Кристоф Агота. Толстая тетрадь (журнальный вариант)

   После ужина мы ждем. Бабушка прикладывается к своей бутылке с водкой, а потом, пошатываясь, идет в спальню и открывает дверь ключом, который висит у нее на поясе. Мы проскакиваем в комнату за ней и толкаем бабушку в спину. Она падает на кровать, а мы делаем вид, что ищем что-то, и находим посылку.
   Мы говорим:
   — Бабушка, это нехорошо. Мы мерзнем, у нас нет теплых вещей, мы не можем выйти из дому, а вы хотите продать все, что мама связала для нас и прислала нам.
   Бабушка не отвечает, только плачет.
   Мы говорим ей:
   — Это мама посылает вам деньги и пишет письма.
   Бабушка говорит:
   — Не мне она пишет. Она отлично знает, что я неграмотная. Вы тут живете, вот она и пишет. Да только не нужны мне ее письма! Ничего мне от нее не нужно!

Почтальон

   Теперь мы караулим почтальона у калитки. Почтальон — старик. Он носит фуражку и ездит на велосипеде с двумя кожаными сумками на багажнике.
   Когда он приезжает, мы не даем ему позвонить — мы мигом отвинчиваем звонок, чуть только он останавливается.
   Он спрашивает:
   — Где ваша бабушка?
   Мы говорим:
   — Это не важно. Отдайте нам то, что привезли.
   Он говорит:
   — Ничего нет.
   Он хочет уехать, но мы толкаем его и валим в снег. Велосипед падает на него сверху, почтальон ругается.
   Мы обыскиваем его сумки и находим письмо и бланк почтового перевода. Мы забираем письмо и говорим:
   — Отдайте нам деньги.
   Он говорит:
   — Нет. Это адресовано вашей бабушке.
   Мы говорим:
   — Но это для нас. Это послала нам мама. Если вы не отдадите деньги, мы не дадим вам встать и вы будете лежать, пока не замерзнете насмерть.
   Он говорит:
   — Ладно, ладно. Помогите встать — мне ногу велосипедом прижало.
   Мы поднимаем велосипед и помогаем подняться почтальону. Он очень худой и совсем легкий. Он достает из кармана деньги и дает нам.
   Мы спрашиваем:
   — Подпись вам нужна? Или крестик?
   Он говорит:
   — Крестик сойдет. Один крестик ничуть не хуже другого.
   И добавляет:
   — Вы, в общем, правы, что защищаетесь. Всякий знает, что за штука ваша бабка. Скареднее ее нигде не сыщешь. Так, значит, матушка вам все это посылает, да? Она у вас ничего. Я ее еще девчонкой помню. Она правильно сделала, что уехала, — тут бы кто ее замуж взял? Со всеми этими слухами…
   Мы спрашиваем:
   — Какими слухами?
   — Да что она муженька своего отравила. Я имею в виду — бабка ваша своего мужа. Да это старая история. Ее за то Ведьмой и прозвали.
   Мы говорим:
   — Мы не хотим, чтобы кто-нибудь говорил гадости про бабушку.
   Почтальон разворачивает велосипед и говорит:
   — Ну, как хотите. Но вам надо об этом знать.
   Мы говорим:
   — Мы и раньше знали. А вы теперь отдавайте всю почту нам. Иначе мы вас убьем. Вам ясно?
   Почтальон говорит:
   — С вас станется. Да черт с вами, получите вы свою почту, мне-то все равно. А уж на Ведьму мне вообще наплевать.
   Он уходит, толкая велосипед. Он хромает, чтобы показать, как мы его сильно покалечили.
   На следующий день мы, тепло одевшись, идем в город купить себе резиновые сапоги на присланные мамой деньги. Ее письмо мы несем под рубашкой по очереди.

