Страница:
И поэтому, сделав первый шаг, он решительно стал подниматься вверх по лестнице, стараясь держаться ближе к стене, где доски ступенек были более жесткими, не прогибались и предательски не скрипели под ногами. Почти касаясь спиной стены и двигаясь вслепую, он добрался до второй узкой лестничной площадки.
Вглядываясь в непроницаемый мрак наверху, Гарри подивился, каким образом второй этаж мог быть таким же темным, как и первый.
Сверху донесся приглушенный смешок.
Гарри буквально вмерз в пол лестничной площадки. Теперь, во всяком случае, он был не на виду. Еще теснее прижался к стене.
Конни, наскочив на него в темноте, тоже застыла.
Гарри ждал, когда сверху снова раздастся какой-нибудь звук, надеясь, прежде чем выстрелить и тем самым обнаружить себя, точно определить, куда стрелять.
Сверху – ни звука.
Гарри затаил дыхание.
Вдруг раздался глухой стук. Вслед за ним странное дробное перекатывание. Снова стук. Снова перекатывание. Стук. Перекатывание.
Он сообразил, что сверху катится и падает со ступеньки на ступеньку какой-то предмет. Но что именно? Непонятно. Воображение напрочь покинуло его.
Стук. Перекатывание. Стук.
Интуиция, однако, подсказывала, что скатывавшийся вниз по ступенькам предмет не предвещал ничего хорошего. Потому-то, видно, преступник и смеялся. Судя по звуку, предмет был небольшим по размерам, но, видимо, смертельно опасным. Его бесило, что он не в состоянии понять, в чем дело, представить его себе зримо. И оттого чувствовал себя глупым и беспомощным. И весь покрылся мерзким липким потом.
Предмет ударился о лестничную площадку и подкатился к его левой ноге. Ткнулся в ботинок. Инстинктивно он отдернул ногу, затем, быстро присев на корточки, пошарил рукой и нащупал-таки эту хреновину. По форме похоже на яйцо, но явно больше его по размеру. Шероховатая, как у сосновой шишки, поверхность покрыта затейливым геометрическим узором. Но намного тяжелее шишки. Наверху торчит небольшой отросток-рычажок…
– Ложись!
Выпрямившись, он метнул гранату вверх, затем плашмя шлепнулся на лестничную площадку и плотно прижался к полу.
Услышал, как граната стукнулась обо что-то наверху.
В душе теплилась надежда, что ему удалось добросить гранату до второго этажа. А вдруг она, ударившись о стенку лестничного колодца, уже летит обратно и счетчик отсчитывает последние секунды перед взрывом? Или преступник, едва граната приземлилась у его ног на втором этаже, снова пнул ее вниз?
Взрыв был оглушительным, ярким и страшной силы. От взрывной волны, навалившейся на него сверху, зазвенело в ушах и болезненно заныло все тело, а сердце забилось так часто, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. С головы до ног его обсыпало щепками, штукатуркой и еще какими-то обломками, а лестничный колодец наполнился едким запахом сгоревшего пороха, как во время праздничного фейерверка в честь Дня независимости.
Перед глазами мелькнула картина того, что могло бы случиться, промедли он хотя бы секунду: его ладонь, когда он хватает гранату в момент взрыва, исчезает в брызгах крови и ошметках мяса, рука отрывается от тела, лицо сминается в лепешку…
– Какого черта? – раздался рядом с ухом Гарри и одновременно как бы издалека, так как в ушах еще звенело от взрыва, возмущенный голос Конни.
– Граната, – ответил он, быстро вскакивая на ноги.
– Граната? Что же это за фрукт такой нам попался?
Гарри тоже очень хотелось бы получить ответ на этот вопрос, но по крайней мере теперь ему было ясно, отчего так сильно оттопыривались карманы замшевой куртки. Но если этот подонок мог спрятать там одну гранату, то где гарантия, что их там было не две? Или три?
После мгновенной яркой вспышки взрыва темень на лестнице стала еще непроглядней.
Отбросив всякую предосторожность, Гарри понесся вверх по лестнице, чувствуя за своей спиной дыхание Конни. В данной ситуации предосторожность была ни к чему. От пули еще как-то можно было увернуться, но если у этого бандита в запасе еще пара-другая гранат, то от взрывов уже никак не уберечься.
К тому же они толком не знали, как вести себя в этой ситуации. Это был первый такой случай в их практике.
Гарри очень хотелось надеяться, что этот сумасшедший чуть задержался, чтобы посмотреть, как взрыв разнесет их в клочки, и сам же попался на свою удочку, когда граната неожиданно бумерангом возвратилась к нему обратно. Обычно, если полицейский убивал преступника, ему приходилось потом исписывать тонны официальных бумаг, но Гарри с радостью готов был торчать за машинкой сколько угодно дней подряд, чтобы сегодня этот оболтус в замшевой куртке превратился в ком рваного, мокрого тряпья.
В длинном верхнем коридоре не было окон, и до взрыва гранаты в нем, по-видимому, было так же темно, как и на лестнице. Но взрывная волна сорвала с петель одну из дверей и прошила осколком другую. И теперь свет из окон невидимых комнат проникал и в коридор.
Разрушения от взрыва оказались весьма внушительными. Дом был старинный, его оштукатуренные стены были предварительно обрешечены рейками, и в тех местах, где отлетела штукатурка, оголенные рейки, выглядывая из рваных отверстий, напоминали собой хрупкие мумии какого-нибудь древнего фараона. По всей длине коридора валялись покореженные и вырванные взрывом доски пола, обнажив в некоторых местах облупленные балки перекрытий.
К счастью, ничего не загорелось. Этому помешала взрывная волна, загасившая все очаги возможного загорания. Легкое облако не осевшей после взрыва пыли не ограничивало видимости, но щипало глаза, заставляя их слезиться.
Преступника нигде не было видно.
Чтобы не чихнуть, Гарри дышал ртом. Едкая пыль отдавала острой горечью.
В коридор выходило восемь дверей, по четыре с каждой стороны, включая и сорванную с петель. Молча обменявшись взглядами, Гарри и Конни одновременно двинулись по коридору, тщательно обходя дыры в полу, к открытому дверному проему. Необходимо было немедленно осмотреть весь второй этаж. Из здания можно было выбраться через любое окно или через запасный выход, если таковой имелся.
– Элвис!
