Кулешов Александр Петрович. Рейс продолжается

   Так и живем.
   И Рокко, и Утиный Нос, и я, и Ру...
   Кстати, насчет Ру напрасно я так уж сильно терзаюсь. Оказалось, что телевизор подготовил ее преотлично. Она там всяким бандитским навыкам и приемам научилась лучше, чем я за всю свою горемычную жизнь. Разве что только убийство еще не совершала. Ну, это уж вряд ли. Все же девчонка.
   Хотя, помню, был у нас какой-то разговор с Рокко, и я ему эту мысль высказала.
   А он как-то странно посмотрел на меня.
   - Думаешь, убить человека она не сможет? - спрашивает.
   - Ты что, смеешься? - говорю. - Никогда! А убила бы, с ума сошла. Для нее же это на всю жизнь потрясение. Чтоб до этого дойти, сам знаешь, надо, чтобы тебя годы такой вот жизни, как у меня, готовили, а не телевизор...
   - Ты так думаешь? - усмехается. - Как знать, как знать...
   Дурацкий разговор какой-то.
   А вот я человека убила.
   Это произошло так. Мне нужно было передать большой пакет "зелья" одному клиенту. Мы договорились встретиться на каком-то пустыре поздно вечером. Я шла спокойно, не первый раз, всегда так делали.
   Прихожу. Смотрю - стоит, ждет.
   Обычно я передаю чемоданчик с порошками, он мне портфель с деньгами. Пока он на выбор несколько пакетиков вскрывает, проверяет, я пересчитываю деньги. Вообще-то это формальность. В нашем деле, если кто-то кого-то обманет - я имею в виду солидных "коммерсантов", - это быстро узнается, и тогда обманщику доверия нет. К тому же обманутый его из-под земли достанет, отомстит. Это вопрос престижа.
   Действительно, все в порядке. Порошки, как заказали, деньги все.
   Собираемся расходиться.
   И тут, словно из-под земли, четверо. В руках ножи, велосипедные цепи, лет по восемнадцать им - мальчишки.
   - Ты бросай чемодан, - ему говорят, - а ты - портфель, - это мне. - И шагом марш, пока целы!
   Представляете картину? Ну, ладно, мне Рокко еще поверит, если я без денег вернусь, ну, а тот как будет отчитываться за пропавший товар?
   Мальцы подходят все ближе. Я их знаю. Они опасны, как волки, - могут броситься в любую секунду и пощады не знают, удивительно, что они нас сразу не прикончили, а еще дают возможность уйти. Но могут передумать.
   Мы смотрим на них - ножи, цепи, палки, были бы пистолеты, они их давно бы вынули. Тогда мы с моим клиентом смотрим друг на друга. Нам не надо слов, и так поняли.
   Он выхватывает из подмышки пистолет, я - из сумочки. Он стреляет быстро-быстро и точно. Раз, два, три. Я тоже стреляю и тоже точно. Тоже три раза.
   Только он укладывает троих, я - одного. Чувствуется, у него это не впервые. Он быстро подбегает к ним, убеждается, что со всеми четырьмя покончено, делает мне прощальный знак рукой и исчезает в ночи.
   Я еще некоторое время стою неподвижно, потом подхожу к "моему" и смотрю на него.
   Он, наверное, самый молодой из них - не больше семнадцати. А сейчас, когда он вот так лежит на спине, раскинув руки, словно загорает на пляже, и удивленно смотрит в звездное небо, так вообще выглядит мальчиком. Чистое лицо, ни морщин, ни царапин, ни шрамов, большие светлые глаза, длинные ресницы, удивленный взгляд.
   Вот этот взгляд мне больше всего и запомнился.
   Чему он удивляется: что в него стреляли, что его не испугались двое, да к тому же одна женщина, против четверых, что не выполнили их приказа?
   Или что можно умереть от пули в семнадцать лет? На грязном ночном пустыре? Ничего не повидав, ничего не успев?
   Я спрятала пистолет в сумочку и ушла.
   Реакция пришла потом - тихая такая истерика, дрожь, судорожные рыдания, бормотала чего-то, сама не помню, чего. Это когда я уже рассказывала Рокко обо всем.
