Страница:
— Бетти лисуй!
Цветные мелки были внесены в список покупок.
Пройдя тропинкой через сад и уже собираясь выйти на дорогу, Таппенс неожиданно наткнулась на Карла фон Дайнима. Немец стоял, прислонившись к ограде и сжав кулаки. Когда он услышал шаги и обернулся, Таппенс увидела, что его обычно бесстрастное лицо искажено страданием. Таппенс невольно остановилась и спросила:
— Чем вы так расстроены?
— Ах, всем сразу! — Голос у Карла был непривычно хриплый. — У вас, кажется, есть такая поговорка: «Ни рыба, ни мясо»?
Таппенс кивнула.
— Вот и я такой же, — с горечью продолжал Карл. — Честное слово, так дальше тянуться не может. Лучше уж сразу со всем покончить.
— Что вы хотите сказать?
— Вы были добры ко мне, — ответил молодой человек. — Вы должны понять меня. Я бежал из своей страны, потому что в ней царят несправедливость и жестокость, а здесь я надеялся найти свободу. Я ненавижу нацистскую Германию, но, увы, я все-таки немец. От этого никуда не денешься.
— Я знаю, вам трудно… — начала было Таппенс.
— Дело не в трудностях. Повторяю вам, я — немец. И когда старый вояка Блетчли, читая газету, бросает: «Подлые немецкие свиньи», у меня темнеет в глазах. Нет, я этого не вынесу!
И, уже спокойнее, Карл добавил:
— Вот я и думаю, что лучше покончить сразу. Да, сразу.
Таппенс схватила его за руку:
— Вздор! — оборвала она. — Ваши переживания вполне понятны. Любой другой на вашем месте испытывал бы то же самое.
— Почему меня не интернируют? В лагере мне было бы легче.
— Возможно. Но пока что вы делаете свое дело. И, как я слышала, нужное дело. Нужное не только Англии, но и всему человечеству. Вы занимаетесь обеззараживанием, так ведь?
Лицо Карла чуточку посветлело.
— Так. И я уже многого добился. Я разработал один метод — очень несложный и легко применимый на практике.
— Ну, вот видите, — подхватила Таппенс, — этим делом стоит заниматься, как и всем, что облегчает страдания людей, что служит созиданию, а не разрушению. А если мы ругаем своих врагов, так это вполне естественно. У вас в Германии то же самое: среди немцев есть тысячи своих майоров Блетчли, исходящих слюной при слове «Англия». Я сама ненавижу немцев, при одном упоминании о них я прихожу в ярость. Но когда я думаю о каждом немце в отдельности, о матерях, с тревогой ждущих писем от сыновей, о крестьянах, чьи посевы гибнут, о тех славных добрых простых немцах, которых я знавала, меня охватывает совсем другое чувство: я понимаю, что они такие же люди, как я. А это — самое главное.
Карл фон Дайним поднес руку Таппенс к губам и поцеловал.
— Благодарю вас. Все, что вы сказали, справедливо и верно. Постараюсь взять себя в руки.
«Боже мой! — думала Таппенс по дороге в Лихемптон. — Как ужасно, что самый симпатичный мне здесь человек — немец!»
Таппенс все делала основательно. Ехать в Лондон ей совсем не хотелось, но ведь если она ограничится прогулкой по окрестностям, ее могут увидеть, и в «Сан-Суси» немедленно станет об этом известно. Нет! Миссис Бленкенсоп сказала, что едет в Лондон, в Лондон она и поедет. Таппенс взяла обратный билет и, отходя от кассы, столкнулась с Шейлой Перенной.
— Хелло! — воскликнула Шейла. — Вы уезжаете? А я зашла на вокзал узнать насчет посылки — она где-то затерялась.
Таппенс изложила свои планы.
— Да, да, помню, вы что-то говорили о поездке, — небрежно бросила Шейла. — Но я не сообразила, что вы едете сегодня. Идемте, я посажу вас в поезд.
Девушка была оживленней и приветливей, чем обычно. Держалась она дружелюбно и проболтала с Таппенс до самого отхода поезда. Разговор вертелся вокруг всяких мелочей жизни в «Сан-Суси». Помахав Шейле из окна и дождавшись, пока девушка скроется из виду, Таппенс уселась в угол купе и погрузилась в серьезные размышления. Случайно ли Шейла оказалась на вокзале в момент ее отъезда? Не доказывает ли это, что враг не пренебрегает никакими мелочами? А вдруг миссис Перенна решила удостовериться, что болтливая миссис Бленкенсоп действительно уехала в Лондон? Очень похоже, что так.
Таппенс удалось посовещаться с Томми только на следующий день: они с самого начала условились не вести никаких разговоров в стенах «Сан-Суси». Миссис Бленкенсоп встретила мистера Медоуза на берегу во время прогулки — он уже несколько оправился от простуды. Они выбрали скамейку и уселись.
— Ну? — спросила Таппенс. Томми медленно наклонил голову.
— Да, — ответил он. — Кое-что я узнал. Но, боже мой, что это был за день! Я чуть шею себе не свернул, глядя в замочную скважину.
— Неважно! — проявив полную бесчувственность, отрезала Таппенс. — Рассказывай.
— Первой в комнате побывала горничная — застелила постель, прибрала. Затем зашла миссис Перенна, но еще при горничной — за что-то ей выговаривала. Заглянула Бетти — взяла там свою собачку.
— Ну, ну, а потом?
— А потом туда зашел один человек, — медленно сказал Томми.
— Кто?
— Карл фон Дайним.
— Ох!
Сердце Таппенс сжалось. Значит…
— Когда? — спросила она.
— Во время второго завтрака. Он вышел из столовой раньше остальных, поднялся к себе, затем прокрался по коридору в твой номер. Пробыл там с четверть часа.
Томми помолчал и прибавил:
— Думаю, что теперь вопрос решен.
Таппенс кивнула. Да, теперь все ясно. У Карла фон Дайнима может быть лишь одна причина забираться в комнату миссис Бленкенсоп и проводить там четверть часа. Какой, однако, превосходный актер! В его вчерашней тираде звучала неподдельная искренность. Впрочем, в какой-то мере он, наверно, и был искренен.
— Жаль! — процедила Таппенс.
— Мне тоже, — отозвался Томми. — Он славный парень.
— Итак, мы более или менее разобрались что к чему, — продолжала Таппенс. — Карл фон Дайним работает вместе с Шейлой и ее мамашей. Заправляет всем, вероятно, миссис Перенна. Кроме того, есть еще та иностранка, что вчера говорила с Карлом.
— Что мы предпримем теперь?
— Надо пошарить в комнате миссис Перенны — вдруг найдем там ниточку, за которую можно ухватиться. Возьмем под наблюдение и саму хозяйку: мы должны узнать, где она бывает, с кем встречается. Давай вызовем сюда Алберта, Томми.
Томми задумался.
