Страница:
И что же вы в таких условиях можете сделать, чтобы увеличить доход со своих земель? Вы строите новый город, заманиваете в свой новый город жителей, предлагая им особые налоговые льготы, различные привилегии, которые подробно перечисляются в городской хартии. Прежде всего это послабления в части феодальных повинностей жителей.
– Но зачем нужны эти льготы? – спросил второй из биржевиков.
– Благодаря им у вас в городе вскоре появятся свои купцы и рынки, на которых они будут торговать, а тогда налоги и различные сборы станут приносить вам намного больше денег. Вы собираете пошлины за все. За использование дороги, по которой идут и едут в город. За право войти в городские ворота. За право открыть лавку на рынке. За содержание стражников, поддерживающих порядок. За возможность заниматься ростовщичеством.
– Неплохо, – заметил один из дельцов.
– Совсем неплохо. И, кроме того, вы получаете процент от стоимости всего, что продано на рынке.
– Да ну! И какой процент?
– Это зависело от места и конкретных товаров. Вообще, от одного до пяти процентов. Таким образом, получается, что на самом деле именно рынок явился причиной основания города. Это хорошо видно из планировки поселения. Вот посмотрите на церковь, – сказала Кейт, указав рукой в сторону. – В более ранние столетия церковь являлась центром любого города или деревни. Люди ходили к мессе по меньшей мере один раз в день. Вокруг церкви в буквальном смысле этого слова вращалась вся жизнь. Но в Домме церковь стоит в стороне. Центром города теперь стал рынок.
– Значит, дворяне получали все свои деньги от рынка?
– Нет, еще не все, так как наличие укрепленного города означает усиление защиты близлежащей местности, а отсюда следует, что крестьяне расчистят окрестности и устроят новые фермы. Таким образом у вас увеличиваются еще и сельскохозяйственные арендные платежи. В целом новый город был надежной инвестицией. Именно поэтому их было построено так много.
– Неужели это единственная причина, по которой строили города?
– Нет, многие из них были построены из военных соображений, такие…
Радиотелефон Марека издал призывный хриплый треск. Это снова была Элси.
– Андре?
– Да, – откликнулся Марек.
– Лучше бы вам поскорее приехать сюда. Потому что я не знаю, что со всем этим делать.
– С чем? Что случилось?
– Лучше приезжайте. Немедленно!
Все столпились в амбаре. Элси сидела за своим столом посредине, уставившись в вошедших невидящим взглядом.
– Элси?
– Это невозможно, – сказала она.
– Что невозможно? Что здесь произошло?
Марек взглянул на Дэвида Стерна, но тот, не поднимая головы, возился с каким-то прибором в углу комнаты. Элси вздохнула.
– Я не знаю, не знаю… – забормотала она с истерическими нотками в голосе.
– В таком случае, – прервал ее Марек, – начните с начала.
– Ладно, – согласилась Элси, – пусть будет с начала.
Она встала, пересекла комнату и указала на несколько пергаментов, разложенных на аккуратно вырезанном полотнище пластиковой пленки.
– Вот начало. Комплект документов, который я обозначила индексом М-031, обнаруженный в раскопках монастыря сегодня в первой половине дня. Дэвид попросил меня обработать эту находку как можно скорее.
Никто не произнес ни слова. Все просто смотрели на нее.
– Так, – сказала она после паузы. – Я просмотрела документы. Как обычно. Я делаю это так. Я беру сразу штук десять пергаментов и несу их сюда, на свой стол. – Она положила на стол десять листов. – Теперь я сажусь за стол и просматриваю их один за другим. Затем, после того как я составила аннотацию содержания одного листа и ввела ее в компьютер, я переношу этот лист сюда, чтобы сфотографировать его.
Она перешла к соседнему столу и разложила пергамент под объективом фотокамеры.
– Мы хорошо знаем… – попытался прервать ее Марек.
– Нет, – резко возразила она, – вы совсем не знаете, – Элси вернулась к своему столу и взяла из стопки следующий пергамент. – И так я обрабатываю все документы, один за другим. В этой вот стопке оказались самые разнообразные документы: счета, копии писем, ответы на распоряжения епископа, отчеты о ходе уборки урожая, перечни монастырского имущества. Все датируются, с небольшими отклонениями, 1357 годом.
Она один за другим брала пергаменты из пачки на столе.
– И в конце концов, – она взяла последний лист, – я вижу это.
Все уставились в одну и ту же точку.
Никто ничего не сказал.
По размеру пергамент был точно таким же, как все остальные в пачке, но вместо плотных – строка к строке – записей на латинском или старофранцузском языке этот содержал всего лишь два небрежно нацарапанных самых обычных английских слова:
СПАСИТЕ МЕНЯ
– Но зачем нужны эти льготы? – спросил второй из биржевиков.
– Благодаря им у вас в городе вскоре появятся свои купцы и рынки, на которых они будут торговать, а тогда налоги и различные сборы станут приносить вам намного больше денег. Вы собираете пошлины за все. За использование дороги, по которой идут и едут в город. За право войти в городские ворота. За право открыть лавку на рынке. За содержание стражников, поддерживающих порядок. За возможность заниматься ростовщичеством.
– Неплохо, – заметил один из дельцов.
– Совсем неплохо. И, кроме того, вы получаете процент от стоимости всего, что продано на рынке.
– Да ну! И какой процент?
– Это зависело от места и конкретных товаров. Вообще, от одного до пяти процентов. Таким образом, получается, что на самом деле именно рынок явился причиной основания города. Это хорошо видно из планировки поселения. Вот посмотрите на церковь, – сказала Кейт, указав рукой в сторону. – В более ранние столетия церковь являлась центром любого города или деревни. Люди ходили к мессе по меньшей мере один раз в день. Вокруг церкви в буквальном смысле этого слова вращалась вся жизнь. Но в Домме церковь стоит в стороне. Центром города теперь стал рынок.
– Значит, дворяне получали все свои деньги от рынка?
– Нет, еще не все, так как наличие укрепленного города означает усиление защиты близлежащей местности, а отсюда следует, что крестьяне расчистят окрестности и устроят новые фермы. Таким образом у вас увеличиваются еще и сельскохозяйственные арендные платежи. В целом новый город был надежной инвестицией. Именно поэтому их было построено так много.
– Неужели это единственная причина, по которой строили города?
