Страница:
…Это столь человечно, что… сейчас вновь во мне часто поднимается ненависть к нему, глубокая ненависть, которая, конечно, странно выделяется рядом с любовью к его дочери. Но как раньше он часто брал свои обещания обратно, так еще чаще он будет делать это и впредь. Одним словом: я не жду его, мы должны сами рассуждать. Итак, слушай, моя Клерхен: я хочу как можно скорее ехать в Вену и жду твоего согласия на это. С тех пор, как я твердо решился и вижу перед собою твой прекрасный план, у меня просто земля горит под ногами… Но меня мучает важный вопрос, относительно которого ты должна меня успокоить. Итак, ты независимо от согласия твоего отца осмеливаешься назначить мне примерный срок нашего соединения? Я думаю, что если мы дотянем его до Пасхи 1840 года (с сегодняшнего дня через два года), ты исполнишь все обязанности ребенка по отношению к отцу, и если ты даже будешь вынуждена силой порвать с ним, то тебе не в чем будет упрекнуть себя. К этому времени – мы совершеннолетние, и ты исполнишь просьбу твоего отца обождать еще два года. Об испытании нашей верности и выдержки не может быть и речи, потому что я
никогдане откажусь от тебя
…Итак, дай мне свою руку: через два года – таков наш лозунг…»
В Фантазии впервые появляется мелодия до мажор, заимствованная Шуманом из цикла Бетховена «К далекой возлюбленной». И в этом произведении, и в написанном позже цикле песен «Любовь и жизнь женщины», и в музыке симфонии до мажор эта мелодия служит символом его тоски по любимой. Картины зачастую резко противоположных настроений, изображенных в этих пьесах, – все это эхо любовных переживаний, когда Шуман метался между надеждой и отчаянием. Самое потрясающее впечатление производит первая часть Фантазии до мажор: «Жалобная тоска по Кларе», а наибольшее счастье выражают «Танцы давидсбюндлеров», несущие на себе следы радостного предсвадебного настроения, которое владело Шуманом в 1837 году перед тем, как он вторично просил у Вика руки Клары.
Вик на этот раз проявил больше уступчивости; он не отверг совершенно повторную просьбу Шумана, но свое согласие поставил в зависимость от определенных условий: Шуман должен покинуть Лейпциг, переехать в Вену и попытаться создать устойчивую материальную базу для будущей семейной жизни.
Бессильному ожиданию был, таким образом, положен конец. Теперь речь шла о том, что Шуман должен был собственными силами завоевать свое счастье.
В этом городе Шуберт страдал от нужды, в этом городе представители литературы считали группу поэтов-«берлинцев» – «Молодую Германию» – скорее соперником, чем союзником, и не желали замечать существования Гейне. Шуману, воинствующему писателю и композитору, всю свою прежнюю жизнь посвятившему борьбе за расцвет немецкого искусства, знаменитое «венское настроение» показалось вялым, мышление венцев – поверхностным, их проблемы – второстепенными, смещенными с главных линий на побочные.
Почти ничего в Вене не приносило Шуману радости. Пожалуй, только Опера, да еще знакомство с Ленау, книгу стихов которого он прочел с лихорадочным интересом. На недели Шуман углубился в «Музыкальную эстетику» Шуберта, одолженную ему Фишхофом, и в Вене же он впервые прочитал «Биографию Моцарта», написанную Ниссеном. Быть может, под влиянием этой книги и постигших его в Вене неудач Шуман решил поехать вместе с Кларой на месяц в Зальцбург. Но и из этого плана, как и из внезапно возникшей мысли о поездке в Англию, ничего не вышло.
Но судьба вознаградила Шумана за все разочарования и крушения надежд, приведя его в дом Фердинанда Шуберта, брата композитора. Здесь он получил возможность просмотреть все оставшиеся после Шуберта бумаги и к великой своей радости открыл в них целый ряд неизвестных дотоле шедевров, в том числе и большую симфонию до-мажор. С восторгом пишет Шуман:
Сам же Шуман, не достигнув ничего и потеряв всякую надежду перенести журнал в Вену и самому переехать сюда, в апреле 1839 года был вынужден вернуться в Лейпциг.