Когда-то Алберт, тогда еще скромный рассыльный в отеле, работал заодно с молодыми Бирсфордами и принимал участие в их делах. Потом он служил у них, а лет шесть тому назад женился и стал счастливым владельцем «Утки и пса», кабачка в южной части Лондона.
— Алберт будет в восторге, — стремительно развивала свою мысль Таппенс. — Он остановится в отеле у вокзала и будет следить за миссис Перенной, а если понадобится — и за кем угодно.
— Неплохо придумано, Таппенс! Алберт — человек подходящий. И вот еще что: нам надо понаблюдать за этой мнимой полькой. По-моему, она представляет другую ветвь организации.
— Совершенно согласна. Сюда она либо приходит за инструкциями, либо доставляет информацию. Как только она появится снова, кто-нибудь из нас пойдет за нею и разузнает о ней поподробнее.
— А как нам пошарить в комнате миссис Перенны и заодно в номере Карла?
— У него мы едва ли что-нибудь обнаружим. Он немец, полиция может в любой момент нагрянуть к нему с обыском. Поэтому он, безусловно, настороже и не держит у себя ничего подозрительного. С Перенной же будет трудно. Когда она уходит, дома обычно остается Шейла. Кроме того, в комнате хозяйки частенько торчит миссис О'Рорк, а по лестнице постоянно снуют миссис Спрот и Бетти.
Таппенс помолчала.
— Удобней всего во время второго завтрака, — сказала наконец она. — Что, если у меня разболится голова и я уйду к себе? Нет, не годится — кто-нибудь обязательно явится ухаживать за мной. Постой, придумала! Перед завтраком я потихоньку скроюсь у себя в номере, а потом скажу, что у меня болела голова.
— А не лучше ли этим заняться мне? Простуда хоть завтра может опять уложить меня в постель.
— Нет уж. Если меня застанут в спальне хозяйки, я всегда вывернусь: скажу, что искала аспирин или что-нибудь в этом роде. Присутствие же там мужчины вызовет куда больше разговоров.
— К тому же скандального характера, — усмехнулся Томми, но улыбка у него мгновенно погасла. — Надо торопиться: сегодня в газетах плохая сводка. Мы должны напасть на след, и поскорее.
Продолжая прерванную прогулку, Томми завернул на почту, откуда позвонил мистеру Гранту и доложил, что «последняя операция прошла успешно и что наш друг К, несомненно причастен к делу». Затем он написал и отправил письмо, адресованное мистеру Алберту Ватту, купил газету и неторопливо отправился в «Сан-Суси». Вскоре его нагнала двухместная машина, и он услышал оглушительный, но приветливый голос капитана Хейдока:
— Хелло, Медоуз! Вас подвезти?
Томми с благодарностью принял предложение и сел в автомобиль.
— Ну, как ваша простуда? В состоянии вы сыграть партию в гольф?
Томми ответил, что охотно сыграет.
— Значит, завтра, часов в шесть. Идет?
— Благодарю! С удовольствием.
Хейдок круто свернул к воротам «Сан-Суси».
— Как поживает прекрасная Шейла?
— По-моему, хорошо, только я редко ее вижу.
— Держу пари, реже, чем вам хотелось бы, — расхохотался Хейдок. — Красивая девчонка, только слишком уж часто встречается с этим проклятым немцем. И что она только в нем нашла?
— Тс-с! — предостерег Медоуз. — Вон он поднимается по холму, следом за нами.
— Плевать! Пусть слышит. Я с удовольствием двину мистера Карла коленом под зад. Каждый порядочный немец дерется сейчас за свое отечество, а не удирает сюда, чтоб избежать опасности.
— Что ж, и это неплохо: в случае вторжения одним немцем будет меньше.
— Вы хотите сказать, что этот уже вторгся к нам? Ха-ха-ха! Недурно сказано, Медоуз. Нет, не верю я в эти басни о вторжении. Никто к нам никогда не вторгался и никогда не вторгнется. У нас, слава богу, еще есть флот!
Сделав эту патриотическую декларацию, капитан выжал сцепление, и машина понеслась к «Приюту контрабандистов».
Когда Таппенс добралась до ворот «Сан-Суси», было уже без двадцати два. Она свернула с дорожки, прошла садом и незаметно проникла в дом через застекленную дверь гостиной. Подождала, пока горничная Марта пройдет через холл, сняла ботинки и одним духом взбежала по лестнице. Затем прошла к себе, надела мягкие домашние туфли и на цыпочках прокралась в спальню миссис Перенны.
Очутившись в комнате, Таппенс огляделась и почувствовала, что ее охватывает отвращение. Не слишком приятное у нее занятие. А если миссис Перенна — всего лишь миссис Перенна, то и вовсе непростительно. Лезть в личную жизнь человека…
«Мы ведем войну!» — взяла себя в руки Таппенс. Она подошла к туалетному столику, быстрыми и точными движениями выдвинула ящики, просмотрела их содержимое. Ничего. Зато один из ящиков бюро, кажется, заперт. Это уже утешительнее. Отправляясь в Лихемптон, Томми получил кое-какой инструмент и указания, как с ним обращаться. Всеми этими сведениями он поделился с Таппенс. Несколько ловких движений, и бюро открылось. В нем оказались шкатулка с драгоценностями и денежный ящик, где лежало двадцать фунтов бумажками и немного серебра. Кроме того, там была еще кипа бумаг. Они-то и представляли для Таппенс наибольший интерес. Она принялась наспех просматривать их — времени в ее распоряжении очень мало. Закладные на «Сан-Суси», чековая книжка, письма… Время летело, Таппенс бегло просматривала документы, изо всех сил пытаясь не пропустить что-нибудь подозрительное. Два письма из Италии от подруги — пустая болтовня о чем попало, на первый взгляд, совершенно безобидная. Письмо некоего Саймона Мортимера из Лондона — деловая записка настолько ничтожного содержания, что Таппенс удивилась — зачем ее хранят. Быть может, мистер Мортимер тоже не так безобиден, как кажется. В самом низу еще одно письмо. Выцветшие чернила, подпись «Пат». Начинается так: «Эйлин, родная, пишу тебе в последний раз…»
Таппенс сложила листок, привела в порядок бумаги и, внезапно насторожившись, задвинула ящик — запереть уже не успеешь… Когда дверь распахнулась и на пороге появилась миссис Перенна, Таппенс растерянно перебирала пузырьки, стоявшие на умывальнике.
— Ах, простите, миссис Перенна! — с расстроенным и глупым видом повернулась к хозяйке миссис Бленкенсоп. — После прогулки у меня страшно разболелась голова. Я решила лечь и принять аспирин, но не нашла. Вот я и подумала, что вы не обидитесь, если… А я знала — у вас есть аспирин: вы на днях давали мисс Минтон.
