Страница:
– Это еще ни о чем не говорит… Такой человек, как он, может выжать деньги даже из камня…
Все в мире усовершенствуется, а вот в работе следователя никаких особых новшеств нет и не намечается. В век атома, кибернетики и электроники следователь вооружен лишь допотопной ручкой и листами бумаги. Правда, есть кое-какое подспорье: пишущие машинки, магнитофоны, но все это внедряется с большим трудом и конкуренцию ручке пока составить не может. Все исписанные следователем листы, а также акты экспертиз, запросы, ответы по ним и многое другое составляют уголовное дело, где, как в зеркале, видно, одержал следователь победу или потерпел поражение…
Утром я вел допрос парня, о котором говорил Ахра. Задал кучу дежурных вопросов, но они отскакивали, как резиновый мячик от стены. Парень еще не был судим, но все идет к тому – двое его приятелей попались с наркотиками.
Парнишку пришлось отпустить.
Ничего не выходило и с его приятелями, хотя Ахра кружил вокруг этой группы. Я протрубил отбой, утешая себя мыслью, что если эти парни замешаны в убийстве Лозинской, то рано или поздно мы с ними столкнемся опять.
Дни шли.
Я уже отчаялся, видя, что хожу по замкнутому кругу. Ничего нет хуже, чем вести расследование и не видеть его конца.
…Был вечер. Одуревший от бесчисленных допросов, я сидел в кабинете.
Раздался телефонный звонок.
– Привет, инквизитор! – бодро сказал Ахра.
Я однажды проговорился ему, что слово «инквизиция» в переводе с латинского означает «расследование», а посему слова «инквизитор» и «следователь» сродни. Конечно, это было шуткой, но с тех пор Ахра, находясь в хорошем настроении, величал меня этим жутким титулом.
– Привет, привет! Что-то долго не напоминал о себе… Есть что-нибудь новенькое?
– Нашел, понимаешь, одну старушенцию, – сказал Ахра с какой-то ленцой в голосе. – Приглашаю тебя сходить к ней в гости… Давай спускайся, я подъеду.
Я вложил бумаги в папку и стремглав выбежал из кабинета.
Ольга Никаноровна Белова, бывшая библиотекарь, жила в старом квартале, в том самом доме, который Ахра искал все эти дни. Она оказалась довольно живой и подвижной старушкой, с остреньким носом и легкой фигурой, и я понял – не та, о которой упоминал Дорфман.
Комната была мала, в углу – маленькая иконка без лампады,
– Сразу говорите, детки, зачем пожаловали? – Белова, видимо, решила взять быка за рога.
– Давно живете здесь, Ольга Никаноровна? – задал я встречный вопрос,
– А что? Задержалась на этой грешной земле? – насмешливо проговорила она, перехватив мой взгляд.
– Я имел в виду квартиру… – улыбнулся я, подумав, что у этой востроносой старухи не менее острый ум.
– В году двадцатом вошла я в этот дом молодухой и с тех пор живу здесь, милок… Голод тогда гулял по России, он и пригнал меня сюда, в ваш край. – Я думал, она ударится в воспоминания, но Белова ограничилась этим сообщением, и выжидательно окинула меня взглядом, сложив руки на полинявшей матерчатой скатерти.
– Тогда вы должны помнить Наталью Орестовну Лозинскую… – осторожно начал я.
– Помню. Как же! – встрепенулась Белова. – Женщина-огонь, вамп, если хотите… Красавица, хотя ей тогда было немало лет. В этом доме, – подняла она руку, – жили абхазы, грузины, русские, был и грек, и они называли ее Ната. Помню, в двадцатых годах за ней приударил джигит редкой красоты… Много шума наделала эта связь… Оказалось, что Патава – так звали любовника Наты – главарь бандитской шайки. Он был женат на Ефросинье Уваровой. Шайку разгромили, а Патава ушел в горы, где его и убили во время перестрелки. Фрося забрала своего сына и ушла неизвестно куда. Где она теперь? – Белова прикрыла веками свои подслеповатые глаза и вздохнула. – Конечно, уже в земле, – самой себе ответила Белова и вновь вздохнула: – Это я что-то долго не умираю…
Меня сейчас меньше всего интересовал бандит Патава, тем более его жена и сын, но я не прерывал старую женщину, в голосе которой слышалась печаль. Я замечал, что старые люди охотнее и подробнее рассказывают о второстепенном, чем о главном, и очень обидчивы, если их прерывают. Мне важно было узнать, с кем из ныне живущих была знакома Лозинская.
– Помню, как Фрося, уезжая, кричала: «Ната, подстилка, будь проклята!» – тихо шелестел голос Беловой.
– Она проклинала Лозинскую за связь с мужем?
– О связи Фрося знала… Говорили, за то, что она выдала Патаву.
– Вот как?
– Темная история… До сих пор не знаю, почему Ната пошла на такой шаг.
– Что стало с членами банды? – подался вперед Ахра.
– Все они нашли смерть у стенки, – просто объяснила Белова.
Я окончательно потерял интерес к этой истории.
– Проклятье Фроси настигло Нату: через несколько лет она похоронила свою единственную дочь, – негромко делилась между тем своими воспоминаниями Ольга Никаноровна. – После этого Ната присмирела и шашни с мужчинами уже не заводила. Да и красота ее сразу поблекла… Она жила здесь еще долго, а потом переехала, с тех пор я ее не видела.
– А о Фросе Уваровой и ее сыне вы ничего не знаете? – спросил Ахра.
– Ходили слухи, будто Фрося недолго прожила, а ее сын попал в тюрьму и там умер…
– Имела ли Ната какие-либо ценности? – задал я вопрос,
– Не знаю… Я не была с ней столь близка, И от людей ничего не слыхала. Думаю, ничего она не имела, иначе бы не вела полунищенское существование. Дочка ее чахла на глазах, а Ната не тратила средств даже на лекарства.
– Знаете ли вы кого-нибудь из тех, с кем была знакома Ната? – спросил я, думая, что и на этот раз выну пустой номер.
– Да, – негромко ответила Белова, – есть такая – Мария Гавриловна Федотова.
– Жива? – нетерпеливо спросил Ахра.
– Кто, Мария? Да она любого переживет. Что с ней сделается? Младше, меня лет на десять, а то и больше, Видела ее недавно на базаре со здоровенной сумкой…
– А вы знаете какую-нибудь старушку, больную, прикованную к постели? – спросил я, вспомнив слова Дорфмана.
– Нет… Я знаю только одну старуху – саму себя. Я иногда болею, но прикованной к постели, как вы сказали, никогда не была, видно, господь бог милует… Да и сыновья не оставляют меня без внимания.
– Знакомы ли вы с Дорфманом Борисом Исааковичем?
– Нет, – равнодушно ответила Белова. – Кто такой?
