Глен Кук
Ночи кровавого железа
(Приключения Гаррета-6)
Глава 1
Когда я протиснулся в дверь «Домика Радости» Морли, все посмотрели на меня так, словно вошла смерть с косой. Воцарилась мертвая тишина. Я замер. Взгляды так давили, что я не мог сдвинуться с места.
– Вы что, ребята, привидение увидали?
Глаз у меня наметанный. По комнате будто прошелся дубинкой какой-то псих. Этот парень (а может, и несколько), не жалея времени, врубался в стены и вовсю размахивал топором. Вокруг хватало шрамов и разбитых носов, чтобы представить себе, что произошло.
«Домик Радости» гордится такой публикой.
– О черт! Это Гаррет. – Мой старый приятель Рохля целый и невредимый стоял за стойкой. – Опять полиция.
Ростом Рохля под три метра, а то и больше. Цвет кожи, как у залежалого покойника. Готов спорить, трупное окоченение головы началось лет двадцать назад.
Несколько гномов, великан, разнообразные эльфы и один-два парня неведомого происхождения залпом выдули коктейли из кислой капусты и двинулись к выходу. Это были какие-то незнакомые парни. А знакомые парни изо всех сил делали вид, что не знакомы со мной. По комнате прошел шепоток: незнакомым парням сообщали, кто я такой.
Бальзам для моего самолюбия. Называйте меня Грязным Гарретом.
– Всем привет! – прикинувшись бодрячком, сказал я. – Шикарная ночка, а?
И вовсе не шикарная. Дождь лил как из ведра, и, похоже, это было даже не ведро, а бездонная бочка. Я не сообразил надеть шляпу, и беспорядочные градины чуть не продолбали дырки у меня в голове. Впрочем, нет худа без добра – может, потоки воды очистят улицы от зловонных куч мусора. Кучи напоминали вздувшиеся гнойные волдыри, которые вот-вот лопнут. Городские мусорщики из крысиного народца совсем обленились.
– Привет, Гаррет! Присоединяйся!
Ладно. Хоть одно дружелюбное лицо.
– Плоскомордый, привет, старина, привет, дружище!
Я направился к скрытому в тени угловому столику, за которым сидел Тарп с каким-то типом. Из-за темноты типа я заметил не сразу. Даже с близкого расстояния я не мог его как следует разглядеть. На нем было тяжелое черное одеяние, как у некоторых священнослужителей, да еще и с капюшоном. Казалось, от него исходят волны мрака вроде миазмов. Таких типов на вечеринки не приглашают.
– Тащи сюда стул, – сказал Тарп. Не знаю, почему его называют Плоскомордый. Он не в восторге от этого прозвища, но оно нравится ему больше имени Уолдо, которым наградили его родители.
Я плюхнулся на стул. Приятель Тарпа заметил:
– Сдается мне, вас здесь не очень-то привечают. Вы что, заразный?
Он не только был мрачный, но и говорил то, что думал, – жуткий недостаток в общении, хуже миазмов.
– Ха! – фыркнул Плоскомордый. – Ха-ха-ха! Вот это да, Уник! Черт возьми! Это же Гаррет! Я тебе о нем рассказывал.
– Туман начинает рассеиваться. Но не вокруг него, там была все такая же мгла.
– Вы обижаете меня, – сказал я. – Вы не правы. – Я заговорил громче. – Вы все не правы. Я тут не по работе. Я ничего не вынюхиваю. Просто подумал: заскочу сюда пообщаться с друзьями.
Они мне не верили.
Но по крайней мере никто не изощрялся в остроумии по поводу того, что у меня нет друзей.
Плоскомордый сказал:
– Если бы ты заходил и общался время от времени, а не только, когда у тебя на уме какая-то пакость, глядишь, ребята при виде тебя и заулыбались бы.
Ворчи не ворчи: что правда, то правда.
– Ну и вид у тебя, Гаррет! Худющий и злющий. Все работаешь мозгами?
– Да.