Сапожник

   Сапожник живет и работает в подвале дома возле железнодорожной станции. Комната очень большая. В одном углу стоит кровать, в другом — кухонная плита и стол. Мастерская устроена под окном, которое выходит на улицу на уровне мостовой. Сапожник, окруженный обувью и инструментами, сидит на низкой табуретке. Он смотрит на нас поверх очков; смотрит на наши изношенные и потрескавшиеся ботинки из когда-то хорошей лакированной кожи.
   Мы говорим:
   — Доброе утро. Мы бы хотели приобрести теплые непромокаемые сапоги. Вы такие продаете? Деньги у нас есть.
   Он отвечает:
   — Да сапоги-то у меня есть. Но те, что с подкладкой, теплые, очень дорого стоят.
   Мы говорим:
   — Нам абсолютно необходимы такие сапоги. У нас мерзнут ноги.
   Мы выкладываем все свои деньги на прилавок.
   Сапожник говорит:
   — Тут только на одну пару наберется. Ну, да вам одной пары хватит. Размер у вас одинаковый. Будете носить их по очереди.
   — Это невозможно. Мы друг без друга никогда не ходим. Мы всегда вместе.
   Сапожник говорит:
   — Так скажите, чтоб родители вам еще денег дали.
   — У нас нет родителей. Мы живем с бабушкой, которую тут называют Ведьмой. Она не даст нам денег.
   Сапожник говорит:
   — Ведьма — ваша бабушка? Бедные мальчики! И вы пришли сюда от самого ее дома в этих ботинках!…
   — Да. У нас есть только эти ботинки. А чтобы пережить зиму, нам нужна хорошая обувь. Нам надо ходить в лес за дровами, надо расчищать снег во дворе. Поэтому нам абсолютно необходимы…
   — Две пары теплых непромокаемых сапог?
   Сапожник смеется и дает нам две пары сапог:
   — Примерьте-ка.
   Мы надеваем сапоги, они нам точно впору.
   Мы говорим:
   — Мы берем их. За вторую пару мы заплатим вам весной, когда сможем продавать рыбу и яйца. Или, если хотите, мы наносим вам дров.
   Сапожник отдает нам наши деньги:
   — Вот, возьмите эти ваши деньги, они мне ни к чему. Купите себе лучше теплые носки. А сапоги я вам так дам, потому что они таки вам абсолютно необходимы.
   Мы говорим:
   — Мы не хотим брать подарки.
   — Это почему же?
   — Потому что мы не хотим говорить «спасибо».
   — Так а кто вас заставляет? Берите свои сапоги и ступайте себе. Нет! Постойте! Возьмите вот еще тапочки, и эти вот сандалии на лето, да и эти башмаки тоже — они очень крепкие. Берите все, что нравится!
   Мы спрашиваем:
   — Но почему вы дарите нам все это?
   — Потому что мне все это уже не нужно. Я скоро уезжаю.
   Мы спрашиваем:
   — Куда вы уезжаете?
   — Кто знает? Увезут меня да и убьют…
   Мы спрашиваем:
   — Кто хочет вас убить и за что?
   Он говорит:
   — Не задавайте глупых вопросов, мальчики. Убирайтесь.
   Мы берем ботинки, тапочки и сандалии. Сапоги уже на нас. Мы останавливаемся на пороге и говорим:
   — Надеемся, они все-таки не увезут вас. Или если и увезут, то, может, не убьют. До свидания, сударь, и — спасибо. Спасибо вам большое.
   Когда мы приходим домой, бабушка спрашивает:
   — Где вы это украли, висельники?
   — Мы не крали. Это подарок. Не все такие жадные, как вы, бабушка.

Кража

   Теперь, когда у нас есть теплая одежда и обувь, мы снова можем выходить на улицу. Мы катаемся по льду на речке, ходим за дровами. Мы берем в лес топор и пилу. Собирать валежник и хворост больше нельзя — слишком много снега на земле. Мы залезаем на деревья, спиливаем мертвые ветви и на земле рубим их топором. За работой совсем не холодно — мы даже потеем. Поэтому мы снимаем перчатки и кладем их в карман, чтобы не снашивались слишком быстро.
   Однажды, возвращаясь с двумя вязанками дров, мы делаем крюк, чтобы навестить Заячью Губу.
   Снег перед крыльцом не расчищен, и следов на нем нет. Труба не дымится.
   Мы стучим в дверь, никто не отвечает. Мы толкаем дверь и заходим. Вначале мы ничего не видим — в доме слишком темно, но вскоре наши глаза привыкают к темноте.
   Единственная комната служит и кухней, и спальней. В самом темном углу стоит кровать. Мы подходим к кровати и зовем. Кто-то шевелится под одеялом и грудой тряпья, и появляется голова Заячьей Губы.
   Мы спрашиваем:
   — Твоя мама дома?
   Она говорит:
   — Да.
   — Она умерла?
   — Я не знаю.
   Мы кладем дрова на пол и растапливаем печку, потому что в доме так же холодно, как и на улице. Потом мы идем в бабушкин дом и берем картошки и сушеных бобов из погреба. Мы доим козу и приносим все это в дом соседки. Мы греем молоко, растапливаем в кастрюле снег и ставим вариться бобы, а картошку запекаем в печке.
   Заячья Губа встает с постели и садится у огня.
   Оказывается, соседка не умерла. Мы вливаем ей в рот немного горячего молока. Мы говорим Заячьей Губе:
   — Когда будет готово, поешь и покорми свою маму. Мы еще придем.
   На деньги, которые сапожник вернул нам, мы купили несколько пар носков, но мы потратили не все деньги. Теперь мы идем к бакалейщику и покупаем немного муки, а также берем немного сахара и соли тайком, без денег. Мы идем к мяснику, покупаем маленький кусок копченого сала, а также берем большую колбасу и не платим за нее. Со всем этим мы возвращаемся в дом Заячьей Губы. Они с матерью уже съели все, что мы принесли. Мать все еще в постели, а Заячья Губа моет кастрюлю и миски.
   Мы говорим ей:
   — Мы будем каждый день приносить вам вязанку дров, а также немного картошки и бобов. Но на все остальное вам нужны деньги. У нас денег больше нет, а без денег в лавку идти нельзя. Если хочешь что-то украсть, надо что-то и купить.
   Она говорит:
   — С ума сойти, какие вы умные. Вы говорите правильно. Только меня в лавки все равно и не пускают… Но я никогда не думала, что вы способны на воровство.
   Мы говорим:
   — Почему бы и нет? Это можно считать нашим упражнением в ловкости. Но нам необходимо сколько-нибудь денег. Абсолютно необходимо.
   Она некоторое время раздумывает и говорит:
   — Пойдите к приходскому священнику, попросите у него. Он давал мне иногда деньги за то, что я показывала ему свою щелку.
   — Он что, просил тебя об этом?
   — Да. И еще он иногда совал туда палец. А потом давал мне деньги, чтобы я никому не рассказывала. Так вы скажите ему, что вам нужны деньги для Заячьей Губы и ее матери.

Шантаж

   Мы идем к приходскому священнику. Он живет в большом доме около церкви. Мы дергаем за шнурок звонка. Дверь открывает старая женщина:
   — Чего вам надо?
   — Мы хотим видеть священника.
   — Зачем?
   — Люди умирают.
   Старая женщина проводит нас в переднюю и стучит в дверь.
   — Святой отец, — зовет она, — тут пришли насчет соборования!
   Из— за двери отвечает голос:
   — Иду, иду! Скажите им обождать!
   Мы ждем несколько минут. Из комнаты выходит высокий худой человек со строгим лицом. Он одет во что-то вроде белого с золотом плаща поверх темной одежды. Он спрашивает:
   — Где умирающий? Кто вас ко мне послал?
   — Заячья Губа и ее мать.
   Он говорит:
   — Мне нужны настоящие имена этих людей.
   — Мы не знаем, как их зовут. Это слепая и глухая женщина с дочерью, они живут в последнем доме на краю Городка. Они умирают от голода и холода.
   Священник говорит:
   — Хотя мне ничего не известно об этих людях, я готов дать им последнее помазание. Пойдемте, вы покажете дорогу.
   Мы говорим:
   — Им еще не нужно последнее помазание. Им нужно немного денег. Мы принесли им дров, немного картошки и сушеных бобов, но больше мы ничего не можем им дать. Заячья Губа послала нас к вам. Вы раньше давали иногда ей немного денег.
   Священник говорит:
   — Возможно, возможно. Я многим беднякам давал денег. Но не могу же я всех их помнить… Вот, держите!
   Он роется в карманах под своей накидкой и дает нам немного денег. Мы берем их и говорим:
   — Это немного. Это слишком мало. Этого не хватит даже на одну буханку хлеба.
   Он говорит:
   — Мне очень жаль, но бедняков слишком много. А прихожане почти перестали жертвовать храму. Всем сейчас трудно. Ступайте, Господь вас благослови!
   Мы говорим:
   — Мы согласны взять эти деньги сейчас, но завтра нам придется прийти снова.
   — Что? Что это значит? Завтра? Я вас не впущу. Убирайтесь немедленно!
   — Завтра мы будем звонить, пока вы не откроете. Мы будем стучать в окна, колотить в дверь ногами и всем расскажем, что вы делали с Заячьей Губой.
   — Я ничего не делал с Заячьей Губой… Я даже не знаю, кто это такая. Она все выдумывает. Кто примет всерьез россказни сумасшедшего ребенка, дурочки! Вам никто не поверит. Все, что вы говорите, — неправда!
   Мы говорим:
   — Не важно, правда это или нет. Важно, что это скандал. Люди любят скандалы…
   Священник садится на стул и утирает лицо платком.
   — Это ужасно. Вы понимаете хоть, как называется то, что вы делаете?
   — Да, сударь. Это шантаж.
   — В ваши годы… Как это прискорбно!
   — Да, сударь, прискорбно, что им пришлось прибегнуть к этому. Но Заячьей Губе и ее матери абсолютно необходимы деньги.
   Священник встает, стаскивает свою бело-золотую накидку и говорит:
   — Это испытание, ниспосланное Господом. Надо смириться… Сколько вам надо? Я ведь не слишком богат, правда.
   — Вдесятеро больше того, что вы нам сейчас дали. Раз в неделю. Мы не просим у вас невозможного.
   Он вытаскивает из кармана деньги и дает нам:
   — Приходите по субботам. Только не думайте, что я поддался на ваш шантаж! Я делаю это единственно из милосердия.
   Мы говорим:
   — Конечно, святой отец. Мы от вас ничего другого и не ждали.

Обвинения

   Однажды вечером денщик заходит к нам на кухню. Мы не видели его довольно давно. Он говорит:
   — Вы идти помогать разгружать машину.
   Мы обуваемся и выходим наружу — там, у калитки, стоит легковой вездеход, джип. Денщик дает нам ящики и картонные коробки, а мы носим их в комнату офицера.
   Мы спрашиваем:
   — Что, офицер приезжает сегодня? Мы еще так и не видели его.
   Денщик говорит:
   — Офицер нет приезжать здесь зима. Может, никогда. Он не есть счастливый в любви. Может, потом найти другой. Вы забывать, не слушать — такая история не есть для вы. Вы приносить теперь дерево для печка, греть комната.
   Мы приносим дрова, растапливаем маленькую железную печку. Денщик открывает коробки и ящики и ставит на стол бутылки с вином, бренди, пивом и разную еду — колбасу, мясные и овощные консервы, рис, печенье, шоколад, сахар и кофе.
   Денщик откупоривает бутылку, отпивает и говорит:
   — Я греть еда в котелке, на керосинка. Сегодня есть, пить, петь песни с друзья. Мы праздновать победа над врагом. Скоро мы выиграть войну с новый чудо-оружие!
   Мы спрашиваем:
   — Война скоро кончится?
   Он говорит:
   — Да, совсем скоро! Зачем вы так смотреть на еда на этом столе? Если вы есть голодный, вы кушать шоколад, печенье, колбаса.
   Мы говорим:
   — Люди умирают от голода.
   — И что? Не надо думать про это. Много людей умирать от голода и еще от разное. Не думать про это. Мы кушать, и мы нет умирать.
   Он смеется.
   Мы говорим:
   — Мы знаем слепую и глухую женщину, которая живет неподалеку отсюда со своей дочерью. Они не переживут эту зиму.
   — Это не есть мой вина.
   — Нет, это ваша вина. Ваша и вашей страны. Вы принесли нам войну.
   — А до войны, тогда как они жить, эта слепая женщина и дочь?
   — До войны они жили подаянием. Люди отдавали им старую одежду и обувь, приносили им еду. Сейчас у людей у самих ничего нет. Все бедные или боятся стать бедными. Война сделала их жадными и эгоистичными.
   Денщик кричит:
   — Не есть мое дело! Мой все равно! Хватит! Молчать!
   — Да, вам все равно, а вы едите нашу еду.
   — Нет вашу еду! Я брать еду в магазин, в казарма!
   — Все, что сейчас на столе, из нашей страны: напитки, консервы, печенье, сахар. Наша страна кормит вашу армию.
   Лицо денщика краснеет. Он садится на кровать, кладет голову на руки:
   — Вы думать, после война я хотеть еще приезжать в ваш грязный страна? Я много лучше дома! Я жить тихо, делать стулья, столы! Пить вино от моя страна, веселиться с девушки! Здесь все есть недобрые, даже вы, дети! Вы говорить, это есть моя вина. Я могу сделать что? Если я говорить — не хотеть на войну, не идти в ваша страна, меня паф-паф, расстрелять!… Вы забирать все, все на этот стол. Праздник есть конец. Я есть печальный, вы есть очень недобрый ко мне.
   Мы говорим:
   — Мы не хотим брать все. Только несколько банок консервов и немного шоколада. Но вы могли бы приносить нам, по крайней мере пока стоит зима, сухое молоко, муку и что-нибудь еще.
   Он говорит:
   — Это я мочь. Завтра вы идти со мной в дом к слепая женщина. Но потом вы не злой ко мне, добрый. Да?
   Мы говорим:
   — Да.
   Денщик смеется. Приходят его товарищи, а мы уходим. Всю ночь мы слышим, как они поют.

Экономка священника

   Как— то утром, уже в конце зимы, мы сидим на кухне с бабушкой. Раздается стук в дверь, и входит молодая женщина. Она говорит:
   — Доброе утро. Я пришла купить картошки для…
   Она замолкает и смотрит на нас:
   — Господи, до чего хорошенькие!
   Она пододвигает табуретку и садится:
   — Подойди-ка ко мне! Вот ты!
   Мы не двигаемся с места.
   — Или ты!
   Мы не подходим. Она смеется:
   — Да что это вы? Подойдите — вы что, боитесь?
   Мы говорим:
   — Мы никого не боимся.
   Мы подходим к ней, она говорит:
   — Силы небесные, какие же вы красавчики! Но до чего грязные!
   Бабушка спрашивает:
   — Чего вам надобно?
   — Картошки для священника. Но отчего вы такие чумазые, мальчики? Вы что, никогда не моетесь?
   Бабушка сердито говорит:
   — Не ваше дело. Почему старуха не пришла?
   Молодая женщина смеется:
   — Старуха! Она моложе вас была. Но она вчера умерла. Она была моей тетей. Я теперь вместо нее.
   Бабушка говорит:
   — Она меня на пять лет была старше. Померла, значит?… Так сколько вам картошки надо?
   — Килограмм десять или больше, если есть. И еще яблок. И еще… что у вас есть? Священник тощий, как кочерга, а в чулане у него хоть шаром покати.
   Бабушка говорит:
   — Осенью думать надо было!
   — Не было меня осенью. Я только со вчерашнего дня у него.
   Бабушка говорит:
   — Учтите, в это время еда недешево стоит — дело-то к концу зимы!
   Молодая женщина снова смеется:
   — Называйте вашу цену. Выбирать-то нам не из чего! В лавках тоже почти ничего нет.
   — Скоро нигде ничего не останется…
   Бабушка хихикает и выходит. Мы остаемся с экономкой священника. Она спрашивает:
   — Так отчего вы не моетесь?
   — У нас нет ни ванны, ни мыла. Негде мыться и нечем.
   — А ваша одежда! Ну и тряпье, ну и грязь! У вас что, и надеть больше нечего?
   — Есть еще одежда в чемоданах, что под лавкой, но она вся грязная и рваная. Бабушка никогда не стирает.
   — Так Ведьма вам бабка? Ну дела!
   Бабушка возвращается с двумя мешками:
   — За все десять серебряных монет или одна золотая. Бумажки я не беру. Скоро они ничего стоить не будут.
   Экономка спрашивает:
   — В мешках-то что?
   Бабушка отвечает:
   — Еда. Хотите — берите, хотите — нет.
   — Беру, беру. Деньги завтра принесу. Может быть, мальчики помогут донести мешки?
   — Может, и помогут, коли захотят. Они могут и не захотеть — никого не слушают.
   Экономка спрашивает нас:
   — Вы ведь поможете мне, правда? Вы возьмете по мешку, а я возьму ваши чемоданы.
   Бабушка спрашивает:
   — Чемоданы тут при чем?
   — Я постираю их вещи. Принесу их завтра, вместе с деньгами.
   Бабушка хихикает:
   — Постирать их вещи! Ну, коли вам делать нечего…
   Мы выходим из дому с экономкой и несем мешки к дому священника. У экономки две длинные светлые косы, они мотаются по накинутой на плечи черной шали. Косы у нее до пояса. Она идет, качая бедрами под красной юбкой. Мы видим ее ноги между башмаками и юбкой — чулки у нее черные, на правом петля спустилась.

