– И маленькие злобные глазки, – ехидно добавил Джексон.
– Я знаю, что ты не склонен воспринимать все это всерьез, – огрызнулась Розмари, – но я считаю своим долгом убедить инспектора. Пусть даже для этого мне понадобится вся ночь.
Она резко повернулась к Роджеру:
– Чарлз просто отказывается относиться к этой истории серьезно.
– Да, отказываюсь, – сказал Джексон. – Ну кому, скажи на милость, понадобилось меня убивать?
– Где, вы говорите, это случилось? – переспросил Роджер.
– На углу.
– Там, где поворачивал и я, въезжая на вашу улицу?
– Да, – Розмари встала. – Я ждала, когда вы приедете, и как только вы повернули на нашу улицу, пошла к двери. Точно так же, у окна, я дожидалась и Чарлза, и я знаю, что тот человек сознательно намеревался его сбить. Почему он так резко завел двигатель? Почему? Машина взревела, словно гоночная!
Роджер ждал, что Джексон снова попробует отшутиться, например, скажет, что она ни разу в жизни не видела и не слышала гоночного автомобиля, но тот промолчал.
– С какой стороны улицы была припаркована машина? – спросил Роджер.
Розмари крепко взяла его за руку – словно это пожатие могло доказать справедливость ее слов – и повела к окну в спальне. Отдернула занавески и показала:
– Вон там, видите? А потом он развернулся в глубине улицы...
– Вы видели, как он это делал?
– Вы такой же, как Чарлз, – заявила она. – Нет, в этот момент я неслась сломя голову по лестнице, но когда я подбежала к двери, он был уже как раз напротив входа, а для этого ему надо было развернуться. Я уверена, что он собирался убить Чарлза, но та, другая машина...
Она не закончила фразу.
Они вернулись в гостиную. Джексон был окутан клубами табачного дыма.
– А что из всего этого видели вы? – спросил его Роджер.
– Я почти ничего не успел рассмотреть, – признался Джексон, – но машина была припаркована именно в том месте. "Остин-изо". Я слышал, как водитель завел двигатель – как раз когда я с ним поравнялся, – и газанул он, на мой взгляд, слишком сильно. Я лишь увидел, как он вылетел из-за угла.
Роджер стал спиной к камину. Розмари смотрела на него настороженно, словно от его реакции или его поведения зависело ее будущее. Роджер никогда не думал о том, что женщины – а Розмари не составляла исключения – видели в нем еще и красивого мужчину. Он действительно был очень хорош, особенно сейчас, в этой позе, освещенный сзади отблесками пламени.
– Джексон, о чем еще вы хотели со мной поговорить? – спросил он спокойно.
Он словно бросил кирпич в стеклянную стену – он явственно услышал, как она разлетается на кусочки. Он видел, что у Розмари перехватило дыхание, а Джексон выпрямился – казалось, он совсем забыл о том, ради чего собирался сегодня встретиться с Уэстом. Забыл – и не хотел к этому возвращаться. Жена подошла к Джексону и села на ручку кресла. Оборонительная позиция.
– Не знаю, есть ли здесь какая-то связь с сегодняшним происшествием, – очень тихо произнес Джексон. – Это дело совсем иного рода.
Вот и пришло время рассказать все, но говорить было тяжело. Очень тяжело. Он стал рыться в карманах халата. Розмари наблюдала за ним. И ждала. Джексон вынул большой конверт, вытряхнул из него несколько конвертов поменьше. После этого он посмотрел на Роджера и приступил к рассказу. Он не пропускал уже ничего: цитировал письма и телефонные звонки, словно заучил их наизусть, откровенно рассказал Роджеру, как все это началось, поведал, что произошло между ним и Розмари и почему в конце концов он решил обратиться за помощью в Скотленд-Ярд.
– Если мы не узнаем, что за всем этим кроется, мы оба сойдем с ума, – просто сказал он.
– Временами он думает, что я уже сошла с ума, – спокойно добавила Розмари, – что мне очень хочется с ним ссориться или что я все это придумала сама, чтобы найти повод для ревности.
Она повернулась к мужу – Роджер наблюдал за выражением ее глаз, лица и не удивился, когда она с отчаянием, почти с яростью выкрикнула:
– Я так его люблю, что готова на все, лишь бы не потерять его. Я хочу быть уверена, что он счастлив.
И она осторожно положила свою ладонь на руку Джексона.
Глаза молодой женщины излучали любовь и нежность, муж смотрел на нее преданно и восхищенно.
Они спустились с небес на землю, но такова была сила их любви, что их нисколько не смутило присутствие постороннего.
– Поэтому мы хотим знать, кто посылает нам эти письма, кто хочет нас разлучить, – произнес Джексон будничным тоном. – Наверное, мне стоит откровенно вам сказать, что родственники не одобряют мой брак с Розмари, они считают ее легкомысленной и...
– ...и обыкновенной глупой и вздорной блондинкой, – вставила Розмари. – Но отчасти я сама в этом виновата: при встрече с ними я занимаю слишком активную оборону. А я обычно отнюдь не склонна к военным действиям. Так вы поможете нам?
– Конечно, и постараемся сделать это побыстрее, – пообещал Роджер.
Он вдруг поймал себя на мысли, что пытается оценить прочность их брака, их тяги друг к другу – не было ли и в самом деле у Розмари поводов для подозрений? Может, Джексон прав, опасаясь, что она сама "создает" эту другую женщину? Он вспомнил миссис Китт и то, что ее шантажировали, вспоминал бесчисленные "скелеты в шкафах", он думал о людях, которые производили впечатление совершенно обычных, нормальных, а в действительности оказывались с большими странностями; он вспоминал тех, чья жизнь проходила у всех на глазах и не вызывала упреков – но выяснялось, что когда-то в прошлом они совершали преступления... Эти уроки забывать нельзя – увы, слишком многое в жизни на поверку оказывается не тем, чем должно быть, даже любовь.
– И как же вы это будете делать? – сухо спросил Джексон.
– Учтите, нам придется прибегнуть к методу, который мы называем "глубоким зондированием", – ответил Роджер. – Друзья, родственники, сослуживцы...
– Если бы мы не были готовых такому "зондированию", мы бы к вам не обратились.