   Истерику мою он быстро прекратил - надавал пощечин, принес воды. Я успокоилась.
   Он снова и снова допрашивал меня, выяснял подробности. Потом озабоченно сказал:
   - Выследили. Хорошо, если сами молокососы, они больше не придут. А вот если их подослали, если они только исполнители...
   - Но ты понимаешь, - говорю тихо, - что мы их убили, четверых, они же мальчишки.
   Он только досадливо поморщился.
   - Ну, и правильно сделали. Не велика потеря. Да, жаль меня не было. Я б одного в живых оставил, уж он бы мне все выложил (посмотрели бы вы в этот момент, какие у Рокко были глаза - да ему бы любой все выложил!). Но пустырь закрываем. Вообще весь этот район... Там больше коммерцией заниматься нельзя.
   "Нельзя заниматься коммерцией"! Вот так я убила человека.
   Ну, а теперь об этом деле.
   Это было великолепное дело! Все-таки, Рокко - голова, даже две, три. Потому что трудно, имея лишь одну голову, так все обдумывать, предусматривать, предвидеть. С такой головой ему не контрабандой заниматься, а руководить крупнейшей промышленной корпорацией или банком. Быть президентом, генеральным директором - вот кем ему быть!
   Впрочем, большой разницы нет. Ну, какая разница между какой-нибудь большой компанией и преступным синдикатом? Да никакой. И там и там идет грабеж, только в первом случае с тайным нарушением закона, а во втором - с явным.
   Короче говоря, его идея с "фирмой" великолепна. За это недолгое время мы заработали, я, например, - больше, чем за всю предшествующую жизнь. Конечно, риск есть - а где его нет? В общем, поработаем еще немного - и на покой (впрочем, покойницей меня сделает и гораздо скорее мое "зелье", теперь я колюсь уже два раза в день).
   Так вот, эту последнюю операцию мы провели блестяще. Такую громадную партию товара доставили без сучка и задоринки. Заработали кучу денег, везем поставщику гонорар и с него получим еще, дай бог.
   Решили съездить на Гаваи, немного отдохнуть. Право же, мы это заслужили.
   Странная у нас команда. Вот поедем в какой-нибудь тихий гавайский городок. Остановимся в лучшем отеле. Будем валяться на пляже, купаться, по вечерам проводить время в барах и казино.
   И никаких романов, романтических или хоть физических отношений. У Ру, по-моему, одно в голове - разбогатеть и доказать своим родителям и этому недоделанному жениху свою самостоятельность и везучесть. Еще она любит приключения, прямо мечтает о приключениях, отнюдь не амурных.
   Утиный Нос тоже. Женщинами особенно не интересуется, ему все пари да пари. Он хочет, когда заработает как следует, открыть букмекерскую контору. Только этого никогда не произойдет, потому что все деньги он как раз в букмекерских конторах и просаживает. Неудачник...
   Я. Что я? Все становится мне безразличнее и безразличнее. Вколю себе свою дозу и ладно. На какое-то время наступает покой, а потом снова этот проклятый страх. Скорее бы уж все кончалось...
   Ну, а Рокко заботят деньги. Нет, у него бывают иногда какие-то романчики. И там, на Гаваях, он на пару недель подцепит местную красотку. Но деньги - главное.
   Вот так мы, две красивые "супружеские пары" с большими деньгами и кучей свободного времени, крепко спаянные нашей "фирмой" и совершенно чужие во всем остальном, будем жить и скучать на фешенебельном гавайском курорте...
   Итак, забрали мы наши набитые деньгами чемоданы, забрали пистолеты (теперь это стало привычкой), без всяких трудностей (молодец Рокко!) прошли контроль воздушной безопасности и сели в самолет.
   Тут-то и начались всякие неполадки. Наш "Боинг" повредил шасси, и нам грозила ночевка в Москве, а это значило опоздать в Токио, где нас ждали.
   Но Рокко и тут нашел выход из положения. Обменял билеты, и мы пересели на самолет "Аэрофлота", который летит прямиком из Москвы в Токио.
   Пересели и через сорок минут вылетели.
   Казалось бы, все в порядке. Лети и радуйся. Но тут новая неприятность. Вернее, пока еще не неприятность, но тревожный сигнал. Кажется, мы попали в ловушку. Во всяком случае с нашего "Боинга" на тот же самолет "Аэрофлота" пересели два типа, которые вызывают у Рокко большое беспокойство. По его мнению, это полицейские агенты, которые следуют за нами. А если так, мы "засвечены", и в Токио нас ждут совсем не те, на кого мы рассчитываем.
   Глава VI. ПОХИЩЕНИЕ
   Сидим в первом классе, пьем шампанское, смотрим в иллюминаторы. Высота чуть не десять километров, а внизу все, как на ладони, ни облачка. Ну, и страна! Как подумаешь что из конца в конец пролететь ее чуть не полсуток требуется! Полдюжины Европ, небось, обе Америки втиснуть можно. А грабить в ней, говорят, некого! Нет миллионеров...
   Странно. Наверное, грабителей хороших нет. Эх, дали бы мне. Или полиция у них здорово работает? Впрочем, о таких вещах лучше не думать. Полиция...
   Может, у русских она и хорошо работает, а вот у нас не очень. Я этих двух сразу засек - того "спортсмена" и второго - поджарого.
   - Зря беспокоишься, Рокко, - Утиный Нос мне говорит, - я понаблюдал они, по-моему, только здесь в самолете и познакомились.
   - А ты, - говорю. - Хотел бы, наверное, чтобы они в форме летели или с вывеской на груди "Мы из полиции"? Они тебе такой спектакль разыграют, что и не опомнишься, как в наручниках будешь.
   - Ты думаешь? - Утиный Нос забеспокоился.
   Это с ним редко бывает, обычно он не любит волноваться. Помню, когда вместе по пушерам работали, он такое над ними вытворял, что даже меня выворачивало. А сам, как мясник, стоит себе спокойно, ногти чистит - он чистюля, Утиный Нос, - и нож или там дубинку аккуратно вытирает. Потом вдруг спохватывается: "Пошли, пошли, а то конторы закроются. А сегодня, знаешь, матч..." И бежит. Вот только это его может вывести из равновесия, что не успеет в букмекерскую контору - заключить пари на очередного идиота, которому вечером другой идиот будет вышибать на ринге остатки мозгов!
   Ру спит в своем кресле, посапывает, как младенец. (Да, уж младенец с булыжником в руке!).
   Белинда, вот та волнуется. Она всегда волнуется. Вообще-то ей пора бросать наш бизнес - нервы не выдерживают, да еще колется, а это уж последнее дело. Но куда ей деваться? Привыкла. Привыкла к деньгам, к легкой жизни, к нам, ко мне. Только к страху никак не привыкнет.
   Я ей сказал однажды (так, для проверки):
   - Слушай, Белинда, ты не устала? Не надоело со мной мотаться, рисковать на каждом шагу, бояться?..
   - Ну, а если надоело, - усмехается, - ты что мне можешь предложить взамен? Законный брак с церковным обрядом? Тихую жизнь в белом домике у речки? Может, детей заведем? Или ферму - будем кур разводить?
   - А что, - говорю серьезно, - почему бы нет? Мы еще молодые, можем многое успеть.
   - Не валяй дурака, Рокко, - сердится, - было время, любили друг друга и то не поженились. Такие, как мы, не женятся, им и любить-то заказано. А уж теперь и подавно. Ну, какой ты муж? Какая я жена? Убийцы мы, воры, контрабандисты, по нас петля плачет...
   Слышу уже истеричные нотки и сразу прерываю:
   - Заткнись! Я тебе раз навсегда запретил подобные разговоры вести! А то...
   Она втягивает голову, словно ждет, что я ее ударю (бывает такое).
   - Извини, Рокко, - говорит, - что-то нервничаю сегодня. То ли эта задержка самолета, то ли не спала. Я сейчас вернусь - пойду лицо освежу.
   Как же! Знаю, зачем она уходит в туалет - сейчас вколет себе очередную дозу. Белинда даже знойным летом не носит теперь платьев без рукавов, чтобы не видны были следы уколов на руке.
