Кукаркин Евгений. Техас-сити 47 года

   - Если жив, найдет вас. Мне больные говорили, что всех кто выбрался из Техас-Сити, раскидали по городам штата. Во всех больницах штата полно раненных.
   - Про тебя есть заметка в газете...
   - Что ты говоришь? И что там пишут?
   - Знаешь такого Джона Клинтона? Этот репортер сумел сделать великолепные кадры последних минут "Гранкана". Он там пишет, что последнего кого видел в порту, это тебя на погрузчике.
   - Да, действительно так.
   - Но в газете есть и другое. Там написано, что из людей работавших в порту никого не осталось в живых.
   - Это уже врут. Я и Эди вышли.
   - Кто такой Эди.
   - Мастер. Руководил докерами при погрузке парохода.
   - Какое ужасное событие произошло с нами.
   - Ты права. Теперь все надо начинать с начала.
   Удивительная вещь, я оказался только одним живым свидетелем трагедии в порту. Эди пропал и его не могли нигде найти. В больницу зачастили корреспонденты, представители комиссии по расследованию, полиции, прокуратуры. На первых страницах газет замелькали мои бинты на физиономии, но эти же и газеты помогли еще одной встрече.
   - Николай, привет.
   - Петр... здравствуй.
   Живой и невредимый Самохин уже сидел на стуле и с интересом рассматривал мое лицо.
   - Нормально, видно скоро все заживет.
   - Где ты болтался столько времени?
   - Ясно где, удрал из города, когда раздался первый взрыв, мотался по штату в поисках семьи и вот наконец нашел все же тебя.
   - Как Машенька, обрадовалась, увидев тебя?
   - О чем ты говоришь, я же не нашел ни Глаши, ни дочки.
   - Они живут здесь в этом городе, вместе с Катей.
   Самохин подскочил и вцепился в одеяло.
   - Ты их видел, где они?
   - В спортивном зале городка разместились ребята из школы, где преподавала Катя, там и Глаша.
   Самохин отшвырнул одеяло и понесся от меня по коридору.
   Часть бинтов с лица сняли и в зеркало можно было видеть молоденькие шрамы голубоватого цвета. Доктор рассматривая лицо заметил.
   - Раньше шрамы украшали воина.
   - К сожалению, я не воин.
   - А мне сказали, что вы боксер, чемпион Европы. Можно считать, что воин.
   - Кто же это сказал?
   Доктор обернулся к старшей сестре.
   - Про какую газету вы говорили?
   - Вот она, док.
   Женщина вытаскивает из пачки бумаг газету и передает врачу, тот мельком взглянув на нее, протягивает мне. Я чуть не онемел. Опять на первой странице я в боксерской форме, на ринге, правда это снято со старой фотографии и поэтому все как-то размыто. Быстро охватываю взглядом текст. Что же за идиот это писал?
   "... Штат Техас готов выставить своего боксера на чемпионат Америки Николая Кушелева. Бывший чемпион Европы, один единственный выживший из всей трагедии в порту города Техас-Сити, несмотря на свои раны и ушибы, после лечения готов сразится на ринге со своими противниками..."
   Подписал это дерьмо какой то Эрио Пальме.
   - Какой говнюк это накатал?
   - Простите, господин Кулешоф, - говорит док. - Я не знаю автора статьи, но очень люблю спорт и как врач могу вам сказать. Через неделю вы выпишетесь и если начнете интенсивно тренироваться, то через четыре месяца сможете выступить от нашего многострадального штата. Вы теперь гордость штата, его знамя, человек, который несмотря на все невзгоды, все же будет биться от его имени. Ваши кожа вполне к этому времени окрепнет и выдержит все удары перчаткой.
   Я сдержался, чтобы не наговорить ему гадости. Вроде до трагедии в городе все успокоилось, так на тебе, Техас -Сити сгорел, а какой-то идиот поднимает меня, как национального героя. Док отвалил к следующему больному, а я почувствовал, что с этого момента за моей спиной будут происходить непонятные вещи.
