– Вы абсолютно правы, – сказала Зуи. – Я сяду. Тем более по дороге идет кто-то в форме. Возможно, это офицеры, приятели моего отца.
Зуи присела и открыла свой зонтик от солнца, и в этот момент на дорогу вышли два джентльмена. Это были лейтенанты N-ского полка, расквартированного в Дувре. Мы были знакомы. Я познакомился с ними на одном балу, на котором побывал не так давно.
– Эй, Сминтон, что это вы там?... Ба, да с вами некая особа! Черт возьми!.. Завтрак на траве под голубым куполом небес? Удачи, мой мальчик! Эх, вот бы мне пару простыней да невинную местную девочку... – И они скрылись за поворотом, напевая какую-то двусмысленную песенку, услышанную в лагере перед отправкой в Севастополь несколько лет назад.
Я повернулся к Зуи.
– Хорошо, что вы успели спрятаться, моя дорогая, – сказал я, садясь рядом с нею.
– И в самом деле, – сказала она, пытаясь спрятать под короткой юбочкой красивые коленки, обтянутые элегантными алыми чулочками, которые в этом наряде выглядели весьма и весьма соблазнительно.
Я знаю, с моей стороны это было бестактно и не по-джентльменски, но я не смог удержаться и заметил, что ее ноги в этих чулках приобретают поистине изысканные очертания. Затем я спросил, не думает ли она, что и цвет тоже играет здесь определенную роль.
– Мистер Сминтон, я думаю, нам надо уйти отсюда, – таков был ее ответ.
– Но, моя дорогая Зуи, мне казалось, вы пригласили меня сюда с целью преподать урок нравственности.
– Увы, – сказала она, вздохнув. – Я не могу наябедничать на мою бедную маму. Она такая безыскусная, такая...
– А я такой коварный, хотите вы сказать? Признаться, моя дорогая юная леди, я совершил большую ошибку, заведя роман с женой генерала. Теперь я это ясно вижу.
– И я надеюсь, – сказала она, делая элегантный поклон, – вы раскаиваетесь в совершенном?
– Да, – сказал я. – Раскаиваюсь. Хотите, я вам объясню, какую ошибку я совершил?
– Если это не займет слишком много времени.
– Моя ошибка состояла в том, что я начал ухаживать за женой, а нужно было – за дочерью.
– Мистер Сминтон, как вы можете говорить такое?!
– Зуи, поверьте, как только я увидел ваше прекрасное лицо, ваши глаза зажгли в моей груди огонь, и теперь, когда волею провидения мы оказались наедине и нас видит только это яркое солнце, я должен...
И здесь, прямо в траве, между нами завязалась отчаянная борьба, хотя длилась она очень недолго.
Зуи грозилась закричать, но я быстренько объяснил ей, что если она обвинит меня в насилии, то я смогу привлечь в качестве свидетелей тех двух молодых офицеров, и они подтвердят, что со мною была дама, которая пряталась в траве и явно только и ждала, когда они уйдут, а кроме того... Но все мои уговоры были бесполезны. Наконец, почти уже впав в отчаяние, с членом, торчавшим, как у осла, я раздвинул ее ноги и был готов овладеть ею силой, если бы она не прошептала мне в ухо:
– Пожалуйста, наденьте презерватив. Я очень боюсь забеременеть.
С тех пор я никогда не выхожу из дома без презерватива, хотя ненавижу их, особенно если знаю, что лоно еще девственно и там до меня никто не бывал. Однако тот факт, что подобная просьба была высказана девушкой, которую я считал девственницей, удивил меня. К счастью, я был оснащен и для такого весьма неожиданного случая. Я достал из жилетного кармана презерватив и, надевая его, спросил:
– Значит, вы уже знали мужчину раньше?
– Да, – сказала она, – одного молодого капитана, который служил в полку моего отца в Аллабаде. Мне тогда было семнадцать лет. Он всегда пользовался презервативами, потому что боялся последствий.
К этому времени я уже натянул презерватив на свой член, и Зуи выказала полную готовность к моим действиям.
– Позвольте-ка мне взглянуть, милочка, – сказал я.
Она со смехом легла на спину и обнажила густые заросли волос, блестяще-черных, как вороново крыло, под которыми виднелась самая аппетитная маленькая вагина, какую только можно было пожелать.
Читатель, неужели ты станешь порицать меня, если узнаешь, что, насладившись этим зрелищем, я тайком стащил презерватив со своего бойца и позволил ему нагим приблизиться к волосяным зарослям? Нужно быть полностью мертвым, чтобы оставить на себе эту резинку. Обнаженная плоть в тысячу раз лучше, чем эта отвратительная гуттаперча! Хотя Зуи и не знала, что я сделал, она вполне оценила мой первый подход, да и я тоже был удивлен ее ответными действиями. Возможно, что все объяснялось пружинящими свойствами мягкой зеленой травы, на которой мы лежали, но при всем моем опыте я не могу вспомнить ни одну женщину, даже впервые предающуюся любовным утехам, которая демонстрировала бы такую силу влагалищных мускулов.
«Индийцы и англичане – идеальная пара для совокупления», – подумал я. Но, не успел я додумать эту мысль, как очередное мощное движение привело мое наслаждение к кульминации.
Зуи все это время работала попкой без остановки, и когда я кончил, она, казалось, тоже унеслась на крыльях наслаждения, ибо, нежно целуя меня в шею, она в этот момент так сильно прикусила ее зубами, что у меня выступила кровь. Хотя я тоже купался в волнах наслаждения, но это было уж слишком, и я вскрикнул от боли.
Когда я поднялся, оставив Зуи лежать обессиленную на земле, я к своему ужасу вдруг услышал чьи-то шаги у себя за спиной. И, не успел я застегнуть пуговицы, как передо мною оказалась Ева...
Не знаю, как это объяснить, но хотя май в том году, если верить метеорологическим наблюдениям, был не особенно теплым, в этот памятный день мне, однако, показалось, что, несмотря на легкий бриз, температура воздуха была никак не ниже 212° по Фаренгейту – настоящая тропическая жара. А поскольку жара мне не по нутру, то я вернулся в город. После этого я несколько раз встречал Зуи в обществе, а вот бедняжка Ева, вкусив запретного плода и убедившись, что он значительно вкуснее, чем засохшие яблоки из сада ее мужа, пошла по плохой дорожке, и в конце концов муж однажды застал ее с любовником; к счастью для обоих, револьвера при нем в тот момент не оказалось.
23. Неприятная ошибка
24. Размышления о «добром старом времени», счастливые встречи и заключение
Зуи присела и открыла свой зонтик от солнца, и в этот момент на дорогу вышли два джентльмена. Это были лейтенанты N-ского полка, расквартированного в Дувре. Мы были знакомы. Я познакомился с ними на одном балу, на котором побывал не так давно.
– Эй, Сминтон, что это вы там?... Ба, да с вами некая особа! Черт возьми!.. Завтрак на траве под голубым куполом небес? Удачи, мой мальчик! Эх, вот бы мне пару простыней да невинную местную девочку... – И они скрылись за поворотом, напевая какую-то двусмысленную песенку, услышанную в лагере перед отправкой в Севастополь несколько лет назад.
Я повернулся к Зуи.
– Хорошо, что вы успели спрятаться, моя дорогая, – сказал я, садясь рядом с нею.
– И в самом деле, – сказала она, пытаясь спрятать под короткой юбочкой красивые коленки, обтянутые элегантными алыми чулочками, которые в этом наряде выглядели весьма и весьма соблазнительно.
Я знаю, с моей стороны это было бестактно и не по-джентльменски, но я не смог удержаться и заметил, что ее ноги в этих чулках приобретают поистине изысканные очертания. Затем я спросил, не думает ли она, что и цвет тоже играет здесь определенную роль.
– Мистер Сминтон, я думаю, нам надо уйти отсюда, – таков был ее ответ.
– Но, моя дорогая Зуи, мне казалось, вы пригласили меня сюда с целью преподать урок нравственности.
– Увы, – сказала она, вздохнув. – Я не могу наябедничать на мою бедную маму. Она такая безыскусная, такая...
– А я такой коварный, хотите вы сказать? Признаться, моя дорогая юная леди, я совершил большую ошибку, заведя роман с женой генерала. Теперь я это ясно вижу.
– И я надеюсь, – сказала она, делая элегантный поклон, – вы раскаиваетесь в совершенном?
– Да, – сказал я. – Раскаиваюсь. Хотите, я вам объясню, какую ошибку я совершил?
– Если это не займет слишком много времени.
– Моя ошибка состояла в том, что я начал ухаживать за женой, а нужно было – за дочерью.
– Мистер Сминтон, как вы можете говорить такое?!
– Зуи, поверьте, как только я увидел ваше прекрасное лицо, ваши глаза зажгли в моей груди огонь, и теперь, когда волею провидения мы оказались наедине и нас видит только это яркое солнце, я должен...
И здесь, прямо в траве, между нами завязалась отчаянная борьба, хотя длилась она очень недолго.
Зуи грозилась закричать, но я быстренько объяснил ей, что если она обвинит меня в насилии, то я смогу привлечь в качестве свидетелей тех двух молодых офицеров, и они подтвердят, что со мною была дама, которая пряталась в траве и явно только и ждала, когда они уйдут, а кроме того... Но все мои уговоры были бесполезны. Наконец, почти уже впав в отчаяние, с членом, торчавшим, как у осла, я раздвинул ее ноги и был готов овладеть ею силой, если бы она не прошептала мне в ухо:
– Пожалуйста, наденьте презерватив. Я очень боюсь забеременеть.
С тех пор я никогда не выхожу из дома без презерватива, хотя ненавижу их, особенно если знаю, что лоно еще девственно и там до меня никто не бывал. Однако тот факт, что подобная просьба была высказана девушкой, которую я считал девственницей, удивил меня. К счастью, я был оснащен и для такого весьма неожиданного случая. Я достал из жилетного кармана презерватив и, надевая его, спросил:
– Значит, вы уже знали мужчину раньше?
– Да, – сказала она, – одного молодого капитана, который служил в полку моего отца в Аллабаде. Мне тогда было семнадцать лет. Он всегда пользовался презервативами, потому что боялся последствий.
К этому времени я уже натянул презерватив на свой член, и Зуи выказала полную готовность к моим действиям.
– Позвольте-ка мне взглянуть, милочка, – сказал я.
Она со смехом легла на спину и обнажила густые заросли волос, блестяще-черных, как вороново крыло, под которыми виднелась самая аппетитная маленькая вагина, какую только можно было пожелать.
Читатель, неужели ты станешь порицать меня, если узнаешь, что, насладившись этим зрелищем, я тайком стащил презерватив со своего бойца и позволил ему нагим приблизиться к волосяным зарослям? Нужно быть полностью мертвым, чтобы оставить на себе эту резинку. Обнаженная плоть в тысячу раз лучше, чем эта отвратительная гуттаперча! Хотя Зуи и не знала, что я сделал, она вполне оценила мой первый подход, да и я тоже был удивлен ее ответными действиями. Возможно, что все объяснялось пружинящими свойствами мягкой зеленой травы, на которой мы лежали, но при всем моем опыте я не могу вспомнить ни одну женщину, даже впервые предающуюся любовным утехам, которая демонстрировала бы такую силу влагалищных мускулов.
«Индийцы и англичане – идеальная пара для совокупления», – подумал я. Но, не успел я додумать эту мысль, как очередное мощное движение привело мое наслаждение к кульминации.
Зуи все это время работала попкой без остановки, и когда я кончил, она, казалось, тоже унеслась на крыльях наслаждения, ибо, нежно целуя меня в шею, она в этот момент так сильно прикусила ее зубами, что у меня выступила кровь. Хотя я тоже купался в волнах наслаждения, но это было уж слишком, и я вскрикнул от боли.
Когда я поднялся, оставив Зуи лежать обессиленную на земле, я к своему ужасу вдруг услышал чьи-то шаги у себя за спиной. И, не успел я застегнуть пуговицы, как передо мною оказалась Ева...
Не знаю, как это объяснить, но хотя май в том году, если верить метеорологическим наблюдениям, был не особенно теплым, в этот памятный день мне, однако, показалось, что, несмотря на легкий бриз, температура воздуха была никак не ниже 212° по Фаренгейту – настоящая тропическая жара. А поскольку жара мне не по нутру, то я вернулся в город. После этого я несколько раз встречал Зуи в обществе, а вот бедняжка Ева, вкусив запретного плода и убедившись, что он значительно вкуснее, чем засохшие яблоки из сада ее мужа, пошла по плохой дорожке, и в конце концов муж однажды застал ее с любовником; к счастью для обоих, револьвера при нем в тот момент не оказалось.
23. Неприятная ошибка
Мне не всегда везло в любовных приключениях. Правда, мне удалось избежать печальной участи тех несчастных неудачников, инструменты которых подверглись воздействию едкой щелочи или безжалостного холодного оружия. Тем не менее в ряде случаев мне фатально не везло, а поскольку голос придирчивого издателя предупреждает меня, что в моем распоряжении осталось не так много времени и бумаги, эту главу я посвящу рассказу о самом неприятном происшествии из тех, в какие попадают почти все люди, ведущие не очень разборчивый образ жизни.
Вскоре после моего возвращения из Фолкстоуна в Лондон вместе с мужем приехала моя единственная сестра Софи. Хотя муж ее был малый довольно грубоватый, из того сорта людей, какие мне очень не нравятся, я постарался все же быть по возможности снисходительным и снял для них на все время пребывания в Лондоне дом неподалеку от Риджент-Парк.
Я познакомил их со многими своими приятелями, в том числе и с Фрэнком Воганом, молодым архитектором, которому предрекали хорошее будущее, ибо сестра приехала не одна, а со своей подружкой, мисс Полли Уайт, жившей по соседству с нашим родительским домом. Ее родители очень хотели, чтобы девушка съездила посмотреть Лондон, и отдали ее под присмотр моей сестры, обещавшей не подпускать к ней столичных светских львов.
Полли была единственной дочерью, и зная, что у ее стариков много денег, да и приличный особняк в придачу, я счел, что было бы неплохо познакомить ее с Фрэнком. Я поведал ему все, что считал нужным по этому делу, и посоветовал не упускать благоприятного случая.
– Старики богаты, – сказал я ему, – и если только они начнут возражать, ссылаясь на финансовые трудности, оттрахай ее не медля: это их вразумит.
– Неужели она совершенно невинна? – спросил Фрэнк. – По правде говоря, я давно не встречал настоящей девственницы – после того, как десять лет назад мне как-то попалась невинная девчушка лет шестнадцати. Ты случаем здесь уже не поработал?
– Могу поклясться, что нет, – ответил я, посмеиваясь про себя над этим невольным упреком. – Послушай моего совета, Фрэнк, и покори ее. Когда ее старики переселятся в мир иной, она будет стоить не меньше сорока тысяч.
– Я последую твоему совету, – сказал Фрэнк; и действительно, его безукоризненная манишка, и острословие, и то внимание, которое он уделял Полли, – короче, все в скором времени убедило меня в том, что он исправно ему следует.
Но как-то вечером я призадумался, ибо мне показалось, что Фрэнк с несколько излишним усердием, чем следовало бы, ухаживает за моей сестрой, учитывая, что все это происходит в присутствии Крошки, как мы называли между собой Полли. Мне это было совершенно непонятно, и я решил понаблюдать, как будут развиваться события.
Должен сказать, что в этой истории была еще одна интрига. Я уже не раз замечал, что отношение Полли ко мне было, если можно так сказать, чересчур уж теплым, и, сидя рядом с ней в театре или в карете по возвращении домой, я то и дело ощущал теплое прикосновение ее коленки и с благодарностью возвращал его... Однако вернемся к моей истории.
Фрэнк предложил съездить к мадам Тюссо, а поскольку Полли никогда там не была, в то время как моя сестра знала все фигуры по памяти, Фрэнк сказал, что поедет туда один вместе с Крошкой. «Если только и вы не пожелаете поехать с нами», – добавил он.
– Нет, – ответил я. – И потом, я не хочу оставлять сестренку одну, поскольку ее распрекрасный муженек весь день отсутствовал и вернется, я полагаю, в полночь пьяный в стельку. Нет-нет, поезжайте-ка вдвоем и насладитесь компанией друг друга.
С этим они и уехали. Однако, проходя мимо меня, Полли окинула меня многозначительным взглядом, смысл которого я тогда не понял, и попросила застегнуть перчатку на ее руке. Пока я застегивал перчатку, она передала мне записку, и когда она ушла, я прочел следующее: «Будьте около девяти часов в кабинете».
«Что нужно этой маленькой кокетке?» – было первое, о чем я подумал. Уж не намеревается ли она столь откровенным образом затеять со мной интрижку? Вряд ли. Ведь она воспитана в благонравии и скромности. Что же тогда, черт возьми, все это значит? Так или иначе я решил прийти в назначенное время.
Часов в восемь (поскольку я и в самом деле был заинтригован), извинившись перед сестрой и сказав, что мне нужно уйти на некоторое время, я хлопнул входной дверью, а сам тихонько пробрался наверх в кабинет. Там было темно, но зная, где находится диван (в дальнем углу комнаты), я добрался до него и... должен признаться, что уединение, темнота и хороший обед погасили мое любопытство, заставив забыть о Полли, о ее записке, обо всем на свете, и через пять минут я уже спал.
Разбудила меня чья-то рука, от которой исходил тонкий запах дорогих духов. Я тут же по прикосновению признал, что это была женщина, и в это время тихий голос прошептал мне прямо в ухо:
– Значит, вы здесь? Я не слышала, как вы пришли.
Черт побери, подумал я, здесь и в самом деле какая-то тайна. Ведь это не Полли – для Полли она слишком высока. И тут я все понял. Это была наша чопорная домохозяйка. Она сохранила за собой одну из комнат в доме и была без ума от моего зятя. Полли пронюхала об этом и рассказала мне, а посему, поняв суть дела, я, не говоря ни слова и не прибегая к насилию, уложил хозяйку на диван и через несколько секунд приступил к работе.
Припечатывая ее, я подумал, что для дамочки ее возраста она проявляет слишком много страсти. Судя по внешности, насколько это позволяла темнота, я давал ей не меньше сорока пяти, однако в страсти ей отказать было нельзя, и эта страсть только распаляла меня. Наконец, долгую череду сильных мощных толчков завершила окончательная кульминация. И в этот момент...
Не могу описать ужас, охвативший меня, когда я нащупал на шее лежавшей подо мною женщины крест и понял, что охаживаю собственную сестру. К несчастью, мы подошли к тому моменту, когда ни один мужчина и ни одна женщина не в силах остановиться. Но хуже всего в этой злополучной ситуации было то, что я издал крик смятения и она узнала мой голос. Положение было просто ужасным.
– Боже мой! – сказал я. – Софи, как это могло случиться?
И тогда, рыдая, она рассказала мне, что муж уже более двух лет не подходит к ней, потому что у него устойчивое половое расстройство, и что Воган договорился с ней о встрече с намерением передать Полли на попечение друга, который должен был показать ей музей мадам Тюссо.
– Но, – добавила она, – как случилось, что здесь оказался ты?
Я не решился сказать ей, как это получилось, поскольку теперь мне было очевидно, что Полли стало известно о предстоящем свидании, но рассказать об этом моей сестре было равносильно тому, что убить ее. Бедняжка, она была более чем наказана за свою слабость, а Полли, прослышавшая о предполагаемой встрече, была вполне отмщена.
Вскоре после моего возвращения из Фолкстоуна в Лондон вместе с мужем приехала моя единственная сестра Софи. Хотя муж ее был малый довольно грубоватый, из того сорта людей, какие мне очень не нравятся, я постарался все же быть по возможности снисходительным и снял для них на все время пребывания в Лондоне дом неподалеку от Риджент-Парк.
Я познакомил их со многими своими приятелями, в том числе и с Фрэнком Воганом, молодым архитектором, которому предрекали хорошее будущее, ибо сестра приехала не одна, а со своей подружкой, мисс Полли Уайт, жившей по соседству с нашим родительским домом. Ее родители очень хотели, чтобы девушка съездила посмотреть Лондон, и отдали ее под присмотр моей сестры, обещавшей не подпускать к ней столичных светских львов.
Полли была единственной дочерью, и зная, что у ее стариков много денег, да и приличный особняк в придачу, я счел, что было бы неплохо познакомить ее с Фрэнком. Я поведал ему все, что считал нужным по этому делу, и посоветовал не упускать благоприятного случая.
– Старики богаты, – сказал я ему, – и если только они начнут возражать, ссылаясь на финансовые трудности, оттрахай ее не медля: это их вразумит.
– Неужели она совершенно невинна? – спросил Фрэнк. – По правде говоря, я давно не встречал настоящей девственницы – после того, как десять лет назад мне как-то попалась невинная девчушка лет шестнадцати. Ты случаем здесь уже не поработал?
– Могу поклясться, что нет, – ответил я, посмеиваясь про себя над этим невольным упреком. – Послушай моего совета, Фрэнк, и покори ее. Когда ее старики переселятся в мир иной, она будет стоить не меньше сорока тысяч.
– Я последую твоему совету, – сказал Фрэнк; и действительно, его безукоризненная манишка, и острословие, и то внимание, которое он уделял Полли, – короче, все в скором времени убедило меня в том, что он исправно ему следует.
Но как-то вечером я призадумался, ибо мне показалось, что Фрэнк с несколько излишним усердием, чем следовало бы, ухаживает за моей сестрой, учитывая, что все это происходит в присутствии Крошки, как мы называли между собой Полли. Мне это было совершенно непонятно, и я решил понаблюдать, как будут развиваться события.
Должен сказать, что в этой истории была еще одна интрига. Я уже не раз замечал, что отношение Полли ко мне было, если можно так сказать, чересчур уж теплым, и, сидя рядом с ней в театре или в карете по возвращении домой, я то и дело ощущал теплое прикосновение ее коленки и с благодарностью возвращал его... Однако вернемся к моей истории.
Фрэнк предложил съездить к мадам Тюссо, а поскольку Полли никогда там не была, в то время как моя сестра знала все фигуры по памяти, Фрэнк сказал, что поедет туда один вместе с Крошкой. «Если только и вы не пожелаете поехать с нами», – добавил он.
– Нет, – ответил я. – И потом, я не хочу оставлять сестренку одну, поскольку ее распрекрасный муженек весь день отсутствовал и вернется, я полагаю, в полночь пьяный в стельку. Нет-нет, поезжайте-ка вдвоем и насладитесь компанией друг друга.
С этим они и уехали. Однако, проходя мимо меня, Полли окинула меня многозначительным взглядом, смысл которого я тогда не понял, и попросила застегнуть перчатку на ее руке. Пока я застегивал перчатку, она передала мне записку, и когда она ушла, я прочел следующее: «Будьте около девяти часов в кабинете».
«Что нужно этой маленькой кокетке?» – было первое, о чем я подумал. Уж не намеревается ли она столь откровенным образом затеять со мной интрижку? Вряд ли. Ведь она воспитана в благонравии и скромности. Что же тогда, черт возьми, все это значит? Так или иначе я решил прийти в назначенное время.
Часов в восемь (поскольку я и в самом деле был заинтригован), извинившись перед сестрой и сказав, что мне нужно уйти на некоторое время, я хлопнул входной дверью, а сам тихонько пробрался наверх в кабинет. Там было темно, но зная, где находится диван (в дальнем углу комнаты), я добрался до него и... должен признаться, что уединение, темнота и хороший обед погасили мое любопытство, заставив забыть о Полли, о ее записке, обо всем на свете, и через пять минут я уже спал.
Разбудила меня чья-то рука, от которой исходил тонкий запах дорогих духов. Я тут же по прикосновению признал, что это была женщина, и в это время тихий голос прошептал мне прямо в ухо:
– Значит, вы здесь? Я не слышала, как вы пришли.
Черт побери, подумал я, здесь и в самом деле какая-то тайна. Ведь это не Полли – для Полли она слишком высока. И тут я все понял. Это была наша чопорная домохозяйка. Она сохранила за собой одну из комнат в доме и была без ума от моего зятя. Полли пронюхала об этом и рассказала мне, а посему, поняв суть дела, я, не говоря ни слова и не прибегая к насилию, уложил хозяйку на диван и через несколько секунд приступил к работе.
Припечатывая ее, я подумал, что для дамочки ее возраста она проявляет слишком много страсти. Судя по внешности, насколько это позволяла темнота, я давал ей не меньше сорока пяти, однако в страсти ей отказать было нельзя, и эта страсть только распаляла меня. Наконец, долгую череду сильных мощных толчков завершила окончательная кульминация. И в этот момент...
Не могу описать ужас, охвативший меня, когда я нащупал на шее лежавшей подо мною женщины крест и понял, что охаживаю собственную сестру. К несчастью, мы подошли к тому моменту, когда ни один мужчина и ни одна женщина не в силах остановиться. Но хуже всего в этой злополучной ситуации было то, что я издал крик смятения и она узнала мой голос. Положение было просто ужасным.
– Боже мой! – сказал я. – Софи, как это могло случиться?
И тогда, рыдая, она рассказала мне, что муж уже более двух лет не подходит к ней, потому что у него устойчивое половое расстройство, и что Воган договорился с ней о встрече с намерением передать Полли на попечение друга, который должен был показать ей музей мадам Тюссо.
– Но, – добавила она, – как случилось, что здесь оказался ты?
Я не решился сказать ей, как это получилось, поскольку теперь мне было очевидно, что Полли стало известно о предстоящем свидании, но рассказать об этом моей сестре было равносильно тому, что убить ее. Бедняжка, она была более чем наказана за свою слабость, а Полли, прослышавшая о предполагаемой встрече, была вполне отмщена.
24. Размышления о «добром старом времени», счастливые встречи и заключение
Прошло пятнадцать лет с той поры, на которую приходится большая часть описанных похождений. Теперь мой лучший друг, увы, уже совсем не тот, каким он был прежде, и я быстро приближаюсь к тому времени, когда все мне покажется суетой сует и тщеславием духа; ибо, хотя внешне я и сохраняю все прежние свойства и качества, однако внутреннее духовное изящество, столь необходимое для покорения женского пола, почти дремлет в моей растратившейся душе и редко дает о себе знать.
Я помню, что много лет назад относился к искусству или науке бичевания, которое проповедовал монсеньор Питер, с чувством некоего презрения; теперь же я ярый приверженец этой науки. Причиной обращения моего в «новую веру» послужила одна из самых незабываемых встреч в моей жизни. Недавно, прогуливаясь по Риджент-стрит и думая о временах, когда я мог за день осчастливить трех-четырех хорошеньких девочек...
– Герти, ты его тоже знаешь? – до боли знакомый голос внезапно заставил меня повернуться, и я оказался лицом к лицу с той, что произнесла эти слова. Это была не кто иная, как миссис Ливсон.
Она выглядела почти такой же привлекательной, как и тогда, но, непонятно каким образом, компанию ей составляла прежняя моя пассия – Герти. Встреча со старыми друзьями, точнее – любовницами, была для меня неожиданным и приятным сюрпризом, и те немногие слова, которыми мы тут же обменялись, объяснили мне все и ввели в курс дела.
Мистер Ливсон уже несколько лет как умер, оставив жену единственным полноправным опекуном их сына. («Вашего сына, – уверила она меня шепотом, в котором звучала любовь. – Ему сейчас восемнадцать... Я никогда не забуду ту ночь, когда вы мне его сделали».)
Миссис Ливсон убедила Герти оставить портновскую мастерскую и поселиться у нее в качестве компаньонки и домоправительницы. Прежние лесбийские вкусы Герти привели ее к связи с чувственной миссис Ливсон, которая догадалась о наклонностях Герти по восторженному тону ее замечаний о парижских женщинах, совершенно не интересующихся вниманием мужчин и предпочитающих в качестве любовников представительниц собственного пола.
