Крэнц Джудит. Школа обольщения

   — Ты хоть раз подумал, каково бывает мне, когда ты снимаешь фильм? — Она отодвинулась от него и завязала пояс халата. — Неважно, еду я с тобой или остаюсь дома. И так, и так, я одинока. А съемки — только половина дела; каково мне по вечерам, когда ты уходишь обсуждать сценарий или скрываешься в монтажной? Точь-в-точь президент «Дженерал моторе» или «Боинг». У машин рабочий день меньше, чем у тебя, а когда ты не работаешь, ты думаешь о работе. — От ярости она еле переводила дыхание.
   Вито не спешил отвечать. Что он мог ей обещать? Что будет работать по восемь часов в день, ставить по одному фильму в два года? Когда он не работал над фильмом, он жил лишь наполовину. Его лицо, прорезанное глубокими морщинами, приняло твердое, непоколебимое выражение, он стал еще больше похож на скульптуру Донателло. Вот этого он и боялся, соглашаясь жениться на Билли, — ее стремления обладать всем, владеть им на ее условиях, так, как хотелось ей.
   — Билли, я не могу перестроить себя под твои представления об идеальном муже. Таков я есть и таким намерен оставаться. Все, что я не отдаю работе, я отдаю тебе. Нет больше никого и никогда не будет, но я не могу отдать тебе и свою работу.
   Нотка окончательного приговора в его голосе ужаснула Билли. Никогда он не был так далек от нее. Далекий Вито — все равно что Вито, лишившийся энергии, пугающая стрела в ее сердце. Она услышала пронзительное, жалобное эхо своих слов и поняла, что зашла слишком далеко. Она забыла, что Вито полностью принадлежит только самому себе. Она подошла к нему и взяла его за руку, приняв, словно по волшебству, знакомый облик охотницы. Злющая девчонка исчезла, в мгновение ока на место была водружена крепкая броня хищной, неуязвимой миллионерши.
   — Милый, я просто дура. Конечно, ты не можешь измениться. По-моему, я просто обезумела из-за «Оскара». Это что-то вроде ревности. Пожалуйста, не смотри так! Со мной все в порядке, не обращай внимания, пожалуйста!
   Он взглянул на нее без улыбки, изучая ее лицо. Она смотрела прямо на него, распахнув навстречу прекрасные глаза, сдержанная, но не скрытная.
   — Дорогой, у меня нет сил ждать до завтра! Больше всего я не могу дождаться того, как увижу лицо Керта Арви. Он этого не перенесет, правда? — Она ловко сменила тему разговора.
   — Нет, — ответил Вито, просияв. — Он не поверит, когда услышит. А потом, он, наверное, потребует повторного пересчета голосов, пока не поймет, что это его фильм. Знаешь, пожалуй, завтра я с ним пообедаю.
   — Вито, зачем? С этим мерзавцем?
   — Фамильный девиз Орсини: «Не сходи с ума. Дыши ровно».
   — И ты ему следуешь. — Она игриво укусила его за ухо. — Но мне он нравится. Думаю, я бы его приняла. Можно мне им пользоваться, дорогой?
   — Конечно, ты же Орсини. — Он поцеловал ее с выражением вопроса в глазах.
   Она ответила на поцелуй, отвергая все вопросы, особенно те, на которые не хотела отвечать.

* * *

   На следующее утро Билли приехала в магазин к открытию. Она понимала, что к концу этого мартовского дня в магазине начнется светопреставление.
   Многие женщины предпочли оставить новые платья на хранение в магазине, чтобы не помять их, а перед вручением наград прийти и облачиться в туалеты. Ничто не помешает им привести с собой личных парикмахеров, чтобы те наложили последний штрих, и после полудня примерочные будут полны суматошных дам и суетливых парикмахеров. Билли оставалось только надеяться, что в момент, когда они все одновременно включат щипцы для завивки, пробки не перегорят. Нужно бы напомнить Спайдеру, чтобы он на всякий случай пригласил электрика.
