всего детей». А где делают больше всего детей, как не в Китае?
– Фамилия этого наглеца, – не вдаваясь в дальнейшую полемику по вопросу национальной принадлежности нарушителя закона, провозгласила миссис Буш, – Бонапарт. Наполеон Бонапарт.
– Наполеон?.. Гм… знакомое имя. Где-то я его уже слышал. – Президент почесал лысеющую макушку и пустился в воспоминания: – Мм-м… а не учился ли я вместе с ним в Йельском университете? Да нет. Там учатся законопослушные люди, таких м-мерзостей говорить не стали бы. Тэк-с… А в сенате у нас не заседает такой? Он, кажется, по происхождению гомосексуалист из Камбоджи…
– Ничего себе происхождение, – отметила миссис Буш, которая, несмотря на стервозность и крайне феминистские взгляды, была все-таки чуть умнее супруга. – Нет, Нэви, ни в сенате, ни в конгрессе такой не заседает!
Президент врезал кулаком по столу так, что на огромной матовой панели слева зажегся экран, и толстогубый полковник-спецслужбист из охраны Белого дома осведомился, все ли у мистера президента в порядке. Буш не обратил на него внимания, он воскликнул:
– Нуда, вспомнил! Наполеон! Конечно! Так звали попугая госсекретаря Бобби Боббинджера, которого я на прошлой неделе отправил в отставку! Кстати, не понимаю… вот ты умная женщина, дорогая, может, ты мне объяснишь: зачем попугая называть в честь пирожного? Гм… Ты сказала, что этот попугай… А что, его спрашивали о том, какую женщину он считает самой достойной? Это какой же идиот интересовался о таких вещах у попугая?
Мадам Кэтлин Буш стоически вынесла, пока иссякнет этот поток глупостей и несуразностей. Потом произнесла:
– Наполеон Бонапарт – французский политический деятель. Это он так сказал, а никакой не попугай. Но это еще цветочки!.. Самая возмутительная подборка подсудных оскорблений – родом из России. Я думаю, что на это нужно особое внимание. – Россия? – переспросил Буш-третий, копаясь в мозгах с целью выудить там хоть что-то касающееся этого названия. Собственно, он знал о России достаточно, даже два раза там был, но вот что-то никак не вспоминалось. – А-а-а… Москоу, водка?
– Гармошка, медведь, Кремлин, – продолжила леди логическую цепочку, уже ставшую классикой жанра, – вот именно. Как раз о Москве и пойдет речь. Известно ли тебе, Нэви, что в Москве существует варварский обычай. Бр-р-р!!! Мне даже страшно произносить все это вслух! Настолько это чудовищно и не укладывается в голове! Как в наш цивилизованный век…
Мадам не успела договорить. Вспыхнула панель вызова, располагавшаяся на столе президента, и тот произнес, невольно перебивая жену.
– Да, слушаю. Кто ко мне?..
– Сэр, к вам министр обороны генерал Бишоп, первый заместитель директора Федерального бюро мистер Глэбб, а также государственные советники мистер Добродеефф и сеньор Жоэль Карамба.
Президент без надежды взглянул на супругу, которая была вынуждена наступить на горло собственной песне. Миссис Буш была дама гуманная и к таким зверским действиям не привычная, так что неудивительно, что она выглядела возмущенной. Мистер Нэви Буш вздохнул:
– Дорогая, заседание.
Леди Кэтлин некоторое время прожигала мужа взглядом и думала, что же ей сделать: то ли устроить ему скандал, который сожрет все оставшееся до прихода чиновников время, то ли вкратце изложить то, что она, собственно, хотела от президента. Остановилась на втором и затараторила, словно рассыпая мелкий горох:
– Как поступить? С одной стороны, такого нельзя прощать, к тому же комитет проделал значительную работу по сбору информации в отношении… С другой стороны, потребуется довольно необычный метод, и…
– Дорогая, заседание, – повторно вздохнул президент и даже сделал попытку зажать уши.
Жена с силой развела руки мистера Нэви, чтобы тот все-таки слушал, но в этот момент экран на матовой панели вспыхнул снова, и голос почтительно доложил:
– Сэр, к вам генерал Бишоп, вице-директор Глэбб, советники Добродеефф и Карамба. Прикажете впустить?
– Да, – быстро ответил несчастный глава великого государства.
– Здравствуйте, господа. Даже очень кстати, что вы здесь. Мне думается, что президенту было бы тяжело одному взвалить на себя бремя ТАКОГО решения.
– Какого? – не понял бедняга Святой Дух. – Какого еще реше… Вы присаживайтесь, господа, вынимайте документы, все по порядку, как обы… Как обычно. Так какого такого решения? – растерянно моргая спросил он.
Леди Кэтлин Буш уселась рядом с государственными мужами и произнесла:
– Вот что. Я думаю, никто не будет возражать… Я – сенатор и возглавляю женский комитет округа Колумбия, что автоматически дает мне право присутствовать на заседании правительства или иной государственной структуры, если оно, это заседание, не носит секретного характера. А мне известно, что ничего такого мой муж, президент ВША, сегодня обсуждать не планировал. Так что я намерена присутствовать на этом заседании, а затем выдвинуть на обсуждение один важнейший, на мой взгляд, вопрос. Никто не возражает?