Миссис Перенна решительно шагнула в комнату, и в голосе ее зазвучали резкие нотки:
— Пожалуйста, миссис Бленкенсоп. Но почему вы не сказали мне?..
— Конечно, мне так и следовало сделать. Но вы завтракали, а я очень не люблю беспокоить людей…
Миссис Перенна проследовала к умывальнику, нашла нужный пузырек и сухо бросила:
— Сколько таблеток?
Миссис Бленкенсоп попросила три, в сопровождении хозяйки добралась до своей комнаты и поспешно отказалась от предложенной ей грелки. На прощание миссис Перенна не удержалась и выпустила последний заряд:
— А ведь у вас есть аспирин — я сама видела.
— Конечно есть, — воскликнула Таппенс. — Я знаю, что он где-то здесь, но все получилось ужасно глупо — я не смогла его найти.
— Ну что ж, отдохните как следует до чая, — сверкнув крупными белыми зубами, посоветовала миссис Перенна и вышла. Таппенс глубоко вздохнула и улеглась в постель — а вдруг хозяйка вернется. Заподозрила она что-нибудь или нет? А какие у нее крупные, белые зубы! «Чтобы поскорее съесть тебя, дорогая…» Глядя на лицо миссис Перенны, Таппенс всегда вспоминала сказку о Красной Шапочке. А руки! Большие, жестокие руки…
Она, кажется, сочла вполне естественным то, что застала Таппенс у себя в комнате. Но все равно, позднее она обнаружит, что бюро не заперто. Появятся у нее подозрения, или она решит, что сама случайно забыла повернуть ключ? Такое случается с каждым. Удалось ли ей, Таппенс, сложить бумаги в «Том же порядке? Если даже миссис Перенна что-нибудь заметит, она заподозрит прислугу, а не миссис Бленкенсоп. А если даже заподозрит, то в чем? Вернее всего в излишнем любопытстве. С Другой стороны, если миссис Перенна — пресловутый немецкий агент М., то она обязательно догадается, что контрразведка следит за нею.
Можно ли, судя по ее поведению, сказать, что она насторожилась? Вела она себя вполне естественно… если не считать едкого замечания насчет аспирина. И вдруг Таппенс приподнялась и села на постели. Она вспомнила, что ее аспирин, а также йод и пузырек с таблетками соды лежат в глубине письменного стола. Она засунула их туда, распаковывая вещи.
Выходит, не она одна шарит по чужим комнатам. Миссис Перенна первая побывала у нее.
Цветные мелки были внесены в список покупок.
Пройдя тропинкой через сад и уже собираясь выйти на дорогу, Таппенс неожиданно наткнулась на Карла фон Дайнима. Немец стоял, прислонившись к ограде и сжав кулаки. Когда он услышал шаги и обернулся, Таппенс увидела, что его обычно бесстрастное лицо искажено страданием. Таппенс невольно остановилась и спросила:
— Чем вы так расстроены?
— Ах, всем сразу! — Голос у Карла был непривычно хриплый. — У вас, кажется, есть такая поговорка: «Ни рыба, ни мясо»?
Таппенс кивнула.
— Вот и я такой же, — с горечью продолжал Карл. — Честное слово, так дальше тянуться не может. Лучше уж сразу со всем покончить.
— Что вы хотите сказать?
— Вы были добры ко мне, — ответил молодой человек. — Вы должны понять меня. Я бежал из своей страны, потому что в ней царят несправедливость и жестокость, а здесь я надеялся найти свободу. Я ненавижу нацистскую Германию, но, увы, я все-таки немец. От этого никуда не денешься.
— Я знаю, вам трудно… — начала было Таппенс.
— Дело не в трудностях. Повторяю вам, я — немец. И когда старый вояка Блетчли, читая газету, бросает: «Подлые немецкие свиньи», у меня темнеет в глазах. Нет, я этого не вынесу!
И, уже спокойнее, Карл добавил:
— Вот я и думаю, что лучше покончить сразу. Да, сразу.
Таппенс схватила его за руку:
— Вздор! — оборвала она. — Ваши переживания вполне понятны. Любой другой на вашем месте испытывал бы то же самое.
— Почему меня не интернируют? В лагере мне было бы легче.
— Возможно. Но пока что вы делаете свое дело. И, как я слышала, нужное дело. Нужное не только Англии, но и всему человечеству. Вы занимаетесь обеззараживанием, так ведь?
Лицо Карла чуточку посветлело.
— Так. И я уже многого добился. Я разработал один метод — очень несложный и легко применимый на практике.
— Ну, вот видите, — подхватила Таппенс, — этим делом стоит заниматься, как и всем, что облегчает страдания людей, что служит созиданию, а не разрушению. А если мы ругаем своих врагов, так это вполне естественно. У вас в Германии то же самое: среди немцев есть тысячи своих майоров Блетчли, исходящих слюной при слове «Англия». Я сама ненавижу немцев, при одном упоминании о них я прихожу в ярость. Но когда я думаю о каждом немце в отдельности, о матерях, с тревогой ждущих писем от сыновей, о крестьянах, чьи посевы гибнут, о тех славных добрых простых немцах, которых я знавала, меня охватывает совсем другое чувство: я понимаю, что они такие же люди, как я. А это — самое главное.
Карл фон Дайним поднес руку Таппенс к губам и поцеловал.
— Благодарю вас. Все, что вы сказали, справедливо и верно. Постараюсь взять себя в руки.
«Боже мой! — думала Таппенс по дороге в Лихемптон. — Как ужасно, что самый симпатичный мне здесь человек — немец!»
Таппенс все делала основательно. Ехать в Лондон ей совсем не хотелось, но ведь если она ограничится прогулкой по окрестностям, ее могут увидеть, и в «Сан-Суси» немедленно станет об этом известно. Нет! Миссис Бленкенсоп сказала, что едет в Лондон, в Лондон она и поедет. Таппенс взяла обратный билет и, отходя от кассы, столкнулась с Шейлой Перенной.
— Хелло! — воскликнула Шейла. — Вы уезжаете? А я зашла на вокзал узнать насчет посылки — она где-то затерялась.
Таппенс изложила свои планы.
— Да, да, помню, вы что-то говорили о поездке, — небрежно бросила Шейла. — Но я не сообразила, что вы едете сегодня. Идемте, я посажу вас в поезд.
Девушка была оживленней и приветливей, чем обычно. Держалась она дружелюбно и проболтала с Таппенс до самого отхода поезда. Разговор вертелся вокруг всяких мелочей жизни в «Сан-Суси». Помахав Шейле из окна и дождавшись, пока девушка скроется из виду, Таппенс уселась в угол купе и погрузилась в серьезные размышления. Случайно ли Шейла оказалась на вокзале в момент ее отъезда? Не доказывает ли это, что враг не пренебрегает никакими мелочами? А вдруг миссис Перенна решила удостовериться, что болтливая миссис Бленкенсоп действительно уехала в Лондон? Очень похоже, что так.