Снова началась борьба. Клара еще в июне 1838 года обещала, что будет ждать его и каким-нибудь образом до 1840 года они смогут пожениться. Ей пришлось пережить ужасные месяцы, когда она разрывалась между чувством дочернего послушания и любовью к Шуману. Последняя была, несомненно, сильнее, но Клара все еще надеется, что отец в конце концов примирится с их любовью. Но Вик, видя поражение, которое Шуман потерпел в Вене, вновь заупрямился. Стремление не допустить этот брак становится его страстью, навязчивой идеей; теперь он не останавливается даже перед клеветой и не щадит не только Шумана, но и собственной дочери.
И пока Клара не решается вступить на путь открытого разрыва с отцом, Шуману тоже не остается ничего иного, как ждать и страдать.
8 июня 1839 года.Из письма Кларе:
Сразу же мир для влюбленных озарился радостным светом. Наконец-то они смогут соединиться! Они обвенчались 12 сентября 1840года накануне дня рождения Клары, которой исполнялся 21 год, в церкви в Шёнефельде.
В этот день Шуман начал новый дневник. На первой странице этого «Дневника брака», как он его назвал, написаны следующие строки:
Песни, симфонии, камерная музыка
«Суббота, после полудня
…Ах, Клара, эта музыка, которая теперь постоянно звучит во мне, и какие прекрасные мелодии. Подумай только, со времени моего последнего письма у меня опять готова целая тетрадь новых вещей. Я хочу назвать ее «Крейслериана». Ты и мысли о тебе играют в ней главную роль, и я хочу посвятить ее тебе, – да, тебе и никому другому, – как мило будешь ты улыбаться, когда найдешь в ней себя. Моя музыка, при всей ее простоте, кажется мне сейчас чудесно сплетенной, говорящей из глубин сердца, и она действует на всех, кому я ее играю, что я и делаю весьма часто и с большой охотой! Когда только я буду сидеть за роялем, а ты стоять рядом со мной?! Ах, мы будем оба плакать, как дети, я знаю, это будет свыше моих сил. Держись бодро, мое сердце!
Твой дорогой, стройный образ стоит всегда рядом со мной, и скоро, скоро ты будешь моей. Но я хочу рассказать тебе о сегодняшней ночи. Я проснулся и не мог больше уснуть. И так как в этих случаях я все глубже и глубже ухожу мыслями в мир твоей души и твоих мечтаний, я вдруг произнес с внутренней силой: «Клара, я зову тебя», и тут я услыхал совсем отчетливо, словно рядом: «Роберт, я ведь с тобой». Но на меня напал своего рода ужас перед тем, что души могут общаться друг с другом через громадные пространства. Я не буду больше делать этого, звать тебя. Я был изрядно потрясен».
«Понедельник, под вечер.
…Мое первое воспоминание о тебе относится к лету 1828 года. Я разучивал ля минорный концерт, в то время, как ты малевала буквы, пытаясь писать, и часто взглядывала на меня. Я помню это, как сегодня.
…Как мало знания сердца показал в этом деле твой отец. Мы годами ежедневно проводили вместе многие часы, благодаря искусству и духовному сходству сердечно срослись, меж нами самая благоприятная разница в возрасте, благодаря глубочайшему сердечному влечению мы принадлежим друг другу, мы связаны тысячью поцелуев и воспоминаниями о многих счастливых часах, а теперь и словом, и кольцами, – и вот твой отец хочет нас разлучить. Нет, моя Клара, я теперь ничего больше не боюсь и хочу добиться тебя под защитой высочайшей руки, которая до этого часа соединяла нас… Терпение мое исчерпано. Столь большого филистера я хочу победить. И если в разговоре о тебе он не будет обращаться со мной с величайшим уважением и будет говорить о тебе как о счастье, которого я совершенно не заслуживаю, он узнает, каков я на самом деле. Ему незачем объяснять мне, какое ты сокровище – я знаю это и без него».