– Сосед Лозинской.
– Почему вы у меня интересуетесь всем этим? – наконец удивилась Белова. – Могли бы и у Наты спросить…
– Поздно, Ольга Никаноровна, – сказал я со вздохом. – Убили ее.
– Ох, горе-то какое! – воскликнула она, прикрыв рукой смор
щенный ротик. – Да и кому она нужна была, боже ты мой!
– Где живет Мария Гавриловна?
Белова посмотрела на меня: в ее выцветших глазах набухали слезы. Мне стало не по себе. Затем она еле слышно произнесла:
– Не знаю, милый…
С Марией Гавриловной Федотовой я беседовал в тот же вечер: адресная служба сработала безотказно.
Когда я вкратце рассказал, какая участь постигла Лозинскую, Мария Гавриловна, в отличие от Беловой, слез тратить не стала:
– Я предугадывала ей такой конец. Сейчас молодежь готова за целковый человека жизни лишить, а у покойницы хранилось такое богатство! Ничего нет удивительного в том, что случилось. И со мной могло произойти такое, но, видно, в сорочке родилась!
– Почему?
Начало рассказа о Лозинской было, прямо скажем, загадочно и многообещающе.
– Ната хранила у меня некоторое время старую шкатулку с драгоценностями. Ей что-то привиделось, и она принесла их ко мне. Натерпелась я страху! Все казалось, что ворвутся грабители, тюкнут по голове, и – будь здоров… Когда стало невтерпеж, я послала к Нате мою дочь Полину, как раз тогда она гостила у меня. Явилась Ната, и при Полине я вернула шкатулку. Она не хотела брать, пока не убедилась, что все драгоценности целы.
– Ваша дочь знала, что в шкатулке?
– Не только знала, но и трогала, а одну вещь даже примерила… А почему вы спрашиваете? Драгоценности исчезли, верно?
Я кивнул и спросил:
– Раньше вы знали о них?
– Нет.
– Говорили кому-нибудь, кроме Полины?
– Тоже нет.
– Кто еще, кроме вас и дочери, знал Лозинскую? Я имею в виду тех, с кем знакомы вы сами.
– Могу назвать только Олю Белову.
– Где живет ваша дочь?
– О-о, далеко отсюда! Она замужем в Краснодаре… Неужели вы думаете, что… моя дочь?.. – Мария Гавриловна разволновалась, но я отрицательно покачал головой:
– Успокойтесь. Вашу дочь я ни в чем не подозреваю, и до этой минуты даже не знал о ее существовании. Но я должен поговорить с ней. Дайте ее адрес, пожалуйста.
Вскоре я уже записывал данные о Полине и ее адрес.
– Перегудова – это фамилия мужа?
– Да, – ответила Мария Гавриловна.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Все в мире усовершенствуется, а вот в работе следователя никаких особых новшеств нет и не намечается. В век атома, кибернетики и электроники следователь вооружен лишь допотопной ручкой и листами бумаги. Правда, есть кое-какое подспорье: пишущие машинки, магнитофоны, но все это внедряется с большим трудом и конкуренцию ручке пока составить не может. Все исписанные следователем листы, а также акты экспертиз, запросы, ответы по ним и многое другое составляют уголовное дело, где, как в зеркале, видно, одержал следователь победу или потерпел поражение…
Утром я вел допрос парня, о котором говорил Ахра. Задал кучу дежурных вопросов, но они отскакивали, как резиновый мячик от стены. Парень еще не был судим, но все идет к тому – двое его приятелей попались с наркотиками.
Парнишку пришлось отпустить.
Ничего не выходило и с его приятелями, хотя Ахра кружил вокруг этой группы. Я протрубил отбой, утешая себя мыслью, что если эти парни замешаны в убийстве Лозинской, то рано или поздно мы с ними столкнемся опять.
Дни шли.
Я уже отчаялся, видя, что хожу по замкнутому кругу. Ничего нет хуже, чем вести расследование и не видеть его конца.
…Был вечер. Одуревший от бесчисленных допросов, я сидел в кабинете.
Раздался телефонный звонок.
– Привет, инквизитор! – бодро сказал Ахра.
Я однажды проговорился ему, что слово «инквизиция» в переводе с латинского означает «расследование», а посему слова «инквизитор» и «следователь» сродни. Конечно, это было шуткой, но с тех пор Ахра, находясь в хорошем настроении, величал меня этим жутким титулом.
– Привет, привет! Что-то долго не напоминал о себе… Есть что-нибудь новенькое?
– Нашел, понимаешь, одну старушенцию, – сказал Ахра с какой-то ленцой в голосе. – Приглашаю тебя сходить к ней в гости… Давай спускайся, я подъеду.
Я вложил бумаги в папку и стремглав выбежал из кабинета.
Ольга Никаноровна Белова, бывшая библиотекарь, жила в старом квартале, в том самом доме, который Ахра искал все эти дни. Она оказалась довольно живой и подвижной старушкой, с остреньким носом и легкой фигурой, и я понял – не та, о которой упоминал Дорфман.
Комната была мала, в углу – маленькая иконка без лампады,
– Сразу говорите, детки, зачем пожаловали? – Белова, видимо, решила взять быка за рога.
– Давно живете здесь, Ольга Никаноровна? – задал я встречный вопрос,
– А что? Задержалась на этой грешной земле? – насмешливо проговорила она, перехватив мой взгляд.
– Я имел в виду квартиру… – улыбнулся я, подумав, что у этой востроносой старухи не менее острый ум.
– В году двадцатом вошла я в этот дом молодухой и с тех пор живу здесь, милок… Голод тогда гулял по России, он и пригнал меня сюда, в ваш край. – Я думал, она ударится в воспоминания, но Белова ограничилась этим сообщением, и выжидательно окинула меня взглядом, сложив руки на полинявшей матерчатой скатерти.
– Тогда вы должны помнить Наталью Орестовну Лозинскую… – осторожно начал я.
– Помню. Как же! – встрепенулась Белова. – Женщина-огонь, вамп, если хотите… Красавица, хотя ей тогда было немало лет. В этом доме, – подняла она руку, – жили абхазы, грузины, русские, был и грек, и они называли ее Ната. Помню, в двадцатых годах за ней приударил джигит редкой красоты… Много шума наделала эта связь… Оказалось, что Патава – так звали любовника Наты – главарь бандитской шайки. Он был женат на Ефросинье Уваровой. Шайку разгромили, а Патава ушел в горы, где его и убили во время перестрелки. Фрося забрала своего сына и ушла неизвестно куда. Где она теперь? – Белова прикрыла веками свои подслеповатые глаза и вздохнула. – Конечно, уже в земле, – самой себе ответила Белова и вновь вздохнула: – Это я что-то долго не умираю…
Меня сейчас меньше всего интересовал бандит Патава, тем более его жена и сын, но я не прерывал старую женщину, в голосе которой слышалась печаль. Я замечал, что старые люди охотнее и подробнее рассказывают о второстепенном, чем о главном, и очень обидчивы, если их прерывают. Мне важно было узнать, с кем из ныне живущих была знакома Лозинская.