Конечно же никто не возражал. Кому хотелось лишних проблем?.. Возражать в 2020 году главе феминистского комитета округа Колумбия, жене президента – это все равно что в средневековой Испании полемизировать с инквизиторами по вопросам веры. Сжечь миссис Кэтлин Буш-Оганесян, конечно, никого не сожжет, а вот неприятностей хватит и тебе, и твоим родственникам. Первый заместитель директора ФБР мистер Борис (ударение на первый слог) Глэбб, как никто, знал это. Ведь его двоюродного племянника Пита Буббера по вздорному обвинению отправили в лунную колонию «МунДак» не так уж и давно. Никому не хотелось стать «мундаком», как по названию заведения именовали всех туда угодивших.
– Ну что же, – сказал президент, – лично я не возражаю. Что скажете, господа?..
Никто не стал идти наперекор президентской чете. Генерал Бишоп встал, раскрыл папочку и сиплым басом начал свой доклад:
– Миротворческая миссия в Северном Китае… Генерал Бишоп был тупой служака, похожий на оживший еловый пень; лексические пласты, используемые генералом в его речи, залегали исключительно ниже пояса. В армии этого тупого солдафона знали под кличкой Бобе. Он только что прибыл в Вашингтон по срочному вызову из штата Северный Китай, где выполнял миротворческую миссию, как он сам только что объявил. Миротворческая миссия состояла в том, что авиация ВША, координируемая лично Бишопом, бомбила приграничные китайские поселения на рубеже Северный Китай – штат Приморье. Повод был замечательный: население Северного Китая, разбухшее до громоздкой цифры в один миллиард человек, могло распространиться на заамурские территории, входящие во ВША (штат Приморье, как говорилось выше).
– …Таким образом, – грохотал генерал Бишоп, – мы планируем отбросить китайских реакционеров к их естественным границам, а Китайскую стену, по недоразумению именуемую Великой, снести. Великая Китайская стена, как стратегический объект, определенно угрожающий безопасности Америки, должна быть снесена. Однако мы не агрессоры, как представляют лживые СМИ в Европе и Азии, – продолжал генерал, – и потому оставим грядущим поколениям фрагмент этой стены, ограничивающей свободу китайского народа, о благе которого заботится наша демократия. Мы сохраним кусок стены с двумя башнями. В одной из башен будет военный музей.
– А во второй? – спросил президент. Генерал Бишоп пожал плечами, словно удивляясь, как такой высокопоставленный государственный деятель, как президент ВША, может задавать такие глупые вопросы.
– Во второй конечно же будет «Макдоналдс», – ответил славный военачальник. – Пора приучать этих упертых китайцев к нормальному питанию.
– Гм, – сказал президент, – значит, определенные трудности существуют. Ну что ж… Хорошо! Вице-директор Глэбб, по регламенту мы должны заслушать вас.
– Совершенно верно.
Второе лицо в главной спецслужбе государства, мистер Борис Глэбб, был высокого роста мужчина, худой как палка, с прищуренными серыми глазами и серыми же волосами, редкими и клочковатыми, как скверная пакля. Он ходил в сером же двубортном френче и всегда был застегнут на все пуговицы, даже когда на улице плавился асфальт. Собственно, Глэбб просто не замечал таких мелочей, как температура окружающей среды или количество волос на одном квадратном дюйме его черепа. Его занимали более внушительные проблемы. О них он и повел речь.
– Испытания на базе Лос-Энгельс, что в срединных российских штатах на Европейском континенте, успешно завершены и одобрены мною лично, – сказал он. – Мы получили оружие, о котором столько говорилось прежде безо всяких на то оснований. Такие основания появились только сейчас.
Президент приподнялся, округлил глаза, —а потом снова сел на место. Он пожевал нижнюю губу и только через минуту (в тишине, ибо Глэбб молчал, ожидая, когда же президент наконец завершит мучительную работу мысли) произнес:
– И что же… и что же вы молчали, мистер Глэбб? Это же важнейшее известие! Оно в корне может поменять…
– …внешнюю политику Америки, – вставил генерал Бишоп.
– При чем здесь внешняя политика? Вы докладывайте, Глэбб, докладывайте!
– Работники конструкторского бюро Лос-Энге-льса, подобранные лично мной по рекомендациям Академии единой теории поля, закончили работу. Система DFGG-MT2020, которую русские именуют «Опрокинутое небо», успешно прошла все испытания. Более подробный отчет содержится вот здесь. И мистер Борис Глэбб положил на край стола президента маленький, с ладонь, ноутбук с функцией голографического воспроизведения. Президент Нэви Буш почесал в голове, соображая, к чему и как тут подступиться. Глэбб, очевидно поняв трудности главы государства, приблизился к нему и чуть тронул ноутбук сбоку. Верхняя панель откинулась, зафосфоресцировала, и рой искр, медленно вращаясь, поднялся над прибором. Светящиеся искры, последовательно обращающиеся по заданным траекториям, сгустились до зеленоватого, внешне плотного облака, в котором время от времени проскакивали красивые желтые сполохи, напоминающие миниатюрные копии молний.
– Это заставка, – пояснил Глэбб, – система загружается, а это – рабочие обои. Точная копия грозы, со всеми атмосферными образованиями и в строгом масштабе. Программисты Лос-Энгельса балуются.