Таппенс удалось посовещаться с Томми только на следующий день: они с самого начала условились не вести никаких разговоров в стенах «Сан-Суси». Миссис Бленкенсоп встретила мистера Медоуза на берегу во время прогулки — он уже несколько оправился от простуды. Они выбрали скамейку и уселись.
— Ну? — спросила Таппенс. Томми медленно наклонил голову.
— Да, — ответил он. — Кое-что я узнал. Но, боже мой, что это был за день! Я чуть шею себе не свернул, глядя в замочную скважину.
— Неважно! — проявив полную бесчувственность, отрезала Таппенс. — Рассказывай.
— Первой в комнате побывала горничная — застелила постель, прибрала. Затем зашла миссис Перенна, но еще при горничной — за что-то ей выговаривала. Заглянула Бетти — взяла там свою собачку.
— Ну, ну, а потом?
— А потом туда зашел один человек, — медленно сказал Томми.
— Кто?
— Карл фон Дайним.
— Ох!
Сердце Таппенс сжалось. Значит…
— Когда? — спросила она.
— Во время второго завтрака. Он вышел из столовой раньше остальных, поднялся к себе, затем прокрался по коридору в твой номер. Пробыл там с четверть часа.
Томми помолчал и прибавил:
— Думаю, что теперь вопрос решен.
Таппенс кивнула. Да, теперь все ясно. У Карла фон Дайнима может быть лишь одна причина забираться в комнату миссис Бленкенсоп и проводить там четверть часа. Какой, однако, превосходный актер! В его вчерашней тираде звучала неподдельная искренность. Впрочем, в какой-то мере он, наверно, и был искренен.
— Жаль! — процедила Таппенс.
— Мне тоже, — отозвался Томми. — Он славный парень.
— Итак, мы более или менее разобрались что к чему, — продолжала Таппенс. — Карл фон Дайним работает вместе с Шейлой и ее мамашей. Заправляет всем, вероятно, миссис Перенна. Кроме того, есть еще та иностранка, что вчера говорила с Карлом.
— Что мы предпримем теперь?
— Надо пошарить в комнате миссис Перенны — вдруг найдем там ниточку, за которую можно ухватиться. Возьмем под наблюдение и саму хозяйку: мы должны узнать, где она бывает, с кем встречается. Давай вызовем сюда Алберта, Томми.
Томми задумался.
Когда-то Алберт, тогда еще скромный рассыльный в отеле, работал заодно с молодыми Бирсфордами и принимал участие в их делах. Потом он служил у них, а лет шесть тому назад женился и стал счастливым владельцем «Утки и пса», кабачка в южной части Лондона.
— Алберт будет в восторге, — стремительно развивала свою мысль Таппенс. — Он остановится в отеле у вокзала и будет следить за миссис Перенной, а если понадобится — и за кем угодно.
— Неплохо придумано, Таппенс! Алберт — человек подходящий. И вот еще что: нам надо понаблюдать за этой мнимой полькой. По-моему, она представляет другую ветвь организации.
— Совершенно согласна. Сюда она либо приходит за инструкциями, либо доставляет информацию. Как только она появится снова, кто-нибудь из нас пойдет за нею и разузнает о ней поподробнее.
— А как нам пошарить в комнате миссис Перенны и заодно в номере Карла?
— У него мы едва ли что-нибудь обнаружим. Он немец, полиция может в любой момент нагрянуть к нему с обыском. Поэтому он, безусловно, настороже и не держит у себя ничего подозрительного. С Перенной же будет трудно. Когда она уходит, дома обычно остается Шейла. Кроме того, в комнате хозяйки частенько торчит миссис О'Рорк, а по лестнице постоянно снуют миссис Спрот и Бетти.
Таппенс помолчала.
— Удобней всего во время второго завтрака, — сказала наконец она. — Что, если у меня разболится голова и я уйду к себе? Нет, не годится — кто-нибудь обязательно явится ухаживать за мной. Постой, придумала! Перед завтраком я потихоньку скроюсь у себя в номере, а потом скажу, что у меня болела голова.
— А не лучше ли этим заняться мне? Простуда хоть завтра может опять уложить меня в постель.
— Нет уж. Если меня застанут в спальне хозяйки, я всегда вывернусь: скажу, что искала аспирин или что-нибудь в этом роде. Присутствие же там мужчины вызовет куда больше разговоров.
— К тому же скандального характера, — усмехнулся Томми, но улыбка у него мгновенно погасла. — Надо торопиться: сегодня в газетах плохая сводка. Мы должны напасть на след, и поскорее.
Продолжая прерванную прогулку, Томми завернул на почту, откуда позвонил мистеру Гранту и доложил, что «последняя операция прошла успешно и что наш друг К, несомненно причастен к делу». Затем он написал и отправил письмо, адресованное мистеру Алберту Ватту, купил газету и неторопливо отправился в «Сан-Суси». Вскоре его нагнала двухместная машина, и он услышал оглушительный, но приветливый голос капитана Хейдока:
— Хелло, Медоуз! Вас подвезти?
Томми с благодарностью принял предложение и сел в автомобиль.
— Ну, как ваша простуда? В состоянии вы сыграть партию в гольф?
Томми ответил, что охотно сыграет.
— Значит, завтра, часов в шесть. Идет?
— Благодарю! С удовольствием.
Хейдок круто свернул к воротам «Сан-Суси».
— Как поживает прекрасная Шейла?
— По-моему, хорошо, только я редко ее вижу.
— Держу пари, реже, чем вам хотелось бы, — расхохотался Хейдок. — Красивая девчонка, только слишком уж часто встречается с этим проклятым немцем. И что она только в нем нашла?
— Тс-с! — предостерег Медоуз. — Вон он поднимается по холму, следом за нами.
— Плевать! Пусть слышит. Я с удовольствием двину мистера Карла коленом под зад. Каждый порядочный немец дерется сейчас за свое отечество, а не удирает сюда, чтоб избежать опасности.
— Что ж, и это неплохо: в случае вторжения одним немцем будет меньше.
— Вы хотите сказать, что этот уже вторгся к нам? Ха-ха-ха! Недурно сказано, Медоуз. Нет, не верю я в эти басни о вторжении. Никто к нам никогда не вторгался и никогда не вторгнется. У нас, слава богу, еще есть флот!
Сделав эту патриотическую декларацию, капитан выжал сцепление, и машина понеслась к «Приюту контрабандистов».
Когда Таппенс добралась до ворот «Сан-Суси», было уже без двадцати два. Она свернула с дорожки, прошла садом и незаметно проникла в дом через застекленную дверь гостиной. Подождала, пока горничная Марта пройдет через холл, сняла ботинки и одним духом взбежала по лестнице. Затем прошла к себе, надела мягкие домашние туфли и на цыпочках прокралась в спальню миссис Перенны.