– Помню, как Фрося, уезжая, кричала: «Ната, подстилка, будь проклята!» – тихо шелестел голос Беловой.
– Она проклинала Лозинскую за связь с мужем?
– О связи Фрося знала… Говорили, за то, что она выдала Патаву.
– Вот как?
– Темная история… До сих пор не знаю, почему Ната пошла на такой шаг.
– Что стало с членами банды? – подался вперед Ахра.
– Все они нашли смерть у стенки, – просто объяснила Белова.
Я окончательно потерял интерес к этой истории.
– Проклятье Фроси настигло Нату: через несколько лет она похоронила свою единственную дочь, – негромко делилась между тем своими воспоминаниями Ольга Никаноровна. – После этого Ната присмирела и шашни с мужчинами уже не заводила. Да и красота ее сразу поблекла… Она жила здесь еще долго, а потом переехала, с тех пор я ее не видела.
– А о Фросе Уваровой и ее сыне вы ничего не знаете? – спросил Ахра.
– Ходили слухи, будто Фрося недолго прожила, а ее сын попал в тюрьму и там умер…
– Имела ли Ната какие-либо ценности? – задал я вопрос,
– Не знаю… Я не была с ней столь близка, И от людей ничего не слыхала. Думаю, ничего она не имела, иначе бы не вела полунищенское существование. Дочка ее чахла на глазах, а Ната не тратила средств даже на лекарства.
– Знаете ли вы кого-нибудь из тех, с кем была знакома Ната? – спросил я, думая, что и на этот раз выну пустой номер.
– Да, – негромко ответила Белова, – есть такая – Мария Гавриловна Федотова.
– Жива? – нетерпеливо спросил Ахра.
– Кто, Мария? Да она любого переживет. Что с ней сделается? Младше, меня лет на десять, а то и больше, Видела ее недавно на базаре со здоровенной сумкой…
– А вы знаете какую-нибудь старушку, больную, прикованную к постели? – спросил я, вспомнив слова Дорфмана.
– Нет… Я знаю только одну старуху – саму себя. Я иногда болею, но прикованной к постели, как вы сказали, никогда не была, видно, господь бог милует… Да и сыновья не оставляют меня без внимания.
– Знакомы ли вы с Дорфманом Борисом Исааковичем?
– Нет, – равнодушно ответила Белова. – Кто такой?
– Сосед Лозинской.
– Почему вы у меня интересуетесь всем этим? – наконец удивилась Белова. – Могли бы и у Наты спросить…
– Поздно, Ольга Никаноровна, – сказал я со вздохом. – Убили ее.
– Ох, горе-то какое! – воскликнула она, прикрыв рукой смор
щенный ротик. – Да и кому она нужна была, боже ты мой!
– Где живет Мария Гавриловна?
Белова посмотрела на меня: в ее выцветших глазах набухали слезы. Мне стало не по себе. Затем она еле слышно произнесла:
– Не знаю, милый…
С Марией Гавриловной Федотовой я беседовал в тот же вечер: адресная служба сработала безотказно.
Когда я вкратце рассказал, какая участь постигла Лозинскую, Мария Гавриловна, в отличие от Беловой, слез тратить не стала:
– Я предугадывала ей такой конец. Сейчас молодежь готова за целковый человека жизни лишить, а у покойницы хранилось такое богатство! Ничего нет удивительного в том, что случилось. И со мной могло произойти такое, но, видно, в сорочке родилась!
– Почему?
Начало рассказа о Лозинской было, прямо скажем, загадочно и многообещающе.
– Ната хранила у меня некоторое время старую шкатулку с драгоценностями. Ей что-то привиделось, и она принесла их ко мне. Натерпелась я страху! Все казалось, что ворвутся грабители, тюкнут по голове, и – будь здоров… Когда стало невтерпеж, я послала к Нате мою дочь Полину, как раз тогда она гостила у меня. Явилась Ната, и при Полине я вернула шкатулку. Она не хотела брать, пока не убедилась, что все драгоценности целы.
– Ваша дочь знала, что в шкатулке?
– Не только знала, но и трогала, а одну вещь даже примерила… А почему вы спрашиваете? Драгоценности исчезли, верно?
Я кивнул и спросил:
– Раньше вы знали о них?
– Нет.
– Говорили кому-нибудь, кроме Полины?
– Тоже нет.
– Кто еще, кроме вас и дочери, знал Лозинскую? Я имею в виду тех, с кем знакомы вы сами.
– Могу назвать только Олю Белову.
– Где живет ваша дочь?
– О-о, далеко отсюда! Она замужем в Краснодаре… Неужели вы думаете, что… моя дочь?.. – Мария Гавриловна разволновалась, но я отрицательно покачал головой:
– Успокойтесь. Вашу дочь я ни в чем не подозреваю, и до этой минуты даже не знал о ее существовании. Но я должен поговорить с ней. Дайте ее адрес, пожалуйста.
Вскоре я уже записывал данные о Полине и ее адрес.
– Перегудова – это фамилия мужа?
– Да, – ответила Мария Гавриловна.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На следующий день я направил в Краснодар отдельное поручение о допросе Перегудовой и ее мужа.
Узнав об этом, Владимир Багратович сказал:
– Твое поручение будут исполнять месяц, если не больше… Не лучше самому туда поехать?! Да и поручения, как правило, исполняются формально, разве не знаешь?
– А что может дать их допрос?
– У тебя ничего и нет, Зураб. Довольствуйся пока малым. Исключим Перегудову и ее мужа, пойдем другим путем, если, конечно, найдем его. А заняться ими рано или поздно все равно придется. И чем раньше это будет сделано, тем лучше – мой тебе совет.
В аэропорту Краснодара меня ждал Женя Дегтярев – мой однокурсник по юрфаку. Женя работал следователем городской прокуратуры.
На следующее утро мы с Женей уже звонили в квартиру Перегудовой, но дома никого не оказалось. От соседки узнали, что они рано ушли на работу, а дети – в школе. Соседка попалась словоохотливая и рассказала, что Полина работает заведующей продуктовым магазином на окраине города. О Перегудове мы у соседки не спрашивали, хотя она порывалась сказать и о нем. Где работает Перегудов, мы могли узнать и у самой Полины, а чересчур любопытной соседке и без того хватало пищи для разговоров и размышлений…
Перегудову мы застали в зале магазина. На ней был темно-синий халат, в карманы которого она по-мужски засунула руки.
Узнав, кто я и откуда, Перегудова побледнела.
