Кубелка Сюзан. Парижские ночи Офелии

   Он мне импонирует. Но я была бы о нем гораздо более высокого мнения, если бы он проявил хоть искру интереса к моей работе. Я умышленно не говорю «ко мне!», поскольку абсолютно ясно, что как женщина я его весьма интересую. Он делает мне комплименты по поводу моих рыжих кудрей, берет мою руку и восхищается нежными пальцами, а его взгляд скользит по моему вырезу.
   – Дирижирование – тяжелый труд, – с глубоким вздохом подводит он итог, – мне приятнее сидеть здесь у Липпа с красивой женщиной. К тому же с канадкой. У канадок особый шарм, вам это известно?
   – Почему? – лицемерно спрашиваю я. – У вас уже была одна?
   – Много лет назад, совсем молодым человеком, в Париже. – Он залпом допивает свой бокал и заказывает новый. – Потрясающая женщина. Испанский темперамент. Незабываемо.
   – Что с ней стало?
   – Я потерял ее из виду. – Он опять берет мою руку и понижает голос до страстного шепота: – Скажите, моя дорогая! Я ненадолго в Париже – у вас найдется для меня немного времени?
   У меня найдется. Если он сейчас спросит меня, пойду ли я с ним поужинать, я отвечу «да». Но дело принимает непредвиденный оборот. Неожиданно возле нашего столика появляется темноволосая женщина. На ней дорогой розовый шанелевый костюм, у рта залегли ожесточенные складки. На левой руке сверкают бриллианты, в ушах покачиваются броские розовые творения из перьев (чудовищно!). Она гневно смотрит на Риверу и не удостаивает меня даже взглядом. Наверное, парижанка, потому что у нас дома женщины проявляют больше уважения друг к другу. Даже если речь идет о мужчине, в Канаде не забывают о манерах. По крайней мере вежливо здороваются, если уж всплывают на поверхность!
   Риверу вдруг как подменили. Он встает, холодно сообщает мне, что у него договоренность на ужин, и вежливо благодарит за беседу. Потом кладет женщине руку на плечо, и я наблюдаю, как они в ногу шагают вниз по бульвару Сен-Жермен.
   Что все это значит? Я сижу и злюсь. Зачем он меня сюда вызвал? Он же знал, что встретит другую. Заказываю маленькую бутылочку «Перрье» и погружаюсь в раздумья. Не слишком в этом преуспеваю, потому что вскоре передо мной опять стоит Ривера – один и довольно запыхавшийся.
   – Послушайте, – торопливо бормочет он, – я должен вас увидеть снова. Встретимся завтра на поздний ленч в отеле «Риц». Не в ресторане, а спереди, в баре. О'кей?
   Он пристально смотрит на меня, и я, как загипнотизированная, киваю.
   – В вас невозможно не влюбиться! – Он хватает мою руку и целует ее, как бы вступая во владения. – Завтра, любовь моя, от двух до половины третьего. Все это время я буду думать только о вас. Не забудьте меня. Оревуар!
   Он платит за мой томатный сок, оливки и минеральную воду, прощается с хозяином заведения, поспешившим к нему и провожающим его до двери, заговорщицки улыбается мне, поднимает руку на прощание – и был таков. Люди продолжают изумленно таращиться.
   Через полчаса я тоже ухожу. Иду пешком, погода великолепная, уже почти летняя, я в прекрасном настроении, постепенно начинаю испытывать голод и решаю перекусить в «Древе желаний». Кафе я обнаружила совсем недавно, оно находится напротив церкви Святого Евстафия, и за восемьдесят франков я получаю четыре маленькие мисочки с вегетарианскими индийскими кушаньями, суп и десерт, а потом еще и успеваю на свое свидание.
   В «Сансете» я встречаюсь с одним американским гитаристом по имени Бадди. Он уже несколько недель не отходит от меня, симпатичный парень, интересует меня, правда, не слишком. Бадди родом из Лос-Анджелеса, он музыкант, хочет испытать здесь свое счастье, потому что в Америке слишком велика конкуренция.