Очутившись в комнате, Таппенс огляделась и почувствовала, что ее охватывает отвращение. Не слишком приятное у нее занятие. А если миссис Перенна — всего лишь миссис Перенна, то и вовсе непростительно. Лезть в личную жизнь человека…
«Мы ведем войну!» — взяла себя в руки Таппенс. Она подошла к туалетному столику, быстрыми и точными движениями выдвинула ящики, просмотрела их содержимое. Ничего. Зато один из ящиков бюро, кажется, заперт. Это уже утешительнее. Отправляясь в Лихемптон, Томми получил кое-какой инструмент и указания, как с ним обращаться. Всеми этими сведениями он поделился с Таппенс. Несколько ловких движений, и бюро открылось. В нем оказались шкатулка с драгоценностями и денежный ящик, где лежало двадцать фунтов бумажками и немного серебра. Кроме того, там была еще кипа бумаг. Они-то и представляли для Таппенс наибольший интерес. Она принялась наспех просматривать их — времени в ее распоряжении очень мало. Закладные на «Сан-Суси», чековая книжка, письма… Время летело, Таппенс бегло просматривала документы, изо всех сил пытаясь не пропустить что-нибудь подозрительное. Два письма из Италии от подруги — пустая болтовня о чем попало, на первый взгляд, совершенно безобидная. Письмо некоего Саймона Мортимера из Лондона — деловая записка настолько ничтожного содержания, что Таппенс удивилась — зачем ее хранят. Быть может, мистер Мортимер тоже не так безобиден, как кажется. В самом низу еще одно письмо. Выцветшие чернила, подпись «Пат». Начинается так: «Эйлин, родная, пишу тебе в последний раз…»
Таппенс сложила листок, привела в порядок бумаги и, внезапно насторожившись, задвинула ящик — запереть уже не успеешь… Когда дверь распахнулась и на пороге появилась миссис Перенна, Таппенс растерянно перебирала пузырьки, стоявшие на умывальнике.
— Ах, простите, миссис Перенна! — с расстроенным и глупым видом повернулась к хозяйке миссис Бленкенсоп. — После прогулки у меня страшно разболелась голова. Я решила лечь и принять аспирин, но не нашла. Вот я и подумала, что вы не обидитесь, если… А я знала — у вас есть аспирин: вы на днях давали мисс Минтон.
Миссис Перенна решительно шагнула в комнату, и в голосе ее зазвучали резкие нотки:
— Пожалуйста, миссис Бленкенсоп. Но почему вы не сказали мне?..
— Конечно, мне так и следовало сделать. Но вы завтракали, а я очень не люблю беспокоить людей…
Миссис Перенна проследовала к умывальнику, нашла нужный пузырек и сухо бросила:
— Сколько таблеток?
Миссис Бленкенсоп попросила три, в сопровождении хозяйки добралась до своей комнаты и поспешно отказалась от предложенной ей грелки. На прощание миссис Перенна не удержалась и выпустила последний заряд:
— А ведь у вас есть аспирин — я сама видела.
— Конечно есть, — воскликнула Таппенс. — Я знаю, что он где-то здесь, но все получилось ужасно глупо — я не смогла его найти.
— Ну что ж, отдохните как следует до чая, — сверкнув крупными белыми зубами, посоветовала миссис Перенна и вышла. Таппенс глубоко вздохнула и улеглась в постель — а вдруг хозяйка вернется. Заподозрила она что-нибудь или нет? А какие у нее крупные, белые зубы! «Чтобы поскорее съесть тебя, дорогая…» Глядя на лицо миссис Перенны, Таппенс всегда вспоминала сказку о Красной Шапочке. А руки! Большие, жестокие руки…
Она, кажется, сочла вполне естественным то, что застала Таппенс у себя в комнате. Но все равно, позднее она обнаружит, что бюро не заперто. Появятся у нее подозрения, или она решит, что сама случайно забыла повернуть ключ? Такое случается с каждым. Удалось ли ей, Таппенс, сложить бумаги в «Том же порядке? Если даже миссис Перенна что-нибудь заметит, она заподозрит прислугу, а не миссис Бленкенсоп. А если даже заподозрит, то в чем? Вернее всего в излишнем любопытстве. С Другой стороны, если миссис Перенна — пресловутый немецкий агент М., то она обязательно догадается, что контрразведка следит за нею.
Можно ли, судя по ее поведению, сказать, что она насторожилась? Вела она себя вполне естественно… если не считать едкого замечания насчет аспирина. И вдруг Таппенс приподнялась и села на постели. Она вспомнила, что ее аспирин, а также йод и пузырек с таблетками соды лежат в глубине письменного стола. Она засунула их туда, распаковывая вещи.
Выходит, не она одна шарит по чужим комнатам. Миссис Перенна первая побывала у нее.
Глава седьмая
На следующий день в Лондон собралась миссис Спрот.
Не успела она робко намекнуть на то, что ей не на кого оставить Бетти, как все наперебой начали предлагать свои услуги. И когда миссис Спрот, еще раз призвав дочку быть хорошей девочкой, наконец отбыла, Бетти немедленно вцепилась в Таппенс, которая взяла на себя утреннее дежурство.
— Иглай! — потребовала она. — Иглай плятки!
Девочка с каждым днем говорила все лучше и приобрела неотразимую привычку склонять головку набок, озарять собеседника чарующей улыбкой и прибавлять: «Позалуста!» Таппенс собралась было погулять с ребенком, но шел сильный дождь. Поэтому они перебрались в номер миссис Спрот, где Бетти немедленно ринулась к комоду, в нижнем ящике которого хранились ее игрушки.
— Будем прятать Бонзо? — осведомилась Таппенс. Но Бетти уже передумала.
— Титай каску, — попросила она. Таппенс вытащила из ящика изрядно растрепанную книжку, но ее остановил вопль Бетти:
— Не… Не… Похая…
Таппенс удивленно посмотрела на ребенка, затем перевела взгляд на книжку. Это была «История маленького Джека Хорнера» с цветными картинками.
— Разве Джек был плохой мальчик? — спросила она. — Потому что он стащил сливу, да?
— Похая! — энергично повторила Бетти и, сделав титаническое усилие, пояснила: — Гьязная!
С этими словами она отобрала книжку, положила ее на место, вытащила из ящика другую и, радостно улыбнувшись, объявила:
— Тистый майтик!
Таппенс все поняла: вместо старых, замызганных и растрепанных книжек у Бетти появились новые. Она улыбнулась: оказывается, миссис Спрот — мамаша из породы «поклонниц гигиены», как мысленно окрестила Таппенс этот тип женщин. Вечно боятся, что ребенок нахватается микробов, съест что-нибудь немытое или сунет в рот грязную игрушку. Сама Таппенс, выросшая на лоне привольной деревенской жизни, презирала все эти преувеличенные страхи и приучила обоих своих детей к «разумному количеству» грязи. Тем не менее она послушно вооружилась чистым экземпляром «Джека Хорнера» и начала читать его ребенку, сопровождая чтение соответствующими комментариями. Затем они перешли к «Гуси, гуси, вы куда?» и «Старушке из башмака», после чего
— Бетти принялась прятать книжки, а Таппенс, к великому ликованию девочки, — подолгу разыскивать каждую из них.
Утро прошло быстро. Позавтракав, Бетти отправилась спать, и вот тут-то миссис О'Рорк пригласила Таппенс к себе.
В комнате ирландки царил беспорядок. К запаху мятных лепешек и черствого кекса примешивался слабый аромат нафталина. На обоих столах красовались фотографии детей, внуков, племянников, племянниц, внучатых племянников и племянниц миссис О'Рорк. Их было так много, что Таппенс показалось, будто она смотрит в театре реалистическую пьесу конца викторианского периода.
— Вы замечательно умеете ладить с детьми, миссис Бленкенсоп, — любезно заметила миссис О'Рорк.
— Ну, знаете, мои двое… — начала Таппенс.
— Двое? — перебила ее собеседница. — А я поняла так, что у вас трое мальчиков.
— Конечно, трое. Но двое младших почти однолетки. Я о них прежде всего и подумала.
— А-а, понимаю! Да присядьте же, миссис Бленкенсоп. Будьте как дома.
Таппенс послушно опустилась на стул, мысленно спрашивая себя, почему ей не по себе в присутствии старой ирландки. Вероятно, такое же чувство испытывали
— Гензель и Гретель, когда ведьма зазвала их к себе в избушку.
— А теперь, — потребовала миссис О'Рорк, — расскажите мне, что вы думаете о «Сан-Суси».
Таппенс разразилась дифирамбом пансиону, но собеседница бесцеремонно прервала ее.
— Я не о том. Не кажется ли вам, что тут все как-то странно.
— Странно? Не нахожу.
— А как насчет миссис Перенны? Сознайтесь, она вас интересует. Я же вижу: вы все время к ней присматриваетесь.
— Она… Она очень интересная женщина, — вспыхнула Таппенс.
— Ничего подобного, — отрезала миссис О'Рорк. — Самая обыкновенная женщина, если она, конечно, то, чем кажется. Но, возможно, она только кажется. Вы это имели в виду?
— Право, я не совсем понимаю вас, миссис О'Рорк.
— Неужели вам никогда не приходило в голову, что внешность чаще всего обманчива. Возьмите, к примеру, мистера Медоуза. Загадочный человек. Иногда мне думается: вот типичный англичанин — глуп до мозга костей. А затем я ловлю его слово или взгляд, и они далеко не глупы. Странно, не правда ли?
— Ну, я-то сама считаю мистера Медоуза типичным британцем, — твердо ответила Таппенс и отвернулась к окну.
Эта старуха поразительно действует ей на нервы. Как она умеет создавать вокруг себя атмосферу тревоги и страха! «Я чувствую себя с ней, как мышь в когтях у кошки, — думала Таппенс, глядя в сад. — Эта необъятная монументальная женщина сидит и улыбается, только что не мурлычет, а тебе все равно чудится, что перед тобой кошка, которая играет с чем-то таким, чего она ни за что не упустит… Какой вздор! Просто у меня разыгралось воображение».
Дождь прекратился. Капли с тихим стуком падали с ветвей на землю. «Нет, моя фантазия тут ни при чем. Вовсе я не фантазерка. В этой женщине есть что-то злое. Если бы только мне удалось…» Внезапно течение мыслей Таппенс прервалось.
Кусты в глубине сада раздвинулись, и между ними мелькнуло человеческое лицо. Это была та самая иностранка, с которой говорил на дороге фон Дайним. Сейчас она украдкой наблюдала за домом. На лице никакого выражения, и в то же время — да, да, несомненно — в нем есть что-то угрожающее. Неподвижное, безжалостное лицо. Воплощение какой-то силы, враждебной «Сан-Суси» с его повседневной, банальной, как во всяком английском пансионе, жизнью. Все эти мысли промелькнули в мозгу Таппенс с быстротой молнии. Она резко повернулась, пробормотала извинения, торопливо вышла из комнаты, бегом спустилась по лестнице, пересекла холл и выскочила в сад. Повернула направо и по боковой дорожке побежала туда, где мелькнуло лицо. Но там уже никого не было. Таппенс вышла на дорогу и оглядела склоны холма. Никого. Куда же делась эта женщина? Может быть, ей все это почудилось? Нет, она действительно видела незнакомку.
Таппенс обшарила все кусты, промокла насквозь и, не найдя никаких следов иностранки, направилась к дому с каким-то смутным предчувствием, похожим на страх. Что-то должно произойти. Но что именно? Этого она угадать не могла, никак не могла.
Погода прояснилась, и мисс Минтон уже одевала Бетти, собираясь с ней на прогулку. Они решили пойти в город и купить там целлулоидную утку — ее можно будет пускать поплавать в ванночке Бетти. Девочке от возбуждения не стоялось на месте, и мисс Минтон лишь ценой долгих усилий удалось натянуть на нее шерстяной пуловер, после чего они выбрались, наконец, из пансиона под неумолкающий щебет Бетти. В холле, на мраморном столике, Таппенс заметила две спички, небрежно положенные крест-накрест, из чего заключила, что мистер Медоуз посвящает день слежке за миссис Перенной. Таппенс проследовала в гостиную, где получила возможность насладиться обществом супругов Кейли.
Мистер Кейли пребывал в раздраженном настроении. Он приехал в Лихемптон, чтобы найти здесь полный покой и отдых, но разве дождешься покоя в доме, где есть ребенок? День-деньской эта девочка вопит, носится взад-вперед, прыгает у вас над головой…
Его жена примирительно заметила, что Бетти, право же, прелестная крошка, но это вмешательство не встретило одобрения.
— Несомненно, несомненно, — отозвался мистер Кейли, вертя длинной шеей. — Но мать обязана сделать так, чтобы девочка не шумела. Здесь есть люди больные, чьи нервы требуют тишины.
— Такую малышку не очень-то заставишь молчать, — возразила Таппенс. — Это противоестественно. Если ребенок не шумит, значит, у него что-нибудь не в порядке.
— Ерунда! Ерунда! Нелепое современное воспитание! — забрюзжал мистер Кейли. — Детям нельзя разрешать делать то, что им хочется. Ребенка надо приучать сидеть тихо — нянчить куклу, читать книжку и так далее.
— Но Бетти нет еще трех лет, — с улыбкой возразила Таппенс. — Можно ли требовать, чтобы она уже умела читать?
— Все равно что-то надо сделать. Я переговорю с миссис Перенной. Сегодня, например, девочка запела уже в семь часов утра, еще лежа в кровати. Я всю ночь не спал, задремал только под утро, и шум, конечно, сразу же разбудил меня.
