Даже в такой час, в 2.48, если верить часам на приборном щитке автомобиля, на автостраде он мог нарваться на машину дорожной полиции, а потому оставался на прибрежных улицах, что в Коста-Месе, что на восточных и южных окраинах Ньюпорт-Бич. В Корона-дель-Мар он выехал на Тихоокеанскую автостраду и по ней направился в Лагуна-Бич. С полицией не встретился, зато попал в туман, который с продвижением на юг становился все гуще.
   Лагуна-Бич, живописный курорт и прибежище творческого люда, расположился на склонах холмов и стенах каньонов, террасами сбегающих к самому морю. Сейчас городок чуть ли не полностью спрятался в тумане, наползающем с Тихого океана, таком густом, что Френку пришлось сбавить скорость до пятнадцати миль в час.
   Зевая, с резью усталости в глазах, он свернул на боковую улицу слева от автострады и припарковался перед темным двухэтажным коттеджем вроде тех, что строили на Кейп-Код[3], и, казалось бы, совершенно неуместным на этих склонах Западного побережья. Ему, конечно, хотелось бы снять номер в мотеле, но прежде всего следовало понять, есть ли у него деньги или кредитные карточки. Впервые за ночь у него появилась возможность полазить по карманам в поисках хоть какого-нибудь документа, удостоверяющего его личность. Ни денег, ни карточек, ни документов в карманах не оказалось.
   Френк зажег лампочку под крышей салона, поставил дорожную сумку на колени, расстегнул «молнию». Увидел, что сумка туго набита пачками купюр по двадцать и сто долларов.

Глава 8

   Легкий серый туман сгущался на глазах. Ближе к океану, в каких-то двух милях, туман наверняка стал таким густым, что «проглотил» уличные фонари.
   Без куртки, защищенный от ветра только свитером, но согреваемый мыслями о том, что чудом избежал смерти, Бобби привалился к одной из патрульных машин перед знанием «Декодайн корпорейшн» и наблюдал, как Джулия нервно ходила взад-вперед, засунув руки в карманы коричневого кожаного пиджака. Он не уставал смотреть на нее. Они поженились семью годами раньше и все это время жили, работали и развлекались вместе, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Бобби не относился к тем людям, которые любят проводить время с приятелями в баре или на стадионе, возможно, потому, что не так-то просто найти парней, которые в тридцать пять лет интересовались бы тем же, что и он: оркестровой музыкой, искусством 1930—1940-х годов, классическими диснеевскими комиксами. И Джулия не встречалась за ленчем с подругами, потому что немногих тридцатилетних женщин привлекали эра больших оркестров, мультфильмы киностудии «Уорнер бразерс», приемы рукопашного боя, повышение меткости стрельбы из огнестрельного оружия. Несмотря на то что они проводили вместе так много времени, Бобби и Джулия никогда не скучали в компании друг друга, и для него она оставалась самой удивительной и привлекательной женщиной на белом свете.
   – Чего они так долго возятся? – Джулия глянула на теперь уже освещенные окна здания «Декодайн корпорейшн», яркие прямоугольники в пелене тумана.
   – Имей терпение, дорогая. Они не такие шустрые, как Дакота и Дакота. Это же обычный спецназ.
   Майклсон-драйв блокировали с обоих концов. Восемь полицейских автомобилей, патрульных и фургонов, рассредоточились на улице. В тишине холодной ночи слышался треск атмосферных помех и металлические голоса, вырывающиеся из полицейских радиостанций. Один коп сидел за рулем ближайшей патрульной машины. Другие стояли с обоих концов квартала, еще двое расположились у дверей «Декодайн». Остальные находились внутри, искали Расмуссена. Одновременно сотрудники полицейской лаборатории и службы коронера фотографировали поле боя, что-то замеряли, увозили тела бандитов.
   – А если он сможет сбежать с дискетами? – спросила Джулия.
   – Не сможет.
   Она кивнула.
   – Конечно. Я знаю, о чем ты думаешь. «Волшебник» разрабатывался в закрытой компьютерной сети, без выходов за пределы «Декодайн». Но у корпорации есть и другая сеть, с модемами и всем остальным, не так ли? Что, если он отправился с дискетами к одному из компьютеров этой сети и переправил всю информацию по телефону?
   – Ничего у него не выйдет. Вторая система, с выходами в другие сети, кардинально отличается от первой, той, в рамках которой создавался «Волшебник». Они несовместимы.
   – Расмуссен умен.
   – Специальные блокираторы отключают вторую систему на ночь.