– Нет, многие из них были построены из военных соображений, такие…
Радиотелефон Марека издал призывный хриплый треск. Это снова была Элси.
– Андре?
– Да, – откликнулся Марек.
– Лучше бы вам поскорее приехать сюда. Потому что я не знаю, что со всем этим делать.
– С чем? Что случилось?
– Лучше приезжайте. Немедленно!
* * *
Генератор громко тарахтел, и старый деревенский амбар в темном поле под частыми звездами сверкал ослепительным электрическим светом.Все столпились в амбаре. Элси сидела за своим столом посредине, уставившись в вошедших невидящим взглядом.
– Элси?
– Это невозможно, – сказала она.
– Что невозможно? Что здесь произошло?
Марек взглянул на Дэвида Стерна, но тот, не поднимая головы, возился с каким-то прибором в углу комнаты. Элси вздохнула.
– Я не знаю, не знаю… – забормотала она с истерическими нотками в голосе.
– В таком случае, – прервал ее Марек, – начните с начала.
– Ладно, – согласилась Элси, – пусть будет с начала.
Она встала, пересекла комнату и указала на несколько пергаментов, разложенных на аккуратно вырезанном полотнище пластиковой пленки.
– Вот начало. Комплект документов, который я обозначила индексом М-031, обнаруженный в раскопках монастыря сегодня в первой половине дня. Дэвид попросил меня обработать эту находку как можно скорее.
Никто не произнес ни слова. Все просто смотрели на нее.
– Так, – сказала она после паузы. – Я просмотрела документы. Как обычно. Я делаю это так. Я беру сразу штук десять пергаментов и несу их сюда, на свой стол. – Она положила на стол десять листов. – Теперь я сажусь за стол и просматриваю их один за другим. Затем, после того как я составила аннотацию содержания одного листа и ввела ее в компьютер, я переношу этот лист сюда, чтобы сфотографировать его.
Она перешла к соседнему столу и разложила пергамент под объективом фотокамеры.
– Мы хорошо знаем… – попытался прервать ее Марек.
– Нет, – резко возразила она, – вы совсем не знаете, – Элси вернулась к своему столу и взяла из стопки следующий пергамент. – И так я обрабатываю все документы, один за другим. В этой вот стопке оказались самые разнообразные документы: счета, копии писем, ответы на распоряжения епископа, отчеты о ходе уборки урожая, перечни монастырского имущества. Все датируются, с небольшими отклонениями, 1357 годом.
Она один за другим брала пергаменты из пачки на столе.
– И в конце концов, – она взяла последний лист, – я вижу это.
Все уставились в одну и ту же точку.
Никто ничего не сказал.
По размеру пергамент был точно таким же, как все остальные в пачке, но вместо плотных – строка к строке – записей на латинском или старофранцузском языке этот содержал всего лишь два небрежно нацарапанных самых обычных английских слова:
СПАСИТЕ МЕНЯ
4/7/1357
– Если вы еще не слишком удивлены, – добавила Элси, – сообщаю вам, что это почерк Профессора.
В комнате воцарилась тишина. Никто не двинулся с места, даже не пошевельнулся. Все лишь молча смотрели на кусок пергамента.
Марек лихорадочно обдумывал случившееся, перебирая в уме возможности. Благодаря своему детальному энциклопедическому знанию средневекового периода, он много лет служил внештатным экспертом по средневековым экспонатам в Метрополитен-музее искусств в Нью-Йорке и потому имел большой опыт в определении разнообразных фальшивок. Вообще-то, ему редко попадались подделки средневековых документов; обычно это были драгоценные камни десятилетнего возраста в старинном браслете или броневой панцирь, изготовленный на самом деле в Бруклине, но опыт давал ему ясное представление о том, как провести проверку.
– Ладно, – сказал он. – Начнем сначала. Вы уверены, что это его почерк?
– Да, – ответила Элси. – Вне всяких сомнений.
– А откуда вы это знаете?
– Я же графолог, Андре, – фыркнула она. – Но лучше удостоверьтесь сами.
Она взяла со стола записку, которую Джонстон написал несколько дней назад: счет, в углу которого Профессор небрежно нацарапал печатными буквами: «НУЖНО ПРОВЕРИТЬ ЭТИ РАСХОДЫ». Положила ее на пергамент рядом с надписью.
– Общеизвестно, что печатные буквы легче анализировать. Например, его буква Н имеет дополнительную диагональную перекладинку. Он проводит одну вертикальную линию, поднимает ручку, проводит вторую вертикаль, а потом, не отрывая ручки от листа, ведет ее назад, чтобы провести перекладину, оставляя при этом в нижней части буквы диагональный штрих. Или посмотрите на Р. Он проводит черту снизу вверх, затем, не отрывая ручки, ведет обратно, чтобы сделать полукруг. Или Е, в которой он проводит вертикальную черту, а потом добавляет зигзагообразную линию, напоминающую греческую «сигму». У меня нет ни малейших сомнений: это его почерк.
– А не мог его кто-нибудь подделать?
– Нет. В подделках всегда можно заметить лишние отрывы ручки от бумаги и много других признаков. Это писал он, собственной рукой.
– А не мог он сам разыграть нас? – спросила Кейт.
– Если это шутка, то крайне дурного тона.
– А как насчет возраста этого пергамента? – поинтересовался Марек. – Он такой же, как и у остальных листов из свертка?
– Да, – ответил Дэвид Стерн, оторвавшийся наконец от своей работы. – Даже без углеродного анализа я могу утверждать: этот образец имеет тот же возраст, что и остальные.
Марек задумался.
– Но как это может быть? Ты уверен? Это же различные виды пергамента. Поверхность кажется мне более грубой.
– Она действительно грубее, – согласился Стерн, – потому что плохо очищена. В средневековые времена пергамент очень ценился. Обычно его использовали, потом соскребали прежнюю надпись и использовали еще и еще раз. Но если мы посмотрим на этот пергамент под ультрафиолетовым освещением… кто-нибудь, выключите свет.
Кейт повернула выключатель, и в наступившей темноте Стерн включил ультрафиолетовый светильник, установленный у него на столе.
Марек сразу же увидел, что на пергаменте проступил другой текст – малоконтрастный, но тем не менее видный четко.