– Отлично! – Роджер отпил виски и достал сигарету. – Как только у меня появится какая-то информация, я дам вам знать. И, конечно же, мне будут нужны письма. У вас сохранилась та пудра? Пудра, что была в вашем кармане?
– Мы отдали костюм в чистку, – сказал Джексон с сожалением, – Розмари...
– Я могу сказать, что это была за пудра, – перебила его жена. – "Ноктюрн", итальянской фирмы "Аньели". Такими же духами пахло и письмо, адресованное Чарлзу.
– А от кого было письмо? – спросил Роджер.
– От миссис Кеннетт, – сказал Джексон. – Она души не чает в своем сыне, а тот совершил наезд и сбил ребенка. Я помог в его защите, и она прислала мне благодарственное письмо.
– Так... А где она живет?
Джексон засмеялся:
– В настоящий момент – в Каннах. Ее не будет здесь по крайней мере еще пару месяцев.
– Письмо сохранилось?
– Я его сжег, – развел руками Джексон. – К чему было его хранить? Но у нас есть письма к Розмари.
– Хорошо. И, пожалуйста, как можно точнее опишите голос человека, который звонит по телефону.
– Он такой хриплый, – сказала Розмари, – просто хриплый, хотя, может быть, сиплый – точнее?
– Я пришлю к вам нашего инженера, он подключит к телефонному аппарату миниатюрный магнитофон или диктофон – мы постараемся получить запись этого голоса. Если, конечно, это вам не помешает, – ваши разговоры ведь тоже будут записываться, – добавил он, обращаясь к Джексону.
– Я хочу, чтобы вы нашли этого человека, – твердо ответил Джексон.
– А вы, миссис Джексон? Ничего не имеете против?
– Конечно, нет!
– Тогда я пришлю его завтра же утром, – решил Роджер. – У него будет направление с моей подписью. Без этого направления никого в дом не впускайте. Итак...
И он резко изменил тему разговора, желая проверить их реакцию:
– Этот инцидент и попытка наезда... Миссис Джексон, а на вашу жизнь никто не покушался?
– О Боже праведный, нет, конечно!
Роджер повернулся к Джексону:
– Ас вами что-нибудь подобное раньше было?
– Нет, – Джексон комически округлил глаза. – Господи, почему выдумаете...
– Я пока ничего не думаю. Я лишь пытаюсь выяснить, что же произошло, – резко сказал Роджер. – И я согласен с миссис Джексон: вне всякого сомнения, была попытка убить или искалечить вас. Над этим следует серьезно задуматься всем нам. Вам когда-нибудь угрожали?
– Нет, я... – начал Джексон, и неожиданно его голос сорвался. Он казался очень молодым, утратил весь свой апломб преуспевающего юриста. Он явно не знал, что и сказать.
– Дорогой, неужели... – заволновалась Розмари.
– Что ж, в каком-то смысле можно допустить, что мне угрожали и прежде, – заключил Джексон. – Но, если ставить вопрос таким образом, значит, так же угрожали и вам, Уэст. Двое или трое из тех, кого я помог упрятать за решетку, угрожали мне местью, но это обычное явление.
– Насколько мне известно, вы обычно ведете дела по защите, – сказал Роджер.
– Сейчас – да, но это только в последние три-четыре года. А когда я начинал, я часто работал и на обвинение. Вообще-то...
Джексон умолк на полуслове.
– Он помогал в подготовке дела против человека, которого потом приговорили к десяти годам, – мягко сказала Розмари. – Потом выяснилось, что он невиновен, и его помиловали. И после этого Чарлз не смог заставить себя работать на обвинение.
– Да, полицейский занимать такую позицию не может, – заметил Джексон.
– В отличие от вас у нас нет выбора, – отозвался Роджер. Он не стал комментировать слова Розмари, но удивился: он не слышал об этой истории Джексона. Сострадание иногда вьет себе гнезда в самых неожиданных местах.
– И как часто в прошлом вам угрожали?
– Дважды.
– А в последний раз?
– Более трех лет назад. Так что бессмысленно вспоминать тот случай. Я совершенно не верю...
– Пожалуйста, запишите имена этих людей, упомяните, при каких обстоятельствах вам угрожали, – попросил Роджер. – Я проведу проверку.
Он допил виски и посмотрел на часы: было уже четверть десятого.
– Пожалуй, мы закончили, мне пора. Я и так засиделся.
– Еще одну, на дорожку, – сказала Розмари Джексон.
– Нет, благодарю вас.
– Я вас очень прошу...
– Если б через ваши руки прошло столько же отчетов о дорожно-транспортных происшествиях, как через мои, – грустно сказал Роджер, – вы отказались бы от традиции "одну на дорожку". Маловероятно, но тем не менее допустимо, что человек, который едва не убил вашего мужа, был просто пьян. Очень часто водитель, который кого-то сбил и скрылся с места происшествия, боится помочь жертве и вызвать полицию только потому, что перед этим пил. Извините, если это прозвучало как нотация.
– Да нет, все правильно, – застенчиво произнесла Розмари. – Я сама всегда так говорю. Правда, когда вы предлагаете выпить кому-то в своем собственном доме, все выглядит несколько иначе. Значит, вы поддерживаете проповедника Пита?
– Проповедника? – Роджер усмехнулся. – О, теперь я понимаю, что движет этим человеком. Но мне с ним не по пути. Абсолютно не по пути! На какое-то время он исчезал из поля зрения, не так ли?
– Несколько недель назад он готовил встречу в округе и нанес мне визит, – сказала Розмари. – Чарлз... Чарлз в этот день задержался на работе, и я пошла на встречу одна. Собралось всего человек двенадцать, народу не хватило даже на то, чтобы организовать рабочий комитет, но... Не знаю, мне он понравился.
– Один из самых симпатичных людей, которых я когда-либо встречал, был фанатиком. Он считал, что все люди равны, а вся частная собственность должна стать общественным достоянием, – сказал Роджер. – Мы ловили его два года, а потом оказалось, что все награбленное он продавал, а деньги вносил в разные благотворительные фонды. Опасайтесь фанатиков.
Он поднялся:
– Что это со мной сегодня? Я все изрекаю истины, словно самодовольный мировой судья.
– Мы люди к таким разговорам привычные, – и Джексон вручил Роджеру только что оконченную записку. – Здесь все детали, какие я мог припомнить, но, бьюсь об заклад, это напрасная трата времени.
