Кукаркин Евгений. Техас-сити 47 года

   - Лихо ты их. Я получил удовольствие, когда смотрел. А теперь ответь мне, кто заплатит за простой и порванные мешки?
   - Вот эти, - киваю на сбившихся в кучу пуэрториканцев.
   - Посмотрим. Эй, ну-ка пойдите сюда, - крикнул Эди моим врагам.
   От группы отделяется парень и подходит к нам.
   - Вот что, - говорит ему Эди, - или вы исчезните от сюда навсегда, или во время сумеете загрузить пароход, выбирай.
   - Мы загрузим все вовремя.
   - Тогда собери вот эту падаль, что раскидана здесь, - Эди показывает на тела, валяющихся его соплеменников, - и наверстываете время. Николя, вас сегодня трогать не будет. Так, Николя?
   - Не буду.
   Парень кивает головой и идет к своим. Я обращаюсь к Эди.
   - Эди, что там у меня на спине, посмотри.
   Поворачиваюсь к нему спиной и задираю рубаху. Старший присвистнул.
   - Повезло тебе парень. Кто то из этих, попал ножичком тебе в ремень брюк, потом лезвие соскочило и малость попортило кожу. Это ерундовая царапина, у меня есть йод, сейчас смажу рану и если кровь быстро свернется, до конца смены потерпишь. Я во время последней войны, перевязывал своих ребят Арденах, так что толк в ранах знаю.
   Эди исчезает в диспетчерской и вскоре возвращается с бутылкой йода и куском бинта. Пока он смазывает мою спину, пуэрториканцы уносят своих побитых товарищей, помогают подняться из воды, сброшенным с пирса и собирают разбросанные мешки.
   Въезжаю в ворота склада и остановившись у горы мешков, сразу спрашиваю первого попавшегося грузчика.
   - Где Эрио?
   Тот мотает головой, делая вид, что меня не понимает.
   - Передай ему, что он покойник.
   После этого сажусь за руль и жду, когда мне набросают груз.
   До конца смены никто меня не тревожил.
   У меня в квартире гости. В моей комнате сидит Самохин и хозяин дома. Как только я вошел, хозяин тут же вскочил, заизвенялся и исчез. Петр поздоровался и сказал.
   - Николай, я за тобой. Не хрена здесь отсиживаться, поехали справлять день рождения Катерины.
   - Кто это?
   - Глашина подруга, ну та которая тоже русская. Мы о ней говорили тогда.
   - Но я же без подарка.
   - Ерунда, купи ей цветы и вполне достаточно. Основной подарок это ты. Катька, страсть как тоскует по родине, вот теперь отведет душу.
   - Тогда сейчас переоденусь.
   Переодеваться мне придется в единственный костюм песочного цвета, который по дешевке приобрел в Алжире. Там жарко и такая одежда ни кому не нужна. Рыжий галстук мне подарила жена служащего посольства, с которой я был знаком. А вот шляпу приобрел здесь, как приплыл в Нью-Йорк. Самохин оглядел и усмехнулся,.
   - Ты как попугай, но ничего, так даже интересно. Поехали.
   - А Глаша где?
   - Где ей быть то, наверно уже там у Катьки. На такси махнула.
   Это огромное кирпичное здание с широкими окнами. Коридоры длинные и кажется им нет конца. Самохин постучал в дверь под номером 784 и тут же она распахнулась и молодая белокурая женщина бросилась ему на грудь.
   - Петька, черт косматый, долго нам тебя ждать? - сказала она по-русски и чмокнула его в щеку.
   - Да вот... я привел тебе молодого человека.
   Теперь она обратила на меня внимание и оторвавшись от Петра, протянула мне руку.
   - Катя.
   - Николай.
   - Значит вы и есть тот новый русский, что появился в нашем городе.
   - Разве я уже так прославился?
   Она заулыбалась.
   - Нет, но Глашенька мне так много наговорила о вас, что я представляла вас Голиафом.