– Сначала здесь был счет за постой, – пояснила Элси. – Его удалили быстро и грубо, как будто кто-то очень спешил.
– Вы хотите сказать, что прежний текст счистил Профессор? – спросил Крис.
– Понятия не имею, кто это сделал. Знаю только, что это был не профессиональный писец.
– Ладно, – сказал Марек. – Есть один способ, чтобы со всей определенностью решить вопрос раз и навсегда. – Он повернулся к Стерну. – Как насчет чернил, Дэвид? Они действительно подлинные?
Стерн замялся.
– Я не уверен.
– Не уверен? Но почему?
– С точки зрения химического состава, – ответил Стерн, – все точно так, как можно было ожидать: железо в форме закиси, смешанное с настоем галлов как органическим связующим. Добавлено немного углерода для большей черноты и пять процентов сахарозы. Тогда использовали сахар, чтобы придать чернилам больше блеска после высыхания. Так что это обычные железо-галловые чернила, они типичны для того периода. Но это само по себе означает не так уж много.
– Правильно, – согласился Марек. Стерн говорил о том, что чернила для фальшивки не так уж трудно изготовить в любое время.
– Поэтому я провел титриметрический анализ закиси железа и галлов, – продолжал Стерн, – точно так же, как я обычно делаю в сомнительных случаях. Так устанавливается точный состав ингредиентов в чернилах. Так вот, анализ показал, что именно эти чернила подобны, но не идентичны чернилам, которыми написаны другие документы.
– Подобны, но не идентичны… – повторил Марек. – Насколько подобны?
– Как вы все знаете, средневековые чернила смешивались вручную перед использованием, потому что их нельзя было хранить. Настойка галлов – а это болезненные наросты на листьях дуба и некоторых других, более редких, растений – органическое вещество; следовательно, чернила в конечном счете должны протухнуть. Иногда в чернила добавляли вино, чтобы их можно было дольше хранить.
Так или иначе, концентрация галловой настойки и железа в различных документах может быть очень различна. До двадцати, а то и целых тридцати процентов. Таким образом мы можем достоверно определить документы, написанные в один и тот же день, одними и теми же чернилами. Этот конкретный образец чернил отличается от тех, которыми написаны другие документы из этой пачки, приблизительно на двадцать девять процентов.
– Чушь какая-то. – Марек даже помотал головой. – Эти данные не подтверждают ни подлинности, ни подделки документа. Ты провел спектральный анализ?
– Да. Только что закончил. Вот спектры трех документов. Тот, что, возможно, написан Профессором, посредине. – Он показал три ломаные линии, состоявшие из пиков, торчавших вверх и вниз. – Снова схоже, но не идентично.
– Нет, это не схоже, – возразил Марек, разглядывая спектрограммы, – потому что, помимо разницы в содержании железа, в чернилах Профессора есть и другие элементы. Вот, например, что это за пик?
– Хром.
Марек вздохнул.
– А это означает, что чернила современные.
– Вовсе не обязательно.
– Но ведь в то время, хоть раньше, хоть позже, в чернилах не было хрома.
– Верно. И все-таки он обнаруживается в чернилах, которыми писали манускрипты. Притом довольно часто.
– В этой местности есть залежи хрома?
– Нет, – ответил Стерн, – но хром ввозили во все уголки Европы, потому что его использовали в красителях для ткани, ну и, случалось, добавляли в чернила.
– А что ты скажешь о прочих загрязнениях? – спросил Марек, указывая на несколько других пиков. Он помотал головой. – Прости, но я не куплюсь на это.
– Согласен, – сказал Стерн – Скорее всего, это шутка.
– Но мы ничего не сможем сказать наверняка без углеродного анализа, – продолжал Марек. – Содержание углерода-14 позволило бы датировать и чернила и пергамент с точностью около пятидесяти лет. Таким образом вопрос с подделкой был бы разрешен окончательно.
– Я хотел бы еще использовать термолюминисценцию и, возможно, лазерную активацию, раз уж дело дошло до серьезного исследования, – добавил Стерн.
– Но ты не сможешь сделать все это здесь.
– Нет, мне нужно будет отправиться в Лес-Эйзи.
В Лес-Эйзи, городе, расположенном в соседней долине, находился центр археологических исследований доисторического периода в южной Франции. Там имелась хорошо оснащенная лаборатория, в которой было оборудование для углеродного и калийно-аргонового определения возраста образцов, а также для нейтронной активации и других сложных анализов. Результаты, разумеется, не могли быть такими же точными, как в центрах Парижа или Тулузы, но зато ученые могли получить ответы уже через несколько часов.
– Как ты думаешь, за ночь справишься? – спросил Марек.
– Попытаюсь.
Крис вернулся в комнату и присоединился к группе: он незаметно выходил за дверь, пытаясь связаться с Профессором по сотовому телефону.
– Нет, – ответил он на молчаливый вопрос. – Я слышал, лишь его слова на автоответчике.
– Ну, – сказал Марек, – сейчас мы не можем сделать больше ничего. Я предполагаю, что эта записка – изощренная шутка. Не могу представить себе, кто мог так разыграть нас, но кто-то это все же сделал. Завтра мы получим углеродную датировку надписи. Я полностью уверен в том, что она сделана совсем недавно. Элси, несмотря на все мое уважение к вам, должен сказать, что это, вероятно, подделка.
Элси что-то пробормотала себе под нос.
– Но в любом случае, – продолжал Марек, – Профессор должен позвонить завтра, и тогда мы спросим его. А пока что я предлагаю всем лечь спать и как следует отдохнуть.
Войдя в старый амбар, Марек бесшумно закрыл за собой дверь и лишь после этого включил свет. Потом окинул взглядом помещение.
В комнате, как он и ожидал, царил идеальный порядок. Строгостью обстановки она напоминала монашескую келью. Около кровати аккуратной стопкой лежало пять или шесть научных журналов, на столе справа, рядом с закрытым компьютером-ноутбуком, еще несколько. В столе имелся ящик; Марек выдвинул его и принялся торопливо там рыться.
Но он не находил того, что искал.
Он перешел к платяному шкафу. Внутри аккуратно висела одежда Профессора, ни один предмет не соприкасался с соседним. Марек ощупал все карманы, но и там этого не оказалось.
«Возможно, этого и не было здесь, – подумал он. – Возможно, Профессор взял это с собой в Нью-Мексико».