   Проезжая по Сансет, она размышляла о вчерашнем ночном разговоре. Конечно, ничего еще не решено, да и когда было решать, но она надеялась, что сумела убедить Вито, что ее слова — сиюминутные глупые бабьи бредни. Она надеялась на это, но сомневалась: Вито слишком мудрый, чтобы не суметь распознать правду. Сейчас его не было дома. Он достиг успеха, но в ее жизни изменилось лишь одно: теперь ей нужно найти в комнатах подходящее место для «Оскара», не слишком на виду, но и не нарочито укромное, за дверным косяком. Что за идиот сказал: «Вся человеческая мудрость заключена в двух словах — ждать и надеяться». Она готова была вцепиться этому негодяю в горло.
   Она приветственно обняла Вэлентайн, теплота ее жеста удивила обеих.
   — Держу пари, вы обрадуетесь, когда закончится сегодняшний день, — сказала Билли.
   — Честно говоря, я до того устала, что жду не дождусь. Сегодня вечером я наконец увижу, как мою одежду носят за пределами примерочных.
   — Да, но не всю, — заметила Билли. — В конце концов, больше половины ваших платьев куплено для частных вечеров.
   — Неважно.
   — А где Спайдер?
   — Кто его знает? Мне некогда за ним следить, — холодно произнесла Вэлентайн.
   — Разве так говорят о партнере?
   — Юридически понятия «партнерство» не существует, вы это знаете, — запальчиво ответила Вэлентайн. — Просто такое выражение. Все началось, когда я просила вас взять его на работу. Он не партнер мне, Билли.
   — Пока он работает у меня, милочка, называйте его как хотите.
   «Мы, кажется, говорим загадками, — подумала Билли, — только непонятно, почему». Она отогнала эти мысли. Своих забот хватает.
   — Хорошо, я только заберу свое платье и оставлю вас в покое.
   — Билли, примерьте еще раз.
   — Зачем? Оно давным-давно готово и сидит прекрасно. Не знаю, почему я не забрала его домой. Наверное, слишком переволновалась из-за «Зеркал», чтобы соображать.
   — Мне очень хочется увидеть вас в нем еще раз. Просто чтобы убедиться. Сделайте одолжение.
   Вэлентайн поманила ассистентку и велела принести платье миссис Орсини.
   — Вы еще не кончили подсчитывать, сколько принесло нам вручение наград и все назначенные на сегодня торжества? — спросила Билли, пока они ждали. — Я как-то попыталась вычислить и сбилась, дойдя до ста пятидесяти тысяч долларов. И это только один магазин. С определенной точки зрения «Оскара» вручают на благо розничной торговли Беверли-Хиллз.
   — Так и должно быть, — самодовольно отозвалась Вэлентайн. — А вот и платье.
   Ассистентка внесла потрясающее открытое платье из мелко плиссированного жатого атласа тончайшего оттенка жаркого алого цвета. Билли сняла туфли, чтобы надеть облегающий корсет из тафты, предназначенный для того, чтобы атласный верх не прилипал к телу.
   — Какие украшения вы с ним наденете? — спросила Вэлентайн, застегивая «молнию» на корсете.
   — Только не изумруды, слишком по-рождественски. И не рубины, красное с красным не будет сочетаться. И не сапфиры, я буду похожа на американский флаг. Наверное, брил… Вэлентайн! Корсет не сходится!
   — Постойте спокойно минуту. Я что-нибудь сделаю с «молнией». — Вэлентайн расстегнула «молнию» до конца и попыталась застегнуть снова. Застежка снова застопорилась на талии Билли. Рука Вэлентайн вспотела.
   — Может быть, его случайно сдали в химчистку? Это невозможно. С этим корсетом все было в порядке. — Билли встревожилась.
   — Билли, что вы съели? — сурово спросила Вэлентайн.
   — Съела? Ничего, большое спасибо. Я слишком врлнуюсь, чтобы есть. Меня тошнит от мыслей о еде. Нет, что-то с корсетом. Я скорее похудела.