   Возвращается спокойная, медлительная, немного сонная. Сначала у нее всегда так после укола.
   - Слушай, - говорю, - дело плохо. По-моему, эти двое, ты знаешь, о ком я говорю, держат нас на поводке. Давай решать, что будем делать.
   - С Утиным Носом говорил? - спрашивает.
   - С ним говорить нечего, ты же знаешь. Когда надо дать волю рукам он ас. А насчет мыслей... Ру тоже не советчица. Нам решать.
   - Как тебе представляется обстановка? - спрашивает.
   Вижу, с ней все в порядке, она в форме.
   - Я думаю, где-то мы споткнулись или за клиентами следили, или продал кто-то...
   - Это исключается, - говорит она решительно, - тут ты молодец, так поставил дело, что, кроме нас, никто не подпущен.
   - "Тут я молодец", - ворчу, - а в остальном шляпа? Так?
   - Перестань, Рокко, - берет меня под руку, - ты же отлично знаешь, что во всем молодец. Без тебя мы бы пропали да вообще ничего бы не было: ни нас, ни фирмы.
   - Ладно, ладно. Так вот, обстановка. Пусть не продали, пусть мы не ошибались - я тут все передумал десять раз - не вижу ошибок, но так или иначе на наш след напали. Спрашивается, почему не взяли еще дома, ну, хоть в аэропорту с поличным? Потому что хотят знать наших приятелей в Токио. Это, как дважды два...
   - А зачем за нами людей посылать? - перебивает Белинда, - куда мы из самолета денемся?
   - Вот именно. Ты умница. Могли сообщить приметы - встречайте, мол, нет - посылают нянек. Зачем? Ну, во-первых, для подстраховки - вдруг по приметам не узнают, вдруг мы в пути переоденемся, нацепим парики, ты бороду отрастишь, - смеюсь, - я - косы. Или выходить будем поодиночке. К другим пассажирам пристроимся. Мало ли что, но это значит, что в лицо нас японцы не знают. Не оттуда идет прокол. Другой вариант - по каким-то соображениям наша полиция не хочет с япошками делиться этим делом. Хочет сама все выяснить. Тогда в Токио не их полиция будет ждать, а наша, и притом тайно от японской.
   - А зачем им это? Они в Интерполе все связаны...
   - Э, Белинда! Они там в Интерполе, как пауки в банке. Что на поверхности лежит - то, конечно, общими силами, никуда не денешься. А если поглубже, надо еще посмотреть. Ну, к чему нашим дорогим отцам-полицейским выдавать нас с нашими миллионными чемоданами японским коллегам, когда можно эти миллионы самим взять, не себе в карман, разумеется, но для нашей страны, а не для Японии? Государственные интересы. Логично?
   - Логично-то логично, - Белинда сомневается, - но, думаю, все проще. Если нас "засветили", то наверняка в Токио весь аэропорт набит полицейскими, а эти едут для связи, для участия в допросах, словом, как представители. Мы же все-таки не японские граждане. Может, они нас сразу и обратно повезут. Только уж не в первом классе, - усмехается.
   - Тоже может быть, - соглашаюсь.
   - А чем нам это грозит? - спрашивает.
   Я смеюсь:
   - Ничем хорошим. От чемоданов не откреститься. Сто человек видели, как их с нами вместе в самолет доставили. Ну, образцы можно в самолете выбросить, пистолеты - в уборной. Так ведь сразу же найдут и в два счета докажут, что наши. Словом, лет по десять, а то и по двадцать можем заработать...
   - Двадцать лет! - она бледнеет, - нет, уж лучше смерть!
   - ...это если им все остальное известно, - продолжаю, - но, раз они за нами следят, возможно, знают и про другие наши дела. А когда возьмут, начнут копать, и тогда уже ни за что нельзя поручиться. Может, как раз преподнесут столь желанную тебе смертную казнь, - смеюсь.
   - Перестань! - шипит, - нашел время шутить. Скажи лучше, что делать. Не может быть, чтобы ты не придумал! Ну, Рокко!
   - Да есть у меня одна идея, - говорю задумчиво, - экспромт, так сказать. Но, во-первых, не подготовлены мы, не имеем тренировки в этом новом деле, а потом не все еще обдумал.
   - Ну, что, что? - торопит, - раз задумал, значит, все будет в порядке. Я в тебя, Рокко, как в бога, верю. А насчет подготовки не беспокойся - не подведу. Чего только не приходилось делать - никогда тебя не подводила. Ты только скажи, что...
   - Тише, перестань суетиться, - обрываю ее. - Ты-то, может, и не подведешь, а Утиный Нос, а Ру?
   - Ну, Утиный Нос, если только надо действовать, - заверяет, - никогда не подведет!
   - Я тоже так думаю. Больше того - в том, что я задумал, он особенно полезным окажется. А вот Ру?
   - Ну, что ж, Ру... Ты и для нее найдешь работу. Лишней не будет. В крайнем случае втроем справимся. Так что за план? Скажи, наконец. Думаешь, когда прилетим, прорваться через кордон? Может, там этот японец поможет, в конце концов, деньги-то ему везем. Пусть подумает.
   - Думать поздно. Если аэродром оцеплен. Если нас полиция ждет, японец не ждет. Миллионы миллионами, а жизнь дороже. Нет, Белинда, в Токио нам прилетать нельзя, - говорю решительно, - будем брать самолет!
   Она таращит глаза и прикрывает рот ладошкой, как, наверное, супруга в мелодрамах, которую муж неожиданно застал со вздыхателем в саду.
   - Самолет?
   - Самолет, самолет, - говорю спокойно. - Ну, чего уставилась? Не мы первые, не мы последние. Сейчас стало очень модным. Скоро будут больше брать самолетов, чем банков. Завладеем машиной, повернем на Сингапур, на Цейлон, а еще лучше подальше, на какие-нибудь маленькие острова, с маленьким царьком, султаном, президентом, чертом-дьяволом. Один из наших чемоданов ему, чтоб дал убежище, остальные - нам. Переждем трудное время, а там видно будет. Ну, как?
   - Не знаю, - говорит неуверенно, - вроде, все правильно. Но захватить целый самолет. Тут же сотни людей. Летчики наверняка вооружены и эти агенты. Потом русские, кто их знает, им, небось, наплевать на заложников. Мы заложников перестреляем, а они - нас. А?
   - Другого выхода нет, - говорю. - Будем разрабатывать операцию!
   Конечно, женщины обычно умных советов дать не могут. Но все же Белинда очень опытная - с ней не грех посоветоваться.
   Ру по-прежнему безмятежно спит, а Утиный Нос прохаживается по салонам и бросает на наших "опекунов" зловещие взгляды. В конце концов я приказываю ему сесть на место - не хватает еще, чтобы они разгадали наши планы.
   Захватить огромный самолет с десятками пассажиров, среди которых наверняка есть здоровые решительные мужчины, а двое, так тут уж сомнений нет, вооруженные полицейские агенты - дело нешуточное. Будь у нас гранаты, мы бы могли пригрозить взорвать самолет. Но гранат нет, и нет даже ничего похожего.
   А главное, дело для меня новое, непривычное. Ну да ладно! Деваться все равно некуда. С моим послужным списком мне петли так или иначе не миновать. Так чем я рискую?
   До Токио еще лететь и лететь. Время подготовиться есть. Операцию надо начать, когда мы будем ближе всего от границы и ближе всего по прямой от каких-нибудь островов, от Цейлона, на худой конец, от Сингапура. Эх, жаль, карты нет...
   Я присматриваюсь к пассажирам. В первую очередь к тем, что с детьми японские, русские. Какие-то спортсменки, какие-то туристы (ну, им по двести лет), какой-то музыкальный японский ансамбль, судя по всему балетная труппа. Девчонки не в счет, а вот парней надо остерегаться - у японцев молниеносная реакция, многие владеют каратэ, дзю-до, джиу-джитсу. Еще, смотрю, два здоровенных хиппиобразных бородача. Но эти, по-моему, через час-два так накачаются, что и с места встать не смогут.
   Насчет русских сказать трудно - они для меня народ незнакомый, сразу не разберешься. Во всяком случае определить, есть ли среди них агенты воздушной полиции, не берусь. Да и есть ли у них такая полиция? И летают ли ее агенты на самолетах? Черт их знает...
   Наконец, план мой созревает полностью.
   Я созываю свою "команду". Как раз обед (или ужин: в наше время с самолетными скоростями и расстояниями не поймешь, когда завтракаешь, когда ужинаешь). Мы сидим все рядом и шепчемся. Когда я излагаю свой план - эта маленькая дуреха, что бы вы подумали? - Приходит в восторг! Только что в ладоши не хлопает. Ну? Как вам это нравится?
   И я начинаю думать (зная про нее то, что я знаю), что она, пожалуй, окажется на высоте, что для нее пустить пулю в лоб любому, на кого я укажу, - пара пустяков. Боюсь, как бы еще не пришлось ее сдерживать.
   Утиный Нос - тут я спокоен. Это профессионал и понимает, когда надо бить, а когда только угрожать.
   Белинда тоже сделает свое дело. Может, с охами и ахами потом, может, с запоздалыми истериками, но сделает. Будет дрожать от страха, но рука у нее не дрогнет. Можно не сомневаться.
   Самое трудное - пройти к летчикам. У них дверь наверняка заперта и наверняка бронированная. Кстати, говорят ли они по-английски? Стюардессы-то говорят. А есть у стюардесс внутренняя связь из салона с кабиной летчиков?
   План наш мы разрабатываем очень точно, сверяем часы, прямо, как штабные офицеры перед боем.
   Я заговариваю со стюардессой. Выясняю, когда мы будем пролетать Иркутск. Насколько я помню, это где-то близко от границы. Или я ошибаюсь? Как бы между прочим спрашиваю, летала ли она на других заграничных линиях? Летала. В Дели, например. А летчики? Конечно. А посадок до Токио не будет? Она удивленно смотрит на меня. Нет, конечно, разве я не смотрел билет? Ну, все-таки такое расстояние, вдруг горючего не хватит? Она улыбается моей наивности. Господин пассажир может быть спокоен. Все рассчитано. Она, например, летала в Токио тридцать восемь раз и никогда ничего не случалось. И смотрит на меня ясными серыми глазами. Я делаю вид, что успокаиваюсь. А ты-то вот зря такая спокойная. Сегодня в твоем тридцать девятом рейсе кое-что случится.
   Сколько ей лет? Наверное, двадцать - двадцать два. Но замужем кольцо на пальце. Или у русских девушки тоже носят кольца? Наверное. Стюардессам же запрещено выходить замуж. Почти во всех авиакомпаниях. В "Аэрофлоте", небось, тоже.
   Стоит такая красивая, сероглазая, аккуратная, элегантная девушка, доверчиво смотрит на меня, готовая оказать услугу пассажиру. Мне нравится, что русские стюардессы не улыбаются каждую секунду, как наши, словно рекламируют зубную пасту.
   И в то же время чувствуется, что они всегда готовы услужить. В общем, хорошие, красивые девчонки. Симпатичные. Эта в особенности. Глазищи серые, прямо не оторвешься. Есть же где-то, наверное, счастливый парень, неважно, муж - не муж, который ее ждет, без которого она скучает, с которым смеется, целуется, обнимается, с которым счастлива, которого любит.
   А такие, как я, думаю с горечью, кто нас ждет... Разве что тюрьма...
   Интересно, как она посмотрит на меня своими ясными ласковыми глазами через полчаса, когда я выну пистолет... Гоню от себя эти ненужные мысли.
   Сейчас надо думать только об одном, о главном, сосредоточиться на этом.
   Я благодарю сероглазую стюардессу, сажусь на место, закрываю глаза. За окнами сумерки. То ли вечер подступает, то ли мы летим в тучах.
   Сколько я так сижу? Полчаса? Минуту? Десять секунд?
   Наконец, сбрасываю с себя оцепенение, смотрю на часы.
   Пора!
   Встаю, оглядываю салон. Время выбрано удачно. После обеда большинство пассажиров спит или дремлет. Храпят, утомившись от собственной суеты, американские туристы, окончательно опьянев, дрыхнут бородачи, притихли, закрыв глаза, дети...
   А наши "опекуны"? "Спортсмен" спит, а поджарый - нет, читает какой-то журнал; да, с этим надо держать ухо востро. Стюардессы куда-то исчезли. Тоже, наверное, отдыхают.
   Я обмениваюсь взглядом со своими.
   Они нахмурены, но спокойны. Белинда бледна, как мертвец, Ру, наоборот, от возбуждения вся раскраснелась, глаза сверкают. Утиный Нос нащупывает пистолет подмышкой.
   Первой встает Белинда и идет в хвост самолета в туалет. Поджарый провожает ее внимательным взглядом. Вот черт!
   Потом поднимается Ру и уходит в носовой туалет. Через минуту я направляюсь туда же и делаю вид, что жду, пока туалет освободится.
   Утиный Нос остается сидеть.
   Наконец, в хвосте самолета появляется Белинда. Она внимательно оглядывает салон, неторопливо раскрывает сумочку и вынимает пистолет.
   В то же мгновение со своего места вскакивает Утиный Нос. Пистолет у него уже в руке и направлен на наших "опекунов".
   Ру уже выскочила из туалета. Она начинает действовать с невероятной быстротой. Наклонившись к ошеломленной молодой японке из третьего ряда (которую мы заранее наметили), она хватает с ее колен крохотного мальчонку и, прижав одной рукой к груди, другой лезет за пистолетом.
   Одновременно с этим я, выхватив свой, громко кричу по-английски:
   - Похищение! Всем оставаться на местах! Руки на затылок! При первом движении взорвем самолет!
   (Взрывать нам его нечем, но слово "взрыв" пугает людей, а проверять наше вооружение вряд ли кому-нибудь придет в голову).
   Пассажиры, кто торопливо, кто медленно, выполняют приказание. Они в полном оцепенении. В салоне царит тишина. Даже дети молчат. А некоторые продолжают спать (как между прочим и кое-кто из взрослых).
   Рассказывать обо всем - нужно время, а происходит все описанное буквально за две-три секунды.
   Пока Белинда и Утиный Нос держат под прицелом пассажиров, Ру с япончонком в одной руке и пистолетом в другой устремляется к кабине пилотов. Я - за ней.
   И вот тут происходит неожиданное.
   Уж, не знаю, откуда она взялась, перед Ру вырастает та сероглазая стюардесса. Она ловко выхватывает из ее рук ребенка и загораживает своим телом...
   Я чувствую, как холодный пот выступает у меня на лбу. На похищении ребенка, на использовании его, как заложника, при переговорах с пилотами основана главная часть моего плана. А сейчас начнется борьба между стюардессой, заслонившей ребенка, и Ру, которая будет пытаться его вырвать.
   Выскочат летчики, они, конечно, вооружены, их четверо, и вряд ли мне одному с ними справиться.
   Но я все-таки недооценил Ру!
   О нет, она не вступает со стюардессой в борьбу! Она просто приставляет к ее груди пистолет и спокойно нажимает спуск. Приглушенный близким телом звучит выстрел. Стюардесса падает, как подкошенная, продолжая заслонять ребенка в последнем предсмертном усилии.
   Япончонок отлетает в сторону, поднимается на четвереньки, потом встает и доверчиво смотрит на нас. Его черные глазенки-пуговки не выражают ни малейшего страха, он спокоен. Он ждет.
   Стюардесса лежит на спине, неловко подвернув руку. Большие серые глаза стеклянно смотрят в пустоту. Губы чуть приоткрыты. На белой блузке, все расширяясь, проступает алое пятно.
   Что ж, не повезло. К сожалению, молодость и красота не гарантируют от смерти. Не довелось ей закончить свой тридцать девятый полет в Токио... И напрасно дожидается ее тот парень - муж или не муж. Не такой уж он оказался счастливый...
   А вот доведется ли нам куда-нибудь долететь? Теперь после убийства стюардессы всех четверых нас ждет смертная казнь!