   - Теперь разочаровались...
   - Нет, нет, ни в коем случае, вы очень похожи.
   - Катька, - рявкает шутливо Самохин, - какого хрена ты держишь нас перед дверью?
   - Ой, извините, заходите, пожалуйста.
   В небольшой комнатке роскошный порядок, все вещи аккуратно расставлены на своих местах и прикрытые кружевными салфетками, даже свеже выстиранные занавески, при прикосновении к ним, скрипят от крахмала. Мы сидим за столом , где по-русски вывалены в тарелки пирожки с капустой и на деревянной подставке устроился большой круглый пирог с вишневым вареньем. Бутылка виски для мужчин и дешевого красного вина расположились среди остальных скромных блюд закусок. Катя раскраснелась от вина и развлекает всех нас необычными школьными приключениями, где непослушные мальчики и девочки всегда попадают впросак. Глаша пьяно улыбается, с восторгом смотрит на нее и вдруг задает необычный вопрос.
   - А они похожи на наших?
   Катя спотыкается на недоконченной фразе, сначала недоуменно смотрит на нее и потом как бы проснувшись, серьезно говорит.
   - Нет, не похожи. Наши дети как воск, их лепить можно, а эти уже пришли со своими проблемами, с ними труднее.
   - А вы на родине преподавали? - спросил я.
   - Да, немного успела, работала в школе во Владивостоке, где-то года два, потом перед самой войной, Джек вывез меня сюда.
   - Джек это ее муж, - поясняет мне Глаша.
   - Джек американец?
   - Да.
   - Вы вышли за муж за иностранца? - удивился я.
   - Так получилось.
   - Николай задает эти вопросы потому, - вмешался Самохин, пытаясь объяснить Кате почему я так удивлен, - что нас там воспитывали так. В каждом иностранце мы видели потенциального шпиона. Хорошо еще Джек оказался таким энергичным и пробивным, сумел все таки вытащить Катю из России.
   - А где Джек?
   В комнате наступила тишина, потом Катя сказала.
   - Он погиб в начале войны. Японцы торпедировали его пароход, никто не спасся.
   - Извините.
   - Ничего. Я уже привыкла...
   - Николай, что там у вас произошло сегодня в порту? - переводит разговор на новую тему Петр.
   - Вроде ничего.
   - Говорят была драка.
   - А... про это. Немного повздорили, но потом все вроде уладили.
   - Неплохо уладил, трое придурков оказались в больнице.
   - Самохин, откуда ты все знаешь? Ведь прошло то всего несколько часов.
   - А для чего в этом городе телефоны, мне все сообщают.
   - Ну хорошо. Я не понравился кое кому, вот и сцепились.
   - Кому же ты не понравился? Всего то второй день работаешь и уже приобрел врагов.
   - Не знаю.
   - Господи, что творится, - говорит Глаша.
   - Странно, - тянет Самохин. - И почему именно тебя? Я ведь знаю здешние порядки, даже рэкетиры дают срок своим жертвам, а тебя прихватили сразу.
   - Понятия не имею в чем дело.
   - Ладно, я постараюсь выяснить, кто там против тебя копает.
   - Мальчики, хватит вам про драки, - восклицает Катя. - Сегодня у меня праздник. Давайте выпьем, чтобы больше не было войны.
   - Правильно, - поддерживает ее Глаша.
   Вечер проходит незаметно, только мы выпили чай, выдули всю бутылку виски и остатки вина, наступило около двенадцати вечера. Глаша встрепенулась и засобиралась домой.
   - Петя, нам пора.
   - Да, поехали, а то там охранник уже наверно заснул в машине. Николай, ты с нами?
   - Николай, а может ты останешься? - вдруг говорит мне Катя. - Чего тебе таскаться так далеко и тревожить Самохиных. В нашем, так сказать, общежитии, есть свободная комнатка, там одна ткачиха укатила на западное побережье, оставила мне ключ. Выспишься здесь, а утром прямо на работу. Порт то от нас недалеко.
   - Пожалуй, это неплохой вариант. Петр, Глаша, вы уж поезжайте, я останусь здесь.
   - Давай, оставайся, - ухмыляется Самохин. - Пошли Глаша. Катенька, все было прекрасно. До свидания, лапочка.
   Самохины уходят. Катя поспешно собирает все со стола и моет посуду в крохотной кухоньке. Пока она делает свои дела, я примостился на диване и...
   Кто то меня толкает в бок.
   - Коля, подвинься, я замерзла.
   Щупаю рукой и попадаю на голое тело..., но оно теплое... Тогда раскрываю глаза. В комнате полумрак, но рядом со мной разглядел голову Кати.
   - Снимай одежду, я тебе помогу, - шепчет она.
   Сегодня в порту обычная работа. Я перевожу с пирса в ангары тюки с хлопком. Докеры. чтобы не дышать пылью, намотали на лица тряпки и платки. Мне, для предохранения, пришлось поднять стекла в кабине машины и переносить несносную жару. Рубаха сразу прилипла к телу и мне ничего не осталось, как ее снял. Наступил долгожданный обед. Пуэрториканцы сразу побрели к спуску в воду, чтобы там смыть свою грязь и поесть, а я поставил свой погрузчик к краю пирса, как раз с наветренной стороны и распахнул дверцы. Морской ветерок приятно охладил тело.
   - Эй, - слышу окрик.
   По моему это меня. У дверцы стоит аккуратненький парень в светло зеленом костюме в крупную клеточку из белых полос, на голове соломенная шляпа, а на ногах светлые гетры. На груди фотоаппарат, подвешенный за шею тонким ремешком.
   - Вы меня?
   - Да вас. Мне сказали, что вы тот самый единственный русский, который работает здесь в порту...
   - Кто говорит?
   Парень с любопытством разглядывает мое тело.
   - Классная у вас фигура, такие бицепсы. Все совпадает. Позвольте представиться. Фоторепортер газеты "Техас - Сити дейли" Джон Клинтон.
   - Меня звать, Николай. Так кто же все-таки обо мне что то треплется?
   Джон растягивает рот в улыбке.
   - Неизвестное лицо позвонило к нам в редакцию и сообщило, что в наш город прибыл известный боксер из Африки, а так же, что вы русский и сторонник кук-лук-склана...
   - Нет, нет...
   Я протестующе поднял руку, но репортер продолжал.
   - Я не поленился поднять подшивки "Нью-Йорк таимс" за 45 год и 46. Представляешь, нашел маленькую заметку, где говорится о том, что в Мае 1946 года в Париже состоялся первый послевоенный чемпионат Европы по боксу и в среднем весе победу одержал представитель колониальной Франции, русский по национальности, проживающий в Алжире, это вы Николай... Ведь я не ошибся, правда?
   - Ошибся, это не я.
   Джон с усмешкой смотрит на меня.
   - Я не поленился и запросил иммиграционный отдел в Филадельфии, там в вашей анкете есть запись о том, что вы занимались любительским боксом и были чемпионом Европы 1946 года.
   Вот, зараза. Это мне посоветовал Пьер Дюмарье, мой приятель и друг, с которым я работал на нефтяных промыслах в Алжире. "Когда приедешь в Америку, - поучал он, - то обязательно сообщи, что ты чемпион. Там американцы любят, когда к ним приезжают известные личности и обычно дают таким поблажки..." Он оказался прав, эта запись в моем личном деле произвела на чиновников иммиграционной службы значительный эффект, меня не посадили на карантин, как остальных бедолаг, а быстрее отпустили на свободу и даже дали право выбора местожительства. Так я оказался здесь, в Техас-Сити.
   - Послушайте, Джон, это ошибка, - упорствовал я.
   - Мне кажется, вы зря скрываете свое прошлое.
   И тут этот пронырливый тип быстро поднимает фотоаппарат и... щелкнул меня.
   - Джон, не надо...
   - Мы с вами еще встретимся, Николай.
   Клинтона сдуло, как ветром. Я устало опустился на спинку сидения. Неужели опять все начнется сначала.
   Хозяин дома встретил меня с испугом.
   - Николай, вы сегодня вечером никуда не идете?
   - Нет, а что?
   - Как что? Сегодня же куклуксклановцы устраивают... выступления.
   - А я то здесь причем?
   - Ну да... вы, наверно, не причем. Говорят, они сегодня идут в район Стейнли, где недавно поселились иммигранты с Юга и будут жечь их дома. Глава куклуксклана поклялся отомстить пуэрториканцам за нападение на белых. Господи, что там теперь будет.
   У меня неприятно захолодило в груди. Черт, неужели это из-за меня.
   В порту дождь. Я еще в закрытой кабинке погрузчика чувствую себя сухим, а вот докерам приходится тяжелее. В своих грубых робах, они выглядят мокрыми курицами. Мне показалось, что сегодня нет пуэрториканцев и порт обслуживают в основном ирландцы и выходцы из Европы. Идет разгрузка парохода из Европы, он привез ткацкие станки. Длиннющие ящики заталкивают мне на вилы и машина с трудом тащит их в дальние ангары. Когда загружался на пирсе, в правую дверцу погрузчика постучали. Я перегнулся и открыл ручку. Рядом на сиденье плюхнулась мокрая фигура, она скинула капюшон.
   - Эрио. Сволочь.
   Я хотел, схватить его за горло.
   - Николай, постой, не надо. Я пришел объяснится.
   - Гнида...
   - Я не организовывал драку, - торопливо говорит сосед. - Но я узнал, кто это сделал.
   Любопытство пересилило неприязнь.
   - И кто же?
   - Это дельцы спортклуба "Молодые львы".
   - Что им от меня надо?
   - Они хотели бы иметь вас у себя...
   - Странный способ, значит для этого нужно меня изуродовать. Это они наняли всякую шваль, чтобы меня избить?.
   - Во первых, они вас проверяли, действительно вы боксер или нет...
   - Откуда они узнали, что я боксер?
   - Им кто то позвонил из Филадельфии...
   - Еще что?
   - Потом, клуб давно в неприятных отношениях с господином Самохой с его белыми друзьями, у которых свой клуб, обширные связи со спортом и свои спортсмены. Эти два общества давно спорят друг с другом и это иногда переходит все границы.
   - Но я не в клубе господина Самохи и тем более не хочу участвовать на ринге...
   - Поэтому вам все время и будут подсылать всяких мальчиков, которые каждый раз будут представлять массу неприятностей. "Молодым львам" очень нужны опытные боксеры, они так просто вас из своих лап не выпустят.
   - А если я уйду к их конкуренту, господину Самохе?
   - Это другой вопрос, тогда борьба за приз восточного побережья будет решаться только на ринге. Не думаю, чтобы вы, после поступления в клуб, работали здесь, в порту.
   - Ты только это хотел мне сообщить?
   - Нет. Еще кое что. "Молодые львы" предлагают вам большую сумму денег, если вы перейдете к ним и хотели по этому поводу, переговорить с вами.
   - Значит ты посредник от этого клуба?
   - Да. Можно так сказать, даже не посредник, а парламентер.
   - Нет, я не пойду в ваш клуб и к господину Самохе не пойду. Я хочу жить спокойно.
   - Опомнись, Николя, тебе уже покоя не видать. Дельцы хороший товар из своих лап уже не выпустят. Тебе так и так придется решить какую сторону принять.
   - Знаешь что, Эрио, катись-ка ты от сюда, пока цел.
   Мой собеседник удрученно шмыгнул носом и открыл дверцу.
   - Пока, Николя, зря ты так со мной... Ты же наверно слышал, что вчера в нашем квартале был погром?
   - Мне об этом говорили.
   - Мне кажется, это господин Самоха из-за тебя устроил резню.
   - Может быть, но я господину Самохе ничего не говорил и не жаловался на вас. Поэтому меня винить не в чем.
   - Я тоже так своим говорю, но вчера сожгли несколько домов и убили мирных жителей. Если это сделали из-за тебя, не слишком ли дорогая плата...
   - Повторяю еще раз, не старайся меня в чем то обвинить. Я очень сожалею о случившемся.
   - Но многие думают по другому...
   - Слушай, ты мне надоел, - рассердился я, - убирайся-ка по добру, по здорову...
   Дверь захлопнулась, по прежнему с наружи хлещет дождь.
   Я как чувствовал, что Петр будет ждать меня в моей квартирке. На столе лежат свежие газеты и Самохин, при моем появлении, тычет пальцем в газетное фото.
   - Это правда о чем здесь говориться?
   - Я еще не читал. Не знаю, что там.
   - Что ты чемпион Европы по боксу.
   - Это было давно...
   - В прошлом году, не так уж давно. Значит ты стал боксером и не мог мне об этом рассказать сразу же.
   - Зачем, я бы хотел забыть о своем прошлом.
   - Ну нет, о таком забывать не следует. Значит так, пока конкуренты не поломали тебе все ребра, пора заняться делом. Я беру тебя в наш клуб со средней зарплатой две тысячи долларов в месяц, не считая командировочных, призовых, массажистов, тренеров и прочих прилипал от спорта, которые бывают нужны...
   - Но я не хочу...
   - Кроме этого, - не замечает моего протеста Петр, - ты переедешь жить в хороший дом, оплату которого я беру на себя. Сейчас собирай шмотки и поедем туда.
   - Я никуда не поеду.
   - Не обижай меня.
   - Петр, я тебе все объясню, почему не могу и не хочу. У меня психологический синдром. Понимаешь, на соревнованиях в Европе, я убил человека...
   - Эка невидаль, да в Испании ты убил десятки, но чего то там не страдал и никакого синдрома не было.
   - Да, тогда убивал, но я убивал врагов и к ним к меня сострадания не было, а в этот раз был не враг, а обычный неплохой парень, причем из нашего же клуба. Я не рассчитал малость и...
   - Понятно. В общем отказываешься?
   - Да, отказываюсь.
   - Ну что же, - Самохин почесал оставшиеся волосы пальцем, - может ты и прав. Я еще посоветуюсь со спецами, как сломать этот... твой синдром. Ну а теперь, поговорим о другом. Как сегодня работалось? - вдруг перешел неожиданно он на другую тему.
   - Нормально.
   - Так и должно быть, мы этим желторотым вчера вправили мозги.
   - Ты не перегнул палку, говорят, были жертвы.
   - Николай, без жертв войны не бывает. Просто эти пуэрториканцы и мексиканцы обнаглели, теперь будут потише, поверь мне.
   - Мне трудно поверить, они просто пока слабее тебя, но потом когда будут посильнее, припомнят все что ты с ними сделал.
   - Чушь. Америка уважает силу и белые должны быть самой ведущей и сильной расой...
   - Ты же русский и в России об этом даже не мыслил.
   - Я отверженный русский, но я давно за границей и давно понял, как надо здесь бороться за свою судьбу...
   - Хорошо... Борись, черт с тобой.
   - А ты по-прежнему ни как не можешь оторваться от идеологии Маркса. Жаль, но я думаю, что время тебя все же исправит. Ну ладно, чего то засиделся у тебя, а у меня еще много дел.. Пока, Николай.
   Он уже на пороге повернулся ко мне.
   - Нам домой звонила Катя, просила, чтобы ты связался с ней.
   - Хорошо.
   Катя встретила меня ласково. Она обняла, нежно целовала и мы так долго стояли перед раскрытыми дверями.
   - Сегодня останешься у меня? - спросила она.
   - Останусь.
   - Ты извини, знаешь, как неприятно быть все время одной. Наверно бог создал мужчину, чтобы сократить одиночество женщины.
   - А я то думал, что бог нас создал для другого.
   Она придавила пальцем мои губы.
   - И для другого тоже.
   Сегодня Эди как-то смотрит на меня совсем по другому.
   - Русский, помнишь я у тебя брал деньги, возьми свои тридцать долларов, - говорит он, протягивая мне зелененькие.
   - Что произошло, Эди?
   - У тебя слишком сильные покровители, а я хочу жить.
   - Причем здесь покровители?
   - Бери, бери. Сегодня загружаем сухогруз "Кэри", ящики будем брать прямо из вагонов, состав стоит на седьмой ветке.
   После этого обиженный начальник отваливает от меня. Кажется, в этом порту я совсем потерял друзей.
   В мой погрузчик, не спрашивая моего разрешения, залезает знакомая фигура репортера, Джона Клинтона.
   - Привет, Николай.
   - Привет. Зачем пришел, не видишь, я работаю.
   - Работай, я тебе мешать не буду, посижу только рядом и все.
   Ковш погрузчика уже загрузили ящиками под завязку и машина натружено воя, тащит груз на пирс.
   - Джон, зачем ты меня ославил в газете?
   - Ты очень обиделся?
   - Конечно.
   - Ладно, я скажу. Это заказ. В городе все время идет открытая и закрытая борьба между кланами, группировками, дельцами. В ход идет все, от подлогов, убийств до компроматов. Мне приказали найти на тебя материал, я нашел.
   - Но почему я?
   - Господин Самохин слишком видная фигура в нашем городе и все то, что он делает, с кем водит дружбу, сразу попадает в поле зрения друзей и недругов. Вот ты и попался.
   - Сейчас то ты зачем ко мне пришел?
   Погрузчик встал перед группой докеров и они проворно стали стаскивать ящики с ковша.
   - Видишь ли какое дело. В пуэрториканском квартале куклуксклановцы сожгли несколько домов, убили жителей. В нашей газете, как и в других, отделались небольшими заметками о несчастьях и жертвах возникших в результате пожаров. Заметь, о куклуксклановцах ни слова. Ходят слухи, что причиной нападения, явился ты...
   - Это слухи.
   - Но ты здесь дрался с пуэрториканцами?
   - Дрался.
   - И кто кого?
   - Я пока отделался порезом.
   - А они, несколькими перекалеченными, которые очутились в больнице. Неплохо, для человека схватившимся с двадцатью отпетыми бандитами. Но почему ты дрался с ними, можешь сказать?
   - Ты берешь интервью для новой статьи или хочешь просто узнать?
   - Просто узнать, напечатать это в газете нельзя, во первых, хозяин не разрешит, а потом быть распятым на горящем кресте совсем не хочу.
   - Не уж то господин Самохин такой страшный?
   - Страшный. Я так, например, боюсь.
   - Теперь послушай, Джон, я тоже не хочу раскрываться. Так что больше не задавай мне идиотских вопросов и не тяни из меня жилы...
   - Ладно. Не буду.
   В это время мне освободили погрузчик и я развернувшись, поехал за новой порцией ящиков.
   - Останови здесь, - просит Джон.
   Я торможу и он выпрыгивает из машины наружу. Так ничего и не сказав на прощание, Клинтон исчез за углом склада.
   Смена кончилась. Работяги волнами выходили из ворот порта. Я иду один и мне чудится, что вокруг меня вакуум, ни одного прощально слова, ни одного приветствия. Перешел улицу и тут услышал клаксон автомобиля. Рядом остановился Форд, в раскрытое окно махал рукой Самохин.
   - Николай, - крикнул он, - иди сюда.
   Залезаю в его машину и она медленно пробивается через толпы рабочих подальше от порта. На заднем сиденье сидит здоровенный парень, который настороженно следит в окна. Через несколько перекрестков толпа рассосалась и Форд быстрей понесся по улицам.
   - Знаешь куда едем? - спрашивает Петр.
   - Нет.
   - Сегодня соревнования в клубе "Молодых львов", серьезное соревнование, на звание чемпиона юго-восточного побережья. Я хочу показать тебе какие здесь спортсмены и какие бешенные деньги гуляют на этих сборах.
   - Ты даже меня не спрашиваешь, хочу ли я этого или нет...
   - Я тебя просто пригласил. Кстати там будет Катя и тебе наверняка будет неудобно бросать девушку одну.
   - Ну ты даешь... Я даже не переоделся и не пообедал.
   - Это ерунда. Мы сейчас с тобой заедем в забегаловку, поедим, а по поводу одежды не стесняйся, в клубе шикарно не одеваются, есть оборванцы и похуже тебя.
   - Успокоил называется. Пригласил девушку, а вот как одет неважно...
   - Хорошо. Поедим, потом заедем к Самуэлю, там подберем тебе что-нибудь из одежды, полегче.
   В большом зале клуба яркий свет прожекторов с трудом пробивает облако из табачного дыма. Все места и проходы забиты публикой. На ринге, симпатичная полураздетая девушка, бродит с рекламным плакатом о покупке самых лучших котлет на побережье. Наши места в пятом ряду. Катя уже здесь и дружески машет нам рукой.
   - Мальчики, сюда.
   Только мы сели, как вспышка чуть не ослепила глаза, это настырные фоторепортеры успели сфотографировать нас.
   - Проклятье, - ворчит Петр.
   Я сижу рядом с Катей и она мне шепчет на ухо.
   - После выступления пойдем ко мне.
   - Хорошо.
   На ринге крупный белый, с распухшим лицом и прилизанными редкими волосами, напротив - тощий, длинный, негр, совсем лысый, но с живыми черными глазами.
   - Черная пантера, против быка, - комментирует Петр.
   - Они из каких клубов?
   - Моих здесь нет. Белый из "Молодых львов", а негр завоевал кубок Больших озер.
   - И за что дерутся?
   - Ты имеешь в виду деньги? Приз пятьдесят тысяч долларов и право выступать на чемпионате Америки.
   - Почему же ты не выставил своего бойца?
   - В таком весе у меня никого нет. Вот если бы ты...
   - Ладно, ладно... мы же договорились.
   Бой начался осторожно, худощавый негр, легко двигаясь, длинными руками щупал кожу противника, белый старался отбиться и шел глыбой на сближение. Катя сидела рядом и переживала за бойцов, она иногда вскрикивала, кричала, оглушая меня резкими звуками.
   - Бей... еще... еще..., дай ему, аа...
   Петр был сосредоточен, он внимательно изучал бойцов на ринге.
   - Как ты думаешь, кто победит? - вдруг спросил он, резко повернувшись ко мне.
   - Негр.
   - Почему ты так думаешь?
   - Он подвижен и гибок... и потом у него хорошая дыхалка.
   Наконец то белый загнал своего противника в угол и только хотел его обработать, как тот ловко изогнулся, нырнул под его локоть и просто протек в узкое пространство между канатом и корпусом бойца на свободу. Катя взвизгнула, Самохин хмыкнул.
   - И все же, я бы не положился на негра, впереди много раундов...
   В воздухе с клубами табачного дыма пахло расизмом. Белые болельщики, не стесняясь в выражениях, поносили черного бойца и угрожали ему.
   На седьмом раунде наступила развязка, белый парень пропустил удар в глаз, потом жуткий удар в нос, да такой..., мне показалось, что хрустнули все хрящи и нос перекосился на правую сторону. Кровь хлынула на мокрое от пота лицо и он замотал головой, пытаясь стряхнуть красные капли ползущие в глаз. Рефери сделал вид, что ничего не видит. И пока несчастный боролся сам с собой, черный сумел достать его вторично перчаткой. Это был конец. Парень стоял на одном колене и пока судья отсчитывал секунды, заливал ковер кровью, пытался прийти в себя, но так и не пришел.