«Книга для невесты»:
«Эта книга предназначена для моей невесты, Клары Вик. В случае моей внезапной смерти прошу друзей, которые найдут книгу, передать ее ей.
Добродетельная жена – величайшая гордость мужчины.
Симонидес.
Вместе жить и умереть.Фортепьянная музыка Шумана, написанная им в эти годы, наряду с письмами и любовными признаниями, еще сильнее связала сердца молодых людей. Написанные в этот период Фантазия до мажор (опус 17), Третья большая соната (первоначальное название – «Концерт без оркестра») (опус 14), «Фантастические пьесы» и «Танцы давидсбюндлеров», – все это музыка, навеянная любовью.
28 сентября 1838
при прощанье с тобой.
У Клары есть истинная скромность и истинная гордость.
Никогда не забывай того, что пришлось пережить Кларе ради тебя.
Мы обручились 14 августа 1837 года в день святого Евсебия.
Тяжелые прощания:
В ноябре 1835 года, после первого поцелуя на лестнице в доме Вика, перед поездкой Клары в Цвиккау.
В январе 1836 года, там же, когда она уезжала в Дрезден.
В феврале 1837 года на почте в Дрездене. Клара в красной шляпке. Долгая разлука.
В октябре 1837 года в саду Рейхеля, когда Клара уезжала в Вену.
В июле 1838 года на шоссе, ведущем в Дрезден. Клара в скорой почтовой карете в белом дорожном платье.
В сентябре 1838 года в доме Генгена на Томасгассе, когда я уезжал в Вену.
С тех пор мы больше не виделись.
Сегодня, 16 июля 1839 года, я подал заявление в Апелляционный суд. Тяжелый день.
(На вложенном листке)
…Клара, Клара, только теперь будь верна самой себе и сумей управлять своим дочерним чувством. Позднее ты ведь можешь осуществить все, что ты только хочешь сделать ради него (Вика).
Если мы упустим 2 октября, все вновь разрушится дотла.
Только сейчас будь твердой и строгой. Он ничего не боится так, как судебного процесса. Если ему удастся расстроить его, ему удастся затем и все другое.
Клерхен, умоляю тебя, будь начеку».
В Фантазии впервые появляется мелодия до мажор, заимствованная Шуманом из цикла Бетховена «К далекой возлюбленной». И в этом произведении, и в написанном позже цикле песен «Любовь и жизнь женщины», и в музыке симфонии до мажор эта мелодия служит символом его тоски по любимой. Картины зачастую резко противоположных настроений, изображенных в этих пьесах, – все это эхо любовных переживаний, когда Шуман метался между надеждой и отчаянием. Самое потрясающее впечатление производит первая часть Фантазии до мажор: «Жалобная тоска по Кларе», а наибольшее счастье выражают «Танцы давидсбюндлеров», несущие на себе следы радостного предсвадебного настроения, которое владело Шуманом в 1837 году перед тем, как он вторично просил у Вика руки Клары.
Вик на этот раз проявил больше уступчивости; он не отверг совершенно повторную просьбу Шумана, но свое согласие поставил в зависимость от определенных условий: Шуман должен покинуть Лейпциг, переехать в Вену и попытаться создать устойчивую материальную базу для будущей семейной жизни.
Бессильному ожиданию был, таким образом, положен конец. Теперь речь шла о том, что Шуман должен был собственными силами завоевать свое счастье.
