– Ничего не поделаешь, у него это врожденный талант, – пробурчал Эллери. – Однако все равно очень грустно слышать подобные новости. Ведь один перечень нечистоплотных похождений Армандо должен был бы говорить сам за себя!
– Да. Для вас, для меня, для целой половины человечества, – фыркнул Берк. – Но для женщин – это пустой звук!
– И нет никакой надежды образумить ее, открыть ей глаза?
– Господь свидетель, сколько раз Роберта пыталась это сделать! Но в результате только окончательно испортила с ней отношения, – шотландец выбил свою трубку, – Я пытался убедить Роберту не принимать все так близко к сердцу, но одно имя Армандо уже приводит ее в ярость. Она его не выносит и не в состоянии безучастно наблюдать, как Лоретта запутывается все больше и больше.
На следующей неделе Эллери опять узнал о новой размолвке между Лореттой и Робертой Вест. Настал момент открыто выяснить отношения.
– Послушай, дорогая Лоретта, – начала Роберта, – это не мое дело, я понимаю, но я не в силах хладнокровно наблюдать, как ты увязаешь все глубже и глубже. Это не человек, а бездонная трясина!
– Роберта, – вздернула подбородок Лоретта. – Я не намерена больше обсуждать с тобой Карлоса.
– Но кто-то же должен вразумить тебя наконец! Позволять ему присылать тебе цветы, назначать свидания, околачиваться здесь так поздно, что это выходит за все мыслимые рамки приличий! Неужели ты сама не понимаешь, во что позволяешь себя впутывать?
– Роберта!
– Нет уж, на этот раз я договорю до конца! Лоретта, ты ведешь себя опрометчиво. У тебя нет никакого опыта в отношениях с мужчинами. А Карлос таких вот пташек вроде тебя глотает, не прожевывая! С тобой он вообще действует в открытую: неужели ты не понимаешь, что он охотится за денежками, ускользнувшими от него по завещанию твоей тетушки Глори?
Гнев Лоретты уж готов был прорваться наружу. Но она невероятным усилием воли взяла себя в руки только судорожно сжала кулачки:
– Когда же ты прекратишь отравлять мне жизнь?!
– Но, дорогая, я не отравляю тебе жизнь! Я просто пытаюсь уберечь тебя от когтей настоящего хищника в человеческом обличье! А вдобавок еще и убийцы, преступника.
– Карлос никого не убивал!
– Но он организовал убийство, Лоретта! Он еще более виновен, чем она. Кем бы «она» ни была.
– Я не верю этому!
– Ты считаешь, что я лгу?
– Кто знает!
– Но ради чего я стала бы лгать, Господи?! Я уже сто раз рассказывала тебе, как Карлос подбивал меня на убийство.
И тогда Лоретта взглянула подруге прямо в лицо, ее носик побелел от возмущения:
– Роберта, я вижу, что ошиблась в тебе. Я не думала, что ты такая… Но теперь вижу, какая ты! Просто ревнуешь меня! И завидуешь, я же вижу…
– Я? Ревную?! Завидую?!
– Да! Завидуешь деньгам, оставленным мне тетей Глори, ревнуешь к Карлосу, который интересуется мной – Милая, да в своем ли ты уме! Я искренне рада твоей удаче с наследством. Что касается Карлоса, то в пасти акулы я чувствовала бы себя в большей безопасности, чем в его обществе. И ты – тоже.
– Но ты сама признавалась, что сходила по нему с ума…
– О, это было задолго до того, как я поняла, что он за птица… Слава Богу, этот жуткий эпизод моей жизни теперь в прошлом! Если уж тебе так хочется знать, то я влюблена в Харри Берка, а он – я уверена – в меня. Вот так-то, Лоретта. И мне теперь глубоко плевать на этого сального сластолюбца…
– Роберта, хватит! – Лоретту била дрожь. – Если ты не прекратишь клеветать на Карлоса… Она смолкла.
– Ты хотела сказать, что в таком случае я должна съехать отсюда, так? – спокойно спросила Роберта. – Я сказала, что если ты не прекратишь…
– Я вполне поняла тебя, Лоретта. Я перееду в ту же секунду, как найду себе крышу над головой. Но если тебе не терпится, я сделаю это сегодня.., прямо сейчас, хочешь?
Девушки смотрели прямо друг другу в глаза. Наконец Лоретга произнесла с самой чопорной британской интонацией, на какую только была способна:
– Нет неотложной необходимости предпринимать переезд немедленно. Но ввиду сложившихся обстоятельств мне кажется, что для нас обеих было бы лучше прервать совместное проживание как можно скорее.
– Завтра же меня здесь не будет.
И Роберта выполнила свое обещание. Она перебралась в город при помощи Харри Берка. Они нашли темную квартирку на Йорк-Авеню в захудалом квартальчике. В полуподвале давно не ремонтированного дома помещалось несколько баров. В ванной комнате Роберты раковина треснула пополам, и вода лилась прямо на пол. Целый день под окнами сновали посетители баров.
– Что за мерзкая дыра, Берти! – сокрушался Берк, – Я не понимаю, как ты могла решиться снять эту трущобу! Но ты не слушаешь никаких разумных доводов…
– Ты опять о деньгах?
– Но что же плохого, если я дам тебе денег на квартиру?
– Много чего плохого, Харри. Хотя с твоей стороны так мило предложить мне помощь!
Он пожал плечами в бессильном гневе на ее упрямство.
– Но эта квартира не так уж и плоха, – сказала Роберта, – и она, по крайней мере, меблирована. Я просто не в состоянии позволить себе снять что-нибудь подороже. Но я скорее стану жить тут, чем в роскошных хоромах Лоретты, глядя, как это чудовище подбирается к ней.
– Но посмотри, какой кошмар здесь творится по соседству!
– У Лоретты, – отвечала Роберта, – творится еще худший кошмар.