   В Европе, объясняет он мне, меньше хороших джазистов, здесь имеют шанс и музыканты второго сорта. К сожалению, он действительно второсортный. Дважды я слышала его игру, и оба раза он меня разочаровал. Он ничего не зарабатывает, ютится в комнате для прислуги в доме на площади Италии (ужасная местность), ему двадцать два года, и он живет на свои сбережения. Поскольку доллар довольно сильно поднялся, ему хватает.
   В начале двенадцатого я в «Сансете», и маленькую жилистую фигурку Бадди с волосами до плеч невозможно не заметить. Он сидит сзади, у стены, занял для меня место и машет мне. На нем узкие линялые джинсы и черный кожаный ремень с латунной пряжкой, на ногах ковбойские сапоги, богато расшитые, на высоких скошенных каблуках. У него довольно большие белые зубы, и весь он напоминает мне хомяка.
   – Привет, Бадди!
   – Привет тебе!
   Я сажусь рядом с ним на жесткую скамейку, и он целует меня в обе щеки, как это принято в Париже. У Бадди есть один неоспоримый плюс – он знает всех музыкантов Парижа. Он всегда в курсе, кто где играет, кто когда приедет в Париж, еще до того, как это появится в программах. Он знаком с владельцами всех клубов и вот разузнал, что Тедди Эдвардс сегодня в Париже, совершенно случайно и неофициально. Конечно, он сообщил мне об этом по телефону, ведь это событие! Клуб полон.
   Все поклонники джаза слетелись сюда. Вижу много знакомых лиц, здороваюсь налево и направо, чувствую себя как дома. Тедди Эдвардс вчера еще был в Нью-Йорке, почти не спал в самолете, разница во времени сказывается на нем, но играет он потрясающе. Из своего саксофона он извлекает такие мягкие, ласкающие звуки, что у меня выступают слезы. Его композицией «Нежность» все очарованы.
   Я сижу в полумраке, прислонившись к стене, закрываю глаза от блаженства и отдаюсь во власть музыки. Но в полночь, после первого выступления, я встаю и, к большому разочарованию Бадди, еду домой. Денег на такси у меня как раз хватает.
   – Приедешь завтра в «Труа Майе»? – кричит он мне вслед. – Будут петь мои друзья из Калифорнии. Церковный джаз. Впервые в Париже. Ты должна это услышать.
   – Может, приду. Сколько они пробудут?
   – Только три дня.
   – Хорошо, приду. Не завтра, так послезавтра. Адье, Бадди! Я позвоню тебе!
   В действительности все мои помысли устремлены не к церковному джазу, а к Ривере. Поэтому я еду домой. Я хочу выспаться, завтра мне предстоит многое сделать. Правда, моя интуиция говорит, что маэстро мне не подходит. Но почему бы иногда не рискнуть. Я хочу новых ощущений. Итак, в «Риц» я пойду во что бы то ни стало!
   Конечно, я твердо знаю, что Ривера хочет со мной не только поесть. А чего хочу я? Чтобы он в меня влюбился, конечно! Значит, завтра буду разыгрывать спектакль. Буду играть идеальную спутницу знаменитых мужчин по принципу: будь красивой и помалкивай. К сожалению, это все еще срабатывает. (Не забывать восхищенные взгляды!) Буду таинственно молчать и посылать эротические сигналы. Если это не вскружит ему голову, то я не Офелия.
   Но человек предполагает, а бог располагает. Так уж испокон веку. И меня ожидает приключение, такое причудливое и сумасбродное, что я не забуду его до конца моей жизни.

Глава 9

   Прежде чем я отважусь явиться к Реджинальдо Ривере в фешенебельный отель «Риц», мне надо решить одну проблему практического свойства. Мне нечего надеть в буквальном смысле слова. Платье с пуговками висит на мне, в нем уже не поразишь ничье воображение. Брюки и блузки не слишком изысканны. Никогда я больше не предстану в них перед его избалованными очами.