«Вена, 3 ноября 1837В ноябре Шуман более ясно видит, каковы возможности и условия для работы в Вене:
Итак, твердо остается Вена, и я приложу все усилия, чтобы тебя ожидало здесь радостное будущее. Мне только жаль моей превосходной газеты.Судя по всему, что я до сих пор слышал и видел собственными глазами, здесь (вследствие давления сверху) едва ли сможет появиться что-либо поэтическое, живое, искреннее. И все же я полон решимости, если и не к новому году, то к июлю 1839 года перенести газету сюда. Во всяком случае, я хочу попытаться. Но если мне так сильно подрежут крылья, что в результате в Лейпциге и Северной Германии меня сочтут трусливым, тусклым и переменившимся, тогда я просто не знаю, за что приняться».
«… Ни газета, ни я не останемся здесь, мы никоим образом сюда не подходим. Взвесив и рассмотрев обстоятельства со всех сторон, я вижу, что для меня здесь нет благоприятной почвы. Основное препятствие – цензура. Я надеюсь самое позднее в конце апреля вновь быть в Лейпциге и с новыми силами и большим опытом взяться за газету, которая заметно пострадала от моего отсутствия. Таким образом, все остается по-старому…»Действительно, журнал, по тону и эстетическим убеждениям выражающий симпатии парижской Июльской революции и целям, выдвинутым Гейне, не мог найти приюта в Вене – резиденции Меттерниха.
В этом городе Шуберт страдал от нужды, в этом городе представители литературы считали группу поэтов-«берлинцев» – «Молодую Германию» – скорее соперником, чем союзником, и не желали замечать существования Гейне. Шуману, воинствующему писателю и композитору, всю свою прежнюю жизнь посвятившему борьбе за расцвет немецкого искусства, знаменитое «венское настроение» показалось вялым, мышление венцев – поверхностным, их проблемы – второстепенными, смещенными с главных линий на побочные.
Почти ничего в Вене не приносило Шуману радости. Пожалуй, только Опера, да еще знакомство с Ленау, книгу стихов которого он прочел с лихорадочным интересом. На недели Шуман углубился в «Музыкальную эстетику» Шуберта, одолженную ему Фишхофом, и в Вене же он впервые прочитал «Биографию Моцарта», написанную Ниссеном. Быть может, под влиянием этой книги и постигших его в Вене неудач Шуман решил поехать вместе с Кларой на месяц в Зальцбург. Но и из этого плана, как и из внезапно возникшей мысли о поездке в Англию, ничего не вышло.
Но судьба вознаградила Шумана за все разочарования и крушения надежд, приведя его в дом Фердинанда Шуберта, брата композитора. Здесь он получил возможность просмотреть все оставшиеся после Шуберта бумаги и к великой своей радости открыл в них целый ряд неизвестных дотоле шедевров, в том числе и большую симфонию до-мажор. С восторгом пишет Шуман:
«При виде лежавшей здесь груды богатств меня охватил радостный трепет. С чего начать, на чем остановиться?… Шуберт преподносит нам творение в самой грациозной форме и, несмотря на это, сплетенное совершенно по-новому, нигде не отклоняющееся слишком далеко от центральной точки, постоянно возвращается к ней».Шуман немедленно вступил в переговоры об издании симфонии с фирмой Брейткопф и Гертель. Партитуру же послал в Лейпциг Мендельсону. 12 декабря 1839 годасимфония под управлением Мендельсона была исполнена в лейпцигском Гевандхаузе.
Сам же Шуман, не достигнув ничего и потеряв всякую надежду перенести журнал в Вену и самому переехать сюда, в апреле 1839 года был вынужден вернуться в Лейпциг.
Снова началась борьба. Клара еще в июне 1838 года обещала, что будет ждать его и каким-нибудь образом до 1840 года они смогут пожениться. Ей пришлось пережить ужасные месяцы, когда она разрывалась между чувством дочернего послушания и любовью к Шуману. Последняя была, несомненно, сильнее, но Клара все еще надеется, что отец в конце концов примирится с их любовью. Но Вик, видя поражение, которое Шуман потерпел в Вене, вновь заупрямился. Стремление не допустить этот брак становится его страстью, навязчивой идеей; теперь он не останавливается даже перед клеветой и не щадит не только Шумана, но и собственной дочери.