В облаке возникла массивная голова. Сначала показалось, что это череп лысого мужчины средних лет в черных роговых очках и с большим язвительным ртом. Но проскочившие в голографическом облаке два разветвленных, вилочкой, мини-сполоха
изменили картинку: выяснилось, что перед высшими чинами государства – женщина. Но какова!.. Над черепом схематично прорисовались волосы, обозначая, что оригинал совсем не лыс, но все остальное оказалось неизменным – и старомодные очки, и сардоническая складка рта. Язвительные губы разлепились, и на весь кабинет разнеслось густое сочное контральто:
– Господин президент, говорит лингвокоординатор проекта «Опрокинутое небо» Сильвия Кампанелла…
– Ух ты задница! – вполголоса восхитился пышностью этого имени генерал Бишоп. Оказалось, рано.
– …Лу Синь фон Каучук, – договорило контральто. – Испытание системы, длившееся три года, завершено успешно. Мистер Глэбб лично проконтролировал выходные данные. В связи с пролонгацией опыта получены следующие вариабельные изоморфические доминанты, экстраполирующие…
Вслед за громоздкими терминами общего значения посыпался ряд таких слов, которые не могли присниться президенту Бушу-третьему даже в самом изощренном и сокрушительном кошмаре. Он героически терпел минуты три, но наконец зажал уши руками и начал насвистывать модную в то время американскую песенку со словами «Проснулись раз в помойной яме два гитариста из Майами».
– Таким образом, – подводила итог Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук, – репагулярная градация процесса, условно терминофицированного как «темпоральная интерференция», и вывела на решение уравнения Малахова – Краузе, коррелирующего в противофазе с…
Генерал Бишоп вспотел. Мистер Глэбб, решив, что на сегодня хватит, выключил ноутбук и убрал его в карман, прекратив общие страдания. Советник президента по политкорректности, крючконосый и низкорослый сеньор Жоэль Карамба, подергал себя за усы и выразил, верно, общее мнение, спросив:
– А с кем это… она сейчас разговаривала?
– Это уже частности, – сказал мистер Глэбб. – Проще говоря, в распоряжении Америки, в юрисдикции коренных штатов и с согласия благоприобретенных территориальных образований, появилась МАШИНА ВРЕМЕНИ. Это название не совсем точно отражает суть системы, созданной в Лос-Энгельсе нашими учеными, но удобнее оперировать уже известным, общепринятым термином, чем изобретать новые.
– Да уж… – подтвердил президент, который уже допел свою песенку про гитаристов, заканчивающуюся жизнеутверждающим: «Им наливали пива в кружки две толстозадые подружки». – А не могли бы вы, мистер Глэбб, растолковать нам то, что сообщила эта леди. А то она… гм… э-э-э…
– Употребляла профессиональные термины, – пришла на помощь мужу леди Буш.
– Ага! – закивал тот.
– Да, конечно, – ответил Глэбб. – Тем более что я вкратце уже все сообщил. Хотелось бы только добавить, что основные принципы системы были разработаны еще пятнадцать лет назад русским ученым Николаем Малаховым, который погиб при испытаниях своего проекта. Долгое время не могли повторить даже того немногого, что удалось достичь Малахову.
– А чего он достиг?
– Ему удавалось на пять– шесть лет проникать в будущее. Зафиксировано два таких опыта. Во время третьего Малахов погиб.
– Что же мы можем теперь?
– К сожалению, в Лос-Энгельсе так и не удалось повторить проникновение в будущее больше чем на день, – сказал вице-директор Глэбб, – зато получены прекрасные результаты… м-м-м… – Глэбб заглянул в папочку, – по реверсивно-торсионным… м-м-м…
– Чего-чего? – крикнул с места генерал Бишоп. – Глэбб, короче!
– Тихо!!! – врезал кулаком по столу президент, пресекая общее нездоровое оживление. – Что это еще за недисциплинированность, генерал? Продолжайте, мистер Глэбб, но постарайтесь покороче и… гм…
– Попредметнее, – заботливо подсказала мужу корректное (чтобы Нэви Бушу совсем уж не выглядеть дураком) слово миссис Кэтлин.
– Да, да. Попредметнее.
– Хорошо, – сказал Глэбб. – Одной фразой: если сводить все итоги, пренебрегая некоторыми частностями и опуская побочные нюансы, то в Лос-Энгельсе сконструирована и опробована уникальная система, позволяющая уходить в прошлое на триста – триста пятьдесят лет. Пока что не больше. Но, но – господа!.. Мечта человечества стала явью!!! Поздравляю вас, господа! Машина времени существует!
Все энергично и с облегчением захлопали. По виду генерала Бишопа было очевидно, что возможность проникнуть в прошлое на триста лет для него куда менее привлекательна, чем немедленное разрушение Великой Китайской стены с обустройством в ней «Макдоналдса». Сеньор Жоэль Карамба думал о чем-то своем. Оживился только последний участник заседания, до сих пор не принявший никакого участия в обсуждении текущих вопросов. У него было круглое лицо, обрамленное бакенбардами неопределенного рыжевато-бурого цвета, которое выглядело бы глуповатым (нос – картошкой!), если бы не глаза, небольшие, цепкие, бегающие. Их взгляд был совершенно неуловим, и редко кто мог похвастаться тем, что поглядел в глаза личному советнику президента. Mr. Astaroth W. Dobrodeeff – вот какое пышное имя красовалось в визитке этого индивида. Не Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук, имя, которое проняло даже генерала Бишопа, но тоже серьезно…
Мистер Добродеефф поднял руку, требуя внимания, и промолвил мягким, вкрадчивым голосом:
– Господа! Конечно, достижения лаборатории Лос-Энгельса неоспоримы, но не приходится говорить о практическом использовании проекта. Ведь это чревато серьезными последствиями, и…
– А вот и нет!!!