   Вэлентайн развернула сантиметровую ленту.
   — Бога ради, Вэл, вы знаете мои мерки наизусть. Оставьте. Это смешно.
   Не обращая внимания на Билли, Вэл измерила ее талию и, после секундного раздумья, бюст. Она пробормотала что-то про себя по-французски.
   — Что вы там болтаете, черт возьми? Прекратите мычать и говорите внятно. Терпеть не могу, когда вы говорите по-французски, словно я его не понимаю!
   — Я всего лишь сказала, мадам, что талия меняется первой.
   — Меняется? Куда меняется, Христа ради? Вы хотите сказать, что у меня испортилась фигура?
   — Не совсем. Полтора сантиметра в талии, сантиметр в бюсте. Вот насколько вы изменились. Многие считали бы такую фигуру приемлемой, но это платье без корсета надеть нельзя.
   — Проклятье, — огорчилась Билли. — Всего пять месяцев не ходила на тренировки. С восемнадцати лет тружусь над телом, как собака, а стоит на несколько месяцев о нем забыть, и смотрите, что происходит. Это несправедливо!
   — Матушку-природу не обманешь, — улыбнулась Вэлентайн.
   — Прекратите ухмыляться! Дело серьезное. Ладно, черт возьми, это еще не конец света. Надену сегодня что-нибудь другое и начну каждый день заниматься у Рона, приглашу Ричи, чтобы взялся за меня, и через месяц вернусь в норму.
   — Через месяц начнет показываться.
   — Показываться?
   — Ну да. — Вэлентайн сделала движение рукой, словно поглаживая воображаемый живот.
   — Чушь! Вэлентайн, вы мелете чепуху! Вы что думаете, Долли заразна? Боже всемогущий, стоило сшить одно платье для беременной, как вам кругом мерещатся дети.
   Вэлентайн ничего не ответила, понимающе приподняв брови, и явно осталась при своем мнении.
   — Вы модельер, а не гинеколог, вы понятия не имеете, что несете! — кричала Билли.
   — У Бальмэна мы всегда узнавали первыми, раньше врача, даже раньше самой женщины. Талия меняется первой, это хорошо известно, — сказала Вэлентайн, слегка краснея. Ее небольшое веселое лицо дышало уверенностью.
   Билли, не переставая визжать, накинула уличную одежду.
   — Чертовы француженки! Самоуверенные все до жути. Всезнайки проклятые. Раз этот корсет не сходится, значит, я непременно беременна. Как можно нести такую чушь? Какая-нибудь из моделей сходила в моем платье на танцульки и потом сдала в химчистку. Проверьте и выясните! Никогда не оставлю здесь платье, будьте уверены. — Она повернулась, чтобы уйти.
   — Билли…
   — Прошу вас, Вэлентайн, не извиняйтесь. В собственном магазине я не могу получить порядочное платье. Проклятье, проклятье, проклятье! — Она хлопнула дверью.
   Вэлентайн стояла, глядя на алые лужицы атласа и тафты на полу и на сантиметровую ленту в руке. Она понимала, что должна бы рассердиться. Где ее знаменитый темперамент? Но с острого кончика носа скатилась слеза. Слеза по Билли.

* * *

   Керт Арви был доволен, что ему позвонил Вито. Негодяй хочет помириться, мрачно думал он, принимая приглашение Вито на обед. «Зароем томагавки». Необыкновенно оригинальный способ. Очевидно, Орсини понял, что дошел до крайности, и пытается, пока не поздно, навести мосты. Все это ясно, но все-таки приятно щекочет потребность Арви в уговорах и лести со стороны человека, с которым всего несколько недель назад он был в горькой ссоре. «Зеркала», конечно, принесли состояние, но Орсини свихнулся, если думает, что любая сделанная им дешевка будет пахнуть розами. Ну и ловкач этот сукин сын. Но почему бы не позволить Вито заплатить за обед. Все равно вечером на «Оскаре» придется здороваться.
