Страница:
– Да. Но мне удалось прорваться. Затем служба за границей, яркий свет, который их и доконал. Так что… ну… пришлось уйти.
– Грустно, – пробормотала Фрэнки, глядя в окно.
– И все равно жалко, – не удержался Бобби. – Зрение у меня на самом деле неплохое, говорят, ухудшения не будет. Я мог бы служить хоть сто лет.
– На вид глаза как глаза, – сказала Фрэнки.
– Так что, как видишь, – сказал Бобби, – я присоединяюсь к Бэджеру.
Фрэнки кивнула. Проводник открыл дверь и объявил:
– Ленч, первая смена.
– Попробуем? – предложила Фрэнки.
Они пошли в вагон-ресторан.
Когда должен был появиться контролер, Бобби предпринял временное тактическое отступление.
– Зачем ему терзаться муками совести? – сказал он. Но Фрэнки заявила, что у контролеров, по ее убеждению, совести нет.
Шел уже шестой час, когда они добрались до Сайлхэма, служившего станцией для Марчболта.
– Меня встречает машина, – сказала Фрэнки. – Я тебя подброшу.
– Спасибо. Не надо хоть будет тащить эту заразу две мили. – Он неприязненно пнул ногой свой чемодан.
– Три мили, не две, – поправила Фрэнки.
– Две, если пойти по тропе через площадку для гольфа.
– Ту, где…
– Да, где сорвался этот парень.
– Я полагаю, его никто не столкнул, а? – спросила Фрэнки, протягивая служанке свой дорожный несессер.
– Столкнул?! Боже милосердный, конечно нет. А что?
– Просто тогда было бы гораздо интереснее, ведь правда? – ответила Фрэнки.
Глава 4
Глава 5
Глава 6
– Грустно, – пробормотала Фрэнки, глядя в окно.
– И все равно жалко, – не удержался Бобби. – Зрение у меня на самом деле неплохое, говорят, ухудшения не будет. Я мог бы служить хоть сто лет.
– На вид глаза как глаза, – сказала Фрэнки.
– Так что, как видишь, – сказал Бобби, – я присоединяюсь к Бэджеру.
Фрэнки кивнула. Проводник открыл дверь и объявил:
– Ленч, первая смена.
– Попробуем? – предложила Фрэнки.
Они пошли в вагон-ресторан.
Когда должен был появиться контролер, Бобби предпринял временное тактическое отступление.
– Зачем ему терзаться муками совести? – сказал он. Но Фрэнки заявила, что у контролеров, по ее убеждению, совести нет.
Шел уже шестой час, когда они добрались до Сайлхэма, служившего станцией для Марчболта.
– Меня встречает машина, – сказала Фрэнки. – Я тебя подброшу.
– Спасибо. Не надо хоть будет тащить эту заразу две мили. – Он неприязненно пнул ногой свой чемодан.
– Три мили, не две, – поправила Фрэнки.
– Две, если пойти по тропе через площадку для гольфа.
– Ту, где…
– Да, где сорвался этот парень.
– Я полагаю, его никто не столкнул, а? – спросила Фрэнки, протягивая служанке свой дорожный несессер.
– Столкнул?! Боже милосердный, конечно нет. А что?
– Просто тогда было бы гораздо интереснее, ведь правда? – ответила Фрэнки.
Глава 4
ДОЗНАНИЕ
Дознание по делу Алекса Причарда проводилось на другой день. Доктор Томас дал показания относительно обнаружения тела.
– Жизнь еще не покинула его? – спросил судебный следователь.
– Нет, он еще дышал. Не было, однако, никакой надежды на выживание. У него… – Тут доктор перешел на чисто медицинский язык, и судебный врач поспешил на помощь присяжным:
– Попросту говоря, у него был перелом позвоночника?
– Если вам угодно выразиться так, – с грустью сказал доктор Томас. Он поведал, как ушел за подмогой, оставив умиравшего на попечение Бобби.
– Ну а каково ваше мнение о причинах несчастья, доктор?
– Я бы сказал, что, по всей вероятности, он неосторожно шагнул в пропасть. С моря поднимался туман, а именно в этом месте тропинка резко поворачивает в глубь суши. Из-за тумана погибший, видимо, не заметил опасности и пошел прямо, а в этом случае достаточно сделать два шага, чтобы сорваться.
– Не было никаких признаков насилия? Увечий, которые могли быть нанесены кем-то посторонним?
– Я лишь могу сказать, что все имеющиеся повреждения можно объяснить ударом тела о камни внизу. Высота там шестьдесят футов.
– Остается вопрос самоубийства.
– Это, разумеется, вполне возможно. Случайно ли погибший сорвался с утеса или сам бросился вниз, об этом я ничего сказать не могу.
Следующим вызвали Роберта Джонса.
Бобби объяснил, что он играл в гольф с доктором и срезал мяч в сторону моря. В это время поднимался туман, видимость была плохая. Ему показалось, что он услышал крик, и у него на миг мелькнула мысль, что пущенный им мяч мог попасть в человека, идущего по тропинке. Он решил, однако, что так далеко мяч вряд ли залетел бы.
– Вы нашли мяч?
– Да, он не долетел до тропинки ярдов сто.
Затем он рассказал, как они начали играть от следующей метки и как он сам забил мяч в пропасть. Тут судебный следователь прервал Бобби, поскольку его показания лишь повторяли бы рассказ доктора. Он, однако, подробно расспросил его о крике, который Бобби услышал или думал, что услышал.
– Это был обыкновенный крик.
– Зов на помощь?
– О нет. Всего лишь обычный крик, вы знаете. Правду сказать, я даже не был до конца уверен, что слышал его.
– Может быть, кричали от испуга?
– Это уже ближе, – с облегчением ответил Бобби. – Нечто вроде звука, который может издать человек, если в него неожиданно попадет мяч.
– Или если он сделает шаг в никуда, думая, что идет по тропинке?
– Да.
Когда Бобби рассказал, как мужчина умер минут через пять после ухода доктора за помощью, его пытка кончилась. Следователю уже и самому не терпелось закрыть дело как совершенно ясное. Он вызвал миссис Лео Кеймен.
Разочарование было таким глубоким, что Бобби даже ахнул. Куда девалось то лицо с фотографии, нечаянно извлеченной из кармана покойного? Фотографы – худшие из льстецов, с неприязнью подумал Бобби. Тот снимок был, вероятно, сделан много лет назад, но все равно с трудом верилось, что чарующая большеокая красавица могла превратиться в эту вульгарную дамочку с выщипанными бровями и явно крашеными волосами. Время, подумал вдруг Бобби, ужасная штука. Как, например, будет выглядеть Фрэнки через двадцать лет? Он содрогнулся.
Тем временем Амелия Кеймен, проживающая в доме № 17 на Сент-Леонардс-Гарденз в Паддингтоне, давала показания.
Усопший был ее единственным братом, Александром Причардом. В последний раз она видела его за день до трагедии, когда он объявил о своем намерении отправиться в одиночный турпоход по Уэльсу. Ее брат недавно вернулся с Востока.
– Он выглядел нормальным и бодрым?
– О да, Алекс всегда был весел.
– Насколько вам известно, у него не было никаких странных мыслей?
– О! Я уверена, что нет. Ему не терпелось отправиться в этот поход.
– Не было ли у него в последнее время денежных затруднений или каких-либо иных неурядиц?
– Ну, право, не могу сказать, – отвечала миссис Кеймен. – Видите ли, он только что вернулся, а до этого я не видела его десять лет. Писать же он был не любитель. Но он водил меня по театрам и на завтраки в Лондоне и сделал мне два-три подарка, поэтому не думаю, чтобы он нуждался. Он был в таком хорошем настроении, что, по-моему, и другие затруднения маловероятны.
– Чем занимался ваш брат, миссис Кеймен?
Этот вопрос, казалось, несколько озадачил женщину.
– Э… точно не знаю. Геологоразведка, вот как он это называл. Он очень редко бывал в Англии.
– Вы не знаете, была ли причина, по которой он мог бы лишить себя жизни?
– О нет! И я не могу поверить, что он это сделал. Скорее всего, это несчастный случай.
– Как вы объясните, что у вашего брата не было при себе никакого багажа, даже рюкзака?
– Он не любил таскать рюкзак. Он собирался отправлять посылки через день. Одну, с простынями и парой носков, он отослал накануне отъезда, только адресовал ее в Дербишир вместо Денбишира, и она прибыла сюда лишь сегодня.
– Ага! Это проясняет один весьма любопытный момент.
Миссис Кеймен продолжала объяснять, как с ней связались через фотографов, чья фамилия стояла на снимке, который носил при себе ее брат. Она приехала с мужем в Марчболт и сразу же опознала в погибшем своего брата.
С этими словами она громко шмыгнула носом и заревела. Следователь как мог утешил ее и отпустил. Затем он обратился к присяжным. Их задача заключалась в том, чтобы определить, как умер этот человек. К счастью, дело представлялось предельно простым. Ничто не наводило на мысль, что мистер Причард был встревожен или удручен либо пребывал в таком состоянии, что мог лишить себя жизни. Напротив, он был в добром здравии и хорошем расположении духа и с нетерпением ждал отпуска. К несчастью, когда с моря поднимается туман, тропка у вершины утеса становится опасной, и, возможно, они согласятся с ним, если он заявит, что долее с этим мириться нельзя.
Вердикт присяжных не заставил себя ждать.
– Мы находим, что смерть наступила в результате несчастного случая, и желаем вынести частное определение о том, что местному муниципалитету надлежит незамедлительно принять меры и обнести забором или оградой со стороны моря тот отрезок тропинки, где он огибает пропасть…
Следователь кивком головы выразил свое одобрение.
Дознание закончилось.
– Жизнь еще не покинула его? – спросил судебный следователь.
– Нет, он еще дышал. Не было, однако, никакой надежды на выживание. У него… – Тут доктор перешел на чисто медицинский язык, и судебный врач поспешил на помощь присяжным:
– Попросту говоря, у него был перелом позвоночника?
– Если вам угодно выразиться так, – с грустью сказал доктор Томас. Он поведал, как ушел за подмогой, оставив умиравшего на попечение Бобби.
– Ну а каково ваше мнение о причинах несчастья, доктор?
– Я бы сказал, что, по всей вероятности, он неосторожно шагнул в пропасть. С моря поднимался туман, а именно в этом месте тропинка резко поворачивает в глубь суши. Из-за тумана погибший, видимо, не заметил опасности и пошел прямо, а в этом случае достаточно сделать два шага, чтобы сорваться.
– Не было никаких признаков насилия? Увечий, которые могли быть нанесены кем-то посторонним?
– Я лишь могу сказать, что все имеющиеся повреждения можно объяснить ударом тела о камни внизу. Высота там шестьдесят футов.
– Остается вопрос самоубийства.
– Это, разумеется, вполне возможно. Случайно ли погибший сорвался с утеса или сам бросился вниз, об этом я ничего сказать не могу.
Следующим вызвали Роберта Джонса.
Бобби объяснил, что он играл в гольф с доктором и срезал мяч в сторону моря. В это время поднимался туман, видимость была плохая. Ему показалось, что он услышал крик, и у него на миг мелькнула мысль, что пущенный им мяч мог попасть в человека, идущего по тропинке. Он решил, однако, что так далеко мяч вряд ли залетел бы.
– Вы нашли мяч?
– Да, он не долетел до тропинки ярдов сто.
Затем он рассказал, как они начали играть от следующей метки и как он сам забил мяч в пропасть. Тут судебный следователь прервал Бобби, поскольку его показания лишь повторяли бы рассказ доктора. Он, однако, подробно расспросил его о крике, который Бобби услышал или думал, что услышал.
– Это был обыкновенный крик.
– Зов на помощь?
– О нет. Всего лишь обычный крик, вы знаете. Правду сказать, я даже не был до конца уверен, что слышал его.
– Может быть, кричали от испуга?
– Это уже ближе, – с облегчением ответил Бобби. – Нечто вроде звука, который может издать человек, если в него неожиданно попадет мяч.
– Или если он сделает шаг в никуда, думая, что идет по тропинке?
– Да.
Когда Бобби рассказал, как мужчина умер минут через пять после ухода доктора за помощью, его пытка кончилась. Следователю уже и самому не терпелось закрыть дело как совершенно ясное. Он вызвал миссис Лео Кеймен.
Разочарование было таким глубоким, что Бобби даже ахнул. Куда девалось то лицо с фотографии, нечаянно извлеченной из кармана покойного? Фотографы – худшие из льстецов, с неприязнью подумал Бобби. Тот снимок был, вероятно, сделан много лет назад, но все равно с трудом верилось, что чарующая большеокая красавица могла превратиться в эту вульгарную дамочку с выщипанными бровями и явно крашеными волосами. Время, подумал вдруг Бобби, ужасная штука. Как, например, будет выглядеть Фрэнки через двадцать лет? Он содрогнулся.
Тем временем Амелия Кеймен, проживающая в доме № 17 на Сент-Леонардс-Гарденз в Паддингтоне, давала показания.
Усопший был ее единственным братом, Александром Причардом. В последний раз она видела его за день до трагедии, когда он объявил о своем намерении отправиться в одиночный турпоход по Уэльсу. Ее брат недавно вернулся с Востока.
– Он выглядел нормальным и бодрым?
– О да, Алекс всегда был весел.
– Насколько вам известно, у него не было никаких странных мыслей?
– О! Я уверена, что нет. Ему не терпелось отправиться в этот поход.
– Не было ли у него в последнее время денежных затруднений или каких-либо иных неурядиц?
– Ну, право, не могу сказать, – отвечала миссис Кеймен. – Видите ли, он только что вернулся, а до этого я не видела его десять лет. Писать же он был не любитель. Но он водил меня по театрам и на завтраки в Лондоне и сделал мне два-три подарка, поэтому не думаю, чтобы он нуждался. Он был в таком хорошем настроении, что, по-моему, и другие затруднения маловероятны.
– Чем занимался ваш брат, миссис Кеймен?
Этот вопрос, казалось, несколько озадачил женщину.
– Э… точно не знаю. Геологоразведка, вот как он это называл. Он очень редко бывал в Англии.
– Вы не знаете, была ли причина, по которой он мог бы лишить себя жизни?
– О нет! И я не могу поверить, что он это сделал. Скорее всего, это несчастный случай.
– Как вы объясните, что у вашего брата не было при себе никакого багажа, даже рюкзака?
– Он не любил таскать рюкзак. Он собирался отправлять посылки через день. Одну, с простынями и парой носков, он отослал накануне отъезда, только адресовал ее в Дербишир вместо Денбишира, и она прибыла сюда лишь сегодня.
– Ага! Это проясняет один весьма любопытный момент.
Миссис Кеймен продолжала объяснять, как с ней связались через фотографов, чья фамилия стояла на снимке, который носил при себе ее брат. Она приехала с мужем в Марчболт и сразу же опознала в погибшем своего брата.
С этими словами она громко шмыгнула носом и заревела. Следователь как мог утешил ее и отпустил. Затем он обратился к присяжным. Их задача заключалась в том, чтобы определить, как умер этот человек. К счастью, дело представлялось предельно простым. Ничто не наводило на мысль, что мистер Причард был встревожен или удручен либо пребывал в таком состоянии, что мог лишить себя жизни. Напротив, он был в добром здравии и хорошем расположении духа и с нетерпением ждал отпуска. К несчастью, когда с моря поднимается туман, тропка у вершины утеса становится опасной, и, возможно, они согласятся с ним, если он заявит, что долее с этим мириться нельзя.
Вердикт присяжных не заставил себя ждать.
– Мы находим, что смерть наступила в результате несчастного случая, и желаем вынести частное определение о том, что местному муниципалитету надлежит незамедлительно принять меры и обнести забором или оградой со стороны моря тот отрезок тропинки, где он огибает пропасть…
Следователь кивком головы выразил свое одобрение.
Дознание закончилось.
Глава 5
МИСТЕР И МИССИС КЕЙМЕН
Вернувшись в дом викария примерно полчаса спустя, Бобби обнаружил, что для него история со смертью Алекса Причарда еще не кончилась. Ему сообщили о приходе четы Кейменов, которые ждут его в кабинете отца. Бобби отправился туда и увидел, что викарий без всякого удовольствия мужественно ведет беседу, приличествующую случаю.
– Ага, – с явным облегчением сказал он, – вот и Бобби.
Мистер Кеймен встал и пошел навстречу молодому человеку, протягивая руку. Это был огромный краснолицый мужчина, державшийся внешне дружелюбно. Однако дружелюбие это никак не вязалось с холодным взглядом бегающих глаз. Что касается миссис Кеймен, то, хотя ее, грубо говоря, можно было счесть привлекательной, сейчас в ней почти не было сходства с той ее фотографией, а от задумчивого выражения лица не осталось и следа. По сути дела, размышлял Бобби, вряд ли ее узнал бы кто-то другой.
– Я приехал с женой, – сказал мистер Кеймен, крепко, до боли пожимая Бобби руку. – Просто не мог отпустить ее одну, знаете ли. Амелия, естественно, расстроена.
Миссис Кеймен шмыгнула носом.
– Мы пришли повидать вас, – продолжал мистер Кеймен. – Видите ли, брат моей бедной жены умер, можно сказать, у вас на руках. Естественно, ей хотелось бы знать все, что вы можете рассказать о последних минутах его жизни.
– Ну разумеется, – с несчастным видом сказал Бобби. – Разумеется. – Он нервно улыбнулся и тут же уловил вздох отца – вздох христианского смирения.
– Бедный Алекс, – простонала миссис Кеймен, прикладывая к глазам платок. – Бедный, бедный Алекс.
– Да уж, – сказал Бобби. – Мрак, да и только.
Он неловко заерзал.
– Понимаете, – сказала миссис Кеймен, с надеждой глядя на Бобби, – если он произнес какие-то последние слова или оставил сообщение, я, естественно, хочу об этом знать.
– Ну еще бы, – согласился Бобби. – Только он, собственно, ничего не сказал.
– Вообще ничего? – Миссис Кеймен, казалось, разочарована и не верит ему. Бобби почувствовал себя виноватым.
– Нет, ну… собственно, вообще ничего.
– Так-то оно лучше всего, – мрачно заявил мистер Кеймен. – Отойти в беспамятстве, без боли… Господи, да ты должна смотреть на это как на благо, Амелия.
– Наверное, да, – сказала миссис Кеймен. – Вы думаете, ему не было больно?
– Я в этом уверен, – ответил Бобби.
Миссис Кеймен глубоко вздохнула.
– Что ж, спасибо и на этом. Я-то, правду сказать, надеялась, что он оставил сообщение, но теперь вижу, что так, как есть, даже лучше. Бедный Алекс. Он так любил проводить время на свежем воздухе.
– Правда? – спросил Бобби. Ему вспомнилось бронзовое от загара лицо, темно-синие глаза. Привлекательная личность этот Алекс Причард. Даже на грани смерти. Странно, что он приходится братом миссис Кеймен и свояком мистеру Кеймену. Он был достоин лучшего, считал Бобби.
– Разумеется, мы вам очень признательны, – сказала миссис Кеймен.
– О, ничего, – ответил Бобби. – Я хочу сказать… ну… больше я ничего не мог сделать. – Он беспомощно барахтался в словах.
– Мы этого не забудем, – сказал мистер Кеймен.
Бобби еще раз испытал железное рукопожатие. Миссис Кеймен протянула ему вялую руку. Его отец простился с ними, и Бобби проводил Кейменов до парадной двери.
– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – поинтересовался Кеймен. – Приехали домой в отпуск или как?
– В основном я занимаюсь поисками занятия, – промямлил Бобби. – Я служил на флоте.
– Тяжелые времена… тяжелые сейчас времена, – сказал мистер Кеймен, качая головой. – Ну, желаю вам удачи, разумеется.
– Большое вам спасибо, – вежливо ответил Бобби.
Он смотрел, как они уходят по заросшей сорняками подъездной аллее. Парень вконец приуныл. В голове царил кавардак путаных мыслей. Фотография… лицо девушки с широко поставленными глазами и пышными волосами… И вот десять или пятнадцать лет спустя миссис Кеймен, размалеванная, с выщипанными бровями. Широко поставленные глаза утонули в складках кожи и превратились в поросячьи глазки, а волосы были густо покрашены хной. Невинность молодости испарилась без следа. Какая жалость! И все, наверное, из-за того, что она вышла замуж за этого здоровенного прохвоста Кеймена. Выйди она за кого-нибудь другого, может, и не постарела бы так безобразно и скоро. Седина в волосах, а на бледном гладком лице – все те же широко поставленные глаза… А впрочем, какая разница? Бобби вздохнул и покачал головой.
– Это худшее, что приносит брак, – пробормотал он.
– Что ты сказал?
Бобби очнулся от своих дум и увидел тихонько подошедшую Фрэнки.
– Привет, – буркнул он.
– Привет. Почему брак? И чей?
– Я рассуждал отвлеченно, – сказал Бобби.
– То есть?
– О разрушительных последствиях брака.
– И кто же подвергся разрушению?
Бобби все объяснил, но Фрэнки с ним не согласилась:
– Вздор. Эта женщина в точности как на фотографии.
– Когда ты ее видела? Ты была на дознании?
– Разумеется, была. А ты как думал? Тут же почти нечего делать. Дознание – это настоящая манна небесная. Я так волновалась, что аж зубы свело. Конечно, лучше бы это было таинственное отравление, чтобы выступал лаборант-химик и все такое, но нельзя привередничать. Надо довольствоваться нехитрыми развлечениями, выпадающими на нашу долю. Я до самого конца надеялась, что кто-нибудь заподозрит неладное, но все оказалось чуть ли не до прискорбия просто.
– До чего же ты кровожадная, Фрэнки.
– Я знаю. Это, вероятно, атавизм, или как его? А ты как думаешь? Я уверена, что во мне много атавизмов, или как их? В школе меня прозвали Обезьяньей Мордой.
– А обезьянам нравятся убийства? – спросил Бобби.
– Ты спрашиваешь, как корреспондент воскресной газеты.
– Ты знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к первоначальной теме, – я не согласен с тобой относительно миссис Кеймен. На фотографии она славная.
– Подретушировали, только и всего, – отрезала Фрэнки.
– Ну, значит, так подретушировали, что мать родная не узнает.
– Ты слепой, – сказала Фрэнки. – Фотограф сделал все, на что способно искусство светописи, но все равно снимок вышел гадкий.
– Совершенно с тобой не согласен, – холодно возразил Бобби. – Да и вообще, где ты его видела?
– В местной газете «Вечернее эхо».
– Возможно, его некачественно напечатали.
– По-моему, ты совсем спятил, – сердито сказала Фрэнки. – И все из-за какой-то размалеванной затасканной сучки – да, да, я сказала: сучки – вроде этой Кеймен.
– Фрэнки, – сказал Бобби, – ты меня удивляешь. Да еще на подъездной аллее возле дома священнослужителя. Почти святое место, можно сказать.
– Сам виноват, нечего было глупости говорить.
Наступило молчание, потом Фрэнки вдруг остыла, злость ее прошла.
– Что и впрямь смешно, – сказала она, – так это ссориться из-за какой-то чертовой бабы. Я пришла предложить тебе партию в гольф. Ты как?
– Ладно, шеф, – радостно согласился Бобби.
Они пошли рядышком, болтая о том, как подрезать мяч или довести до совершенства «стружащий» удар, которым мяч загоняют на зеленую лужайку вокруг лунки.
Недавняя трагедия совершенно вылетела у Бобби из головы. Но, загнав мяч в одиннадцатую лунку и «поделив» ее с соперницей, он вдруг вскрикнул.
– Что случилось? – встревожилась Фрэнки.
– Ничего. Просто я кое-что вспомнил.
– Что же?
– Ну, эти люди, Кеймены, они приходили и спрашивали, не сказал ли тот парень чего перед смертью, и я ответил, что нет.
– Ну и что?
– А теперь я вспомнил, что сказал.
– Что-то ты сегодня утром не очень сообразителен, право. И что же он сказал? – с любопытством спросила Фрэнки.
– Он сказал: «Почему не Эванс?»
– Странно. И ничего больше?
– Да. Он открыл глаза, сказал это – совершенно неожиданно – и умер, бедняга.
– Ну, – сказала Фрэнки, поразмыслив, – я считаю, что тебе не стоит переживать. Это пустяки.
– Ну разумеется. И все же я жалею, что не упомянул об этом. Понимаешь, я сказал, что он вообще ничего не говорил.
– В принципе, это одно и то же, – сказала Фрэнки. – То есть он не говорил ничего вроде: «Скажите Глэдис, что я всегда любил ее», или: «Завещание лежит в бюро орехового дерева», или каких-нибудь других соответствующих случаю Последних Слов, которые можно встретить в книгах.
– Ты считаешь, не стоит писать им об этом?
– Я бы не стала. Это не суть важно.
– Пожалуй, ты права, – сказал Бобби и с новыми силами занялся игрой.
Но это дело не шло у него из головы. Пустячок, а свербит где-то. Бобби было неуютно. Фрэнки наверняка рассудила все правильно и разумно: все это ерунда. Но совесть продолжала потихоньку грызть его. Ведь он заявил, что усопший ничего не сказал перед смертью, а это была неправда. Может, это банально и глупо, но Бобби испытывал неловкость.
Наконец тем же вечером, поддавшись порыву, он сел и написал мистеру Кеймену:
«Уважаемый мистер Кеймен, я сейчас вспомнил, что ваш свояк действительно сказал кое-что перед смертью. По-моему, точные его слова были: «Почему не Эванс?» Приношу свои извинения за то, что не упомянул об этом утром, но в то время я не придавал значения этим словам, вследствие чего, наверное, они и вылетели у меня из головы. С уважением Роберт Джонс».
Через день он получил ответ.
«Дорогой мистер Джонс, – писал Кеймен. – Ваше письмо от 6-го сего месяца получил. Большое спасибо, что с такой точностью повторили последние слова моего свояка, несмотря на их тривиальный характер. Однако моя жена надеялась, что ее брат, возможно, оставил ей какое-нибудь последнее сообщение. Тем не менее спасибо за вашу совестливость. С уважением Лео Кеймен».
Бобби почувствовал себя оплеванным.
– Ага, – с явным облегчением сказал он, – вот и Бобби.
Мистер Кеймен встал и пошел навстречу молодому человеку, протягивая руку. Это был огромный краснолицый мужчина, державшийся внешне дружелюбно. Однако дружелюбие это никак не вязалось с холодным взглядом бегающих глаз. Что касается миссис Кеймен, то, хотя ее, грубо говоря, можно было счесть привлекательной, сейчас в ней почти не было сходства с той ее фотографией, а от задумчивого выражения лица не осталось и следа. По сути дела, размышлял Бобби, вряд ли ее узнал бы кто-то другой.
– Я приехал с женой, – сказал мистер Кеймен, крепко, до боли пожимая Бобби руку. – Просто не мог отпустить ее одну, знаете ли. Амелия, естественно, расстроена.
Миссис Кеймен шмыгнула носом.
– Мы пришли повидать вас, – продолжал мистер Кеймен. – Видите ли, брат моей бедной жены умер, можно сказать, у вас на руках. Естественно, ей хотелось бы знать все, что вы можете рассказать о последних минутах его жизни.
– Ну разумеется, – с несчастным видом сказал Бобби. – Разумеется. – Он нервно улыбнулся и тут же уловил вздох отца – вздох христианского смирения.
– Бедный Алекс, – простонала миссис Кеймен, прикладывая к глазам платок. – Бедный, бедный Алекс.
– Да уж, – сказал Бобби. – Мрак, да и только.
Он неловко заерзал.
– Понимаете, – сказала миссис Кеймен, с надеждой глядя на Бобби, – если он произнес какие-то последние слова или оставил сообщение, я, естественно, хочу об этом знать.
– Ну еще бы, – согласился Бобби. – Только он, собственно, ничего не сказал.
– Вообще ничего? – Миссис Кеймен, казалось, разочарована и не верит ему. Бобби почувствовал себя виноватым.
– Нет, ну… собственно, вообще ничего.
– Так-то оно лучше всего, – мрачно заявил мистер Кеймен. – Отойти в беспамятстве, без боли… Господи, да ты должна смотреть на это как на благо, Амелия.
– Наверное, да, – сказала миссис Кеймен. – Вы думаете, ему не было больно?
– Я в этом уверен, – ответил Бобби.
Миссис Кеймен глубоко вздохнула.
– Что ж, спасибо и на этом. Я-то, правду сказать, надеялась, что он оставил сообщение, но теперь вижу, что так, как есть, даже лучше. Бедный Алекс. Он так любил проводить время на свежем воздухе.
– Правда? – спросил Бобби. Ему вспомнилось бронзовое от загара лицо, темно-синие глаза. Привлекательная личность этот Алекс Причард. Даже на грани смерти. Странно, что он приходится братом миссис Кеймен и свояком мистеру Кеймену. Он был достоин лучшего, считал Бобби.
– Разумеется, мы вам очень признательны, – сказала миссис Кеймен.
– О, ничего, – ответил Бобби. – Я хочу сказать… ну… больше я ничего не мог сделать. – Он беспомощно барахтался в словах.
– Мы этого не забудем, – сказал мистер Кеймен.
Бобби еще раз испытал железное рукопожатие. Миссис Кеймен протянула ему вялую руку. Его отец простился с ними, и Бобби проводил Кейменов до парадной двери.
– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – поинтересовался Кеймен. – Приехали домой в отпуск или как?
– В основном я занимаюсь поисками занятия, – промямлил Бобби. – Я служил на флоте.
– Тяжелые времена… тяжелые сейчас времена, – сказал мистер Кеймен, качая головой. – Ну, желаю вам удачи, разумеется.
– Большое вам спасибо, – вежливо ответил Бобби.
Он смотрел, как они уходят по заросшей сорняками подъездной аллее. Парень вконец приуныл. В голове царил кавардак путаных мыслей. Фотография… лицо девушки с широко поставленными глазами и пышными волосами… И вот десять или пятнадцать лет спустя миссис Кеймен, размалеванная, с выщипанными бровями. Широко поставленные глаза утонули в складках кожи и превратились в поросячьи глазки, а волосы были густо покрашены хной. Невинность молодости испарилась без следа. Какая жалость! И все, наверное, из-за того, что она вышла замуж за этого здоровенного прохвоста Кеймена. Выйди она за кого-нибудь другого, может, и не постарела бы так безобразно и скоро. Седина в волосах, а на бледном гладком лице – все те же широко поставленные глаза… А впрочем, какая разница? Бобби вздохнул и покачал головой.
– Это худшее, что приносит брак, – пробормотал он.
– Что ты сказал?
Бобби очнулся от своих дум и увидел тихонько подошедшую Фрэнки.
– Привет, – буркнул он.
– Привет. Почему брак? И чей?
– Я рассуждал отвлеченно, – сказал Бобби.
– То есть?
– О разрушительных последствиях брака.
– И кто же подвергся разрушению?
Бобби все объяснил, но Фрэнки с ним не согласилась:
– Вздор. Эта женщина в точности как на фотографии.
– Когда ты ее видела? Ты была на дознании?
– Разумеется, была. А ты как думал? Тут же почти нечего делать. Дознание – это настоящая манна небесная. Я так волновалась, что аж зубы свело. Конечно, лучше бы это было таинственное отравление, чтобы выступал лаборант-химик и все такое, но нельзя привередничать. Надо довольствоваться нехитрыми развлечениями, выпадающими на нашу долю. Я до самого конца надеялась, что кто-нибудь заподозрит неладное, но все оказалось чуть ли не до прискорбия просто.
– До чего же ты кровожадная, Фрэнки.
– Я знаю. Это, вероятно, атавизм, или как его? А ты как думаешь? Я уверена, что во мне много атавизмов, или как их? В школе меня прозвали Обезьяньей Мордой.
– А обезьянам нравятся убийства? – спросил Бобби.
– Ты спрашиваешь, как корреспондент воскресной газеты.
– Ты знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к первоначальной теме, – я не согласен с тобой относительно миссис Кеймен. На фотографии она славная.
– Подретушировали, только и всего, – отрезала Фрэнки.
– Ну, значит, так подретушировали, что мать родная не узнает.
– Ты слепой, – сказала Фрэнки. – Фотограф сделал все, на что способно искусство светописи, но все равно снимок вышел гадкий.
– Совершенно с тобой не согласен, – холодно возразил Бобби. – Да и вообще, где ты его видела?
– В местной газете «Вечернее эхо».
– Возможно, его некачественно напечатали.
– По-моему, ты совсем спятил, – сердито сказала Фрэнки. – И все из-за какой-то размалеванной затасканной сучки – да, да, я сказала: сучки – вроде этой Кеймен.
– Фрэнки, – сказал Бобби, – ты меня удивляешь. Да еще на подъездной аллее возле дома священнослужителя. Почти святое место, можно сказать.
– Сам виноват, нечего было глупости говорить.
Наступило молчание, потом Фрэнки вдруг остыла, злость ее прошла.
– Что и впрямь смешно, – сказала она, – так это ссориться из-за какой-то чертовой бабы. Я пришла предложить тебе партию в гольф. Ты как?
– Ладно, шеф, – радостно согласился Бобби.
Они пошли рядышком, болтая о том, как подрезать мяч или довести до совершенства «стружащий» удар, которым мяч загоняют на зеленую лужайку вокруг лунки.
Недавняя трагедия совершенно вылетела у Бобби из головы. Но, загнав мяч в одиннадцатую лунку и «поделив» ее с соперницей, он вдруг вскрикнул.
– Что случилось? – встревожилась Фрэнки.
– Ничего. Просто я кое-что вспомнил.
– Что же?
– Ну, эти люди, Кеймены, они приходили и спрашивали, не сказал ли тот парень чего перед смертью, и я ответил, что нет.
– Ну и что?
– А теперь я вспомнил, что сказал.
– Что-то ты сегодня утром не очень сообразителен, право. И что же он сказал? – с любопытством спросила Фрэнки.
– Он сказал: «Почему не Эванс?»
– Странно. И ничего больше?
– Да. Он открыл глаза, сказал это – совершенно неожиданно – и умер, бедняга.
– Ну, – сказала Фрэнки, поразмыслив, – я считаю, что тебе не стоит переживать. Это пустяки.
– Ну разумеется. И все же я жалею, что не упомянул об этом. Понимаешь, я сказал, что он вообще ничего не говорил.
– В принципе, это одно и то же, – сказала Фрэнки. – То есть он не говорил ничего вроде: «Скажите Глэдис, что я всегда любил ее», или: «Завещание лежит в бюро орехового дерева», или каких-нибудь других соответствующих случаю Последних Слов, которые можно встретить в книгах.
– Ты считаешь, не стоит писать им об этом?
– Я бы не стала. Это не суть важно.
– Пожалуй, ты права, – сказал Бобби и с новыми силами занялся игрой.
Но это дело не шло у него из головы. Пустячок, а свербит где-то. Бобби было неуютно. Фрэнки наверняка рассудила все правильно и разумно: все это ерунда. Но совесть продолжала потихоньку грызть его. Ведь он заявил, что усопший ничего не сказал перед смертью, а это была неправда. Может, это банально и глупо, но Бобби испытывал неловкость.
Наконец тем же вечером, поддавшись порыву, он сел и написал мистеру Кеймену:
«Уважаемый мистер Кеймен, я сейчас вспомнил, что ваш свояк действительно сказал кое-что перед смертью. По-моему, точные его слова были: «Почему не Эванс?» Приношу свои извинения за то, что не упомянул об этом утром, но в то время я не придавал значения этим словам, вследствие чего, наверное, они и вылетели у меня из головы. С уважением Роберт Джонс».
Через день он получил ответ.
«Дорогой мистер Джонс, – писал Кеймен. – Ваше письмо от 6-го сего месяца получил. Большое спасибо, что с такой точностью повторили последние слова моего свояка, несмотря на их тривиальный характер. Однако моя жена надеялась, что ее брат, возможно, оставил ей какое-нибудь последнее сообщение. Тем не менее спасибо за вашу совестливость. С уважением Лео Кеймен».
Бобби почувствовал себя оплеванным.
Глава 6
КОНЕЦ ПИКНИКА
На другой день Бобби получил письмо совершенно иного характера: «Все устроено, старина, – писал Бэджер как курица лапой, что нисколько не делало чести той дорогой частной школе, в которой он получил образование. – Вчера за 15 фунтов приобрел пять машин – «Остин», два «Морриса» и пару «Роверов». Сейчас они не на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как следует подштопать. Черт побери, машина, в конце концов, она машина и есть. Лишь бы довезла без поломки покупателя до дому, на большее никто и не рассчитывает. Я думал открыть гараж на следующей неделе в понедельник, и я полагаюсь на тебя, так что смотри меня не подведи, ладно? Должен сказать, старая тетушка Кэрри оказалась молодчиной. Я однажды разбил окно ее дряхлому соседу, который грубо обращался с ее кошками, из-за чего она очень переживала. Присылала мне по пятерке на каждое Рождество, а теперь вот это. Мы непременно преуспеем. Это дело – верняк! Я хочу сказать, машина, в конце концов, есть машина. Их можно брать почти задаром. Чуток подкрасить, а дурак, он ведь больше ни на что и не смотрит. Дело пойдет блестяще. Смотри не забудь. В понедельник через неделю. Всегда твой Бэджер».
Бобби сообщил отцу, что в понедельник на следующей неделе едет в Лондон и приступает к работе. Рассказ об этой работе не вызвал у викария ничего похожего на воодушевление. Надо сказать, что в прошлом ему доводилось встречаться с Бэджером Биденом. Он просто прочел Бобби пространное нравоучение о том, что надо избегать опрометчивых обещаний. Поскольку он не был специалистом ни в денежных делах, ни в предпринимательстве, его советы в техническом плане были туманны, но в их смысле нельзя было ошибиться.
В среду на той же неделе Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан каким-то наклонным иностранным почерком, а содержание письма несколько удивило молодого человека. Письмо пришло от фирмы Энрикеса и Далло в Буэнос-Айресе. Коротко говоря, в нем фирма предлагала Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.
Минуту или две молодому человеку казалось, что это сон. Тысяча в год. Он перечитал письмо более внимательно. Там упоминалось, что они предпочитают человека, служившего на флоте. Говорилось, что Бобби порекомендовал один человек (кто именно, неизвестно), что соглашаться надо немедленно и что Бобби должен быть готов отправиться в Буэнос-Айрес в течение недели.
– Ну, черт меня дери, – произнес Бобби, в несколько неудачной форме давая выход своим чувствам.
– Бобби!
– Прости, пап. Я забыл, что ты здесь.
Мистер Джонс прокашлялся.
– Я хотел бы напомнить тебе…
Бобби чувствовал, что этого процесса – обычно долгого – надо избежать любой ценой. Он добился своей цели простым заявлением:
– Кто-то предложил мне тысячу в год.
Викарий так и остался сидеть с раскрытым ртом, лишившись дара речи.
«Слава богу, отвлек его», – с удовлетворением подумал Бобби.
– Дорогой мой Бобби, правильно ли я тебя понял? Кто-то предложил тебе тысячу в год? Тысячу?
– Да, пап, – сказал Бобби. – Вот так вот: одним ударом – и в лунку.
– Этого не может быть, – сказал викарий.
Бобби не обидело это откровенное неверие. Его оценка собственных способностей в деньгах мало расходилась с оценкой отца.
– Они, должно быть, набитые дураки, – чистосердечно сказал он.
– Кто… э… эти люди?
Бобби протянул ему письмо. Викарий, шаря рукой в поисках очков, подозрительно разглядывал его.
– Весьма удивительно, – сказал он наконец. – Весьма удивительно.
– Безумцы, – заметил Бобби.
– Ах, мой мальчик, – сказал викарий, – в конце концов, великое это дело – быть англичанином. Честность – вот наша марка. Флот разнес этот идеал по всему свету. Слово англичанина! Эта южноамериканская фирма ценит молодого человека, честность которого будет непоколебима и в преданности которого его работодатели могут быть уверены. Можно всегда надеяться, что англичанин будет вести честную игру…
– Как в крикете, – вставил Бобби.
Викарий с сомнением посмотрел на сына. У него самого вертелась на языке эта удачная фраза, но в голосе Бобби сквозила этакая неискренность.
Однако внешне молодой человек выглядел совершенно серьезным.
– И все равно, пап, почему я?
– То есть?
– В Англии полно англичан, – пояснил Бобби. – Здоровых и честных парней. Почему же именно я?
– Возможно, тебя рекомендовал твой бывший командир…
– Да, вероятно, так, – с сомнением сказал Бобби. – Впрочем, все равно это не имеет значения, поскольку я не могу согласиться на эту работу.
– Не можешь согласиться? Дорогой мой мальчик, что ты хочешь этим сказать?
– Ну, понимаешь, я ведь уже договорился с Бэджером.
– С Бэджером? Бэджером Биденом? Вздор, мой дорогой мальчик. А это серьезное дело.
– Это нелегко, согласен.
– Любой детский договор с молодым Биденом не имеет значения.
– Для меня имеет.
– Молодой Биден совершенно безответственный. Он уже, насколько я знаю, явился причиной значительных расходов и серьезных тревог для своих родителей.
– Ему страшно не везло. Бэджер чертовски доверчив.
– Везло, не везло. По-моему, этот человек сроду пальцем о палец не ударил.
– Вздор, пап. Господи, да он, бывало, вставал в пять утра, чтобы кормить этих мерзопакостных цыплят. Не его же вина, что на них на всех напал этот руп, или круп, или что там еще.
– Я никогда не одобрял эту затею с гаражом. Заурядная блажь. Ты должен отказаться от нее.
– Не могу, сэр, я обещал. Не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.
Спор продолжался. Викарий, предубежденный против Бэджера, был просто не в состоянии рассматривать любое обещание, данное этому молодому человеку, как обязательство. Он считал Бобби упрямцем, вознамерившимся любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не худшего из всех возможных компаньонов. Бобби, в свою очередь, без особой оригинальности твердил, что он «не может подвести старину Бэджера».
Наконец викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас же сел и написал в фирму Энрикеса и Далло, отклонив их предложение. Сделал он это со вздохом. Тут он упускал шанс, который вряд ли когда-нибудь повторится. Но другого выхода он не видел. В тот же день на поле для гольфа он поделился своими трудностями с Фрэнки. Она внимательно его выслушала.
– Тебе пришлось бы уехать в Южную Америку?
– Да.
– И ты бы радовался этому?
– Да, а почему бы и нет?
Фрэнки вздохнула.
– Во всяком случае, – решительно сказала она, – я считаю, что ты поступил правильно.
– Ты хочешь сказать, по отношению к Бэджеру?
– Да.
– Не мог же я подвести старую птаху, правда?
– Да, но смотри, чтобы эта старая птаха, как ты его называешь, не подвела тебя.
– О, я буду начеку. Во всяком случае, ничего страшного со мной не произойдет: никакого имущества и активов у меня нет.
– Это, должно быть, здорово, – сказала Фрэнки.
– Почему?
– Даже и не знаю. Просто это, по-моему, мило и бесшабашно. Впрочем, если подумать, ведь и у меня не так много имущества и активов. Я хочу сказать, что отец выдает мне содержание и у меня много домов, где я могу жить, масса одежды, служанок, каких-то ужасных фамильных драгоценностей и какой угодно кредит в магазинах. Только, по сути, это все семья. Это не я.
– Нет, и все же… – Бобби умолк.
– О, я знаю, это не одно и то же.
– Да, – сказал Бобби, – это не одно и то же. – Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они молча дошли до следующей метки.
– Я завтра еду в город, – сказала Фрэнки, когда Бобби положил мяч для первого удара.
– Завтра? О-о… А я хотел пригласить тебя на пикник.
– Я бы с удовольствием, но все уже расписано. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.
Бобби сообщил отцу, что в понедельник на следующей неделе едет в Лондон и приступает к работе. Рассказ об этой работе не вызвал у викария ничего похожего на воодушевление. Надо сказать, что в прошлом ему доводилось встречаться с Бэджером Биденом. Он просто прочел Бобби пространное нравоучение о том, что надо избегать опрометчивых обещаний. Поскольку он не был специалистом ни в денежных делах, ни в предпринимательстве, его советы в техническом плане были туманны, но в их смысле нельзя было ошибиться.
В среду на той же неделе Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан каким-то наклонным иностранным почерком, а содержание письма несколько удивило молодого человека. Письмо пришло от фирмы Энрикеса и Далло в Буэнос-Айресе. Коротко говоря, в нем фирма предлагала Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.
Минуту или две молодому человеку казалось, что это сон. Тысяча в год. Он перечитал письмо более внимательно. Там упоминалось, что они предпочитают человека, служившего на флоте. Говорилось, что Бобби порекомендовал один человек (кто именно, неизвестно), что соглашаться надо немедленно и что Бобби должен быть готов отправиться в Буэнос-Айрес в течение недели.
– Ну, черт меня дери, – произнес Бобби, в несколько неудачной форме давая выход своим чувствам.
– Бобби!
– Прости, пап. Я забыл, что ты здесь.
Мистер Джонс прокашлялся.
– Я хотел бы напомнить тебе…
Бобби чувствовал, что этого процесса – обычно долгого – надо избежать любой ценой. Он добился своей цели простым заявлением:
– Кто-то предложил мне тысячу в год.
Викарий так и остался сидеть с раскрытым ртом, лишившись дара речи.
«Слава богу, отвлек его», – с удовлетворением подумал Бобби.
– Дорогой мой Бобби, правильно ли я тебя понял? Кто-то предложил тебе тысячу в год? Тысячу?
– Да, пап, – сказал Бобби. – Вот так вот: одним ударом – и в лунку.
– Этого не может быть, – сказал викарий.
Бобби не обидело это откровенное неверие. Его оценка собственных способностей в деньгах мало расходилась с оценкой отца.
– Они, должно быть, набитые дураки, – чистосердечно сказал он.
– Кто… э… эти люди?
Бобби протянул ему письмо. Викарий, шаря рукой в поисках очков, подозрительно разглядывал его.
– Весьма удивительно, – сказал он наконец. – Весьма удивительно.
– Безумцы, – заметил Бобби.
– Ах, мой мальчик, – сказал викарий, – в конце концов, великое это дело – быть англичанином. Честность – вот наша марка. Флот разнес этот идеал по всему свету. Слово англичанина! Эта южноамериканская фирма ценит молодого человека, честность которого будет непоколебима и в преданности которого его работодатели могут быть уверены. Можно всегда надеяться, что англичанин будет вести честную игру…
– Как в крикете, – вставил Бобби.
Викарий с сомнением посмотрел на сына. У него самого вертелась на языке эта удачная фраза, но в голосе Бобби сквозила этакая неискренность.
Однако внешне молодой человек выглядел совершенно серьезным.
– И все равно, пап, почему я?
– То есть?
– В Англии полно англичан, – пояснил Бобби. – Здоровых и честных парней. Почему же именно я?
– Возможно, тебя рекомендовал твой бывший командир…
– Да, вероятно, так, – с сомнением сказал Бобби. – Впрочем, все равно это не имеет значения, поскольку я не могу согласиться на эту работу.
– Не можешь согласиться? Дорогой мой мальчик, что ты хочешь этим сказать?
– Ну, понимаешь, я ведь уже договорился с Бэджером.
– С Бэджером? Бэджером Биденом? Вздор, мой дорогой мальчик. А это серьезное дело.
– Это нелегко, согласен.
– Любой детский договор с молодым Биденом не имеет значения.
– Для меня имеет.
– Молодой Биден совершенно безответственный. Он уже, насколько я знаю, явился причиной значительных расходов и серьезных тревог для своих родителей.
– Ему страшно не везло. Бэджер чертовски доверчив.
– Везло, не везло. По-моему, этот человек сроду пальцем о палец не ударил.
– Вздор, пап. Господи, да он, бывало, вставал в пять утра, чтобы кормить этих мерзопакостных цыплят. Не его же вина, что на них на всех напал этот руп, или круп, или что там еще.
– Я никогда не одобрял эту затею с гаражом. Заурядная блажь. Ты должен отказаться от нее.
– Не могу, сэр, я обещал. Не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.
Спор продолжался. Викарий, предубежденный против Бэджера, был просто не в состоянии рассматривать любое обещание, данное этому молодому человеку, как обязательство. Он считал Бобби упрямцем, вознамерившимся любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не худшего из всех возможных компаньонов. Бобби, в свою очередь, без особой оригинальности твердил, что он «не может подвести старину Бэджера».
Наконец викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас же сел и написал в фирму Энрикеса и Далло, отклонив их предложение. Сделал он это со вздохом. Тут он упускал шанс, который вряд ли когда-нибудь повторится. Но другого выхода он не видел. В тот же день на поле для гольфа он поделился своими трудностями с Фрэнки. Она внимательно его выслушала.
– Тебе пришлось бы уехать в Южную Америку?
– Да.
– И ты бы радовался этому?
– Да, а почему бы и нет?
Фрэнки вздохнула.
– Во всяком случае, – решительно сказала она, – я считаю, что ты поступил правильно.
– Ты хочешь сказать, по отношению к Бэджеру?
– Да.
– Не мог же я подвести старую птаху, правда?
– Да, но смотри, чтобы эта старая птаха, как ты его называешь, не подвела тебя.
– О, я буду начеку. Во всяком случае, ничего страшного со мной не произойдет: никакого имущества и активов у меня нет.
– Это, должно быть, здорово, – сказала Фрэнки.
– Почему?
– Даже и не знаю. Просто это, по-моему, мило и бесшабашно. Впрочем, если подумать, ведь и у меня не так много имущества и активов. Я хочу сказать, что отец выдает мне содержание и у меня много домов, где я могу жить, масса одежды, служанок, каких-то ужасных фамильных драгоценностей и какой угодно кредит в магазинах. Только, по сути, это все семья. Это не я.
– Нет, и все же… – Бобби умолк.
– О, я знаю, это не одно и то же.
– Да, – сказал Бобби, – это не одно и то же. – Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они молча дошли до следующей метки.
– Я завтра еду в город, – сказала Фрэнки, когда Бобби положил мяч для первого удара.
– Завтра? О-о… А я хотел пригласить тебя на пикник.
– Я бы с удовольствием, но все уже расписано. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.