Купание

   Мы приходим в дом священника. Экономка впускает нас через черный ход. Мы кладем мешки в кладовой и идем за экономкой в прачечную. Здесь от стены к стене натянуты веревки для белья, стоят всякие чаны и баки, а также цинковая ванна странной формы — она похожа на глубокое кресло.
   Экономка открывает наши чемоданы, замачивает нашу одежду в холодной воде, потом начинает разводить огонь под двумя большими котлами. Она говорит:
   — Что вам сразу понадобится надеть, я прямо сейчас постираю. Пока вы моетесь, все и высохнет. А прочее завтра принесу — все равно там еще шить и штопать надо.
   Она наливает в ванну горячей воды, потом добавляет холодной.
   — Ну, кто первый?
   Мы не двигаемся.
   Она говорит:
   — Ну, кто? Ты или ты? Давайте раздевайтесь!
   Мы спрашиваем:
   — Вы что, не уйдете, пока мы моемся?
   Она громко смеется:
   — Че-го? Разумеется, не уйду! Я вам еще спину и голову помою. Вы же не станете меня стесняться, а? Я вам, можно считать, в матери гожусь!
   Мы по— прежнему не двигаемся. Тогда она начинает раздеваться сама:
   — Ну ладно. Тогда я вымоюсь первой. Видите, я-то вас не стесняюсь! Вы ведь еще маленькие.
   Она напевает что-то себе под нос, но краснеет, когда видит, что мы разглядываем ее. У нее тугие груди с острыми концами, похожие на воздушные шарики, которые надули не до конца. Кожа у нее очень белая, и на ней много белых волос. Не только между ног и под мышками, но и на животе и бедрах. Она продолжает напевать и намыливается. Потом она смывает пену, выходит из ванны и быстро накидывает купальный халат. Потом она меняет воду в ванне и, повернувшись к нам спиной, берется за стирку. Тогда мы раздеваемся и забираемся в ванну вдвоем — места нам в ванне вполне достаточно.
   Через некоторое время она протягивает нам две большие белые простыни:
   — Надеюсь, вы хорошенько оттерли всю грязь!
   Мы садимся на лавку, завернувшись в простыни, — ждем, пока высохнет наша одежда. Прачечная полна пара, очень тепло. Экономка подходит к нам с ножницами:
   — Теперь я вам ногти подстригу. И хватит валять дурака — я вас не съем!
   Она обрезает нам ногти на руках и ногах. Потом она стрижет нам волосы. Она целует нас в лицо и шею и не переставая говорит:
   — О! Какие чудные ножки, такие красивые, такие чистенькие! О! Какие хорошенькие ушки, какая нежная шейка! О! Как бы я хотела, чтобы у меня было два таких милых, красивых сыночка, как вы, два моих милых мальчика! Я бы их ласкала и щекотала, вот так, вот так!
   Она гладит и целует нас по всему телу. Она языком щекочет нам шею, подмышки и между ягодиц. Потом она встает перед скамьей на колени и сосет наши члены, которые от этого становятся больше и тверже. Потом она садится между нами, обнимает нас и крепко прижимает к себе:
   — Если бы у меня было два таких малыша, я бы им давала пить сладкое молочко — вот так, вот так!
   Она прижимает нас к груди, которая теперь вся снаружи, потому что халат распахнулся, и мы сосем розовые концы грудей, которые становятся очень твердыми. Она засовывает руки под халат и трет себя между ног:
   — Ах, были бы вы чуток постарше!… О! Как хорошо играть с вами!…
   Она вздыхает, задыхается и потом вдруг застывает неподвижно.
   Когда мы уже уходим, она говорит нам:
   — Приходите сюда купаться каждую субботу. И приносите грязную одежду. Я хочу, чтобы вы были всегда чистыми.
   Мы говорим:
   — Мы будем приносить вам дрова за вашу работу. А летом — еще грибы и рыбу.