Вот так она и въехала в эту каморку со своими нехитрыми пожитками, а Харри Берк стал ее тайным личным телохранителем. На первый взгляд могло показаться, что он преувеличивал опасность и понапрасну осложнял себе жизнь: масса людей обитает в этом дешевом доме и ничего, пока живы-здоровы, несмотря на соседство забегаловок. Но однажды ночью Берк застукал одного лохматого молодца в черной блестящей куртке и обтягивающих ногу выше колен сапогах с огромными каблучищами. Тот ломился в окно к Роберте, заметив по пути к бару в щель между портьерами неодетую девушку. Шотландец не стал звать полицию. Он отобрал у молодца перочинный ножик; дал ему пинок под зад (а пока тот летел до угла, предупредил не в меру прыткого парня, что дом здесь битком набит бездельниками, головорезами, извращенцами всех мастей и просто охотниками до поножовщины. Так что стоит Берку только, мол, свистнуть своим дружкам, и от парня мокрое место останется). После этого шотландец настроился более решительно. Он за свой счет отремонтировал и укрепил хлипкую входную дверь, прокомментировав свой поступок следующим образом:
– Роберта, хотя бы это должно развеять несправедливый миф о том, что шотландцы – скупой народ. – В ответ Роберта наградила его гораздо более пылким поцелуем, чем могли бы вызвать 49-центовые расходы Берка. Таким образом, он получил райское блаженство практически даром, что даже в Шотландии сочли бы выгодной сделкой.
Глава 34
Глава 35
– Да. Для вас, для меня, для целой половины человечества, – фыркнул Берк. – Но для женщин – это пустой звук!
– И нет никакой надежды образумить ее, открыть ей глаза?
– Господь свидетель, сколько раз Роберта пыталась это сделать! Но в результате только окончательно испортила с ней отношения, – шотландец выбил свою трубку, – Я пытался убедить Роберту не принимать все так близко к сердцу, но одно имя Армандо уже приводит ее в ярость. Она его не выносит и не в состоянии безучастно наблюдать, как Лоретта запутывается все больше и больше.
На следующей неделе Эллери опять узнал о новой размолвке между Лореттой и Робертой Вест. Настал момент открыто выяснить отношения.
– Послушай, дорогая Лоретта, – начала Роберта, – это не мое дело, я понимаю, но я не в силах хладнокровно наблюдать, как ты увязаешь все глубже и глубже. Это не человек, а бездонная трясина!
– Роберта, – вздернула подбородок Лоретта. – Я не намерена больше обсуждать с тобой Карлоса.
– Но кто-то же должен вразумить тебя наконец! Позволять ему присылать тебе цветы, назначать свидания, околачиваться здесь так поздно, что это выходит за все мыслимые рамки приличий! Неужели ты сама не понимаешь, во что позволяешь себя впутывать?
– Роберта!
– Нет уж, на этот раз я договорю до конца! Лоретта, ты ведешь себя опрометчиво. У тебя нет никакого опыта в отношениях с мужчинами. А Карлос таких вот пташек вроде тебя глотает, не прожевывая! С тобой он вообще действует в открытую: неужели ты не понимаешь, что он охотится за денежками, ускользнувшими от него по завещанию твоей тетушки Глори?
Гнев Лоретты уж готов был прорваться наружу. Но она невероятным усилием воли взяла себя в руки только судорожно сжала кулачки:
– Когда же ты прекратишь отравлять мне жизнь?!
– Но, дорогая, я не отравляю тебе жизнь! Я просто пытаюсь уберечь тебя от когтей настоящего хищника в человеческом обличье! А вдобавок еще и убийцы, преступника.
– Карлос никого не убивал!
– Но он организовал убийство, Лоретта! Он еще более виновен, чем она. Кем бы «она» ни была.
– Я не верю этому!
– Ты считаешь, что я лгу?
– Кто знает!
– Но ради чего я стала бы лгать, Господи?! Я уже сто раз рассказывала тебе, как Карлос подбивал меня на убийство.
И тогда Лоретта взглянула подруге прямо в лицо, ее носик побелел от возмущения:
– Роберта, я вижу, что ошиблась в тебе. Я не думала, что ты такая… Но теперь вижу, какая ты! Просто ревнуешь меня! И завидуешь, я же вижу…
– Я? Ревную?! Завидую?!
– Да! Завидуешь деньгам, оставленным мне тетей Глори, ревнуешь к Карлосу, который интересуется мной – Милая, да в своем ли ты уме! Я искренне рада твоей удаче с наследством. Что касается Карлоса, то в пасти акулы я чувствовала бы себя в большей безопасности, чем в его обществе. И ты – тоже.
– Но ты сама признавалась, что сходила по нему с ума…
– О, это было задолго до того, как я поняла, что он за птица… Слава Богу, этот жуткий эпизод моей жизни теперь в прошлом! Если уж тебе так хочется знать, то я влюблена в Харри Берка, а он – я уверена – в меня. Вот так-то, Лоретта. И мне теперь глубоко плевать на этого сального сластолюбца…
– Роберта, хватит! – Лоретту била дрожь. – Если ты не прекратишь клеветать на Карлоса… Она смолкла.
– Ты хотела сказать, что в таком случае я должна съехать отсюда, так? – спокойно спросила Роберта. – Я сказала, что если ты не прекратишь…
– Я вполне поняла тебя, Лоретта. Я перееду в ту же секунду, как найду себе крышу над головой. Но если тебе не терпится, я сделаю это сегодня.., прямо сейчас, хочешь?
Девушки смотрели прямо друг другу в глаза. Наконец Лоретга произнесла с самой чопорной британской интонацией, на какую только была способна:
– Нет неотложной необходимости предпринимать переезд немедленно. Но ввиду сложившихся обстоятельств мне кажется, что для нас обеих было бы лучше прервать совместное проживание как можно скорее.
– Завтра же меня здесь не будет.
И Роберта выполнила свое обещание. Она перебралась в город при помощи Харри Берка. Они нашли темную квартирку на Йорк-Авеню в захудалом квартальчике. В полуподвале давно не ремонтированного дома помещалось несколько баров. В ванной комнате Роберты раковина треснула пополам, и вода лилась прямо на пол. Целый день под окнами сновали посетители баров.
– Что за мерзкая дыра, Берти! – сокрушался Берк, – Я не понимаю, как ты могла решиться снять эту трущобу! Но ты не слушаешь никаких разумных доводов…
– Ты опять о деньгах?
– Но что же плохого, если я дам тебе денег на квартиру?
– Много чего плохого, Харри. Хотя с твоей стороны так мило предложить мне помощь!
Он пожал плечами в бессильном гневе на ее упрямство.
– Но эта квартира не так уж и плоха, – сказала Роберта, – и она, по крайней мере, меблирована. Я просто не в состоянии позволить себе снять что-нибудь подороже. Но я скорее стану жить тут, чем в роскошных хоромах Лоретты, глядя, как это чудовище подбирается к ней.