   Меня поселили в отдельную палату и тут же с кучей газетчиков в комнату нагрянул губернатор штата. Этот устроил театральное представление, заставив меня сниматься во всех позах, как знаменитую модель. Он меня и полу обнимал, и жал руки, и на моей кровати вел дружескую беседу.
   - Я рад, что такой мужественный человек, прошедший через муки ада, весь израненный, сумел побороть все свои несчастья и согласился выступить за родной штат...
   - Я еще не имею гражданства, - шепнул я ему на ухо.
   - Будет, - не моргнув глазом ответил тот.
   - И не давал согласия ни на какие соревнования.
   - Дадите, - лучезарно улыбается подлец. - Вы гордость нации, - громко запел он, явно для газетчиков, - и я уверен, что сможете показать всему миру, какие бывают настоящие американцы.
   Только этот тип ушел, как в палате опять гости. Ворвался Самохин, вместе с Глашей.
   - Николай, что я слышал, наконец то ты поумнел.
   - Слушай, Петр, похоже весь мир сошел с ума. Только что прошла ужасная трагедия, погибли тысячи людей, бесчисленное количество раненых, десятки тысяч без крова, а страна начала искать героя этой трагедии и готова выставить его на посмешище.
   - Николай, брось нести этот бред. Я буду твоим импресарио и финансирую всю подготовку к матчу. Как прочел газету, где тебя представили на чемпионат Америки, сразу связался с всеми отделениями нашей организации и те дали согласие помочь. Тысячи взносов уже стали поступать на мой счет.
   - Какой организации? Кук-лук-склана?
   - Ты чем недоволен? Все самые лучшие белые люди юга страны объединись под знамена, чтобы дать отпор зарвавшимся негроидам и латинос, этим дикарям пустынь и тропиков. Да они тебя на кресте сожгут, если ты хоть слово скажешь, против выступления на чемпионате. Для этих настоящих людей, ты теперь тоже символ победы и возрождения Техаса.
   - Коля, - это ласковая Глаша, гладит мою руку. - Коля, подумай, надо начинать жизнь сначала, может это твой шанс. Ты уже давно не мальчик, попал в страну, где мне тоже не все нравится, но раз мы здесь живем, то должны как то подлаживаться под ее законы, быт и нравы. С тем багажом, что ты прибыл сюда, просто тебя сломают, ты... погибнешь. Катя тебя любит, ты ее тоже, может этот шанс даст вам настоящую дорогу в жизни.
   - Правильно Глашка говорит, - вторит ей Самохин. - Если ты даже и проиграешь чемпионат, все равно для всех южан ты герой. Парень через все прошедший, может и проиграть, но самое важное, все будут думать, что Техас не пал духом, не стонет от несчастий, а дает даже последних лучших бойцов на чемпионаты чуть ли не мира. Фактически же это так, чемпион Америки среди профессионалов, есть чемпион мира. Это тебе не засраные любители от европейских клубов...
   Я понял, что уже говорить о чем либо бесполезно. За меня все решили.
   Утром следующего дня мне из канцелярии губернатора привезли документы, оформленные через эмиграционные службы, где Америка признает меня своим гражданином. Принесли пачку газет, на первых страницах фотографии, где я кривляюсь с губернатором. Почти все газеты превозносят меня как лучшего, несгибаемого американца года. Потом пошло еще хуже. В мою комнатку в больнице стали ломится всякие пройдохи и бизнесмены, предлагая выставится в их рекламе; любопытные и почитатели, готовые сфотографироваться со мной или получить автограф; десятки репортеров газет и радио, готовые найти дополнительные факты, чтобы возвеличить национального героя. Когда пришел Самохин, я взмолился.
   - Петр, ты можешь оградить меня от этой толпы.
   Тот сразу все понял.
   - Подпиши вот эти бумаги, и считай, что теперь ты, как на курорте.
   - Что это?
   - Контракт.
   - И что в этом контракте?
   - Прочти сам.
   Я сосредоточился и стал вникать в строчки. Через час, после дополнительных разъяснений Петра, я подписал контракт. Все, я взошел на Голгофу. После этого, ко мне приставили внушительную охрану, у меня появился секретарь и юрист, для работы с посетителями.
   Через неделю выписали из больницы и Самохин, рано утром, отвез меня в один из южных городов Америки, где на специальной спортивной базе лучшие тренера стали вводить меня в форму. Туда же он перевез свою семью и Катю, которую уговорил оставить школу.
   Прошло четыре месяца. Наступил последний месяц этого года. Ближе к Рождеству Америка словно забыла, о трагедии в Техас- Сити, все газеты смакуют чемпионат по боксу среди профессионалов в Чикаго.
   Этот город встретил нас холодом и сугробами снега. Глаша очень радовалась этому и, сделав в руках снежный комок, все вздыхала.
   - Ну надо же, как в России.
   В раздевалке тоже прохладно. Весь мой штат от юриста до массажиста уже собрался здесь. Катю с Машей мы отправили в зал и теперь все готовят меня. Петр ходит перед скамейкой, на которой массажист разминает мне тело и разглагольствует.
   - Помнишь, ты мне после соревнований в Техасе говорил, что сможешь победить негра, которого видел на ринге.
   - Говорил.
   - Ну вот и побеждай. Этот негр попался тебе.
   - Вот здорово. Сколько же матчей нужно сыграть, чтобы быть чемпионом?
   - Три.
   - Передышки то будут?
   - Будут, но небольшие, день или два.
   Дверь в раздевалку вдруг открылась и ворвалось несколько человек. Судя по деловитости и наличию фотоаппаратов, это корреспонденты.
   - Куда? - орет на них Петр, пытаясь заслонить меня грудью. - Охрана, мать твою, для чего вы здесь. Гоните их всех от сюда.
   Но ушлые ребята уже щелкают фотоаппаратами и прыгают вокруг нас. Вдруг знакомый голос позвал.
   - Николя.
   Я развернулся в эту сторону, в хорошем клетчатом костюме, в гетрах, передо мной стоял Эрио.
   - Эрио, мерзавец, как ты здесь оказался?
   - Благодаря тебе и вот этому господину. - Это кивок в сторону Самохина. - Помнишь, ты мне обещал голову оторвать за то, что мои соплеменники пытались тебя отделать.
   - Ах ты, какашка, - взвизгнул рядом Петр, - попался наконец.
   Он воинственно засучил рукава и двинулся на пуэрториканца.
   - Самохин, стой. - Петр застывает и недоуменно смотрит на меня. - Так, все таки, почему ты благодаришь меня?
   Я поднялся со скамейки, несмотря на протестующие жесты массажиста, и вплотную подошел к Эрио.
   - Потому что я бежал тогда из Техас-Сити и этим, оказывается спас себе жизнь. Все мои друзья погибли в день аварии, а я жив.
   - Сейчас ты будешь мертв, - Петр все же махнул рукой и задел плечо пуэрториканца.
   - Стоп, - вовремя перехватываю его второй замах. Все окружающие корреспонденты щелкают затворами , стараясь не упустить момент скандала. - А почему ты здесь?
   - Я корреспондент газеты Дейли...
   - Ах ты сволочь, так это тебя надо благодарить, что ты начал компанию, чтобы меня втянули в эту клоаку. Ты и есть Эрио Пальме.
   - ... Я...
   Он попятился от меня и испугался видно не зря. Я тихонечко двинул ему в скулу и, сметая несколько скамеек, незадачливый газетный щелкопер улетел к шкафчикам.
   - Так его, мерзавца, - торжественно вопит Петр. - Охрана, всех уволю, если не уберете лишних из раздевалки.
   Два здоровенных охранника, тренер, спарринг партнер и сам Самохин выталкивают корреспондентов за дверь, туда же пошатываясь уходит Эрио. Я снова ложусь на скамейку.
   - Зря ты так разошелся, - вдруг говорит мне тренер. - Здесь были газетчики, они эту историю раздуют.
   - Не волнуйся, все будет в порядке, - воинственный пыл еще не сошел с лица Петра, - я сегодня поговорю со своими ребятами, они найдут этого говнюка и обзвонят все редакции. Эй, мистер...
   Он пальцем подзывает нашего юриста и что то шепотом говорит ему на ухо. Тот послушно кивает головой.
   Вот и ринг, кругом чисто по-американски, вой, свист, аплодисменты и столбы табачного дыма. Катя и Глаша сидят, как почетные гости, в первом ряду. Я подмигиваю им, женщины расцветают в улыбке. Появляется мой противник - негр, он забирается в свой угол и размахивает руками перед публикой, вызывая вопли радости своих болельщиков. На ринге появился один из организаторов соревнования и поднял руку, прося зал помолчать.
   - Сегодня у нас великий день. На чемпионате Америки 1947 года, среди профессионалов боксеров выступают два великих гиганта. Победитель Северных штатов, чемпион Великих Озер, непревзойденный Джери Джонсон...
   Рев и свист стоит в зале и выступающий мужик долго трясет рукой добиваясь молчания.
   - Его партнером будет, национальный герой Южных штатов, самый мужественный человек Америки, чемпион Европы 1946 года Николай...
   И тут вопли не дали ему досказать фамилию, звуковой эффект потрясающий, будь-то бы все любят меня и знают давно. Организатор пожал плечами и сполз за канаты. Рефери проверяет перчатки и кивает головой.
   - Готовы, - он поднял руку и вот зазвучал гонг, - начали.
   Я танцую, это такой термин, когда ноги ни секунды не находятся в спокойном состоянии, легкие прыжки, непрерывное движение корпусом. Руки не у головы, как у всех боксеров, а у живота, расслабленно мотаются, соблазняя противников бить в лицо. Не стою на месте и каждый сантиметр ринга кажется моим достоянием. Мой партнер по-прежнему гибок и пытается провести разведку боем. Вот его первый взмах в сторону головы, мимо, еще несколько ударов в воздух и тут я в его глазах увидел уважение. Без конца кручусь вокруг него, выделывая невиданные вензеля по ковру. Такое создается у всех ощущение, что это не маленькая площадка, отделенная канатами, а огромная площадь, где можно свободно... танцевать. Джонсон теперь становится очень осторожным. Иногда по-американски, он решительно бросается на меня и пролетев мимо, тут же одергивает себя и продолжает редкие взмахи перчаткой. Я еще не шевельнул рукой, он же сделал около двадцати выпадов перчаткой и не задел меня не разу. В зале много недовольных, они шумят и орут всякую ерунду, подталкивая нас к развязке. Идут секунды первого раунда и вот гонг. Зрители недовольны. Я в своем углу и слышу с двух сторон голоса. Слева Петр.
   - Да врежь ты ему, что это за бокс. Все же видят, что ты лучше его.
   Справа тренер.
   - Не спеши. Попробуй хотя бы задеть его, когда он расслабится. Этот один удар сразу все решит.
   - Что ты там говоришь, старый верблюд, - возмущается Петр. - Надо добивать противника, видно же, что тот уже давно понял с кем имеет дело.
   Опять удар гонга. Я по прежнему танцую на ковре. Видно тренеры здорово накачали негра и он отважно пошел на сближение. Его мелькающие перчатки прошли в нескольких миллиметрах от моей кожи, а я опять уклонился и нахожусь за его спиной. Теперь Джонсон впал в ярость, он прыгает по рингу и без конца идет в атаку. Еще взмах в пустоту и... я его поймал. Клевок от живота в нос, откинул беднягу на канаты. Это был мой первый удар. Зал затих. Я не иду на добивание, по прежнему танцую недалеко. Кровь поползла по темной коже лица и первые капли блямбочками расползлись по ковру. Джонсон вытер нос тыльной стороной перчатки, размазав красную жидкость на синем фоне и принял стойку. Рефери не дает сигнала об остановке, только взмахивает двумя руками, продолжайте бой. Теперь Джонсон парализован, это поняли все, лицо прикрыто перчатками, в глазах - поражение. Спасительный гонг, развел нас по своим углам.