Есть повод еще поворчать. Я не очень люблю работать. Особенно мозгами. Я думаю, что в любом разумном мире единственная достойная работа для мужчины – охмурять причитающееся ему количество блондинок, брюнеток и рыженьких.
Понятно? Я – Гаррет, сыщик и секретный агент, непомерным честолюбием не страдаю, проявляю интерес к людям определенного сорта и ловко встреваю в дела, которые вряд ли понравились бы моим друзьям и знакомым. Мне чуть за тридцать, рост шесть футов два дюйма, рыжеватые волосы и голубые глаза. И когда я прохожу по улице, собаки не воют мне вслед, хотя превратности ремесла оставили на мне отпечаток; но отпечаток этот на лице. Я считаю себя обаятельным. Друзья не согласны со мной, они считают меня просто легкомысленным. Ну, будешь слишком глубокомысленным, станешь таким, как дружок Плоскомордого.
Тут подоспел Рохля с огромной кружкой моего любимого напитка, божественного эликсира, который заставляет меня шевелить мозгами. Рохля налил его из своего личного бочонка, спрятанного за стойкой. В «Домике Радости» подают только пищу для кроликов или соки из нее. Морли Дотс убежденный вегетарианец.
Я сделал большой глоток горького пива:
– Рохля, ты принц.
И я выудил из кармана серебряную марку.
– Ага. Стою в очереди на получение трона. – Он не стал притворяться, что ищет сдачу. Настоящий принц. За такие деньги можно купить целый бочонок, серебро нынче в цене. – Почему ты здесь, вместо того чтобы резвиться с кучей рыжих девок?
В моем последнем крупном деле было замешано множество особей этой прелестной разновидности. К сожалению, лишь с одной из них, оказалось, можно общаться. Рыжие всегда такие. Они либо чертовки, либо ангелочки, но на поверку ангелочки тоже не ангелочки. Мне кажется, это потому, что они пытаются брать за образец дам прошлых времен.
– Резвиться, Рохля? – Интересно, где Рохля подхватил слово «резвиться»? Он собственное имя произносит с трудом, потому что в нем больше одного слога. – Ты случайно не начал ходить в школу?
Рохля только ухмыльнулся.
Я спросил:
– Что здесь происходит, ужин Томми Такера? Добродушный старик Гаррет в роли Томми?[1]
Рохля сильнее растянул губы в ухмылке, обнажив ряд непривлекательного вида испорченных зубов, чередующихся с пустыми отверстиями. Вот ему бы как раз обратиться в веру Морли и возродиться вегетарианцем.
Плоскомордый сказал:
– Ты лакомый кусок.
– Должно быть. Притом для всех. Слыхал. что учудил Дин?
Дин – это дедок, который у нас с партнером ведет хозяйство. Ему под семьдесят. Из него вышла бы отличная жена.
Пока мы разговаривали, приятель Тарпа все набивал и набивал свою чертову трубку; никогда я не видел такой огромной трубки. Углубление величиной с ковш. Рохля притащил от стойки латунное ведро с углем. Уник медными щипцами взял уголек и поднес к трубке. И тут же выдохнул такие клубы дыма, которые могли бы нас всех подбросить к потолку.
– Музыканты, – пробормотал Плоскомордый, как будто нашел причину всех зол в мире. – Я не слышал, Гаррет. Что сделал Дин? Привел тебе еще одну кошку?
У Дина страсть собирать приблудных животных. Мне пришлось занять твердую позицию, чтобы не оказаться по уши в кошачьей шерсти.
– Хуже. Он говорит, что переедет ко мне. Как будто у меня нет права голоса. И ведет себя так, точно жертвует собой.
Плоскомордый усмехнулся:
– Займет твою свободную комнату. Негде будет припрятать лишнюю милашку. Бедный Гаррет. Придется довольствоваться одной. Ворчи не ворчи.
– Я не страдаю от избытка. С тех пор как Тинни и Уингер столкнулись у меня на крыльце, я довольствуюсь ничем.
Рохля расхохотался. Варвар.
Тарп спросил:
– А Майя?
– Не видел ее полгода. Наверно, уехала из города. Теперь я живу с Элеонорой.
«Элеонора» – это картина на стене у меня в кабинете. Девчонка мне нравится, но возможности у нее ограниченные.
Все полагали, что у меня очень веселая жизнь, все, кроме дружка Тарпа. Этот приятель уже не слышал никого, кроме себя. Он начал напевать с закрытым ртом. Я решил, что музыкант из него неважный. Он все время фальшивил.
Рохля перестал ржать и сказал:
– Уверен, ты замышляешь какую-то штуку. Не такую, как обычно, но все равно придется выручать тебя из беды.
– Черт возьми, я просто хотел уйти из дома. Дин доводит меня до белого каления, а Покойник не смыкает глаз – ждет, когда Слави Дуралейник что-нибудь натворит, и боится пропустить новости. Я столько терпел эту парочку, другой и половины не выдержал бы.
– Да, тяжела твоя жизнь, – съязвил Плоскомордый. – От всей души сочувствую. Знаешь что? Давай поменяемся. Я займу твою квартиру, а ты мою. Билли возьмешь в придачу.
Билли его теперешняя пассия, маленькая блондинка, но жару в ней, что в дюжине рыжих.
– Это надо понимать как разочарование?
– Нет. Это надо понимать как положение вещей.
– Все равно спасибо. Может, в другой раз. – Плоскомордый живет в доме без лифта, в однокомнатной квартирке, где едва умещается самая необходимая мебель. Я тоже ютился в такой конуре, пока не преуспел настолько, что купил дом, который мы с Покойником и занимаем.
Плоскомордый откинулся на спинку стула, засунув большие пальцы за пояс, самодовольно улыбнулся и кивнул. Еще раз кивнул и еще раз улыбнулся. Ухмылка Плоскомордого – просто чудесное зрелище. Она держится на его безобразной физиономии так долго, что Корона может объявить эту улыбку национальным достоянием. Плоскомордый считает себя чистокровным человеком, но его рост и наружность наводят на мысль, что в его родне затесался тролль или великан.
– Ты не готов к сделке, Гаррет; не скажу, что я тебе сильно сочувствую.
– Я мог бы пойти в какую-нибудь занюханную пивнушку и утопить горе в спиртных напитках, плачась в жилетку участливым незнакомцам, но нет, я пришел сюда…
– Меня это устраивает, – ввернул Рохля, услышав про спиртные напитки. – Смотри только, чтобы мы тебя здесь не ободрали как липку.
Я никогда не причислял его к своим друзьям. Он просто работал у моего приятеля Морли, да и дружеские чувства Морли ко мне весьма сомнительны.
– Ты лишаешь радости «Домик Радости», Рохля.
– Брось, Гаррет. Пока ты не вошел, жизнь тут била ключом.
Дружок Плоскомордого Уник уже не издавал ни звука, но продолжал усмехаться и пыхтеть, как вулкан. Дыма вокруг него хватило, чтобы я сам готов был начать мурлыкать. Я потерял нить разговора и задумался, почему это заведение называется «Домиком Радости», слишком экзотическая вывеска для места встреч вегетарианцев. Уник вдруг вскочил как ошпаренный. Он будто плыл по воздуху к двери, пятки едва касались пола. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь курил такой крепкий табак. Я спросил Тарпа:
– Где ты его подцепил?
– Уника? Это он меня подцепил. Он и еще несколько ребят хотят «организовать» музыкантов.
– Все ясно.
Я понял, почему их заинтересовал Плоскомордый. Тарп зарабатывает на жизнь тем, что убеждает людей. Его методы включают и применение физического воздействия.
Два или три Морли спускались по лестнице со второго этажа, глядя, как музыкант выскакивает за дверь. Морли знал, что я пришел. Рохля сообщил ему об этом по ведущей наверх в контору переговорной трубке. Дым застилал глаза, но казалось, что Дотс не в духе.
Морли – полукровка, частью человек, частью темный эльф. Но наследственность эльфов возобладала. Он небольшого роста, складный и такой смазливый, что просто срам. И творит он сплошной срам, стоит только зазеваться чьей-нибудь жене. Морли отрастил усики щеточкой. Черные волосы гладко зачесал назад. Разрядился в пух и прах, хотя таким, как он, идет любая одежда. Он медленно приближался к нам, обнажив в улыбке множество острых зубов.
– Что здесь у вас происходит?
Плоскомордый предложил грубое объяснение. Морли не обратил на него внимания:
– Ты бросил работу, Гаррет? Давно ты не наведывался.
– Зачем работать, если нет необходимости?
Я пытался принять самодовольный вид, хотя мои денежные дела оставляли желать лучшего.
Содержать дом стоит недешево.
– Что-то затевается?
Морли занял стул Уника и помахал рукой, рассеивая густой табачный дым.
– Едва ли.
Я поведал ему свою печальную историю. Он смеялся от души.
– Очень красочно, Гаррет. Я тебе почти верю. Надо признать, твои истории всегда очень правдоподобны. Так чем же ты сейчас занимаешься? Сугубо секретным делом? Я не слышал ни о чем таком из ряда вон. Город хиреет.
Он столько разглагольствовал, потому что я говорил неуверенно.
– Черт! И ты туда же!
– Ты приходишь, только когда тебя надо вытаскивать из ямы, которую ты сам себе вырыл.
Это несправедливо. Это неправда. Я относился к нему так искренне, что даже ел жвачку, которую подают в его забегаловке. И однажды даже заплатил по счету.
– Ты мне не веришь? Тогда скажи мне вот что. Где женщина?
– Какая женщина?
Дотс, Плоскомордый и Рохля хитро ухмыльнулись. Решили, что поймали меня.
– Вы заявляете, что я здесь по работе. А где женщина? Когда я начинаю распутывать какое-нибудь странное дело, всегда появляется хорошенькая бабенка. Верно? Ну, где же красотка? Черт возьми, мне так не везет, что придется работать только… Что?
Они не слушали. Они таращились на что-то за моей спиной.
Глава 2
Ей нравился черный цвет. Поверх черного платья она надела черный плащ. И на ней были высокие черные сапожки. В смоляных волосах бриллиантами сверкали капли дождя. Еще она носила черные кожаные перчатки. Я подумал, что она где-то потеряла черную шляпу с вуалью. Все на ней было черное, оттеняя ее лицо, бледное как полотно. Ростом примерно пять с половиной футов. Молодая. Красивая. И испуганная.
Я проговорил:
– Я влюбился.
Морли лишился чувства юмора. Он сказал:
– Не приставай к ней, Гаррет. Она тебя угробит.
Поразительные черные глаза надменно смотрели сквозь нас, словно нас вообще не существовало. Она прошествовала к стоявшему немного особняком свободному столику. Постоянные посетители дергались при ее приближении и прикидывались, что не видят ее.
Любопытно.
Я присмотрелся повнимательнее. Ей было лет двадцать. Ярко-красная помада на губах напоминала свежую кровь. Это яркое пятно на мертвенно-бледном лице внушало ужас. Но нет. Ни один вампир не рискнет выйти на негостеприимные улицы Танфера.
Я заинтересовался. Чего она боялась? Почему эти головорезы шарахались от нее?
– Морли, ты с ней знаком?
– Нет. Но я знаю, кто она.
– Кто?
– Дочка Большого Босса. Я встретил ее у него месяц назад.
– Дочь Чодо?
Я был поражен. Романтический настрой почти пропал.
Чодо Контагью – король преступного мира Танфера. Он получает часть прибыли от всех темных дел, творящихся у нас.
– Да.
– Ты был у него? Ты его видел?
– Да.
Морли говорил не очень уверенно.
– Значит, он и вправду живой.
Я слышал об этом, но верилось с трудом. Мое последнее дело, где было замешано множество рыжих девиц, закончилось тем, что мм с моей подружкой Уингер и двумя главными телохранителями Чодо погнались за этим ублюдком. Мы с Уингер сообразили, что следующая очередь наша, и дали стрекача, не дожидаясь развязки. Уходя, мы оставили старика Чодо на попечение Краска и Садлера, которые были готовы его вздернуть. Однако этого не произошло. Чодо по-прежнему крестный отец. Краск и Садлер все так же ждут его смерти, будто и не было случая, когда они собирались приструнить старика навеки.
Меня это беспокоило. Чодо отлично меня видел. Он не из тех, кто прощает.
– Дочь Чодо! Что она делает в такой дыре?
– Что значит «в такой дыре»?
Достаточно лишь намекнуть, что «Домик Радости» заведение не высшего разряда, и Морли начинает беситься.
– Это значит, что она наверняка о себе высокого мнения. А здесь, с ее точки зрения, дешевая пивная, что бы ты или я об этом ни думали. Морли, это не Холм. Это Зона безопасности.
Такой у Морли район. Зона безопасности. Это территория, на которой представители различных биологических видов встречаются по делу, не особенно рискуя, что их замочат. Это не аристократическая часть города.
Все время, пока мы шептались, я пытался придумать подходящий предлог для того, чтобы подойти к девушке и сказать, что любовь сделала меня ее рабом. И все время, пока я это делал, внутренний голос твердил мне: не валяй дурака, дитя Чодо может нести только смерть.
Должно быть, я вздрогнул. Морли схватил меня за руку:
– Не сходи с ума, докатишься до Веселого уголка.
Здравый смысл. Не шути с огнем. Я сохранил благоразумие. Успокоился. Овладел собой. Но я не смог на нее не смотреть.
Парадная дверь распахнулась. Вместе с двумя здоровенными бандитами в помещение влетела буря. Они держали дверь открытой, пока не вошел третий мужчина; он ступал медленно, словно играл в спектакле. Он был пониже, но не менее мускулистый. Кто-то расчертил его лицо ножом. Один глаз был постоянно полуприкрыт. Верхняя губа застыла в вечной усмешке. Он дышал злобой.
– О дьявол! – произнес Морли.
– Ты их знаешь?
– Я знаю таких, как они.
Плоскомордый шепнул мне:
– А мы нет.
Тип со шрамом огляделся вокруг. Заметил девушку. И пошел вперед. Кто-то завопил:
«Закройте дверь». Два тяжеловеса для начала зыркнули по сторонам, чтобы узнать, какие клиенты толкутся в «Домике Радости».
Потом парни закрыли дверь. Я бы их не обвинял. У Морли бывают очень скверные посетители.
Шраму было на все наплевать. Он приблизился к девушке. Она отвернулась. Он наклонился к ней и что-то прошептал. Она вздрогнула, а затем посмотрела ему прямо в лицо. И плюнула.
Чодова кровь, ясное дело.
Шрам улыбнулся. Он был доволен. Он получил предлог. В полной тишине Шрам стащил девушку со стула. Ее лицо исказилось от боли, но она не проронила ни звука.
Морли сказал:
– Так-так!
Голос звучал мягко. И угрожающе. Морли не дает в обиду своих посетителей. Шрам, вероятно, не знал, где находится. Он не обратил внимания на Морли. Как правило, это роковая ошибка.
Хотя, может, Шраму это и сойдет с рук.
Морли двинулся к выходу. Громилы у двери преградили ему дорогу.
Дотс заехал одному из них в висок. Парень был раза в два выше Морли, но рухнул на пол как подкошенный. Его напарник по глупости схватил Морли.
Мы с Плоскомордым встали через секунду после Дотса. И двинулись вокруг дома, высматривая Шрама. Морли не нуждался в помощи. А если она ему вдруг понадобится, у Рохли под прилавком целый арсенал.
Дождь хлестал по лицу, будто хотел загнать меня обратно под крышу. Когда я пришел, дождь был не такой сильный.
– Вон там. – Плоскомордый показал пальцем.
Я разглядел очертания темной кареты и две борющиеся фигуры: Шрам пытался затолкнуть девушку внутрь.
Мы припустили вперед, я на ходу снял с пояса любимую дубовую колотушку. Я никогда не выхожу из дома без нее. Она полтора фута длиной, и на конце фунт свинца. Действует эффективно, и жертва не остается навсегда валяться на улице.
Но Плоскомордый опередил меня. Он сгреб Шрама в охапку, раскрутил его и жахнул о стену ближайшего дома с таким шумом, что в нем утонули раскаты далекого грома. Я скользнул на освободившееся место и схватил девушку.
Кто-то затаскивал ее в карету. Левой рукой я обхватил ее талию, а правую вытянул и взмахнул дубинкой, рассчитывая врезать злодею между глаз.
И тут я увидел эти глаза. Они были как на картинках в рассказах о привидениях: огромные для ссохшегося коротышки, которому они принадлежали, и горящие зеленым огнем. На вид этому типу было лет девяносто. Но он был сильный. Пальцами, напоминающими птичьи лапы с когтями, он вцепился в руку девушки и тянул ее к себе, хотя мы с ней сопротивлялись изо всех сил.
Я размахнулся, стараясь не смотреть в его глаза, которые источали яд. Они пугали меня до смерти. Меня по всей спине продрал мороз. А я не из трусливых. Пришлось изо всех сил долбануть его по башке. Хватка ослабла. Воспользовавшись возможностью, я примерился еще раз. И он получил по заслугам.
Его рот широко открылся, но вместо крика из него вылетели бабочки. Целая туча бабочек, они заполнили всю карету. И закружились надо мной. Я отшатнулся и стал разгонять их колотушкой. Мне всегда казалось, что от бабочек не может быть вреда, но кто знает, чего ожидать от насекомых, вылетевших изо рта мерзкого старика?
Плоскомордый унес подальше девушку, отпихнул меня назад, как тряпичную куклу, залез в карету и вытащил старикана. Когда Плоскомордый сердится, нельзя путаться у него под ногами. Он все крушит.
Огонь в глазах старика потускнел. Плоскомордый поднял коротышку одной рукой, проговорил: «Что это за фокусы, доходяга, черт тебя побери?» – и шмякнул его о ту же стену, которая погубила Шрама. Потом начал без особого почтения пинать их ногами, отвешивая удары по очереди. Я слышал, как трещат ребра. Я решил утихомирить Плоскомордого, а то он еще кого-нибудь убьет, но не знал, как это сделать. Не хотел попадаться ему под руку, пока он в таком состоянии. И меня все еще преследовал рой мокрых от дождя бабочек.
Тарп успокоился сам. Он взял старика за шиворот и швырнул в карету. Дед заскулил, как побитый щенок. Тарп бросил туда же Шрама и поднял голову. На месте кучера никого не было, и Тарп просто ударил стоящую рядом лошадь по заду и гикнул.
Карета сорвалась с места.
Сутулясь под дождем, Тарп повернулся ко мне.
– Вот мы и позаботились об этих шутах. Эй! Что с девчонкой?
Она исчезла.
– Черная неблагодарность. Баба есть баба. Черт ее возьми. – Плоскомордый на секунду задрал голову и подставил лицо под дождь. – Я на этом не остановлюсь. Давай пойдем напьемся, а потом хорошенько с кем-нибудь подеремся.
– Я думал, мы уже достаточно подрались.
– Ба! С этими разве драка? Слабаки! Пошли.
Мне вовсе не улыбалось накликать на себя беду. Но спрятаться от дождя и от этих бабочек неплохо бы. Я говорил, что не совсем утратил здравый смысл.
Один из двух бандитов валялся в сточной канаве около двери Морли, перекрывая путь стекающей по трубе воде. Второй вылетел наружу, как раз когда мы подошли.
– Эй! – завопил Тарп. – Смотрите, куда мусор выбрасываете!