– Что случилось? Что-нибудь с матерью? – спросила она, вынув руки из карманов и сплетая пальцы.
Я ее успокоил: с матерью все в порядке, мне просто нужно задать несколько вопросов и долго ее не задержу.
– Каких вопросов? – еще больше побледнела она.
– Да вы не волнуйтесь…
– Все это как снег на голову… Вот уже никогда не думала, что моей особой заинтересуются следственные органы, да еще из Абхазии. Наши – куда ни шло, работа у меня такая, а вы… – И она попыталась улыбнуться.
– Нет ли здесь отдельного помещения, Полина Федоровна? – спросил я решительно.
Она мгновение колебалась, потом ответила:
– Спрашивайте прямо здесь, я ни от кого секретов не держу.
– Но зато у нас есть кое-какие секреты, – сказал я тихо. Не объяснять же прямо здесь, что беседа наша должна быть запечатлена в протоколе!
Перегудова, пожав плечами, направилась к двери, за которой оказался крохотный кабинет с двумя маленькими столиками.
– Вы знали Наталью Орестовну Лозинскую?
– А почему вы спрашиваете о ней в прошедшем времени? – бледность сошла с ее щек, и вопрос прозвучал спокойно.
– Она убита, Полина Федоровна…
– Умерла или убита? – ее слегка подведенные глаза расширились.
Я пожал плечами, вздохнул и кивком головы дал понять, что последнее предположение верно.
– Ах, да, да, конечно… Если она умерла своей смертью, вы не приехали бы сюда. – Перегудова прикусила зубами кончик сигареты, и какая-то тень легла на ее миловидное лицо.
– У нас есть сведения о том, что… – я помедлил, – после убийства преступники похитили из квартиры Лозинской старинную шкатулку…
– Так я и предполагала! – с каким-то облегчением в голосе, перебив меня, воскликнула Перегудова. – Предупреждала же я ее!
– Лозинскую?
– Кого же еще? – с легкой досадой произнесла она. – Однажды я удостоилась чести лицезреть ее драгоценности, – не без сарказма начала она, – хранящиеся в той старинной шкатулке, о которой вы упомянули, даже примерила их… Драгоценности были – с ума сойти! – Она по-девчоночьи приподняла плечи и хлопнула в ладоши, слегка выпятив при этом тронутые помадой губы. – Я присутствовала, когда мама возвращала их Наталье Орестовне, и тогда какой-то бес словно подтолкнул меня. Я сказала ей, что хранить такое у себя – очень опасно. Наталья Орестовна ответила, и весьма сварливо, что нечего каркать и накликать на нее беду. Я обиделась и ушла в другую комнату. Больше я не видела ни Наталью Орестовну, ни ее драгоценности.
– Вы можете описать эти вещи? – спросил я.
– Не только опишу, но еще и нарисую. – Перегудова вновь закурила.
– Вот как?
– Они отпечатались в моей памяти, как на пленке. Драгоценности – моя слабость, но муж мало зарабатывает, и я не могу позволить себе такую роскошь. – Только сейчас я заметил в ушах Перегудовой золотые сережки в виде больших капель, а на пальце – кольцо с бриллиантом, и невольно усмехнулся. Все это вместе с золотым зубом свидетельствовало, что Перегудова отнюдь не бедствует. Она меж тем, не замечая моего взгляда и усмешки, продолжала:
– Я навидалась в ювелирных магазинах всяких диковинок, но перед драгоценностями Натальи Орестовны меркнет все… – Полина Федоровна, не вставая, повернулась на стуле, открыла незапертый сейф, вынула оттуда лист ватмана, положила его перед собой и взяла из деревянного стаканчика остро отточенный карандаш.
Перегудова рисовала долго и тщательно. Оказалось, она обладает даром художницы и довольно искусно запечатлела на бумаге каждую драгоценность из шкатулки. Рисунки заняли и другую сторону листа, а в уголочке пририсовала и саму шкатулку. Затем я попросил обвести контуры рисунков шариковой ручкой, что она проделала столь же тщательно.
Я спросил, не занималась ли она рисованием или живописью.
– Было что-то раньше. Я училась в школе живописи и ваяния, а потом… бросила все и перешла в этот… вертеп, – грустно улыбнулась она. – Поняла, что мне не переплюнуть ни Рембрандта, ни Пикассо… – Пёрегудова помолчала немного и уже без горечи добавила: – У меня есть подружка, Света Дроганова, тоже страстная поклонница дорогих безделушек, и когда нам попадается что-то стоящее, рисуем их друг другу. Тем и утешаемся.
– Она художница?
– Нет, с чего вы взяли? Просто набила руку, но рисует, конечно, хуже меня.
– Вы говорили ей о драгоценностях Лозинской?
– Разумеется! Не только говорила, но и нарисовала. Грех упустить такое. Светка была в шоке. Рисунок, по-моему, до сих пор у нее.
– Познакомьте нас с ней.
– Со Светкой? А она тут при чем?
Видя, что я молчу, Пёрегудова улыбнулась и мягко провела ладонью по коротко остриженным волосам цвета соломы.
– Познакомлю, конечно… Она – девка хоть куда! Не то что я – кляча…
Пёрегудова явно напрашивалась на комплимент, но мы с Женей сейчас меньше всего думали об этом.
– Кому еще вы говорили о драгоценностях Лозинской?
– Моему благоверному, – сморщила носик Пёрегудова. – Но он уж очень равнодушен к таким вещицам.
Пёрегудова по телефону договорилась с Дрогановой о встрече и сказала, что двое ребят хотят поговорить с ними. Через час мы вместе с Перегудовой сидели в кафе перед ее подругой.
Дроганова, узнав, зачем мы пожаловали, удивленно подняла брови. Все было хорошо в ней, если бы не крупные зубы, которые она не боялась показывать, потому что была смешлива. Но сейчас она нахмурилась:
– Я-то тут при чем? – спросила она точно так же, как недавно Пёрегудова.
– Она, – я показал глазами на Перегудову – рассказывала вам о драгоценностях старухи из Сухуми?
– Да, – коротко ответила Дроганова. – Полина даже нарисовала мне их, – добавила она, немного подумав.
– Рисунок у вас сохранился?
– Сказали бы сразу – принесла. Вы за этим и приехали?
…После кафе Пёрегудова извинилась и покинула нас, сославшись
на дела в магазине. Я предупредил, что завтра она с мужем должна прийти в городскую прокуратуру для официального допроса, дал адрес, и она согласно кивнула. Из разговора с ней я уже знал, что муж на совещании и вернется поздно вечером. Потеря дня меня не устраивала, но Перегудов был мне нужен.
Мы с Женей поехали к Дрогановой. Она сварила кофе, мы немного поболтали, а затем Светлана встала и подошла к книгам.