   Они пошли в «Ма Мэзон». Еще одна шпилька со стороны Вито, подумал Арви. За соседним столиком Сью Менджерс пила банановый дайкири. Часа не пройдет, как вся округа узнает, что они обедали вместе, и все подумают, что они снова подружились. Ладно, пусть этот подонок еще несколько часов вкушает заботу студии, если это ему поможет. После сегодняшнего вечера Вито Орсини станет всего лишь продюсером, чья картина провалилась. Получит по заслугам. Кто вспомнит постановщиков четырех картин, не получивших в прошлом году «Оскара»? Или даже той, что получила? Но студия продолжает жить, а с ней и ее умный руководитель.
   За обедом Арви наслаждался беседой. Он получил свежего слушателя и разболтался о том, что близко его сердцу: о провалах других студий. Он называл имена лидеров промышленности, которые не сегодня-завтра пойдут искать работу, о том, сколько фильмов на других студиях отстают от графика и как малы их шансы окупить затраты, о том, какими студиями недовольны на Уолл-стрит и что с ними собираются сделать.
   Вито с интересом кивал, поощряя это злорадное повествование.
   — А ты, Керт? Как я понял, ты в хорошей форме?
   — Представь себе, Вито. В нашем деле главное — опыт, и скажу прямо, я чаще угадываю верно, чем ошибаюсь. У нас будет в этом году двадцатипятипроцентная прибыль по акциям. На сей раз акционеры будут довольны, пиявки несчастные.
   — А какую прибыль дали «Зеркала»?
   — Какую-то дали, что за вопрос — верь тому, кому можно верить. Если бы я не дал тебе «добро», притом без сценария, дивиденды были бы на несколько копеек меньше. Золотая ты жила.
   — Я слышал, тебе посчастливилось продать принадлежавшие компании телестанции, а остальную прибыль, основную ее часть, дали «Зеркала».
   — Откуда ты берешь финансовую информацию, из цыганских забегаловок? — Арви слегка смутился.
   — А может, ты ожидал получить ее с той твоей большой картины «Дэвид Копперфильд»? — вежливо спросил Вито.
   — «Пиквик!» — Арви со стуком положил вилку.
   — «Пиквик!», «Дэвид Копперфильд», какая разница, переименуйте, никто и не догадается. Все равно до следующего года прибыль он не покажет, а это можно считать убытком. Я слышал, его еще не начали монтировать. Да, лучше переименуйте, — одобряюще улыбнулся Вито.
   — Премьера «Пиквика!» состоится в Мюзик-Холле на Пасху, — едко сказал Арви.
   — В Мюзик-Холле? Разве там не пойдут «Утренние горизонты»? Отличное место для детского кино. Подумай хорошенько, Керт, если что-то и спасет его, то только Мюзик-Холл.
   — Вито, — начал Арви, задыхаясь от возмущения, но Вито весело перебил его, утешая:
   — Слушай, не о чем беспокоиться. С таким ростом прибыли акционеры до потолка запрыгают. Я уверен, они возобновят твой контракт. Керт, ты в этом году в отличном положении. А если сегодня «Зеркала» победят…
   Арви злобно перебил:
   — Дай продюсеру хоть малейший шанс, и он решит, что дело в шляпе. Радуйся, пока все не кончилось, Вито, скоро «Зеркала» станут вчерашней новостью, а сегодня у тебя впереди еще полдня.
   Вито продолжал, словно не слыша слов Арви:
   — Так вот, если «Зеркала» победят, я в следующий раз поставлю большой фильм. Творческому человеку нужно разнообразие, а я давно хотел увидеть вместе Рэдфорда и Николсона. Есть материал, против которого они не устоят, весь вопрос в цене, но, думаю, я смогу его купить.