Возглас прозвучал из комнаты, двери которой были сорваны с петель и к которой они как раз направлялись.
Гарри быстро взглянул на Конни, и оба они застыли на месте, словно расслышали в голосе кричавшего какие-то роковые нотки.
– Элвис!
Хотя до того, как маньяк поднялся на второй этаж, там могли находиться другие люди, каким-то шестым чувством Гарри разгадал, что голос этот принадлежал именно ему.
– Король! Повелитель Мемфиса!
Они встали по обе стороны дверного проема, как чуть раньше внизу.
Маньяк начал выкрикивать названия самых популярных песен Элвиса Пресли:
– «Гостиница, где разбиваются сердца», «Голубые замшевые ботинки», «Гончий пес», «Дорогая крошка», «Тюремный рок»…
Взглянув на Конни, Гарри вопросительно поднял брови. Она недоуменно пожала плечами.
– «По уши влюблен, сестричка», «Прелесть удачи»…
Гарри жестами дал понять Конни, что первый войдет в проем, что пойдет низко, пригнувшись, и чтобы она вела заградительный огонь поверх его головы.
– «Тебе одиноко сегодня», «Кутерьма голубых цветов», «В гетто!».
Не успел Гарри двинуться с места, как из комнаты, описав дугу, вылетела вторая граната. Ударившись об пол между Гарри и Конни, отскочила и покатилась прочь, пока не исчезла в одном из углублений от предыдущего взрыва.
Выудить ее из-под пола не хватит времени. Отбежать назад к лестнице тоже не успеть. А замешкайся они хоть на секунду здесь – и поминай как звали.
Вопреки первоначальному плану Конни, низко пригнувшись, первая бросилась в дверной проем, на ходу стреляя из револьвера. Гарри тотчас рванулся за нею следом, успев дважды выстрелить поверх ее головы, и оба они в мгновение ока оказались за порогом выбитой взрывом двери. Со всех сторон их окружали груды коробок. Припасы продовольствия. Комната заполнена ими снизу доверху. Преступника нигде не видно. Не сговариваясь, оба разом упали, бросились на пол между рядами поставленных друг на друга коробок.
Не успели их тела коснуться пола, как сзади раздался оглушительный грохот и полыхнуло пламя. Гарри пригнул голову и прикрыл ее рукой, стремясь уберечь от взрыва лицо.
Через дверной проем в комнату ворвался тугой горячий вихрь, вмиг забросав все щепками и штукатуркой, превратив электрические лампочки на потолке в град стеклянных осколков.
Во второй раз уже вдыхая едкий запах пороховой гари, Гарри поднял голову. Ужасающего вида щепка – величиной с нож мясника и такая же острая – вонзилась в коробку с бумажными салфетками в двух дюймах от его головы.
Пот, обильно выступивший на его лице, на ощупь был холодным как лед.
Вытащив из револьвера гильзы, он достал приспособление для скоростной подачи патронов, вставил его в паз, щелкнул держателем и закрыл барабан.
– «Вернись к пославшему тебя», «Подозрительные умы», «Сдавайся!».
Гарри ощутил острую тоску по простым, прямолинейным и ясным как божий день злодеяниям, описанным у братьев Гримм, типа зловредной королевы, с аппетитом съевшей сердце дикого кабана, думая, что это сердце ее падчерицы Белоснежки, которую из зависти к ее красоте приказала убить.
Глава 5
Глава 6
Вглядываясь в непроницаемый мрак наверху, Гарри подивился, каким образом второй этаж мог быть таким же темным, как и первый.
Сверху донесся приглушенный смешок.
Гарри буквально вмерз в пол лестничной площадки. Теперь, во всяком случае, он был не на виду. Еще теснее прижался к стене.
Конни, наскочив на него в темноте, тоже застыла.
Гарри ждал, когда сверху снова раздастся какой-нибудь звук, надеясь, прежде чем выстрелить и тем самым обнаружить себя, точно определить, куда стрелять.
Сверху – ни звука.
Гарри затаил дыхание.
Вдруг раздался глухой стук. Вслед за ним странное дробное перекатывание. Снова стук. Снова перекатывание. Стук. Перекатывание.
Он сообразил, что сверху катится и падает со ступеньки на ступеньку какой-то предмет. Но что именно? Непонятно. Воображение напрочь покинуло его.
Стук. Перекатывание. Стук.
Интуиция, однако, подсказывала, что скатывавшийся вниз по ступенькам предмет не предвещал ничего хорошего. Потому-то, видно, преступник и смеялся. Судя по звуку, предмет был небольшим по размерам, но, видимо, смертельно опасным. Его бесило, что он не в состоянии понять, в чем дело, представить его себе зримо. И оттого чувствовал себя глупым и беспомощным. И весь покрылся мерзким липким потом.
Предмет ударился о лестничную площадку и подкатился к его левой ноге. Ткнулся в ботинок. Инстинктивно он отдернул ногу, затем, быстро присев на корточки, пошарил рукой и нащупал-таки эту хреновину. По форме похоже на яйцо, но явно больше его по размеру. Шероховатая, как у сосновой шишки, поверхность покрыта затейливым геометрическим узором. Но намного тяжелее шишки. Наверху торчит небольшой отросток-рычажок…
– Ложись!
Выпрямившись, он метнул гранату вверх, затем плашмя шлепнулся на лестничную площадку и плотно прижался к полу.
Услышал, как граната стукнулась обо что-то наверху.
В душе теплилась надежда, что ему удалось добросить гранату до второго этажа. А вдруг она, ударившись о стенку лестничного колодца, уже летит обратно и счетчик отсчитывает последние секунды перед взрывом? Или преступник, едва граната приземлилась у его ног на втором этаже, снова пнул ее вниз?
Взрыв был оглушительным, ярким и страшной силы. От взрывной волны, навалившейся на него сверху, зазвенело в ушах и болезненно заныло все тело, а сердце забилось так часто, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. С головы до ног его обсыпало щепками, штукатуркой и еще какими-то обломками, а лестничный колодец наполнился едким запахом сгоревшего пороха, как во время праздничного фейерверка в честь Дня независимости.
Перед глазами мелькнула картина того, что могло бы случиться, промедли он хотя бы секунду: его ладонь, когда он хватает гранату в момент взрыва, исчезает в брызгах крови и ошметках мяса, рука отрывается от тела, лицо сминается в лепешку…
– Какого черта? – раздался рядом с ухом Гарри и одновременно как бы издалека, так как в ушах еще звенело от взрыва, возмущенный голос Конни.