И пока Клара не решается вступить на путь открытого разрыва с отцом, Шуману тоже не остается ничего иного, как ждать и страдать.
8 июня 1839 года.Из письма Кларе:
«…Сегодня я вступил в двадцать девятый год; быть может, мной уже пройдена большая половина моей жизни. До глубокой старости я не доживу, я это знаю. Во мне бушевали великие страсти, да и тоска по тебе подточила меня. Но ты та, кто вновь принесет мне мир и исцеление. Не то, чтоб я был печален сегодня. Почему бы мне быть печальным. Ведь небо защитило меня от нужды и благословило духовными силами. Будь уверена в том, что я во всех отношениях веду себя достойно и, в соответствии с характером моей будущей жены, смогу уважать даже врага. Только доверься мне! О моя любимая Клара, когда, наконец, я смогу упасть в твои объятья. Тогда должно быть прощено и забыто все, что мы должны были вытерпеть и сколько должны были бороться друг ради друга, – даже твой отец. Я думаю, мы станем тогда моложе и сможем восполнить годы, что должны были провести на земле в одиночестве. Я так хорошо представляю себе наше маленькое хозяйство, и цветы под окном, и то счастье, которое ты мне будешь дарить своим искусством. Я хочу держать тебя высоко, как трофей, завоеванный в самой тяжелой борьбе, и вместе с тем ухаживать за тобой, как за чудесным цветком, что не каждый находит обыденным днем. Позволь мне только тихо покоиться на твоем сердце…»Чтобы устоять против оскорблений и нападок Вика, Шуман должен был собрать всю свою энергию и самообладание. В качестве последней попытки он обратился к декану Йенского университета с просьбой разрешить ему защищать там работу на получение звания доктора философии. В связи с этим обстоятельством 31 января 1840 годаон пишет Кеферштейну:
«…Теперь еще одна конфиденциальная просьба. Я не знаю, к кому бы еще мог обратиться, кто был бы более сведущ и благожелателен ко мне, чем Вы. Но, мой многоуважаемый друг, обещайте, что Вы никому третьему ничего не скажете об этом.Декану университета Рейнольду:
Быть может, вы знаете, что Клара -моя невеста, быть может, знаете и то, какова она …Отец ее пытается препятствовать нашему браку …Что поделать, он может оттянуть наш брак на еще некоторое время, но воспрепятствовать ему не может. Я часто раздумывал над значительным положением Клары как артистки и сравнительно скромным моим положением, и хотя я знаю Кларину простоту, знаю, что она любит во мне только музыканта и человека, я все же думаю, ее обрадовало бы, если бы я предпринял что-нибудь, чтобы занять в государственно-бюргерском понятии более высокое положение. Разрешите мне задать Вам вопрос: трудно ли в Йене получить звание доктора? Требуется ли сдавать экзамен и какой? К кому следует обратиться с этим? Не может ли помочь мне в достижении этой степени моя деятельность редактора общепризнанного журнала, выходящего уже в течение 7 лет, моя позиция как композитора, и та поддержка, которую я и здесь и там оказываю честным стремлениям? Сообщите мне Ваше откровенное мнение об этом и исполните мою просьбу: сохранить это в тайне ото всех».
«Ваше Высокоблагородие.Шуман получил просимый диплом. 24 февраля 1840 годапрофессор доктор Ханд и декан Йенского университета Рейнгольд скрепили своей подписью и официальной печатью документ, сообщающий что
Разрешите мне лично обратиться к Вам с просьбой, о которой с Вами уже говорил мой уважаемый друг, господин доктор Кеферштейн. Вероятно, господин доктор Кеферштейн был так добр, что вкратце рассказал Вам о моей жизни и круге моей деятельности. На прилагаемом листе я более точно изложил самые важные моменты.