Жена президента, выпрямившись во весь рост, стояла и грозно хмурилась, пуская по лбу волны кожных складок. Все замерли, эная, что миссис Кэтлин Буш просто так не станет буянить.
– А вот и нет, – повторила она. – Мне уже сообщили о том, что собирался докладывать президенту мистер Глэбб, еще до появления его в Вашингтоне. И я не зря пришла к главе государства с очень своевременным и – главное – осуществимым предложением!..
– Но, кажется, ты говорила что-то о правах женщин, племяннике мистера Глэбба и о попугае госсекретаря с таким дурацким кондитерским именем… это… Наполеон, да! – выдвинулся президент.
«Болван, – подумала жена, – и угораздило же такую орясину в президенты. Я смотрелась бы на его месте куда лучше. Но ничего. Успеется!..»
– Вы не совсем верно вычленили суть, – выбрала она такую формулировку, что даже советник по политкорректности, буквоед и зануда Жоэль Карамба, не сумел бы придраться, – главное состоит в другом. Я пришла к вам, господин президент, не как супруга, а как сенатор и политический деятель с предложением переломить ситуацию с дискриминацией женщин…
Вот такой милейший индивидуум грел свой упитанный зад в Овальном кабинете Белого дома (Вашингтон, федеральный округ Колумбия).
– Так ты выслушаешь меня, Нэви? – воскликнула Кэтлин Буш, добрая супруга президента. – Меня оскорбили!
Нэви попытался состроить на бритой физиономии максимально сосредоточенную мину, с какой он обычно оглашал послания конгрессу и сенату. Впрочем, перед ним сейчас был не какой-то жалкий конгресс, перед ним была целая жена!
– Меня оскорбили, – повторила миссис Кэтлин, искренне полагая, что она демонстрирует ангельское терпение.
– Да, я тебя слушаю, дорогая.
– Это страшное оскорбление, и самое ужасное, что оно касается не только меня, но и всех женщин! Понимаешь, дорогой? Ведь я, первая леди, в своем лице представляю всех женщин этой многострадальной планеты.
Говоря это, леди закатила свои тусклые пуговичные глазки и выдавила из себя увесистую слезу. Президент спросил:
– А что, собственно, случилось?
– Дело в том, дорогой, что в нашем мире, несмотря на все те гуманные и демократичные меры, что принимаются по этим вопросам, – как по писаному начала леди Буш-Оганесян, – по-прежнему нарушаются права женщин! Да, да! Это возмутительно! Я, как председатель женского комитета федерального округа Колумбия, не могла пройти мимо вопиющих, бесчеловечных проявлений мужского шовинизма, которые все еще встречаются на нашей многострадальной планете.
Госпожа Кэтлин Буш второй раз за минуту употребила словосочетание «многострадальная планета». Вне всякого сомнения, ей оно нравилось.
– Но, дорогая, мне кажется, что законы, стоящие на страже чести, достоинства и безопасности женщин… – неуверенно начал мистер Нэви Буш, – мне кажется, они соблюдаются. И никто, никто не может похвастать тем, что ему удалось обойти закон. Даже представители самых известных семей. Вот взять хотя бы двоюродного племянника вице-директора ФБР, этого несчастного Пита Буббера, который получил семь лет изоляции…
Кэтлин свела брови на переносице. В таком виде они напоминали крышу шалашика, готовую вот-вот обрушиться во гневе.
– Не надо мне про этого типа!.. – взвизгнула она. – Лично мне непонятно другое, а именно: как вице-директор Глэбб, чьего родственника упекли за такой вопиющий проступок, не подал в отставку со своего ответственнейшего, между прочим, поста?.. Это возмутительно! Пит Буббер! Не забывай, что он посмел посягнуть не на кого-нибудь, а на нашу родственницу, близкую родственницу!
– Точнее, твою троюродную тетушку, – на свою беду уточнил мистер Нэви и тут же зажмурился.
Леди Буш топнула ногой и выдала тираду, из которой красноречиво следовало, что несчастная тетушка и без того сильно пострадала от злобного нарушителя закона, а тут еще и сам гарант конституции упражняется в остроумии на ее счет. Буш-третий и не думал этого делать, поскольку просто не умел шутить, однако его вторая половина, нисколько этим не смущаясь, тотчас же завалила супруга упреками, а под конец инкриминировала мистеру Нэви едва ли не сообщничество с Буббером, подпитываемое преступными идеями «мужской солидарности» и «маскулинного шовинизма». Последнее словосочетание также входило в число излюбленных у леди Буш-Оганесян.
Молодой парень Пит Буббер, упомянутый президентской четой, был осужден за сексуальное домогательство в отношении утлой старушки Клэр, приходящейся троюродной теткой жене президента.