Священник

   На следующую субботу мы снова приходим мыться. После купания экономка говорит нам:
   — Пойдем в кухню. Я вам дам чаю и хлеба с маслом.
   Когда мы едим хлеб с маслом, входит священник.
   Мы говорим:
   — Доброе утро, сударь.
   Экономка говорит:
   — Святой отец, это мои подопечные. Они внуки старухи, которую кличут Ведьмой.
   Священник говорит:
   — Да, я их знаю. Идите за мной.
   Мы идем за ним, проходим через комнату, в которой ничего нет, только большой круглый стол со стульями вокруг да распятие на стене, потом входим в довольно темную комнату, от пола до потолка заставленную книгами. Напротив двери — божница с распятием, у окна — стол, в углу — узкая кровать, у стены три стула. Больше мебели нет.
   Священник говорит:
   — Вы сильно изменились. Вы чистые и выглядите просто как два ангела… Садитесь.
   Он пододвигает два стула к столу, мы садимся. Сам он садится за стол, достает конверт и вручает его нам:
   — Вот деньги.
   Мы принимаем конверт и говорим:
   — Скоро можно будет перестать давать им деньги. Летом Заячья Губа и сама справляется.
   Священник говорит:
   — Нет. Я и летом буду помогать этим двум женщинам. Мне стыдно, что я не делал этого раньше. А сейчас поговорим кое о чем другом, ладно?
   Он смотрит на нас, мы молчим. Тогда он говорит:
   — Я никогда не видел вас в церкви.
   — Мы не ходим в церковь.
   — А вы молитесь когда-нибудь?
   — Нет, сударь. Не молимся.
   — Бедные заблудшие овечки. Я сам буду молиться за вас… Читать-то вы хоть умеете?
   — Да, сударь. Умеем.
   Священник дает нам книгу:
   — Вот, прочтите это. Вы найдете здесь прекрасные рассказы об Иисусе Христе и о святых.
   — Мы знаем все это, сударь. У нас есть Библия. Мы уже читали и Ветхий Завет, и Новый.
   Священник поднимает темные брови:
   — Что? Вы прочли все Святое Писание?
   — Да, сударь. Мы даже знаем некоторые главы наизусть.
   — Какие, например?
   — Некоторые главы книг Бытия, Исхода, Екклесиаста, Откровения Иоанна и других.
   Священник какое-то время сидит молча, затем говорит:
   — Стало быть, вы должны знать и десять заповедей. А соблюдаете ли вы их?
   — Нет, сударь, не соблюдаем. Да и никто не соблюдает. Сказано «Не убий», а все только и делают, что убивают.
   Священник говорит:
   — Что поделаешь… Война…
   Мы говорим:
   — Мы бы хотели прочесть и другие книги, кроме Библии, но у нас других книг нет. А у вас книг много. Вы могли бы давать их нам почитать.
   — Эти книги будут слишком сложны для вас.
   — Они сложнее, чем Библия?
   Священник смотрит на нас пристально и спрашивает:
   — Какие же книги вы хотели бы прочесть?
   — Книги по истории и географии. Книги о реальных вещах, а не выдуманных.
   Священник говорит: