Страница:
И кто же? Наши милые зайчики, наши лучшие половины, мужественный сильный пол. Мужчины оказались несостоятельными! Они правят миром, но он давно вышел из-под их управления. Они всех нас погубят со своей борьбой за власть, манией величия, со своими интригами, вечными войнами и бредовой гонкой вооружения!
Скажете, феминистская пропаганда? Не смешите!
Представим себе другую картину. Что бы подумали мужчины о нас, женщинах, если бы мы собирались в банды, чтобы грабить их в темноте, избивать и убивать? Если бы мы, женщины, имели на совести девяносто процентов всех преступлений и войн? Если бы мы были без ума от оружия и вооружались бы до трагического конца?
Стали бы они нам слепо доверять, восхищаться нашим интеллектом и превозносить нас как венец творения? Нет, не стали бы! Они бы боялись, презирали нас и оспаривали бы наше право на господство. Я слишком сурова к несчастным созданиям? Что делать, мои дорогие, сейчас время сплошных отрезвлений. Женщины смотрят на сильный пол без иллюзий. Ибо что мы видим? Жестокие дети. Ужасные дети, которые играют в войну, насилуют, грабят, убивают и чьи книги, фильмы и пьесы изобилуют свирепостью и деспотизмом.
Дальше в своих размышлениях я не иду. Вдруг сажусь рывком и затягиваю потуже зеленый халат. Я стала ненавидеть мужчин? Именно я, дело жизни которой пропагандировать любовь между людьми? Мысль отрезвляет.
Я встаю и начинаю нервно ходить по салону. Голова болит, кровь пульсирует в ране, в легких резь, глаза жжет – я жертва четырех уличных грабителей! К черту! Разве я не могу так думать? Могу! Но не хочу! Я не хочу ненавидеть! Это против моей натуры. К тому же я знаю так же твердо, как то, что меня зовут Офелия: ничего нет легче, как натравить сегодня друг на друга мужчин и женщин. Я слежу за этой тенденцией не один год и не хочу иметь ничего общего с лавиной ненависти этого проклятого века. Существуют и хорошие мужчины! Не бывает мужчин вообще. Есть плохие и хорошие, как повсюду есть хорошие люди, и ни один народ не состоит из одних злодеев. Я не хочу никого подстрекать, не хочу битвы амазонок. Так или иначе, но убивают всегда не тех!
А карате я все же изучу. И никогда больше не буду брать с собой сумку. Зачем мне нужны все эти кредитные карточки, чековая книжка, наличность, паспорт и записная книжка, если я иду в кино? Женщины носят с собой слишком много всякого барахла. Только идиоты тащат на себе полдома, когда идут вечером гулять.
Теперь буду брать с собой только самое необходимое. И рассовывать это по карманам.
И вот что я еще сделаю – и это самое главное. Я заставлю себя как можно быстрее забыть сегодняшний случай. Тот, кто ненавидит, становится некрасивым! Я не так глупа, чтобы отныне ходить с опущенными уголками рта и выглядеть на десять лет старше. Мир полон ожесточившихся, запуганных, серых, сломанных, ненавидящих людей. Никогда я не буду одной из них, никогда!
Меня не сломит никто!
Этого удовольствия я не доставлю никому, и уж тем более четырем приблудным подонкам. Выбрось за борт рухлядь!
Я резко останавливаюсь перед камином, смотрюсь в висящее над ним зеркало в золотой раме и заставляю себя улыбнуться. Ну вот! Опять получается! Глаза уже не такие красные, взгляд, правда, страшно печальный, но это пройдет. Только не слишком жалеть саму себя. Это был бы конец!
Вот стою я одна в многомиллионном городе, и нет никого, кто бы меня утешил.
Ну и?
Утешу себя сама. А завтра будет видно!
Глава 8
Скажете, феминистская пропаганда? Не смешите!
Представим себе другую картину. Что бы подумали мужчины о нас, женщинах, если бы мы собирались в банды, чтобы грабить их в темноте, избивать и убивать? Если бы мы, женщины, имели на совести девяносто процентов всех преступлений и войн? Если бы мы были без ума от оружия и вооружались бы до трагического конца?
Стали бы они нам слепо доверять, восхищаться нашим интеллектом и превозносить нас как венец творения? Нет, не стали бы! Они бы боялись, презирали нас и оспаривали бы наше право на господство. Я слишком сурова к несчастным созданиям? Что делать, мои дорогие, сейчас время сплошных отрезвлений. Женщины смотрят на сильный пол без иллюзий. Ибо что мы видим? Жестокие дети. Ужасные дети, которые играют в войну, насилуют, грабят, убивают и чьи книги, фильмы и пьесы изобилуют свирепостью и деспотизмом.
Дальше в своих размышлениях я не иду. Вдруг сажусь рывком и затягиваю потуже зеленый халат. Я стала ненавидеть мужчин? Именно я, дело жизни которой пропагандировать любовь между людьми? Мысль отрезвляет.
Я встаю и начинаю нервно ходить по салону. Голова болит, кровь пульсирует в ране, в легких резь, глаза жжет – я жертва четырех уличных грабителей! К черту! Разве я не могу так думать? Могу! Но не хочу! Я не хочу ненавидеть! Это против моей натуры. К тому же я знаю так же твердо, как то, что меня зовут Офелия: ничего нет легче, как натравить сегодня друг на друга мужчин и женщин. Я слежу за этой тенденцией не один год и не хочу иметь ничего общего с лавиной ненависти этого проклятого века. Существуют и хорошие мужчины! Не бывает мужчин вообще. Есть плохие и хорошие, как повсюду есть хорошие люди, и ни один народ не состоит из одних злодеев. Я не хочу никого подстрекать, не хочу битвы амазонок. Так или иначе, но убивают всегда не тех!
А карате я все же изучу. И никогда больше не буду брать с собой сумку. Зачем мне нужны все эти кредитные карточки, чековая книжка, наличность, паспорт и записная книжка, если я иду в кино? Женщины носят с собой слишком много всякого барахла. Только идиоты тащат на себе полдома, когда идут вечером гулять.
Теперь буду брать с собой только самое необходимое. И рассовывать это по карманам.
И вот что я еще сделаю – и это самое главное. Я заставлю себя как можно быстрее забыть сегодняшний случай. Тот, кто ненавидит, становится некрасивым! Я не так глупа, чтобы отныне ходить с опущенными уголками рта и выглядеть на десять лет старше. Мир полон ожесточившихся, запуганных, серых, сломанных, ненавидящих людей. Никогда я не буду одной из них, никогда!
Меня не сломит никто!
Этого удовольствия я не доставлю никому, и уж тем более четырем приблудным подонкам. Выбрось за борт рухлядь!