Домогательство было вопиющим. Оно выражалось в том, что он привел в надлежащее (то бишь вертикальное) положение инвалидную коляску, на которой лихачила тетушка Клэр и на которой же свалилась с лестницы и перекувырнулась несколько раз, как в заправской автокатастрофе. Главным пунктом обвинения (домогательство!) стал тот факт, что Буббер водрузил на лысый череп тетушки ее парик, который слетел при падении. Почтенная дама утверждает, что при этом мерзавец похотливо улыбался. Ныне он отбывает семилетний срок на Луне, в тюрьме с поэтичным названием «МунДак» («Лунная утка»), вспомнил президент. Да! И отстегнул триста тысяч долларов штрафа потерпевшей стороне, то бишь тетушке Клэр. «Зачем, ну зачем ей триста тысяч? – подумал мистер Нэви Буш. – Все равно сидит на дотациях… А недавно вставила за государственный счет полный рот зубов из нового материала… Сорок зубов! Шесть, наверно, про запас…»
– …Вот так! – услышал президент финальный аккорд речи милой супруги. – Нэви! Нэви, ты меня слушаешь?
– Да, я тебя слушаю, – выдавил он, – но поторопись, дорогая, ко мне вот-вот должны прийти министр обороны, директор ФБР и два личных советника. Вот-вот…
– Знаю, что они тебе насоветуют!.. – буркнула леди Кэтлин, подозрительно глядя на мужа. – Странно, что среди твоих советников ни одной женщины! Это возмутительно!
– Дорогая, что ты мне хотела сообщить?.. – окончательно потерял терпение президент. – Я тебя слушаю.
Кэтлин подобрала с пола толстенный фолиант, которым, как помнится, она запустила в благоверного при самом своем появлении, и, перелистнув пару страниц, произнесла пресекающимся голосом, в который намеренно была подпущена истерическая нотка:
– Я принесла тебе список людей, которые должны понести тяжелое наказание. Я требую возбуждения уголовных дел по факту диффамации, оскорбления чести и достоинства, дискриминации по половому признаку и… Боже мой! Ты только послушай, что говорят в Европе, которая в последнее время окончательно обнаглела и зарвалась: «Идешь к женщинам, бери с собой плеть!»
– Это, наверно, кто-то из клуба садомазо? – невинно осведомился президент.
– Не знаю, откуда он, но его зовут Ницше!
– Мэр Бостона? – тупо ворочал мозгами президент. – Хотя нет, тот – Ницкер.
Леди Кэтлин топнула ногой. Тут она обрушила на мужа целый водопад цитат. Особенно ее возмутило изречение некоего грека Эзопа, гласившее: «Не открывайся жене и не делись с нею никакими тайнами: в супружеской жизни жена – твой противник, который всегда при оружии и все время измышляет, как бы тебя подчинить». Буш-Оганесян моргал глазками. Он совершенно был согласен с этим Эзопом и со всеми греками сразу, если бы к тому же знал, где эта Греция находится. Тот же кляузный Эзоп изрек еще одну возмутительную гнусность: «Огонь, женщина и море – три бедствия». Каскад изречений людей, о которых президент слышал впервые, довершили слова наглого француза, некоего Монтескье: «Клясться женщине в вечной любви столь же нелепо, как утверждать, что всегда будешь здоров или всегда будешь счастлив». Миссис Кэтлин перевела дух и наконец пригвоздила, как ей казалось, к позорному столбу всех тиранов-мужчин в лице собственного мужа:
– А вот ответ одного наглеца на вопрос честной активистки касательно того, какую женщину он считает достойнейшей: «Ту, мадам, которая сделала больше всего детей»!
Президент Буш-третий фыркнул в кулак, едва удержавшись от смеха. Фраза ему понравилась, но он, ясное дело, и пикнуть не посмел об этом. Напротив, он важно почесал ухо и провозгласил:
– Да, состав преступления налицо. Порочение чести и достоинства к тому же… А кто это сказал? Какой-нибудь китаец, с которыми мы сейчас воюе… м-м-м… налаживаем… гм… у которых…
Президент был косноязычен и так и не сумел сформулировать суть взаимоотношений ВША и Китая.
Жена прищурила один глаз и спросила:
– Почему ты решил, что это китаец?
– Ну как же… Вот он говорит: «…которая сделала больше всего детей». А где делают больше всего детей, как не в Китае?
– Фамилия этого наглеца, – не вдаваясь в дальнейшую полемику по вопросу национальной принадлежности нарушителя закона, провозгласила миссис Буш, – Бонапарт. Наполеон Бонапарт.
– Наполеон?.. Гм… знакомое имя. Где-то я его уже слышал. – Президент почесал лысеющую макушку и пустился в воспоминания: – Мм-м… а не учился ли я вместе с ним в Йельском университете? Да нет. Там учатся законопослушные люди, таких м-мерзостей говорить не стали бы. Тэк-с… А в сенате у нас не заседает такой? Он, кажется, по происхождению гомосексуалист из Камбоджи…
– Ничего себе происхождение, – отметила миссис Буш, которая, несмотря на стервозность и крайне феминистские взгляды, была все-таки чуть умнее супруга. – Нет, Нэви, ни в сенате, ни в конгрессе такой не заседает!
Президент врезал кулаком по столу так, что на огромной матовой панели слева зажегся экран, и толстогубый полковник-спецслужбист из охраны Белого дома осведомился, все ли у мистера президента в порядке. Буш не обратил на него внимания, он воскликнул:
– Нуда, вспомнил! Наполеон! Конечно! Так звали попугая госсекретаря Бобби Боббинджера, которого я на прошлой неделе отправил в отставку! Кстати, не понимаю… вот ты умная женщина, дорогая, может, ты мне объяснишь: зачем попугая называть в честь пирожного? Гм… Ты сказала, что этот попугай… А что, его спрашивали о том, какую женщину он считает самой достойной? Это какой же идиот интересовался о таких вещах у попугая?