   — Брось, Вито! Я с ходу вижу, когда мне лапшу на уши вешают. Рэдфорд и Николсон. Если выиграешь! Ты не хуже меня знаешь, что шансов у тебя нет. Я не меньше тебя хочу, чтобы ты победил, в конце концов, мы работали вместе, но против этих четырех супербоевиков у тебя шансов нет! «Зеркала» — небольшой фильм, вспомни, я говорил это с самого начала. Небольшие фильмы не выигрывают почти никогда. «Рокки» — случайность, какая бывает раз в жизни. Два раза подряд такое случиться не может. Не строй напрасных надежд, а то сегодня вечером разочаруешься, — сказал Арви, возвращаясь к отеческому тону.
   — Может, когда-нибудь мне удастся пробить закон о запрете супербоевиков, — мечтательно сказал Вито. — В кинопромышленности все знают, что каждый неудавшийся боевик означает, что шесть, или восемь, или десять небольших картин не смогли увидеть свет. Пропали тысячи рабочих мест. Неудачные большие фильмы — а их в этом году было больше чем достаточно — отвлекают внимание публики, и это тоже знают в кинобизнесе.
   — Мечтай, Вито, мечтай. Прислушайся к голосу опытного человека. Ты имеешь понятие, сколько лет я возглавляю студию? Я пришел сюда раньше, чем ты начал отличать объектив от видоискателя. И мне все известно о том, как ты вышел в претенденты… об этих «утренниках» для домохозяек. Думал, я не знаю о твоих фокусах? Но от номинации до победы очень далеко, мой мальчик.
   Вито переключился на шоколадное суфле со взбитыми сливками в отдельном блюде. Ел он основательно. Арви с любопытством рассматривал его.
   — Так ты думаешь что-то приобрести? — наконец спросил он. Негодяю что-то от него нужно. Было бы здорово сбить с него спесь.
   — Ага. Книгу. «Стопроцентный американец». Слышал?
   — Ты думаешь, я неграмотный? Моим рецензентам понравилось. И Сьюзен понравилось. Мне некогда было ее прочесть, но у меня есть синопсис. Одиннадцать месяцев в списке бестселлеров, если ты, в отличие от меня, им веришь. Но полтора миллиона за право на постановку — они с ума сошли. Никто столько не заплатит.
   — Билли от нее в восторге, хочет купить ее для меня. Если ты не хочешь свое суфле…
   — Возьми, мне все равно нельзя шоколад. Так Билли хочет купить ее, а? По-моему, у тебя скоро день рождения? Прекрасно, прекрасно.
   — Да, Керт, прекрасно, когда жена в тебя верит. У нее чутье не хуже, чем у меня. Ты думаешь, «Зеркала» не выиграют, а мое итальянское чутье говорит, что выиграют. Если не хочешь быть националистом, назови это предчувствием.
   — Управляя многомиллионной компанией, к предчувствиям относишься не так легко, как если имеешь богатую жену, — не в обиду тебе будет сказано. Николсон и Редфорд… Они в самом деле хотят сделать это?
   —Да.
   — Не верится. А их зарплата?! Боже, ты задолжаешь им по шесть-семь миллионов, еще не купив книги. Ты говоришь о бюджете в двадцать миллионов долларов. Нет, Вито, такие сделки тебе не по силам.
   — Вот что я скажу тебе, Керт, я сам куплю книгу, вернее, Билли купит, а тебе, если ты окажешься прав и «Зеркала» не выиграют, предоставлю свободный опцион на тридцать дней.
   — А если ошибусь?
   — А если прав я, ты мне покупаешь права. Все очень просто.
   — Полтора миллиона?
   — Шансы не в мою пользу, и ты думаешь, у меня ничего не выйдет. Но не волнуйся. Если не хочешь рисковать добрым именем, я куплю книгу и найду другую студию. Черт, заказывать еще одно суфле будет очень долго, как ты думаешь? Такие маленькие порции.
   — Ты слишком много ешь. Вито, я все-таки считаю, что ты негодяй, но раз ты хочешь заключить это пари, давай. Если ты не против, почему бы нам не записать наш договор, пока мы здесь? — Он подозвал официанта и попросил меню.
   — Керт, Керт, можешь мне доверять. — Голос Вито звучал обиженно.