Я резко останавливаюсь перед камином, смотрюсь в висящее над ним зеркало в золотой раме и заставляю себя улыбнуться. Ну вот! Опять получается! Глаза уже не такие красные, взгляд, правда, страшно печальный, но это пройдет. Только не слишком жалеть саму себя. Это был бы конец!
Вот стою я одна в многомиллионном городе, и нет никого, кто бы меня утешил.
Ну и?
Утешу себя сама. А завтра будет видно!
Глава 8
Нападение было чревато последствиями. Происходят странные вещи! Я сама себя не узнаю!
Впервые в жизни я бросила работу. Я, правда, каждое утро сажусь, как обычно, за письменный стол, все раскладываю – небрежные страницы Нелли справа от машинки, готовые страницы рукописи слева, – начинаю читать, вставляю лист бумаги, и дальше этого дело не идет. Все это лишено смысла. К чему работать, если я в любую секунду могу оказаться мертвой? Зачем писать хотя бы еще одно слово?
Волна отвращения накатывает на меня, когда я смотрю на стопку напечатанных листов. Сто пятьдесят готовых страниц! С большим трудом выкристаллизованные из путаных обрывков мыслей Нелли. Выстроенные в четкие, выразительные фразы. Стилистически причесанные, отполированные, сделанные понятными и доступными. Час за часом терпеливая, напряженная работа. И к чему все это? Чтобы на меня напали в метро?
Я звоню Нелли, рассказываю ей всю историю и прошу на пару дней отпуск. Она сразу входит в положение и рекомендует посетить замки Луары. Счет я должна отослать ей. Звонит мать, утешает меня, сочувствует. Не хочу ли я приехать домой? Она вышлет мне билет на самолет. Я долго раздумываю. Предложение заманчивое. Но потом я решаю остаться. Я не убегу. Я должна преодолеть шок другим путем.
Из пары дней отпуска получается целых два месяца.
С начала мая до начала июля я не в состоянии сконцентрироваться и не пишу ни одного слова. Зато погружаюсь в бурную парижскую жизнь, ощущение радости от этого великолепного города у меня осталось. В метро я больше ни ногой! Езжу в автобусе или в такси на показы мод, концерты и в театр. Посещаю оперу, все музеи, брожу по улицам, часами сижу на террасах кафе и наблюдаю за множеством прекрасных людей, которых так же, как и меня, потянуло на берега Сены из самых отдаленных уголков земли.
Моя жизнь полна крайностей. Если первые три недели я безвылазно провела дома, то следующие восемь я все время в пути. Ничто не в силах удержать меня в квартире. Не успеваю проснуться, как мне уже надо быть среди людей. Я молниеносно одеваюсь, вылетаю из дома, бегу вверх, на площадь Контрэскарп, чтобы позавтракать в «Кружке пива». И только когда передо мной стоит большая чашка ароматного кофе со сливками (во всем Париже не найдется вкуснее), когда я слышу речь и смех, только тогда мне становится лучше.
Временами я вижу Юсуфа, помогающего в тунисской кондитерской. Один раз он подходит ко мне, чтобы передать привет от Нури. Я должна хранить ему верность, летом он приедет меня навестить. Ну-ну! Лето еще не скоро, не буду забивать себе этим голову. Сейчас я хочу развлекаться! Именно теперь! Пока продолжается эта прекрасная жизнь! Кто знает, что будет завтра? Я больше ни в чем не уверена!
Я выхожу каждый вечер и никогда не возвращаюсь раньше четырех утра. Случайно обнаруживаю джаз-клубы в Шателе – «Маленький оппортунист», «Соленый поцелуй», «Мюзик-холл», «Сансет» – тесные прокуренные кафе, чаще всего в подвалах, в которые раньше меня бы не затащили на аркане. Но теперь я просиживаю здесь каждую ночь, и музыка бальзамом льется на мою израненную душу.
Лучшие в мире музыканты приезжают в Париж. Я слушаю Диззи Гиллеспи, Кларка Терри, Бадди Тейта, Чета Бейкера, Оскара Петерсона и Рея Чарлза. Плачу триста франков, целое состояние, чтобы послушать Эллу Фицджералд во Дворце конгрессов, быть может, это ее последнее выступление, и я не хочу его пропустить. Она поет великолепно. Публика неистовствует!
Я люблю классическую музыку, но сейчас мне необходимы ритм, экстаз, экспрессия, хочу стучать в такт ногами и смотреть, как музыкантам пот течет за воротник. Я хочу музыку, которая рождается на глазах, при которой невозможно оставаться спокойной, хочу самых высоких тонов, стремительных пассажей, сладострастного благозвучия.
Джаз – это выраженная в музыке сексуальная энергия, плотское желание. Воздух пропитан эротикой. После каждого сольного выступления я до боли хлопаю в ладоши. Я знаю, что мои рыжие кудри пылают в темноте. Чувствую, что притягиваю к себе все взоры. Таинственная незнакомка, одна приходит, одна уходит. Что может быть более интригующе?
Музыканты улыбаются мне со сцены. Мужчины придвигаются поближе. У всех на уме одно и то же. Кто она? Откуда? Можно ли осмелиться заговорить с ней? Но после последнего выступления между двумя и четырьмя часами утра я всегда встаю, выхожу на улицу, беру такси и еду одна домой, утомленная и счастливая, в ушах еще звучит музыка, в крови играют ритмы. Я больше не боюсь! Я живу! Все будет хорошо!
Я трачу много денег.
Ну и что такого? У меня они есть. Впервые я иду к косметичке, но не в один из больших салонов. Я иду к Жанне на улице Ласепед, которая сама изготовляет свои кремы, она основательно чистит мне кожу, делает мягкий массаж, говорит мне комплименты, которым я, естественно, радуюсь.
– У вас нет ни одной морщины, – замечает высокая белокурая бретонка с тонко очерченными бровями и римским носом, – даже мимические линии почти не видны. Вы действительно счастливая. Ваши высокие скулы бесценны. Кожа упругая. У вас всегда останется молодое лицо. В сорок вы будете выглядеть так же, как сегодня. Спорим?
– Но мне уже сорок, – довольная, смеюсь я.
– Вам сорок? – Она не может в это поверить.
– Даже сорок один.
– Я бы дала вам меньше тридцати, – говорит Жанна, которая сама выглядит лет на двадцать восемь – двадцать девять. – Честное слово, это потрясающе! Знаете, ведь мне сорок четыре. Но я всегда скрываю свой возраст, все равно мне никто не верит.
Дома я подробно рассматриваю себя в зеркале.