Мадам Кэтлин Буш стоически вынесла, пока иссякнет этот поток глупостей и несуразностей. Потом произнесла:
– Наполеон Бонапарт – французский политический деятель. Это он так сказал, а никакой не попугай. Но это еще цветочки!.. Самая возмутительная подборка подсудных оскорблений – родом из России. Я думаю, что на это нужно особое внимание. – Россия? – переспросил Буш-третий, копаясь в мозгах с целью выудить там хоть что-то касающееся этого названия. Собственно, он знал о России достаточно, даже два раза там был, но вот что-то никак не вспоминалось. – А-а-а… Москоу, водка?
– Гармошка, медведь, Кремлин, – продолжила леди логическую цепочку, уже ставшую классикой жанра, – вот именно. Как раз о Москве и пойдет речь. Известно ли тебе, Нэви, что в Москве существует варварский обычай. Бр-р-р!!! Мне даже страшно произносить все это вслух! Настолько это чудовищно и не укладывается в голове! Как в наш цивилизованный век…
Мадам не успела договорить. Вспыхнула панель вызова, располагавшаяся на столе президента, и тот произнес, невольно перебивая жену.
– Да, слушаю. Кто ко мне?..
– Сэр, к вам министр обороны генерал Бишоп, первый заместитель директора Федерального бюро мистер Глэбб, а также государственные советники мистер Добродеефф и сеньор Жоэль Карамба.
Президент без надежды взглянул на супругу, которая была вынуждена наступить на горло собственной песне. Миссис Буш была дама гуманная и к таким зверским действиям не привычная, так что неудивительно, что она выглядела возмущенной. Мистер Нэви Буш вздохнул:
– Дорогая, заседание.
Леди Кэтлин некоторое время прожигала мужа взглядом и думала, что же ей сделать: то ли устроить ему скандал, который сожрет все оставшееся до прихода чиновников время, то ли вкратце изложить то, что она, собственно, хотела от президента. Остановилась на втором и затараторила, словно рассыпая мелкий горох:
– Как поступить? С одной стороны, такого нельзя прощать, к тому же комитет проделал значительную работу по сбору информации в отношении… С другой стороны, потребуется довольно необычный метод, и…
– Дорогая, заседание, – повторно вздохнул президент и даже сделал попытку зажать уши.
Жена с силой развела руки мистера Нэви, чтобы тот все-таки слушал, но в этот момент экран на матовой панели вспыхнул снова, и голос почтительно доложил:
– Сэр, к вам генерал Бишоп, вице-директор Глэбб, советники Добродеефф и Карамба. Прикажете впустить?
– Да, – быстро ответил несчастный глава великого государства.
2
В кабинет один за другим вошли четверо мужчин. При их виде леди Кэтлин фыркнула, как обиженная кошка, которую ткнули носом в горячее молоко, и произнесла:– Здравствуйте, господа. Даже очень кстати, что вы здесь. Мне думается, что президенту было бы тяжело одному взвалить на себя бремя ТАКОГО решения.
– Какого? – не понял бедняга Святой Дух. – Какого еще реше… Вы присаживайтесь, господа, вынимайте документы, все по порядку, как обы… Как обычно. Так какого такого решения? – растерянно моргая спросил он.
Леди Кэтлин Буш уселась рядом с государственными мужами и произнесла:
– Вот что. Я думаю, никто не будет возражать… Я – сенатор и возглавляю женский комитет округа Колумбия, что автоматически дает мне право присутствовать на заседании правительства или иной государственной структуры, если оно, это заседание, не носит секретного характера. А мне известно, что ничего такого мой муж, президент ВША, сегодня обсуждать не планировал. Так что я намерена присутствовать на этом заседании, а затем выдвинуть на обсуждение один важнейший, на мой взгляд, вопрос. Никто не возражает?
Конечно же никто не возражал. Кому хотелось лишних проблем?.. Возражать в 2020 году главе феминистского комитета округа Колумбия, жене президента – это все равно что в средневековой Испании полемизировать с инквизиторами по вопросам веры. Сжечь миссис Кэтлин Буш-Оганесян, конечно, никого не сожжет, а вот неприятностей хватит и тебе, и твоим родственникам. Первый заместитель директора ФБР мистер Борис (ударение на первый слог) Глэбб, как никто, знал это. Ведь его двоюродного племянника Пита Буббера по вздорному обвинению отправили в лунную колонию «МунДак» не так уж и давно. Никому не хотелось стать «мундаком», как по названию заведения именовали всех туда угодивших.
– Ну что же, – сказал президент, – лично я не возражаю. Что скажете, господа?..
Никто не стал идти наперекор президентской чете. Генерал Бишоп встал, раскрыл папочку и сиплым басом начал свой доклад:
– Миротворческая миссия в Северном Китае… Генерал Бишоп был тупой служака, похожий на оживший еловый пень; лексические пласты, используемые генералом в его речи, залегали исключительно ниже пояса. В армии этого тупого солдафона знали под кличкой Бобе. Он только что прибыл в Вашингтон по срочному вызову из штата Северный Китай, где выполнял миротворческую миссию, как он сам только что объявил. Миротворческая миссия состояла в том, что авиация ВША, координируемая лично Бишопом, бомбила приграничные китайские поселения на рубеже Северный Китай – штат Приморье. Повод был замечательный: население Северного Китая, разбухшее до громоздкой цифры в один миллиард человек, могло распространиться на заамурские территории, входящие во ВША (штат Приморье, как говорилось выше).
