Страница:
Фомин обвел карандашом точку на карте.
– Устроим засаду у входа в ущелье. Это место ему никак не миновать.
– Здесь на карте нанесен кишлак, – заметил Васильев, склонившийся над столом.
– Скорее всего, он остановится в кишлаке на ночь, – высказал предположение Фомин. – Но даже если Надир успеет до нашего появления проскочить ущелье, мы возьмем его, когда он будет возвращаться.
Васильев погрузился в размышления, искоса поглядывая то на Фомина, то на карту, а Ермаков продолжал молчать. Он понимал, что этот разговор имеет самое прямое отношение к его персоне. Единственное, чего ему хотелось в эти минуты, это вытрясти застрявший в ушах крик моджахеда, убитого им полгода назад в «зеленке» Кандагара.
Васильев наконец оторвался от карты и спросил:
– Я так понял, Фомин, что вы хотите повесить Надира на нашу шею? В связи с этим несколько вопросов. Кто входит в группу Надира и что представляют из себя эти люди? Какие силы вы собираетесь привлечь к операции? И последнее. Имеется ли «добро» из штаба на проведение этой акции?
– Я отвечу на все вопросы, – кивнул Фомин. – Источники сообщают, что Надира сопровождают пятеро: Ахрам, его правая рука, двое телохранителей-курдов и еще парочка странных типов. Относительно этих двух известно, что они белые, говорят на английском, скорее всего американцы, то ли инструкторы, то ли наемные телохранители. Эти пятеро опасные люди. Самого же Надира в счет принимать не стоит, он человек не военный. Предлагаю следующий план действий. Для проведения операции по захвату или уничтожению группы Надира вполне достаточно двадцати человек. Командование группой поручается старшему лейтенанту Ермакову.
Ермаков вскинул голову, но промолчал, решив дослушать майора до конца.
– Ермаков, вам следует лично отобрать два десятка людей, из числа наиболее опытных и подготовленных. Разделите их на две группы по десять человек. Одна группа заблокирует подходы к кишлаку, вторая засядет в ущелье. Если удастся обнаружить Надира, обе группы будут действовать сообща. Вертолеты прилетят через сорок минут. В два тридцать мы должны быть на месте. Добро от штаба армии имеется, подтверждение получите по радио. У меня все. Вопросы?
– Почему я?
Ермаков сам удивился, услышав свой голос. Задание ему пришлось не по душе, он прекрасно представлял себе, что такое ночная вылазка в условиях горной местности. Когда речь идет о Надире, можно ожидать чего угодно. Самый лучший для него вариант, если сведения майора не подтвердятся и Надир не покидал Пакистан. Но возможен и другой вариант. Надир действительно держит путь в Кашран, но у него не пять человек охраны, а к примеру, пятьдесят пять.
– В самом деле, Фомин… Почему мы? – вмешался Васильев. – Для проведения подобных акций существуют специальные подразделения. Насколько мне известно, в Кабуле при штабе ОКСА околачиваются две разведывательно-диверсионные группы. Почему бы вам не использовать этих бездельников?
– Вы спрашиваете, почему? – притворно удивился Фомин. – А вы кто? Клоуны из цирка или десант, элита Советской Армии? Вы армейский спецназ. Вы обучены и хорошо подготовлены для подобных действий, другое дело, что вас постоянно используют не по назначению и делают это настолько часто, что вы уже психологически смирились с этим и почти ничем не отличаетесь от мотострелков. Что, Васильев, я не прав?
– Продолжайте, – буркнул комбат.
– Не нужно обижаться, – пожал плечами Фомин. – Ну хорошо, я несколько перегнул палку, сравнив вас с мотострелками. Ваш батальон считается лучшим среди частей воздушно-десантных войск страны. Ваши солдаты и офицеры обстреляны, они прошли огонь и воду, по выучке и боевому опыту им нет равных не только в ОКСА, но и во всей нашей армии. Вы лучшие, и это главное объяснение тому, что наш выбор остановился на вас.
– Хватит петь дифирамбы, майор, – сухо сказал Васильев. – Почему Ермаков, а не я, или, к примеру, не мой заместитель.
Фомин ответил не сразу, и в штабное помещение ворвались звуки извне: шумы прогревающихся моторов боевой техники, отрывистые команды офицеров и сержантов.
– Майор Васильев, вы, согласно занимаемой должности, будете командовать батальоном. Работа предстоит серьезная и вы нужны нам в Джелалабаде. Я согласен с вами, командовать группой должен опытный, подготовленный офицер. Из двух кандидатур, вашего зама и Ермакова, мы отдаем предпочтение последнему. Если ваш батальон считается лучшим в ВДВ, причем это полностью соответствует действительности, то рота Ермакова лучшая в вашем батальоне. Если штаб ОКСА затыкает вами все дыры, то тоже самое, Васильев, вы проделываете с ротой Ермакова. И даже несмотря на это обстоятельство, потери у него намного меньше, чем у остальных. На чем-то же должен основываться его успех? Не скрою, я наслышан об индивидуальных качествах и профессиональной подготовке старшего лейтенанта Ермакова…
Ермаков вновь поймал себя на мысли, что Фомин похож на снайпера, ловящего противника в перекрестке оптического прицела.
– А чтобы разрушить сложившееся у вас предубеждение о работе штабников из ОКСА, я намерен сообщить несколько новостей. Надеюсь, они поднимут ваше настроение.
Он повернулся к комбату, и его взгляд стал более дружелюбным.
– Васильев, в МО, наконец, подписан приказ о присвоении вам очередного звания. Копия поступила в штаб несколько часов назад и я видел ее своими глазами. Так что примите мои поздравления.
Фомин протянул руку, и Васильев нехотя пожал ее, хотя по лицу было видно, что он рад этой новости. К комбату подошел Ермаков и они обменялись крепким рукопожатием. В присутствии постороннего человека Ермаков не хотел более открыто проявлять свои чувства к Васильеву, который был для него одновременно отцом и братом.
– Это еще не все, Васильев. После Джелалабада сдадите батальон своему заместителю, а сами отправитесь в Союз.
Васильев резко вскинул голову, но Фомин сделал успокаивающий жест.
– Я предупреждал, новости только хорошие. Вас переводят в Псковскую дивизию, получите полк, а через год-полтора звание полковника. Все, Васильев, ваша война закончена. Меркулов нажал на замминистра, так что готовьтесь принимать полк. После того, естественно, как закончите свои дела в Джелалабаде.