Кожа светится и имеет здоровый вид. Шелушение на щеках, появившееся после слезоточивого газа, исчезло. Лицо гладкое, глаза не замутненные, я явно на пути к выздоровлению.
В качестве следующего шага записываюсь в очень дорогой и престижный спортклуб рядом со своим домом. Там я учусь плавать и постигаю искусство самообороны. Карате все-таки не для меня.
Да, мы, женщины, вовсе не так беззащитны! У нас есть колени и локти, зубы и ногти, мы быстрые и ловкие, у нас есть все шансы, стоит нам только захотеть!
У меня появляются совершенно новые физические ощущения, я открываю в себе неведомые ранее силы, мускулы, которых никогда не чувствовала. Почему этому не учат в школе? Что толку от глупой физкультуры, кому нужна аэробика? Только напрасная трата времени. Курсы самообороны – вот что нам нужно сегодня – и гражданское мужество!
Нам нужно мужество, чтобы хотеть защищать себя. А оно отсутствует у женщин. Мы все еще ждем благородного спасителя, а пока он придет, ты уже умрешь! Никто не явится на помощь! У современного человека нет гражданского мужества – вот грустный вывод. Еще и поэтому преступность одерживает верх.
Но сегодня со мной этого больше не случится. Меткий удар ногой в солнечное сплетение – и он уже лежит на земле, а я свободна! Как я только могла так долго бояться? Все так просто. Я всего лишь должна мобилизовать свои силы и действовать молниеносно. Эффект неожиданности – в этом наша сила.
– Тот, кто нападает на женщин, – трус, – говорит наш учитель, – малейшее сопротивление обращает его в бегство, потому что он не ожидает сопротивления! К сожалению, большинство людей не знает, как легко они могли бы защитить себя! Вот причина, почему столько всего происходит! – Я ему верю. Мною он может быть доволен. Я его лучшая ученица, схватываю все на лету и одно знаю точно: на меня так просто теперь больше никто не нападет!
С плаванием хуже. Это отдельная история. Тут у меня серьезные проблемы, потому что при всем желании я не могу понять, как это легкая, прозрачная вода может держать меня. Она и не держит. Только я отрываю ноги от дна, как погружаюсь и уже не в состоянии всплыть без посторонней помощи.
Мой учитель плавания – красивый мужчина с большими, темными, кроткими глазами. У него сильные руки, он держит меня за талию, и в его руках я чувствую себя в безопасности. Его имя Эрве, мать у него индианка, отец – норманн. Он терпелив, очень терпелив, и слава богу! Ведь это моя девятая попытка научиться плавать.
Я все понимаю. Гамлет и Офелия. Мертвая девушка в воде. Именно потому, что я непременно должна научиться плавать, мне это не удается. Восемь лет подряд я брала летом уроки плавания в Канаде, Калифорнии, где бы я ни находилась, и всегда безрезультатно. В воде я не чувствую себя в своей стихии, там не за что ухватиться. И так мы с Эрве бьемся два раза в неделю по полчаса, а потом я расстроенная еду в свой любимый книжный магазин «Шекспир и К?» на набережной Монтебелло, напротив Нотр-Дам. Там я постепенно отхожу. Роюсь в коробках с новинками, покупаю пару книг и отправляюсь потом в «Роузлайт», симпатичный вегетарианский ресторан, весьма популярный здесь, в Париже.
Дело в том, что произошло еще кое-что!
После нападения я больше не могу есть мяса. Первые три недели в Париже мне это давалось с трудом. Я старалась изо всех сил, но привычка была сильнее!
Теперь все по-другому. Отбивная, которую я купила в то роковое майское воскресенье и лишь наполовину съела, заплесневела в холодильнике.
Странно, но, когда я гляжу на кусок коричневого мяса на тарелке, я представляю себе все животное целиком, а ради меня никто не должен больше умирать.
Первые дни после нападения я вообще не могла ничего есть. Потому у меня преждевременно начались месячные со страшными спазмами. Двадцать четыре часа я пролежала в постели. Встав опять, на многое взглянула иначе.
Нелли права! Гуманизм начинается с животных! Кровь, бойня, убийство, война – все это тесно взаимосвязано. И от этого я отрекаюсь!
Без мяса жизнь легче!
Я вдруг чувствую себя лучше, буквально летаю, аппетит уменьшается, и сама не замечаю, как худею. Вскоре я дохожу до пятидесяти девяти килограммов и впервые за много лет нахожу свое тело опять идеальным.
ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ! Такой легкой я уже давно не была. Обнаженная стою перед зеркальной стеной в ванной и рассматриваю себя со всех сторон. Я выгляжу отлично! Грудь круглая и упругая, как всегда, – здесь, к счастью, ничего не меняется. Бедра узкие, живот плоский. Жировые складки на спине выше талии полностью исчезли. Это меня радует больше всего. Теперь я наконец могу купить бикини, могу носить платья с вырезом на спине и облегающие блузки. Лето может начинаться!
Пятьдесят девять кило! Ив Сен-Лоран все ближе и ближе. Если так пойдет дальше, я опять вернусь к своей девичьей фигуре. Только вопрос: хочу ли я к ней вернуться! Пятьдесят девять кило при росте метр шестьдесят четыре – мне этого вполне достаточно. Но Нелли настаивает на пятидесяти пяти, на четыре кило меньше. Откуда только они должны взяться – с ляжек, с рук? Ладно, не буду об этом пока тревожиться.
И вот еще что происходит! Через шесть недель без мяса я замечаю, что иначе пахну. Утром, после просыпания, отсутствует неприятный привкус во рту. Пищеварение тоже функционирует бесперебойно.
Я меньше потею и чувствую себя моложе, здоровее, аппетитнее, чем когда-либо. Я готова к новой большой любви. К влиятельному мужчине, министру, президенту международного банка, главе государства. А в том, что я его встречу, я не сомневаюсь.
После нападения судьба должна дать мне компенсацию. Так бывало всегда в моей жизни. Несчастье – а потом что-нибудь чудесное. Почему на этот раз должно быть иначе?
Так оно и есть. Одним прекрасным июньским днем, ровно в час, звонит телефон.
Я как раз очень занята, сижу в своем кабинете и подробно штудирую всю финансовую прессу, которую мне удалось раздобыть. Я погружена в глубокие размышления, потому что случилось нечто странное, что уже несколько недель держит меня в напряжении.
Со времени моего приезда в Париж доллар стремительно взлетел вверх. Вначале он стоил шесть франков, теперь 9.50, то есть поднялся более чем на пятьдесят процентов! Как я уже упоминала, я владею, вместе с маминой субсидией, 150 тысячами долларов основного капитала для моего издательства. В апреле это составляло 900 тысяч франков. А теперь я бы получила за них 1 425 тысяч франков.