   Я знаю высший свет. В Голливуде у меня было достаточно времени изучить его. Эти люди не только встречают по одежке! Знания, шарм и мастерство тоже ценятся, но одежда важнее. Сначала то, что лежит на поверхности! Все остальное вторично. Если платье не в порядке, значит, и под ним не может быть ничего хорошего. А благосклонно принимаются в этих кругах лишь платья от Ив Сен-Лорана, Шакока, Диора, Монтана, Кастельбажака, словом, «от кутюр», которые, как любому известно, стоят кучу денег.
   Что мне делать? Выложить несколько тысяч франков за одно платье? Я же не сумасшедшая! Но позориться я тоже не хочу. Не имею права.
   После недолгих размышлений меня осеняет блестящая идея. Я поеду в Шестнадцатый район, самый фешенебельный в Париже, и обойду там магазины уцененной одежды. Если мне повезет, я выйду сухой из воды!
   Тут нужно знать следующее: есть парижанки, которые носят исключительно «высокую моду», и при этом только самые последние модели. Как только проходит сезон, они продают весь свой гардероб, даже если некоторые вещи они надевали только один раз или вообще ни разу. Эта одежда оседает в подобных магазинах вместе с моделями, которые один-два раза мелькнули на помосте во время показа мод. Но поскольку на них нет пуговицы или оторвалась подпушка, они стоят вместо пяти тысяч франков только пятьсот! Как смекалистая женщина, приехав в Париж, я сразу купила книгу «Париж совсем дешево» и теперь знаю, где найти такие магазины. У меня есть адреса и телефоны, так что вперед!
   Я в благодушном настроении, да и мой страх перед парижанками исчез. Я чувствую себя не слонихой, а легкой, элегантной, такой же, как француженки. Я сбросила одиннадцать килограммов и нахожу самые красивые модели своего размера, и вскоре я обладательница двух шелковых платьев от Живанши, очаровательного ансамбля из трех предметов от Шакока, прелестной серебряной сумочки в форме сердечка на цепочке – и все это не дороже, чем две пары новых туфель! Мир прекрасен!
   Ровно в два (день солнечный, небо ярко-голубое) я в отеле «Риц». Свежа, волосы вымыты с хной, элегантна, как кинозвезда, в соблазнительном шелковом платье цвета морской волны с вырезом на спине почти до талии!
   Вхожу в легендарный отель, в котором не одно десятилетие жила Коко Шанель, со стороны Вандомской площади, чтобы не быть сверхпунктуальной и немного успокоиться в длинном коридоре, ведущем в бар. Я очень волнуюсь, если быть честной, сердце трепыхается в груди, щеки чересчур раскраснелись, и наверняка я начну заикаться, стоит мне открыть рот.
   У портье глаза почти вываливаются из орбит, посыльные таращатся на меня. Неудивительно! Я вижу свое отражение в зеркалах и могу сказать без ложной скромности: такой красивой я еще никогда не была! Что скажет на это Ривера?
   Знаменитый маэстро не говорит вообще ничего. Он ждет меня в элегантном баре Эспадон, очень уютном, со вкусом обставленном кожаными креслами, бархатными банкетками и украшенном мраморным камином, – и когда видит меня в моем новом платье, полный бокал падает у него из рук. Он так поражен моим видом, что даже не замечает этого и чуть не налетает на официанта, услужливо опустившегося на колени, чтобы подобрать с ковра рассыпавшиеся кубики льда.
   Моя нервозность сразу проходит. Развеселившись, я жду у двери и думаю: что он будет делать? Но светский лев без труда обыгрывает такие мелочи. Реджинальдо тормозит в последний момент, стряхивает ребром ладони капли с белого костюма и с распростертыми объятиями идет, сияя, мне навстречу.
   – Привет, моя прекрасная канадка!
   Он действительно на редкость привлекателен. Его густые седые волосы красиво уложены. В знаменитых черных глазах пылает огонь восхищения. Его рост, осанка, фигура – все импонирует мне. Он возвышается над всеми мужчинами в баре и нравится мне сегодня гораздо больше, чем вчера у Липпа. Ему пятьдесят шесть лет.