   – Расмуссен умен, – повторила она.
   И продолжила вышагивать взад-вперед.
   Ссадина на лбу, результат контакта с рулем, более не кровоточила, но еще влажно блестела. Лицо она вытерла бумажными салфетками, но пятнышки запекшейся крови, напоминавшие синяки, остались над правым глазом и пониже правой скулы. Всякий раз, когда взгляд Бобби падал на эти пятнышки или на ссадину, у него щемило сердце от осознания того, что могло случиться с ней, с ними обоими.
   Рана и кровь на щеке только подчеркивали ее красоту, показывали, какая она хрупкая, как ее следовало беречь. Джулия была красавицей, хотя Бобби понимал, что его глаза находят в ней куда больше достоинств, чем любые другие, и его это вполне устраивало, потому что именно этими глазами он мог смотреть на нее. Ее каштановые волосы оставались густыми и пышными, пусть влажный ночной воздух и старался лишить их привычной пышности. Широко посаженные глаза цвета молочного шоколада, гладкая, загорелая кожа цвета кофейного мороженого, чувственный рот, для него всегда сладкий на вкус… Когда он наблюдал за ней, занятой своими мыслями и не замечающей его пристального взгляда, когда находился вдали от нее и мог видеть только мысленным взором, он всегда сравнивал ее с чем-то съедобным: шоколадом, кофе, мороженым, сахаром, маслом. Его это забавляло, но при этом он знал, чем объясняются такие сравнения: она напоминала ему еду, потому что поддерживала в нем жизнь, даже больше, чем еда.
   Возникшая суета у входа в здание «Декодайн», в шестидесяти футах от них, привлекла внимание сначала Джулии, потом Бобби. Кто-то из спецназовцев вышел из дверей и что-то сказал полицейским. Через несколько мгновений один из них помахал рукой Джулии и Бобби, предлагая им подойти.
   – Они нашли Расмуссена, – сообщил он им, когда они поднялись по ступенькам, ведущим к двери. – Вы хотели повидаться с ним, убедиться, те ли при нем дискеты?
   – Да, – кивнул Бобби.
   – Несомненно, – добавила Джулия хрипловатым голосом, в котором, однако, не было никакой сексуальности, одна суровость.

Глава 9

   Оглядываясь по сторонам, опасаясь появления ночного полицейского патруля, Френк Поллард вытаскивал пачки денег из дорожной сумки и раскладывал на переднем сиденье. Насчитал пятнадцать пачек с двадцатками и одиннадцать – с сотенными. Поскольку каждая пачка, судя по толщине, состояла из сотни купюр, получалось, что в сумке лежали сто сорок тысяч долларов. Он понятия не имел, откуда взялись эти деньги и принадлежат ли они ему.
   В первом из двух маленьких отделений на «молнии» его ждал еще один сюрприз: бумажник, в котором не было ни денег, ни кредитных карточек, но зато лежали два важных идентификационных документа, карточка социального страхования и водительское удостоверение, выданное в штате Калифорния. Обнаружился в бумажнике и паспорт гражданина США. На фотографиях в паспорте и на водительском удостоверении был изображен один и тот же мужчина: возраст тридцать с небольшим, каштановые волосы, круглое лицо, большие уши, карие глаза, легкий на улыбку, ямочки на щеках. Осознав, что забыл, как выглядит, Френк наклонил зеркало заднего обзора, увидел, что его лицо соответствует фотографиям паспорта и водительского удостоверения. Смущало другое… паспорт и водительское удостоверение выдали Джеймсу Роуману, не Френку Полларду.
   Он расстегнул «молнию» второго отделения, нашел там карточку социального страхования, водительское удостоверение, выданное в штате Калифорния, и паспорт. Все на имя Джорджа Фарриса. Но с фотографиями Френка.
   Джеймс Роуман, эти имя и фамилия ничего ему не говорили.
   Как и Джордж Фаррис.
   Впрочем, и Френк Поллард, коим он себя полагал, был всего лишь именем и фамилией, потому что он не мог вспомнить прошлое этого человека.
   – Так в какую же, черт побери, историю я вляпался? – спросил он вслух. Ему требовалось услышать собственный голос, чтобы убедить себя, что он – не призрак, отказывающийся покинуть этот мир после того, как смерть оборвала существование его физического тела.
   Туман сгущался, отсекая окружающую его ночь, и Френк особенно остро ощутил свое одиночество. Он не знал, к кому обратиться, где найти убежище, обрести безопасность. Человек без прошлого, конечно же, был и человеком без будущего.