Напротив двери находилось бюро. Он открыл верхний ящик: монеты в небольшом блюдце. Американские долларовые бумажки, скрепленные резинкой. Несколько личных вещей, в том числе перочинный ножик, авторучка и запасные часы – ничего необычного.
Потом он увидел в глубине ящика пластмассовый футляр. Вынул его. Открыл. В футляре оказались очки. Марек положил их на крышку бюро.
Линзы в очках были бифокальными, овальной формы.
Он вынул из кармана рубашки полиэтиленовый пакет и в этот момент услышал скрип двери за своей спиной. Обернувшись, он увидел, что в комнату вошла Кейт Эриксон.
– Роемся в белье Профессора? – спросила она, удивленно вздернув брови. – Я увидела свет под дверью и решила заглянуть.
– Без стука? – так же иронично осведомился Марек.
– Все-таки что ты тут делаешь? – уже серьезно спросила Кейт и в этот момент увидела пакет. – Неужели это то, о чем я подумала?
– Да.
Марек извлек пинцетом из пакета одну бифокальную линзу и положил ее на крышку бюро рядом с очками Профессора.
– Отличаются, – заметила девушка, – но я готова поспорить, что линза его.
– Я тоже.
– Неужели ты не подумал об этом с самого начала? Я хочу сказать: он – единственный из всей экспедиции – носит бифокальные очки. И наша контаминация произошла из-за его стекла.
– Это не контаминация, – возразил Марек. – Линза старая.
– Но…
– Дэвид говорит, что белые пятна – это колонии бактерий. Нет, Кейт, эта линза не современная. Она старая.
Девушка наклонилась поближе.
– Этого не может быть, – уверенно заявила она. – Посмотри, как обточено это стекло и стекла в очках Профессора. Оно явно современное.
– Я знаю, но Дэвид настойчиво утверждает, что линза старая.
– Какого возраста?
– Он не может сказать.
– То есть он не может датировать это стекло, точнее, плесень на нем?
Марек кивнул.
– Недостаточно органического материала.
– В таком случае получается… – начала она. – Ты пришел в его комнату потому, что… – Она умолкла, посмотрела на очки, затем на Марека. Нахмурилась. – Но ведь я помню, Андре, ты утверждал, что надпись поддельная.
– Именно так я и говорил.
– Но тем не менее ты попросил Дэвида сделать углеродный анализ этой же ночью, не так ли?
– Да…
– А потом ты пришел сюда со стеклом, потому что встревожен… – Она помотала головой, как будто хотела отогнать муху. – Чем же? Что, по твоему мнению, происходит?
Марек посмотрел ей в лицо.
– Совершенно не представляю себе. Полная бессмыслица.
– Тем не менее ты беспокоишься.
– Да, – признался Марек, – беспокоюсь.
Никаких вестей не было и от Стерна. На звонки в лабораторию в Лес-Эйзи отвечали, что он занят. Наконец ничего не понимающий сотрудник сказал: «Он снова перепроверяет анализы! Уже в третий раз!»
«Почему?» – непрерывно гадал Марек. Он даже собрался поехать в Лес-Эйзи – туда было совсем недалеко, – но потом решил все-таки остаться в бывшем складе на тот случай, если Профессор позвонит. Но тот так и не позвонил.
Позже, когда утро уже было в разгаре, Элси выпрямилась за столом и громко произнесла:
– Ух!
– Что еще?
Она рассматривала другой кусок пергамента.
– В свертке он лежал прямо перед тем, где написано рукой Профессора, – сказала она.
Марек торопливо подошел к ней.
– И что там?
– Такое впечатление, будто здесь отпечатались чернила от его надписи. Видите, здесь, здесь и здесь?
Марек пожал плечами.
– Скорее всего он рассматривал его перед тем, как написать свою записку.
– Но эти пометки находятся на полях, – возразила Элси, – словно выделяют что-то.
– «Выделяют»… Где? – спросил Марек. – О чем этот документ?
– О природе, – ответила графолог. – Составленное одним из монахов описание подземной реки. Указано, в каких местах нужно соблюдать особую осторожность, приводятся расстояния в шагах и так далее и тому подобное.
– Подземная река… – Марек не проявил интереса. – Монахи, помимо всего прочего, порой выступали в роли ученых-краеведов и частенько составляли небольшие эссе о местной географии, особенностях плотницкого ремесла, времени подрезки плодовых деревьев, лучших способах хранения зерна зимой и на великое множество других тем. Они были любопытны, но часто ошибались.
– «У Марселлуса есть ключ», – прочла она вслух из текста. – Что бы это могло означать? Как раз там, где Профессор поставил свои пометки. Потом… Что-то насчет… гигантских ног… нет… ног гиганта?.. Ноги какого-то гиганта?… И об этом говорит vivix, что на латыни означает… позвольте, я посмотрю, это новое для меня слово…
Она зашуршала страницами словаря.
Марек вышел из дому и принялся расхаживать взад-вперед около двери. Он все сильнее нервничал.
– Странно, – донесся до него голос Элси, – нет слова «vivix». По крайней мере, в этом словаре. – Он увидел в открытую дверь, что она со свойственным ей педантизмом сделала пометку на листе бумаги.
Марек вздохнул.
Часы тянулись невыносим? медленно.
Профессор не звонил.
Близилось три часа; студенты все чаще поглядывали в сторону большой палатки, в ожидании обеденного перерыва. Марек, стоя невдалеке от двери, смотрел на них. Они выглядели беззаботными, то и дело смеялись, подталкивали друг друга, перешучивались.
Послышался телефонный звонок. Он зашагал к дому. Трубку сняла Элси. Марек слышал, как она говорила: «Да, он здесь, рядом со мною, да, сейчас…»
Он торопливо вошел, почти вбежал в ее комнату.
– Профессор?
Она помотала головой:
– Нет. Это кто-то из МТК.
Марек взял из руки графолога телефонную трубку.
– Говорит Андре Марек, – представился он.
– Пожалуйста, подождите минутку, мистер Марек. С вами очень хотел поговорить мистер Дониджер.
– Дониджер?
– Да. Мы в течение нескольких часов пытались дозвониться до вас. Прошу вас, не кладите трубку, пока я разыщу его.
Наступила длительная пауза. В коммутаторе на противоположном конце звучала какая-то классическая музыка. Марек закрыл ладонью микрофон.