– Граната, – ответил он, быстро вскакивая на ноги.
– Граната? Что же это за фрукт такой нам попался?
Гарри тоже очень хотелось бы получить ответ на этот вопрос, но по крайней мере теперь ему было ясно, отчего так сильно оттопыривались карманы замшевой куртки. Но если этот подонок мог спрятать там одну гранату, то где гарантия, что их там было не две? Или три?
После мгновенной яркой вспышки взрыва темень на лестнице стала еще непроглядней.
Отбросив всякую предосторожность, Гарри понесся вверх по лестнице, чувствуя за своей спиной дыхание Конни. В данной ситуации предосторожность была ни к чему. От пули еще как-то можно было увернуться, но если у этого бандита в запасе еще пара-другая гранат, то от взрывов уже никак не уберечься.
К тому же они толком не знали, как вести себя в этой ситуации. Это был первый такой случай в их практике.
Гарри очень хотелось надеяться, что этот сумасшедший чуть задержался, чтобы посмотреть, как взрыв разнесет их в клочки, и сам же попался на свою удочку, когда граната неожиданно бумерангом возвратилась к нему обратно. Обычно, если полицейский убивал преступника, ему приходилось потом исписывать тонны официальных бумаг, но Гарри с радостью готов был торчать за машинкой сколько угодно дней подряд, чтобы сегодня этот оболтус в замшевой куртке превратился в ком рваного, мокрого тряпья.
В длинном верхнем коридоре не было окон, и до взрыва гранаты в нем, по-видимому, было так же темно, как и на лестнице. Но взрывная волна сорвала с петель одну из дверей и прошила осколком другую. И теперь свет из окон невидимых комнат проникал и в коридор.
Разрушения от взрыва оказались весьма внушительными. Дом был старинный, его оштукатуренные стены были предварительно обрешечены рейками, и в тех местах, где отлетела штукатурка, оголенные рейки, выглядывая из рваных отверстий, напоминали собой хрупкие мумии какого-нибудь древнего фараона. По всей длине коридора валялись покореженные и вырванные взрывом доски пола, обнажив в некоторых местах облупленные балки перекрытий.
К счастью, ничего не загорелось. Этому помешала взрывная волна, загасившая все очаги возможного загорания. Легкое облако не осевшей после взрыва пыли не ограничивало видимости, но щипало глаза, заставляя их слезиться.
Преступника нигде не было видно.
Чтобы не чихнуть, Гарри дышал ртом. Едкая пыль отдавала острой горечью.
В коридор выходило восемь дверей, по четыре с каждой стороны, включая и сорванную с петель. Молча обменявшись взглядами, Гарри и Конни одновременно двинулись по коридору, тщательно обходя дыры в полу, к открытому дверному проему. Необходимо было немедленно осмотреть весь второй этаж. Из здания можно было выбраться через любое окно или через запасный выход, если таковой имелся.
– Элвис!
Возглас прозвучал из комнаты, двери которой были сорваны с петель и к которой они как раз направлялись.
Гарри быстро взглянул на Конни, и оба они застыли на месте, словно расслышали в голосе кричавшего какие-то роковые нотки.
– Элвис!
Хотя до того, как маньяк поднялся на второй этаж, там могли находиться другие люди, каким-то шестым чувством Гарри разгадал, что голос этот принадлежал именно ему.
– Король! Повелитель Мемфиса!
Они встали по обе стороны дверного проема, как чуть раньше внизу.
Маньяк начал выкрикивать названия самых популярных песен Элвиса Пресли:
– «Гостиница, где разбиваются сердца», «Голубые замшевые ботинки», «Гончий пес», «Дорогая крошка», «Тюремный рок»…
Взглянув на Конни, Гарри вопросительно поднял брови. Она недоуменно пожала плечами.
– «По уши влюблен, сестричка», «Прелесть удачи»…
Гарри жестами дал понять Конни, что первый войдет в проем, что пойдет низко, пригнувшись, и чтобы она вела заградительный огонь поверх его головы.
– «Тебе одиноко сегодня», «Кутерьма голубых цветов», «В гетто!».
Не успел Гарри двинуться с места, как из комнаты, описав дугу, вылетела вторая граната. Ударившись об пол между Гарри и Конни, отскочила и покатилась прочь, пока не исчезла в одном из углублений от предыдущего взрыва.
Выудить ее из-под пола не хватит времени. Отбежать назад к лестнице тоже не успеть. А замешкайся они хоть на секунду здесь – и поминай как звали.
Вопреки первоначальному плану Конни, низко пригнувшись, первая бросилась в дверной проем, на ходу стреляя из револьвера. Гарри тотчас рванулся за нею следом, успев дважды выстрелить поверх ее головы, и оба они в мгновение ока оказались за порогом выбитой взрывом двери. Со всех сторон их окружали груды коробок. Припасы продовольствия. Комната заполнена ими снизу доверху. Преступника нигде не видно. Не сговариваясь, оба разом упали, бросились на пол между рядами поставленных друг на друга коробок.
Не успели их тела коснуться пола, как сзади раздался оглушительный грохот и полыхнуло пламя. Гарри пригнул голову и прикрыл ее рукой, стремясь уберечь от взрыва лицо.
Через дверной проем в комнату ворвался тугой горячий вихрь, вмиг забросав все щепками и штукатуркой, превратив электрические лампочки на потолке в град стеклянных осколков.
Во второй раз уже вдыхая едкий запах пороховой гари, Гарри поднял голову. Ужасающего вида щепка – величиной с нож мясника и такая же острая – вонзилась в коробку с бумажными салфетками в двух дюймах от его головы.
Пот, обильно выступивший на его лице, на ощупь был холодным как лед.
Вытащив из револьвера гильзы, он достал приспособление для скоростной подачи патронов, вставил его в паз, щелкнул держателем и закрыл барабан.
– «Вернись к пославшему тебя», «Подозрительные умы», «Сдавайся!».
Гарри ощутил острую тоску по простым, прямолинейным и ясным как божий день злодеяниям, описанным у братьев Гримм, типа зловредной королевы, с аппетитом съевшей сердце дикого кабана, думая, что это сердце ее падчерицы Белоснежки, которую из зависти к ее красоте приказала убить.