   – Офелия из Канады! Я всю ночь думал только о вас. – Это звучит взволнованно и почти с придыханием. На этот раз он не целует мне руку. Обняв меня за обнаженные плечи, он прижимается губами к моему лбу.
   – Вы голодны? – мурлычет он мне потом на ухо, и становится ясно, что он имеет в виду не еду.
   Я молча киваю, потому что не завтракала.
   – Чудно! – Он многозначительно смотрит мне в глаза и медленно проводит ладонями по моим обнаженным рукам. Его кисти мягкие и ухоженные, прикосновение приятно.
   – Мы поедим прямо здесь. У меня столик там, в углу, там нам никто не помешает. И обслуживают быстрее, чем в ресторане. К тому же не обязательно, чтобы весь Париж знал, с кем я обедаю.
   Он кладет свою руку на мою обнаженную спину, пропускает меня вперед и вежливо ждет, пока я сяду. Потом садится напротив и не сводит с меня своих жгучих глаз, пока официант не приносит новый бокал и меню.
   Я, как задумано, сладко улыбаюсь и молчу.
   – Копченая семга! – объявляет Реджинальдо и заказывает две порции, не дожидаясь моего ответа. – Шампанское?
   – С удовольствием. Но только один бокал! – Я откидываюсь в кресле, закидываю ногу на ногу и наслаждаюсь богатой обстановкой, цветами, сверкающим хрусталем и элегантной публикой, благосклонно разглядывающей меня. Я чувствую свою принадлежность к этому обществу и без робости дружелюбно улыбаюсь во все стороны. В Канаде это не считается грехом. У нас иногда можно улыбнуться незнакомому мужчине, не рискуя скомпрометировать себя. Ривера замечает это и решает сразу же вмешаться.
   – С кем это вы флиртуете, моя дорогая? – Голос слегка обиженный. – Разве я для вас недостаточно хорош? – Он наклоняется вперед, завладевает моими руками и крепко их держит. – Я вижу только вас! (Неудивительно, за мной стена!) Кстати, еще вчера хотел вас спросить, от кого вы унаследовали эти восхитительные рыжие кудри?
   – От моей бразильской прабабушки.
   – Бразильская кровь? – Я его явно осчастливила. – Ах, какая хорошая смесь! Здесь, во Франции, самые красивые жрицы любви из Бразилии. И самые очаровательные трансвеститы. Они стоят вечером в булонском лесу. Одна красивее другой. Вы должны непременно поехать туда. Если хотите, мы это можем сделать вместе. У вас есть желание?
   – Может быть, – говорю я с улыбкой, хотя у меня и в мыслях такого нет. Среда продажной любви меня не интересует. Я не нахожу это ни возбуждающим, ни стимулирующим и в принципе презираю любого мужчину, который испытывает при этом похоть.
   – Вы замужем? – спрашивает Ривера после короткой паузы и украдкой брошенного взгляда на мой бюст, к его разочарованию, сокрытый под шелком (спереди платье закрыто наглухо). – У вас есть дети?
   – Ни мужа, ни детей. Или лучше: пока нет.
   – Конечно, – соглашается он, – вы еще очень молоды. У вас все впереди. Можно задать вам другой нескромный вопрос? Сколько вам лет?
   – А сколько бы вы мне дали?
   Могу поспорить, что он даст мне меньше тридцати. Он выпаливает:
   – Двадцать шесть. Нет? Двадцать семь? Тоже нет? Во всяком случае тридцати вам еще нет. Я прав?
   Я не успеваю ответить. Официант сервирует, и Ривера забывает свой вопрос. Он, похоже, довольно голоден, потому что сразу приступает к еде. Приятного аппетита он мне не желает, это не принято в высшем свете.
   А я обнаруживаю, что не могу есть и рыбу. Правда, автоматически беру вилку, но вижу на тарелке не кусок розовой семги, а всю большую, красивую рыбу. И аппетита как не бывало!
   Ну ладно! Ограничусь горячими хрустящими тостами, свежим маслом и великолепным сухим шампанским. В конце концов я пришла сюда не для того, чтобы набивать живот. Одной обстановки уже достаточно. Все дорогое, элегантное, изысканное. Цены астрономические. Бутылка вина стоит до трех тысяч долларов (за две бутылки можно купить машину!). Но бар полон, все столики заняты, и царит веселье, непринужденная атмосфера.
   Ривера пьет чересчур много. Сначала виски, потом четыре большие рюмки водки. Держится, впрочем, хорошо. Очевидно, к алкоголю привычен, и только слегка затуманившийся взор выдает, что он не совсем трезв.
   Его взгляд падает на мою полную тарелку.
   – Вам не нравится семга? – удивленно спрашивает он.
   – Нравится, нравится. Но вдруг пропал аппетит.
   – У вас аппетит, как у маленькой птички, – констатирует он. – Я закажу вам десерт. Здесь есть свежая лесная земляника. Не возражаете?
   – С удовольствием. – Я благодарно улыбаюсь и складываю руки на коленях.
   – Вы всегда такая молчаливая? – спрашивает он, позванивая кусочками льда в своем бокале.
   – Только если нужно. Я с удовольствием слушаю вас. Ваш английский превосходен. Вы долго жили в Америке?
   Ривера польщенно улыбается.
   – Моя жена – американка. – Он не говорит «бывшая жена». Значит, не признает развода.
   – Послушайте, – он словно прочитал мои мысли, – если вы где-нибудь читали, что моя жена бросила меня, то это ложь. Лиза – верная душа. Это я в вечном поиске. Мне нужны новые и сильные эмоции. Без любви я не могу работать. Понимаете? Художнику нужна свобода. – Он берет мою руку, целует и задерживает в своей. – Если я вам сейчас скажу, что нахожу неотразимой такую красивую женщину, как вы, вы на меня не обидитесь?
   – Нет. Разумеется, нет! – Я забираю руку. – Но нельзя мучить человека, с которым скреплен узами брака. Это нехорошо!
   – А что хорошо в жизни? – удивленно спрашивает он. – Вы можете раскрыть секрет?
   Многое, думаю я, многое хорошо. Но я не для того сюда пришла, чтобы спорить с ним, и ограничиваюсь таинственной улыбкой, чем окончательно располагаю к себе.
   – Моя прекрасная канадка! О чем вы думаете? Он-то явно думает о постели.
   – О вашей жене.
   – О моей жене? – Он не может в это поверить. – Почему вы, дражайшая, думаете о моей жене, когда я сижу перед вами во плоти?
   – Меня интересует, где она?
   – За городом, – недовольно бурчит он, – в нашем имении в Южной Франции.
   – И чем она там занимается? Он измученно вздыхает.
   – Работает над новой коллекцией.
   – Красивые вещи?
   – Понятия не имею. Я в моде ничего не смыслю. А теперь мы поменяем тему. Мне кажется, есть более увлекательные вещи, чем говорить о моей жене.
   – О чем же хотели бы поговорить вы? – спрашиваю я подчеркнуто наивно. – О вчерашней даме? Предыдущая подруга?
   Реджинальдо громко хохочет.
   – Вы забавляете меня, Офелия. Такая молодая и уже столько сарказма. Но я тактичен, любовь моя. От меня вы ничего не узнаете. Моя частная жизнь для меня – святое, женщина может доверять мне. Она может устраивать со мной самые разнузданные оргии, никто об этом даже не догадается. Я нем, как могила. Вы можете чувствовать себя в безопасности.
   – Я ненавижу оргии.
   – Почему?
   – Потому что это не имеет ничего общего с любовью. Это для извращенцев или для мужчин, у которых проблемы с потенцией.
   Он заказывает еще рюмку водки.
   – Вы правы, – замечает он после первого глотка, – оргии – это что-то неаппетитное. Лучше всего с одной женщиной наедине. А теперь я сяду к вам поближе. Вы слишком далеки от меня, моя любовь.
   Ривера встает и садится рядом со мной на коричневую бархатную банкетку.
   Подают землянику, и он, с рюмкой водки в руке, смотрит, как я ем. Когда я заканчиваю, он обнимает меня и прижимает к себе.
   – Какие у вас планы на вторую половину дня?
   – Я еще не знаю.
   – Могу я вам кое-что предложить?
   – Нет, лучше не надо.
   Он хочет положить руку мне на бедро, но я его не пускаю. Была бы я влюблена, я бы не возражала. И еще мне мешают все эти люди, то и дело посматривающие в нашу сторону, чтобы не пропустить подробностей того, как знаменитый дирижер Реджинальдо Ривера опять идет налево. Не часто ведь такое в жизни увидишь, тем более так близко.
   Но больше других посетителей меня смущает мужчина, который только что вошел. Он садится на табуретку возле стойки бара, громко заказывает коньяк, и не какой-нибудь, а знаменитый коньяк «Фин Шампань 1830», которым славится «Риц» и маленькая рюмка которого стоит двести долларов. Он делает один глоток, с облегчением вздыхает и с таким отвращением смотрит на Риверу, будто он из полиции нравов.
   Что-то тут не так. Этот мужчина в дорогом коричневом костюме стоял в холле, когда я вошла в отель, потом несколько раз проходил мимо открытой двери в бар – с опущенной головой, нервной походкой. Теперь он рискнул войти внутрь, но это еще не все. Моя интуиция подсказывает мне, что он чего-то хочет от нас. Вернее, не от меня, а от Риверы.
   – Вы знаете мужчину у стойки? – тихо спрашиваю я. – В коричневом костюме?
   Ривера бросает на него взгляд.
   – Нет, никогда не видел. А что?
   – Он не спускает с вас глаз. Может, он вас знает?
   – Вполне может быть. Я знаменит, моя дорогая. Меня знают многие, кого я и в глаза не видывал. А теперь я должен вас поцеловать!
   – Нет, пожалуйста, не надо. Здесь слишком много народу.
   – Вы абсолютно правы.
   Реджинальдо выпрямляется, поправляет свой галстук, приводит в порядок пиджак и подзывает официанта.
   – Гарсон, последнюю рюмку водки и счет.
   – Куда вы направляетесь? – спрашиваю я, продолжая играть в наивность.
   – Вам это прекрасно известно.
   – А если я не пойду с вами?
   Ривера улыбается с торжествующим видом.
   – Вы не бросите меня в беде, я знаю. Так не делают, если одеваются так, как вы. Ваше платье все выдает. Кстати, оно совершенно прелестно. Обворожительно. Если бы вы умели петь, я бы вас тут же ангажировал. А так я только могу попросить вас подняться наверх, в мой номер-люкс, и немного выпить. Можно?
   Он сжимает мою руку.
   Выпить? Насмешил. Я прекрасно понимаю, чего он хочет. Но мне это не так уж неприятно. Которую неделю я опять одна. С того рокового воскресенья меня не целовал ни один мужчина. Я хочу отдаться, утонуть в сильных руках, забыть все плохое. Секс всегда дарит яркие ощущения. А это именно то, что мне надо в моем теперешнем состоянии. Я хочу наконец избавиться от физиономий четырех подонков, преследующих меня во сне ночь за ночью. Ривера, правда, женат, а браки я принципиально не разрушаю. Но в этом случае я ничего не отнимаю у его жены. Он обманывает ее безостановочно. Я ничего не изменю.
   – Маленькую рюмку, – говорю я кокетливо, – одну маленькую рюмку, не больше и не меньше. Вы обещаете?
   – Ну, разумеется. – Он целует кончики моих пальцев. – Я испанец, а мы, испанцы, – джентльмены. Вы этого не знали, любовь моя?
   Он оплачивает счет, сумма невероятно высокая. Небрежно вытаскивает из кармана брюк толстую пачку крупных купюр, отсчитывает, почти не глядя, несколько на стол, так же небрежно запихивает остальные обратно, сует одну купюру официанту в руку и ведет меня к лифту.