Глава 10

   Когда Бобби и Джулия в сопровождении одного из полицейских, Макграта, вышли из лифта на третьем этаже, Джулия сразу увидела Тома Расмуссена, сидящего на серых виниловых плитках пола, привалившись спиной к стене коридора. Запястья его стягивали наручники, лодыжки – ножные кандалы. Он дулся. Расмуссен пытался украсть программное обеспечение стоимостью в десятки, если не в сотни миллионов долларов, из окна кабинета Джорджа Акройда он хладнокровно отдал приказ убить Бобби, но сейчас дулся, как ребенок, потому что его поймали. Лицо сморщилось, нижняя губа оттопырилась, желтовато-карие глаза влажно блестели, словно он мог расплакаться, если б кто-то сказал ему грубое слово. От одного его вида Джулия пришла в ярость. Ей ужасно хотелось пнуть его в лицо, чтобы выбитые зубы оказались в желудке и он смог еще раз пережевать ужин.
   Коп нашел его в чулане-кладовой. Он пытался укрыться за ящиками, выстроив из них стенку перед дверью. Вероятно, он так и остался бы у окна Акройда, наблюдая за расстрелом «Доджа», и появление Джулии на «Тойоте» стало для него неприятным сюрпризом. Она приехала на стоянку «Декодайн» прошлым днем, задолго до наступления темноты, припарковалась в дальнем конце, в тени деревьев, где никто не обратил на нее внимания. Вместо того чтобы пуститься в бегство в тот самый момент, когда Джулия переехала первого бандита, Расмуссен остался на месте, не в силах оторваться от захватывающего дух зрелища. А потом услышал сирены и понял, что его единственный шанс – спрятаться, в надежде, что обыск будет проведен небрежно и копы решат, что он успел покинуть здание до их приезда. В мире компьютеров Расмуссен был гением, но в реальном мире, где иной раз на принятие решения отпускались доли секунды, сплоховал.
   Двое вооруженных до зубов копов стерегли его. Но, поскольку он сидел, сжавшись в комок, дрожал всем телом и едва не плакал, выглядели они довольно-таки нелепо, в бронежилетах, с автоматами в руках, злобно щурясь от яркого флуоресцентного света.
   Одного из них Джулия знала. Сэмпсон Гарфусс служил с нею в управлении шерифа до того, как перешел в спецназ. Собственно, там ему было самое место, здоровенному, высокому, широкоплечему. В руке он держал коробочку с четырьмя дискетами. Показал их Джулии.
   – Он пришел за этим?
   – Возможно. – Она взяла у него коробочку. Потом дискеты перекочевали к Бобби.
   – Мне нужно спуститься на один этаж, – сказал он, – в кабинет Акройда, включить компьютер, вставить дискеты в дисковод и посмотреть, что на них.
   – Валяй, – ответил Сэмпсон.
   – Тебе придется сопроводить меня. – Бобби повернулся к Макграту, который вместе с ними поднялся на третий этаж. – Наблюдать за мной, следить, чтобы я только просмотрел дискеты, ничего с них не стирал, ничего на них не копировал. – Он указал на Расмуссена. – А не то эта крыса скажет, что дискеты были пустыми, а я подставил его, что-то на них скопировав.
   Когда Бобби и Макграт вошли в кабину одного из лифтов, чтобы спуститься на второй этаж, Джулия присела на корточки перед Расмуссеном.
   – Ты знаешь, кто я?
   Расмуссен смотрел на нее и молчал.
   – Я – жена Бобби Дакоты. Бобби находился в фургоне, который расстреляли твои головорезы. Ты пытался убить моего Бобби.
   Он опустил голову, уставился на скованные наручниками запястья.
   – Ты знаешь, что мне хочется с тобой сделать? – Она протянула руку к его лицу, пошевелила пальцами с ухоженными, покрытыми лаком ногтями. – Для начала схватить тебя за шею, прижать голову к стене и вонзить парочку этих острых ногтей тебе в глаза глубоко-глубоко, чтобы они достали до твоего гребаного мозга, а потом повертеть их там, чтобы ты уже больше никогда не смог придумать что-либо такое же гнусное.
   – Господи, – выдохнул напарник Сэмпсона, Бурдок, тоже здоровяк, но уступающий габаритами Гарфуссу.
   – У него так завернуты мозги, что тюремный психиатр все равно ему не поможет, – добавила она.
   – Только без глупостей, Джулия, – предупредил ее Сэмпсон.