– Это Дониджер, – сказал он Элси.
– Неужели! – усмехнулась та. – Вам следует гордиться. Большая шишка собственной персоной.
– С какой стати Дониджеру понадобилось звонить мне?
Прошло пять минут. Марек все так же сидел с телефонной трубкой в руке, когда в комнату с недоуменным выражением, застывшем на усталом лице, вошел Стерн, мелко потряхивая на ходу головой.
– Ты не поверишь, – заявил он и порога.
– Да? А чему? – поинтересовался Марек, не выпуская трубку.
Вместо ответа Стерн протянул ему листок бумаги, на котором были написаны два числа:
638±47.
– И что это, по-твоему, должно значить? – рассеянно спросил Марек.
– Возраст чернил.
– Что ты несешь?!
– Чернила на этом пергаменте, – не обиделся Стерн, – имеют возраст шестьсот тридцать восемь лет плюс-минус сорок семь лет.
– Что-что? – Марек, похоже, по-настоящему опешил.
– Все верно. Дата их изготовления – тысяча триста шестьдесят первый год от Рождества Христова.
– Что-что?
– Я тебя понимаю, – спокойно сказал Стерн, – но мы повторили анализ три раза. В достоверности не может быть никаких сомнений. Если Профессор действительно написал эти слова, то он сделал это шестьсот лет тому назад.
Марек перевернул листок. С обратной стороны было написано:
«1361±47 лет»
Музыка в телефоне со щелчком прервалась, и хорошо поставленный голос произнес:
– Говорит Боб Дониджер. Это мистер Марек?
– Да, – ответил тот.
– Вы, возможно, не помните, но мы встречались пару лет назад, когда я посещал раскопки.
– Я отлично помню ваш приезд.
– Я звоню по поводу профессора Джонстона. Мы очень опасаемся за его безопасность.
– Он исчез?
– Нет-нет. Мы точно знаем, где он находится.
В голосе Дониджера прозвучала какая-то странная интонация, из-за которой спина Марека вдруг покрылась гусиной кожей.
– Значит, я могу поговорить с ним? – спросил он.
– Боюсь, что в настоящее время это невозможно.
– Профессор находится в опасности?
– Трудно сказать. Надеюсь, что нет. Но нам, судя по всему, потребуется помощь вашей группы и ваша лично. Я уже послал самолет, чтобы доставить вас сюда.
– Не будем обсуждать это по телефону, – торопливо прервал его Дониджер. Но Марек обратил внимание на то, что его собеседник вовсе не удивился. – Во Франции сейчас три часа, я не ошибся?
– Да, чуть больше.
– Очень хорошо, – сказал Дониджер. – Выберите троих участников вашей группы, которые хорошо знают долину Дордони. Поезжайте в аэропорт Бержерака. Не думайте о багаже. Мы снабдим вас всем необходимым, когда вы сюда приедете. Самолет приземлится в шесть часов по французскому времени и сразу же вылетит с вами в Нью-Мексико. Вас это устраивает?
– Да. Но..
– Я вас встречу.
И Дониджер повесил трубку.
– Так о чем шла речь?
– Отправляйся и найди свой паспорт, – устало проронил Марек.
– Что-что? – Теперь настала очередь Стерна удивляться.
– Найди свой паспорт. И возвращайся с автомобилем.
– Мы куда-нибудь едем?
– Да, – отрезал Марек.
И потянулся за радиотелефоном.
– Еще один замок, – донесся до нее снизу голос девочки. – Мамочка, ну почему мы должны все время шляться по этим дурацким замкам?
– Потому что это интересно папочке, – наставительно ответила мать.
– Мамочка, но они же все одинаковые.
– Я знаю, дорогая…
Папочка находился неподалеку, внутри прямоугольника, образованного остатками стен, обозначивших контур некогда существовавшего здесь помещения.
– Это, – заявил он, обращаясь к своему семейству, – был большой зал.
Взглянув вниз, Кейт сразу же поняла, что он ошибается. Мужчина стоял в бывшей кухней Это было совершенно очевидно, так как в левой стене до сих пор сохранились ясно видимые остатки трех духовок. И стоило ему обернуться, как он заметил бы почти неповрежденный каменный водовод, по которому подавалась вода.
В комнате воцарилась тишина. Никто не двинулся с места, даже не пошевельнулся. Все лишь молча смотрели на кусок пергамента.
Марек лихорадочно обдумывал случившееся, перебирая в уме возможности. Благодаря своему детальному энциклопедическому знанию средневекового периода, он много лет служил внештатным экспертом по средневековым экспонатам в Метрополитен-музее искусств в Нью-Йорке и потому имел большой опыт в определении разнообразных фальшивок. Вообще-то, ему редко попадались подделки средневековых документов; обычно это были драгоценные камни десятилетнего возраста в старинном браслете или броневой панцирь, изготовленный на самом деле в Бруклине, но опыт давал ему ясное представление о том, как провести проверку.
– Ладно, – сказал он. – Начнем сначала. Вы уверены, что это его почерк?
– Да, – ответила Элси. – Вне всяких сомнений.
– А откуда вы это знаете?
– Я же графолог, Андре, – фыркнула она. – Но лучше удостоверьтесь сами.
Она взяла со стола записку, которую Джонстон написал несколько дней назад: счет, в углу которого Профессор небрежно нацарапал печатными буквами: «НУЖНО ПРОВЕРИТЬ ЭТИ РАСХОДЫ». Положила ее на пергамент рядом с надписью.
– Общеизвестно, что печатные буквы легче анализировать. Например, его буква Н имеет дополнительную диагональную перекладинку. Он проводит одну вертикальную линию, поднимает ручку, проводит вторую вертикаль, а потом, не отрывая ручки от листа, ведет ее назад, чтобы провести перекладину, оставляя при этом в нижней части буквы диагональный штрих. Или посмотрите на Р. Он проводит черту снизу вверх, затем, не отрывая ручки, ведет обратно, чтобы сделать полукруг. Или Е, в которой он проводит вертикальную черту, а потом добавляет зигзагообразную линию, напоминающую греческую «сигму». У меня нет ни малейших сомнений: это его почерк.
– А не мог его кто-нибудь подделать?
– Нет. В подделках всегда можно заметить лишние отрывы ручки от бумаги и много других признаков. Это писал он, собственной рукой.