– Но посмотри, какой кошмар здесь творится по соседству!
– У Лоретты, – отвечала Роберта, – творится еще худший кошмар.
Вот так она и въехала в эту каморку со своими нехитрыми пожитками, а Харри Берк стал ее тайным личным телохранителем. На первый взгляд могло показаться, что он преувеличивал опасность и понапрасну осложнял себе жизнь: масса людей обитает в этом дешевом доме и ничего, пока живы-здоровы, несмотря на соседство забегаловок. Но однажды ночью Берк застукал одного лохматого молодца в черной блестящей куртке и обтягивающих ногу выше колен сапогах с огромными каблучищами. Тот ломился в окно к Роберте, заметив по пути к бару в щель между портьерами неодетую девушку. Шотландец не стал звать полицию. Он отобрал у молодца перочинный ножик; дал ему пинок под зад (а пока тот летел до угла, предупредил не в меру прыткого парня, что дом здесь битком набит бездельниками, головорезами, извращенцами всех мастей и просто охотниками до поножовщины. Так что стоит Берку только, мол, свистнуть своим дружкам, и от парня мокрое место останется). После этого шотландец настроился более решительно. Он за свой счет отремонтировал и укрепил хлипкую входную дверь, прокомментировав свой поступок следующим образом:
– Роберта, хотя бы это должно развеять несправедливый миф о том, что шотландцы – скупой народ. – В ответ Роберта наградила его гораздо более пылким поцелуем, чем могли бы вызвать 49-центовые расходы Берка. Таким образом, он получил райское блаженство практически даром, что даже в Шотландии сочли бы выгодной сделкой.
Глава 34
Случившееся затем с Лореттой не было сюрпризом для Эллери – уроженца Америки, вскормленного ее нравами и вкусами. Что касается чужака Берка, истинного представителя британского королевства, то он просто в себя не мог прийти от изумления. Героиня оправдательного судебного процесса по сложившейся традиции в одночасье стала знаменитостью, со всеми вытекающими отсюда последствиями, в число коих входил и блестящий ангажемент.
– Ваше изумление простительно, если принять во внимание полное невежество иностранцев в этом вопросе, – добродушно посмеивался Эллери, – Здесь у нас убийство вознаграждается как деяние общенационального масштаба. Мы сходим с ума по нашим убийцам. Мы фотографируем их, берем у них интервью, осаждаем просьбами об автографах, основываем фонды в их поддержку и защиту, рвемся взглянуть на них хотя бы одним глазком и рыдаем от восторга при вынесении им оправдательного приговора. Некоторые из нас даже мечтают вступить с ними в брак. Я вполне понимаю Трумена Кэпота[21], когда он провел несколько лет – заметьте, лет! – выискивая всякие подробности бессмысленной резни в Канзасе лишь для того, чтобы написать об этом книжку. Я сказал – «всего лишь»? Но книжка-то расходится миллионными тиражами!
– Книжка – ладно. Но предложить ей выступать на Бродвее?! – все равно недоумевал Берк.
– А что такого? Вы просто к этому не привыкли, Харри. У нас в США права человека теперь не пустой звук. Почему одна из представительниц слабого пола должна подвергаться профессиональной дискриминации только на том основании, что мой отец вкупе с районным прокурором считают ее убийцей ее же собственной тетушки? Хота, на мой взгляд, случай с Лореттой не совсем укладывается в рамки демократических идеалов: Лоретта отличается незаурядным талантом.
– Но тем же самым отличается и Роберта! – с горечью воскликнул шотландец, – Однако я что-то не вижу, чтобы кто-нибудь спешил заключить с ней контракт!
– Посоветуйте Роберте не зевать и добиться официального привлечения к суду по обвинению в убийстве.
На Лоретту обрушился просто шквал предложений – вести программы на телевидении, выступать в ночных клубах и даже в кино, – которые (после тактичного намека дяди Карлоса) Лоретта представила на рассмотрение Сельме Пилтер. Старый ветеран гонорарных битв, души не чаявшая в Лоретте после знаменательного дня в конторе Вильяма Уессера, она тут же ринулась в сражение. Именно Сельма и добилась для девушки контракта на Бродвее.
– Но Сельма, – занервничала Лоретта, – Бродвей…
– Послушайте, моя милая, – отвечала старуха, – если вы серьезно намерены сделать карьеру певицы, то это самый быстрый путь заявить о себе. Не станете же вы годами мыкаться по ночным кабакам. Если вы намерены стать звездой, то и надо сразу же завоевать соответствующую аудиторию. Хотя телевидение – вещь прекрасная, массовая, но это все-таки не совсем прямой путь. Вот Барбара Стрейзенд – ей никак не удавалось пробиться, пока она не попала на Бродвей. Джи-Джи сделала себе имя на радио, но тогда было совсем другое время. Известность у вас уже есть, теперь надо направить ее в нужное русло. И чем раньше – тем лучше, надо ковать железо, пока публика вас не забыла. Вот почему я советую отказаться пока от контракта в Голливуде – кино требует слишком много времени. Конечно, если вы не потянете на поп-звезду – тогда совсем другое дело! Но с вашим голосом, да с такой роскошной рекламой после судебного процесса – просто грех упускать шанс.
– Вы действительно так считаете?
– Я слишком стара, чтобы тратить время на посредственности. Поэтому я в дешевые игры не играю. Кстати, и Орин Стин тоже. Если уж Орин решил взять вас в свой мюзикл, значит, он знает, на что вы годны. Он не станет попусту рисковать почти полумиллионом долларов от своих спонсоров. Уж не говорю о его собственной репутации… Он сумеет извлечь толк из симпатичного личика и вороха газетных репортажей о сенсационном процессе.
– У меня будет главная роль? Старая женщина усмехнулась:
– Вы говорите так, словно уже стали звездой, милая моя. Это музыкальное ревю. В нем занято целое созвездие молодых талантов: Орин мастак выискивать завтрашних знаменитостей. На вас же у него следующие виды: сольное выступление. Только вы одна. Вы – и рояль в пятне света. Это знак того, как высоко он ценит вас. Мой совет – соглашайтесь.
Лоретта согласилась – и машина завертелась. Сельма Пилтер договорилась с пресс-агентами Орина Стина о широкой рекламе. Вернувшаяся с гастролей Марта Беллина на всякий случай давала Лоретте уроки дикции и правильного дыхания.