— Почему бы вам не поехать в частную лечебницу? — спросила Таппенс.
— Это дорого, сударыня, да и обстановка там неподходящая: больничная атмосфера угнетающе действует на мое подсознание.
— Врач рекомендовал нам приятное общество, нормальную жизнь, — пояснила миссис Кейли. — Он сказал, что нам лучше не снимать загородный дом, а поселиться в пансионе: там мистер Кейли будет свободен от забот и сможет обмениваться мыслями с другими людьми.
— Кстати, по поводу обмена мыслями, — ловко переменила тему Таппенс. — Мне страшно интересно, что вы думаете о жизни в Германии. Вы как-то сказали, что в — последние годы часто бывали там. Мне хотелось бы знать точку зрения такого опытного, повидавшего мир человека, как вы. Расскажите нам, как же на самом деле живут немцы.
Мистер Кейли немедленно клюнул на приманку и разразился длинным монологом, лишь изредка перемежавшимся возгласами Таппенс: «Ах, как интересно!» и «Какой вы тонкий наблюдатель!» Однако на этот раз она слушала с непритворным вниманием: ободренный сочувствием слушательницы, мистер Кейли показал себя явным поклонником нацизма и чуть ли не в открытую заявил, что Германии и Англии было бы лучше не воевать друг с другом, а объединиться в борьбе против остальной Европы. Конец монологу, длившемуся почти два часа, положило лишь возвращение мисс Минтон и Бетти, сжимавшей в объятиях целлулоидную утку. Таппенс подняла глаза и уловила на лице миссис Кейли странное, трудно определимое выражение. Оно могло означать вполне извинительную ревность жены к другой женщине, завладевшей вниманием ее мужа, а могло объясняться и тревогой за мистера Кейли, чересчур откровенно изложившего свои политические взгляды.
Обитатели «Сан-Суси» сидели за чаем, когда из Лондона вернулась миссис Спрот.
— Надеюсь, Бетти вела себя хорошо и никого не беспокоила? Ты была хорошей девочкой, Бетти? — немедленно осведомилась она.
Затем миссис Спрот уселась за стол и выпила несколько чашек чая, перемежая чаепитие вдохновенным повествованием о сделанных в Лондоне, покупках и давке в поезде. С ней в вагоне ехал один солдат, побывавший во Франции. Он рассказывал ее соседям очень интересные вещи. А продавщица в галантерейном магазине сказала ей, что вскоре введут норму на чулки.
Не успела она робко намекнуть на то, что ей не на кого оставить Бетти, как все наперебой начали предлагать свои услуги. И когда миссис Спрот, еще раз призвав дочку быть хорошей девочкой, наконец отбыла, Бетти немедленно вцепилась в Таппенс, которая взяла на себя утреннее дежурство.
— Иглай! — потребовала она. — Иглай плятки!
Девочка с каждым днем говорила все лучше и приобрела неотразимую привычку склонять головку набок, озарять собеседника чарующей улыбкой и прибавлять: «Позалуста!» Таппенс собралась было погулять с ребенком, но шел сильный дождь. Поэтому они перебрались в номер миссис Спрот, где Бетти немедленно ринулась к комоду, в нижнем ящике которого хранились ее игрушки.
— Будем прятать Бонзо? — осведомилась Таппенс. Но Бетти уже передумала.
— Титай каску, — попросила она. Таппенс вытащила из ящика изрядно растрепанную книжку, но ее остановил вопль Бетти:
— Не… Не… Похая…
Таппенс удивленно посмотрела на ребенка, затем перевела взгляд на книжку. Это была «История маленького Джека Хорнера» с цветными картинками.
— Разве Джек был плохой мальчик? — спросила она. — Потому что он стащил сливу, да?
— Похая! — энергично повторила Бетти и, сделав титаническое усилие, пояснила: — Гьязная!
С этими словами она отобрала книжку, положила ее на место, вытащила из ящика другую и, радостно улыбнувшись, объявила:
— Тистый майтик!
Таппенс все поняла: вместо старых, замызганных и растрепанных книжек у Бетти появились новые. Она улыбнулась: оказывается, миссис Спрот — мамаша из породы «поклонниц гигиены», как мысленно окрестила Таппенс этот тип женщин. Вечно боятся, что ребенок нахватается микробов, съест что-нибудь немытое или сунет в рот грязную игрушку. Сама Таппенс, выросшая на лоне привольной деревенской жизни, презирала все эти преувеличенные страхи и приучила обоих своих детей к «разумному количеству» грязи. Тем не менее она послушно вооружилась чистым экземпляром «Джека Хорнера» и начала читать его ребенку, сопровождая чтение соответствующими комментариями. Затем они перешли к «Гуси, гуси, вы куда?» и «Старушке из башмака», после чего
— Бетти принялась прятать книжки, а Таппенс, к великому ликованию девочки, — подолгу разыскивать каждую из них.
Утро прошло быстро. Позавтракав, Бетти отправилась спать, и вот тут-то миссис О'Рорк пригласила Таппенс к себе.
В комнате ирландки царил беспорядок. К запаху мятных лепешек и черствого кекса примешивался слабый аромат нафталина. На обоих столах красовались фотографии детей, внуков, племянников, племянниц, внучатых племянников и племянниц миссис О'Рорк. Их было так много, что Таппенс показалось, будто она смотрит в театре реалистическую пьесу конца викторианского периода.
— Вы замечательно умеете ладить с детьми, миссис Бленкенсоп, — любезно заметила миссис О'Рорк.
— Ну, знаете, мои двое… — начала Таппенс.
— Двое? — перебила ее собеседница. — А я поняла так, что у вас трое мальчиков.
— Конечно, трое. Но двое младших почти однолетки. Я о них прежде всего и подумала.
— А-а, понимаю! Да присядьте же, миссис Бленкенсоп. Будьте как дома.
Таппенс послушно опустилась на стул, мысленно спрашивая себя, почему ей не по себе в присутствии старой ирландки. Вероятно, такое же чувство испытывали
— Гензель и Гретель, когда ведьма зазвала их к себе в избушку.
— А теперь, — потребовала миссис О'Рорк, — расскажите мне, что вы думаете о «Сан-Суси».
Таппенс разразилась дифирамбом пансиону, но собеседница бесцеремонно прервала ее.
— Я не о том. Не кажется ли вам, что тут все как-то странно.
— Странно? Не нахожу.
— А как насчет миссис Перенны? Сознайтесь, она вас интересует. Я же вижу: вы все время к ней присматриваетесь.
— Она… Она очень интересная женщина, — вспыхнула Таппенс.
— Ничего подобного, — отрезала миссис О'Рорк. — Самая обыкновенная женщина, если она, конечно, то, чем кажется. Но, возможно, она только кажется. Вы это имели в виду?
— Право, я не совсем понимаю вас, миссис О'Рорк.