– Могли бы и у меня спросить, – буркнул Васильев. Впрочем, он не скрывал, что и вторая весть ему по душе.
– Для Ермакова у меня также кое-что припасено. Подписан приказ о присвоении вам внеочередного звания. Это раз. К вашей Звезде в ближайшее время прибавится Красное Знамя. Это два. И наконец самое главное. Вопрос с отпуском решен положительно, через две недели отправитесь за речку. После отпуска примете дела у заместителя Васильева.
На Ермакова опять нахлынула усталость. У него даже не было сил радоваться. Голову сверлила одна-единственная мысль: «В отпуск! Скорее в отпуск! Сутки в горах и паковать чемоданы. К черту все эти звезды, ордена и должности! К черту армию и эту чужую войну!»
– Нет, ну надо же!
Васильев растянул рот в недоброй ухмылке, обнажив при этом нижний ряд зубов, почти сплошь металлических.
– Ермаков, к нам приехал Дед Мороз! Пода-арков нам привез…
– Но и это еще не все, – невозмутимо продолжил Фомин. – В случае успеха все участники операции будут награждены высокими правительственными наградами. Если получится взять Надира живым, – надеюсь, вы понимаете, какие выгоды в этом случае мы сумеем извлечь, – вы, Ермаков, получите Героя.
В штабе повисла тишина. Когда зазвонил телефон, Ермаков вздрогнул от неожиданности.
– Я занят!! – рявкнул в трубку Васильев и бросил ее на стол.
– А ты, Фомин, что ты получишь в случае успеха?
Васильев уставился помутневшими от ярости глазами на Фомина.
– Я понимаю вас, Васильев.
Ни один мускул не дрогнул на лице Фомина. Этот человек хорошо владел собой и умело скрывал свои истинные чувства.
– Я прекрасно вас понимаю. Нет, я не собираюсь отсиживаться, как вы выражаетесь, в говенном штабе. Я вылетаю с группой Ермакова.
– Ах вот оно что, – ухмылка исчезла с лица комбата. – Решил на горбу моих парней проехаться? Звание, орденочек, а то и звездочку на грудь заработать? Так?
Васильев с шумом процедил воздух сквозь плотно сжатые зубы и подошел вплотную к Фомину.
– Заруби себе на носу, майор! Если с Ермаковым что-нибудь случится… Если ты привезешь из Кашрана трупы моих ребят, я тебя под землей найду! И знаешь, что я с тобой сделаю?
Васильев поднял вверху руку и с хрустом сжал огромную пятерню.
– Раздавлю!
– Я вас не боюсь, Васильев.
Судя по тону, которым сказал эти слова Фомин, было ясно, что он, действительно, не испугался угрозы Васильева.
– И примите напоследок совет, – не повышая голоса продолжил Фомин. – Не бросайтесь словами попусту.
Он круто развернулся на каблуках и кивнул Ермакову.
– Пойдемте. Нужно отобрать людей и подготовить снаряжение. Скоро прибудут вертолеты.
– Минуту! – поднял руку Васильев. – Майор, могу я сказать Ермакову пару слов наедине?
– Добро, у вас есть минута, – кивнул Фомин и вышел.
– Значит так, Ермаков…
Комбат придвинулся к нему вплотную и торопливо зашептал:
– Этот человек мне не нравится. Активно не нравится, ты меня понял?
Ермаков был единственным офицером батальона, к кому комбат всегда обращался на «вы», если не считать замполита, которого Васильев откровенно недолюбливал, как и любого другого работника политорганов. Тем самым он подчеркивал свое уважение к молодому офицеру, которого многому научил и от которого, особенно в последнее время, и сам кое-чему научился. То, что Васильев обратился к нему на «ты», говорило Ермакову о многом.
– Я понял, Палыч, – тихо сказал Ермаков. Он также впервые назвал Васильева по отчеству, а не по должности, как обычно, показав тем самым, что ценит его заботу и установившиеся между ними доверительные отношения.
– Он не тот, за кого себя выдает, – жарко зашептал на ухо Васильев. – Человек с двойным дном. Он, сука, только прикидывается дохлым бараном, а сам хват, каких поискать!
– Да, я заметил, – согласился с ним Ермаков.
– Будь осторожен, Женя! Глаз с него не спускай. Следи не за духами, а за этой сволочью! Нутром чую, втянет он тебя в историю… Кого с собой берешь?
– Своих. На одну группу поставлю старшину Витвицкого, за второй будет присматривать Калайчев, замкомвзвода.
– Возьми кого-нибудь из офицеров.
– Нет, – качнул головой Ермаков. – Я своим доверяю. Разрешите идти, командир?
Они постояли несколько секунд молча, вглядываясь друг в друга, как будто прощаясь навсегда, затем Васильев шагнул навстречу и крепко обнял Ермакова.
– Давай, Ермаков, иди. Будь осторожен.
Ермаков взялся за дверную ручку, когда комбат опять позвал его:
– Ермаков! Ты тоже хват! Все будет путем.
Ермаков козырнул и отправился отдавать распоряжения.
Два «Ми-8» оторвали от земли свои пятнистые фюзеляжи и взяли курс на северо-восток, унося в стальных утробах десантную группу в составе двадцати двух человек. Командир Отдельного Кабульского батальона ВДВ майор Васильев неподвижно застыл на краю плаца и сумрачным взглядом провожал вертолеты, пока они не скрылись в ночном небе. Над ухом кашлянули, и майор резко повернулся.
– Ну что, начштаба, навел справки?
– Навел. Интересная получается картинка. В штабе ОКСА он появился две недели назад…
– А я что говорил!
Васильев выругался и сплюнул на плац.
– Удалось выяснить, откуда он перевелся в Кабул?
– Да. Из Москвы. Точнее, из Генштаба.
– Из Генштаба? Впечатляет, но ровным счетом ни о чем не говорит.
Начштаба еще больше понизил голос и следующую фразу произнес почти шепотом:
– Это еще не все, командир…
– Я уже и сам догадался, – мрачно процедил Васильев. – Выкладывай!
– Мой дружок из штаба ОКСА связался с дежурным по оперативному управлению Генштаба. Он наш однокашник и попытался разузнать побольше об этом Фомине…
Начштаба опять замолчал и Васильев нетерпеливо прикрикнул:
– Не тяни резину! Что там еще? Что сказали в Генштабе?
– По-дружески посоветовали больше не наводить справки о Фомине. Если, конечно, не стремишься к крупным неприятностям. А напоследок дружок из ОКСА сообщил мне по секрету, что у Фомина в Афгане полный карт-бланш. Он действует самостоятельно, точнее, имеет право действовать именем командования ОКСА. Вот так, командир…
Васильев выдал виртуозное ругательство и с тоской посмотрел в ту сторону, куда отправились вертолеты.
– Пропал парень. Понимаешь, у меня такое предчувствие, что мы больше не увидим Ермакова.
– И у меня, – признался начштаба. – Но мы не можем ничего поделать. Штаб армии подтвердил полномочия Фомина и дал «добро» на проведение операции.
– Я верю в Ермакова! Такие не пропадают.
Комбат растянул губы в улыбке, не замечая, что противоречит сказанным только что собственным словам.
– Ты, конечно, хват, майор Фомин, но на этот раз тебя ждет сюрприз! Только рыпнись, и я тебе не позавидую! Надо же, сука, дохлым бараном прикинулся…
Комбат махнул рукой и, быстро успокаиваясь от пришедшей внезапно в голову мысли, отправился готовить батальон к передислокации в Джелалабад.
Глава третья
Глава четвертая
– Устроим засаду у входа в ущелье. Это место ему никак не миновать.
– Здесь на карте нанесен кишлак, – заметил Васильев, склонившийся над столом.
– Скорее всего, он остановится в кишлаке на ночь, – высказал предположение Фомин. – Но даже если Надир успеет до нашего появления проскочить ущелье, мы возьмем его, когда он будет возвращаться.
Васильев погрузился в размышления, искоса поглядывая то на Фомина, то на карту, а Ермаков продолжал молчать. Он понимал, что этот разговор имеет самое прямое отношение к его персоне. Единственное, чего ему хотелось в эти минуты, это вытрясти застрявший в ушах крик моджахеда, убитого им полгода назад в «зеленке» Кандагара.
Васильев наконец оторвался от карты и спросил:
– Я так понял, Фомин, что вы хотите повесить Надира на нашу шею? В связи с этим несколько вопросов. Кто входит в группу Надира и что представляют из себя эти люди? Какие силы вы собираетесь привлечь к операции? И последнее. Имеется ли «добро» из штаба на проведение этой акции?
– Я отвечу на все вопросы, – кивнул Фомин. – Источники сообщают, что Надира сопровождают пятеро: Ахрам, его правая рука, двое телохранителей-курдов и еще парочка странных типов. Относительно этих двух известно, что они белые, говорят на английском, скорее всего американцы, то ли инструкторы, то ли наемные телохранители. Эти пятеро опасные люди. Самого же Надира в счет принимать не стоит, он человек не военный. Предлагаю следующий план действий. Для проведения операции по захвату или уничтожению группы Надира вполне достаточно двадцати человек. Командование группой поручается старшему лейтенанту Ермакову.
Ермаков вскинул голову, но промолчал, решив дослушать майора до конца.
– Ермаков, вам следует лично отобрать два десятка людей, из числа наиболее опытных и подготовленных. Разделите их на две группы по десять человек. Одна группа заблокирует подходы к кишлаку, вторая засядет в ущелье. Если удастся обнаружить Надира, обе группы будут действовать сообща. Вертолеты прилетят через сорок минут. В два тридцать мы должны быть на месте. Добро от штаба армии имеется, подтверждение получите по радио. У меня все. Вопросы?
– Почему я?
Ермаков сам удивился, услышав свой голос. Задание ему пришлось не по душе, он прекрасно представлял себе, что такое ночная вылазка в условиях горной местности. Когда речь идет о Надире, можно ожидать чего угодно. Самый лучший для него вариант, если сведения майора не подтвердятся и Надир не покидал Пакистан. Но возможен и другой вариант. Надир действительно держит путь в Кашран, но у него не пять человек охраны, а к примеру, пятьдесят пять.
– В самом деле, Фомин… Почему мы? – вмешался Васильев. – Для проведения подобных акций существуют специальные подразделения. Насколько мне известно, в Кабуле при штабе ОКСА околачиваются две разведывательно-диверсионные группы. Почему бы вам не использовать этих бездельников?
– Вы спрашиваете, почему? – притворно удивился Фомин. – А вы кто? Клоуны из цирка или десант, элита Советской Армии? Вы армейский спецназ. Вы обучены и хорошо подготовлены для подобных действий, другое дело, что вас постоянно используют не по назначению и делают это настолько часто, что вы уже психологически смирились с этим и почти ничем не отличаетесь от мотострелков. Что, Васильев, я не прав?
– Продолжайте, – буркнул комбат.
– Не нужно обижаться, – пожал плечами Фомин. – Ну хорошо, я несколько перегнул палку, сравнив вас с мотострелками. Ваш батальон считается лучшим среди частей воздушно-десантных войск страны. Ваши солдаты и офицеры обстреляны, они прошли огонь и воду, по выучке и боевому опыту им нет равных не только в ОКСА, но и во всей нашей армии. Вы лучшие, и это главное объяснение тому, что наш выбор остановился на вас.
– Хватит петь дифирамбы, майор, – сухо сказал Васильев. – Почему Ермаков, а не я, или, к примеру, не мой заместитель.
Фомин ответил не сразу, и в штабное помещение ворвались звуки извне: шумы прогревающихся моторов боевой техники, отрывистые команды офицеров и сержантов.
– Майор Васильев, вы, согласно занимаемой должности, будете командовать батальоном. Работа предстоит серьезная и вы нужны нам в Джелалабаде. Я согласен с вами, командовать группой должен опытный, подготовленный офицер. Из двух кандидатур, вашего зама и Ермакова, мы отдаем предпочтение последнему. Если ваш батальон считается лучшим в ВДВ, причем это полностью соответствует действительности, то рота Ермакова лучшая в вашем батальоне. Если штаб ОКСА затыкает вами все дыры, то тоже самое, Васильев, вы проделываете с ротой Ермакова. И даже несмотря на это обстоятельство, потери у него намного меньше, чем у остальных. На чем-то же должен основываться его успех? Не скрою, я наслышан об индивидуальных качествах и профессиональной подготовке старшего лейтенанта Ермакова…
Ермаков вновь поймал себя на мысли, что Фомин похож на снайпера, ловящего противника в перекрестке оптического прицела.
– А чтобы разрушить сложившееся у вас предубеждение о работе штабников из ОКСА, я намерен сообщить несколько новостей. Надеюсь, они поднимут ваше настроение.
Он повернулся к комбату, и его взгляд стал более дружелюбным.
– Васильев, в МО, наконец, подписан приказ о присвоении вам очередного звания. Копия поступила в штаб несколько часов назад и я видел ее своими глазами. Так что примите мои поздравления.
Фомин протянул руку, и Васильев нехотя пожал ее, хотя по лицу было видно, что он рад этой новости. К комбату подошел Ермаков и они обменялись крепким рукопожатием. В присутствии постороннего человека Ермаков не хотел более открыто проявлять свои чувства к Васильеву, который был для него одновременно отцом и братом.
– Это еще не все, Васильев. После Джелалабада сдадите батальон своему заместителю, а сами отправитесь в Союз.
Васильев резко вскинул голову, но Фомин сделал успокаивающий жест.
– Я предупреждал, новости только хорошие. Вас переводят в Псковскую дивизию, получите полк, а через год-полтора звание полковника. Все, Васильев, ваша война закончена. Меркулов нажал на замминистра, так что готовьтесь принимать полк. После того, естественно, как закончите свои дела в Джелалабаде.
– Могли бы и у меня спросить, – буркнул Васильев. Впрочем, он не скрывал, что и вторая весть ему по душе.
– Для Ермакова у меня также кое-что припасено. Подписан приказ о присвоении вам внеочередного звания. Это раз. К вашей Звезде в ближайшее время прибавится Красное Знамя. Это два. И наконец самое главное. Вопрос с отпуском решен положительно, через две недели отправитесь за речку. После отпуска примете дела у заместителя Васильева.
На Ермакова опять нахлынула усталость. У него даже не было сил радоваться. Голову сверлила одна-единственная мысль: «В отпуск! Скорее в отпуск! Сутки в горах и паковать чемоданы. К черту все эти звезды, ордена и должности! К черту армию и эту чужую войну!»
– Нет, ну надо же!
Васильев растянул рот в недоброй ухмылке, обнажив при этом нижний ряд зубов, почти сплошь металлических.
– Ермаков, к нам приехал Дед Мороз! Пода-арков нам привез…
– Но и это еще не все, – невозмутимо продолжил Фомин. – В случае успеха все участники операции будут награждены высокими правительственными наградами. Если получится взять Надира живым, – надеюсь, вы понимаете, какие выгоды в этом случае мы сумеем извлечь, – вы, Ермаков, получите Героя.
В штабе повисла тишина. Когда зазвонил телефон, Ермаков вздрогнул от неожиданности.
– Я занят!! – рявкнул в трубку Васильев и бросил ее на стол.
– А ты, Фомин, что ты получишь в случае успеха?
Васильев уставился помутневшими от ярости глазами на Фомина.
– Я понимаю вас, Васильев.
Ни один мускул не дрогнул на лице Фомина. Этот человек хорошо владел собой и умело скрывал свои истинные чувства.
– Я прекрасно вас понимаю. Нет, я не собираюсь отсиживаться, как вы выражаетесь, в говенном штабе. Я вылетаю с группой Ермакова.
– Ах вот оно что, – ухмылка исчезла с лица комбата. – Решил на горбу моих парней проехаться? Звание, орденочек, а то и звездочку на грудь заработать? Так?
Васильев с шумом процедил воздух сквозь плотно сжатые зубы и подошел вплотную к Фомину.
– Заруби себе на носу, майор! Если с Ермаковым что-нибудь случится… Если ты привезешь из Кашрана трупы моих ребят, я тебя под землей найду! И знаешь, что я с тобой сделаю?
Васильев поднял вверху руку и с хрустом сжал огромную пятерню.
– Раздавлю!
– Я вас не боюсь, Васильев.
Судя по тону, которым сказал эти слова Фомин, было ясно, что он, действительно, не испугался угрозы Васильева.
– И примите напоследок совет, – не повышая голоса продолжил Фомин. – Не бросайтесь словами попусту.
Он круто развернулся на каблуках и кивнул Ермакову.
– Пойдемте. Нужно отобрать людей и подготовить снаряжение. Скоро прибудут вертолеты.
– Минуту! – поднял руку Васильев. – Майор, могу я сказать Ермакову пару слов наедине?
– Добро, у вас есть минута, – кивнул Фомин и вышел.
– Значит так, Ермаков…
Комбат придвинулся к нему вплотную и торопливо зашептал:
– Этот человек мне не нравится. Активно не нравится, ты меня понял?
Ермаков был единственным офицером батальона, к кому комбат всегда обращался на «вы», если не считать замполита, которого Васильев откровенно недолюбливал, как и любого другого работника политорганов. Тем самым он подчеркивал свое уважение к молодому офицеру, которого многому научил и от которого, особенно в последнее время, и сам кое-чему научился. То, что Васильев обратился к нему на «ты», говорило Ермакову о многом.
– Я понял, Палыч, – тихо сказал Ермаков. Он также впервые назвал Васильева по отчеству, а не по должности, как обычно, показав тем самым, что ценит его заботу и установившиеся между ними доверительные отношения.
– Он не тот, за кого себя выдает, – жарко зашептал на ухо Васильев. – Человек с двойным дном. Он, сука, только прикидывается дохлым бараном, а сам хват, каких поискать!
– Да, я заметил, – согласился с ним Ермаков.
– Будь осторожен, Женя! Глаз с него не спускай. Следи не за духами, а за этой сволочью! Нутром чую, втянет он тебя в историю… Кого с собой берешь?
– Своих. На одну группу поставлю старшину Витвицкого, за второй будет присматривать Калайчев, замкомвзвода.
– Возьми кого-нибудь из офицеров.
– Нет, – качнул головой Ермаков. – Я своим доверяю. Разрешите идти, командир?
Они постояли несколько секунд молча, вглядываясь друг в друга, как будто прощаясь навсегда, затем Васильев шагнул навстречу и крепко обнял Ермакова.
– Давай, Ермаков, иди. Будь осторожен.
Ермаков взялся за дверную ручку, когда комбат опять позвал его:
– Ермаков! Ты тоже хват! Все будет путем.
Ермаков козырнул и отправился отдавать распоряжения.
Два «Ми-8» оторвали от земли свои пятнистые фюзеляжи и взяли курс на северо-восток, унося в стальных утробах десантную группу в составе двадцати двух человек. Командир Отдельного Кабульского батальона ВДВ майор Васильев неподвижно застыл на краю плаца и сумрачным взглядом провожал вертолеты, пока они не скрылись в ночном небе. Над ухом кашлянули, и майор резко повернулся.
– Ну что, начштаба, навел справки?
– Навел. Интересная получается картинка. В штабе ОКСА он появился две недели назад…
– А я что говорил!
Васильев выругался и сплюнул на плац.
– Удалось выяснить, откуда он перевелся в Кабул?
– Да. Из Москвы. Точнее, из Генштаба.
– Из Генштаба? Впечатляет, но ровным счетом ни о чем не говорит.
Начштаба еще больше понизил голос и следующую фразу произнес почти шепотом:
– Это еще не все, командир…
– Я уже и сам догадался, – мрачно процедил Васильев. – Выкладывай!
– Мой дружок из штаба ОКСА связался с дежурным по оперативному управлению Генштаба. Он наш однокашник и попытался разузнать побольше об этом Фомине…
Начштаба опять замолчал и Васильев нетерпеливо прикрикнул:
– Не тяни резину! Что там еще? Что сказали в Генштабе?
– По-дружески посоветовали больше не наводить справки о Фомине. Если, конечно, не стремишься к крупным неприятностям. А напоследок дружок из ОКСА сообщил мне по секрету, что у Фомина в Афгане полный карт-бланш. Он действует самостоятельно, точнее, имеет право действовать именем командования ОКСА. Вот так, командир…
Васильев выдал виртуозное ругательство и с тоской посмотрел в ту сторону, куда отправились вертолеты.
– Пропал парень. Понимаешь, у меня такое предчувствие, что мы больше не увидим Ермакова.
– И у меня, – признался начштаба. – Но мы не можем ничего поделать. Штаб армии подтвердил полномочия Фомина и дал «добро» на проведение операции.
– Я верю в Ермакова! Такие не пропадают.
Комбат растянул губы в улыбке, не замечая, что противоречит сказанным только что собственным словам.
– Ты, конечно, хват, майор Фомин, но на этот раз тебя ждет сюрприз! Только рыпнись, и я тебе не позавидую! Надо же, сука, дохлым бараном прикинулся…
Комбат махнул рукой и, быстро успокаиваясь от пришедшей внезапно в голову мысли, отправился готовить батальон к передислокации в Джелалабад.
Глава третья
Без четверти три группа Ермакова высадилась на ровной каменистой площадке у подошвы горы, на обратном склоне которой прилепился горный кишлак. Погода была хуже не придумаешь: температура чуть выше нуля, с севера, с заснеженных вершин Гиндукуша, дул пронизывающий ветер, луна скрывалась за плотной пеленой низких туч.
Договорились идти налегке, но поклажи все равно набралось достаточно много. Десантники были одеты по-зимнему тепло. На голове черные шерстяные шлемы, сверху каски, грудь защищает бронежилет, тяжелые «лифчики» с боеприпасами, – четыре полностью снаряженных магазина для «акаэсов», две гранаты «Ф1» и две РГД, на правом бедре тяжелый десантный нож, за плечами двухсуточный сухпаек и вода, сверху наброшен маскхалат. Витвицкий и Калайчев, не теряя времени, распределили поклажу: четыре комплекта альпинистского снаряжения, два ручных пулемета, четыре снайперские винтовки и гранатомет, одну полевую и две портативные рации (их привез с собой Фомин), а также четыре ракетницы и диск с патронами для пулеметов. Фомин с Ермаковым отошли в сторонку. Майор расстелил на гладкой, отшлифованной ветром поверхности валуна карту и включил специальный фонарь, луч которого можно было заметить только с близкого расстояния. Он быстро сориентировался по карте и показал точку, где высадилась группа.
– До кишлака четыре километра. Двинемся по краю плато, у входа в ущелье разделимся. Вы со своей группой перекроете единственную тропу, ведущую в кишлак, мы оседлаем вход в ущелье и прикроем вас с тыла. Радист с полевой рацией в какой группе?
– Сержанта Калайчева. Он пойдет с вами.
– Добро. На все время операции действует режим радиомолчания. Пользоваться только УКВ-рациями.
– Если поблизости есть духи, они могут засечь наши переговоры.
– Нет, Ермаков, не могут. Эти рации снабжены кодирующими устройствами. Если кто-то даже наткнется на нашу волну, внешне это будет выглядеть как помехи от атмосферных разрядов.
Ермаков коротко проинструктировал десантников, выставил боевое охранение и скомандовал движение. Двигаться по каменистому плато в кромешной темноте – удовольствие не из приятных. На двухкилометровой высоте воздух сильно разрежен и вместо одного вдоха-выдоха приходилось делать два. Группа шла практически бесшумно, лишь иногда хрустнет под тяжелым горным ботинком кусок породы или послышится шелест раздуваемой ветром материи камуфляжа. Чтобы покрыть расстояние в четыре километра, группе понадобилось почти два часа.
– Ну что там? – тихо спросил Ермаков, не отрывая глаз от окуляров инфракрасного бинокля. С его помощью он пытался обследовать подходы к ущелью. Заметно похолодало, зарядил мокрый снег, видимость снизилась практически до нуля. Группа временно расположилась в каменном распадке, неподалеку от входа в ущелье, пока отряженные Ермаковым двое саперов и старшина Витвицкий проверяли обстановку.
Витвицкий несколько секунд хрипло дышал, пытаясь восстановить дыхание. Ермаков оторвался от бинокля и нетерпеливо взглянул в его сторону.
– Пусто, командир. Я прошел двести метров по ущелью, никаких следов.
– Какие к черту следы, – глухо проронил Ермаков. – Тут под носом ничего не видно…
– Так точно, командир, – согласился Витвицкий. – Я и говорю, никаких следов.
– Мины?
– Саперы на карачках там ползали. Все чисто.
– Ясно, – протяжно вздохнул Ермаков. Он засучил рукав и бросил взгляд на фосфоресцирующий циферблат. До рассвета чуть больше двух часов.
– Что скажешь, старшина?
Ермаков опять вскинул к глазам бинокль, пытаясь отыскать среди зыбких зеленых теней и силуэтов вход в ущелье.
– Что молчишь?
– Ну, не знаю, командир…
Витвицкий придвинулся к нему поближе.
– У меня такое чувство, что мы здесь не одни.
– Видел что-нибудь?
– Ни хрена не видел. Я же говорю, пусто, никаких следов. Но ощущение такое есть. Хребтом чую, где-то поблизости чужие. И еще мне показалось, что за мной постоянно кто-то наблюдает. Понимаете, командир?
– Понимаю, – хмыкнул Ермаков. – Я испытываю примерно то же. Ладно, наши подозрения к делу не подошьешь. Собирай группу, будем двигать к кишлаку.
Витвицкий бесшумно исчез, а Ермаков тем временем погрузился в размышления. Еще на плато ему показалось, что за группой ведется скрытое наблюдение. Ермаков всегда доверял собственной интуиции, и это обстоятельство не раз спасало ему жизнь. Он обладал сверхобостренным чувством опасности. Способность улавливать импульсы внешней угрозы среди обычных людей встречается крайне редко. Некоторым людям, по роду службы часто сталкивающимся с опасностями, иногда удается после длительных тренировок развить в себе это качество.
Ермакову в этом смысле повезло. У него это ценное качество присутствовало с рождения, а служба в Афганистане лишь помогла проявиться его уникальным способностям в полной мере. В его практике уже было несколько случаев, когда он успевал скатываться в люк бэтээра или падать в укрытие за доли секунды до рокового выстрела. Зачастую он даже не успевал осознать опасность, мышцы работали в этот момент молниеносно и предельно точно, выводя уязвимую плоть из-под огня. Нет, он не был ясновидцем и его способности не проявлялись в повседневной жизни – только в минуты смертельной опасности. В настоящий момент это шестое чувство сигнализировало об опасности, хотя внешние ее признаки отсутствовали. Ермаков не видел также причин не доверять старшине Витвицкому. Три месяца назад, когда заболел гепатитом прапорщик Крылов, он сам уговорил Васильева поставить замкомвзвода Витвицкого на должность старшины. Временно. Поскольку в мире нет ничего более постоянного, чем временное, Витвицкий и по сию пору занимал пост старшины, о чем Ермаков ни разу не пожалел. У Витвицкого почти не было слабых мест. При без малого двухметровом росте он был хорошо координирован, а его движения напоминали повадки дикой кошки. По физической силе и навыкам рукопашного боя он превосходил любого в роте, за исключением самого Ермакова, превосходство которого признал сразу и безоговорочно. Перед армией успел год поучиться в Бауманке и после школы сержантов был направлен в Кабульский батальон ВДВ. Ермаков ценил в старшине не только физическую силу, но и острый ум, умение изворачиваться в любой самой неблагоприятной ситуации. После назначения на должность Витвицкий изменился только в лучшую сторону, он был справедлив и никогда не путал ротное имущество со своим. Служить ему оставалось три месяца, также как и Калайчеву, которого Ермаков ценил и уважал в такой же степени, как и старшину.
Калайчев до перевода в Кабул служил в Вильнюсе, за что получил от солдат кличку «Прибалт». Он и впрямь был похож на прибалта – светловолосый и немногословный, и если Витвицкий любил иногда изображать из себя рубаху-парня, то Калайчев предпочитал не выходить за рамки уставных отношений, идет ли речь об отношениях с офицерами или солдатами первого года службы. Ермакова и этих двух опытных сержантов, казалось, связывали незримые нити. Каждый из них всегда точно знал, где находятся и чем занимаются двое других. Сложившиеся между ними отношения нельзя назвать дружбой, скорее, это было чувство локтя, а, как известно, доверие в бою ценится зачастую даже выше, чем обычная дружба. Они так притерлись друг к другу, что зачастую им хватало для общения двух-трех слов или короткого взгляда. Ермаков по отношению к солдатам был строг и требователен, жалость на войне зачастую приводит к трагическим последствиям, но он терпеть не мог неоправданной жестокости, а тем более беспредела. Благодаря Витвицкому и Калайчеву ему удалось выкорчевать дедовщину и превратить роту в единый боеспособный механизм.
Договорились идти налегке, но поклажи все равно набралось достаточно много. Десантники были одеты по-зимнему тепло. На голове черные шерстяные шлемы, сверху каски, грудь защищает бронежилет, тяжелые «лифчики» с боеприпасами, – четыре полностью снаряженных магазина для «акаэсов», две гранаты «Ф1» и две РГД, на правом бедре тяжелый десантный нож, за плечами двухсуточный сухпаек и вода, сверху наброшен маскхалат. Витвицкий и Калайчев, не теряя времени, распределили поклажу: четыре комплекта альпинистского снаряжения, два ручных пулемета, четыре снайперские винтовки и гранатомет, одну полевую и две портативные рации (их привез с собой Фомин), а также четыре ракетницы и диск с патронами для пулеметов. Фомин с Ермаковым отошли в сторонку. Майор расстелил на гладкой, отшлифованной ветром поверхности валуна карту и включил специальный фонарь, луч которого можно было заметить только с близкого расстояния. Он быстро сориентировался по карте и показал точку, где высадилась группа.
– До кишлака четыре километра. Двинемся по краю плато, у входа в ущелье разделимся. Вы со своей группой перекроете единственную тропу, ведущую в кишлак, мы оседлаем вход в ущелье и прикроем вас с тыла. Радист с полевой рацией в какой группе?
– Сержанта Калайчева. Он пойдет с вами.
– Добро. На все время операции действует режим радиомолчания. Пользоваться только УКВ-рациями.
– Если поблизости есть духи, они могут засечь наши переговоры.
– Нет, Ермаков, не могут. Эти рации снабжены кодирующими устройствами. Если кто-то даже наткнется на нашу волну, внешне это будет выглядеть как помехи от атмосферных разрядов.
Ермаков коротко проинструктировал десантников, выставил боевое охранение и скомандовал движение. Двигаться по каменистому плато в кромешной темноте – удовольствие не из приятных. На двухкилометровой высоте воздух сильно разрежен и вместо одного вдоха-выдоха приходилось делать два. Группа шла практически бесшумно, лишь иногда хрустнет под тяжелым горным ботинком кусок породы или послышится шелест раздуваемой ветром материи камуфляжа. Чтобы покрыть расстояние в четыре километра, группе понадобилось почти два часа.
– Ну что там? – тихо спросил Ермаков, не отрывая глаз от окуляров инфракрасного бинокля. С его помощью он пытался обследовать подходы к ущелью. Заметно похолодало, зарядил мокрый снег, видимость снизилась практически до нуля. Группа временно расположилась в каменном распадке, неподалеку от входа в ущелье, пока отряженные Ермаковым двое саперов и старшина Витвицкий проверяли обстановку.
Витвицкий несколько секунд хрипло дышал, пытаясь восстановить дыхание. Ермаков оторвался от бинокля и нетерпеливо взглянул в его сторону.
– Пусто, командир. Я прошел двести метров по ущелью, никаких следов.
– Какие к черту следы, – глухо проронил Ермаков. – Тут под носом ничего не видно…
– Так точно, командир, – согласился Витвицкий. – Я и говорю, никаких следов.
– Мины?
– Саперы на карачках там ползали. Все чисто.
– Ясно, – протяжно вздохнул Ермаков. Он засучил рукав и бросил взгляд на фосфоресцирующий циферблат. До рассвета чуть больше двух часов.
– Что скажешь, старшина?
Ермаков опять вскинул к глазам бинокль, пытаясь отыскать среди зыбких зеленых теней и силуэтов вход в ущелье.
– Что молчишь?
– Ну, не знаю, командир…
Витвицкий придвинулся к нему поближе.
– У меня такое чувство, что мы здесь не одни.
– Видел что-нибудь?
– Ни хрена не видел. Я же говорю, пусто, никаких следов. Но ощущение такое есть. Хребтом чую, где-то поблизости чужие. И еще мне показалось, что за мной постоянно кто-то наблюдает. Понимаете, командир?
– Понимаю, – хмыкнул Ермаков. – Я испытываю примерно то же. Ладно, наши подозрения к делу не подошьешь. Собирай группу, будем двигать к кишлаку.
Витвицкий бесшумно исчез, а Ермаков тем временем погрузился в размышления. Еще на плато ему показалось, что за группой ведется скрытое наблюдение. Ермаков всегда доверял собственной интуиции, и это обстоятельство не раз спасало ему жизнь. Он обладал сверхобостренным чувством опасности. Способность улавливать импульсы внешней угрозы среди обычных людей встречается крайне редко. Некоторым людям, по роду службы часто сталкивающимся с опасностями, иногда удается после длительных тренировок развить в себе это качество.
Ермакову в этом смысле повезло. У него это ценное качество присутствовало с рождения, а служба в Афганистане лишь помогла проявиться его уникальным способностям в полной мере. В его практике уже было несколько случаев, когда он успевал скатываться в люк бэтээра или падать в укрытие за доли секунды до рокового выстрела. Зачастую он даже не успевал осознать опасность, мышцы работали в этот момент молниеносно и предельно точно, выводя уязвимую плоть из-под огня. Нет, он не был ясновидцем и его способности не проявлялись в повседневной жизни – только в минуты смертельной опасности. В настоящий момент это шестое чувство сигнализировало об опасности, хотя внешние ее признаки отсутствовали. Ермаков не видел также причин не доверять старшине Витвицкому. Три месяца назад, когда заболел гепатитом прапорщик Крылов, он сам уговорил Васильева поставить замкомвзвода Витвицкого на должность старшины. Временно. Поскольку в мире нет ничего более постоянного, чем временное, Витвицкий и по сию пору занимал пост старшины, о чем Ермаков ни разу не пожалел. У Витвицкого почти не было слабых мест. При без малого двухметровом росте он был хорошо координирован, а его движения напоминали повадки дикой кошки. По физической силе и навыкам рукопашного боя он превосходил любого в роте, за исключением самого Ермакова, превосходство которого признал сразу и безоговорочно. Перед армией успел год поучиться в Бауманке и после школы сержантов был направлен в Кабульский батальон ВДВ. Ермаков ценил в старшине не только физическую силу, но и острый ум, умение изворачиваться в любой самой неблагоприятной ситуации. После назначения на должность Витвицкий изменился только в лучшую сторону, он был справедлив и никогда не путал ротное имущество со своим. Служить ему оставалось три месяца, также как и Калайчеву, которого Ермаков ценил и уважал в такой же степени, как и старшину.
Калайчев до перевода в Кабул служил в Вильнюсе, за что получил от солдат кличку «Прибалт». Он и впрямь был похож на прибалта – светловолосый и немногословный, и если Витвицкий любил иногда изображать из себя рубаху-парня, то Калайчев предпочитал не выходить за рамки уставных отношений, идет ли речь об отношениях с офицерами или солдатами первого года службы. Ермакова и этих двух опытных сержантов, казалось, связывали незримые нити. Каждый из них всегда точно знал, где находятся и чем занимаются двое других. Сложившиеся между ними отношения нельзя назвать дружбой, скорее, это было чувство локтя, а, как известно, доверие в бою ценится зачастую даже выше, чем обычная дружба. Они так притерлись друг к другу, что зачастую им хватало для общения двух-трех слов или короткого взгляда. Ермаков по отношению к солдатам был строг и требователен, жалость на войне зачастую приводит к трагическим последствиям, но он терпеть не мог неоправданной жестокости, а тем более беспредела. Благодаря Витвицкому и Калайчеву ему удалось выкорчевать дедовщину и превратить роту в единый боеспособный механизм.
Глава четвертая
– В ущелье чисто, – вполголоса доложил Ермаков. – Следов группы Надира нет. Мин на подходах к ущелью нет.
О своих подозрениях Ермаков говорить не стал.
– Добро, – кивнул Фомин. – Разделимся на две группы. В кишлак не входить. Прибудете на место, ждите дальнейших распоряжений. Связь по УКВ.
Мимо Ермакова проскользнули темные тени. Он встретился глазами с Калайчевым и сделал неприметный жест в сторону майора. Калайчев понимающе кивнул и скрылся в темноте вслед за остальными десантниками. Еще во время марш-броска через плато Калайчев незаметно предупредил его, что сопровождающий группу офицер внушает ему подозрения. Тогда Ермаков ничего не ответил, но когда подвернулся удобный момент, шепотом попросил Калайчева следить за майором в оба, и не отходить от него ни на шаг.
Группа Ермакова продвигалась очень медленно, буквально на ощупь, пересекая по диагонали каменную осыпь. Кишлак располагался на небольшой каменистой площадке в трехстах метрах выше и левее входа в ущелье. К нему вела горная тропа, истертая за долгие годы подошвами людей и животных. Ермаков резонно заключил, что на этой тропе их могут ждать неприятные сюрпризы и выбрал более безопасный кружной путь. Четверть часа они продирались сквозь сплошной каменный хаос, но в итоге удалось занять важное со стратегической точки зрения место. Они вышли на террасу естественного происхождения прямо над кишлаком, и если бы не нулевая видимость, кишлак был бы виден сейчас как на ладони.
Ермаков распределил людей и взял у старшины рацию.
– Прибыли на место.
– Что так долго? – отозвалась рация голосом Фомина.
– По тропе не стал подниматься, слишком рискованно. Сейчас находимся на террасе, над кишлаком. Окружил кишлак полукольцом, на большее людей не хватает.
– Добро, Ермаков. Ограничьтесь пока наблюдением, без моей команды ничего не предпринимать. Вы меня поняли?
– Так точно! В кишлак пока не входить. Конец связи.
– Он что, сбрендил? – сердито прошептал Витвицкий. – Что значит, «в кишлак не входить»? Какого хрена тогда мы сюда приперлись? До конца света будем здесь загорать?
– Отставить, старшина, – тихо приказал Ермаков. – Я вижу, до тебя еще не дошло… Хорошо, я просвещу тебя. Не я командую здесь, а этот офицер. Это его операция, и мы обязаны ему подчиняться, так же, как вы обязаны подчиняться мне. Все ясно?
– Что тут неясного, – угрюмо процедил Витвицкий. – Опять будем каштаны из огня для чужого дяди таскать…
– Ладно, Витвицкий, – прервал бурчание старшины Ермаков, – займись лучше делом. Обойди людей и предупреди всех, чтобы не теряли связи друг с другом. В такой темноте не разберешь, где свой, где чужой. Скажи, что Саидов скоро пойдет в кишлак, чтобы ненароком не подстрелили парня. Когда закончишь с этим, двигай наверх, посмотри, что там, но далеко не забирайся. Даю тебе четверть часа. Действуй.
Снег внезапно прекратился, и Ермаков прикипел глазами к окулярам бинокля. Кишлак не выглядел заброшенным. На небольшой площадке, нависшей прямо над пропастью, прилепились друг к другу шесть приземистых глиняных строений. Скорее всего, здесь жили семьи пастухов, чьи пастбища находятся где-то неподалеку в горах. Сквозь оптику ночного видения очертания дувалов казались размытыми, несколько раз в той стороне почудилось движение, но это могло быть и оптическим обманом. Ермаков прислонился спиной к валуну и принялся разглядывать в бинокль горные склоны. Сверху над ними нависает карниз, дальше склон становится круче и переходит в отвесную стену. Над осыпью, где они недавно проходили, он обнаружил несколько отверстий, возможно, входы в пещеры. У него по-прежнему не исчезало ощущение, что за ними наблюдают чужие глаза.
Ермаков повесил бинокль на грудь и перебрался к находившейся неподалеку груде камней.
– Вы, Саидов?
– Так точно, я, – отозвался прерывистым шепотом солдат.
О своих подозрениях Ермаков говорить не стал.
– Добро, – кивнул Фомин. – Разделимся на две группы. В кишлак не входить. Прибудете на место, ждите дальнейших распоряжений. Связь по УКВ.
Мимо Ермакова проскользнули темные тени. Он встретился глазами с Калайчевым и сделал неприметный жест в сторону майора. Калайчев понимающе кивнул и скрылся в темноте вслед за остальными десантниками. Еще во время марш-броска через плато Калайчев незаметно предупредил его, что сопровождающий группу офицер внушает ему подозрения. Тогда Ермаков ничего не ответил, но когда подвернулся удобный момент, шепотом попросил Калайчева следить за майором в оба, и не отходить от него ни на шаг.
Группа Ермакова продвигалась очень медленно, буквально на ощупь, пересекая по диагонали каменную осыпь. Кишлак располагался на небольшой каменистой площадке в трехстах метрах выше и левее входа в ущелье. К нему вела горная тропа, истертая за долгие годы подошвами людей и животных. Ермаков резонно заключил, что на этой тропе их могут ждать неприятные сюрпризы и выбрал более безопасный кружной путь. Четверть часа они продирались сквозь сплошной каменный хаос, но в итоге удалось занять важное со стратегической точки зрения место. Они вышли на террасу естественного происхождения прямо над кишлаком, и если бы не нулевая видимость, кишлак был бы виден сейчас как на ладони.
Ермаков распределил людей и взял у старшины рацию.
– Прибыли на место.
– Что так долго? – отозвалась рация голосом Фомина.
– По тропе не стал подниматься, слишком рискованно. Сейчас находимся на террасе, над кишлаком. Окружил кишлак полукольцом, на большее людей не хватает.
– Добро, Ермаков. Ограничьтесь пока наблюдением, без моей команды ничего не предпринимать. Вы меня поняли?
– Так точно! В кишлак пока не входить. Конец связи.
– Он что, сбрендил? – сердито прошептал Витвицкий. – Что значит, «в кишлак не входить»? Какого хрена тогда мы сюда приперлись? До конца света будем здесь загорать?
– Отставить, старшина, – тихо приказал Ермаков. – Я вижу, до тебя еще не дошло… Хорошо, я просвещу тебя. Не я командую здесь, а этот офицер. Это его операция, и мы обязаны ему подчиняться, так же, как вы обязаны подчиняться мне. Все ясно?
– Что тут неясного, – угрюмо процедил Витвицкий. – Опять будем каштаны из огня для чужого дяди таскать…
– Ладно, Витвицкий, – прервал бурчание старшины Ермаков, – займись лучше делом. Обойди людей и предупреди всех, чтобы не теряли связи друг с другом. В такой темноте не разберешь, где свой, где чужой. Скажи, что Саидов скоро пойдет в кишлак, чтобы ненароком не подстрелили парня. Когда закончишь с этим, двигай наверх, посмотри, что там, но далеко не забирайся. Даю тебе четверть часа. Действуй.
Снег внезапно прекратился, и Ермаков прикипел глазами к окулярам бинокля. Кишлак не выглядел заброшенным. На небольшой площадке, нависшей прямо над пропастью, прилепились друг к другу шесть приземистых глиняных строений. Скорее всего, здесь жили семьи пастухов, чьи пастбища находятся где-то неподалеку в горах. Сквозь оптику ночного видения очертания дувалов казались размытыми, несколько раз в той стороне почудилось движение, но это могло быть и оптическим обманом. Ермаков прислонился спиной к валуну и принялся разглядывать в бинокль горные склоны. Сверху над ними нависает карниз, дальше склон становится круче и переходит в отвесную стену. Над осыпью, где они недавно проходили, он обнаружил несколько отверстий, возможно, входы в пещеры. У него по-прежнему не исчезало ощущение, что за ними наблюдают чужие глаза.
Ермаков повесил бинокль на грудь и перебрался к находившейся неподалеку груде камней.
– Вы, Саидов?
– Так точно, я, – отозвался прерывистым шепотом солдат.