   - Так его, - вопит Петр, - еще два удара и заканчивай.
   - Думаю, - шепчет тренер, - что теперь он все время будет стремится войти в клинч. Не давай сближаться, Джонсон и все другие ребята ради победы смогут сделать какую-нибудь подлость или пакость...
   Опять нас призывает в бой гонг. Негр, все также в глухой защите, вертится почти по центру ковра. Я коварно подставляю ему свое лицо, но он даже не бьет. Хотя нет... соблазн уж очень велик и выждав момент, он вкладывает в взмах всю силу удара. Перчатка со свистом проносится мимо носа и тут Джонсон подломился и рухнул на ковер. Никто сначала ничего понял, только тренер поднял большой палец к верху. Он видел этот коварный удар, с поворотом корпуса вбок и в левую скулу. Рефери склонился над Джонсоном и считает секунды.
   - ... восемь, девять, десять.
   Я гляжу на негра, а душе ужас, почему он не шевелится...? Но вот дернулась голова, бессмысленный взгляд пошел по рингу. Слава богу, все в порядке. А в зале творится черт знает что.
   В раздевалке возбужденный Самохин комментирует матч.
   - Ну надо же как здорово. Всего то несколько ударов и конец. Но как ты уклонялся, потрясающе...
   Тренер смотрит на меня тепло.
   - Знаешь, Николай, мне с тобой было работать легко. Ты многому обучен в Европе и я старался, чтобы ты сохранил все самое лучшее от туда и не переходил в этот грубый американский стиль. Очень хорошая работа. Я восхищен.
   Катя и Глаша сидят здесь же в раздевалке на скамейке. У Кати от восторга огромные круглые глаза, Глаша, тепло улыбаясь, смотрит на меня. В дверь просовывается голова охранника.
   - Господин Самохин, здесь пришли ваши... Не могли бы вы выйти...
   - Иду.
   Петр уходит и все оставшиеся бурно переживают прошедший матч. Я уже помылся и только натянул трусы, как в раздевалку ворвался Самохин.
   - Девочки, Николай, смотрите сколько телеграмм.
   Он вываливает на стол охапку конвертов. Я взял ближайший и у меня неприятно прошли мурашки по спине: "Куклуксклановская организация города Детройта гордится истинным американцем страны. Смерть евреям, смерть неграм..."
   - Петр, что это такое?
   - Не видишь что ли? Все настоящие американцы, все патриотические отделения и организации страны поздравляют тебя.
   - Черт знает что творится.
   - А ты что хотел? Без нашей поддержки ты бы ста долларов не собрал. А так, мы не скрываем, откуда финансируется твоя подготовка.
   - Я вообще не хотел заниматься этим.
   - Мальчики, хватит, - это Глаша. - Мы победили и не хватало нам по этому поводу еще рассорится. Предлагаю всем отправится в какое-нибудь заведение и отпраздновать первую победу.
   Этот призыв имел у всех успех, мы стали поспешно собираться. Я оделся и под усиленной охраной все двинулись на выход.
   - Только не вздумай пить, - тихо говорит мне тренер уже в коридоре.
   - Сейчас не имею на это право.
   Утром наш номер навещает Глаша. Она приносит кучу газет. Везде обо мне хвалебные статьи, только две или три, с явно либеральным уклоном преподнесла читателям злобные выпады. Здесь все: и то, что я нехороший русский; и то, что я открыто примкнул к расистам; и то, что нанес побои одному из корреспондентов и вообще, какой я национальный герой, просто один из портовых служащих, которому повезло при нелепой трагедии в Техас-Сити.
   - Какая скотина, - комментирует Катя статью, лежа в кровати. - Здесь подписался какой то Ирвин Мэтью.
   - А вот еще, - вторит ей Глаша, - Корреспондент газеты Дейли после того, как был избит мистером Кулешовым в раздевалке, отказался подавать на него в суд. Он не хочет, чтобы это было новым поводом для выступления расистов.
   - Слава богу, - Катя стала выбираться с кровати, - не хватало нам трепать нервы перед следующим боем.
   Откровенно говоря, мне все статьи не нравятся и хвалебные, и ругательные. Что то здесь везде попахивает националистическим душком.
   С новым противником сложнее. Когда он появился на ринге, я понял, что это будет самая трудная ступень к моему восхождению на олимп. Мощный торс, развитая грудная клетка, бычья шея и маленькие глазки на низко лобном лице, все это вместе с энергией ненависти и представлял знаменитый Том Челенджер, по кличке Бык Убийца. Он сразу же пошел в атаку. Перчатки Тома мелькали, то справа, то слева. Я танцую и уклоняюсь, для пробы сумел нанести два мгновенных удара в лицо, но для этого типа такие удары, словно комариные укусы. Фактически какая то карусель, где мне приходится все время выходить ему за спину. Вот и сейчас, ловко обхожу его выпады и опять у него сзади. Том разворачивается и в эти секунды успевают послать перчатку вперед. Точно, брызги пота веером разнеслись от лица. Бык Убийца словно споткнулся и замотал головой. Но тут прозвучал гонг. В своем углу, опять слышу восхищенный треп Петра и осторожные наставления тренера.
   - Судя по всему, - шепчет тренер, - у него что то с почками. Видишь под глазами набрякшие мешки. Для проверки пощупай его левую сторону, чуть ниже ребра. Если скорчит рожу, то это значит, что Бык скоро выдохнется, он подозрительно быстро потеет... Потом постарайся сыграть перчатка в перчатку. Тогда он будет выкладываться в удары и к концу третьего раунда просто на него будет печально смотреть.
   Идет второй раунд. Челенджер опять месит воздух перчатками. Для острастки отбиваю его несколько ударов и, поймав момент, сильно бью ниже ребра. Том отпрыгивает и я вижу как скривился его рот. Но боец опять в атаке. Несколько ударов в голову совсем не остановили его пыл. Да это же машина, хорошо, черт, подготовлен. Опять удар под ребра. Сегодня ты, голубчик, будешь писать кровью. Мой соперник просто истекает потом. Я машинально отбиваю его несколько ударов и стараюсь поймать эту мокрую лужу еще раз ниже пояса. Опять гонг. Мы расходимся по углам и тут тренер говорит.
   - Похоже он готов...
   - Почему?
   - Ты посмотри на его.
   Челенджер сидит на скамеечке выпучив глаза, рот широко открыт. Его обтирают мокрым полотенцем и пытаются влить воду в горло. Петр толкает меня в колено.
   - Добей его, сукиного сына.
   Идет третий раунд. Бык ушел в защиту, медленно ворочается и еле-еле топчется на месте. Я не торопясь обрабатываю его корпус и между перчаток вижу мучительный взгляд боли. Он продержался до конца раунда и с трудом добрался до стула. Петр недоволен.
   - Что ты возишься? Врежь по морде.
   - Его бить уже не надо, - отвечает за меня тренер. - Они выкинули полотенце.
   Тренеры Тома машут рефери полотенцем. В зале помешательство от воплей и свиста. Судья подходит к моему противнику и о чем то переговаривает с его окружением, потом выходит на середину ринга и подзывает меня. Он берет мою руку и тянет вверх...
   Меня уводят в раздевалку. Опять собирается весь обслуживающий персонал. В двери вбегают Катя и Глаша.
   - Ой, что там делается, - тараторит Катя. - Парень, с которым ты дрался, не мог подняться с табуретки. Его в таком полусогнутом состоянии унесли на носилках.
   - Так ему, - вопит Петр, - пусть знают наших.
   - Он истекал потом от боли, - вдруг говорит мой тренер.
   - Как это?
   - Ну когда организму больно, это естественно вызывает у него ответную реакцию. Но надо отдать парню должное, не смотря на боль, он продержался третий раунд. Вот такие мужественные ребята только и могут драться за первое место.
   - Господин Самохин, - вмешивается массажист, - сегодня боя между Красавчиком Терри и Гигантом Саймоном не будет.