Он отодвинул пуфик и осторожно встал – видно было, что у него кружится голова, но жена не пыталась его остановить:
– Кстати, вы что-нибудь знаете о происшествии в Лайгейте? О нападении на мирового судью?
– Совсем немного. А почему вы спрашиваете?
– Как она себя чувствует?
– Состояние еще тяжелое, но, думаю, она выкарабкается.
– Рад слышать, – произнес Джексон с чувством. – И если вы поймаете мерзавца, который это сделал, я возьмусь за подготовку дела по обвинению.
– Вы знаете миссис Китт?
Джексон улыбнулся:
– Она была моим наставником. После колледжа меня взяли в адвокатскую контору "Саммерби и Коул", в Лайгейте, я в течение трех лет был там младшим стряпчим, и начало моей карьеры прошло под присмотром миссис Китт. Она была поразительной женщиной, можно сказать, кормила меня с ложечки. А какие заявления она делала в суде! И самое поразительное, никто на нее не обижался.
– Когда вы там работали?
– Срок стажировки кончился три с половиной года назад, а в общей сложности я провел в Лайгейте восемь лет.
– А вы, случаем, не знаете, – может, кто-то испытывал к ней ненависть? Угрожал?
– Нет, – рассмеялся Джексон, словно подобное предположение было невероятным до смешного. – Это-то и было самым потрясающим: никто ни разу не отозвался о ней дурным словом. Хотя нет, как-то раз один полицейский тихо выругался в ее адрес – вообще-то она довольно стервозная тетка, но держится с невероятным достоинством. Честная до мозга костей.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал Роджер.
Глава 9
– Я знаю, что ты не склонен воспринимать все это всерьез, – огрызнулась Розмари, – но я считаю своим долгом убедить инспектора. Пусть даже для этого мне понадобится вся ночь.
Она резко повернулась к Роджеру:
– Чарлз просто отказывается относиться к этой истории серьезно.
– Да, отказываюсь, – сказал Джексон. – Ну кому, скажи на милость, понадобилось меня убивать?
– Где, вы говорите, это случилось? – переспросил Роджер.
– На углу.
– Там, где поворачивал и я, въезжая на вашу улицу?
– Да, – Розмари встала. – Я ждала, когда вы приедете, и как только вы повернули на нашу улицу, пошла к двери. Точно так же, у окна, я дожидалась и Чарлза, и я знаю, что тот человек сознательно намеревался его сбить. Почему он так резко завел двигатель? Почему? Машина взревела, словно гоночная!
Роджер ждал, что Джексон снова попробует отшутиться, например, скажет, что она ни разу в жизни не видела и не слышала гоночного автомобиля, но тот промолчал.
– С какой стороны улицы была припаркована машина? – спросил Роджер.
Розмари крепко взяла его за руку – словно это пожатие могло доказать справедливость ее слов – и повела к окну в спальне. Отдернула занавески и показала:
– Вон там, видите? А потом он развернулся в глубине улицы...
– Вы видели, как он это делал?
– Вы такой же, как Чарлз, – заявила она. – Нет, в этот момент я неслась сломя голову по лестнице, но когда я подбежала к двери, он был уже как раз напротив входа, а для этого ему надо было развернуться. Я уверена, что он собирался убить Чарлза, но та, другая машина...
Она не закончила фразу.
Они вернулись в гостиную. Джексон был окутан клубами табачного дыма.
– А что из всего этого видели вы? – спросил его Роджер.
– Я почти ничего не успел рассмотреть, – признался Джексон, – но машина была припаркована именно в том месте. "Остин-изо". Я слышал, как водитель завел двигатель – как раз когда я с ним поравнялся, – и газанул он, на мой взгляд, слишком сильно. Я лишь увидел, как он вылетел из-за угла.
Роджер стал спиной к камину. Розмари смотрела на него настороженно, словно от его реакции или его поведения зависело ее будущее. Роджер никогда не думал о том, что женщины – а Розмари не составляла исключения – видели в нем еще и красивого мужчину. Он действительно был очень хорош, особенно сейчас, в этой позе, освещенный сзади отблесками пламени.
– Джексон, о чем еще вы хотели со мной поговорить? – спросил он спокойно.
Он словно бросил кирпич в стеклянную стену – он явственно услышал, как она разлетается на кусочки. Он видел, что у Розмари перехватило дыхание, а Джексон выпрямился – казалось, он совсем забыл о том, ради чего собирался сегодня встретиться с Уэстом. Забыл – и не хотел к этому возвращаться. Жена подошла к Джексону и села на ручку кресла. Оборонительная позиция.
– Не знаю, есть ли здесь какая-то связь с сегодняшним происшествием, – очень тихо произнес Джексон. – Это дело совсем иного рода.
Вот и пришло время рассказать все, но говорить было тяжело. Очень тяжело. Он стал рыться в карманах халата. Розмари наблюдала за ним. И ждала. Джексон вынул большой конверт, вытряхнул из него несколько конвертов поменьше. После этого он посмотрел на Роджера и приступил к рассказу. Он не пропускал уже ничего: цитировал письма и телефонные звонки, словно заучил их наизусть, откровенно рассказал Роджеру, как все это началось, поведал, что произошло между ним и Розмари и почему в конце концов он решил обратиться за помощью в Скотленд-Ярд.
– Если мы не узнаем, что за всем этим кроется, мы оба сойдем с ума, – просто сказал он.
– Временами он думает, что я уже сошла с ума, – спокойно добавила Розмари, – что мне очень хочется с ним ссориться или что я все это придумала сама, чтобы найти повод для ревности.
Она повернулась к мужу – Роджер наблюдал за выражением ее глаз, лица и не удивился, когда она с отчаянием, почти с яростью выкрикнула:
– Я так его люблю, что готова на все, лишь бы не потерять его. Я хочу быть уверена, что он счастлив.
И она осторожно положила свою ладонь на руку Джексона.
Глаза молодой женщины излучали любовь и нежность, муж смотрел на нее преданно и восхищенно.
Они спустились с небес на землю, но такова была сила их любви, что их нисколько не смутило присутствие постороннего.
– Поэтому мы хотим знать, кто посылает нам эти письма, кто хочет нас разлучить, – произнес Джексон будничным тоном. – Наверное, мне стоит откровенно вам сказать, что родственники не одобряют мой брак с Розмари, они считают ее легкомысленной и...