– Мой сын сейчас за границей с воспитателем. Не хотите ли зайти к нам на обед, мистер Сминтон, и провести приятный вечер в нашем маленьком тихом доме? Джеймс такой проказник, точная копия отца... Я не имею в виду мистера Ливсона. Бедняжка, он был слишком добр, но так и не сделал ни одного ребенка – ни мне, ни кому-либо другому. Герти все известно, но мы ваше имя никогда не упоминаем. Теперь-то я догадываюсь, что вы и есть тот самый «студент», который соблазнил ее тряпками и воспользовался ее неопытностью. Хотя она так и не назвала вашего имени.
– Это все и правда очаровательно, но, мои дорогие дамы, я приму ваше приглашение лишь при одном условии: вы должны пообещать, что мы будем как одна счастливая семья, свободная от всякой зависти и ревности.
– Можете не беспокоиться, мистер Сминтон. У нас теперь все общее – и мысли, и слова, и дела. Скажу больше, мы и наша дорогая подружка леди Твиссер – как три любящие коммунарки, относящиеся к секретам других, как к своим собственным.
– Вы говорите о той самой леди Фэнни Твиссер, которая разошлась с мужем, поскольку тот не мог поверить, что имитатор члена стал отцом ее сына?! – воскликнул я.
– Господи, мистер Сминтон, опять ваши следы. Да сколько ж у вас детишек? Теперь я уверена, что именно вы сделали ребенка дорогой Фэнни. Мы немедленно дадим ей телеграмму, чтобы и она тоже пришла к нам на обед.
Возбужденные, они подвели меня к своей персональной карете, и вскоре мы уже подъезжали к дому миссис Ливсон на Корнуэлл-роуд в Южном Кенсингтоне. Герти провела меня в комнату, чтобы я привел себя в порядок перед обедом, и мы решили, что, как только слуги отправятся спать, мы устроим настоящее любовное пиршество. Вскоре прибыла и леди Фэнни; увидев меня, она со слезами на глазах заключила меня в жаркие объятия, уверяя, что я был источником ее единственной радости в жизни (ее сын теперь учится в Оксфорде).
Во время обеда и после него мы предавались воспоминаниям о прежних временах, и я с гордостью посматривал вокруг – словно петушок в окружении трех любимых курочек, которые с любовью и волнением ищут его внимания. Страстные взгляды хорошенькой миссис Ливсон откровенно говорили о силе ее сладких воспоминаний, а леди Фэнни, сидевшая рядом со мной, время от времени поглаживала под столом мой упрятанный в брюки член, отвечавший на ее прикосновения легкой дрожью.
Наконец нам принесли кофе, и слуги были отпущены.
– Наконец-то! – воскликнула наша хозяйка, вскочила со стула и, подбежав ко мне, обвила руками мою шею. – Наконец мне представился случай поцеловать отца моего ребенка. С каким трудом я сдерживала себя в присутствии слуг! Дорогой Джеймс, вы принадлежите всем нам, и мы все жаждем утешения со стороны вашего удивительного, неутомимого друга. Скажите, кто из нас будет первой? Уверяю вас, никакой ревности с нашей стороны не будет.
– Но, мои дорогие возлюбленные, как я могу угодить всем? Ведь я уже не тот, каким был несколько лет назад.
– Доверьтесь искусству Герти. Она посвятила нас в секрет бальзама Пинеро, и у нас есть немного этого напитка на тот случай, если в нем возникнет необходимость. Просто удивительно, как вам удалось изменить наши (мои и Фэнни) представления о нормах нравственности, а ведь мы были такими образцами добродетели! Мы не смогли забыть те уроки любви, которые вы нам преподали. А теперь, когда мы с дорогой Герти обе овдовели, мы находим для себя тихие удовольствия. Мальчик Фэнни спит со мной и полагает, что у него необыкновенно сладостная и тайная связь. А мой Джеймс возвращает любовные ласки матери моего возлюбленного, а покинутая Герти удовлетворяет иногда свои желания с обоими одновременно. И тем не менее никто из них не разглашает свою связь со мной и с Фэнни. Ну, как там поживает наша драгоценность? Для первого раза вам, надеюсь, бальзама не потребуется? – сказала она, доставая из моих штанов вожделенный орган и страстно целуя его.
Затем наступила очередь леди Фэнни, а за нею – очередь Герти, чьи страстные ласки живо напомнили мне о нашей первой встрече. Я готов был вот-вот кончить, но сдержался и, попросив их раздеться донага, сам подал пример. Член мой все это время пребывал в состоянии наилучшей эрекции.
Бросив на ковер перед камином перину из гагачьего пуха и несколько подушек, они выстроились передо мной во всей своей ослепительной нагой прелести, словно богини перед Парисом во время спора о яблоке. «Выбирайте любую из нас», – воскликнули они и со смехом начали кружиться вокруг меня.
Я рванулся было к миссис Ливсон, но споткнулся о подушку и с такой силой шлепнулся на седалище, что на какое-то время даже потерял сознание. Кровь пульсировала у меня в голове и отдавалась в ногах. Мне предстояло соединиться с одной из этих сладострастных любящих женщин, и я, поразмыслив немного, схватил Фэнни и усадил ее на себя. Две другие помогали ей, придерживая и направляя мой член, пока Фэнни не оказалась насаженной на него. Потом обе улеглись по обе стороны от нас, страстно меня целуя, а их пальчики играли моими яичками. Тем временем милая Фэнни расположилась в своем седле и начала верховую езду, отличавшуюся теми же страстью и пылом, что и первый заезд на кровати ее братца.
Руки мои были заняты – они ласкали сочащиеся соками вагины миссис Ливсон и Герти. Ах, какое это было совокупление! Мой член стоял, как никогда, разрываясь от желания, и наконец выстрелил горячей спермой прямо в сердце Фэнни, а она в ответ затопила меня своей жидкостью, упав на меня со стоном сладострастия. Вагина ее, плотно охватывавшая мой член, еще некоторое время удерживала меня сладкой хваткой, но наконец, по предложению Герти, Фэнни откатилась в сторону, позволив мне взобраться на дорогую миссис Ливсон, пока еще мой пенис не потерял жесткости.
Ах, какой стон наслаждения, идущий из самой груди, издала моя свежая партнерша! Она принялась энергично работать ягодицами, засадив мой клинок в самые глубины своих сгорающих от желания ножен.
– Я хочу получить все от кончика до основания! Герти, дорогая, сделай так, чтобы он хорошенько поработал, – возбужденно воскликнула она и, прильнув своими губами к моим, казалось, вознамерилась высосать из меня все жизненные соки.
По резким, обжигающим ударам, которые внезапно обрушились на мой голый зад, я понял, что Фэнни и Герти не теряли времени даром и занялись бичеванием. Каждый последующий удар становился сильнее предыдущего, и это пробудило во мне такую волну желания, что я сделался как безумный и яростно брал миссис Ливсон до тех пор, пока мы оба в экстазе блаженства на какое-то время не потеряли сознания. Придя в себя, мы признались, что таких утонченных ощущений не испытывали никогда прежде.
Розга придала мне столько энергии, что вскоре я наполнил спермой и вагину Герти, показавшуюся гораздо шире и жестче, чем прежде.
Этот сеанс продолжался до самого утра, пока я не решил, что пора отдохнуть от чувственных наслаждений. Теперь я частенько присоединяюсь к этой сладострастной коммуне на Корнуэлл-роуд, и ни одно перо не в состоянии передать тех наслаждений, которые мы умудряемся получать с помощью березовой розги.
© 2007, Институт соитологии
Я помню, что много лет назад относился к искусству или науке бичевания, которое проповедовал монсеньор Питер, с чувством некоего презрения; теперь же я ярый приверженец этой науки. Причиной обращения моего в «новую веру» послужила одна из самых незабываемых встреч в моей жизни. Недавно, прогуливаясь по Риджент-стрит и думая о временах, когда я мог за день осчастливить трех-четырех хорошеньких девочек...
– Герти, ты его тоже знаешь? – до боли знакомый голос внезапно заставил меня повернуться, и я оказался лицом к лицу с той, что произнесла эти слова. Это была не кто иная, как миссис Ливсон.
Она выглядела почти такой же привлекательной, как и тогда, но, непонятно каким образом, компанию ей составляла прежняя моя пассия – Герти. Встреча со старыми друзьями, точнее – любовницами, была для меня неожиданным и приятным сюрпризом, и те немногие слова, которыми мы тут же обменялись, объяснили мне все и ввели в курс дела.
Мистер Ливсон уже несколько лет как умер, оставив жену единственным полноправным опекуном их сына. («Вашего сына, – уверила она меня шепотом, в котором звучала любовь. – Ему сейчас восемнадцать... Я никогда не забуду ту ночь, когда вы мне его сделали».)
Миссис Ливсон убедила Герти оставить портновскую мастерскую и поселиться у нее в качестве компаньонки и домоправительницы. Прежние лесбийские вкусы Герти привели ее к связи с чувственной миссис Ливсон, которая догадалась о наклонностях Герти по восторженному тону ее замечаний о парижских женщинах, совершенно не интересующихся вниманием мужчин и предпочитающих в качестве любовников представительниц собственного пола.
– Мой сын сейчас за границей с воспитателем. Не хотите ли зайти к нам на обед, мистер Сминтон, и провести приятный вечер в нашем маленьком тихом доме? Джеймс такой проказник, точная копия отца... Я не имею в виду мистера Ливсона. Бедняжка, он был слишком добр, но так и не сделал ни одного ребенка – ни мне, ни кому-либо другому. Герти все известно, но мы ваше имя никогда не упоминаем. Теперь-то я догадываюсь, что вы и есть тот самый «студент», который соблазнил ее тряпками и воспользовался ее неопытностью. Хотя она так и не назвала вашего имени.
– Это все и правда очаровательно, но, мои дорогие дамы, я приму ваше приглашение лишь при одном условии: вы должны пообещать, что мы будем как одна счастливая семья, свободная от всякой зависти и ревности.
– Можете не беспокоиться, мистер Сминтон. У нас теперь все общее – и мысли, и слова, и дела. Скажу больше, мы и наша дорогая подружка леди Твиссер – как три любящие коммунарки, относящиеся к секретам других, как к своим собственным.
– Вы говорите о той самой леди Фэнни Твиссер, которая разошлась с мужем, поскольку тот не мог поверить, что имитатор члена стал отцом ее сына?! – воскликнул я.
– Господи, мистер Сминтон, опять ваши следы. Да сколько ж у вас детишек? Теперь я уверена, что именно вы сделали ребенка дорогой Фэнни. Мы немедленно дадим ей телеграмму, чтобы и она тоже пришла к нам на обед.
Возбужденные, они подвели меня к своей персональной карете, и вскоре мы уже подъезжали к дому миссис Ливсон на Корнуэлл-роуд в Южном Кенсингтоне. Герти провела меня в комнату, чтобы я привел себя в порядок перед обедом, и мы решили, что, как только слуги отправятся спать, мы устроим настоящее любовное пиршество. Вскоре прибыла и леди Фэнни; увидев меня, она со слезами на глазах заключила меня в жаркие объятия, уверяя, что я был источником ее единственной радости в жизни (ее сын теперь учится в Оксфорде).
Во время обеда и после него мы предавались воспоминаниям о прежних временах, и я с гордостью посматривал вокруг – словно петушок в окружении трех любимых курочек, которые с любовью и волнением ищут его внимания. Страстные взгляды хорошенькой миссис Ливсон откровенно говорили о силе ее сладких воспоминаний, а леди Фэнни, сидевшая рядом со мной, время от времени поглаживала под столом мой упрятанный в брюки член, отвечавший на ее прикосновения легкой дрожью.
Наконец нам принесли кофе, и слуги были отпущены.
– Наконец-то! – воскликнула наша хозяйка, вскочила со стула и, подбежав ко мне, обвила руками мою шею. – Наконец мне представился случай поцеловать отца моего ребенка. С каким трудом я сдерживала себя в присутствии слуг! Дорогой Джеймс, вы принадлежите всем нам, и мы все жаждем утешения со стороны вашего удивительного, неутомимого друга. Скажите, кто из нас будет первой? Уверяю вас, никакой ревности с нашей стороны не будет.
– Но, мои дорогие возлюбленные, как я могу угодить всем? Ведь я уже не тот, каким был несколько лет назад.
– Доверьтесь искусству Герти. Она посвятила нас в секрет бальзама Пинеро, и у нас есть немного этого напитка на тот случай, если в нем возникнет необходимость. Просто удивительно, как вам удалось изменить наши (мои и Фэнни) представления о нормах нравственности, а ведь мы были такими образцами добродетели! Мы не смогли забыть те уроки любви, которые вы нам преподали. А теперь, когда мы с дорогой Герти обе овдовели, мы находим для себя тихие удовольствия. Мальчик Фэнни спит со мной и полагает, что у него необыкновенно сладостная и тайная связь. А мой Джеймс возвращает любовные ласки матери моего возлюбленного, а покинутая Герти удовлетворяет иногда свои желания с обоими одновременно. И тем не менее никто из них не разглашает свою связь со мной и с Фэнни. Ну, как там поживает наша драгоценность? Для первого раза вам, надеюсь, бальзама не потребуется? – сказала она, доставая из моих штанов вожделенный орган и страстно целуя его.
Затем наступила очередь леди Фэнни, а за нею – очередь Герти, чьи страстные ласки живо напомнили мне о нашей первой встрече. Я готов был вот-вот кончить, но сдержался и, попросив их раздеться донага, сам подал пример. Член мой все это время пребывал в состоянии наилучшей эрекции.
Бросив на ковер перед камином перину из гагачьего пуха и несколько подушек, они выстроились передо мной во всей своей ослепительной нагой прелести, словно богини перед Парисом во время спора о яблоке. «Выбирайте любую из нас», – воскликнули они и со смехом начали кружиться вокруг меня.
Я рванулся было к миссис Ливсон, но споткнулся о подушку и с такой силой шлепнулся на седалище, что на какое-то время даже потерял сознание. Кровь пульсировала у меня в голове и отдавалась в ногах. Мне предстояло соединиться с одной из этих сладострастных любящих женщин, и я, поразмыслив немного, схватил Фэнни и усадил ее на себя. Две другие помогали ей, придерживая и направляя мой член, пока Фэнни не оказалась насаженной на него. Потом обе улеглись по обе стороны от нас, страстно меня целуя, а их пальчики играли моими яичками. Тем временем милая Фэнни расположилась в своем седле и начала верховую езду, отличавшуюся теми же страстью и пылом, что и первый заезд на кровати ее братца.
Руки мои были заняты – они ласкали сочащиеся соками вагины миссис Ливсон и Герти. Ах, какое это было совокупление! Мой член стоял, как никогда, разрываясь от желания, и наконец выстрелил горячей спермой прямо в сердце Фэнни, а она в ответ затопила меня своей жидкостью, упав на меня со стоном сладострастия. Вагина ее, плотно охватывавшая мой член, еще некоторое время удерживала меня сладкой хваткой, но наконец, по предложению Герти, Фэнни откатилась в сторону, позволив мне взобраться на дорогую миссис Ливсон, пока еще мой пенис не потерял жесткости.
Ах, какой стон наслаждения, идущий из самой груди, издала моя свежая партнерша! Она принялась энергично работать ягодицами, засадив мой клинок в самые глубины своих сгорающих от желания ножен.
– Я хочу получить все от кончика до основания! Герти, дорогая, сделай так, чтобы он хорошенько поработал, – возбужденно воскликнула она и, прильнув своими губами к моим, казалось, вознамерилась высосать из меня все жизненные соки.
По резким, обжигающим ударам, которые внезапно обрушились на мой голый зад, я понял, что Фэнни и Герти не теряли времени даром и занялись бичеванием. Каждый последующий удар становился сильнее предыдущего, и это пробудило во мне такую волну желания, что я сделался как безумный и яростно брал миссис Ливсон до тех пор, пока мы оба в экстазе блаженства на какое-то время не потеряли сознания. Придя в себя, мы признались, что таких утонченных ощущений не испытывали никогда прежде.
Розга придала мне столько энергии, что вскоре я наполнил спермой и вагину Герти, показавшуюся гораздо шире и жестче, чем прежде.
Этот сеанс продолжался до самого утра, пока я не решил, что пора отдохнуть от чувственных наслаждений. Теперь я частенько присоединяюсь к этой сладострастной коммуне на Корнуэлл-роуд, и ни одно перо не в состоянии передать тех наслаждений, которые мы умудряемся получать с помощью березовой розги.
© 2007, Институт соитологии