– …Таким образом, – грохотал генерал Бишоп, – мы планируем отбросить китайских реакционеров к их естественным границам, а Китайскую стену, по недоразумению именуемую Великой, снести. Великая Китайская стена, как стратегический объект, определенно угрожающий безопасности Америки, должна быть снесена. Однако мы не агрессоры, как представляют лживые СМИ в Европе и Азии, – продолжал генерал, – и потому оставим грядущим поколениям фрагмент этой стены, ограничивающей свободу китайского народа, о благе которого заботится наша демократия. Мы сохраним кусок стены с двумя башнями. В одной из башен будет военный музей.
– А во второй? – спросил президент. Генерал Бишоп пожал плечами, словно удивляясь, как такой высокопоставленный государственный деятель, как президент ВША, может задавать такие глупые вопросы.
– Во второй конечно же будет «Макдоналдс», – ответил славный военачальник. – Пора приучать этих упертых китайцев к нормальному питанию.
– Гм, – сказал президент, – значит, определенные трудности существуют. Ну что ж… Хорошо! Вице-директор Глэбб, по регламенту мы должны заслушать вас.
– Совершенно верно.
Второе лицо в главной спецслужбе государства, мистер Борис Глэбб, был высокого роста мужчина, худой как палка, с прищуренными серыми глазами и серыми же волосами, редкими и клочковатыми, как скверная пакля. Он ходил в сером же двубортном френче и всегда был застегнут на все пуговицы, даже когда на улице плавился асфальт. Собственно, Глэбб просто не замечал таких мелочей, как температура окружающей среды или количество волос на одном квадратном дюйме его черепа. Его занимали более внушительные проблемы. О них он и повел речь.
– Испытания на базе Лос-Энгельс, что в срединных российских штатах на Европейском континенте, успешно завершены и одобрены мною лично, – сказал он. – Мы получили оружие, о котором столько говорилось прежде безо всяких на то оснований. Такие основания появились только сейчас.
Президент приподнялся, округлил глаза, —а потом снова сел на место. Он пожевал нижнюю губу и только через минуту (в тишине, ибо Глэбб молчал, ожидая, когда же президент наконец завершит мучительную работу мысли) произнес:
– И что же… и что же вы молчали, мистер Глэбб? Это же важнейшее известие! Оно в корне может поменять…
– …внешнюю политику Америки, – вставил генерал Бишоп.
– При чем здесь внешняя политика? Вы докладывайте, Глэбб, докладывайте!
– Работники конструкторского бюро Лос-Энге-льса, подобранные лично мной по рекомендациям Академии единой теории поля, закончили работу. Система DFGG-MT2020, которую русские именуют «Опрокинутое небо», успешно прошла все испытания. Более подробный отчет содержится вот здесь. И мистер Борис Глэбб положил на край стола президента маленький, с ладонь, ноутбук с функцией голографического воспроизведения. Президент Нэви Буш почесал в голове, соображая, к чему и как тут подступиться. Глэбб, очевидно поняв трудности главы государства, приблизился к нему и чуть тронул ноутбук сбоку. Верхняя панель откинулась, зафосфоресцировала, и рой искр, медленно вращаясь, поднялся над прибором. Светящиеся искры, последовательно обращающиеся по заданным траекториям, сгустились до зеленоватого, внешне плотного облака, в котором время от времени проскакивали красивые желтые сполохи, напоминающие миниатюрные копии молний.
– Это заставка, – пояснил Глэбб, – система загружается, а это – рабочие обои. Точная копия грозы, со всеми атмосферными образованиями и в строгом масштабе. Программисты Лос-Энгельса балуются.
В облаке возникла массивная голова. Сначала показалось, что это череп лысого мужчины средних лет в черных роговых очках и с большим язвительным ртом. Но проскочившие в голографическом облаке два разветвленных, вилочкой, мини-сполоха
изменили картинку: выяснилось, что перед высшими чинами государства – женщина. Но какова!.. Над черепом схематично прорисовались волосы, обозначая, что оригинал совсем не лыс, но все остальное оказалось неизменным – и старомодные очки, и сардоническая складка рта. Язвительные губы разлепились, и на весь кабинет разнеслось густое сочное контральто:
– Господин президент, говорит лингвокоординатор проекта «Опрокинутое небо» Сильвия Кампанелла…
– Ух ты задница! – вполголоса восхитился пышностью этого имени генерал Бишоп. Оказалось, рано.
– …Лу Синь фон Каучук, – договорило контральто. – Испытание системы, длившееся три года, завершено успешно. Мистер Глэбб лично проконтролировал выходные данные. В связи с пролонгацией опыта получены следующие вариабельные изоморфические доминанты, экстраполирующие…
Вслед за громоздкими терминами общего значения посыпался ряд таких слов, которые не могли присниться президенту Бушу-третьему даже в самом изощренном и сокрушительном кошмаре. Он героически терпел минуты три, но наконец зажал уши руками и начал насвистывать модную в то время американскую песенку со словами «Проснулись раз в помойной яме два гитариста из Майами».