— Неужели вам никогда не приходило в голову, что внешность чаще всего обманчива. Возьмите, к примеру, мистера Медоуза. Загадочный человек. Иногда мне думается: вот типичный англичанин — глуп до мозга костей. А затем я ловлю его слово или взгляд, и они далеко не глупы. Странно, не правда ли?
— Ну, я-то сама считаю мистера Медоуза типичным британцем, — твердо ответила Таппенс и отвернулась к окну.
Эта старуха поразительно действует ей на нервы. Как она умеет создавать вокруг себя атмосферу тревоги и страха! «Я чувствую себя с ней, как мышь в когтях у кошки, — думала Таппенс, глядя в сад. — Эта необъятная монументальная женщина сидит и улыбается, только что не мурлычет, а тебе все равно чудится, что перед тобой кошка, которая играет с чем-то таким, чего она ни за что не упустит… Какой вздор! Просто у меня разыгралось воображение».
Дождь прекратился. Капли с тихим стуком падали с ветвей на землю. «Нет, моя фантазия тут ни при чем. Вовсе я не фантазерка. В этой женщине есть что-то злое. Если бы только мне удалось…» Внезапно течение мыслей Таппенс прервалось.
Кусты в глубине сада раздвинулись, и между ними мелькнуло человеческое лицо. Это была та самая иностранка, с которой говорил на дороге фон Дайним. Сейчас она украдкой наблюдала за домом. На лице никакого выражения, и в то же время — да, да, несомненно — в нем есть что-то угрожающее. Неподвижное, безжалостное лицо. Воплощение какой-то силы, враждебной «Сан-Суси» с его повседневной, банальной, как во всяком английском пансионе, жизнью. Все эти мысли промелькнули в мозгу Таппенс с быстротой молнии. Она резко повернулась, пробормотала извинения, торопливо вышла из комнаты, бегом спустилась по лестнице, пересекла холл и выскочила в сад. Повернула направо и по боковой дорожке побежала туда, где мелькнуло лицо. Но там уже никого не было. Таппенс вышла на дорогу и оглядела склоны холма. Никого. Куда же делась эта женщина? Может быть, ей все это почудилось? Нет, она действительно видела незнакомку.
Таппенс обшарила все кусты, промокла насквозь и, не найдя никаких следов иностранки, направилась к дому с каким-то смутным предчувствием, похожим на страх. Что-то должно произойти. Но что именно? Этого она угадать не могла, никак не могла.
Погода прояснилась, и мисс Минтон уже одевала Бетти, собираясь с ней на прогулку. Они решили пойти в город и купить там целлулоидную утку — ее можно будет пускать поплавать в ванночке Бетти. Девочке от возбуждения не стоялось на месте, и мисс Минтон лишь ценой долгих усилий удалось натянуть на нее шерстяной пуловер, после чего они выбрались, наконец, из пансиона под неумолкающий щебет Бетти. В холле, на мраморном столике, Таппенс заметила две спички, небрежно положенные крест-накрест, из чего заключила, что мистер Медоуз посвящает день слежке за миссис Перенной. Таппенс проследовала в гостиную, где получила возможность насладиться обществом супругов Кейли.
Мистер Кейли пребывал в раздраженном настроении. Он приехал в Лихемптон, чтобы найти здесь полный покой и отдых, но разве дождешься покоя в доме, где есть ребенок? День-деньской эта девочка вопит, носится взад-вперед, прыгает у вас над головой…
Его жена примирительно заметила, что Бетти, право же, прелестная крошка, но это вмешательство не встретило одобрения.
— Несомненно, несомненно, — отозвался мистер Кейли, вертя длинной шеей. — Но мать обязана сделать так, чтобы девочка не шумела. Здесь есть люди больные, чьи нервы требуют тишины.
— Такую малышку не очень-то заставишь молчать, — возразила Таппенс. — Это противоестественно. Если ребенок не шумит, значит, у него что-нибудь не в порядке.
— Ерунда! Ерунда! Нелепое современное воспитание! — забрюзжал мистер Кейли. — Детям нельзя разрешать делать то, что им хочется. Ребенка надо приучать сидеть тихо — нянчить куклу, читать книжку и так далее.
— Но Бетти нет еще трех лет, — с улыбкой возразила Таппенс. — Можно ли требовать, чтобы она уже умела читать?
— Все равно что-то надо сделать. Я переговорю с миссис Перенной. Сегодня, например, девочка запела уже в семь часов утра, еще лежа в кровати. Я всю ночь не спал, задремал только под утро, и шум, конечно, сразу же разбудил меня.
— Почему бы вам не поехать в частную лечебницу? — спросила Таппенс.
— Это дорого, сударыня, да и обстановка там неподходящая: больничная атмосфера угнетающе действует на мое подсознание.
— Врач рекомендовал нам приятное общество, нормальную жизнь, — пояснила миссис Кейли. — Он сказал, что нам лучше не снимать загородный дом, а поселиться в пансионе: там мистер Кейли будет свободен от забот и сможет обмениваться мыслями с другими людьми.
— Кстати, по поводу обмена мыслями, — ловко переменила тему Таппенс. — Мне страшно интересно, что вы думаете о жизни в Германии. Вы как-то сказали, что в — последние годы часто бывали там. Мне хотелось бы знать точку зрения такого опытного, повидавшего мир человека, как вы. Расскажите нам, как же на самом деле живут немцы.
Мистер Кейли немедленно клюнул на приманку и разразился длинным монологом, лишь изредка перемежавшимся возгласами Таппенс: «Ах, как интересно!» и «Какой вы тонкий наблюдатель!» Однако на этот раз она слушала с непритворным вниманием: ободренный сочувствием слушательницы, мистер Кейли показал себя явным поклонником нацизма и чуть ли не в открытую заявил, что Германии и Англии было бы лучше не воевать друг с другом, а объединиться в борьбе против остальной Европы. Конец монологу, длившемуся почти два часа, положило лишь возвращение мисс Минтон и Бетти, сжимавшей в объятиях целлулоидную утку. Таппенс подняла глаза и уловила на лице миссис Кейли странное, трудно определимое выражение. Оно могло означать вполне извинительную ревность жены к другой женщине, завладевшей вниманием ее мужа, а могло объясняться и тревогой за мистера Кейли, чересчур откровенно изложившего свои политические взгляды.
Обитатели «Сан-Суси» сидели за чаем, когда из Лондона вернулась миссис Спрот.
— Надеюсь, Бетти вела себя хорошо и никого не беспокоила? Ты была хорошей девочкой, Бетти? — немедленно осведомилась она.
Затем миссис Спрот уселась за стол и выпила несколько чашек чая, перемежая чаепитие вдохновенным повествованием о сделанных в Лондоне, покупках и давке в поезде. С ней в вагоне ехал один солдат, побывавший во Франции. Он рассказывал ее соседям очень интересные вещи. А продавщица в галантерейном магазине сказала ей, что вскоре введут норму на чулки.