Я оглядел помещение. Девушка не вернулась. Мы с Морли и Рохлей устроились за столиком и стали думать, что все это значит. Плоскомордый ушел искать настоящих приключений.
Глава 3
Я как следует приложился к пиву из бочонка Рохли (не пропадать же серебряной марке), и мы с Морли поговорили о королях и капусте, и о бабочках, и о старых временах, которые никогда не были очень уж добрыми, хотя иной раз мне и везло. Мы решили все мировые проблемы, но пришли к выводу, что никто из правителей не обладает достаточным умом, чтобы осуществить нашу программу. А сами мы не хотели браться за эту работу.
О женщинах мы говорили недолго. Недавний успех Морли затмил мои достижения. И сил моих не было смотреть, как эта огромная бесформенная туша Рохля откинулся на спинку стула, подбоченился и самодовольно заулыбался, вспоминая о своих победах.
Дождь лил не переставая. Наконец я заставил себя вернуться к действительности. Я снова промокну до нитки. А если Дин не ответит на мои крики и стук в дверь, то еще сильнее. Стиснув зубы и ни на что не надеясь, я покинул Морли и его заведение. Дотс выглядел таким же самовлюбленным, как его бармен. Он-то уже дома.
Я опустил голову как можно ниже и пожалел, что не хватило ума надеть шляпу. Я так редко ношу ее, что мне и в голову не пришло украсить себя этим предметом, хотя это было бы очень кстати. Капли дождя тут же ударили меня по затылку и потекли по спине.
Я замедлил шаг на том месте, где мы спасли загадочную дочь Чодо от ее не менее загадочных похитителей. Здесь было почти темно. Дождь стер большую часть следов. Я порыскал вокруг и уже подумал было, что добрая половина происшедшего мне привиделась, как вдруг обнаружил на земле большую запачканную грязью бабочку. Я поднял трупик, осторожно зажал его в левой руке и унес с собой.
Я живу в старом красном кирпичном доме, расположенном в некогда богатом квартале на Макунадо-стрит, близ Дороги чародея. Ныне средний класс в полном составе сбежал с тонущего корабля. Большинство соседних домов поделили и сдали внаем семьям с выводками детей. Обычно, подходя к дому, я останавливаюсь, внимательно рассматриваю его и размышляю о том, что лишь счастливый случай помог мне остаться в живых, когда я расследовал дело, которое принесло мне деньги на покупку этого самого дома. Но стекающие по спине холодные капли убивают все воспоминания.
Я взбежал по ступенькам; что есть силы стукнул в дверь, как у нас условлено: «Бум-бум-бум» – и заорал: «Дин, открой! Я тут утону». Ярко вспыхнула молния. Гром встряхнул меня так, что зубы застучали. Раньше небесные властители не враждовали между собой, только готовились ко второму Всемирному Потопу. Гром и молния предупреждали, что они не шутят. Я стучал и кричал. Крыльцо не защищает от дождя.
Возможно, у меня звенело в ушах. Но мне показалось, что в доме мяукает котенок. Я знал, что этого не может быть. Я отругал Дина за его приблудных кошек. Он не рискнет приняться за старое.
Изнутри послышались шарканье и шепот. Я снова заорал. «Открой эту чертову дверь, Дин. Мне холодно». Я не угрожал. Я не так воспитан, чтобы угрожать человеку, который просто может лечь спать и оставить меня куковать под дождем.
После музыкального вступления, состоящего из проклятий, щелканья задвижек и лязга цепочек, дверь заскрипела. Старый Дин стоял на пороге и разглядывал меня из-под полуопущенных век. В эту минуту он выглядел лет на двести. Ему под семьдесят. И для своего возраста он очень проворный.
Он как будто не собирался меня впускать, я уж решил, что придется через него перешагнуть. И двинулся вперед. Он посторонился. Я проговорил:
– Как только дождь прекратится, чтобы кошки здесь не было.
Я старался дать ему понять, что, если кошка не уйдет, уйдет он. Он начал лязгать задвижками и цепочками. Раньше всего этого не было.