– Это самое меньшее, что я могу сделать для племянницы моей дорогой подруги, – говорила престарелая певица. – А твой голос, милая, так напоминает мне голос Глори!
Эллери в это время все еще гонялся за призрачными болотными огнями из четырех букв, не жалея времени на разгадку таинственного слова. Однако он не мог отказать себе в удовольствии воскресить грезы юности. Он отправился в древнее здание Роман-Театр на 47 Вест-стрит, где репетировала труппа Стана. Благодаря шапочному знакомству со швейцаром и бумажке в пять долларов он очутился в одном из свободных кресел последнего ряда ложи для гостей.
И он не обманулся в своих ожиданиях. Сходство было настолько поразительно, что мурашки забегали по телу Эллери. Девушка виртуозно владела голосом, в точности тем самым голосом – он готов был поклясться, – который звучал со старой пластинки Глори, бережно хранимой Эллери.
Лоретта сидела за роялем посреди совершенно пустой сцены, почти ненакрашенная, в простой одежде. Легкая озабоченность порой набегала на ее личико, когда она бросала короткие взгляды на листок с текстом. Ее горло издавало тот же вибрирующий звук, который в былые времена приводил в трепет миллионы радиослушателей. И так же, как интимные интонации пения Глори, манера Лоретты создавала у людей ощущение близости, доверительности, словно она пела для узкого круга друзей, а не для огромного театрального зала. Каждому казалось, что он незаметно уносится на волнах мечты в страну своих самых сокровенных грез. Билли Гауденс, которому Стин доверил написать музыку к своей постановке, блестяще справился со своей задачей. Он добился того, что стиль и настроение музыки для номера Лоретты составляли с ее голосом одно целое. Гауденс в данном случае очень тонко почувствовал, что следует отказаться от господствующих бит, рок или фолк[22] звучаний. Он воспользовался чувственным стилем томных баллад времен Глори Гилд – песен, в которых слышался страстный призыв, безумная тоска и неутолимая жажда, которые приводили душу в скорбь, а тело – в трепет. (Позже Эллери узнал, что все остальное шоу проходило под вполне современную музыку. Орин Стин сделал исключение лишь для номера Лоретты. И он прекрасно знал, что делал!) Ее появление на сцене, несомненно, должно было стать сенсацией. Эллери подумал.., и, пока он думал об этом, в его голове вспыхнул давно знакомый свет долгожданного озарения.
На его фоне померкло даже потрясающее пение девушки. Он сидел некоторое время не шевелясь, захваченный поразившей его догадкой, пытаясь успокоиться и тщательно продумать все детали.
Не оставалось ни малейших сомнений! ИМЕННО ЭТО ИМЕЛА В ВИДУ ГЛОРИ ГИЛД.
Он на цыпочках выбрался из ложи и кинулся разыскивать телефон.
– Ваше изумление простительно, если принять во внимание полное невежество иностранцев в этом вопросе, – добродушно посмеивался Эллери, – Здесь у нас убийство вознаграждается как деяние общенационального масштаба. Мы сходим с ума по нашим убийцам. Мы фотографируем их, берем у них интервью, осаждаем просьбами об автографах, основываем фонды в их поддержку и защиту, рвемся взглянуть на них хотя бы одним глазком и рыдаем от восторга при вынесении им оправдательного приговора. Некоторые из нас даже мечтают вступить с ними в брак. Я вполне понимаю Трумена Кэпота[21], когда он провел несколько лет – заметьте, лет! – выискивая всякие подробности бессмысленной резни в Канзасе лишь для того, чтобы написать об этом книжку. Я сказал – «всего лишь»? Но книжка-то расходится миллионными тиражами!
– Книжка – ладно. Но предложить ей выступать на Бродвее?! – все равно недоумевал Берк.
– А что такого? Вы просто к этому не привыкли, Харри. У нас в США права человека теперь не пустой звук. Почему одна из представительниц слабого пола должна подвергаться профессиональной дискриминации только на том основании, что мой отец вкупе с районным прокурором считают ее убийцей ее же собственной тетушки? Хота, на мой взгляд, случай с Лореттой не совсем укладывается в рамки демократических идеалов: Лоретта отличается незаурядным талантом.
– Но тем же самым отличается и Роберта! – с горечью воскликнул шотландец, – Однако я что-то не вижу, чтобы кто-нибудь спешил заключить с ней контракт!
– Посоветуйте Роберте не зевать и добиться официального привлечения к суду по обвинению в убийстве.
На Лоретту обрушился просто шквал предложений – вести программы на телевидении, выступать в ночных клубах и даже в кино, – которые (после тактичного намека дяди Карлоса) Лоретта представила на рассмотрение Сельме Пилтер. Старый ветеран гонорарных битв, души не чаявшая в Лоретте после знаменательного дня в конторе Вильяма Уессера, она тут же ринулась в сражение. Именно Сельма и добилась для девушки контракта на Бродвее.
– Но Сельма, – занервничала Лоретта, – Бродвей…
– Послушайте, моя милая, – отвечала старуха, – если вы серьезно намерены сделать карьеру певицы, то это самый быстрый путь заявить о себе. Не станете же вы годами мыкаться по ночным кабакам. Если вы намерены стать звездой, то и надо сразу же завоевать соответствующую аудиторию. Хотя телевидение – вещь прекрасная, массовая, но это все-таки не совсем прямой путь. Вот Барбара Стрейзенд – ей никак не удавалось пробиться, пока она не попала на Бродвей. Джи-Джи сделала себе имя на радио, но тогда было совсем другое время. Известность у вас уже есть, теперь надо направить ее в нужное русло. И чем раньше – тем лучше, надо ковать железо, пока публика вас не забыла. Вот почему я советую отказаться пока от контракта в Голливуде – кино требует слишком много времени. Конечно, если вы не потянете на поп-звезду – тогда совсем другое дело! Но с вашим голосом, да с такой роскошной рекламой после судебного процесса – просто грех упускать шанс.
– Вы действительно так считаете?
– Я слишком стара, чтобы тратить время на посредственности. Поэтому я в дешевые игры не играю. Кстати, и Орин Стин тоже. Если уж Орин решил взять вас в свой мюзикл, значит, он знает, на что вы годны. Он не станет попусту рисковать почти полумиллионом долларов от своих спонсоров. Уж не говорю о его собственной репутации… Он сумеет извлечь толк из симпатичного личика и вороха газетных репортажей о сенсационном процессе.