Я уже высказал господину доктору Кеферштейну свое желание, что, поскольку я с детства глубоко привязан к музыке, то хотел бы удостоиться академической степени, в какой-то мере напоминающей и об этом искусстве. Слишком мало знакомый с существующими в Вашей высшей школе установлениями, я не знаю, в какой мере Вы можете осуществить это желание, я лишь представляю его на Ваше благосклонное рассмотрение. Из нескольких работ, посланных мною господину доктору Кеферштейну, Вы можете заключить о моих стремлениях, о том, в какой мере они отличны от других и об их честности… Я прежде всего преданно уважаю прошедшее, старину, но не в меньшей степени стремлюсь способствовать развитию талантов нашего времени, независимо от того, исходят ли они из старого (как частично Мендельсон) или создали нечто действительно оригинальное и новое, как Шопен. Как композитор я иду, быть может, путем, отличным от всех других. Трудно говорить об этих наиболее сокровенных проблемах моей души.
Будьте добры дружески отнестись к тому, что я Вам предлагаю, и поверить в мое будущее, залогом чему является мой уже довольно зрелый возраст, в котором всегда более явственно видно, что было ростком, а что лишь надеждой на него.
Вверяя себя Вашему милостивому благожелательству, остаюсь
преданный Вашему Высокоблагородию
Роберт Шуман».
«Роберту Шуману из Цвиккау, члену многочисленных музыкальных обществ, заслужившему широкую известность в области музыки как высокоодаренный художник и знающий критик, как благодаря своим тонким музыкальным произведениям, так и выработкой превосходных правил о сущности красоты и грации, в знак награды и уважения к его гению и учености, а также в подтверждение доказанных им способностей, этим официальным документом, снабженным печатью философского факультета, предоставляются честь, степень, права и привилегии доктора философии…»Шуман предчувствовал, что и это не окажет никакого впечатления на Вика, поэтому молодые люди решились на крайнюю меру и передали свою судьбу в руки правосудия. В июне 1839 года они подали следующее заявление:
«В Королевский высший апелляционный суд города Лейпциг.В ответ на это заявление в соответствии с законом было назначено судебное разбирательство. Кларе пришлось встретиться с отцом, поскольку она должна была вновь обратиться к нему с просьбой о согласии на брак с тем, чтоб он еще раз мог изложить свои аргументы против этого брака. Вторая встреча в декабре 1839 года явилась для Клары решающей. В ее дневнике мы находим следующую запись:
Прошение Роберта Шумана и Клары Вик о получении разрешения на вступление в брак.
Мы, нижеподписавшиеся, в течение уже нескольких лет питаем совместное и сердечное желание соединиться друг с другом в браке. Но осуществлению этого решения уже давно мешает препятствие, устранение которого столь же необходимо для достижения нашей цели, сколь болезненно для нас то, что мы вынуждены пытаться устранить его таким путем. Дело в том, что мой, нижеподписавшейся Клары Вик, отец, Фридрих Вик, торговец фортепьяно в Лейпциге, невзирая на наши многочисленные обращенные к нему дружеские просьбы, упрямо отказывается дать свое согласие. Мы не знаем истинных причин его отказа, поскольку мы, насколько нам известно, никогда, никоим образом не нарушали своих обязанностей по отношению к нему. Наше имущественное положение, как это покажет при необходимости более детальное ознакомление, обеспечено и ни в коем случае не дает оснований для возникновения беспокойства о том, сможем ли мы прилично существовать. Исходя из этого, а также некоторых других причин, мы должны были прийти к предположению, что в основе его отказа лежит личное отвращение ко мне, нижеподписавшемуся Роберту Шуману. С этим ничего нельзя поделать, это личное дело Вика, но мы не намерены из-за этого отказаться от нашего твердого и признаваемого нами правильным и хорошим решения. Поэтому мы обращаемся к Королевскому высшему апелляционному суду с покорнейшей просьбой принудить указанного господина Фридриха Вика дать свое отеческое согласие на заключение нами брачного союза или, по своему усмотрению, соблаговолить вместо него дать нам свое всемилостивейшее соизволение.