– Кажется, рисунок в этой, – сказала она, взяв одну из них. Страницы зашелестели под ее пальцами, но в книге ничего не оказалось.
– Ой, – негромко проговорила Дроганова и посмотрела на нас, – исчез…
– Поищите в других. – Я быстро встал и также начал перелистывать книги. Женя присоединился к нам. Вскоре вся библиотечка Дрогановой была проверена, но рисунка нигде не нашлось.
– Ну и цирк! – раздраженно проговорила Дроганова. – Куда он мог подеваться, скажите на милость?
– Вы никому не показывали или не давали рисунок?
– Да нет… – ответила она неуверенно и поспешно добавила: – Нет, нет.
Я внимательно посмотрел на нее, но Дроганова была невозмутима.
По моей просьбе она привела двух соседей как понятых, и при них я составил протокол о том, что рисунка драгоценностей на квартире Дрогановой обнаружить не удалось.
Отпустив понятых, я решил было тут же допросить Дроганову, но Женя вдруг сказал:
– Я срочно должен поехать на работу. Давай отложим допрос до завтра – ты же все равно решил остаться!
– Да ты что, Женя? – недоуменно спросил я.
– Поехали со мной, – произнес он так упрямо, что я посмотрел на него, как на сумасшедшего.
Узнав об этом, Владимир Багратович сказал:
– Твое поручение будут исполнять месяц, если не больше… Не лучше самому туда поехать?! Да и поручения, как правило, исполняются формально, разве не знаешь?
– А что может дать их допрос?
– У тебя ничего и нет, Зураб. Довольствуйся пока малым. Исключим Перегудову и ее мужа, пойдем другим путем, если, конечно, найдем его. А заняться ими рано или поздно все равно придется. И чем раньше это будет сделано, тем лучше – мой тебе совет.
В аэропорту Краснодара меня ждал Женя Дегтярев – мой однокурсник по юрфаку. Женя работал следователем городской прокуратуры.
На следующее утро мы с Женей уже звонили в квартиру Перегудовой, но дома никого не оказалось. От соседки узнали, что они рано ушли на работу, а дети – в школе. Соседка попалась словоохотливая и рассказала, что Полина работает заведующей продуктовым магазином на окраине города. О Перегудове мы у соседки не спрашивали, хотя она порывалась сказать и о нем. Где работает Перегудов, мы могли узнать и у самой Полины, а чересчур любопытной соседке и без того хватало пищи для разговоров и размышлений…
Перегудову мы застали в зале магазина. На ней был темно-синий халат, в карманы которого она по-мужски засунула руки.
Узнав, кто я и откуда, Перегудова побледнела.
– Что случилось? Что-нибудь с матерью? – спросила она, вынув руки из карманов и сплетая пальцы.
Я ее успокоил: с матерью все в порядке, мне просто нужно задать несколько вопросов и долго ее не задержу.
– Каких вопросов? – еще больше побледнела она.
– Да вы не волнуйтесь…
– Все это как снег на голову… Вот уже никогда не думала, что моей особой заинтересуются следственные органы, да еще из Абхазии. Наши – куда ни шло, работа у меня такая, а вы… – И она попыталась улыбнуться.
– Нет ли здесь отдельного помещения, Полина Федоровна? – спросил я решительно.
Она мгновение колебалась, потом ответила:
– Спрашивайте прямо здесь, я ни от кого секретов не держу.
– Но зато у нас есть кое-какие секреты, – сказал я тихо. Не объяснять же прямо здесь, что беседа наша должна быть запечатлена в протоколе!
Перегудова, пожав плечами, направилась к двери, за которой оказался крохотный кабинет с двумя маленькими столиками.
– Вы знали Наталью Орестовну Лозинскую?
– А почему вы спрашиваете о ней в прошедшем времени? – бледность сошла с ее щек, и вопрос прозвучал спокойно.
– Она убита, Полина Федоровна…
– Умерла или убита? – ее слегка подведенные глаза расширились.
Я пожал плечами, вздохнул и кивком головы дал понять, что последнее предположение верно.
– Ах, да, да, конечно… Если она умерла своей смертью, вы не приехали бы сюда. – Перегудова прикусила зубами кончик сигареты, и какая-то тень легла на ее миловидное лицо.
– У нас есть сведения о том, что… – я помедлил, – после убийства преступники похитили из квартиры Лозинской старинную шкатулку…
– Так я и предполагала! – с каким-то облегчением в голосе, перебив меня, воскликнула Перегудова. – Предупреждала же я ее!
– Лозинскую?
– Кого же еще? – с легкой досадой произнесла она. – Однажды я удостоилась чести лицезреть ее драгоценности, – не без сарказма начала она, – хранящиеся в той старинной шкатулке, о которой вы упомянули, даже примерила их… Драгоценности были – с ума сойти! – Она по-девчоночьи приподняла плечи и хлопнула в ладоши, слегка выпятив при этом тронутые помадой губы. – Я присутствовала, когда мама возвращала их Наталье Орестовне, и тогда какой-то бес словно подтолкнул меня. Я сказала ей, что хранить такое у себя – очень опасно. Наталья Орестовна ответила, и весьма сварливо, что нечего каркать и накликать на нее беду. Я обиделась и ушла в другую комнату. Больше я не видела ни Наталью Орестовну, ни ее драгоценности.
– Вы можете описать эти вещи? – спросил я.
– Не только опишу, но еще и нарисую. – Перегудова вновь закурила.
– Вот как?
– Они отпечатались в моей памяти, как на пленке. Драгоценности – моя слабость, но муж мало зарабатывает, и я не могу позволить себе такую роскошь. – Только сейчас я заметил в ушах Перегудовой золотые сережки в виде больших капель, а на пальце – кольцо с бриллиантом, и невольно усмехнулся. Все это вместе с золотым зубом свидетельствовало, что Перегудова отнюдь не бедствует. Она меж тем, не замечая моего взгляда и усмешки, продолжала:
– Я навидалась в ювелирных магазинах всяких диковинок, но перед драгоценностями Натальи Орестовны меркнет все… – Полина Федоровна, не вставая, повернулась на стуле, открыла незапертый сейф, вынула оттуда лист ватмана, положила его перед собой и взяла из деревянного стаканчика остро отточенный карандаш.
Я спросил, не занималась ли она рисованием или живописью.
– Было что-то раньше. Я училась в школе живописи и ваяния, а потом… бросила все и перешла в этот… вертеп, – грустно улыбнулась она. – Поняла, что мне не переплюнуть ни Рембрандта, ни Пикассо… – Пёрегудова помолчала немного и уже без горечи добавила: – У меня есть подружка, Света Дроганова, тоже страстная поклонница дорогих безделушек, и когда нам попадается что-то стоящее, рисуем их друг другу. Тем и утешаемся.
– Она художница?