   — После того, как ты украл мой фильм? — спросил Арви, строча карандашом.
   — Ты его вернул.
   — Тем не менее предпочитаю в письменной форме. — Арви и Вито подписали договор, официант и Патрик Терейл, владелец ресторана, его засвидетельствовали. Вито взял меню и начал складывать, чтобы убрать в карман, но Арви выхватил карту.
   — Пусть оно хранится у Патрика, ладно, Вито? Не забудь, это единственный экземпляр. А за обед плачу я. Иначе он тебе обойдется на полтора миллиона дороже. Я сегодня щедрый.

* * *

   Билли возвращалась домой из «Магазина грез», изо всех сил стараясь добираться как можно осторожнее. На коротком пути от универмага до бульвара Сансет множество раз рискуешь наехать на неосторожного пешехода, а она понимала, что в состоянии такой злости могла не успеть среагировать. Пробегая по огромному дому и ни словом не перемолвившись со слугами, она еще сохраняла контроль над собой. Пересекла гостиную, спальню, ванную и наконец заперлась в последнем убежище — главной гардеробной. В этой комнате, устланной толстым ковром цвета слоновой кости, и стенами, обтянутыми бледно-лавандовым шелком, в несколько рядов тянулись вешалки с одеждой. В центре, как остров, возвышался прозрачный шкаф со множеством ящичков, в которых лежали аксессуары. Позади, в еще одной запертой комнате, постоянно охлаждаемой до тринадцати градусов, хранились меха Билли. В эти помещения не входил никто, кроме Билли и ее личной горничной.
   Посередине одной из стен был эркер, а перед ним стояла широкая кушетка, обтянутая бархатом цвета слоновой кости, заваленная шелковыми подушками цвета анемонов и исландских маков. Она опустилась на нее, запыхавшись после пробежки по дому, и накинула на плечи старый шерстяной платок, к которому не прикасалась с тех пор, как тетя Корнелия связала его. Она подогнула под себя замерзшие ноги, свернулась в клубок и постаралась согреться. Скрытая от посторонних глаз кушетка была ее последним тайным убежищем, она приходила сюда, чтобы что-нибудь обдумать. Там был телефон, которым пользовалась только она, и звонок, чтобы вызывать горничную. Пока она сидела там у себя в гардеробной, ни один человек в доме не осмеливался потревожить ее, а в теперешнем настроении Билли казалось, что она с удовольствием просидела бы здесь до конца жизни. Негодяй загнал ее в западню!
   О, как удобно, какое верное время выбрано, как чудесно спланировано! Поймана, боже правый, в древнейшую из ловушек, придуманных человеком. Когда Вэлентайн заговорила о талии, она поняла, что ловушка захлопнулась. Несомненно, Вито надеялся превратить ее в старомодную провинциальную итальянскую женушку, самодовольно производящую на свет одного бамбино за другим. Может быть, она научится готовить с огромным количеством оливкового масла и чеснока, наверняка растолстеет, а он в это время будет шляться по свету, творя свои кинопродюсерские чудеса и время от времени возвращаясь к семье ровно настолько, чтобы успеть снова обрюхатить ее. Ну и хитер, чертовски хитер этот сукин сын! Мамаша Орсини…
   Кто бы мог подумать, что она, Билли Айкхорн, станет Мамашей Орсини? Как ему, подлецу, это удалось? И как он подгадал это к сегодняшнему дню, когда она высказала ему все, что накипело? Как он сумел спланировать, чтобы это случилось именно в нужный момент, когда он сможет погладить ее по головке и заверить, что теперь у нее хватает забот, чтобы не чувствовать себя одинокой? Дьявольски умен этот пройдоха!
   Билли скосила глаза и подсчитала. У нее всегда был нерегулярный цикл, а перед номинацией она так волновалась, что внимания не обратила на непришедшие месячные. Так когда было последний раз? Она заглянула в дневник, который держала на столике около кушетки. Потом вскочила, отперла дверь в ванную и выглянула. Нет, горничная не вешала там свежие полотенца и не поливала цветы. Она на цыпочках подбежала к туалетному шкафчику и достала круглый пластиковый флакон противозачаточных таблеток. Дважды пересчитала их, вернулась в гардеробную и заперла за собой дверь. Снова сверилась с дневником. Она была у гинеколога утром на Рождество, перед визитом к Долли, и тогда у нее только что закончились месячные. Ее врач простым, но эффективным способом заставлял всех «девочек» старше тридцати навещать его дважды в год: он выписывал таблетки ровно на шесть месяцев. Тогда почему у нее шесть полных флаконов с таблетками?
   Если бы она не знала, что этого не может быть, она могла бы подумать, что с Рождества не приняла ни одной таблетки. Если бы она не знала, что этого не может быть… Если бы не знала…
   Одна в пустой комнате Билли внезапно запрокинула голову и громко расхохоталась. Да, хорошенькую свинью она сама себе подложила. Здорово сработано! Прошло почти три месяца, какой уж тут корсет?
   Не нужно быть большим психоаналитиком, чтобы сразу понять и согласиться, что она это сделала преднамеренно, но тогда почему, если ей хотелось ребенка, почему она всего несколько секунд назад так злилась на Вито и так разоралась на бедняжку Вэлентайн?
   Билли раскачивалась вперед и назад, обхватив руками колени и все еще фыркая от смеха. Она размышляла над своими поступками: подсознательно это или бессознательно? Она не знала, у нее не хватало слов или чутья — это единственное, в чем она решительно отставала от моды. Она давно привыкла действовать по первому побуждению, с головой окунаясь в ситуации и барахтаясь в них, заставляя их так или иначе работать на себя, иногда успешно, иногда не очень, но она никогда не полагалась на провидение.
   Провидение? Оглядываясь назад, она сообразила: можно подумать, что женщина, три месяца забывавшая принимать противозачаточные таблетки, действовала весьма целеустремленно. Билли с любопытством погладила плоский живот. Этот ребенок — еще один результат ее глубоко укоренившейся импульсивности, как… как и вся ее жизнь. Пальцы ощупали правую грудь, затем левую. Она взвесила их в руках. Они стали больше и как будто потеплели, с восемнадцати лет они такими не были. Как может женщина, особенно если заботится о своем теле так, как она, не заметить таких простых вещей? Ну что она за человек: старательно загнала себя в ловушку, но не хочет смотреть правде в глаза и признать, что беременна? А почему?
   Хороший вопрос.
   Не вставая с кушетки, Билли достала блокнот и ручку и принялась писать, стиснув зубы в решимости добраться хотя бы до первого слоя. Она понимала, что нижний слой теряется во мраке.
   Во-первых, она чувствует, что не готова стать матерью. Став матерью, она никогда уже не будет прежней беззаботной женщиной без каких-либо серьезных обязанностей.
   Во-вторых, она хотела подольше оставаться невестой Вито, как в медовом месяце. Но в таком случае она еще до свадьбы проиграла битву «Зеркалам». Жена — да, но невеста — вряд ли. Они через эту ступень перескочили.
   В-третьих, она хочет сама принимать решения, касающиеся ее жизни, делать все в удобное для нее время, по своему выбору или усмотрению, наслаждаясь властью, к которой привыкла за много лет. И чтобы природа не подползала и не встряхивала ее за шиворот. Билли не желала, чтобы в ее дела вмешивалась природа. Но тогда почему она не вышла за одного из ручных бутафорских каплунов, каких всегда может купить женщина с деньгами? Она не случайно выбрала Вито, она и теперь, зная о нем все, снова выбрала бы его, не только потому, что любит именно его, но и потому, что любит таких мужчин. Она восхищалась его властностью, способностью принимать решения, независимостью — теми качествами, что позволяли ему подолгу работать вдали от нее. Она не могла перекрыть ему кислород удавкой своих желаний. Прежде всего, он ей не позволит. Когда начинаешь взрослеть, горестно подумала Билли, замечаешь, что жизнь полна парадоксов.