– Таким образом, – подводила итог Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук, – репагулярная градация процесса, условно терминофицированного как «темпоральная интерференция», и вывела на решение уравнения Малахова – Краузе, коррелирующего в противофазе с…
Генерал Бишоп вспотел. Мистер Глэбб, решив, что на сегодня хватит, выключил ноутбук и убрал его в карман, прекратив общие страдания. Советник президента по политкорректности, крючконосый и низкорослый сеньор Жоэль Карамба, подергал себя за усы и выразил, верно, общее мнение, спросив:
– А с кем это… она сейчас разговаривала?
– Это уже частности, – сказал мистер Глэбб. – Проще говоря, в распоряжении Америки, в юрисдикции коренных штатов и с согласия благоприобретенных территориальных образований, появилась МАШИНА ВРЕМЕНИ. Это название не совсем точно отражает суть системы, созданной в Лос-Энгельсе нашими учеными, но удобнее оперировать уже известным, общепринятым термином, чем изобретать новые.
– Да уж… – подтвердил президент, который уже допел свою песенку про гитаристов, заканчивающуюся жизнеутверждающим: «Им наливали пива в кружки две толстозадые подружки». – А не могли бы вы, мистер Глэбб, растолковать нам то, что сообщила эта леди. А то она… гм… э-э-э…
– Употребляла профессиональные термины, – пришла на помощь мужу леди Буш.
– Ага! – закивал тот.
– Да, конечно, – ответил Глэбб. – Тем более что я вкратце уже все сообщил. Хотелось бы только добавить, что основные принципы системы были разработаны еще пятнадцать лет назад русским ученым Николаем Малаховым, который погиб при испытаниях своего проекта. Долгое время не могли повторить даже того немногого, что удалось достичь Малахову.
– А чего он достиг?
– Ему удавалось на пять– шесть лет проникать в будущее. Зафиксировано два таких опыта. Во время третьего Малахов погиб.
– Что же мы можем теперь?
– К сожалению, в Лос-Энгельсе так и не удалось повторить проникновение в будущее больше чем на день, – сказал вице-директор Глэбб, – зато получены прекрасные результаты… м-м-м… – Глэбб заглянул в папочку, – по реверсивно-торсионным… м-м-м…
– Чего-чего? – крикнул с места генерал Бишоп. – Глэбб, короче!
– Тихо!!! – врезал кулаком по столу президент, пресекая общее нездоровое оживление. – Что это еще за недисциплинированность, генерал? Продолжайте, мистер Глэбб, но постарайтесь покороче и… гм…
– Попредметнее, – заботливо подсказала мужу корректное (чтобы Нэви Бушу совсем уж не выглядеть дураком) слово миссис Кэтлин.
– Да, да. Попредметнее.
– Хорошо, – сказал Глэбб. – Одной фразой: если сводить все итоги, пренебрегая некоторыми частностями и опуская побочные нюансы, то в Лос-Энгельсе сконструирована и опробована уникальная система, позволяющая уходить в прошлое на триста – триста пятьдесят лет. Пока что не больше. Но, но – господа!.. Мечта человечества стала явью!!! Поздравляю вас, господа! Машина времени существует!
Все энергично и с облегчением захлопали. По виду генерала Бишопа было очевидно, что возможность проникнуть в прошлое на триста лет для него куда менее привлекательна, чем немедленное разрушение Великой Китайской стены с обустройством в ней «Макдоналдса». Сеньор Жоэль Карамба думал о чем-то своем. Оживился только последний участник заседания, до сих пор не принявший никакого участия в обсуждении текущих вопросов. У него было круглое лицо, обрамленное бакенбардами неопределенного рыжевато-бурого цвета, которое выглядело бы глуповатым (нос – картошкой!), если бы не глаза, небольшие, цепкие, бегающие. Их взгляд был совершенно неуловим, и редко кто мог похвастаться тем, что поглядел в глаза личному советнику президента. Mr. Astaroth W. Dobrodeeff – вот какое пышное имя красовалось в визитке этого индивида. Не Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук, имя, которое проняло даже генерала Бишопа, но тоже серьезно…
Мистер Добродеефф поднял руку, требуя внимания, и промолвил мягким, вкрадчивым голосом:
– Господа! Конечно, достижения лаборатории Лос-Энгельса неоспоримы, но не приходится говорить о практическом использовании проекта. Ведь это чревато серьезными последствиями, и…
– А вот и нет!!!
Жена президента, выпрямившись во весь рост, стояла и грозно хмурилась, пуская по лбу волны кожных складок. Все замерли, эная, что миссис Кэтлин Буш просто так не станет буянить.
– А вот и нет, – повторила она. – Мне уже сообщили о том, что собирался докладывать президенту мистер Глэбб, еще до появления его в Вашингтоне. И я не зря пришла к главе государства с очень своевременным и – главное – осуществимым предложением!..
– Но, кажется, ты говорила что-то о правах женщин, племяннике мистера Глэбба и о попугае госсекретаря с таким дурацким кондитерским именем… это… Наполеон, да! – выдвинулся президент.
«Болван, – подумала жена, – и угораздило же такую орясину в президенты. Я смотрелась бы на его месте куда лучше. Но ничего. Успеется!..»
– Вы не совсем верно вычленили суть, – выбрала она такую формулировку, что даже советник по политкорректности, буквоед и зануда Жоэль Карамба, не сумел бы придраться, – главное состоит в другом. Я пришла к вам, господин президент, не как супруга, а как сенатор и политический деятель с предложением переломить ситуацию с дискриминацией женщин…