   Все сразу же повернули в его сторону головы.
   - Как это?
   - Красавчик Терри отказался от поединка. У него поврежден глаз и врачи не рекомендовали ему выступать.
   - Да он трус, - взорвался Петр.
   - Ну вот, теперь наш противник Гигант Саймон, - вздохнул тренер.
   - Это хорошо или плохо? - осторожно спрашиваю я.
   - Хорошо, потому что ты удивишь его многими приемами и техникой ведения боя, плохо, потому что тренировал его года два назад - я.
   - Значит вы знаете все его недостатки? - поймал мысль Петр.
   - Увы, знаю.
   - Так это же хорошо.
   - Может быть и да.
   Тренер задумчиво смотрит, как я обрабатываю маленькую "грушу". Она с бешеной скоростью мотается перед нашими глазами.
   - Плохо, - вдруг говорит он.
   - В чем дело?
   Я обхватываю грушу и застываю.
   - Гигант Саймон имеет одно колоссальное достоинство, скорость его удара несколько долей секунды, это в два раза выше чем у его партнеров, почему большинство его соперников и оказываются в нокауте...
   - Мне это тоже грозит?
   - Мне кажется в этом бою на ринге победит тот, кто быстрей выдохнется, мы увидим невиданный спектакль, ловкость и гибкость против мгновенных, быстрых ударов. И еще запомни, Саймон очень хорошо подготовлен, его ударить по корпусу, это все равно, что мягко погладить по коже.
   - Я понял.
   - А если понял, то постарайся догнать отскакивающую "грушу" вторым ударом.
   - Как это?
   - Очень просто. После первого удара она отскочит, так вот вторым ударом поймай ее на отскоке.
   - Это невозможно, тренер.
   - Возможно. Этому научился Гигант Саймон.
   Вокруг матча необычный ажиотаж. Меня прячут в доме отставного генерала, согласившегося временно предоставить нам свое жилье, и не показывают никому. Зато газет в доме вдоволь и чего здесь только нет. Закладываются бешенные суммы на матч, разбираются до косточек претенденты, но вот в одной я нашел странную заметку, напечатанную весьма большим шифром. Там говориться примерно следующее: "... Если чемпионом мира среди профессионалов станет Николай Кушелев, то навряд ли Америка сможет гордится им. Ярый националист, куклуксклановец, будет, как грязное пятно на чистой кофточке Америки. Ни одна европейская или мировая ассоциация спорта не может признать расиста чемпионом, особенно после великой войны с фашизмом. Фактически это будет дутый чемпионат, который не признает ни одна страна мира..."
   Я показал эту статью Кате. Она возмутилась.
   - Как так можно. Ты прошел через такие испытания в Техас-Сити, там был отравлен, ранен, вся Америка признавала тебя героем и вдруг... - фашист.
   - Все может быть. Я попал в нехорошие руки.
   - Ты имеешь в виду Петра?
   - Да. Самохин, его куклуксклан, а также национал патриоты сильно подпортили мне репутацию.
   - Что же делать? - Катя растеряно смотрит на меня.
   - Пока отказываться от боя нельзя. Я буду драться С Саймоном, а вот что дальше будет, не могу сказать.
   - Коленька, я тебя люблю, - Катя прижалась ко мне. - Если проиграешь этот бой или тебя обидят и не наградят, я буду с тобой. Мы уедем куда-нибудь, работу найдем, квартиру, глядишь и жизнь наладится. Поверь мне, у нас все будет в порядке.
   Я обнял эту удивительную женщину, которая всю жизнь борется за свое существование.
   - Хорошо, Катенька.
   Еще не начался бой с Сайманом, на меня начали давить психологически. Утром рано принесли газеты и я с ужасом увидел, что как будь то бы по мгновению палочки, все издания выступили против меня. На первых полосах меня ругали, пачкали грязью и требовали убрать с чемпионата, как зарвавшегося фашиста и националиста. Мои предчувствия оправдались, кто то более могущественный, чем куклуксклан, решил поставить на Гиганта Саймона.