– А не мог он сам разыграть нас? – спросила Кейт.
– Если это шутка, то крайне дурного тона.
– А как насчет возраста этого пергамента? – поинтересовался Марек. – Он такой же, как и у остальных листов из свертка?
– Да, – ответил Дэвид Стерн, оторвавшийся наконец от своей работы. – Даже без углеродного анализа я могу утверждать: этот образец имеет тот же возраст, что и остальные.
Марек задумался.
– Но как это может быть? Ты уверен? Это же различные виды пергамента. Поверхность кажется мне более грубой.
– Она действительно грубее, – согласился Стерн, – потому что плохо очищена. В средневековые времена пергамент очень ценился. Обычно его использовали, потом соскребали прежнюю надпись и использовали еще и еще раз. Но если мы посмотрим на этот пергамент под ультрафиолетовым освещением… кто-нибудь, выключите свет.
Кейт повернула выключатель, и в наступившей темноте Стерн включил ультрафиолетовый светильник, установленный у него на столе.
Марек сразу же увидел, что на пергаменте проступил другой текст – малоконтрастный, но тем не менее видный четко.
– Сначала здесь был счет за постой, – пояснила Элси. – Его удалили быстро и грубо, как будто кто-то очень спешил.
– Вы хотите сказать, что прежний текст счистил Профессор? – спросил Крис.
– Понятия не имею, кто это сделал. Знаю только, что это был не профессиональный писец.
– Ладно, – сказал Марек. – Есть один способ, чтобы со всей определенностью решить вопрос раз и навсегда. – Он повернулся к Стерну. – Как насчет чернил, Дэвид? Они действительно подлинные?
Стерн замялся.
– Я не уверен.
– Не уверен? Но почему?
– С точки зрения химического состава, – ответил Стерн, – все точно так, как можно было ожидать: железо в форме закиси, смешанное с настоем галлов как органическим связующим. Добавлено немного углерода для большей черноты и пять процентов сахарозы. Тогда использовали сахар, чтобы придать чернилам больше блеска после высыхания. Так что это обычные железо-галловые чернила, они типичны для того периода. Но это само по себе означает не так уж много.
– Правильно, – согласился Марек. Стерн говорил о том, что чернила для фальшивки не так уж трудно изготовить в любое время.
– Поэтому я провел титриметрический анализ закиси железа и галлов, – продолжал Стерн, – точно так же, как я обычно делаю в сомнительных случаях. Так устанавливается точный состав ингредиентов в чернилах. Так вот, анализ показал, что именно эти чернила подобны, но не идентичны чернилам, которыми написаны другие документы.
– Подобны, но не идентичны… – повторил Марек. – Насколько подобны?
– Как вы все знаете, средневековые чернила смешивались вручную перед использованием, потому что их нельзя было хранить. Настойка галлов – а это болезненные наросты на листьях дуба и некоторых других, более редких, растений – органическое вещество; следовательно, чернила в конечном счете должны протухнуть. Иногда в чернила добавляли вино, чтобы их можно было дольше хранить.
Так или иначе, концентрация галловой настойки и железа в различных документах может быть очень различна. До двадцати, а то и целых тридцати процентов. Таким образом мы можем достоверно определить документы, написанные в один и тот же день, одними и теми же чернилами. Этот конкретный образец чернил отличается от тех, которыми написаны другие документы из этой пачки, приблизительно на двадцать девять процентов.
– Чушь какая-то. – Марек даже помотал головой. – Эти данные не подтверждают ни подлинности, ни подделки документа. Ты провел спектральный анализ?
– Да. Только что закончил. Вот спектры трех документов. Тот, что, возможно, написан Профессором, посредине. – Он показал три ломаные линии, состоявшие из пиков, торчавших вверх и вниз. – Снова схоже, но не идентично.
– Нет, это не схоже, – возразил Марек, разглядывая спектрограммы, – потому что, помимо разницы в содержании железа, в чернилах Профессора есть и другие элементы. Вот, например, что это за пик?
– Хром.
Марек вздохнул.
– А это означает, что чернила современные.
– Вовсе не обязательно.
– Но ведь в то время, хоть раньше, хоть позже, в чернилах не было хрома.
– Верно. И все-таки он обнаруживается в чернилах, которыми писали манускрипты. Притом довольно часто.
– В этой местности есть залежи хрома?
– Нет, – ответил Стерн, – но хром ввозили во все уголки Европы, потому что его использовали в красителях для ткани, ну и, случалось, добавляли в чернила.
– А что ты скажешь о прочих загрязнениях? – спросил Марек, указывая на несколько других пиков. Он помотал головой. – Прости, но я не куплюсь на это.
– Согласен, – сказал Стерн – Скорее всего, это шутка.
– Но мы ничего не сможем сказать наверняка без углеродного анализа, – продолжал Марек. – Содержание углерода-14 позволило бы датировать и чернила и пергамент с точностью около пятидесяти лет. Таким образом вопрос с подделкой был бы разрешен окончательно.
– Я хотел бы еще использовать термолюминисценцию и, возможно, лазерную активацию, раз уж дело дошло до серьезного исследования, – добавил Стерн.
– Но ты не сможешь сделать все это здесь.
– Нет, мне нужно будет отправиться в Лес-Эйзи.
В Лес-Эйзи, городе, расположенном в соседней долине, находился центр археологических исследований доисторического периода в южной Франции. Там имелась хорошо оснащенная лаборатория, в которой было оборудование для углеродного и калийно-аргонового определения возраста образцов, а также для нейтронной активации и других сложных анализов. Результаты, разумеется, не могли быть такими же точными, как в центрах Парижа или Тулузы, но зато ученые могли получить ответы уже через несколько часов.
– Как ты думаешь, за ночь справишься? – спросил Марек.
– Попытаюсь.
Крис вернулся в комнату и присоединился к группе: он незаметно выходил за дверь, пытаясь связаться с Профессором по сотовому телефону.
– Нет, – ответил он на молчаливый вопрос. – Я слышал, лишь его слова на автоответчике.
– Ну, – сказал Марек, – сейчас мы не можем сделать больше ничего. Я предполагаю, что эта записка – изощренная шутка. Не могу представить себе, кто мог так разыграть нас, но кто-то это все же сделал. Завтра мы получим углеродную датировку надписи. Я полностью уверен в том, что она сделана совсем недавно. Элси, несмотря на все мое уважение к вам, должен сказать, что это, вероятно, подделка.