Глава 5
Конни подняла голову и взглянула на лежавшего подле нее Гарри. Он был весь обсыпан белой пылью, щебнем и блестевшими на солнце осколками стекол. Такое же зрелище, несомненно, представляла и она сама.
Конни знала, что он воспринимает все происходящее иначе, чем она. Гарри нравилось быть полицейским; полицейский в его понятии олицетворял собой справедливость и законопорядок. Нечто граничащее с ненормальным, как в данном случае, сбивало его с толку, мучило и огорчало, так как восстановить справедливость можно только действием, равным по качеству злу, творимому преступником. Восстановить же в полном объеме справедливость для людей, ставших жертвами маньяка-убийцы, который не чувствовал даже раскаяния по поводу содеянного или страха перед возмездием, представлялось ему совершенно невозможным.
Снова раздался голос маньяка:
– «Длинноногая девушка», «Я страдаю», «Не люби меня, крошка!».
Конни прошептала:
– «Не люби меня, крошка!» – это не Элвис Пресли.
У Гарри поползли вверх брови.
– Что?
– Это песня Макдейвиса, черт его дери.
– «Рок-а-хула, бейби», «Дождь в Кентукки», «Горящая звезда», «Мне так тяжко!».
Голос маньяка доносился откуда-то сверху.
Не выпуская из руки револьвера, Конни осторожно привстала с пола. Посмотрела сначала в просвет между коробками, а затем поверх них.
В дальнем конце комнаты, в углу, в потолке был открыт люк. В него вела складная лестница.
– «Огромный ломоть любви», «Быстрей целуй меня», «Гитарист».
По этой лестнице на чердак вскарабкался человек, по природе своей хуже блевотины самой последней собаки. И дразнил их оттуда, из черного провала люка.
Ей не терпелось добраться до этого подонка и размозжить его поганую черепушку, что, строго говоря, значительно отклонялось от необходимых и достаточных полицейских мер по обузданию преступника, зато шло явно от сердца.
Гарри заметил люк одновременно с ней и, когда она поднялась во весь рост, пошел с ней рядом. Она вся напружинилась, готовая броситься на пол, как только из люка выпадет новая граната.
– «Делай со мной что хочешь», «Бедный мальчик», «Бегущий медведь».
– Ерунда – это не Пресли! – воскликнула, не таясь, Конни. – «Бегущего медведя» пел Джонни Престон.
– Какое это имеет значение?
– Олух он царя небесного, – вместо ответа злобно прошипела Конни.
Честно говоря, она и сама толком не знала, отчего ее так взбесила столь банальная ошибка в перечне песенного репертуара Элвиса.
– «Ты дьявол во плоти», «Не плачь, папуля», «Будь нем как рыба».
– «Будь нем как рыба»? – засомневался Гарри.
Конни поморщилась.
– Увы, боюсь, что это действительно Пресли.
Под аккомпанемент искрящей на потолке от короткого замыкания электропроводки с двух сторон, по разным проходам между рядами доходивших им до пояса коробок, они подошли к лестнице на чердак.
Из внешнего мира, жившего своей жизнью за пыльными окнами, до них донесся отдаленный вой сирен. На помощь им спешили подкрепления и кареты «Скорой помощи».
Какое-то мгновение Конни топталась в нерешительности. В данной ситуации, когда маньяк сам себя запер на чердаке, правильнее было бы выкурить его оттуда слезоточивым газом или бросить туда безосколочную гранату, чтобы оглушить его взрывной волной и спокойно ждать, когда подоспеет подкрепление.
Но Конни решила, что осторожность может только навредить. Обезопасив самих себя, они подставят под удар всех других обитателей центральной части Лагуна-Бич. Неизвестно, действительно ли маньяк загнан в тупик. Ведь на чердаке мог оказаться служебный выход на крышу, которым маньяк не преминет воспользоваться и дать деру.
Гарри, видимо, пришел к аналогичному убеждению. И, приняв решение на какую-то долю секунды раньше Конни, первым полез на чердак.
Она не возражала против того, что он пошел первым, так как понимала, что сделал он это отнюдь не из джентльменских побуждений уберечь от опасности коллегу-женщину. Чуть раньше первой под пули шагнула она, теперь был его черед. Интуитивно они как бы делили риск пополам, и именно это делало их слаженной боевой группой, несмотря на столь явное различие характеров.
И все же, хотя сердце ее бешено колотилось в груди и нервы были напряжены до предела, она, конечно же, предпочла бы идти первой. Куда как занимательней, цепко перебирая ногами, скользить по туго натянутой на высоте проволоке, чем топать по широкому и крепкому мосту.
Она полезла за ним на чердак, а он, добравшись до вершины лестницы и на какое-то мгновение задержавшись на ней, нырнул в темноту. И ничего не случилось: не последовало ни выстрелов, ни сотрясающего здание взрыва – и потому Конни вслед за ним тоже быстро поднялась на чердак.
Гарри, отползший в сторону от мутно-серого квадрата света, теперь сидел на корточках подле лежавшей на полу совершенно голой, неподвижной женщины.
Приглядевшись пристальней, однако, можно было заметить, что это манекен с вечно открытыми глазами, покрытыми пылью, с безмятежно-радостной улыбкой на лице. На лысой голове манекена красовалось огромное пятно от капавшей сверху влаги.
На чердаке стоял тусклый полумрак, и кое-что в нем хоть и с трудом, но можно было разобрать. Бледный дневной свет попадал сюда через систему перегороженных решетками вентиляционных отдушин, находившихся под скатом крыши, и более крупных вентиляционных отверстий, расположенных у торцовых стен и прикрытых сверху флюгерными заслонками, и в этом мутном освещении открывались взору затянутые паутиной балки перекрытия остроконечной крыши. В центре во весь рост мог встать даже очень высокий мужчина, однако ближе к краям приходилось пригибаться и даже опускаться на корточки. Неясные тени окружали их со всех сторон, а груды сваленных друг на друга ящиков для хранения и перевозки вещей так и манили устроить за ними засаду.
Создавалось впечатление, что на чердаке для проведения каких-то тайных сатанинских обрядов собралось целое религиозное братство. По всей длине и ширине огромного помещения маячили расплывчатые силуэты мужчин и женщин, порой слегка освещенных сбоку или сзади, большинство же едва различимых в полумраке, находившихся в самых разнообразных позах: стоящие, опирающиеся друг на друга, а то и просто лежащие на полу – все без исключения молчаливые и неподвижные.