– ...и обыкновенной глупой и вздорной блондинкой, – вставила Розмари. – Но отчасти я сама в этом виновата: при встрече с ними я занимаю слишком активную оборону. А я обычно отнюдь не склонна к военным действиям. Так вы поможете нам?
– Конечно, и постараемся сделать это побыстрее, – пообещал Роджер.
Он вдруг поймал себя на мысли, что пытается оценить прочность их брака, их тяги друг к другу – не было ли и в самом деле у Розмари поводов для подозрений? Может, Джексон прав, опасаясь, что она сама "создает" эту другую женщину? Он вспомнил миссис Китт и то, что ее шантажировали, вспоминал бесчисленные "скелеты в шкафах", он думал о людях, которые производили впечатление совершенно обычных, нормальных, а в действительности оказывались с большими странностями; он вспоминал тех, чья жизнь проходила у всех на глазах и не вызывала упреков – но выяснялось, что когда-то в прошлом они совершали преступления... Эти уроки забывать нельзя – увы, слишком многое в жизни на поверку оказывается не тем, чем должно быть, даже любовь.
– И как же вы это будете делать? – сухо спросил Джексон.
– Учтите, нам придется прибегнуть к методу, который мы называем "глубоким зондированием", – ответил Роджер. – Друзья, родственники, сослуживцы...
– Если бы мы не были готовых такому "зондированию", мы бы к вам не обратились.
– Отлично! – Роджер отпил виски и достал сигарету. – Как только у меня появится какая-то информация, я дам вам знать. И, конечно же, мне будут нужны письма. У вас сохранилась та пудра? Пудра, что была в вашем кармане?
– Мы отдали костюм в чистку, – сказал Джексон с сожалением, – Розмари...
– Я могу сказать, что это была за пудра, – перебила его жена. – "Ноктюрн", итальянской фирмы "Аньели". Такими же духами пахло и письмо, адресованное Чарлзу.
– А от кого было письмо? – спросил Роджер.
– От миссис Кеннетт, – сказал Джексон. – Она души не чает в своем сыне, а тот совершил наезд и сбил ребенка. Я помог в его защите, и она прислала мне благодарственное письмо.
– Так... А где она живет?
Джексон засмеялся:
– В настоящий момент – в Каннах. Ее не будет здесь по крайней мере еще пару месяцев.
– Письмо сохранилось?
– Я его сжег, – развел руками Джексон. – К чему было его хранить? Но у нас есть письма к Розмари.
– Хорошо. И, пожалуйста, как можно точнее опишите голос человека, который звонит по телефону.
– Он такой хриплый, – сказала Розмари, – просто хриплый, хотя, может быть, сиплый – точнее?
– Я пришлю к вам нашего инженера, он подключит к телефонному аппарату миниатюрный магнитофон или диктофон – мы постараемся получить запись этого голоса. Если, конечно, это вам не помешает, – ваши разговоры ведь тоже будут записываться, – добавил он, обращаясь к Джексону.
– Я хочу, чтобы вы нашли этого человека, – твердо ответил Джексон.
– А вы, миссис Джексон? Ничего не имеете против?
– Конечно, нет!
– Тогда я пришлю его завтра же утром, – решил Роджер. – У него будет направление с моей подписью. Без этого направления никого в дом не впускайте. Итак...
И он резко изменил тему разговора, желая проверить их реакцию:
– Этот инцидент и попытка наезда... Миссис Джексон, а на вашу жизнь никто не покушался?
– О Боже праведный, нет, конечно!
Роджер повернулся к Джексону:
– Ас вами что-нибудь подобное раньше было?
– Нет, – Джексон комически округлил глаза. – Господи, почему выдумаете...
– Я пока ничего не думаю. Я лишь пытаюсь выяснить, что же произошло, – резко сказал Роджер. – И я согласен с миссис Джексон: вне всякого сомнения, была попытка убить или искалечить вас. Над этим следует серьезно задуматься всем нам. Вам когда-нибудь угрожали?
– Нет, я... – начал Джексон, и неожиданно его голос сорвался. Он казался очень молодым, утратил весь свой апломб преуспевающего юриста. Он явно не знал, что и сказать.
– Дорогой, неужели... – заволновалась Розмари.
– Что ж, в каком-то смысле можно допустить, что мне угрожали и прежде, – заключил Джексон. – Но, если ставить вопрос таким образом, значит, так же угрожали и вам, Уэст. Двое или трое из тех, кого я помог упрятать за решетку, угрожали мне местью, но это обычное явление.
– Насколько мне известно, вы обычно ведете дела по защите, – сказал Роджер.
– Сейчас – да, но это только в последние три-четыре года. А когда я начинал, я часто работал и на обвинение. Вообще-то...
Джексон умолк на полуслове.
– Он помогал в подготовке дела против человека, которого потом приговорили к десяти годам, – мягко сказала Розмари. – Потом выяснилось, что он невиновен, и его помиловали. И после этого Чарлз не смог заставить себя работать на обвинение.
– Да, полицейский занимать такую позицию не может, – заметил Джексон.
– В отличие от вас у нас нет выбора, – отозвался Роджер. Он не стал комментировать слова Розмари, но удивился: он не слышал об этой истории Джексона. Сострадание иногда вьет себе гнезда в самых неожиданных местах.
– И как часто в прошлом вам угрожали?
– Дважды.
– А в последний раз?
– Более трех лет назад. Так что бессмысленно вспоминать тот случай. Я совершенно не верю...
– Пожалуйста, запишите имена этих людей, упомяните, при каких обстоятельствах вам угрожали, – попросил Роджер. – Я проведу проверку.
Он допил виски и посмотрел на часы: было уже четверть десятого.
– Пожалуй, мы закончили, мне пора. Я и так засиделся.
– Еще одну, на дорожку, – сказала Розмари Джексон.
– Нет, благодарю вас.
– Я вас очень прошу...
– Если б через ваши руки прошло столько же отчетов о дорожно-транспортных происшествиях, как через мои, – грустно сказал Роджер, – вы отказались бы от традиции "одну на дорожку". Маловероятно, но тем не менее допустимо, что человек, который едва не убил вашего мужа, был просто пьян. Очень часто водитель, который кого-то сбил и скрылся с места происшествия, боится помочь жертве и вызвать полицию только потому, что перед этим пил. Извините, если это прозвучало как нотация.