   Расмуссен на мгновение встретился с нею взглядом, чтобы понять, какая ее распирает ярость, и, конечно же, перепугался. Лицо его побледнело, как полотно.
   – Уберите от меня эту безумную суку! – взвизгнул он.
   – Она не безумная, – ответил ему Сэмпсон. – Если оперировать медицинскими критериями, точно не безумная. Боюсь, сейчас очень трудно признать кого-либо безумцем. Вы знаете, всех так заботят права граждан. Нет, не могу сказать, что она безумная.
   – Премного тебе благодарна, Сэмпсон. – Джулия не отрывала взгляда от Расмуссена.
   – Ты, наверное, заметила, что я не высказался по второй части его обвинений, – добродушно пробасил Сэмпсон.
   – Да, я тебя поняла.
   У каждого человека есть особый страх, личный страх, запрятанный в глубинах подсознания, и Джулия знала, чего Расмуссен боялся больше всего на свете. Не высоты. Не замкнутого пространства. Не толпы, кошек, полета, насекомых, собак или темноты. Детективное агентство «Дакота-и-Дакота» за последние недели собрало на Расмуссена толстое досье, и по ходу этого расследования выяснилось, что Расмуссен жутко боится ослепнуть. В тюрьме он каждый месяц требовал, чтобы ему проверяли зрение, заявляя, что стал хуже видеть, периодически сдавал кровь на анализ, чтобы убедиться, что не болен сифилисом, диабетом и другими заболеваниями, которые без должного лечения приводили к слепоте. Вне тюрьмы, а он уже отсидел два срока, Расмуссен каждый месяц посещал окулиста в Коста-Месе.
   По-прежнему сидя на корточках перед Расмуссеном, Джулия второй рукой ухватилась за его подбородок. Тот попытался вырваться, но куда там. Джулия повернула его голову к себе, ногтями двух пальцев другой руки прошлась по его щеке, оставляя красные полосы, но не вдавливая их так сильно, чтобы брызнула кровь.
   Он заверещал, попытался ударить ее скованными руками, страх лишил его силы, цепь, соединяющая наручники с ножными кандалами, не позволила дотянуться до Джулии.
   – Что ты вытворяешь, черт бы тебя побрал?
   Она развела два пальца, которыми его царапала, нацелилась на глаза, но сдержала руку, ногти замерли в двух дюймах от глаз.
   – Мы с Бобби вместе восемь лет, семь лет муж и жена, и это были лучшие годы моей жизни, а тут появляешься ты и думаешь, что можешь раздавить его, как раздавил бы жука.
   Пальцы двинулись вперед. Расстояние до глаз сократилось до полутора дюймов, до дюйма.
   Расмуссен попытался отпрянуть. Но куда там. Затылок упирался в стену. Деваться было некуда.
   От острых кончиков ногтей глаза отделяли какие-то полдюйма.
   – Это полицейская жестокость.
   – Я – не коп.
   – Они – копы. – Он перевел взгляд на Сэмпсона и Бурдока. – Уберите от меня эту суку, а не то я вас засужу.
   Остриями ногтей она похлопала его по ресницам. Теперь он смотрел на нее. Дыхание стало учащенным, его прошиб пот.
   Она вновь коснулась ногтями его ресниц, улыбнулась.
   Зрачки желто-карих глаз стали огромными.
   – Вам бы, мерзавцам, лучше меня послушать. Клянусь богом, я вас засужу, вы оба вылетите из полиции к чертовой матери…
   Опять она хлопнула его по ресницам. Расмуссен плотно закрыл глаза.
   – …с вас снимут форму и отберут полицейские жетоны, вас бросят в тюрьму, а вы знаете, каково в тюрьме бывшим копам, вас будут бить смертным боем, изнасилуют! – Он сорвался на визг.
   Глянув на Сэмпсона, чтобы убедиться в его молчаливом одобрении своих действий, глянув на Бурдока, который нервничал больше Сэмпсона, но еще мог какое-то время потерпеть, Джулия прижала острия ногтей к векам Расмуссена.
   Он лишь попытался еще крепче закрыть глаза.
   Она надавила сильнее.
   – Ты попытался отнять у меня Бобби, поэтому я отниму у тебя твои глаза.
   – Ты чокнулась!
   Она надавила еще сильнее.
   – Остановите ее! – потребовал Расмуссен у двух копов.
   – Если ты не хотел, чтобы я вновь увидела живого Бобби, почему я должна позволить тебе видеть хоть что-нибудь?
   – Чего ты хочешь? – Пот градом катился по лицу Расмуссена, он напоминал свечку, оставленную у костра, которая быстро таяла.
   – Кто дал тебе разрешение убить Бобби?
   – Разрешение? О чем ты? Никто. Мне не нужно…
   – Ты бы не решился тронуть его, если бы твой работодатель не сказал, что так надо.
   – Я знал, что он следил за мной, – в испуге выкрикнул Расмуссен, потому что давление ногтей Джулии не ослабевало. Из-под век потекли слезы. – Я знал, что он следил за мной пять или шесть ночей, пусть и использовал разные автомобили. Я должен был принять меры, не так ли? Я не мог отказаться от этого заказа, слишком большие деньги стояли на кону. Я не мог позволить ему схватить меня после того, как я наконец добрался до «Волшебника», поэтому и пришлось принимать меры. Это же ясно как божий день.
   – Ты – компьютерный гений, наемный хакер, склизкий, мерзкий тип, но не крутой парень. Ты – слизняк. И сам никогда не пошел бы на убийство. Тебе приказал твой босс.
   – Нет у меня босса. Я – вольный стрелок.
   – Тот, кто платит тебе за эту работу.
   Она рискнула усилить давление, уже не ногтей, а подушечек пальцев на глазные яблоки. Расмуссен этого знать не мог. Волна страха захлестнула его с головой. Он уже думал, что ногти пронзили тонкие веки и добрались до роговицы. Его трясло. Из-под плотно сжатых век текли и текли слезы.
   – Делафилд. – Слово с трудом сорвалось с его губ, словно он хотел одновременно и произнести его, и удержать. – Кевин Делафилд.
   – Кто он? – одной рукой Джулия держала Расмуссена за подбородок, другой безжалостно нажимала на глаза.
   – Из «Майкрокрест корпорейшн».
   – Тот, кто нанял тебя? Для кого ты украл «Волшебника»?
   Он застыл, боясь сдвинуться даже на долю дюйма, уверенный, что при малейшем движении ее ногти вонзятся ему в глаза.
   – Да. Делафилд. Псих. Ренегат. В «Майкрокресте» этого не понимали. Они только знали, что он добивается нужных результатов. Когда все это будет предано гласности, они будут крайне удивлены. Потрясены. Отпусти меня. Что еще тебе нужно?
   Она его отпустила.
   Тут же он открыл глаза, чтобы убедиться, что зрение сохранилось, и от радости разрыдался.
   Едва Джулия встала, как двери ближайшего лифта открылись, и из него вышли Бобби и Макграт, который сопровождал его в кабинет Акройда. Бобби взглянул на Расмуссена, потом на Джулию, щелкнул языком.
   – Вижу, ты плохо себя вела, не так ли? Наверное, не стоило оставлять тебя здесь.
   – Только поговорила с Расмуссеном, ничего больше.
   – Ему, похоже, этот разговор не сильно поднял настроение.
   Расмуссен рыдал, закрыв глаза руками.
   – Мы не сошлись во мнениях.
   – Насчет фильмов, книг?
   – Музыки.
   – Ага.
   – Ты просто тигрица, Джулия, – мягко вставил Сэмпсон.
   – Он пытался убить Бобби.
   Сэмпсон кивнул.
   – Иногда можно дать волю эмоциям… чуть-чуть. Но теперь за тобой должок.
   – Это точно, – согласилась она.
   – И даже не один, – добавил Бурдок. – Этот парень подаст жалобу. Будь уверена.
   – На что ему жаловаться? – удивилась Джулия. – Он же цел и невредим.
   И действительно, красные полосы на щеке Расмуссена уже начали светлеть. А пот, слезы, дрожь к делу не пришивались.
   – Послушай, он сломался только потому, что я точно знала его слабое место, – объяснила Джулия Бурдоку. – Вот и ударила по нему, легонько, словно гранила алмаз. И сработала моя тактика потому, что такие говнюки уверены: все вокруг ничем не отличаются от них. Вот он и не сомневался, что мы поведем себя именно так, как повел бы он, если бы мы с ним поменялись местами. Я бы никогда не выдавила ему глаза, а он бы выдавил, без малейшего колебания. Я всего лишь воспользовалась его извращенным видением мира. Психология. Никто не сможет подать жалобу на использование психологии в практических целях. – Она повернулась к Бобби. – Что на дискетах?
   – «Волшебник». Не мусор. Вся программа. Это, должно быть, те самые файлы, которые он скопировал. Он успел сделать только одну копию, пока я наблюдал за ним, а после того, как началась стрельба, он не мог сделать дубликат.
   Звякнул звонок лифта, на индикаторе высветилась цифра «3». Когда двери разошлись, из кабины вышел детектив, которого они знали, Джил Дайнер.
   Джулия взяла у Бобби коробочку с дискетами, протянула Дайнеру.
   – Это вещественная улика. Возможно, главная, которая решит исход процесса. Ты думаешь, что сможешь сохранить ее, как должно?
   Дайнер улыбнулся:
   – Я постараюсь, мэм.

Глава 11

   Френк Поллард (он же Джеймс Роуман, он же Джордж Фаррис) заглянул в багажник «шеви» и нашел мешочек с инструментами, который лежал в нише для запаски. Воспользовался отверткой, чтобы снять с автомобиля пластины с номерными знаками.
   Полчаса спустя, покружив по расположенным выше и еще более тихим улочкам окутанного туманом Лагуна-Бич, он припарковался на одной из них и поставил пластины с «шеви» на «Олдсмобил», а те, что раньше стояли на «Олдсмобиле», прикрутил к «шеви». При удаче владелец «Олдсмобила» мог пару дней, может, даже неделю, не замечать подмену. А до тех пор, пока в полиции не появится его заявление, «шеви» с номерами «Олдсмобила» не будет значиться в списке угнанных автомобилей, а потому Френк мог не особо тревожиться, увидев приближающуюся патрульную машину. В любом случае он намеревался избавиться от «шеви» к завтрашнему вечеру, а потом украсть что-то еще или просто купить себе автомобиль, благо денег хватало.
   Едва держась на ногах от усталости, он, однако, решил, что ехать сейчас в мотель – решение не из лучших. Человек, который хотел снять номер в половине пятого утра, поневоле привлекал к себе излишнее внимание. К тому же он был небрит, густые волосы спутались, джинсы и фланелевая рубашка запачкались и измялись. Вот он и пришел к выводу, что оптимальный для него вариант – поспать несколько часов в машине.
   Проехал дальше на юг, в Лагуна-Нигуэль, где остановился на тихой улочке под кроной огромной пальмы. Перебрался на заднее сиденье, вытянулся, насколько позволяли габариты салона, и закрыл глаза.
   В этот самый момент он не боялся неведомого преследователя, потому что знал: рядом его нет. Пусть временно, но ему удалось оторваться от врага, сбросить с «хвоста», так что ему не было нужды лежать без сна из опасения, что тот вдруг заглянет в окно. Выбросил он из головы и все вопросы о том, кто он такой и откуда взялась сумка с деньгами. Он слишком устал, так что мозг просто отказывался искать ответы на эти, судя по всему, очень непростые вопросы.
   Что не давало ему уснуть, так это воспоминания о странности событий, которые произошли с ним в Анахайме несколько часов назад. Порывы ветра. Непонятно откуда взявшаяся музыка флейты. Разлетающиеся на мелкие осколки окна, взрывающиеся покрышки, отказывающие тормоза, вышедшее из строя рулевое управление…
   Кто входил в ту квартиру вслед за синим светом? «Кто» – правильное слово… или следовало формулировать вопрос иначе: что там его искало?
   Во время броска из Анахайма в Лагуна-Бич у него не было возможности проанализировать эти необъяснимые инциденты, но теперь он не мог думать о чем-то другом. Чувствовал, что выжил, столкнувшись со сверхъестественным. Хуже того, понимал, что амнезия вызвана сильнейшим желанием что-то забыть.
   Но спустя короткое время даже воспоминания об этих сверхъестественных событиях не смогли удержать его от сна. И когда он уже засыпал, в голове мелькнул обрывок фразы, те самые три слова, с которыми он и очнулся в темном проулке: «Светляки на ветру…»

Глава 12

   Бобби и Джулия дали показания полиции, договорились о транспортировке своих автомобилей, побеседовали с тремя высокопоставленными чиновниками «Декодайн» и попали домой уже на заре. И только потому, что их подвезли на патрульной машине. Бобби обрадовался, вновь увидев их дом.
   Они жили в восточной части города, в доме на три спальни, построенном в псевдоиспанском стиле. Дом они купили новый, двумя годами раньше, главным образом из-за высокого инвестиционного потенциала этого района. Даже ночью чувствовалось, что все тут юное и молодое. Кусты не набрали полную силу, ни одно из деревьев не успело подняться выше сливных желобов на крышах домов.