– У меня будет главная роль? Старая женщина усмехнулась:
– Вы говорите так, словно уже стали звездой, милая моя. Это музыкальное ревю. В нем занято целое созвездие молодых талантов: Орин мастак выискивать завтрашних знаменитостей. На вас же у него следующие виды: сольное выступление. Только вы одна. Вы – и рояль в пятне света. Это знак того, как высоко он ценит вас. Мой совет – соглашайтесь.
Лоретта согласилась – и машина завертелась. Сельма Пилтер договорилась с пресс-агентами Орина Стина о широкой рекламе. Вернувшаяся с гастролей Марта Беллина на всякий случай давала Лоретте уроки дикции и правильного дыхания.
– Это самое меньшее, что я могу сделать для племянницы моей дорогой подруги, – говорила престарелая певица. – А твой голос, милая, так напоминает мне голос Глори!
Эллери в это время все еще гонялся за призрачными болотными огнями из четырех букв, не жалея времени на разгадку таинственного слова. Однако он не мог отказать себе в удовольствии воскресить грезы юности. Он отправился в древнее здание Роман-Театр на 47 Вест-стрит, где репетировала труппа Стана. Благодаря шапочному знакомству со швейцаром и бумажке в пять долларов он очутился в одном из свободных кресел последнего ряда ложи для гостей.
И он не обманулся в своих ожиданиях. Сходство было настолько поразительно, что мурашки забегали по телу Эллери. Девушка виртуозно владела голосом, в точности тем самым голосом – он готов был поклясться, – который звучал со старой пластинки Глори, бережно хранимой Эллери.
Лоретта сидела за роялем посреди совершенно пустой сцены, почти ненакрашенная, в простой одежде. Легкая озабоченность порой набегала на ее личико, когда она бросала короткие взгляды на листок с текстом. Ее горло издавало тот же вибрирующий звук, который в былые времена приводил в трепет миллионы радиослушателей. И так же, как интимные интонации пения Глори, манера Лоретты создавала у людей ощущение близости, доверительности, словно она пела для узкого круга друзей, а не для огромного театрального зала. Каждому казалось, что он незаметно уносится на волнах мечты в страну своих самых сокровенных грез. Билли Гауденс, которому Стин доверил написать музыку к своей постановке, блестяще справился со своей задачей. Он добился того, что стиль и настроение музыки для номера Лоретты составляли с ее голосом одно целое. Гауденс в данном случае очень тонко почувствовал, что следует отказаться от господствующих бит, рок или фолк[22] звучаний. Он воспользовался чувственным стилем томных баллад времен Глори Гилд – песен, в которых слышался страстный призыв, безумная тоска и неутолимая жажда, которые приводили душу в скорбь, а тело – в трепет. (Позже Эллери узнал, что все остальное шоу проходило под вполне современную музыку. Орин Стин сделал исключение лишь для номера Лоретты. И он прекрасно знал, что делал!) Ее появление на сцене, несомненно, должно было стать сенсацией. Эллери подумал.., и, пока он думал об этом, в его голове вспыхнул давно знакомый свет долгожданного озарения.
На его фоне померкло даже потрясающее пение девушки. Он сидел некоторое время не шевелясь, захваченный поразившей его догадкой, пытаясь успокоиться и тщательно продумать все детали.
Не оставалось ни малейших сомнений! ИМЕННО ЭТО ИМЕЛА В ВИДУ ГЛОРИ ГИЛД.
Он на цыпочках выбрался из ложи и кинулся разыскивать телефон.
Глава 35
– Не спрашивайте меня, почему именно на репетиции Лоретты мне пришла в голову эта мысль, – заявил через час Эллери собравшимся в офисе Уессера адвокату, своему отцу и Харри Берку с Робертой. – Может быть, потому, что она своим голосом виртуозно создавала – именно создавала! – звуки, а в звуках как раз и заключен секрет нашего ребуса.
– Какого ребуса? – не понял инспектор Куин. – О чем ты говоришь, сынок?
– О лице, – отвечал Эллери. – О записке, которую оставила на столе Джи-Джи в момент смерти. Помните – «Face»?
– Но какое отношение к этому могут иметь звуки?
– Самое прямое. – Эллери был слишком взбудоражен, чтобы беседовать сидя. Он метался по кабинету, словно увертывался от нападения целого роя оводов. – Не понимаю, что я раньше думал! Ведь эти четыре буквы все время были прямо перед глазами! Прошу вас отметить, – возбужденно выкрикивал он, – что я сказал «четыре буквы», а не «слово». И еще отметьте, что я использовал слово «отмечать», которое как нельзя лучше подходит к данному случаю.
– Я прошу вас также отметить, мистер Куин, – перебил его Уессер, тик которого в этот момент резко усилился, – что я не улавливаю нити ваших рассуждений.
– О, дайте мне только немного времени, м-р Уессер, и я помогу вам поймать эту нить! Я тоже сначала был в состоянии вроде вашего – ничего не соображал, словно перебрал в баре лишнего. Но теперь-то я вдохнул глоток свежего воздуха, и в голове все прояснилось. Слушайте!
Джи-Джи написала «Face». Очевидно, эта надпись относится к тому, кто убил ее.
Но также очевидно – и чем больше я мучился и ломал голову над этим, тем очевиднее становилось, – что само по себе это слово абсолютно бесполезно в качестве указания на убийцу.
Отсюда следует вполне закономерный вопрос:
– Может быть, слово здесь вообще ни при чем? Инспектор нахмурился:
– Но если слово здесь ни при чем…
– Вот именно. Если слово ни при чем, то что же тогда представляют собой эти буквы? Требовался пересмотр всех прежних рассуждений. И я их пересмотрел. И еще раз пересмотрел. Я перебрал сотни вариантов значения этих букв, кроме единственного верного. Оно было настолько очевидным, что никто из нас просто не замечал его.
Ибо если это не слово, то, значит, просто комбинация из четырех латинских букв. Она призвана обозначить не слово, а последовательность знаков иного рода.
– Шифровка? – предположил почтенный инспектор.