Элси что-то пробормотала себе под нос.
– Но в любом случае, – продолжал Марек, – Профессор должен позвонить завтра, и тогда мы спросим его. А пока что я предлагаю всем лечь спать и как следует отдохнуть.
Войдя в старый амбар, Марек бесшумно закрыл за собой дверь и лишь после этого включил свет. Потом окинул взглядом помещение.
В комнате, как он и ожидал, царил идеальный порядок. Строгостью обстановки она напоминала монашескую келью. Около кровати аккуратной стопкой лежало пять или шесть научных журналов, на столе справа, рядом с закрытым компьютером-ноутбуком, еще несколько. В столе имелся ящик; Марек выдвинул его и принялся торопливо там рыться.
Но он не находил того, что искал.
Он перешел к платяному шкафу. Внутри аккуратно висела одежда Профессора, ни один предмет не соприкасался с соседним. Марек ощупал все карманы, но и там этого не оказалось.
«Возможно, этого и не было здесь, – подумал он. – Возможно, Профессор взял это с собой в Нью-Мексико».
Напротив двери находилось бюро. Он открыл верхний ящик: монеты в небольшом блюдце. Американские долларовые бумажки, скрепленные резинкой. Несколько личных вещей, в том числе перочинный ножик, авторучка и запасные часы – ничего необычного.
Потом он увидел в глубине ящика пластмассовый футляр. Вынул его. Открыл. В футляре оказались очки. Марек положил их на крышку бюро.
Линзы в очках были бифокальными, овальной формы.
Он вынул из кармана рубашки полиэтиленовый пакет и в этот момент услышал скрип двери за своей спиной. Обернувшись, он увидел, что в комнату вошла Кейт Эриксон.
– Роемся в белье Профессора? – спросила она, удивленно вздернув брови. – Я увидела свет под дверью и решила заглянуть.
– Без стука? – так же иронично осведомился Марек.
– Все-таки что ты тут делаешь? – уже серьезно спросила Кейт и в этот момент увидела пакет. – Неужели это то, о чем я подумала?
– Да.
Марек извлек пинцетом из пакета одну бифокальную линзу и положил ее на крышку бюро рядом с очками Профессора.
– Отличаются, – заметила девушка, – но я готова поспорить, что линза его.
– Я тоже.
– Неужели ты не подумал об этом с самого начала? Я хочу сказать: он – единственный из всей экспедиции – носит бифокальные очки. И наша контаминация произошла из-за его стекла.
– Это не контаминация, – возразил Марек. – Линза старая.
– Но…
– Дэвид говорит, что белые пятна – это колонии бактерий. Нет, Кейт, эта линза не современная. Она старая.
Девушка наклонилась поближе.
– Этого не может быть, – уверенно заявила она. – Посмотри, как обточено это стекло и стекла в очках Профессора. Оно явно современное.
– Я знаю, но Дэвид настойчиво утверждает, что линза старая.
– Какого возраста?
– Он не может сказать.
– То есть он не может датировать это стекло, точнее, плесень на нем?
Марек кивнул.
– Недостаточно органического материала.
– В таком случае получается… – начала она. – Ты пришел в его комнату потому, что… – Она умолкла, посмотрела на очки, затем на Марека. Нахмурилась. – Но ведь я помню, Андре, ты утверждал, что надпись поддельная.
– Именно так я и говорил.
– Но тем не менее ты попросил Дэвида сделать углеродный анализ этой же ночью, не так ли?
– Да…
– А потом ты пришел сюда со стеклом, потому что встревожен… – Она помотала головой, как будто хотела отогнать муху. – Чем же? Что, по твоему мнению, происходит?
Марек посмотрел ей в лицо.
– Совершенно не представляю себе. Полная бессмыслица.
– Тем не менее ты беспокоишься.
– Да, – признался Марек, – беспокоюсь.
* * *
Следующий день оказался ярким и жарким. Палящее солнце не спеша двигалось по безоблачному небу. С утра Профессор не позвонил. Марек дважды набирал его номер, но оба раза слышал голос автоответчика: «Оставьте ваше сообщение, и я свяжусь с вами позднее».Никаких вестей не было и от Стерна. На звонки в лабораторию в Лес-Эйзи отвечали, что он занят. Наконец ничего не понимающий сотрудник сказал: «Он снова перепроверяет анализы! Уже в третий раз!»
«Почему?» – непрерывно гадал Марек. Он даже собрался поехать в Лес-Эйзи – туда было совсем недалеко, – но потом решил все-таки остаться в бывшем складе на тот случай, если Профессор позвонит. Но тот так и не позвонил.
Позже, когда утро уже было в разгаре, Элси выпрямилась за столом и громко произнесла:
– Ух!
– Что еще?
Она рассматривала другой кусок пергамента.
– В свертке он лежал прямо перед тем, где написано рукой Профессора, – сказала она.
Марек торопливо подошел к ней.
– И что там?
– Такое впечатление, будто здесь отпечатались чернила от его надписи. Видите, здесь, здесь и здесь?
Марек пожал плечами.
– Скорее всего он рассматривал его перед тем, как написать свою записку.
– Но эти пометки находятся на полях, – возразила Элси, – словно выделяют что-то.
– «Выделяют»… Где? – спросил Марек. – О чем этот документ?
– О природе, – ответила графолог. – Составленное одним из монахов описание подземной реки. Указано, в каких местах нужно соблюдать особую осторожность, приводятся расстояния в шагах и так далее и тому подобное.
– Подземная река… – Марек не проявил интереса. – Монахи, помимо всего прочего, порой выступали в роли ученых-краеведов и частенько составляли небольшие эссе о местной географии, особенностях плотницкого ремесла, времени подрезки плодовых деревьев, лучших способах хранения зерна зимой и на великое множество других тем. Они были любопытны, но часто ошибались.
– «У Марселлуса есть ключ», – прочла она вслух из текста. – Что бы это могло означать? Как раз там, где Профессор поставил свои пометки. Потом… Что-то насчет… гигантских ног… нет… ног гиганта?.. Ноги какого-то гиганта?… И об этом говорит vivix, что на латыни означает… позвольте, я посмотрю, это новое для меня слово…
Она зашуршала страницами словаря.
Марек вышел из дому и принялся расхаживать взад-вперед около двери. Он все сильнее нервничал.
– Странно, – донесся до него голос Элси, – нет слова «vivix». По крайней мере, в этом словаре. – Он увидел в открытую дверь, что она со свойственным ей педантизмом сделала пометку на листе бумаги.
Марек вздохнул.
Часы тянулись невыносим? медленно.
Профессор не звонил.
Близилось три часа; студенты все чаще поглядывали в сторону большой палатки, в ожидании обеденного перерыва. Марек, стоя невдалеке от двери, смотрел на них. Они выглядели беззаботными, то и дело смеялись, подталкивали друг друга, перешучивались.
Послышался телефонный звонок. Он зашагал к дому. Трубку сняла Элси. Марек слышал, как она говорила: «Да, он здесь, рядом со мною, да, сейчас…»
Он торопливо вошел, почти вбежал в ее комнату.
– Профессор?
Она помотала головой:
– Нет. Это кто-то из МТК.
Марек взял из руки графолога телефонную трубку.
– Говорит Андре Марек, – представился он.
– Пожалуйста, подождите минутку, мистер Марек. С вами очень хотел поговорить мистер Дониджер.
– Дониджер?
– Да. Мы в течение нескольких часов пытались дозвониться до вас. Прошу вас, не кладите трубку, пока я разыщу его.
Наступила длительная пауза. В коммутаторе на противоположном конце звучала какая-то классическая музыка. Марек закрыл ладонью микрофон.
– Это Дониджер, – сказал он Элси.
– Неужели! – усмехнулась та. – Вам следует гордиться. Большая шишка собственной персоной.
– С какой стати Дониджеру понадобилось звонить мне?
Прошло пять минут. Марек все так же сидел с телефонной трубкой в руке, когда в комнату с недоуменным выражением, застывшем на усталом лице, вошел Стерн, мелко потряхивая на ходу головой.
– Ты не поверишь, – заявил он и порога.
– Да? А чему? – поинтересовался Марек, не выпуская трубку.
Вместо ответа Стерн протянул ему листок бумаги, на котором были написаны два числа:
638±47.
– И что это, по-твоему, должно значить? – рассеянно спросил Марек.
– Возраст чернил.
– Что ты несешь?!
– Чернила на этом пергаменте, – не обиделся Стерн, – имеют возраст шестьсот тридцать восемь лет плюс-минус сорок семь лет.
– Что-что? – Марек, похоже, по-настоящему опешил.
– Все верно. Дата их изготовления – тысяча триста шестьдесят первый год от Рождества Христова.
– Что-что?
– Я тебя понимаю, – спокойно сказал Стерн, – но мы повторили анализ три раза. В достоверности не может быть никаких сомнений. Если Профессор действительно написал эти слова, то он сделал это шестьсот лет тому назад.
Марек перевернул листок. С обратной стороны было написано:
«1361±47 лет»
Музыка в телефоне со щелчком прервалась, и хорошо поставленный голос произнес:
– Говорит Боб Дониджер. Это мистер Марек?
– Да, – ответил тот.
– Вы, возможно, не помните, но мы встречались пару лет назад, когда я посещал раскопки.
– Я отлично помню ваш приезд.
– Я звоню по поводу профессора Джонстона. Мы очень опасаемся за его безопасность.
– Он исчез?
– Нет-нет. Мы точно знаем, где он находится.
В голосе Дониджера прозвучала какая-то странная интонация, из-за которой спина Марека вдруг покрылась гусиной кожей.
– Значит, я могу поговорить с ним? – спросил он.
– Боюсь, что в настоящее время это невозможно.
– Профессор находится в опасности?
– Трудно сказать. Надеюсь, что нет. Но нам, судя по всему, потребуется помощь вашей группы и ваша лично. Я уже послал самолет, чтобы доставить вас сюда.
* * *
– Мистер Дониджер, – сказал Марек, – мы, похоже, получили от профессора Джонстона сообщение, которое датируется шестью сотнями лет…– Не будем обсуждать это по телефону, – торопливо прервал его Дониджер. Но Марек обратил внимание на то, что его собеседник вовсе не удивился. – Во Франции сейчас три часа, я не ошибся?
– Да, чуть больше.
– Очень хорошо, – сказал Дониджер. – Выберите троих участников вашей группы, которые хорошо знают долину Дордони. Поезжайте в аэропорт Бержерака. Не думайте о багаже. Мы снабдим вас всем необходимым, когда вы сюда приедете. Самолет приземлится в шесть часов по французскому времени и сразу же вылетит с вами в Нью-Мексико. Вас это устраивает?
– Да. Но..
– Я вас встречу.
И Дониджер повесил трубку.
* * *
Дэвид Стерн посмотрел на Марека.– Так о чем шла речь?
– Отправляйся и найди свой паспорт, – устало проронил Марек.
– Что-что? – Теперь настала очередь Стерна удивляться.
– Найди свой паспорт. И возвращайся с автомобилем.
– Мы куда-нибудь едем?
– Да, – отрезал Марек.
И потянулся за радиотелефоном.
* * *
Кейт Эриксон смотрела с вала замка Ла-Рок во внутренний двор, обширное поросшее травой пространство посреди замка, лежавшее на двадцать футов ниже, чем она находилась. По траве топталась толпа туристов. Они принадлежали к различным нациям, но все были облачены в яркие рубашки и шорты. Непрерывно щелкали устремленные в разные стороны фотокамеры.– Еще один замок, – донесся до нее снизу голос девочки. – Мамочка, ну почему мы должны все время шляться по этим дурацким замкам?
– Потому что это интересно папочке, – наставительно ответила мать.
– Мамочка, но они же все одинаковые.
– Я знаю, дорогая…
Папочка находился неподалеку, внутри прямоугольника, образованного остатками стен, обозначивших контур некогда существовавшего здесь помещения.
– Это, – заявил он, обращаясь к своему семейству, – был большой зал.
Взглянув вниз, Кейт сразу же поняла, что он ошибается. Мужчина стоял в бывшей кухней Это было совершенно очевидно, так как в левой стене до сих пор сохранились ясно видимые остатки трех духовок. И стоило ему обернуться, как он заметил бы почти неповрежденный каменный водовод, по которому подавалась вода.