Такое трудно себе даже представить. С апреля по июнь я разбогатела на полмиллиона франков – если бы решилась продать доллары и поменять их на франки.
Тут есть риск: если доллар поползет дальше вверх, я бы выручила еще больше франков, продав свои деньги позже, и тогда буду кусать себе локти, что уже сейчас обменяла. А если он будет падать, я должна немедленно продать, чтобы потом на свои полтора миллиона франков купить снова дешевые доллары. Если мне повезет и он так же стремительно упадет, как взлетел, я бы могла на своей сделке осенью заработать 50 тысяч долларов. И тогда бы у меня было 200 тысяч долларов стартового капитала для моего издательства!
Заманчивая идея!
Но дело не такое легкое. Я могу потерять на этом очень много денег. Никто не знает, будет доллар расти или падать.
С красными щеками я сижу над своими журналами и газетами, верчу туда и сюда, сопоставляю цифры, валютные диаграммы, мнения.
В этот момент звонит телефон.
Я жду маминого звонка и целый день заранее радуюсь ему. Но слышу чужой мужской голос. Не француз. Сильный акцент. Может быть, итальянец? Или испанец? Как-то он мне кажется знакомым.
– Бонжур, бонжур! Я хотел бы поговорить с Валери. Валери Бельтур – мой оперный директор.
– Весьма сожалею, но господин Бельтур в Америке.
– Ничего себе! В Америке? А когда он вернется?
– В октябре. Хотите его адрес?
– Ни за что на свете! Номер телефона, если он у него есть!
Я диктую номер и удивляюсь приказному тону. Но я знаю этот голос. Где я могла его слышать?
– Так, – говорит мужчина с сильным акцентом, – большое спасибо. А кто вы, если позволите спросить? Новая подруга? – Это звучит довольно дерзко.
– Я снимаю эту квартиру, – холодно отвечаю я.
– Вы певица?
– К сожалению, нет.
– Вы как-то связаны с оперой?
– Нисколько.
– Великолепно! – Он делает короткую паузу. – Я Реджинальдо Ривера. Вам это что-нибудь говорит?
Еще бы! Реджинальдо Ривера! Всемирно известный дирижер. Теперь понятно, откуда мне знаком его голос. Он постоянно дает интервью, считается крайне неуживчивым, каждый день ругается с певцами, хамит музыкантам и раз в два года меняет жену.
Реджинальдо Ривера – «анфан террибль» [1]музыкального мира. Мультимиллионер, унаследовавший колоссальное состояние своего деда и ведущий образ жизни индийского магараджи. Только на прошлой неделе о нем опять писала светская хроника – он дирижирует в Марселе новой постановкой «Марино Фальери» Доницетти и в очередной раз разводится.
– Конечно, я знаю вас, маэстро, – вежливо говорю я.
– Забудьте маэстро. У вас приятный голос. Откуда вы?
– Из Канады. Из Квебека. Вы уже бывали там?
– Конечно! Великолепная страна. Мы должны встретиться, и вы расскажете мне, что там нового. Сегодня вечером? В пивной Липпа? Ровно в семь. Но не на террасе, люди вечно глазеют на меня. Внутри. Согласны?
– С удовольствием, – тут же отвечаю я. – У меня, правда, назначена встреча в одном джаз-клубе, но дирижеры с мировой известностью проходят без очереди.
– Чудесно! – Ривера очень обрадован и неожиданно переходит на английский. На этот раз без акцента, и сразу становится мне симпатичнее.
– Итак, моя дорогая, – его голос утрачивает приказной тон, – я очень рад. Но как я вас узнаю?
– У меня длинные рыжие кудри, и на мне будет что-нибудь черное.
– Мое лицо вы знаете. Или я ошибаюсь?
– Нет-нет, конечно. Ведь вас постоянно показывают по телевизору.
Это ему нравится. Он польщенно смеется и прощается. А я в полном замешательстве кладу трубку. Дирижер с мировой славой. Один из сильных мира сего. К тому же красивый мужчина, почти двухметрового роста и ни грамма жира, белоснежные волосы, черные горящие глаза, внешность кинозвезды.
Кстати, жена Риверы – преуспевающая американская модельерша. Если верить бульварной прессе, то это она недавно ушла от него с молодым парнем, с которым познакомилась в холле одного отеля в Риме. Предыдущая жена Риверы была знаменитой французской кинозвездой, а до нее была английская красавица-фотомодель. Эта покончила с собой. Бедная девочка!
Судя по всему, тяжелый характер. От тяжелых мужчин я предпочитаю держаться на расстоянии. Но как знать, вдруг мы почувствуем симпатию друг к другу? К тому же мне по душе его богатство (против друга с личным самолетом я не возражаю). Его слава, его влиятельность – от него можно услышать много интересного. А есть ли у него кругозор, увидим.
Когда звонит мама, я тут же рассказываю ей всю историю и узнаю потрясающую новость. Якобы у Нелли была связь с Риверой, тогда еще, много лет назад, когда она впервые была в Париже.
– Ты уверена? – ошарашенно спрашиваю я.
– На сто процентов. Ривера был тем мужчиной, который так взволновал ее, что она за месяц похудела на семь килограммов. Помнишь эту историю? Он был лучшим другом Валери Бельтура. С этим у нее тоже что-то было.
– Откуда ты знаешь?
– Нелли часто звонит. Мы многое выяснили из прошлого. Насчет твоего отца тоже…
– Так это она была или нет?
– Конечно, она. Но это я расскажу тебе, когда ты вернешься. Слишком дорого по телефону. Но одно надо признать: у Нелли хороший вкус, что касается мужчин. Почти все ее любовники стали знаменитыми. Она ничего не утаивает, рассказывает все, как было, и нисколько не стесняется. Мне это в ней нравится. Ладно, моя крошка, не буду тебя больше задерживать. Развлекайся сегодня вечером. Дай себя побаловать. У тебя все в порядке? Отлично! Напиши мне, а на следующей неделе я опять позвоню!
Ровно в семь я в пивной Липпа.
На мне черные сатиновые брюки, черная шелковая блузка без рукавов, с маленькими пуговками, и широкий желтый лакированный пояс. Сумочки нет. Все, что мне нужно на вечер – губная помада, ключи, удостоверение и триста франков наличными, – спрятано в хитроумно расположенном на поясе внутреннем кармане (спецзаказ).
Стоит восхитительный теплый вечер, я пришла пешком в своих новых модных туфлях без каблуков, ходить в которых одно удовольствие, и как ребенок радуюсь этому роскошному городу, на который до сих пор не могу насмотреться.
В Париже царит отпускное настроение. Платаны на бульваре Сен-Жермен покрыты большими зелеными листьями, перед всеми кафе стоят столики со стульями. Женщины носят длинные, яркие, экстравагантные платья, мужчины – элегантные, просторные брюки и светлые костюмы.
Сен-Жермен-де-Пре. Все устремляются сюда. Туристы и парижане, художники, актеры, певцы. Встречается множество знакомых лиц, здесь ощущаешь себя в центре мира. Кафе переполнены, и весь квартал – одно большое интернациональное модное шоу.
Но самые элегантные, на которых все оборачиваются, не идут во «Флору» или «Де-Маго», в «Драгстор» или «Бонапарт». Истинно экстравагантные идут к Липпу. Так же, как и я!
Ривера уже там. Он сидит слева от стеклянной вращающейся двери и ждет. Одного взгляда достаточно, чтобы он сразу узнал меня! Он встает, улыбается, изысканно целует мне руку. Он на целую голову выше меня. На нем отлично сшитый светлый костюм из плотного шелка, подчеркивающий широкие плечи и узкие бедра. У него настолько яркая внешность, что все не сводят с нас глаз.
Я выгляжу тоже неплохо. Рыжие волосы свежевымыты, я обольстительно благоухаю новыми гвоздичными духами, и мое декольте (четыре расстегнутые пуговки) намного превосходит то, что можно встретить в Париже. Я медленно сажусь (красота несуетлива), откидываюсь назад, улыбаюсь и молчу. То, что я ему нравлюсь, видно и слепому.
Ривера откашливается:
– Я пью виски со льдом. Выпьете тоже бокал?
– Нет, спасибо. Я бы предпочла томатный сок и пару зеленых оливок.
– Каплю водки в томатный сок?
– Нет, мерси.
– Но будет вкуснее. Итак, «Кровавая Мэри»!
– Нет, пожалуйста, не надо. Я бы хотела обойтись без крови.
Это его забавляет. Он благожелательно улыбается и властным голосом передает официанту мои пожелания. Я украдкой наблюдаю за ним. Всегда интересно увидеть вблизи знаменитость. Чаще всего бывают разочарования, так и сейчас. Ривера не так красив, как на фото или по телевизору. Кожа у него грубая, с красными прожилками, лицо немного одутловатое. Наверное, слишком много пьет? Вызывает ли он мою симпатию? Я не знаю.
Беседует с официантом (теперь еще подошел владелец и радостно трясет ему руку) – все повадки типичного деспота. Во всяком случае, нежности в нем нет. И что только нашла в нем Нелли? Он ей совершенно не подходит.
Так или иначе, он истинный джентльмен и интересный собеседник. Мы ведем увлекательный разговор о Канаде, потом он рассказывает о своих концертных турне, оперных постановках и последних пластинках. Он дирижировал всеми знаменитыми оркестрами. Американцы, по его словам, самые дельные, а французы и австрийцы просто невыносимы. Считают себя всезнайками, и слова им не скажи.
– И вы такое терпите? – спрашиваю я с улыбкой. Он с довольным видом смеется, его черные глаза горят.
– Моя дорогая, у меня репутация человека, который вообще ничего не терпит от музыкантов. Это, правда, порождает проблемы, но я остаюсь верен себе.
И он рассказывает о репетициях в Марселе, где также возникли трудности, потому что две певицы с мировым именем, ангажированные на главные роли, чувствуют себя обделенными им. Ривера рассказывает только о себе, желая произвести на меня впечатление. Этим он меня не удивляет. Я знаю знаменитых людей, все они считают себя центром Вселенной. Он говорит о своих успехах, своих домах, своем самолете, и еще он собирается приобрести яхту.
Впервые в жизни я бросила работу. Я, правда, каждое утро сажусь, как обычно, за письменный стол, все раскладываю – небрежные страницы Нелли справа от машинки, готовые страницы рукописи слева, – начинаю читать, вставляю лист бумаги, и дальше этого дело не идет. Все это лишено смысла. К чему работать, если я в любую секунду могу оказаться мертвой? Зачем писать хотя бы еще одно слово?
Волна отвращения накатывает на меня, когда я смотрю на стопку напечатанных листов. Сто пятьдесят готовых страниц! С большим трудом выкристаллизованные из путаных обрывков мыслей Нелли. Выстроенные в четкие, выразительные фразы. Стилистически причесанные, отполированные, сделанные понятными и доступными. Час за часом терпеливая, напряженная работа. И к чему все это? Чтобы на меня напали в метро?
Я звоню Нелли, рассказываю ей всю историю и прошу на пару дней отпуск. Она сразу входит в положение и рекомендует посетить замки Луары. Счет я должна отослать ей. Звонит мать, утешает меня, сочувствует. Не хочу ли я приехать домой? Она вышлет мне билет на самолет. Я долго раздумываю. Предложение заманчивое. Но потом я решаю остаться. Я не убегу. Я должна преодолеть шок другим путем.
Из пары дней отпуска получается целых два месяца.
С начала мая до начала июля я не в состоянии сконцентрироваться и не пишу ни одного слова. Зато погружаюсь в бурную парижскую жизнь, ощущение радости от этого великолепного города у меня осталось. В метро я больше ни ногой! Езжу в автобусе или в такси на показы мод, концерты и в театр. Посещаю оперу, все музеи, брожу по улицам, часами сижу на террасах кафе и наблюдаю за множеством прекрасных людей, которых так же, как и меня, потянуло на берега Сены из самых отдаленных уголков земли.
Моя жизнь полна крайностей. Если первые три недели я безвылазно провела дома, то следующие восемь я все время в пути. Ничто не в силах удержать меня в квартире. Не успеваю проснуться, как мне уже надо быть среди людей. Я молниеносно одеваюсь, вылетаю из дома, бегу вверх, на площадь Контрэскарп, чтобы позавтракать в «Кружке пива». И только когда передо мной стоит большая чашка ароматного кофе со сливками (во всем Париже не найдется вкуснее), когда я слышу речь и смех, только тогда мне становится лучше.
Временами я вижу Юсуфа, помогающего в тунисской кондитерской. Один раз он подходит ко мне, чтобы передать привет от Нури. Я должна хранить ему верность, летом он приедет меня навестить. Ну-ну! Лето еще не скоро, не буду забивать себе этим голову. Сейчас я хочу развлекаться! Именно теперь! Пока продолжается эта прекрасная жизнь! Кто знает, что будет завтра? Я больше ни в чем не уверена!
Я выхожу каждый вечер и никогда не возвращаюсь раньше четырех утра. Случайно обнаруживаю джаз-клубы в Шателе – «Маленький оппортунист», «Соленый поцелуй», «Мюзик-холл», «Сансет» – тесные прокуренные кафе, чаще всего в подвалах, в которые раньше меня бы не затащили на аркане. Но теперь я просиживаю здесь каждую ночь, и музыка бальзамом льется на мою израненную душу.
Лучшие в мире музыканты приезжают в Париж. Я слушаю Диззи Гиллеспи, Кларка Терри, Бадди Тейта, Чета Бейкера, Оскара Петерсона и Рея Чарлза. Плачу триста франков, целое состояние, чтобы послушать Эллу Фицджералд во Дворце конгрессов, быть может, это ее последнее выступление, и я не хочу его пропустить. Она поет великолепно. Публика неистовствует!
Я люблю классическую музыку, но сейчас мне необходимы ритм, экстаз, экспрессия, хочу стучать в такт ногами и смотреть, как музыкантам пот течет за воротник. Я хочу музыку, которая рождается на глазах, при которой невозможно оставаться спокойной, хочу самых высоких тонов, стремительных пассажей, сладострастного благозвучия.
Джаз – это выраженная в музыке сексуальная энергия, плотское желание. Воздух пропитан эротикой. После каждого сольного выступления я до боли хлопаю в ладоши. Я знаю, что мои рыжие кудри пылают в темноте. Чувствую, что притягиваю к себе все взоры. Таинственная незнакомка, одна приходит, одна уходит. Что может быть более интригующе?
Музыканты улыбаются мне со сцены. Мужчины придвигаются поближе. У всех на уме одно и то же. Кто она? Откуда? Можно ли осмелиться заговорить с ней? Но после последнего выступления между двумя и четырьмя часами утра я всегда встаю, выхожу на улицу, беру такси и еду одна домой, утомленная и счастливая, в ушах еще звучит музыка, в крови играют ритмы. Я больше не боюсь! Я живу! Все будет хорошо!
Я трачу много денег.
Ну и что такого? У меня они есть. Впервые я иду к косметичке, но не в один из больших салонов. Я иду к Жанне на улице Ласепед, которая сама изготовляет свои кремы, она основательно чистит мне кожу, делает мягкий массаж, говорит мне комплименты, которым я, естественно, радуюсь.
– У вас нет ни одной морщины, – замечает высокая белокурая бретонка с тонко очерченными бровями и римским носом, – даже мимические линии почти не видны. Вы действительно счастливая. Ваши высокие скулы бесценны. Кожа упругая. У вас всегда останется молодое лицо. В сорок вы будете выглядеть так же, как сегодня. Спорим?
– Но мне уже сорок, – довольная, смеюсь я.
– Вам сорок? – Она не может в это поверить.
– Даже сорок один.
– Я бы дала вам меньше тридцати, – говорит Жанна, которая сама выглядит лет на двадцать восемь – двадцать девять. – Честное слово, это потрясающе! Знаете, ведь мне сорок четыре. Но я всегда скрываю свой возраст, все равно мне никто не верит.
Дома я подробно рассматриваю себя в зеркале.
Кожа светится и имеет здоровый вид. Шелушение на щеках, появившееся после слезоточивого газа, исчезло. Лицо гладкое, глаза не замутненные, я явно на пути к выздоровлению.
В качестве следующего шага записываюсь в очень дорогой и престижный спортклуб рядом со своим домом. Там я учусь плавать и постигаю искусство самообороны. Карате все-таки не для меня.
Да, мы, женщины, вовсе не так беззащитны! У нас есть колени и локти, зубы и ногти, мы быстрые и ловкие, у нас есть все шансы, стоит нам только захотеть!
У меня появляются совершенно новые физические ощущения, я открываю в себе неведомые ранее силы, мускулы, которых никогда не чувствовала. Почему этому не учат в школе? Что толку от глупой физкультуры, кому нужна аэробика? Только напрасная трата времени. Курсы самообороны – вот что нам нужно сегодня – и гражданское мужество!
Нам нужно мужество, чтобы хотеть защищать себя. А оно отсутствует у женщин. Мы все еще ждем благородного спасителя, а пока он придет, ты уже умрешь! Никто не явится на помощь! У современного человека нет гражданского мужества – вот грустный вывод. Еще и поэтому преступность одерживает верх.
Но сегодня со мной этого больше не случится. Меткий удар ногой в солнечное сплетение – и он уже лежит на земле, а я свободна! Как я только могла так долго бояться? Все так просто. Я всего лишь должна мобилизовать свои силы и действовать молниеносно. Эффект неожиданности – в этом наша сила.
– Тот, кто нападает на женщин, – трус, – говорит наш учитель, – малейшее сопротивление обращает его в бегство, потому что он не ожидает сопротивления! К сожалению, большинство людей не знает, как легко они могли бы защитить себя! Вот причина, почему столько всего происходит! – Я ему верю. Мною он может быть доволен. Я его лучшая ученица, схватываю все на лету и одно знаю точно: на меня так просто теперь больше никто не нападет!
С плаванием хуже. Это отдельная история. Тут у меня серьезные проблемы, потому что при всем желании я не могу понять, как это легкая, прозрачная вода может держать меня. Она и не держит. Только я отрываю ноги от дна, как погружаюсь и уже не в состоянии всплыть без посторонней помощи.
Мой учитель плавания – красивый мужчина с большими, темными, кроткими глазами. У него сильные руки, он держит меня за талию, и в его руках я чувствую себя в безопасности. Его имя Эрве, мать у него индианка, отец – норманн. Он терпелив, очень терпелив, и слава богу! Ведь это моя девятая попытка научиться плавать.
Я все понимаю. Гамлет и Офелия. Мертвая девушка в воде. Именно потому, что я непременно должна научиться плавать, мне это не удается. Восемь лет подряд я брала летом уроки плавания в Канаде, Калифорнии, где бы я ни находилась, и всегда безрезультатно. В воде я не чувствую себя в своей стихии, там не за что ухватиться. И так мы с Эрве бьемся два раза в неделю по полчаса, а потом я расстроенная еду в свой любимый книжный магазин «Шекспир и К?» на набережной Монтебелло, напротив Нотр-Дам. Там я постепенно отхожу. Роюсь в коробках с новинками, покупаю пару книг и отправляюсь потом в «Роузлайт», симпатичный вегетарианский ресторан, весьма популярный здесь, в Париже.
Дело в том, что произошло еще кое-что!
После нападения я больше не могу есть мяса. Первые три недели в Париже мне это давалось с трудом. Я старалась изо всех сил, но привычка была сильнее!
Теперь все по-другому. Отбивная, которую я купила в то роковое майское воскресенье и лишь наполовину съела, заплесневела в холодильнике.
Странно, но, когда я гляжу на кусок коричневого мяса на тарелке, я представляю себе все животное целиком, а ради меня никто не должен больше умирать.
Первые дни после нападения я вообще не могла ничего есть. Потому у меня преждевременно начались месячные со страшными спазмами. Двадцать четыре часа я пролежала в постели. Встав опять, на многое взглянула иначе.
Нелли права! Гуманизм начинается с животных! Кровь, бойня, убийство, война – все это тесно взаимосвязано. И от этого я отрекаюсь!
Без мяса жизнь легче!
Я вдруг чувствую себя лучше, буквально летаю, аппетит уменьшается, и сама не замечаю, как худею. Вскоре я дохожу до пятидесяти девяти килограммов и впервые за много лет нахожу свое тело опять идеальным.
ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ! Такой легкой я уже давно не была. Обнаженная стою перед зеркальной стеной в ванной и рассматриваю себя со всех сторон. Я выгляжу отлично! Грудь круглая и упругая, как всегда, – здесь, к счастью, ничего не меняется. Бедра узкие, живот плоский. Жировые складки на спине выше талии полностью исчезли. Это меня радует больше всего. Теперь я наконец могу купить бикини, могу носить платья с вырезом на спине и облегающие блузки. Лето может начинаться!
Пятьдесят девять кило! Ив Сен-Лоран все ближе и ближе. Если так пойдет дальше, я опять вернусь к своей девичьей фигуре. Только вопрос: хочу ли я к ней вернуться! Пятьдесят девять кило при росте метр шестьдесят четыре – мне этого вполне достаточно. Но Нелли настаивает на пятидесяти пяти, на четыре кило меньше. Откуда только они должны взяться – с ляжек, с рук? Ладно, не буду об этом пока тревожиться.
И вот еще что происходит! Через шесть недель без мяса я замечаю, что иначе пахну. Утром, после просыпания, отсутствует неприятный привкус во рту. Пищеварение тоже функционирует бесперебойно.
Я меньше потею и чувствую себя моложе, здоровее, аппетитнее, чем когда-либо. Я готова к новой большой любви. К влиятельному мужчине, министру, президенту международного банка, главе государства. А в том, что я его встречу, я не сомневаюсь.
После нападения судьба должна дать мне компенсацию. Так бывало всегда в моей жизни. Несчастье – а потом что-нибудь чудесное. Почему на этот раз должно быть иначе?
Так оно и есть. Одним прекрасным июньским днем, ровно в час, звонит телефон.
Я как раз очень занята, сижу в своем кабинете и подробно штудирую всю финансовую прессу, которую мне удалось раздобыть. Я погружена в глубокие размышления, потому что случилось нечто странное, что уже несколько недель держит меня в напряжении.
Со времени моего приезда в Париж доллар стремительно взлетел вверх. Вначале он стоил шесть франков, теперь 9.50, то есть поднялся более чем на пятьдесят процентов! Как я уже упоминала, я владею, вместе с маминой субсидией, 150 тысячами долларов основного капитала для моего издательства. В апреле это составляло 900 тысяч франков. А теперь я бы получила за них 1 425 тысяч франков.
Такое трудно себе даже представить. С апреля по июнь я разбогатела на полмиллиона франков – если бы решилась продать доллары и поменять их на франки.
Тут есть риск: если доллар поползет дальше вверх, я бы выручила еще больше франков, продав свои деньги позже, и тогда буду кусать себе локти, что уже сейчас обменяла. А если он будет падать, я должна немедленно продать, чтобы потом на свои полтора миллиона франков купить снова дешевые доллары. Если мне повезет и он так же стремительно упадет, как взлетел, я бы могла на своей сделке осенью заработать 50 тысяч долларов. И тогда бы у меня было 200 тысяч долларов стартового капитала для моего издательства!
Заманчивая идея!
Но дело не такое легкое. Я могу потерять на этом очень много денег. Никто не знает, будет доллар расти или падать.
С красными щеками я сижу над своими журналами и газетами, верчу туда и сюда, сопоставляю цифры, валютные диаграммы, мнения.
В этот момент звонит телефон.
Я жду маминого звонка и целый день заранее радуюсь ему. Но слышу чужой мужской голос. Не француз. Сильный акцент. Может быть, итальянец? Или испанец? Как-то он мне кажется знакомым.
– Бонжур, бонжур! Я хотел бы поговорить с Валери. Валери Бельтур – мой оперный директор.
– Весьма сожалею, но господин Бельтур в Америке.
– Ничего себе! В Америке? А когда он вернется?
– В октябре. Хотите его адрес?
– Ни за что на свете! Номер телефона, если он у него есть!
Я диктую номер и удивляюсь приказному тону. Но я знаю этот голос. Где я могла его слышать?
– Так, – говорит мужчина с сильным акцентом, – большое спасибо. А кто вы, если позволите спросить? Новая подруга? – Это звучит довольно дерзко.
– Я снимаю эту квартиру, – холодно отвечаю я.
– Вы певица?
– К сожалению, нет.
– Вы как-то связаны с оперой?
– Нисколько.
– Великолепно! – Он делает короткую паузу. – Я Реджинальдо Ривера. Вам это что-нибудь говорит?
Еще бы! Реджинальдо Ривера! Всемирно известный дирижер. Теперь понятно, откуда мне знаком его голос. Он постоянно дает интервью, считается крайне неуживчивым, каждый день ругается с певцами, хамит музыкантам и раз в два года меняет жену.
Реджинальдо Ривера – «анфан террибль» [1]музыкального мира. Мультимиллионер, унаследовавший колоссальное состояние своего деда и ведущий образ жизни индийского магараджи. Только на прошлой неделе о нем опять писала светская хроника – он дирижирует в Марселе новой постановкой «Марино Фальери» Доницетти и в очередной раз разводится.
– Конечно, я знаю вас, маэстро, – вежливо говорю я.
– Забудьте маэстро. У вас приятный голос. Откуда вы?
– Из Канады. Из Квебека. Вы уже бывали там?
– Конечно! Великолепная страна. Мы должны встретиться, и вы расскажете мне, что там нового. Сегодня вечером? В пивной Липпа? Ровно в семь. Но не на террасе, люди вечно глазеют на меня. Внутри. Согласны?
– С удовольствием, – тут же отвечаю я. – У меня, правда, назначена встреча в одном джаз-клубе, но дирижеры с мировой известностью проходят без очереди.
– Чудесно! – Ривера очень обрадован и неожиданно переходит на английский. На этот раз без акцента, и сразу становится мне симпатичнее.
– Итак, моя дорогая, – его голос утрачивает приказной тон, – я очень рад. Но как я вас узнаю?