– Нет, с чего вы взяли? Просто набила руку, но рисует, конечно, хуже меня.
– Вы говорили ей о драгоценностях Лозинской?
– Разумеется! Не только говорила, но и нарисовала. Грех упустить такое. Светка была в шоке. Рисунок, по-моему, до сих пор у нее.
– Познакомьте нас с ней.
– Со Светкой? А она тут при чем?
Видя, что я молчу, Пёрегудова улыбнулась и мягко провела ладонью по коротко остриженным волосам цвета соломы.
– Познакомлю, конечно… Она – девка хоть куда! Не то что я – кляча…
Пёрегудова явно напрашивалась на комплимент, но мы с Женей сейчас меньше всего думали об этом.
– Кому еще вы говорили о драгоценностях Лозинской?
– Моему благоверному, – сморщила носик Пёрегудова. – Но он уж очень равнодушен к таким вещицам.
Пёрегудова по телефону договорилась с Дрогановой о встрече и сказала, что двое ребят хотят поговорить с ними. Через час мы вместе с Перегудовой сидели в кафе перед ее подругой.
Дроганова, узнав, зачем мы пожаловали, удивленно подняла брови. Все было хорошо в ней, если бы не крупные зубы, которые она не боялась показывать, потому что была смешлива. Но сейчас она нахмурилась:
– Я-то тут при чем? – спросила она точно так же, как недавно Пёрегудова.
– Она, – я показал глазами на Перегудову – рассказывала вам о драгоценностях старухи из Сухуми?
– Да, – коротко ответила Дроганова. – Полина даже нарисовала мне их, – добавила она, немного подумав.
– Рисунок у вас сохранился?
– Сказали бы сразу – принесла. Вы за этим и приехали?
…После кафе Пёрегудова извинилась и покинула нас, сославшись
на дела в магазине. Я предупредил, что завтра она с мужем должна прийти в городскую прокуратуру для официального допроса, дал адрес, и она согласно кивнула. Из разговора с ней я уже знал, что муж на совещании и вернется поздно вечером. Потеря дня меня не устраивала, но Перегудов был мне нужен.
Мы с Женей поехали к Дрогановой. Она сварила кофе, мы немного поболтали, а затем Светлана встала и подошла к книгам.
– Кажется, рисунок в этой, – сказала она, взяв одну из них. Страницы зашелестели под ее пальцами, но в книге ничего не оказалось.
– Ой, – негромко проговорила Дроганова и посмотрела на нас, – исчез…
– Поищите в других. – Я быстро встал и также начал перелистывать книги. Женя присоединился к нам. Вскоре вся библиотечка Дрогановой была проверена, но рисунка нигде не нашлось.
– Ну и цирк! – раздраженно проговорила Дроганова. – Куда он мог подеваться, скажите на милость?
– Вы никому не показывали или не давали рисунок?
– Да нет… – ответила она неуверенно и поспешно добавила: – Нет, нет.
Я внимательно посмотрел на нее, но Дроганова была невозмутима.
По моей просьбе она привела двух соседей как понятых, и при них я составил протокол о том, что рисунка драгоценностей на квартире Дрогановой обнаружить не удалось.
Отпустив понятых, я решил было тут же допросить Дроганову, но Женя вдруг сказал:
– Я срочно должен поехать на работу. Давай отложим допрос до завтра – ты же все равно решил остаться!
– Да ты что, Женя? – недоуменно спросил я.
– Поехали со мной, – произнес он так упрямо, что я посмотрел на него, как на сумасшедшего.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Мне скрепя сердце пришлось уйти из квартиры Дрогановой. Я только сказал Светлане, куда она завтра должна явиться для допроса.
Всю дорогу до прокуратуры мы молчали. Женя словно воды в рот набрал, а я был недоволен им, и на разговор не тянуло.
– Я знаю эту особу, – сказал Женя, когда мы зашли в его кабинет. Я понял, кого он имеет в виду.
– Вот как! – только сейчас я догадался, что он неспроста привел меня сюда.
– Потерпи маленько. – Женя задумчиво смотрел в окно, словно прислушиваясь к чему-то, потом легонько тряхнул головой и глянул на меня: – Встреча с ней навела меня на кой-какие размышления…
– Какие?
– У нее есть брат… – Женя открыл сейф и вынул оттуда объемистую папку с делом. – Вот: Дроганов Павел Васильевич, – сказал он, перелистав бумаги. – У него угнали машину… Однажды, когда это преступление еще не было раскрыто, он с сестрой был на приеме у прокурора. Там же находился и я, заметил, что она вела себя агрессивнее братца… Знаешь, такая напористая… С тех пор Дроганову я не видел, но запомнил, особенно по ее… лошадиным зубам. Тогда я не знал, что займусь расследованием этого дела.
– Почему дело об угоне ведешь ты, а не следователь милиции? – У меня были и другие вопросы, но я пока высказал этот.
– Мы раскрыли крупную группу – шесть человек: угоны автомашин, разбои, грабежи и даже… убийство, – пояснил Женя.
– Какое отношение могут иметь Дроганова и ее брат к… моему делу?
– Понимаешь, Зураб, – Женя задумчиво почесал переносицу, – Дроганов приобрел машину совсем недавно, а угнана она была от ресторана. Расследуя уголовное дело, узнал, что Дроганов неожиданно стал ресторанным завсегдатаем, хотя раньше он туда и не совался… Улавливаешь мою мысль?
– Не совсем, – искренне ответил я.
– А не связан ли Дроганов с убийством твоей… Лозинской? Сестра могла наболтать ему о сокровищах и… Дроганов ранее судим, запомни! Он мне сказал, что это – грех молодости, но учти, сидел он за групповую кражу, а сейчас… машина, рестораны… Рисунок к тому же исчез. Это настораживает меня больше всего!
– Я считаю, нужно поплотнее заняться личностью Дроганова, – убежденно сказал Женя. – И еще: он – любовник Перегудовой.
– Ах, даже так?
– Сведения самые достоверные. – Женя убрал волосы, упавшие на лоб, и сел. – Раньше они были для меня пустым звуком, а сейчас приобрели смысл. О сокровищах Лозинской он мог узнать от сестры или Перегудовой, или от обеих вместе. Кожей чувствую: без Дроганова не обойтись!
– С чего начнем?
– С самого простого. Пойдем к нему на работу и узнаем, отсутствовал ли он в те дни, когда была убита Лозинская.
Мы быстро отыскали ателье «Осанка», где Дроганов работал портным, и зашли к заведующей – Дроганова на рабочем месте не оказалось.
Заведующая – массивная женщина – басом объяснила, что в тот день, когда произошло убийство Лозинской, Дроганов с работы не отлучался. В кассу, правда, денег не вносил, потому что тогда, насколько ей помнится, было мало работы.
Дроганов в этот день так и не появился. Когда мы поинтересовались, почему их работник пренебрегает правилами трудового распорядка, заведующая пояснила, что он отпросился.
По дороге в прокуратуру мы зашли в городскую ГАИ и взяли справку о наличии у Дроганова автомашины. Увы, «Жигули» он приобрел в сентябре прошлого года, тогда как Лозинская была убита в октябре. Я напомнил об этом Жене.
– Один ноль в пользу Дроганова, – проговорил он.
– Нет, два ноль, – возразил я и больше к этому ничего не добавил, но Женя сразу понял, что я имею в виду…
Не успели мы зайти в кабинет, как дежурный сообщил, что пришел Дроганов.
Открылась дверь, вошел молодой высокий – косая сажень в плечах – парень.
– А, Павел Васильевич! – воскликнул Женя. – Легок на помине.
– Привет, Женя, – улыбнулся Дроганов и тут же пошел в атаку: – Зачем тебе нужно было выяснять, работал ли я в октябре прошлого года?
– А-а, пустяки! – отбил выпад Женя. – Нужно для дела.
– Для какого? – напористо наступал Дроганов.
– Твоего… Забыл разве? – Евгений попытался перехватить инициативу.
– Не заговаривай мне зубы, – слишком фамильярно, если не сказать больше, проговорил Дроганов, подходя к приставному столу и, не спрашивая разрешения, уселся напротив меня. Я был далеко не в восторге от его поведения, но Женя незаметно мне подмигнул, потом невинно посмотрел на Дроганова.
– А все-таки болтливая у тебя заведующая, – по-простецки сказал он.
– И что она успела наболтать? – хмуро осведомился Дроганов, окинув меня холодным взглядом. Словно водой окатил.
– Тебе или нам?
– Вам, – поднял палец Дроганов, вновь плеснул на меня ледяным взглядом.
Я молчал, боясь испортить Жене игру.
– Ничего такого, – пожал он плечами. – И зачем ты спрашиваешь? Она же успела нашептать тебе, зачем и почему мы были у нее? Вот женщина, а?.. Раз на то пошло, то где ты был, Пашка, в те дни? – спросил, словно хлестнул, Женя.
– На работе, где же еще! Трудился, как пчелка. Неужели не убедились? – Дроганов подставлял другую щеку.
– Допустим. Почему деньги в кассу…
– Выполнил несколько заказов, – быстро прикрылся щитом Дроганов, – но документики не оформил. Деньги были нужны дозарезу, вот так! – мазнул он ребром ладони по шее. – Их, как известно, всегда не хватает.
– Клиентов подавай. Хочу на них посмотреть! – лез напролом Женя.
– Эх, кабы я знал! – ушел в глухую защиту Дроганов. – О папке с мамкой я у них не спрашивал… Денежки, что они мне дали, опустил в свой бездонный карман.
– Зачем они понадобились? – Женя потер пальцами.
– Обувку для машины купил.
– Покрышки то есть? У кого и где? – Женя пытался раз и на всегда отбить у собеседника охоту к вранью, но тот быстро опомнился и нагло заявил:
– С рук. А вы проморгали! Плохо работаете, Женя, плохо…
– Обул машинку-то? – невинно спросил Евгений.
– Не-а, пусть пока побегает в старой, – ответ был столь же невинным.
– А где новые?
– Покрышки, что ли? Дома, Женя, дома. Могу хоть сейчас показать. – Дроганов был за крепким забором.
– Верю, верю… Откуда, Пашка, выцарапал деньги на машину? – совсем по-дружески спросил Женя.
– С миру по нитке – голому рубашка… Родственнички расщедрились, – охотно ответил Дроганов, и я понял, что он был готов к этому вопросу.
– До-обрые они у тебя, а?
– Пока не жалуюсь.
– А мне что-то никто помочь не хочет. Вот и хожу пешком, – сказал Женя. – Научи, Пашка, как подход к моим родственникам найти.
– Как-нибудь в другой раз.
– Ладно, – легко согласился Женя, а потом вздохнул: – Ну что ж, Пашка, друг мой ситный, напиши-ка обо всем этом вот туточки. – И он через стол протянул Дроганову бланк протокола допроса и шариковую ручку.
– Зачем это? – с неприязнью посмотрев на меня, сказал Дроганов, отложил в сторону бланк, ручку и сцепил пальцы,
– Ну что ты, Пашка? – вроде бы шутливо, но настойчиво вытягивал его из укрытия Женя. – Ты меня хочешь обидеть? И напиши грамотно, чтобы я твои ошибочки не исправлял. Худо будет, если я тебе двоечку поставлю.
Дроганов писал медленно, долго. Молодец Женя, вытянул. Теперь пора поставить его на место.
– Пять с плюсом, – мурлыкал Евгений. – Не ожидал. – Отложил подписанный протокол в сторону, полузакрыв глаза, неожиданно сухо произнес: – Ну что ж, будь здоров. Иди пока, скоро вызову.
Глаза Дроганова забегали. Он поспешно кивнул, протянул руку. Даже мне. Ладонь вялая, липкая. Стараясь не стучать высокими каблуками, вышел.
Я засмеялся, хотя веселиться не было причины – день заканчивался, а результат – ноль.
Всю дорогу до прокуратуры мы молчали. Женя словно воды в рот набрал, а я был недоволен им, и на разговор не тянуло.
– Я знаю эту особу, – сказал Женя, когда мы зашли в его кабинет. Я понял, кого он имеет в виду.
– Вот как! – только сейчас я догадался, что он неспроста привел меня сюда.
– Потерпи маленько. – Женя задумчиво смотрел в окно, словно прислушиваясь к чему-то, потом легонько тряхнул головой и глянул на меня: – Встреча с ней навела меня на кой-какие размышления…
– Какие?
– У нее есть брат… – Женя открыл сейф и вынул оттуда объемистую папку с делом. – Вот: Дроганов Павел Васильевич, – сказал он, перелистав бумаги. – У него угнали машину… Однажды, когда это преступление еще не было раскрыто, он с сестрой был на приеме у прокурора. Там же находился и я, заметил, что она вела себя агрессивнее братца… Знаешь, такая напористая… С тех пор Дроганову я не видел, но запомнил, особенно по ее… лошадиным зубам. Тогда я не знал, что займусь расследованием этого дела.
– Почему дело об угоне ведешь ты, а не следователь милиции? – У меня были и другие вопросы, но я пока высказал этот.
– Мы раскрыли крупную группу – шесть человек: угоны автомашин, разбои, грабежи и даже… убийство, – пояснил Женя.
– Какое отношение могут иметь Дроганова и ее брат к… моему делу?
– Понимаешь, Зураб, – Женя задумчиво почесал переносицу, – Дроганов приобрел машину совсем недавно, а угнана она была от ресторана. Расследуя уголовное дело, узнал, что Дроганов неожиданно стал ресторанным завсегдатаем, хотя раньше он туда и не совался… Улавливаешь мою мысль?
– Не совсем, – искренне ответил я.
– А не связан ли Дроганов с убийством твоей… Лозинской? Сестра могла наболтать ему о сокровищах и… Дроганов ранее судим, запомни! Он мне сказал, что это – грех молодости, но учти, сидел он за групповую кражу, а сейчас… машина, рестораны… Рисунок к тому же исчез. Это настораживает меня больше всего!
– Я считаю, нужно поплотнее заняться личностью Дроганова, – убежденно сказал Женя. – И еще: он – любовник Перегудовой.
– Ах, даже так?
– Сведения самые достоверные. – Женя убрал волосы, упавшие на лоб, и сел. – Раньше они были для меня пустым звуком, а сейчас приобрели смысл. О сокровищах Лозинской он мог узнать от сестры или Перегудовой, или от обеих вместе. Кожей чувствую: без Дроганова не обойтись!
– С чего начнем?
– С самого простого. Пойдем к нему на работу и узнаем, отсутствовал ли он в те дни, когда была убита Лозинская.
Мы быстро отыскали ателье «Осанка», где Дроганов работал портным, и зашли к заведующей – Дроганова на рабочем месте не оказалось.
Заведующая – массивная женщина – басом объяснила, что в тот день, когда произошло убийство Лозинской, Дроганов с работы не отлучался. В кассу, правда, денег не вносил, потому что тогда, насколько ей помнится, было мало работы.
Дроганов в этот день так и не появился. Когда мы поинтересовались, почему их работник пренебрегает правилами трудового распорядка, заведующая пояснила, что он отпросился.
По дороге в прокуратуру мы зашли в городскую ГАИ и взяли справку о наличии у Дроганова автомашины. Увы, «Жигули» он приобрел в сентябре прошлого года, тогда как Лозинская была убита в октябре. Я напомнил об этом Жене.
– Один ноль в пользу Дроганова, – проговорил он.
– Нет, два ноль, – возразил я и больше к этому ничего не добавил, но Женя сразу понял, что я имею в виду…
Не успели мы зайти в кабинет, как дежурный сообщил, что пришел Дроганов.
Открылась дверь, вошел молодой высокий – косая сажень в плечах – парень.
– А, Павел Васильевич! – воскликнул Женя. – Легок на помине.
– Привет, Женя, – улыбнулся Дроганов и тут же пошел в атаку: – Зачем тебе нужно было выяснять, работал ли я в октябре прошлого года?
– А-а, пустяки! – отбил выпад Женя. – Нужно для дела.
– Для какого? – напористо наступал Дроганов.
– Твоего… Забыл разве? – Евгений попытался перехватить инициативу.
– Не заговаривай мне зубы, – слишком фамильярно, если не сказать больше, проговорил Дроганов, подходя к приставному столу и, не спрашивая разрешения, уселся напротив меня. Я был далеко не в восторге от его поведения, но Женя незаметно мне подмигнул, потом невинно посмотрел на Дроганова.
– А все-таки болтливая у тебя заведующая, – по-простецки сказал он.
– И что она успела наболтать? – хмуро осведомился Дроганов, окинув меня холодным взглядом. Словно водой окатил.
– Тебе или нам?
– Вам, – поднял палец Дроганов, вновь плеснул на меня ледяным взглядом.
Я молчал, боясь испортить Жене игру.
– Ничего такого, – пожал он плечами. – И зачем ты спрашиваешь? Она же успела нашептать тебе, зачем и почему мы были у нее? Вот женщина, а?.. Раз на то пошло, то где ты был, Пашка, в те дни? – спросил, словно хлестнул, Женя.
– На работе, где же еще! Трудился, как пчелка. Неужели не убедились? – Дроганов подставлял другую щеку.
– Допустим. Почему деньги в кассу…
– Выполнил несколько заказов, – быстро прикрылся щитом Дроганов, – но документики не оформил. Деньги были нужны дозарезу, вот так! – мазнул он ребром ладони по шее. – Их, как известно, всегда не хватает.
– Клиентов подавай. Хочу на них посмотреть! – лез напролом Женя.
– Эх, кабы я знал! – ушел в глухую защиту Дроганов. – О папке с мамкой я у них не спрашивал… Денежки, что они мне дали, опустил в свой бездонный карман.
– Зачем они понадобились? – Женя потер пальцами.
– Обувку для машины купил.
– Покрышки то есть? У кого и где? – Женя пытался раз и на всегда отбить у собеседника охоту к вранью, но тот быстро опомнился и нагло заявил:
– С рук. А вы проморгали! Плохо работаете, Женя, плохо…
– Обул машинку-то? – невинно спросил Евгений.
– Не-а, пусть пока побегает в старой, – ответ был столь же невинным.
– А где новые?
– Покрышки, что ли? Дома, Женя, дома. Могу хоть сейчас показать. – Дроганов был за крепким забором.
– Верю, верю… Откуда, Пашка, выцарапал деньги на машину? – совсем по-дружески спросил Женя.
– С миру по нитке – голому рубашка… Родственнички расщедрились, – охотно ответил Дроганов, и я понял, что он был готов к этому вопросу.
– До-обрые они у тебя, а?
– Пока не жалуюсь.
– А мне что-то никто помочь не хочет. Вот и хожу пешком, – сказал Женя. – Научи, Пашка, как подход к моим родственникам найти.
– Как-нибудь в другой раз.
– Ладно, – легко согласился Женя, а потом вздохнул: – Ну что ж, Пашка, друг мой ситный, напиши-ка обо всем этом вот туточки. – И он через стол протянул Дроганову бланк протокола допроса и шариковую ручку.
– Зачем это? – с неприязнью посмотрев на меня, сказал Дроганов, отложил в сторону бланк, ручку и сцепил пальцы,
– Ну что ты, Пашка? – вроде бы шутливо, но настойчиво вытягивал его из укрытия Женя. – Ты меня хочешь обидеть? И напиши грамотно, чтобы я твои ошибочки не исправлял. Худо будет, если я тебе двоечку поставлю.
Дроганов писал медленно, долго. Молодец Женя, вытянул. Теперь пора поставить его на место.
– Пять с плюсом, – мурлыкал Евгений. – Не ожидал. – Отложил подписанный протокол в сторону, полузакрыв глаза, неожиданно сухо произнес: – Ну что ж, будь здоров. Иди пока, скоро вызову.
Глаза Дроганова забегали. Он поспешно кивнул, протянул руку. Даже мне. Ладонь вялая, липкая. Стараясь не стучать высокими каблуками, вышел.
Я засмеялся, хотя веселиться не было причины – день заканчивался, а результат – ноль.