Лишь убеждение в неотвратимой необходимости этого шага смогло примирить нас с подачей этой просьбы, но вместе с тем мы воодушевлены самой убедительной надеждой, что время и здесь, как в столь многих других случаях, сделает свое и постепенно затянет этот болезненный разрыв.
Роберт Шуман,
Клара Вик».
« …Этот день разлучил нас навсегда, во всяком случае, разорвал нежную связь между отцом и дочерью, но мое сердце тоже словно разорвалось!…»Суд вынес положительное решение, и в сентябре 1840 года дал свое разрешение на брак.
Сразу же мир для влюбленных озарился радостным светом. Наконец-то они смогут соединиться! Они обвенчались 12 сентября 1840года накануне дня рождения Клары, которой исполнялся 21 год, в церкви в Шёнефельде.
В этот день Шуман начал новый дневник. На первой странице этого «Дневника брака», как он его назвал, написаны следующие строки:
«…Книжечка, которую я сегодня открываю …имеет глубоко интимное значение. Она должна стать дневником всего того, что нас затрагивает в нашей семейной и супружеской жизни. В ней должны быть записаны наши желания, наши надежды. Она должна стать книжечкой просьб, обращенных друг к другу, когда слова недостаточны. И посредником, и примирителем при недоразумениях меж нами. Короче, она должна стать нам добрым, верным другом, которому мы все доверяем, которому открыты наши сердца.Период сомнений и жестоких испытаний закончился. В браке Шуман начал жизнь, новую во всех отношениях. Для него наступило, наконец, время длительного душевного счастья. И композитор отблагодарил судьбу за свое глубокое счастье, за все что ему подарила любовь, богатым творчеством в последующие годы.
… Частью нашего дневника должна быть критика нашей художественной деятельности. Так, например, в него следует точно записывать, что ты преимущественно изучаешь, что сочиняешь, что новое ты узнаешь и что ты об этом думаешь. То же относится и ко мне. Другую главную часть его составят характерные описания, к примеру, значительных деятелей искусств, с которыми мы близко познакомились. Ни в коем случае не следует исключать анекдоты, юмористические происшествия. Это должна быть верная история всех радостей и страданий супружеской жизни, которая доставит нам радость и в пожилые годы…»
Песни, симфонии, камерная музыка
(1840 – 1844)
1840 годбыл годом песен: за один этот год Шуман создал 138 песен. Период «бури и натиска» в его жизни внезапно кончился. Счастье заставляет его обращать все больше внимания на внутренний мир, он ощущает себя, словно в волшебном саду, и единственное чувство, которое он теперь знает, это чувство удовлетворенной любви. Осуществленные мечты находят выражение в песнях.
В одном из писем в феврале 1840 годаШуман пишет:
«Человек никогда не творит столь свежо, как когда берется за новый для него жанр», – говорит Шуман, и это утверждение относится в первую очередь к нему самому. Наконец-то он – и в буквальном смысле слова – встал из-за рояля. Песни он сочинял, большей частью, расхаживая взад и вперед, он считал, что песни гораздо более непосредственная и мелодическая музыка, так как в ней не принимают участия пальцы. Сочиняя, он всегда находился во власти красоты стихов. Никогда не сознавал он так ясно счастья творчества.
Одновременно в душе Шумана уже прорастают зерна творений следующего года: приближается год симфоний. Уже в течение нескольких лет фортепьянная музыка не удовлетворяет его. Охотнее всего он использовал бы рояль как оркестр. Рояль был ему узок, он не давал достаточно возможностей для выражения живущих в его мозгу звучаний. Тому, что Шуман вступил в новую для него область, в область симфоний, способствовали и внешние обстоятельства. С тех пор как Мендельсон взял на себя руководство Гевандхаузом, симфонические концерты в Лейпциге устраивались все чаще. И поскольку каждый серьезный композитор должен был показать свои силы и в этом жанре, Мендельсон выступал перед публикой с исполнением и своих симфоний. Не остался исключением и Шуман. Первое его симфоническое произведение, симфония си бемоль мажор была еще связана с голосом песен: ее вдохновляло то же счастливое, влюбленное весеннее настроение, что и песенные циклы.