Это были манекены, подобные тому, подле которого на корточках примостился Гарри. Но Конни все равно стало как-то не по себе от их взглядов, и по коже ее невольно поползли мурашки.
Один из манекенов мог и взаправду смотреть на нее, тот, который был сделан не из гипса, а из мяса, костей и крови.
Конни знала, что он воспринимает все происходящее иначе, чем она. Гарри нравилось быть полицейским; полицейский в его понятии олицетворял собой справедливость и законопорядок. Нечто граничащее с ненормальным, как в данном случае, сбивало его с толку, мучило и огорчало, так как восстановить справедливость можно только действием, равным по качеству злу, творимому преступником. Восстановить же в полном объеме справедливость для людей, ставших жертвами маньяка-убийцы, который не чувствовал даже раскаяния по поводу содеянного или страха перед возмездием, представлялось ему совершенно невозможным.
Снова раздался голос маньяка:
– «Длинноногая девушка», «Я страдаю», «Не люби меня, крошка!».
Конни прошептала:
– «Не люби меня, крошка!» – это не Элвис Пресли.
У Гарри поползли вверх брови.
– Что?
– Это песня Макдейвиса, черт его дери.
– «Рок-а-хула, бейби», «Дождь в Кентукки», «Горящая звезда», «Мне так тяжко!».
Голос маньяка доносился откуда-то сверху.
Не выпуская из руки револьвера, Конни осторожно привстала с пола. Посмотрела сначала в просвет между коробками, а затем поверх них.
В дальнем конце комнаты, в углу, в потолке был открыт люк. В него вела складная лестница.
– «Огромный ломоть любви», «Быстрей целуй меня», «Гитарист».
По этой лестнице на чердак вскарабкался человек, по природе своей хуже блевотины самой последней собаки. И дразнил их оттуда, из черного провала люка.
Ей не терпелось добраться до этого подонка и размозжить его поганую черепушку, что, строго говоря, значительно отклонялось от необходимых и достаточных полицейских мер по обузданию преступника, зато шло явно от сердца.
Гарри заметил люк одновременно с ней и, когда она поднялась во весь рост, пошел с ней рядом. Она вся напружинилась, готовая броситься на пол, как только из люка выпадет новая граната.
– «Делай со мной что хочешь», «Бедный мальчик», «Бегущий медведь».
– Ерунда – это не Пресли! – воскликнула, не таясь, Конни. – «Бегущего медведя» пел Джонни Престон.
– Какое это имеет значение?
– Олух он царя небесного, – вместо ответа злобно прошипела Конни.
Честно говоря, она и сама толком не знала, отчего ее так взбесила столь банальная ошибка в перечне песенного репертуара Элвиса.
– «Ты дьявол во плоти», «Не плачь, папуля», «Будь нем как рыба».
– «Будь нем как рыба»? – засомневался Гарри.
Конни поморщилась.
– Увы, боюсь, что это действительно Пресли.
Под аккомпанемент искрящей на потолке от короткого замыкания электропроводки с двух сторон, по разным проходам между рядами доходивших им до пояса коробок, они подошли к лестнице на чердак.
Из внешнего мира, жившего своей жизнью за пыльными окнами, до них донесся отдаленный вой сирен. На помощь им спешили подкрепления и кареты «Скорой помощи».
Какое-то мгновение Конни топталась в нерешительности. В данной ситуации, когда маньяк сам себя запер на чердаке, правильнее было бы выкурить его оттуда слезоточивым газом или бросить туда безосколочную гранату, чтобы оглушить его взрывной волной и спокойно ждать, когда подоспеет подкрепление.
Но Конни решила, что осторожность может только навредить. Обезопасив самих себя, они подставят под удар всех других обитателей центральной части Лагуна-Бич. Неизвестно, действительно ли маньяк загнан в тупик. Ведь на чердаке мог оказаться служебный выход на крышу, которым маньяк не преминет воспользоваться и дать деру.
Гарри, видимо, пришел к аналогичному убеждению. И, приняв решение на какую-то долю секунды раньше Конни, первым полез на чердак.
Она не возражала против того, что он пошел первым, так как понимала, что сделал он это отнюдь не из джентльменских побуждений уберечь от опасности коллегу-женщину. Чуть раньше первой под пули шагнула она, теперь был его черед. Интуитивно они как бы делили риск пополам, и именно это делало их слаженной боевой группой, несмотря на столь явное различие характеров.
И все же, хотя сердце ее бешено колотилось в груди и нервы были напряжены до предела, она, конечно же, предпочла бы идти первой. Куда как занимательней, цепко перебирая ногами, скользить по туго натянутой на высоте проволоке, чем топать по широкому и крепкому мосту.
Она полезла за ним на чердак, а он, добравшись до вершины лестницы и на какое-то мгновение задержавшись на ней, нырнул в темноту. И ничего не случилось: не последовало ни выстрелов, ни сотрясающего здание взрыва – и потому Конни вслед за ним тоже быстро поднялась на чердак.
Гарри, отползший в сторону от мутно-серого квадрата света, теперь сидел на корточках подле лежавшей на полу совершенно голой, неподвижной женщины.
Приглядевшись пристальней, однако, можно было заметить, что это манекен с вечно открытыми глазами, покрытыми пылью, с безмятежно-радостной улыбкой на лице. На лысой голове манекена красовалось огромное пятно от капавшей сверху влаги.
На чердаке стоял тусклый полумрак, и кое-что в нем хоть и с трудом, но можно было разобрать. Бледный дневной свет попадал сюда через систему перегороженных решетками вентиляционных отдушин, находившихся под скатом крыши, и более крупных вентиляционных отверстий, расположенных у торцовых стен и прикрытых сверху флюгерными заслонками, и в этом мутном освещении открывались взору затянутые паутиной балки перекрытия остроконечной крыши. В центре во весь рост мог встать даже очень высокий мужчина, однако ближе к краям приходилось пригибаться и даже опускаться на корточки. Неясные тени окружали их со всех сторон, а груды сваленных друг на друга ящиков для хранения и перевозки вещей так и манили устроить за ними засаду.