– Да нет, все правильно, – застенчиво произнесла Розмари. – Я сама всегда так говорю. Правда, когда вы предлагаете выпить кому-то в своем собственном доме, все выглядит несколько иначе. Значит, вы поддерживаете проповедника Пита?
– Проповедника? – Роджер усмехнулся. – О, теперь я понимаю, что движет этим человеком. Но мне с ним не по пути. Абсолютно не по пути! На какое-то время он исчезал из поля зрения, не так ли?
– Несколько недель назад он готовил встречу в округе и нанес мне визит, – сказала Розмари. – Чарлз... Чарлз в этот день задержался на работе, и я пошла на встречу одна. Собралось всего человек двенадцать, народу не хватило даже на то, чтобы организовать рабочий комитет, но... Не знаю, мне он понравился.
– Один из самых симпатичных людей, которых я когда-либо встречал, был фанатиком. Он считал, что все люди равны, а вся частная собственность должна стать общественным достоянием, – сказал Роджер. – Мы ловили его два года, а потом оказалось, что все награбленное он продавал, а деньги вносил в разные благотворительные фонды. Опасайтесь фанатиков.
Он поднялся:
– Что это со мной сегодня? Я все изрекаю истины, словно самодовольный мировой судья.
– Мы люди к таким разговорам привычные, – и Джексон вручил Роджеру только что оконченную записку. – Здесь все детали, какие я мог припомнить, но, бьюсь об заклад, это напрасная трата времени.
Он отодвинул пуфик и осторожно встал – видно было, что у него кружится голова, но жена не пыталась его остановить:
– Кстати, вы что-нибудь знаете о происшествии в Лайгейте? О нападении на мирового судью?
– Совсем немного. А почему вы спрашиваете?
– Как она себя чувствует?
– Состояние еще тяжелое, но, думаю, она выкарабкается.
– Рад слышать, – произнес Джексон с чувством. – И если вы поймаете мерзавца, который это сделал, я возьмусь за подготовку дела по обвинению.
– Вы знаете миссис Китт?
Джексон улыбнулся:
– Она была моим наставником. После колледжа меня взяли в адвокатскую контору "Саммерби и Коул", в Лайгейте, я в течение трех лет был там младшим стряпчим, и начало моей карьеры прошло под присмотром миссис Китт. Она была поразительной женщиной, можно сказать, кормила меня с ложечки. А какие заявления она делала в суде! И самое поразительное, никто на нее не обижался.
– Когда вы там работали?
– Срок стажировки кончился три с половиной года назад, а в общей сложности я провел в Лайгейте восемь лет.
– А вы, случаем, не знаете, – может, кто-то испытывал к ней ненависть? Угрожал?
– Нет, – рассмеялся Джексон, словно подобное предположение было невероятным до смешного. – Это-то и было самым потрясающим: никто ни разу не отозвался о ней дурным словом. Хотя нет, как-то раз один полицейский тихо выругался в ее адрес – вообще-то она довольно стервозная тетка, но держится с невероятным достоинством. Честная до мозга костей.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал Роджер.
* * *
По пути домой он поймал себя на том, что думает не о Джексонах, а о еще одном совпадении, поразительном совпадении. В заметке, что он прочитал в газете у миссис Китт, – в той, где говорилось о деле, по которому миссис Брей давала показания, – водителя в суде представлял мистер Чарлз Джексон из адвокатской конторы "Саммерби и Коул".
Глава 9
Наезд со смертельным исходом
Сержант Артур Аткинсон из столичной полиции служил в отделении в Тоттинге. Аткинсону было уже почти сорок лет, из них семнадцать он отдал службе в полиции – он имел все основания рассчитывать, что вскоре его переведут в уголовный розыск и он сможет, наконец, ходить в штатском. Это было его давней мечтой. Он семь раз подавал рапорт о переводе и очень надеялся, что дивизионный суперинтендант подпишет самое последнее обращение. Тогда он будет зарабатывать чуть больше, но не деньги заботили Аткинсона: он просто жаждал снять форму.
В последние несколько недель он демонстрировал повышенную бдительность: если он сумеет проявить себя, рапорт двинется быстрее, и он не хотел упускать свой шанс. На самом деле, за свои семнадцать лет службы он не упустил ни единого шанса. Начальство возражало против его перевода только потому, что у сержанта Аткинсона отсутствовало воображение. Он идеально подходил для патрульной службы, но в уголовном розыске требуются иные качества.
Аткинсон пребывал в счастливом неведении относительно мнения начальства. В тот вечер, когда было совершено нападение на Чарлза Джексона – то есть примерно спустя сутки после событий в доме судьи миссис Китт, – он дежурил. Маршрут был довольно длинным, поскольку в его участок входил район Тоттинг-филдс, поэтому во время обхода Аткинсон проверял каждого констебля – лучше лишний раз удостовериться самому.
Первый обход он закончил чуть позже десяти вечера и вернулся в участок для доклада. Там он выпил чашку чая, а примерно в половине одиннадцатого снова отправился в путь. Это был крупный, массивный мужчина, он вел велосипед уверенно и не торопясь, примерно за сто ярдов перед каждым из постов дежурных констеблей он спешивался.
Первые посты находились в застроенном, обжитом районе. Все здесь было спокойно, и он двинулся дальше. Еле слышно шуршали шины велосипеда, тихо позвякивала цепь. Был великолепный свежий вечер, правда, без луны, но звезды усыпали все небо. Неподалеку от Тоттинг-филдс стояли большие частные дома, вроде дома миссис Китт, однако до Лайгейтской пустоши было еще далеко, около десяти миль. Почти все окна были темными, и вскоре Аткинсон выехал на пустынную дорогу, – казалось, она ведет в никуда, – на самом же деле дорога шла мимо больших участков государственной земли, где недавно начали строительство стадиона. Освещение было скверным, и Аткинсон считал, что надо установить дополнительные фонари: молодые люди часто занимаются в темноте всякими глупостями. Если бы это зависело от него...
Он подумал о своей восемнадцатилетней дочери Бетти.
Бетти была любимицей сержанта Аткинсона, ласковая, нежная, красивая, как рождественская открытка, – ничего более к достоинствам единственной дочери любящий и страдающий отсутствием воображения родитель добавить не мог.
Аткинсон повернул за угол и въехал на улицу Филдс-вью.