– У меня длинные рыжие кудри, и на мне будет что-нибудь черное.
– Мое лицо вы знаете. Или я ошибаюсь?
– Нет-нет, конечно. Ведь вас постоянно показывают по телевизору.
Это ему нравится. Он польщенно смеется и прощается. А я в полном замешательстве кладу трубку. Дирижер с мировой славой. Один из сильных мира сего. К тому же красивый мужчина, почти двухметрового роста и ни грамма жира, белоснежные волосы, черные горящие глаза, внешность кинозвезды.
Кстати, жена Риверы – преуспевающая американская модельерша. Если верить бульварной прессе, то это она недавно ушла от него с молодым парнем, с которым познакомилась в холле одного отеля в Риме. Предыдущая жена Риверы была знаменитой французской кинозвездой, а до нее была английская красавица-фотомодель. Эта покончила с собой. Бедная девочка!
Судя по всему, тяжелый характер. От тяжелых мужчин я предпочитаю держаться на расстоянии. Но как знать, вдруг мы почувствуем симпатию друг к другу? К тому же мне по душе его богатство (против друга с личным самолетом я не возражаю). Его слава, его влиятельность – от него можно услышать много интересного. А есть ли у него кругозор, увидим.
Когда звонит мама, я тут же рассказываю ей всю историю и узнаю потрясающую новость. Якобы у Нелли была связь с Риверой, тогда еще, много лет назад, когда она впервые была в Париже.
– Ты уверена? – ошарашенно спрашиваю я.
– На сто процентов. Ривера был тем мужчиной, который так взволновал ее, что она за месяц похудела на семь килограммов. Помнишь эту историю? Он был лучшим другом Валери Бельтура. С этим у нее тоже что-то было.
– Откуда ты знаешь?
– Нелли часто звонит. Мы многое выяснили из прошлого. Насчет твоего отца тоже…
– Так это она была или нет?
– Конечно, она. Но это я расскажу тебе, когда ты вернешься. Слишком дорого по телефону. Но одно надо признать: у Нелли хороший вкус, что касается мужчин. Почти все ее любовники стали знаменитыми. Она ничего не утаивает, рассказывает все, как было, и нисколько не стесняется. Мне это в ней нравится. Ладно, моя крошка, не буду тебя больше задерживать. Развлекайся сегодня вечером. Дай себя побаловать. У тебя все в порядке? Отлично! Напиши мне, а на следующей неделе я опять позвоню!
Ровно в семь я в пивной Липпа.
На мне черные сатиновые брюки, черная шелковая блузка без рукавов, с маленькими пуговками, и широкий желтый лакированный пояс. Сумочки нет. Все, что мне нужно на вечер – губная помада, ключи, удостоверение и триста франков наличными, – спрятано в хитроумно расположенном на поясе внутреннем кармане (спецзаказ).
Стоит восхитительный теплый вечер, я пришла пешком в своих новых модных туфлях без каблуков, ходить в которых одно удовольствие, и как ребенок радуюсь этому роскошному городу, на который до сих пор не могу насмотреться.
В Париже царит отпускное настроение. Платаны на бульваре Сен-Жермен покрыты большими зелеными листьями, перед всеми кафе стоят столики со стульями. Женщины носят длинные, яркие, экстравагантные платья, мужчины – элегантные, просторные брюки и светлые костюмы.
Сен-Жермен-де-Пре. Все устремляются сюда. Туристы и парижане, художники, актеры, певцы. Встречается множество знакомых лиц, здесь ощущаешь себя в центре мира. Кафе переполнены, и весь квартал – одно большое интернациональное модное шоу.
Но самые элегантные, на которых все оборачиваются, не идут во «Флору» или «Де-Маго», в «Драгстор» или «Бонапарт». Истинно экстравагантные идут к Липпу. Так же, как и я!
Ривера уже там. Он сидит слева от стеклянной вращающейся двери и ждет. Одного взгляда достаточно, чтобы он сразу узнал меня! Он встает, улыбается, изысканно целует мне руку. Он на целую голову выше меня. На нем отлично сшитый светлый костюм из плотного шелка, подчеркивающий широкие плечи и узкие бедра. У него настолько яркая внешность, что все не сводят с нас глаз.
Я выгляжу тоже неплохо. Рыжие волосы свежевымыты, я обольстительно благоухаю новыми гвоздичными духами, и мое декольте (четыре расстегнутые пуговки) намного превосходит то, что можно встретить в Париже. Я медленно сажусь (красота несуетлива), откидываюсь назад, улыбаюсь и молчу. То, что я ему нравлюсь, видно и слепому.
Ривера откашливается:
– Я пью виски со льдом. Выпьете тоже бокал?
– Нет, спасибо. Я бы предпочла томатный сок и пару зеленых оливок.
– Каплю водки в томатный сок?
– Нет, мерси.
– Но будет вкуснее. Итак, «Кровавая Мэри»!
– Нет, пожалуйста, не надо. Я бы хотела обойтись без крови.
Это его забавляет. Он благожелательно улыбается и властным голосом передает официанту мои пожелания. Я украдкой наблюдаю за ним. Всегда интересно увидеть вблизи знаменитость. Чаще всего бывают разочарования, так и сейчас. Ривера не так красив, как на фото или по телевизору. Кожа у него грубая, с красными прожилками, лицо немного одутловатое. Наверное, слишком много пьет? Вызывает ли он мою симпатию? Я не знаю.
Беседует с официантом (теперь еще подошел владелец и радостно трясет ему руку) – все повадки типичного деспота. Во всяком случае, нежности в нем нет. И что только нашла в нем Нелли? Он ей совершенно не подходит.
Так или иначе, он истинный джентльмен и интересный собеседник. Мы ведем увлекательный разговор о Канаде, потом он рассказывает о своих концертных турне, оперных постановках и последних пластинках. Он дирижировал всеми знаменитыми оркестрами. Американцы, по его словам, самые дельные, а французы и австрийцы просто невыносимы. Считают себя всезнайками, и слова им не скажи.
– И вы такое терпите? – спрашиваю я с улыбкой. Он с довольным видом смеется, его черные глаза горят.
– Моя дорогая, у меня репутация человека, который вообще ничего не терпит от музыкантов. Это, правда, порождает проблемы, но я остаюсь верен себе.
И он рассказывает о репетициях в Марселе, где также возникли трудности, потому что две певицы с мировым именем, ангажированные на главные роли, чувствуют себя обделенными им. Ривера рассказывает только о себе, желая произвести на меня впечатление. Этим он меня не удивляет. Я знаю знаменитых людей, все они считают себя центром Вселенной. Он говорит о своих успехах, своих домах, своем самолете, и еще он собирается приобрести яхту.