Создавалось впечатление, что на чердаке для проведения каких-то тайных сатанинских обрядов собралось целое религиозное братство. По всей длине и ширине огромного помещения маячили расплывчатые силуэты мужчин и женщин, порой слегка освещенных сбоку или сзади, большинство же едва различимых в полумраке, находившихся в самых разнообразных позах: стоящие, опирающиеся друг на друга, а то и просто лежащие на полу – все без исключения молчаливые и неподвижные.
Это были манекены, подобные тому, подле которого на корточках примостился Гарри. Но Конни все равно стало как-то не по себе от их взглядов, и по коже ее невольно поползли мурашки.
Один из манекенов мог и взаправду смотреть на нее, тот, который был сделан не из гипса, а из мяса, костей и крови.
Глава 6
В этом пристанище манекенов время, казалось, тоже застыло на месте. Влажный воздух был пропитан пылью, смрадом прелых слежавшихся газет, гниющего картона и острым запахом плесени в каком-то из дальних углов, особенно ощутимым в сезон дождей и готовым исчезнуть, когда дожди прекратятся. Гипсовые люди не дыша, молча смотрели на вторгшихся в их обитель полицейских.
Гарри безуспешно силился вспомнить, что еще, помимо ресторана, размещалось под крышей этого дома, кому могли принадлежать эти манекены.
С дальнего от них конца чердака раздались частые удары железа о железо. Преступник, видимо, хотел расширить одно из торцовых вентиляционных отверстий, чтобы вылезти на крышу, а оттуда рискнуть как-нибудь спуститься вниз.
С полдюжины перепуганных ударами летучих мышей сорвались со своих мест и стали носиться взад и вперед по чердаку, выискивая, где бы укрыться понадежнее, но тщательно избегая при этом ярко освещенных участков. Отдаленный вой сирен не заглушал их тонкий, пронзительный писк. Когда мыши пролетали совсем близко, взмахи их кожистых крыльев, с мягким шипением рассекавших воздух, всякий раз заставляли Гарри вздрагивать и втягивать голову в плечи.
Ему хотелось, чтобы поскорее прибыло подкрепление. Удары участились и стали сильнее.
Заскрежетала отдираемая металлическая обшивка.
Больше ждать было нельзя.
Оставаясь на корточках и стараясь поменьше производить шума, Гарри начал протискиваться между грудами сваленных друг на друга коробок и ящиков, держась правой стороны, а Конни скользнула между грудами с противоположной стороны. Они возьмут преступника в клещи. Подобравшись, насколько позволяла покатая крыша, поближе к боковой стене со своей стороны, Гарри повернул к торцу, откуда доносились удары.
Повсюду, куда ни кинь взгляд, застыв в одних и тех же вечных позах, маячили манекены. Их гладкие, округлые тела, казалось, впитывали в себя просачивавшийся через узкие вентиляционные отдушины скудный свет, который они, переработав в более яркий, распространяли вокруг: не скрытая мраком их отвердевшая плоть излучала какое-то мутное алебастровое сияние.
Удары прекратились. Однако не слышно было ни лязга выкручиваемой жести, ни треска ломающегося дерева, ни металлического визга вырываемых с мясом гвоздей.
Гарри остановился, прислушался. До него доносился только отдаленный вой приближающихся сирен и писк метавшихся по чердаку летучих мышей.
Он осторожно двинулся дальше. Примерно в двадцати футах впереди, в том месте, куда упирался остро пахнущий плесенью проход, откуда-то слева просачивался мутный, пепельно-серый свет. Очевидно, это и был тот самый воздуховод, который преступник пытался разбить. Но, видимо, так и не сумел до конца осилить. Если бы ему удалось сковырнуть воздуховод, то тупик был бы залит ярким дневным светом.
Внизу на улице одна за другой заглохли полицейские сирены. Целых шесть штук.
Продвинувшись еще немного вперед, Гарри в одной из темных ниш у карниза, в промежутке между балками, увидел груду отделенных от тела конечностей, освещенную каким-то неземным, призрачным сиянием. И, вздрогнув, едва не вскрикнул от ужаса. Руки, отрезанные по локоть. Отделенные от рук ладони. Растопыренные, словно просящие, призывающие, молящие о помощи, пальцы. Задыхаясь от омерзения, он вдруг сообразил, что смотрит на груду запасных частей для манекенов.
Медленно пошел дальше, переваливаясь как утка с одной ступни на другую, стараясь производить как можно меньше шума, каждой клеточкой тела ощущая под ботинками предательский скрип покрытых пылью половиц. Как и полицейские сирены внизу, здесь, на чердаке, потревоженные летучие мыши тоже наконец затихли. С улицы доносились отдельные выкрики и потрескивание коротковолновых полицейских раций, но звуки эти казались далекими и нереальными, словно голоса из кошмарного наваждения, которое он только что стряхнул с себя или в которое, засыпая, только начал впадать.
Сделав шаг вперед, он остановился и внимательно прислушался, не раздастся ли хоть какой-нибудь шорох со стороны преступника, который выдал бы место, где тот укрывается, но маньяк словно в воду канул.
Дойдя до конца прохода, когда до торцовой стены оставалось не больше пяти футов, Гарри снова остановился. Воздуховод, над которым трудился преступник, должен был находиться где-то сразу же за последней грудой ящиков.
Затаившись, он напряг слух, надеясь услышать дыхание маньяка. Но вокруг стояла тишина.
Осторожно двинулся вперед, заглянул за груду ящиков в открывшемся пространстве перед торцовой стеной. Преступника там не было.
Не мог же тот выскользнуть в маленькое квадратное вентиляционное отверстие. На воздуховоде отчетливо виднелись следы от ударов и проделанные в нем дырки, через которые на чердак проникали ветер и свет, испещривший рябью теней оставленные преступником следы ботинок в пыли, толстым слоем лежавшей на полу.
Неожиданно внимание Гарри привлекло движение с противоположной стороны чердака, и палец его мгновенно напрягся на спусковом крючке. Из-за груды ящиков выглянуло лицо Конни.
С разных сторон чердака они недоуменно глядели друг на друга.
Маньяку удалось каким-то образом зайти им в тыл.
И хотя лицо Конни было скрыто в тени и Гарри не мог его отчетливо видеть, он наверняка знал, что губы ее шевелились, цедя:
– Сука, сука, сука.
Медленно, внимательно оглядывая проходы между ящиками, которые попадались на ее пути и в которых плотно стояли манекены, Конни двинулась в сторону Гарри.
Гарри тоже пошел ей навстречу, так же внимательно всматриваясь в мрачные проходы. Чердак был таким широким, а ящиков и коробок, до отказа забивших его, было так много, что все это больше походило на лабиринт. И в лабиринте этом обреталось чудище, которое по свирепости и наглости могло бы соперничать с мифологическим минотавром, человекобыком, пожиравшим людей.
Откуда-то из глубин лабиринта донесся уже знакомый голос:
– «Я потрясен», «Мне так тяжко», «Мелодия парового катка».
Гарри закрыл глаза. Ах, как хотелось ему улететь отсюда далеко-далеко! Может быть, в царство «Двенадцати танцовщиц» с его двенадцатью великолепными наследниками престола, подземными замками света, в садах которых произрастают деревья с золотыми и алмазными листьями, с его заколдованными бальными залами, наполненными прелестной музыкой… Да, неплохо было бы там сейчас оказаться. В этой самой доброй из написанной братьями Гримм сказке. В ней никто никого не поедает, не мучает и не убивает.
– Сдавайся!
Это был голос Конни.
Гарри открыл глаза и нахмурился. Он боялся, что она выдаст их местонахождение. С другой стороны, как он ни старался, как ни прислушивался, так и не смог разобрать, где же находится маньяк: на этом чердаке звуки странным образом распылялись вокруг, и это служило отличной защитой как им, так и, естественно, преступнику. И все же молчание, как известно, золото.
Преступник снова прокричал:
– «Кутерьма голубых цветов», «Гостиница, где разбиваются сердца»!
– Сдавайся! – повторила Конни.
– «Уходи, крошка»!
Конни состроила гримасу.
– Это не Элвис, дубина! Это Стив Лоуренс. Сдавайся!
– «Не подходи».
– Сдавайся.
Поморгав глазами, чтобы смахнуть заливавший их пот, Гарри с недоумением уставился на Конни. Никогда раньше не чувствовал он себя более полным идиотом. Между Конни и маньяком что-то происходило, установилась какая-то необъяснимая связь, но что именно и что за связь, Гарри никак не мог взять в толк.
– «Мне все равно, если солнце погаснет».
– Сдавайся!
Вдруг Гарри осенило, что «Сдавайся» было названием одной из классических песенок Элвиса.
– «Не подходи».
Очевидно, это было название другой песни Элвиса.
Конни тихо скользнула в один из проходов и скрылась с глаз Гарри.
– «Сейчас или никогда».
– «А что же мне сказать?»
Где-то из глубин лабиринта Конни откликнулась названием еще двух песен Элвина:
– «Сдавайся», «Я умоляю тебя».
– «Мне так тяжко».
После короткого молчания Конни ответила:
– «Скажи мне, почему».
– «Не спрашивай меня об этом».
Они явно общались друг с другом. Названиями песен Пресли. Словно участвовали в каком-нибудь телевизионном шоу-игре, где за правильные ответы участник не получал ничего, а за неправильные мог понести непредвиденные потери.
Согнувшись в три погибели, Гарри скользнул в другой проход. Ткнулся лицом в расставленную пауком сеть. Смахнув ее, углубился в охраняемую манекенами густую тень.
Конни снова вернулась к уже не раз звучащему названию:
– «Сдавайся».
– «Не подходи».
– «Тебе одиноко сегодня?»
После короткой паузы преступник произнес:
– «Одинокий мужчина».
Гарри все еще никак не мог сообразить, откуда шел голос. Пот лился с него градом, клочья тонкой паутины застряли в волосах и щекотали уши и лоб, во рту был такой привкус, будто он языком вылизал пестик лабораторной ступки Франкенштейна, но самое главное – его не оставляло ощущение, что из мира действительности он переместился в кошмарное сновидение наркомана.
Гарри безуспешно силился вспомнить, что еще, помимо ресторана, размещалось под крышей этого дома, кому могли принадлежать эти манекены.
С дальнего от них конца чердака раздались частые удары железа о железо. Преступник, видимо, хотел расширить одно из торцовых вентиляционных отверстий, чтобы вылезти на крышу, а оттуда рискнуть как-нибудь спуститься вниз.
С полдюжины перепуганных ударами летучих мышей сорвались со своих мест и стали носиться взад и вперед по чердаку, выискивая, где бы укрыться понадежнее, но тщательно избегая при этом ярко освещенных участков. Отдаленный вой сирен не заглушал их тонкий, пронзительный писк. Когда мыши пролетали совсем близко, взмахи их кожистых крыльев, с мягким шипением рассекавших воздух, всякий раз заставляли Гарри вздрагивать и втягивать голову в плечи.
Ему хотелось, чтобы поскорее прибыло подкрепление. Удары участились и стали сильнее.
Заскрежетала отдираемая металлическая обшивка.
Больше ждать было нельзя.
Оставаясь на корточках и стараясь поменьше производить шума, Гарри начал протискиваться между грудами сваленных друг на друга коробок и ящиков, держась правой стороны, а Конни скользнула между грудами с противоположной стороны. Они возьмут преступника в клещи. Подобравшись, насколько позволяла покатая крыша, поближе к боковой стене со своей стороны, Гарри повернул к торцу, откуда доносились удары.
Повсюду, куда ни кинь взгляд, застыв в одних и тех же вечных позах, маячили манекены. Их гладкие, округлые тела, казалось, впитывали в себя просачивавшийся через узкие вентиляционные отдушины скудный свет, который они, переработав в более яркий, распространяли вокруг: не скрытая мраком их отвердевшая плоть излучала какое-то мутное алебастровое сияние.
Удары прекратились. Однако не слышно было ни лязга выкручиваемой жести, ни треска ломающегося дерева, ни металлического визга вырываемых с мясом гвоздей.
Гарри остановился, прислушался. До него доносился только отдаленный вой приближающихся сирен и писк метавшихся по чердаку летучих мышей.
Он осторожно двинулся дальше. Примерно в двадцати футах впереди, в том месте, куда упирался остро пахнущий плесенью проход, откуда-то слева просачивался мутный, пепельно-серый свет. Очевидно, это и был тот самый воздуховод, который преступник пытался разбить. Но, видимо, так и не сумел до конца осилить. Если бы ему удалось сковырнуть воздуховод, то тупик был бы залит ярким дневным светом.
Внизу на улице одна за другой заглохли полицейские сирены. Целых шесть штук.
Продвинувшись еще немного вперед, Гарри в одной из темных ниш у карниза, в промежутке между балками, увидел груду отделенных от тела конечностей, освещенную каким-то неземным, призрачным сиянием. И, вздрогнув, едва не вскрикнул от ужаса. Руки, отрезанные по локоть. Отделенные от рук ладони. Растопыренные, словно просящие, призывающие, молящие о помощи, пальцы. Задыхаясь от омерзения, он вдруг сообразил, что смотрит на груду запасных частей для манекенов.
Медленно пошел дальше, переваливаясь как утка с одной ступни на другую, стараясь производить как можно меньше шума, каждой клеточкой тела ощущая под ботинками предательский скрип покрытых пылью половиц. Как и полицейские сирены внизу, здесь, на чердаке, потревоженные летучие мыши тоже наконец затихли. С улицы доносились отдельные выкрики и потрескивание коротковолновых полицейских раций, но звуки эти казались далекими и нереальными, словно голоса из кошмарного наваждения, которое он только что стряхнул с себя или в которое, засыпая, только начал впадать.
Сделав шаг вперед, он остановился и внимательно прислушался, не раздастся ли хоть какой-нибудь шорох со стороны преступника, который выдал бы место, где тот укрывается, но маньяк словно в воду канул.
Дойдя до конца прохода, когда до торцовой стены оставалось не больше пяти футов, Гарри снова остановился. Воздуховод, над которым трудился преступник, должен был находиться где-то сразу же за последней грудой ящиков.
Затаившись, он напряг слух, надеясь услышать дыхание маньяка. Но вокруг стояла тишина.
Осторожно двинулся вперед, заглянул за груду ящиков в открывшемся пространстве перед торцовой стеной. Преступника там не было.
Не мог же тот выскользнуть в маленькое квадратное вентиляционное отверстие. На воздуховоде отчетливо виднелись следы от ударов и проделанные в нем дырки, через которые на чердак проникали ветер и свет, испещривший рябью теней оставленные преступником следы ботинок в пыли, толстым слоем лежавшей на полу.
Неожиданно внимание Гарри привлекло движение с противоположной стороны чердака, и палец его мгновенно напрягся на спусковом крючке. Из-за груды ящиков выглянуло лицо Конни.
С разных сторон чердака они недоуменно глядели друг на друга.
Маньяку удалось каким-то образом зайти им в тыл.
И хотя лицо Конни было скрыто в тени и Гарри не мог его отчетливо видеть, он наверняка знал, что губы ее шевелились, цедя:
– Сука, сука, сука.
Медленно, внимательно оглядывая проходы между ящиками, которые попадались на ее пути и в которых плотно стояли манекены, Конни двинулась в сторону Гарри.
Гарри тоже пошел ей навстречу, так же внимательно всматриваясь в мрачные проходы. Чердак был таким широким, а ящиков и коробок, до отказа забивших его, было так много, что все это больше походило на лабиринт. И в лабиринте этом обреталось чудище, которое по свирепости и наглости могло бы соперничать с мифологическим минотавром, человекобыком, пожиравшим людей.
Откуда-то из глубин лабиринта донесся уже знакомый голос:
– «Я потрясен», «Мне так тяжко», «Мелодия парового катка».
Гарри закрыл глаза. Ах, как хотелось ему улететь отсюда далеко-далеко! Может быть, в царство «Двенадцати танцовщиц» с его двенадцатью великолепными наследниками престола, подземными замками света, в садах которых произрастают деревья с золотыми и алмазными листьями, с его заколдованными бальными залами, наполненными прелестной музыкой… Да, неплохо было бы там сейчас оказаться. В этой самой доброй из написанной братьями Гримм сказке. В ней никто никого не поедает, не мучает и не убивает.
– Сдавайся!
Это был голос Конни.
Гарри открыл глаза и нахмурился. Он боялся, что она выдаст их местонахождение. С другой стороны, как он ни старался, как ни прислушивался, так и не смог разобрать, где же находится маньяк: на этом чердаке звуки странным образом распылялись вокруг, и это служило отличной защитой как им, так и, естественно, преступнику. И все же молчание, как известно, золото.
Преступник снова прокричал:
– «Кутерьма голубых цветов», «Гостиница, где разбиваются сердца»!
– Сдавайся! – повторила Конни.
– «Уходи, крошка»!
Конни состроила гримасу.
– Это не Элвис, дубина! Это Стив Лоуренс. Сдавайся!
– «Не подходи».
– Сдавайся.
Поморгав глазами, чтобы смахнуть заливавший их пот, Гарри с недоумением уставился на Конни. Никогда раньше не чувствовал он себя более полным идиотом. Между Конни и маньяком что-то происходило, установилась какая-то необъяснимая связь, но что именно и что за связь, Гарри никак не мог взять в толк.
– «Мне все равно, если солнце погаснет».
– Сдавайся!
Вдруг Гарри осенило, что «Сдавайся» было названием одной из классических песенок Элвиса.
– «Не подходи».
Очевидно, это было название другой песни Элвиса.
Конни тихо скользнула в один из проходов и скрылась с глаз Гарри.
– «Сейчас или никогда».
– «А что же мне сказать?»
Где-то из глубин лабиринта Конни откликнулась названием еще двух песен Элвина:
– «Сдавайся», «Я умоляю тебя».
– «Мне так тяжко».
После короткого молчания Конни ответила:
– «Скажи мне, почему».
– «Не спрашивай меня об этом».
Они явно общались друг с другом. Названиями песен Пресли. Словно участвовали в каком-нибудь телевизионном шоу-игре, где за правильные ответы участник не получал ничего, а за неправильные мог понести непредвиденные потери.
Согнувшись в три погибели, Гарри скользнул в другой проход. Ткнулся лицом в расставленную пауком сеть. Смахнув ее, углубился в охраняемую манекенами густую тень.
Конни снова вернулась к уже не раз звучащему названию:
– «Сдавайся».
– «Не подходи».
– «Тебе одиноко сегодня?»
После короткой паузы преступник произнес:
– «Одинокий мужчина».
Гарри все еще никак не мог сообразить, откуда шел голос. Пот лился с него градом, клочья тонкой паутины застряли в волосах и щекотали уши и лоб, во рту был такой привкус, будто он языком вылизал пестик лабораторной ступки Франкенштейна, но самое главное – его не оставляло ощущение, что из мира действительности он переместился в кошмарное сновидение наркомана.