   Когда мы проходим мимо стойки бара, странный мужчина в коричневом костюме протягивает руку, хочет что-то сказать, но в последний момент сдерживается и поворачивает голову.
   – Он хочет автограф, – самоуверенно решает Ривера. – Мне постоянно надоедают, но тут уж ничего не поделаешь, это неизбежно, если ты стоишь в свете рампы.
   В лифте мы одни, и хотя мы поднимаемся только на один этаж, он тут же идет ва-банк. Его рука на моей груди, не успела закрыться дверь, другая уже лезет под юбку, и когда я его прогоняю оттуда, он так плотно прижимает ко мне нижнюю часть своего тела, что его анатомия не может укрыться от меня. Насколько могу судить, он прекрасно сложен и его член вдвое больше, чем у Нури. Вот это да!
   Обычно мне этого достаточно, чтобы настроиться должным образом. Я страстная женщина, люблю мужское тело, нахожу его прекрасным, и, когда там внизу что-то шевелится, мои жизненные силы просыпаются. Но на этот раз шевелится слишком рано, то есть слишком рано обращают мое внимание, а это не предвещает ничего хорошего!
   Если мужчина до первого поцелуя сует мою руку себе между ног или без ложного стыда тычет своим любимым предметом мне в поясницу (или в живот, что то же самое), значит, у него проблемы с потенцией и он зациклен на своем пенисе.
   Да-да, я знаю, о чем говорю. Из моих сорока трех любовников двое действовали так же, как Ривера, и обоих можно смело забыть. Стоит их органу встать (что не получалось с другими женщинами), они уже требуют обожания и подчинения. Сценарий мне знаком. Лучше всего тут же удирать!
   Реджинальдо бормочет что-то непонятное по-французски (с ужасным акцентом) и прижимает меня к стене. С Нелли он то же самое делал? История становится все интереснее и интереснее. Любопытно, что будет дальше. Наконец лифт останавливается, двери автоматически открываются – и, клянусь, если бы я знала, что меня ждет, тут же повернула бы назад!
   Знаменитый испанский маэстро занимает лучший люкс во всем отеле. Номер 101. Знатокам «Рица» это многое скажет! Ты сразу попадаешь в сказочный мир. Огромный салон – пиршество пурпура и золота, зеркал и мрамора. Весь блеск Франции отражен здесь. Потолки – четыре метра высотой и так же, как двери и стены, украшены золотыми орнаментами.
   Одни шторы стоят целое состояние, на каждое окно ушло метров сто ткани: портьеры, шторы и собранная фестонами, водопадом струящаяся занавесь наверху. Бархат, шелк, парча – самые дорогие ткани!
   Ковры все ручной работы. Картины в тяжелых золотых рамах – подлинные. Повсюду расставлен ценный антиквариат, и у меня такое ощущение, что я попала в замок. Замок для развлечений, если быть точнее, ибо кровать с балдахином в спальне (тона розовые, зеленые и слоновой кости) обещает незабываемые ночи, а серебряные вазы с конфетами и тропическими фруктами, стоящие рядом, подтверждают мое предположение, что не желание покоя осеняет это ложе, а безудержная жажда экстаза!
   В салоне, на великолепном античном комоде с мраморной плитой, возвышается бочонок с шампанским. Что же там охлаждается? Бутылка «Брико Брют Резерв», прекрасная марка. Рядом на тяжелом серебряном подносе, покрытом камчатной салфеткой, призывно стоят бокалы.
   Прихожая, салон, спальня, мраморная ванная в черных, бежевых и розовых тонах с овальной ванной – я невольно спрашиваю себя, достигну ли я таких высот в своей жизни, что, путешествуя, буду останавливаться в номерах, подобных этому.
   Для женщин значительно труднее попасть сюда, своими силами, я имею в виду, если ты не унаследовала большого состояния и не имеешь богатого мужа. Но почему бы, собственно, и нет? Мне всего сорок один год, все лучшие годы у меня еще впереди. Почему бы через несколько лет мне не добиться того, что я смогу позволить себе номер-люкс в фешенебельном отеле «Риц»?