Через пять минут, на следующем углу, пост констебля, и Аткинсон не торопился. Он слез с велосипеда и повел его рядом с собой, как коня на поводу. Впереди он увидел малолитражный автомобиль с зажженными задними огнями.
Аткинсон нахмурился.
Задние огни были в полном порядке и вполне соответствовали норме, однако, по мнению Аткинсона, их яркость была недостаточной. Похоже, водитель считает себя большим хитрецом и пытается обойти закон. Если бы пополз туман, как это часто бывает в марте, велосипедист ничего бы не заметил и перелетел через крышу машины, а мотоциклист, вероятно, разбился бы в лепешку. Но по закону сержанту не к чему было придраться.
Он прошел мимо автомобиля и бросил взгляд в сторону большого темного дома. В доме было около полудюжины квартир, и Аткинсон знал всех жильцов. Должно быть, на машине – а это был "остин-изо" – кто-то приехал в гости...
"Остин-изо"?
Аткинсон ощутил жгучее любопытство, и впервые за последние несколько дежурств для него забрезжил луч надежды: похоже, это был его шанс. Из Скотленд-Ярда пришли два запроса, начальство вывесило их на доску объявлений – в запросах указывалось на необходимость немедленно докладывать о появлении автомобилей марки "остин-изо" темно-синего или черного цвета, приводились два возможных номера: Л 573 ПР и КЛК 514. Освещение было настолько плохим, что издали он не мог рассмотреть номерной знак, но, приблизившись футов на двадцать, увидел его четко – надо признать, свет, падавший на номерной знак, оказался в пределах законной нормы.
Он внимательно вглядывался в номер.
359 АСО.
Аткинсон был разочарован, однако нашел в себе мужество усмехнуться: только полный дурак подумает, что та самая машина рискнет здесь останавливаться. "Остин-изо" – не очень распространенная модель, тем не менее в последнее время их развелось довольно много, и четыре из пяти наверняка окажутся черными или темно-синими.
Однако он осветил фонарем салон.
Ничего интересного. Потертое покрывало на заднем сиденье, рядом с местом водителя валяется газета и справочник автомобильной ассоциации. Состояние чехлов говорило о том, что хозяин следит за своей машиной.
Немного расстроенный, Аткинсон продолжил маршрут.
Водитель завел двигатель.
Мотор взревел.
– Ох уж эти водители, – вздохнул Аткинсон.
На дороге он чувствовал себя в своей стихии. Он пять лет служил в дорожной полиции, ему приходилось регулировать движение на самых оживленных перекрестках, и он относился к дороге как к чему-то само собой разумеющемуся – при условии, естественно, неукоснительного соблюдения правил. Того же он требовал и от автолюбителей. Однако рев мотора и визг шин говорили о том, что машина тронулась с дикой скоростью. Он снова обернулся и чуть отрулил в сторону тротуара.
– Боже! – прошептал он.
Он отчаянно прыгнул вперед, к тротуару, но никаких шансов на спасение уже не оставалось. Первый удар сломал Аткинсону позвоночник, колесо размозжило ему голову.
– Мне это не подходит, – бормотал сквозь зубы Дэвис.
До угла оставалось ярдов пятьдесят, он не опаздывал. В этот момент он услышал, как завелся двигатель. Звук был очень громким, словно водитель решил его прогреть на больших оборотах. Можно подумать, зима! Некоторым гражданам противопоказано иметь машину – через пару месяцев они превращают ее в груду металлолома.
И этому двигателю скоро придет конец.
А затем Дэвис услышал удар.
Он сразу же перешел на бег, и к тому моменту, когда оказался на углу, слегка задыхался. Темный малолитражный автомобиль был уже в конце улицы, двигатель работал теперь не так громко, однако скорость все равно оставалась большой.
Дэвис схватил свисток.
– Остановитесь! – крикнул он и поднес свисток к губам.
Звонкий свист прокатился веселым эхом. "Фью-ю-ю-ю-ю", – пел свисток. Дэвис мчался вперед.
И тут он увидел нечто совершенно поразительное, то, о чем однажды говорили на инструктаже в районном подразделении Скотленд-Ярда.
На автомобиле менялись номерные знаки.
Раскачивающаяся из стороны в сторону уличная лампа позволила ему увидеть все. Прежний номерной знак приподнялся и исчез, а на его месте появился новый. Дэвис не смог разглядеть его – номер был заляпан грязью, – но две последние буквы он разобрал, в том не было сомнений: СО. Потом снова зажглись задние фонари, и он увидел, что машина поворачивает за угол, к дороге, ведущей в объезд участка государственных земель.
Дэвис выдул из своего свистка еще одну трель.
Улица опустела. Больше ничего он предпринять не мог. Дэвис повернулся и бросился к Аткинсону и искореженному куску железа, в который превратился его велосипед. Он заметил на тротуаре шлем Аткинсона у стоявший строго вертикально, будто Аткинсон, прежде чем упасть, аккуратно положил его туда.
А сам сержант...
Дэвис был в армии и привык к виду крови и увечьям, но такого он еще не видел. Глянув на размозженный череп Аткинсона, он понял, что проверять пульс смысла не имеет.
Вот ублюдок!
Задние огни автомобиля-убийцы еще были видны на дороге, ведущей вокруг поля, навстречу ему двигалась другая машина. Негодяя можно было бы догнать, нота, вторая машина, была на расстоянии в четверть мили, и Дэвис понял, что ничего поделать не сможет. Эта мысль привела его в ярость. Почему никто не вышел из дома, они же слышали его свисток? Почему они прячутся за закрытыми дверями? Почему?
Из ближних домов выбежали два человека, со стороны угла быстро шел третий. Скрипнули тормоза, ярко вспыхнули передние фары и погасли – на голубой табличке на крыше машины мерцали буквы: "Полиция". Начались расспросы, но когда люди увидели голову сержанта, они замолчали. Дэвис бросил на дорогу полный отчаяния взгляд, но тот автомобиль уже исчез.
Из патрульной машины выскочил полицейский.
– Он ушибся?
– Он мертв, – со злостью произнес Дэвис, – его сбил "остин-изо", после чего автомобиль сменил номерные знаки. Машина темно-синяя или черная, последние две буквы нового номера – "СО", возможно, два "О", но это не цифры.