– Будьте добры не прерывать напряженного полета моей мысли! Так, о чем я говорил? Ах, да… – Эллери сосредоточенно нахмурился. – Стоит только выдвинуть подобное предположение, как сразу же бросается в глаза тот факт, что Джи-Джи написала эти четыре буквы РАЗДЕЛЬНО. Она явно отделила их одну от другой, оставляя промежутки. Конечно, ее почерк вообще отличался прерывистостью, что делало текст похожим скорее на печатный, чем на рукописный. Но это не важно, ибо как только вы начнете рассматривать эти буквы не в качестве слова, а в ином контексте значений, то сразу же почувствуете, что дело проясняется и вы на верном пути.
– Кто-то, может, и почувствует.., только не славный добрый парень мистер Берк, – угрюмо заявил шотландец. – В каком еще другом контексте значений?
– Ладно, придется поподробнее. Что мы знаем об образе мыслей Джи-Джи? Первое: она певица, следовательно, всю жизнь занималась музыкой. Второе: в часы досуга она фанатично увлекалась всякими головоломками и загадками. Так? Значит, надо рассматривать эта четыре буквы «Face» одновременно в контексте как музыки, так и загадок. Получается музыкальная загадка.
Наступила пауза – достаточно музыкальная и достаточно загадочная, Эллери весь сиял: чувствовалось, что полет его мысли достиг первой космической скорости и что он готов выйти на основную, недосягаемую для других орбиту идей. В отличие от него на лицах его отца, Уессера, Берка и Роберты не было заметно даже самомалейшего проблеска понимания. Роберта изо всех сил напрягала свои умственные способности, казалось, еще одно усилие – и она найдет ответ. Но именно этого усилия и не получалось.
– Я с детства занималась музыкой и должна была бы знать, что вы имеете в виду, Эллери. Но я не знаю.
– А что означают эти четыре латинские буквы в музыке, Роберта?
– Это слово?
– Да нет же, опять вы смотрите на них как на проклятое «слово»! Не слово, Роберта, – буквы! В музыке!
– Ах, вы имели в виду, что этими буквами в музыке «отмечают» ноты?
– Да что же еще?! Конечно, ноты! А какие именно ноты?
– Какие?
– Ну, где они расположены на нотоносце[23]?..
– Если бы мне дали листочек нотной бумаги…
– Мистер Уессер, вы позволите? – Эллери схватил со стола адвоката листок простой желтоватой бумаги, ручку и что-то быстро нацарапал. Когда он протянул листок Роберте, то все увидели пять нотных линеек.
– Вот нотоносец, в скрипичном ключе отметьте нам ноты F, A, C и E [24].
Роберта взяла ручку, листок и после небольшого раздумья нарисовала ноты.
– А теперь отметьте каждую ноту буквой. Она выполнила его просьбу.
– Теперь смотрите.
Эллери продемонстрировал листок присутствующим. Вот что они увидели:
– Значит – ноты, – сказал инспектор Куин. – Насколько я понимаю, мисс Вест правильно разместила их и отметила буквами, иначе бы ты, сынок, не скалил зубы с таким довольным видом. Но что из этого следует, а?
– Нотоносец состоит из пяти линеек – строк, и четырех промежутков между ними. Где Роберта разместила ноты? На линейках-строчках или между ними?
– Между.
– То есть в промежутках, МЕЖДУ СТРОК. Эллери умолк с торжествующим видом.
– Ох, Эллери, где нам до тебя! – фыркнул его отец, – Я и понятия не имею, куда ты гнешь. Моих куриных мозгов явно недостаточно…
– Стойте! – воскликнул Харри Берк и вцепился в ручку кресла.
– Она хотела сказать, чтобы мы СМОТРЕЛИ МЕЖДУ СТРОК.
– Совершенно верно! Выдайте джентльмену сигару! – распорядился Эллери.
– Да, именно в этом и заключалось короткое послание Джи-Джи, имевшей слабость как к музыке, так и к головоломкам:
– Смотрите между строк.
Снова наступила пауза.
– Каких строк? – дико озираясь, спросил инспектор, – Где?
– Вот в чем, конечно, вопрос!
– В ее дневниках?
– Логично, папа. Но неразумно. Вспомни, как плотно исписаны страницы ее дневников. Едва ли можно найти где-нибудь пробелы между строками. Чтобы втиснуть туда что-нибудь, она должна была бы обладать талантом умельца, который умудрился написать Иисусову Молитву на булавочной головке.
– Тогда где же? В одной из книг?
– Вряд ли. Их у нее сотни.
– Если принять во внимание сказанное вами, Эллери, – задумчиво начал Берк, – то становится ясно, что имеется в виду текст не рукописный. И в то же время не типографский. ЭТО должно быть нечто, написанное механическим способом, где пробелы между строками достаточно велики и регулярны…
– Вы попали в точку, Харри! Берк просиял.
– Это машинопись! Она печатала на машинке?
– Вовсе необязательно, чтобы печатала именно ОНА.
– Ее завещание, – тихо произнес Уессер. – Господи Боже мой, ее завещание! Эллери кивнул:
– И я тоже пришел к такому же выводу. Вот почему я предложил собраться именно у вас, мистер Уессер. Когда вы зачитывали завещание, то упомянули, что оригинал уже в суде, а вы держите в руках копию. Я узнал в ней ту самую копию, найденную нами в тайнике Глори: ее собственный экземпляр. Она все еще у вас?
– Конечно!
– Я хотел бы взглянуть на нее.
Пока они ждали, когда секретарша Уессера найдет бумагу в архиве, Эллери заметил:
– Есть еще один факт, подтверждающий наши подозрения, что в завещании скрыто тайное послание Глори.., тот самый длиннющий список благотворительных организаций. Я сразу обратил внимание на странность такого подробного их перечисления. Зачем ей могло понадобиться создавать лишние сложности и возиться с каждой крохотной суммой в отдельности? Проще было выделить общую сумму, чтобы затем поверенный сам разделил ее между организациями. Перечисление же их по отдельности могло преследовать только одну цель: сделать завещание как можно длиннее, чтобы хватило места для тайного послания.
– А, вот и оно, благодарю вас, – кивнул Эллери секретарше, подавшей ему документ. – Минуточку! Кажется, я видел электрический тостер в соседней комнате?
– Да, сэр. Мистер Уессер часто завтракает в офисе.
– Я хотел бы воспользоваться им.
Девушка принесла тостер, и Эллери включил шнур в розетку позади стола адвоката. Затем поставил тостер на стол и нажал кнопку. Тостер заработал.
– Все лучше, чем с зажигалкой возиться, – радостно потер руки Эллери. – Ну-ка, посмотрим, не подкачало ли мое серое вещество! – Он поместил первый лист копии завещания над раскалившимся докрасна тостером, слегка поводя им из стороны в сторону. Все столпились вокруг него и склонились к бумаге.
– Появляется! – закричала Роберта. На пробелах между строчками начали вырисовываться знакомые бисерные буквы почерка Глори.
– Черт возьми! – воскликнул Берк.
– Ну, черт – не черт, – плотоядно хмыкнул инспектор Куин, – а уж мы наверняка теперь кого-нибудь сцапаем!
Послание оказалось очень длинным, как и предполагал Эллери, написанным мельчайшим почерком. Оно занимало все страницы завещания вплоть до половины последней.
– Папа, читай.
Эллери удобно устроился в кресле.
– «Я пищу эти строки, – громко начал инспектор, – потому что данное завещание в скором времени может вступить в силу. Я собиралась уехать на Биллу в Ньютаун, чтобы на некоторое время сменить обстановку. Я попросила Карлоса отвезти меня туда на машине, но он отказался, ссылаясь на плохое самочувствие с утра. Мне пришлось нянчиться с его мигренью до тех пор, пока он наконец не заявил, что ему немного полегчало. Поэтому выехать я смогла одна и только под вечер. (Я собралась было совсем отложить поездку, но Карлос настоял на отъезде.) Когда я добралась до виллы, то обнаружила, что электричество еще не включено, хотя я уже несколько дней назад дала указание Джин известить электрокомпанию о возобновлении обслуживания. (Позже я выяснила, что она просто-напросто позабыла о моем распоряжении, что было совсем на нее непохоже.) Можно было бы, конечно, обойтись свечами, но в доме было сыро и холодно – отопление тоже работало на электричестве. Я предпочла не рисковать (певцы, видимо, никогда не избавятся от вечной боязни схватить простуд) и вернулась в город.
Я поднялась на лифте к себе на этаж и уже готова была сунуть ключ в замок, когда до меня донеслись голоса из гостиной:
– Какого ребуса? – не понял инспектор Куин. – О чем ты говоришь, сынок?
– О лице, – отвечал Эллери. – О записке, которую оставила на столе Джи-Джи в момент смерти. Помните – «Face»?
– Но какое отношение к этому могут иметь звуки?
– Самое прямое. – Эллери был слишком взбудоражен, чтобы беседовать сидя. Он метался по кабинету, словно увертывался от нападения целого роя оводов. – Не понимаю, что я раньше думал! Ведь эти четыре буквы все время были прямо перед глазами! Прошу вас отметить, – возбужденно выкрикивал он, – что я сказал «четыре буквы», а не «слово». И еще отметьте, что я использовал слово «отмечать», которое как нельзя лучше подходит к данному случаю.
– Я прошу вас также отметить, мистер Куин, – перебил его Уессер, тик которого в этот момент резко усилился, – что я не улавливаю нити ваших рассуждений.
– О, дайте мне только немного времени, м-р Уессер, и я помогу вам поймать эту нить! Я тоже сначала был в состоянии вроде вашего – ничего не соображал, словно перебрал в баре лишнего. Но теперь-то я вдохнул глоток свежего воздуха, и в голове все прояснилось. Слушайте!
Джи-Джи написала «Face». Очевидно, эта надпись относится к тому, кто убил ее.
Но также очевидно – и чем больше я мучился и ломал голову над этим, тем очевиднее становилось, – что само по себе это слово абсолютно бесполезно в качестве указания на убийцу.
Отсюда следует вполне закономерный вопрос:
– Может быть, слово здесь вообще ни при чем? Инспектор нахмурился:
– Но если слово здесь ни при чем…
– Вот именно. Если слово ни при чем, то что же тогда представляют собой эти буквы? Требовался пересмотр всех прежних рассуждений. И я их пересмотрел. И еще раз пересмотрел. Я перебрал сотни вариантов значения этих букв, кроме единственного верного. Оно было настолько очевидным, что никто из нас просто не замечал его.
Ибо если это не слово, то, значит, просто комбинация из четырех латинских букв. Она призвана обозначить не слово, а последовательность знаков иного рода.
– Шифровка? – предположил почтенный инспектор.
– Будьте добры не прерывать напряженного полета моей мысли! Так, о чем я говорил? Ах, да… – Эллери сосредоточенно нахмурился. – Стоит только выдвинуть подобное предположение, как сразу же бросается в глаза тот факт, что Джи-Джи написала эти четыре буквы РАЗДЕЛЬНО. Она явно отделила их одну от другой, оставляя промежутки. Конечно, ее почерк вообще отличался прерывистостью, что делало текст похожим скорее на печатный, чем на рукописный. Но это не важно, ибо как только вы начнете рассматривать эти буквы не в качестве слова, а в ином контексте значений, то сразу же почувствуете, что дело проясняется и вы на верном пути.
– Кто-то, может, и почувствует.., только не славный добрый парень мистер Берк, – угрюмо заявил шотландец. – В каком еще другом контексте значений?
– Ладно, придется поподробнее. Что мы знаем об образе мыслей Джи-Джи? Первое: она певица, следовательно, всю жизнь занималась музыкой. Второе: в часы досуга она фанатично увлекалась всякими головоломками и загадками. Так? Значит, надо рассматривать эта четыре буквы «Face» одновременно в контексте как музыки, так и загадок. Получается музыкальная загадка.
Наступила пауза – достаточно музыкальная и достаточно загадочная, Эллери весь сиял: чувствовалось, что полет его мысли достиг первой космической скорости и что он готов выйти на основную, недосягаемую для других орбиту идей. В отличие от него на лицах его отца, Уессера, Берка и Роберты не было заметно даже самомалейшего проблеска понимания. Роберта изо всех сил напрягала свои умственные способности, казалось, еще одно усилие – и она найдет ответ. Но именно этого усилия и не получалось.
– Я с детства занималась музыкой и должна была бы знать, что вы имеете в виду, Эллери. Но я не знаю.
– А что означают эти четыре латинские буквы в музыке, Роберта?
– Это слово?
– Да нет же, опять вы смотрите на них как на проклятое «слово»! Не слово, Роберта, – буквы! В музыке!
– Ах, вы имели в виду, что этими буквами в музыке «отмечают» ноты?
– Да что же еще?! Конечно, ноты! А какие именно ноты?
– Какие?
– Ну, где они расположены на нотоносце[23]?..
– Если бы мне дали листочек нотной бумаги…
– Мистер Уессер, вы позволите? – Эллери схватил со стола адвоката листок простой желтоватой бумаги, ручку и что-то быстро нацарапал. Когда он протянул листок Роберте, то все увидели пять нотных линеек.
– Вот нотоносец, в скрипичном ключе отметьте нам ноты F, A, C и E [24].
Роберта взяла ручку, листок и после небольшого раздумья нарисовала ноты.
– А теперь отметьте каждую ноту буквой. Она выполнила его просьбу.
– Теперь смотрите.
Эллери продемонстрировал листок присутствующим. Вот что они увидели:
– Значит – ноты, – сказал инспектор Куин. – Насколько я понимаю, мисс Вест правильно разместила их и отметила буквами, иначе бы ты, сынок, не скалил зубы с таким довольным видом. Но что из этого следует, а?
– Нотоносец состоит из пяти линеек – строк, и четырех промежутков между ними. Где Роберта разместила ноты? На линейках-строчках или между ними?
– Между.
– То есть в промежутках, МЕЖДУ СТРОК. Эллери умолк с торжествующим видом.
– Ох, Эллери, где нам до тебя! – фыркнул его отец, – Я и понятия не имею, куда ты гнешь. Моих куриных мозгов явно недостаточно…
– Стойте! – воскликнул Харри Берк и вцепился в ручку кресла.
– Она хотела сказать, чтобы мы СМОТРЕЛИ МЕЖДУ СТРОК.
– Совершенно верно! Выдайте джентльмену сигару! – распорядился Эллери.
– Да, именно в этом и заключалось короткое послание Джи-Джи, имевшей слабость как к музыке, так и к головоломкам:
– Смотрите между строк.
Снова наступила пауза.
– Каких строк? – дико озираясь, спросил инспектор, – Где?
– Вот в чем, конечно, вопрос!
– В ее дневниках?
– Логично, папа. Но неразумно. Вспомни, как плотно исписаны страницы ее дневников. Едва ли можно найти где-нибудь пробелы между строками. Чтобы втиснуть туда что-нибудь, она должна была бы обладать талантом умельца, который умудрился написать Иисусову Молитву на булавочной головке.
– Тогда где же? В одной из книг?
– Вряд ли. Их у нее сотни.
– Если принять во внимание сказанное вами, Эллери, – задумчиво начал Берк, – то становится ясно, что имеется в виду текст не рукописный. И в то же время не типографский. ЭТО должно быть нечто, написанное механическим способом, где пробелы между строками достаточно велики и регулярны…
– Вы попали в точку, Харри! Берк просиял.
– Это машинопись! Она печатала на машинке?
– Вовсе необязательно, чтобы печатала именно ОНА.
– Ее завещание, – тихо произнес Уессер. – Господи Боже мой, ее завещание! Эллери кивнул:
– И я тоже пришел к такому же выводу. Вот почему я предложил собраться именно у вас, мистер Уессер. Когда вы зачитывали завещание, то упомянули, что оригинал уже в суде, а вы держите в руках копию. Я узнал в ней ту самую копию, найденную нами в тайнике Глори: ее собственный экземпляр. Она все еще у вас?
– Конечно!
– Я хотел бы взглянуть на нее.
Пока они ждали, когда секретарша Уессера найдет бумагу в архиве, Эллери заметил:
– Есть еще один факт, подтверждающий наши подозрения, что в завещании скрыто тайное послание Глори.., тот самый длиннющий список благотворительных организаций. Я сразу обратил внимание на странность такого подробного их перечисления. Зачем ей могло понадобиться создавать лишние сложности и возиться с каждой крохотной суммой в отдельности? Проще было выделить общую сумму, чтобы затем поверенный сам разделил ее между организациями. Перечисление же их по отдельности могло преследовать только одну цель: сделать завещание как можно длиннее, чтобы хватило места для тайного послания.
– А, вот и оно, благодарю вас, – кивнул Эллери секретарше, подавшей ему документ. – Минуточку! Кажется, я видел электрический тостер в соседней комнате?
– Да, сэр. Мистер Уессер часто завтракает в офисе.
– Я хотел бы воспользоваться им.
Девушка принесла тостер, и Эллери включил шнур в розетку позади стола адвоката. Затем поставил тостер на стол и нажал кнопку. Тостер заработал.
– Все лучше, чем с зажигалкой возиться, – радостно потер руки Эллери. – Ну-ка, посмотрим, не подкачало ли мое серое вещество! – Он поместил первый лист копии завещания над раскалившимся докрасна тостером, слегка поводя им из стороны в сторону. Все столпились вокруг него и склонились к бумаге.
– Появляется! – закричала Роберта. На пробелах между строчками начали вырисовываться знакомые бисерные буквы почерка Глори.
– Черт возьми! – воскликнул Берк.
– Ну, черт – не черт, – плотоядно хмыкнул инспектор Куин, – а уж мы наверняка теперь кого-нибудь сцапаем!
Послание оказалось очень длинным, как и предполагал Эллери, написанным мельчайшим почерком. Оно занимало все страницы завещания вплоть до половины последней.
– Папа, читай.
Эллери удобно устроился в кресле.
– «Я пищу эти строки, – громко начал инспектор, – потому что данное завещание в скором времени может вступить в силу. Я собиралась уехать на Биллу в Ньютаун, чтобы на некоторое время сменить обстановку. Я попросила Карлоса отвезти меня туда на машине, но он отказался, ссылаясь на плохое самочувствие с утра. Мне пришлось нянчиться с его мигренью до тех пор, пока он наконец не заявил, что ему немного полегчало. Поэтому выехать я смогла одна и только под вечер. (Я собралась было совсем отложить поездку, но Карлос настоял на отъезде.) Когда я добралась до виллы, то обнаружила, что электричество еще не включено, хотя я уже несколько дней назад дала указание Джин известить электрокомпанию о возобновлении обслуживания. (Позже я выяснила, что она просто-напросто позабыла о моем распоряжении, что было совсем на нее непохоже.) Можно было бы, конечно, обойтись свечами, но в доме было сыро и холодно – отопление тоже работало на электричестве. Я предпочла не рисковать (певцы, видимо, никогда не избавятся от вечной боязни схватить простуд) и вернулась в город.
Я поднялась на лифте к себе на этаж и уже готова была сунуть ключ в замок, когда до меня донеслись голоса из гостиной: