Кристи Доэрти. Ночная школа

   – То-то и оно. И я тоже не могу в это поверить… Кстати, мои старорежимные предки сказали, что как только я попаду в эту так называемую школу, у меня не будет никаких возможностей общаться с тобой. Но на тот случай, если тебе все-таки захочется разыскать меня, запомни, что это заведение называется Кимме…
   Неожиданно в трубке поселилась мертвая тишина. Ни Марка, ни гудков. Элли подняла глаза и увидела, что мать держит в руке телефонную вилку, которую только что вытащила из розетки. Лицо ее оставалось бесстрастным.
   – Хватит нести чушь, – спокойно сказала она и, подойдя к дочери, вынула у нее из руки трубку и положила на рычаг.
   Потом мать как ни в чем не бывало вернулась к помидорам, Элли же осталась стоять там, где стояла, и молча смотрела на нее, то бледнея, то краснея. Но когда к горлу подступили рыдания, быстро повернулась на каблуках и пулей вылетела из кухни.
   – Вы… любимые мои родители… вы окончательно спятили! – Она начала произносить эту фразу медленно и очень тихо, но, пока поднималась по лестнице, последние слова переросли в яростный вопль. Захлопнув за собой дверь, Элли некоторое время стояла в центре комнаты и отстраненным, будто чужим взглядом рассматривала находившиеся в ней предметы. Эта комната больше не казалась ей домом.
   Когда настало яркое, солнечное и жаркое утро среды, Элли испытала немалое удивление: ей вдруг стало куда спокойнее и легче. Все оттого, что первая часть наказания – ненавистный домашний арест – подходила к концу.
   Выбравшись из-под одеяла, она не меньше получаса изучала содержимое своего гардероба, и в результате остановилась на черных обтягивающих джинсах и длинной черной тунике с серебряной надписью на спине и груди «Источник неприятностей». Одевшись, она расчесала свои рыжие волосы, но собирать их в пучок или хвост не стала.
   Потом посмотрела на себя в зеркало. Ей показалось, что вид у нее малость испуганный, а лицо слишком бледное.
   «Плохо. Могла бы выглядеть получше. И поуверенней».
   Достала косметичку, нанесла на веки темные, почти черные тени, сильно подвела глаза и как следует накрасила тушью ресницы. Потом, присев на корточки, вытащила из-под кровати темно-красные, до колена, сапоги «Доктор Мартенс», заправила в них джинсы и туго зашнуровала. Когда через несколько минут она спускалась в гостиную, то, по ее мнению, выглядела ничуть не хуже любой рок-звезды. Нечего и говорить, что при этом выражение ее лица было как минимум вызывающим.
   Мать бросила на ее прикид и раскраску один только взгляд, театрально вздохнула, но промолчала. Завтрак прошел в молчании. После родители оставили ее в одиночестве, чтобы она могла закончить собирать вещи. Элли вывалила содержимое гардероба на кровать и некоторое время сидела рядом с грудой одежды, обхватив колени руками, пока наконец не почувствовала, что начинает успокаиваться. Тогда она поднялась на ноги и принялась упихивать вещи в чемодан.
   Когда они во второй половине дня шли к машине, Элли повернулась и окинула взглядом их небольшой, с террасой, двухэтажный коттедж, стараясь как можно лучше запечатлеть его в памяти. Откровенно говоря, ничего особенного он из себя не представлял – но это был ее дом, а это слово всегда вызывает в душе теплые и нежные чувства.
   Теперь, однако, она подобных чувств не испытывала, и этот коттедж перестал отличаться от других стоявших на улице домов, то есть стал таким же чужим, как и все прочие.

Глава третья

   Путешествие оказалось мучительным. При обычных обстоятельствах Элли была бы рада выбраться из города в летний солнечный день, но после того, как забитые людьми и машинами лондонские улицы уступили место полям, где на зеленой траве дремали разморенные жарой белые овечки, она почувствовала себя ненужной и одинокой. Этому способствовала царившая в машине обстановка. Родители упорно не хотели замечать дочь, и сторонний наблюдатель мог бы подумать, что они не догадываются о ее присутствии в салоне. Мать разложила на коленях карту и давала указания отцу относительно маршрута.
   Свернувшись калачиком на заднем сиденье, Элли с неприязнью уставилась в материнский затылок.
   «Почему, спрашивается, они не установили в машине Джи-Пи-Эс, как все нормальные люди?»
   Она задавала этот вопрос много раз, но отец обычно по этому поводу говорил, что они с матерью убежденные луддиты ^[1] и что все должны уметь читать карту.
   «Ну и черт с вами! Делайте, что хотите…»
   Не имея карты, Элли, однако, могла только догадываться, куда они держат путь, ведь ей так никто толком и не объяснил, где находится эта проклятая школа. Мимо них проносились стоявшие на обочине дорожные знаки с выведенными на них названиями близлежащих городов и городков – Гилдфорд, Кемберли, Фарнэм…
   Через некоторое время они съехали с главного шоссе на петлявшую среди холмов проселочную дорогу и покатили по идиллической сельской местности с высившимися по сторонам узких аллей большими, раскидистыми деревьями, чередовавшимися с зарослями кустарника и живыми изгородями. Теперь им по пути все чаще попадались столбики с дощечками, на которых были обозначены названия деревень – Крондалл, Диппенхолл, Френшо…
   Так они ехали не менее двух часов, пока не свернули на узкую и довольно грязную грунтовую дорогу, на которой отцу пришлось резко сбросить скорость, тем более что довольно скоро машина въехала в густой лес, от которого веяло прохладой, а деревья приглушали звуки.
   Через несколько минут подпрыгивания по ухабам и кочкам они подъехали к высоким железным воротам и остановились. Вокруг царила удивительная для летнего дня тишина, нарушаемая лишь тихим рокотом работавшего на малых оборотах двигателя.
   По меньшей мере минуту, показавшуюся Элли вечностью, ничего не происходило.
   – Может, посигналить, или позвонить в звонок на воротах? – не утерпев, произнесла она шепотом, окидывая взглядом высоченный черный забор, тянувшийся, сколько хватало глаз, по обе стороны ворот и скрывавшийся в густых зарослях, окружавших это мрачноватое место.
   – Не стоит, – сказал отец, тоже тихо. – У них наверняка установлены здесь видеокамеры или что-то в этом роде, и они знают, что к воротам подъехала машина. В прошлый раз мы ждали всего…
   Железные створки ворот едва заметно дрогнули, а затем с металлическим лязганьем начали медленно отворяться внутрь. Территория за ними представляла собой все тот же довольно густой лес, и солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую листву.
   Девушка мрачно взглянула на ворота.
   «Добро пожаловать в новую школу и новую жизнь, дорогая Элли».
   Пока ворота открывались, Элли считала тяжелые тревожные удары сердца, эхом отдававшиеся у нее в ушах.
   «Бум-бум-бум…»
   Она насчитала тринадцать, когда ворота открылись достаточно широко, и она увидела дорогу, уводившую в глубь поросшего лесом участка. Тут сердце у нее забилось так часто, сильно и громко, что она невольно огляделась, задаваясь вопросом, не заметили ли этот акустический феномен ее предки. Но родители погрузились в томительный процесс ожидания и ни на что другое не обращали внимания. Отец сидел тихо, как маленький мальчик, и лишь время от времени постукивал кончиками пальцев по эбонитовой баранке руля.
   Еще двадцать пять громких ударов сердца, и створки ворот, распахнувшись настежь, замерли по сторонам подъездной дорожки, словно часовые.
   Отец включил первую передачу и тронул машину с места.
   Очень медленно они въехали на территорию школы.
   Чувствуя, что у нее от волнения перехватывает горло, Элли, чтобы успокоиться, старалась дышать ровно, глубоко и размеренно. Не хватало еще, чтобы у нее сейчас началась истерика. При всем том она никак не могла отделаться от внезапно нахлынувшего на нее чувства надвигающейся опасности.
   «Хватит паниковать, – сказала она себе. – Ничего особенно не происходит. Просто ты приехала в свою новую школу. Сосредоточься на этом. Держись настороже, но ничего не бойся».
   Самовнушение сработало: спазмы начали проходить и дышать сразу стало легче.
   Отец покатил по подъездной дорожке, змеившейся среди толстых старых дубов и тисов. После грязной, с выбоинами и ухабами дороги, ведшей к воротам, эта оказалась дивно ровной и посыпанной мелким гравием: машина словно плыла по ней.
   Элли же, продолжая отсчет сердцебиений, дошла до 123х, но по-прежнему ничего, кроме стоявших вплотную друг к другу деревьев, не видела. Зато в следующее мгновение у нее случилось нечто вроде небольшого приступа тахикардии: они вырвались из сумрака леса на солнечный свет, и перед ними возникла огромная поляна, в дальнем конце которой высилось здание.
   Элли мгновенно сбилась со счета.
   Это была мрачная, сложенная из темно-красного кирпича, огромная угловатая постройка в готическом стиле, похожая скорее на памятник архитектуры, нежели на современное учебное заведение. Казалось, некая потусторонняя сила несла ее куда-то из иных краев и времен, и лишь по какому-то странному недоразумению оставила здесь… Из неровной, с подъемами и спусками, крытой кровельным железом и черепицей крыши торчали многочисленные заостренные башни и башенки. Некоторые были увенчаны еще более острыми шпилями, напоминавшими заржавленные клинки шпаг или кинжалов, которые, казалось, хотели пронзить небо.
   «Боже мой!»
   – Чрезвычайно впечатляющее здание, не так ли? – произнес отец.
   – Впечатляюще отвратительное, – фыркнула мать.
   «Ужасающее… Почему им не пришло на ум такое определение?»
   По контрасту с этой мрачной пугающей постройкой позолоченная солнцем гравиевая дорожка казалась вырезанной из слоновой кости и имела чрезвычайно привлекательный и приветливый вид. Пересекая открытое пространство перед зданием, она тянулась прямо к его парадной двери из красного дерева, врезанной в потемневшую от времени кирпичную стену цвета запекшейся крови. Доехав по этой дорожке до отбрасываемой зданием тени, отец замедлил ход и нажал на тормоз.
   В ту же секунду, когда машина остановилась, парадная дверь распахнулась, из нее выскользнула стройная улыбающаяся женщина и легко сбежала вниз по ступеням лестницы, чтобы встретить гостей. Ее густые темно-русые волосы задорно завивались на концах, как если бы вместе с их хозяйкой были исполнены радости и полноты жизни. При взгляде на эту даму Элли невольно перевела дух, испытав немалое облегчение: владелица готического замка представлялась ей эдакого вампирского вида дамой. Но директриса казалась вполне милой женщиной. Поверх голубого платья был накинут бежевый кардиган, а стеклышки поднятых на лоб очков весело поблескивали.
   Родители Элли вылезли из машины и направились к леди, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение, а также обменяться несколькими словами относительно приведшего их сюда дела. Оставленная в одиночестве и забвении, Элли через некоторое время решила-таки явить себя миру, осторожно открыла дверцу и выбралась наружу с заднего сиденья семейного «форда», казавшегося ей в этот момент добрым старым приятелем. На улице она встала рядом с дверцей, которую, однако, закрывать не стала, словно боясь окончательно распрощаться с машиной.
   «Двадцать восемь. Двадцать девять».
   – Здравствуйте, мистер и миссис Шеридан! Очень рада видеть вас снова, – произнесла директриса теплым мелодичным голосом и одарила гостей улыбкой. Похоже, улыбалась она часто, охотно и без видимой причины. – Надеюсь, путешествие не оказалось для вас слишком утомительным? Ничего не поделаешь, автомобильное сообщение между академией и Лондоном оставляет желать лучшего. Хорошо еще, что день сегодня выдался на редкость погожий, не так ли?
   Элли обнаружила в произношении женщины легкий акцент, но распознать его не смогла. Может, шотландский? Надо сказать, что этот акцент сообщал речи директрисы особое изящество и даже изысканность.
   После обмена любезностями и непременного разговора о погоде наступила короткая пауза, после чего все трое как по команде повернулись в сторону Элли. При этом любезные улыбки на лицах предков мгновенно исчезли, уступив место хорошо отработанному выражению равнодушия, к которому Элли давно уже привыкла. Но хозяйка школы улыбнулась ей ничуть не менее тепло и приветливо, чем ее родителям.
   – Должно быть, ты и есть та самая Элли, о которой я столько слышала.
   «Определенно у нее шотландский акцент. Но какой-то необычный, почти не выраженный».
   – А я – Изабелла Ле Фано, директор Киммерийской академии. Можешь называть меня просто Изабелла. Рада приветствовать тебя, Элли, в стенах нашего учебного заведения.
   Девушка несколько удивилась, что директриса назвала ее «Элли», а не «Элисон», как к ней обычно обращались родители. Кроме того, предложение директрисы называть ее Изабеллой также показалось девушке несколько странным.
   «Но, как ни крути, это клево».
   Продолжая ласково улыбаться, Изабелла протянула ей бледную руку с длинными холеными пальцами. У директрисы были удивительно красивые и проницательные золотисто-карие глаза. Хорошенько ее рассмотрев, Элли нашла, что Изабелла выглядит еще моложе, чем показалось ей на первый взгляд.
   Элли не хотела иметь ничего общего ни с этим местом, ни с этой женщиной, но, пусть и без большого желания, тоже протянула ей руку. Рукопожатие Изабеллы оказалось на удивление энергичным и сильным. Поэтому, когда та, стиснув и с энтузиазмом тряхнув ладонь Элли, выпустила ее наконец из своей хватки, девушка с облегчением перевела дух и позволила себе немного расслабиться.
   Потом Изабелла несколько секунд смотрела в упор на свою будущую питомицу, и Элли показалось, что она заметила в ее золотисто-карих глазах намек на сочувствие и понимание. Впрочем, это действительно могло ей лишь показаться, поскольку в следующее мгновение директриса, вновь одарив ее улыбкой, повернулась к предкам и заговорила на совершенно другую тему.
   – Боюсь, согласно традициям нашей академии родители должны прощаться с детьми на этом самом месте, и особенно с этим не затягивать. Молодые люди, попав в Киммерию, начинают новую жизнь, и мы стремимся к тому, чтобы они как можно быстрее и безболезненнее оставили за этой чертой свое прошлое.
   Потом, вновь повернувшись к Элли, спросила:
   – У тебя много сумок? Может, вместе донесем? Обслуживающий персонал сейчас занят, и нам, боюсь, придется полагаться только на себя.
   Впервые за все это время Элли заговорила:
   – Не слишком.
   И это была совершенная правда. Школа предоставляла учащимся так много и позволяла проносить за ограду так мало, что у Элли оказались при себе всего две сумки средних размеров, где в основном находились книги и блокноты для заметок.
   Отец достал обе сумки из салона автомобиля, и Изабелла с удивительной легкостью подняла ту, что побольше. Потом она вежливо распрощалась с родителями и отошла в сторону, уступая место Элли.
   – Учись хорошо и не забывай время от времени нам писать. Хотя бы коротко, – сказал отец. Он по-прежнему держался несколько отстраненно, но в его глазах проглядывала печаль, а когда прощался с дочерью, позволил себе быстро обнять ее за плечи.
   Мать, стараясь не смотреть Элли в глаза, смахнула у нее со лба выбившуюся из прически непокорную прядку. Потом произнесла:
   – Пожалуйста, постарайся привыкнуть к этому месту. И обязательно звони, если мы тебе понадобимся. – С этими словами она заключила дочь в объятия, на секунду крепко прижала к себе, после чего отступила на шаг, повернулась и не оглядываясь пошла к машине.
   Элли, держа руки по швам и стоя по стойке смирно, смотрела, как их семейный «форд», развернувшись перед зданием академии, покатил в направлении ворот по ухоженной гравиевой дорожке цвета слоновой кости. Неожиданно она почувствовала, что глаза у нее стало пощипывать от слез, и яростно помотала головой. Потом, подняв стоявшую у ног черную сумку, повернулась к Изабелле, которая все это время внимательно за ней наблюдала.
   – Это всегда трудно. В первый раз, – произнесла Изабелла мягко. – Но скоро тебе станет легче.
   С этими словами она зашагала к ступеням крыльца, бросив Элли через плечо:
   – Боюсь, идти нам придется довольно долго. Поначалу это здание покажется тебе просто бесконечным.
   Ее голос стал звучать приглушенно, когда она вошла внутрь. После минутного колебания Элли последовала за ней.
   – Пока будем идти, попробую коротко рассказать тебе, как тут все устроено… – начала было Изабелла, но Элли, пораженная и раздавленная огромностью открывшегося перед ней холла, почти ее не слушала.
   Внутри было сумрачно и прохладно; свет пробирался в холл сквозь расположенные в верхней части помещения узкие стрельчатые окна со вставленными в свинцовую оплетку цветными стеклами, напоминавшими классические витражи и окрашивавшими солнечные лучи в разные цвета. Массивные каменные колонны и арки поддерживали потолок, который возвышался над головой на добрых двадцать футов. Каменный пол был отполирован чуть ли не до блеска тысячами ног, ходившими по этим каменным плитам на протяжении сотен лет. По углам стояли высоченные подсвечники, похожие на часовых. Кое-где на стенах висели старинные ковры и гобелены, но Элли их не рассматривала, поскольку директриса шла быстрым шагом и девушка едва за ней поспевала.
   Из огромного холла они прошли в широкий коридор с потемневшими от времени деревянными полами. Отшагав пару десятков ярдов, Изабелла повернула в первую же дверь на правой стороне. За дверью находилось просторное помещение, заставленное большими круглыми деревянными столами, которых Элли насчитала не менее дюжины. Вокруг столов были расставлены стулья – по восемь штук у каждого. У противоположной от входа стены находился огромный камин, до полки которого Элли могла бы дотянуться, лишь встав на цыпочки.
   – Это наша столовая, вернее, обеденный зал, где ученики завтракают, обедают и ужинают, – сказала Изабелла, задержавшись на минуту в этой комнате, чтобы Элли могла ее осмотреть. Потом директриса вышла из столовой и двинулась по коридору дальше.
   Они прошли совсем немного, когда директриса снова толкнула дверь – теперь уже с левой стороны коридора, и они оказались в другой комнате, не менее грандиозной, чем холл, с навощенным дубовым паркетом, громадным камином, по сравнению с которым Изабелла казалась карлицей, и высоченными потолками со свисавшими с них на цепях металлическими канделябрами. В огромном помещении, как и в столовой, не оказалось ни одного человека.
   – А вот то, что мы называем большим залом. Здесь происходят собрания коллектива школы, балы и другие мероприятия, – сказала Изабелла. – Это старейшая часть здания. Много старше фасада и всех остальных помещений академии. Этому залу куда больше лет, нежели ты можешь себе представить.
   С этими словами директриса повернулась на каблуках и снова вышла в коридор. Она двигалась столь быстро, что Элли стоило немалого труда не отставать от нее. От быстрой ходьбы лицо девушки разгорелось, а дыхание участилось и вырывалось из легких быстрыми прерывистыми толчками. Так они шли минуту или две, после чего молниеносная Изабелла ткнула пальцем в следующую дверь и сказала, что это общая гостиная или комната отдыха. Затем они стали подниматься по широкой деревянной лестнице с роскошными перилами из резного красного дерева. Изабелла носила мягкие туфли на веревочной подошве, тихо шуршавшие при ходьбе. Пока они поднимались по лестнице, директриса рассказывала о здании школы, приводя множество фактов и цифр, касавшихся этой постройки. Утомленная и обескураженная событиями дня, Элли весьма рассеянно воспринимала весь этот обрушившийся на нее поток информации и путалась в ней. Так что, несмотря на прочитанную ей импровизированную лекцию, вряд ли могла бы сказать к концу восхождения, к какой эпохе относилась лестница – эдвардианской или викторианской. Точно так же она не запомнила, когда была построена столовая – во времена Реформации или в годы правления Тюдоров. Помимо всего прочего, она так и не уяснила себе, в каком все-таки крыле находится большинство классных комнат – восточном или западном, хотя ей было сказано и об этом.
   Когда они миновали два лестничных пролета, показавшихся Элли бесконечными, Изабелла повернула налево и столь же быстро и целеустремленно зашагала по новому открывшемуся перед ними коридору – не менее широкому, чем на нижнем этаже. По счастью, он оказался куда короче первого, поэтому они довольно скоро добрались до другой лестницы, значительно более узкой, нежели парадная, и стали подниматься по ней. Поднявшись, оказались в еще одном коридоре – длинном и сумрачном, по обеим сторонам которого располагались выкрашенные белой краской многочисленные деревянные двери.
   – Здесь находятся спальни девушек. Так… твоя, кажется, под номером триста двадцать девять. Пойдем туда. – Изабелла прежним быстрым шагом двинулась по коридору и шла довольно долго, пока достигла двери с нужным номером, которую решительным жестом и распахнула.
   Комната оказалась небольшой, темной и скудно обставленной. Ее меблировка состояла из узкой кровати с весьма тощим матрасом, деревянного письменного стола, гардероба и небольшого шкафчика для белья и прочих принадлежностей такого рода. Все эти вещи были выкрашены в тон с дверью свежей белой краской. Изабелла прошлась по комнате и, звякнув невидимой в темноте щеколдой, отворила ставни, закрывавшие небольшой, в форме арки, оконный проем. Комната сразу же заполнилась мягким золотистым светом раннего вечера.
   – Свежий воздух тебе не помешает. Все остальное для нормальной жизни здесь есть, – с улыбкой сказала директриса, направляясь к выходу. – Школьная форма висит в гардеробе. Родители сообщили мне твои размеры, но если что-то не подойдет, обязательно скажи об этом кому-нибудь из администрации. Ну а теперь я тебя оставлю, чтобы ты могла спокойно распаковать вещи и примерить свой новый костюм. Обед у нас в семь, а где столовая, ты уже знаешь. Ох… чуть не забыла…
   Она остановилась и быстро повернулась к Элли:
   – Насколько мне известно, в прежней школе у тебя были проблемы с английским языком, поэтому я записала тебя на занятия по английскому, которые провожу сама. Фактически это специальный семинар с минимумом участников в небольшой классной комнате. Полагаю, тебе там будет интересно.
   Элли, у которой от обилия информации уже слегка кружилась голова, молча кивнула. Потом, секунду подумав, решила, что в ответ на проявленное внимание нужно сказать директрисе хотя бы пару слов и, запинаясь, произнесла:
   – Я… у меня все будет хорошо… Не беспокойтесь.
   Изабелла слегка склонила голову набок и секунду пристально на нее смотрела. Потом, удовлетворенно кивнув, произнесла:
   – На твоем письменном столе лежит конверт, в котором ты найдешь разные сведения, касающиеся нашей школы, ее распорядка и твоего учебного расписания.
   Элли только сейчас заметила большой конверт в центре стола.
   – Что ж, я оставляю тебя. Какие-нибудь вопросы есть?
   Элли покачала было головой, но потом опустила глаза, посмотрела на свои ноги и снова подняла взгляд. Затем, расправив тунику, смущенно спросила:
   – Вы ведь директриса этого учреждения, не так ли?
   Изабелла согласно кивнула, одарив свою новую ученицу удивленным взглядом.
   – Тогда почему делаете все это? – Элли широким жестом обвела рукой комнату и махнула в направлении двери.
   – Не понимаю тебя. – Изабеллу, казалось, основательно озадачили слова девушки. – Почему я делаю «что»?
   Элли попыталась объяснить, что имела в виду.
   – Ну… встретили меня у двери, рассказали много интересного об этом здании, проводили до моей комнаты…
   Изабелла сложила на груди руки и тепло произнесла:
   – Видишь ли, Элли, твои родители рассказали мне довольно много о тебе. Я в курсе того, что случилось в вашей семье, и сочувствую тебе по поводу потери любимого брата. Я знаю, что значит лишиться близкого человека, понимаю, как легко после этого уйти с головой в печальные мысли. То, что произошло, не должно разрушить твою собственную жизнь. У тебя неплохой потенциал, и моя задача заключается в том, чтобы помочь тебе поверить в себя и выявить свои способности. Иными словами, помочь тебе вернуться к нормальному осмысленному существованию.
   Изабелла подошла к двери и взялась за ручку.
   Элли медленно втянула в легкие воздух, а затем так же медленно выдохнула.
   – Я пришлю тебе в помощь ученицу выпускного класса, которая ответит на все твои вопросы, – сказала Изабелла. Она придет в шесть. Надеюсь, что к тому времени ты успеешь разобрать свои вещи и переодеться к обеду. Запомни, что на обед ни в коем случае нельзя опаздывать. С этим у нас строго.
   Изабелла вышла из комнаты привычным быстрым шагом, но дверь за собой не захлопнула, как можно было подумать, а тихо и осторожно прикрыла, словно опасаясь потревожить громким хлопком свою новую воспитанницу, обуреваемую смятенными и противоречивыми чувствами.
   Элли с облегчением перевела дух.
   Теперь, когда комната оказалась в полном ее распоряжении, у Элли было место и время обдумать свое положение. Интересно, зачем родители рассказали директрисе о Кристофере? Это всегда считалось частным делом семьи. И почему им с Изабеллой не встретился по пути хотя бы один ученик? Школа производила впечатление совершенно пустого дома. Как-то странно все это…