Водитель полицейской машины уже вел переговоры по рации. Подошли еще люди, вскоре появился врач: прежде чем полиция увезет тело Аткинсона, доктор должен засвидетельствовать смерть.
Дэвис слышал, как прибежавшие на его свист люди вполголоса обмениваются замечаниями. Полицейский из патрульной машины склонился над Аткинсоном, словно надеялся воскресить его.
– Что же могло произойти? – задумчиво спросил полицейский.
– Вероятно, сержант поймал его на чем-нибудь...
– На вашем месте, джентльмены, – сказал Дэвис, почувствовав, что у него в мозгу звякнул какой-то колокольчик, – я бы проверил замки. Должно быть, тот человек пытался залезть к кому-то из вас в дом и сержант поймал его с поличным.
Люди зашевелились.
И тут кто-то произнес тоном почти шутливым, отчего у Дэвиса кровь закипела в жилах:
– Только не говорите ничего проповеднику Питу, а то он прямо сейчас соберет митинг!
– Избави Бог нас от этого, – сардонически отозвался другой голос.
Дэвис почти ничего не знал о проповеднике Пите, кроме того, что этот фанатичный священник живет где-то в округе. Он стал любимой темой шуток в участке, хотя злобных выпадов никто себе не позволял. Но Дэвиса меньше всего интересовал проповедник и его филиппики по поводу дорожно-транспортных происшествий. Это был не несчастный случай, это было хладнокровное убийство.
В последние несколько недель он демонстрировал повышенную бдительность: если он сумеет проявить себя, рапорт двинется быстрее, и он не хотел упускать свой шанс. На самом деле, за свои семнадцать лет службы он не упустил ни единого шанса. Начальство возражало против его перевода только потому, что у сержанта Аткинсона отсутствовало воображение. Он идеально подходил для патрульной службы, но в уголовном розыске требуются иные качества.
Аткинсон пребывал в счастливом неведении относительно мнения начальства. В тот вечер, когда было совершено нападение на Чарлза Джексона – то есть примерно спустя сутки после событий в доме судьи миссис Китт, – он дежурил. Маршрут был довольно длинным, поскольку в его участок входил район Тоттинг-филдс, поэтому во время обхода Аткинсон проверял каждого констебля – лучше лишний раз удостовериться самому.
Первый обход он закончил чуть позже десяти вечера и вернулся в участок для доклада. Там он выпил чашку чая, а примерно в половине одиннадцатого снова отправился в путь. Это был крупный, массивный мужчина, он вел велосипед уверенно и не торопясь, примерно за сто ярдов перед каждым из постов дежурных констеблей он спешивался.
Первые посты находились в застроенном, обжитом районе. Все здесь было спокойно, и он двинулся дальше. Еле слышно шуршали шины велосипеда, тихо позвякивала цепь. Был великолепный свежий вечер, правда, без луны, но звезды усыпали все небо. Неподалеку от Тоттинг-филдс стояли большие частные дома, вроде дома миссис Китт, однако до Лайгейтской пустоши было еще далеко, около десяти миль. Почти все окна были темными, и вскоре Аткинсон выехал на пустынную дорогу, – казалось, она ведет в никуда, – на самом же деле дорога шла мимо больших участков государственной земли, где недавно начали строительство стадиона. Освещение было скверным, и Аткинсон считал, что надо установить дополнительные фонари: молодые люди часто занимаются в темноте всякими глупостями. Если бы это зависело от него...
Он подумал о своей восемнадцатилетней дочери Бетти.
Бетти была любимицей сержанта Аткинсона, ласковая, нежная, красивая, как рождественская открытка, – ничего более к достоинствам единственной дочери любящий и страдающий отсутствием воображения родитель добавить не мог.
Аткинсон повернул за угол и въехал на улицу Филдс-вью.
Через пять минут, на следующем углу, пост констебля, и Аткинсон не торопился. Он слез с велосипеда и повел его рядом с собой, как коня на поводу. Впереди он увидел малолитражный автомобиль с зажженными задними огнями.
Аткинсон нахмурился.
Задние огни были в полном порядке и вполне соответствовали норме, однако, по мнению Аткинсона, их яркость была недостаточной. Похоже, водитель считает себя большим хитрецом и пытается обойти закон. Если бы пополз туман, как это часто бывает в марте, велосипедист ничего бы не заметил и перелетел через крышу машины, а мотоциклист, вероятно, разбился бы в лепешку. Но по закону сержанту не к чему было придраться.
Он прошел мимо автомобиля и бросил взгляд в сторону большого темного дома. В доме было около полудюжины квартир, и Аткинсон знал всех жильцов. Должно быть, на машине – а это был "остин-изо" – кто-то приехал в гости...
"Остин-изо"?
Аткинсон ощутил жгучее любопытство, и впервые за последние несколько дежурств для него забрезжил луч надежды: похоже, это был его шанс. Из Скотленд-Ярда пришли два запроса, начальство вывесило их на доску объявлений – в запросах указывалось на необходимость немедленно докладывать о появлении автомобилей марки "остин-изо" темно-синего или черного цвета, приводились два возможных номера: Л 573 ПР и КЛК 514. Освещение было настолько плохим, что издали он не мог рассмотреть номерной знак, но, приблизившись футов на двадцать, увидел его четко – надо признать, свет, падавший на номерной знак, оказался в пределах законной нормы.
Он внимательно вглядывался в номер.
359 АСО.
Аткинсон был разочарован, однако нашел в себе мужество усмехнуться: только полный дурак подумает, что та самая машина рискнет здесь останавливаться. "Остин-изо" – не очень распространенная модель, тем не менее в последнее время их развелось довольно много, и четыре из пяти наверняка окажутся черными или темно-синими.
Однако он осветил фонарем салон.
Ничего интересного. Потертое покрывало на заднем сиденье, рядом с местом водителя валяется газета и справочник автомобильной ассоциации. Состояние чехлов говорило о том, что хозяин следит за своей машиной.
Немного расстроенный, Аткинсон продолжил маршрут.
* * *
Хозяин машины наблюдал за ним из-за высокой кирпичной стены, окружающей дом. Когда Аткинсон и его позвякивающий велосипед скрылись, водитель вышел из убежища, подошел к машине и сел за руль. Чуть громче, чем ему хотелось бы, хлопнула дверца. Сержант Аткинсон обернулся на звук.Водитель завел двигатель.
Мотор взревел.
* * *
Сержант Аткинсон оглянулся чисто механически. Он обратил внимание, что габаритные огни "остин-изо" все-таки недостаточно яркие, надо менять аккумулятор. Однако двигатель завелся сразу и как-то чересчур уж прытко.– Ох уж эти водители, – вздохнул Аткинсон.
На дороге он чувствовал себя в своей стихии. Он пять лет служил в дорожной полиции, ему приходилось регулировать движение на самых оживленных перекрестках, и он относился к дороге как к чему-то само собой разумеющемуся – при условии, естественно, неукоснительного соблюдения правил. Того же он требовал и от автолюбителей. Однако рев мотора и визг шин говорили о том, что машина тронулась с дикой скоростью. Он снова обернулся и чуть отрулил в сторону тротуара.
– Боже! – прошептал он.
Он отчаянно прыгнул вперед, к тротуару, но никаких шансов на спасение уже не оставалось. Первый удар сломал Аткинсону позвоночник, колесо размозжило ему голову.
* * *
На угол Филдс-вью, к очередной встрече с сержантом, торопился молодой констебль по имени Дэвис. За его плечами было пока всего полгода службы. Дэвис был невысоким бледным юношей, и многие недоумевали: зачем в полицию берут столь непрезентабельных молодых людей? Он пока еще не решил, нравится ли ему эта работа и есть ли смысл делать профессию полицейского делом всей жизни. Именно об этом он и размышлял, двигаясь навстречу сержанту Аткинсону. Аткинсон – неплохой человек, думал Дэвис, но большую часть жизни он провел в полиции, а единственное, чем может похвастать, так это сержантскими нашивками.– Мне это не подходит, – бормотал сквозь зубы Дэвис.
До угла оставалось ярдов пятьдесят, он не опаздывал. В этот момент он услышал, как завелся двигатель. Звук был очень громким, словно водитель решил его прогреть на больших оборотах. Можно подумать, зима! Некоторым гражданам противопоказано иметь машину – через пару месяцев они превращают ее в груду металлолома.
И этому двигателю скоро придет конец.
А затем Дэвис услышал удар.
Он сразу же перешел на бег, и к тому моменту, когда оказался на углу, слегка задыхался. Темный малолитражный автомобиль был уже в конце улицы, двигатель работал теперь не так громко, однако скорость все равно оставалась большой.
Дэвис схватил свисток.
– Остановитесь! – крикнул он и поднес свисток к губам.
Звонкий свист прокатился веселым эхом. "Фью-ю-ю-ю-ю", – пел свисток. Дэвис мчался вперед.
И тут он увидел нечто совершенно поразительное, то, о чем однажды говорили на инструктаже в районном подразделении Скотленд-Ярда.
На автомобиле менялись номерные знаки.
Раскачивающаяся из стороны в сторону уличная лампа позволила ему увидеть все. Прежний номерной знак приподнялся и исчез, а на его месте появился новый. Дэвис не смог разглядеть его – номер был заляпан грязью, – но две последние буквы он разобрал, в том не было сомнений: СО. Потом снова зажглись задние фонари, и он увидел, что машина поворачивает за угол, к дороге, ведущей в объезд участка государственных земель.
Дэвис выдул из своего свистка еще одну трель.
Улица опустела. Больше ничего он предпринять не мог. Дэвис повернулся и бросился к Аткинсону и искореженному куску железа, в который превратился его велосипед. Он заметил на тротуаре шлем Аткинсона у стоявший строго вертикально, будто Аткинсон, прежде чем упасть, аккуратно положил его туда.
А сам сержант...
Дэвис был в армии и привык к виду крови и увечьям, но такого он еще не видел. Глянув на размозженный череп Аткинсона, он понял, что проверять пульс смысла не имеет.
Вот ублюдок!
Задние огни автомобиля-убийцы еще были видны на дороге, ведущей вокруг поля, навстречу ему двигалась другая машина. Негодяя можно было бы догнать, нота, вторая машина, была на расстоянии в четверть мили, и Дэвис понял, что ничего поделать не сможет. Эта мысль привела его в ярость. Почему никто не вышел из дома, они же слышали его свисток? Почему они прячутся за закрытыми дверями? Почему?
Из ближних домов выбежали два человека, со стороны угла быстро шел третий. Скрипнули тормоза, ярко вспыхнули передние фары и погасли – на голубой табличке на крыше машины мерцали буквы: "Полиция". Начались расспросы, но когда люди увидели голову сержанта, они замолчали. Дэвис бросил на дорогу полный отчаяния взгляд, но тот автомобиль уже исчез.
Из патрульной машины выскочил полицейский.
– Он ушибся?
– Он мертв, – со злостью произнес Дэвис, – его сбил "остин-изо", после чего автомобиль сменил номерные знаки. Машина темно-синяя или черная, последние две буквы нового номера – "СО", возможно, два "О", но это не цифры.
Водитель полицейской машины уже вел переговоры по рации. Подошли еще люди, вскоре появился врач: прежде чем полиция увезет тело Аткинсона, доктор должен засвидетельствовать смерть.
Дэвис слышал, как прибежавшие на его свист люди вполголоса обмениваются замечаниями. Полицейский из патрульной машины склонился над Аткинсоном, словно надеялся воскресить его.
– Что же могло произойти? – задумчиво спросил полицейский.
– Вероятно, сержант поймал его на чем-нибудь...
– На вашем месте, джентльмены, – сказал Дэвис, почувствовав, что у него в мозгу звякнул какой-то колокольчик, – я бы проверил замки. Должно быть, тот человек пытался залезть к кому-то из вас в дом и сержант поймал его с поличным.
Люди зашевелились.
И тут кто-то произнес тоном почти шутливым, отчего у Дэвиса кровь закипела в жилах:
– Только не говорите ничего проповеднику Питу, а то он прямо сейчас соберет митинг!
– Избави Бог нас от этого, – сардонически отозвался другой голос.
Дэвис почти ничего не знал о проповеднике Пите, кроме того, что этот фанатичный священник живет где-то в округе. Он стал любимой темой шуток в участке, хотя злобных выпадов никто себе не позволял. Но Дэвиса меньше всего интересовал проповедник и его филиппики по поводу дорожно-транспортных происшествий. Это был не несчастный случай, это было хладнокровное убийство.