Из письма Шумана Венцелю:
В одном из писем в феврале 1840 годаШуман пишет:
«Я сочиняю сейчас только вещи для пения – большие и маленькие, а также мужские квартеты, которые хотел бы подарить моему многоуважаемому другу, как раз читающему эти строки, если он дружески обещает больше не удерживать меня от сочинительства. Разрешите? Я едва ли смогу объяснить Вам, что за удовольствие писать для голоса в сопровождении инструмента и как все волнуется и бушует во мне, когда я увлечен работой. Мне открылись при этом совсем новые вещи, и я подумываю и об опере, что, конечно, возможно, только если я когда-либо полностью откажусь от редакторства».Фортепьянные произведения прошедших лет были вдохновлены Кларой Вик, музой песен стала Клара Шуман. Песни были свадебным подарком композитора и звучащим вновь и вновь любовным признанием.
«Человек никогда не творит столь свежо, как когда берется за новый для него жанр», – говорит Шуман, и это утверждение относится в первую очередь к нему самому. Наконец-то он – и в буквальном смысле слова – встал из-за рояля. Песни он сочинял, большей частью, расхаживая взад и вперед, он считал, что песни гораздо более непосредственная и мелодическая музыка, так как в ней не принимают участия пальцы. Сочиняя, он всегда находился во власти красоты стихов. Никогда не сознавал он так ясно счастья творчества.
«Сочиняя, я плакал и смеялся от радости… я не могу иначе, я хотел бы, как соловей, забыться в пении до смерти».В этих песнях Шуман жил лишь для своей жены, для любви и счастья. Новый жанр захватил его, и он сам не заметил, как вышел из мира только фортепьянной музыки, как в его жизни наступил поворотный момент: его творческий гений стал искать для себя новых областей.
Одновременно в душе Шумана уже прорастают зерна творений следующего года: приближается год симфоний. Уже в течение нескольких лет фортепьянная музыка не удовлетворяет его. Охотнее всего он использовал бы рояль как оркестр. Рояль был ему узок, он не давал достаточно возможностей для выражения живущих в его мозгу звучаний. Тому, что Шуман вступил в новую для него область, в область симфоний, способствовали и внешние обстоятельства. С тех пор как Мендельсон взял на себя руководство Гевандхаузом, симфонические концерты в Лейпциге устраивались все чаще. И поскольку каждый серьезный композитор должен был показать свои силы и в этом жанре, Мендельсон выступал перед публикой с исполнением и своих симфоний. Не остался исключением и Шуман. Первое его симфоническое произведение, симфония си бемоль мажор была еще связана с голосом песен: ее вдохновляло то же счастливое, влюбленное весеннее настроение, что и песенные циклы.
Из письма Шумана Венцелю:
«…На днях я закончил одну работу (по крайней мере, в основном), в ходе которой я был совершенно счастлив, но которая зато совсем меня истощила. Подумайте только – целая симфония и притом «Весенняя». Я сам едва могу поверить, что она готова…»Из письма Шпору:
«Я написал симфонию в конце зимы 1841 года, причем, если можно так сказать, в том состоянии весеннего порыва, который охватывает человека каждый год по-новому, вплоть до глубокой старости…»В этом же году Шуман написал симфониетту (увертюра, скерцо, финал, в ми мажоре), первую редакцию симфонии ре минор (в будущем № 4, опус 120) и Фантазию для фортепьяно с оркестром, составившую позднее первую часть будущего фортепьянного концерта ля минор.