Кунц Дин. Сумерки

Дин Кунц
Сумерки

Часть I
Ведьма

   И мы – другие дети, когда после ужина сидим у камелька, очарованные страшными сказками Энни. Индюк не поймает нас, если мы не будем высовываться!

«Сиротка Энни» Джеймс Уитком Райли

   …Пришла Ведьма Тлена, бормоча. Спустя мгновение Вилл поднял глаза и увидел ее. «Жива! – подумал он. – Поверженная, сломленная, избитая, но теперь вернулась, безумная! Боже, безумная, она пришла за мной!»

«Так приходит что-то страшное» Рей Брэдбери

Глава 1

   Началось это днем, не темной ненастной ночью, а солнечным днем.
   То, что случилось, застало ее врасплох, она не ожидала этого. Да и кто бы мог ожидать неприятностей в такой чудесный воскресный день.
   На синем небе не было ни облачка; конец февраля даже для Южной Калифорнии выдался на удивление теплым. Легкий ветерок нес благоухание ранних цветов. В такой день хочется верить, что всем нам суждено жить вечно.
   Отправившись за покупками в «Саут-Кост-Плаза», что в Коста-Меза, Кристина Скавелло взяла с собой Джоя. Ему нравился этот огромный торговый центр, завораживало зрелище искусственного ручья, который струился через весь атриум, заканчиваясь красивым водопадом. Мальчик бывал зачарован буйством зелени и любил просто наблюдать за людьми. Но больше всего его привлекала карусель в центре внутреннего дворика. За возможность один раз прокатиться на ней он был готов безропотно сносить двух-, а то и трехчасовое хождение по магазинам.
   Джой был хорошим ребенком, даже примерным… Он никогда не хныкал, не капризничал и не жаловался. Когда ему приходилось долгими дождливыми днями сидеть дома, он мог часами заниматься чем-то, предоставленный самому себе, и не было случая, чтобы он заскучал, начал слоняться по комнатам и докучать своим нытьем, как это делали бы другие дети, окажись они на его месте.
   Джою было шесть лет, но Кристине он порой казался маленьким старичком. Время от времени от него можно было услышать удивительно взрослые суждения, он был не по-детски терпелив и часто обнаруживал не свойственную его возрасту зрелость ума.
   Но порой, особенно когда спрашивал, где его папа или почему папы нет с ними, – или даже ничего не спрашивал, а только вопросительно смотрел на мать, – он казался ей таким простодушным, беззащитным, таким ранимым, что у нее щемило сердце, и тогда она крепко прижимала его к себе.
   Иногда такие порывы были не только изъявлением ее любви к нему, но и способом отклониться от ответа на вопрос, который она читала в его взгляде. Она не знала, как рассказать ему об отце, и хотела, чтобы он просто не касался этой темы до тех пор, пока она сама не почувствует, что готова вернуться к ней. Он был слишком мал, чтобы понять всю правду, а обманывать его – по крайней мере сознательно – или хитрить она не хотела.
   Всего два часа назад, по дороге в торговый центр, он спросил ее об отце.
   – Милый, – ответила она, – твой папа просто-напросто оказался не готов к тому, чтобы принять на себя ответственность за семью.
   – Он не любил меня?
   – Как он мог не любить, если он тебя даже не знал? Он ушел прежде, чем ты появился на свет.
   – Ну да? Как же я родился, если его не было? – В голосе мальчика прозвучало недоверие.
   – А вот об этом ты узнаешь в школе на уроке полового воспитания, – она подавила улыбку.
   – Когда?
   – Думаю, еще лет через шесть-семь.
   – Очень долго ждать, – вздохнул Джой. – Спорим, он уехал, потому что не любил меня?
   Она нахмурилась и строго сказала:
   – Малыш, выбрось это из головы. Если твой папа кого и не любил, так это меня.
   – Тебя? Он тебя не любил?
   – Совершенно верно.
   Два или три квартала они ехали молча. Наконец Джой сказал:
   – Ну уж если он тебя не любил, значит, он настоящий болван.
   Потом, видимо почувствовав, что этот разговор ей неприятен, он сменил тему. Ребенок-старичок шести лет от роду.
   Правда же состояла в том, что Джой появился на свет в результате глупого романа, скоротечного, бурного, безрассудного. Иногда, вспоминая об этом, она не могла поверить, что была так наивна… или что так отчаянно утверждала собственную женственность и независимость. Единственный раз в жизни Кристина, отбросив сдержанность, целиком отдалась охватившему ее чувству. Из-за этого мужчины, как ни из-за кого другого ни до, ни после, она забыла всякие приличия и принципы, внимая единственно желаниям собственной плоти. Она твердила себе, что это Роман с большой буквы, что это не просто любовь, но Великая Любовь, Любовь с Первого Взгляда. На деле же оказалось, что она слабая и беззащитная женщина, которой не терпелось поставить себя в дурацкое положение. Позже, когда она осознала, что мистер Сокровище попросту лгал и использовал ее, относясь к ее чувствам с холодным циничным пренебрежением, когда она открыла, что отдалась человеку, который не питал к ней ни малейшего уважения и у которого начисто отсутствовало чувство ответственности, ей стало нестерпимо стыдно. Со временем она поняла, что в какой-то момент угрызения совести и чувство стыда становятся самодостаточными и такими же жалкими, как и вызвавшее их ощущение собственной греховности, а поняв, вычеркнула этот гнусный эпизод из жизни и зареклась вспоминать о нем.
   Если бы еще Джой перестал спрашивать, кто его отец, где он и почему его нет с ними. Как поведать шестилетнему ребенку о стремлении удовлетворить собственную похоть, о предательском коварстве души, о прискорбном даре выставлять себя на посмешище? Она, во всяком случае, не представляла, как это сделать. Оставалось только ждать, пока он сам не дорастет до того, чтобы понять, что иногда взрослые, как и маленькие дети, тоже могут быть глупыми и растерянными. Пока же ей приходилось водить его за нос, уклоняясь от ответов и прибегая к недомолвкам, от которых ни тому, ни другому легче не становилось.
   У нее лишь щемило сердце, когда она видела, каким маленьким, беззащитным и потерянным становится он, спрашивая об отце. В такие минуты ей хотелось плакать.
   Мысль о ранимости, которую она в нем угадывала, не давала покоя. Она радовалась, что он был чрезвычайно здоровым ребенком и никогда не болел. Тем не менее постоянно читала статьи о детских болезнях; не о полиомиелите, кори или коклюше, от которых, как и от многих других, можно сделать прививку, а об ужасных, оставляющих калеками неизлечимых болезнях, редких, но от этого не менее страшных. Она могла назвать ранние симптомы десятка экзотических болезней и всегда была начеку. Разумеется, как любому подвижному ребенку, Джою доставалась его доля синяков и царапин, и один вид крови на его теле пугал ее до смерти, если даже это была лишь капля от пустяковой ссадины. Тревога о здоровье Джоя сделала ее почти одержимой, однако она старалась не выдавать себя, зная, что чрезмерное стремление матери защитить ребенка может пагубно отразиться на его психике.
   Тем воскресным февральским днем смерть внезапно оказалась рядом и Джой увидел ее оскал. Она не появилась в виде вируса или микроба, чего так боялась Кристина, а приняла обличье старухи с косматыми седыми волосами, мертвенно-бледным лицом и серыми, словно грязный лед, глазами.
   Было пять минут четвертого, когда Кристина с Джоем вышли из магазина Буллока. На хромированных панелях и стеклах автомобилей, занимавших стоянку, играли лучи солнца. Ее серебристо-серый «Понтиак» стоял напротив входа, двенадцатая машина в ряду, и они уже подходили к нему, когда возникла старуха.
   Она стояла у них на пути, между «Понтиаком» и белым «Фордом»-фургоном. На первый взгляд в ней не было ничего зловещего. Конечно, она была немного странной, но не более того. Пряди доходивших до плеч седых волос как будто растрепало ветром, хотя его легкие дуновения были едва ощутимы. С виду ей было за шестьдесят, а возможно, перевалило и за семьдесят, другими словами, она была лет на сорок старше Кристины, однако лицо ее не бороздили морщины, кожа была гладкой, как у младенца; бросалась в глаза неестественная одутловатость, какая появляется после инъекций кортизона. Остроносая, с маленьким ртом и толстыми губами. Круглый рябоватый подбородок. На ней была зеленого цвета кофта с длинными рукавами, зеленая юбка и зеленые же башмаки. На шее – дешевые бирюзовые бусы. На пухлых пальцах – восемь перстней, все – с зелеными камнями: бирюза, малахит, изумруд. В этом единообразии было что-то от униформы.
   Подмигнув Джою, она оскалилась и произнесла:
   – Боги мои, что за красавчик этот молодой человек!
   Кристина улыбнулась. Джой привык к непрошеным комплиментам от незнакомых людей. Темные волосы, густого синего цвета глаза, правильные черты лица – все это делало его удивительно привлекательным.
   – Верно, сэр, настоящая маленькая кинозвезда, – продолжала старуха.
   – Спасибо, – краснея, сказал Джой.
   Кристина посмотрела на незнакомку внимательнее, и ее первое впечатление о ней как о добропорядочной старушке исчезло. К помятой юбке пристал какой-то пух, кофта была в жирных пятнах, плечи – в перхоти. Чулки на коленях пузырились, а на левом поехали петли. В правой руке пожелтевшими от никотина пальцами старуха держала зажженную сигарету. Она была из разряда людей, от которых детям не следует принимать конфеты, пирожки или другое угощенье, – вряд ли она принадлежала к числу отравителей или соблазнителей малолетних, но наверняка на кухне у нее была грязь. Если повнимательней приглядеться, старуха казалась не столько зловещей, сколько неопрятной.
   Не обращая никакого внимания на Кристину, она наклонилась к Джою – рот ее растянулся в улыбке – и спросила:
   – Как же вас называть, молодой человек? Скажите мне ваше имя.
   – Джой, – застенчиво ответил он.
   – А сколько лет Джою?
   – Шесть.
   – Подумать только, шесть лет, а такой красавчик – вскружит голову любой даме.
   Джой смущенно переминался с ноги на ногу, ему очень хотелось спрятаться в машине. Но он не сделал этого и вел себя вежливо, как учила мама.
   – Ставлю доллар против пирожка, что я знаю, когда у тебя день рождения, – сказала старуха.
   – Но у меня нет пирожка, – ответил Джой, который воспринял это пари буквально и решил предупредить, что не сможет расплатиться в случае проигрыша.
   – Ну не хитрец ли, такой восхитительный хитрец! И все же я знаю, ты родился в Сочельник.
   – Не-а, – сказал Джой. – Второго февраля.
   – Второго февраля? Ну, нет, ты меня разыгрываешь, – продолжала старуха, по-прежнему не обращая внимания на Кристину и широко улыбаясь Джою. Она погрозила ему пожелтевшим пальцем. – Ну конечно же, ты родился двадцать четвертого декабря.
   Кристина пыталась сообразить, к чему клонит старуха.
   – Мама, скажи, второго февраля. Я выиграл доллар?
   – Нет, дружок, ты ничего не выиграл, – ответила Кристина. – Это было не настоящее пари.
   – Ну ладно, – сказал Джой. – Если бы я проиграл, то все равно не смог бы отдать ей пирожок, так что ничего страшного, если она не отдаст мне доллар.
   Старуха подняла голову и наконец посмотрела на Кристину.
   Кристина хотела улыбнуться, но не смогла, встретив взгляд незнакомки. Взгляд был жесткий, холодный, неласковый. Эти глаза принадлежали не доброй бабушке и не безобидной нищенке. Это были властные глаза – в них читались упрямство и решимость.
   – Что происходит?
   Не успела Кристина промолвить это, как женщина сказала:
   – Он родился в Сочельник, так ведь? Да? – Она произнесла это с таким напором и силой, что обрызгала Кристину слюной. Не дожидаясь ответа, она продолжала настаивать на своем: – Вы лжете насчет второго февраля, просто пытаетесь скрыть, вы оба, но я знаю правду. Я знаю. Меня вам не провести. Только не меня.
   В ее словах вдруг послышалась угроза.
   Кристина, положив руку на плечо Джою, повела его к машине.
   Но старуха преградила им дорогу. Она размахивала сигаретой перед лицом Джоя и говорила, устремив на него пристальный взгляд:
   – Я знаю, кто ты такой. Я знаю о тебе все. Все. Не сомневайся. Знаю.
   Чокнутая, подумала Кристина, и внутри у нее все оборвалось. Боже мой! Какая-то сумасшедшая, такая способна на все. Господи, только бы обошлось.
   Испуганный Джой отпрянул, крепко схватив мать за руку.
   – Прошу вас, позвольте нам пройти, – сказала Кристина, пытаясь говорить спокойно и не желая вступать в пререкания.
   Старуха не сдвинулась с места. Она поднесла сигарету ко рту, рука ее дрожала.
   Кристина, держа Джоя за руку, хотела обойти незнакомку.
   Та вновь преградила им путь. Судорожно затянувшись, она выпустила дым через ноздри. Через два ряда от них какие-то люди выходили из машины, два молодых человека направлялись в противоположную сторону, и поблизости не было никого, кто мог бы помочь в случае, если бы эта сумасшедшая вдруг стала агрессивной.
   Старуха выбросила сигарету.
   – Да, да, мне известны все твои мерзкие, развратные секреты, ты, маленькое чудовище, – произнесла она, раздуваясь от злобы, с выпученными, словно у огромной отвратительной жабы, глазами.
   У Кристины бешено заколотилось сердце.
   – Пропустите нас, – резко сказала она, уже не стараясь сохранять хладнокровие.
   – Ты не проведешь меня своим притворством…
   Джой заплакал.
   – …и фальшивой миловидностью. И слезы тебе не помогут.
   Кристина снова попыталась обойти ее, но страшная тетка опять преградила им путь. Лицо старой ведьмы перекосилось от злобы.
   – Я вижу тебя насквозь, мерзкое чудовище.
   Кристина оттолкнула старуху, и та попятилась, едва не упав.
   Держа Джоя за руку, Кристина бросилась к машине. Все это походило на дурной сон, в котором действие разворачивается как при замедленной съемке.
   Дверь их машины была заперта на ключ: Кристина всегда следила за этим, однако сейчас пожалела, что не изменила своей привычке.
   Старуха не отставала, что-то крича на ходу, но у Кристины в ушах стоял плач Джоя, в голове отдавались удары бешено колотящегося сердца, и слов она разобрать не могла.
   – Мамочка! – закричал Джой, потому что старуха вцепилась в его рубашку и чуть не вырвала его у Кристины.
   – Отпусти сейчас же, черт побери! – крикнула Кристина.
   – Лучше признавайся! – визжала старуха. – Признавайся, кто ты такой!
   Кристина опять попробовала ее отпихнуть, но та не выпускала мальчика.
   Тогда Кристина с размаху ударила ее ладонью, сначала по плечу, затем по лицу.
   Старуха отшатнулась, и Джой, разорвав рубашку, вырвался.
   Дрожащими руками Кристина вставила ключ в замок и, открыв дверь, втолкнула Джоя в машину. Он перелез на правое сиденье, а она села за руль и, чувствуя какое-то невероятное облегчение, захлопнула дверь и защелкнула замок.
   Старуха уставилась в окошко с ее стороны и заорала:
   – Нет, вы послушайте меня, послушайте!
   Кристина вставила ключ в замок зажигания, повернула его и надавила на педаль газа. Заурчал двигатель.
   Кулаком с побелевшими костяшками пальцев сумасшедшая принялась колотить по крыше машины.
   Кристина осторожно подала назад, выезжая со стоянки. Старалась не задеть старуху и в то же время страстно желала убраться подальше от этого места.
   Но безумная, ухватившись за ручку дверцы, волочилась рядом. Наклонив голову, она дико таращилась на Кристину.
   – Он должен умереть. Он должен умереть, – твердила она.
   – Мамочка, не отдавай меня ей, – сотрясаясь от рыданий, вымолвил Джой.
   – Ничего у нее не получится, малыш, – во рту пересохло, и она с трудом выговаривала слова.
   Джой прижался к двери, по щекам катились слезы, а он не сводил широко распахнутых глаз с искаженного злобой лица косматой гарпии, по-прежнему маячившей за стеклом.
   Продолжая двигаться задним ходом, Кристина прибавила газ и, выворачивая руль, чуть не врезалась в другую машину, которая медленно двигалась по площадке. Водитель просигналил, и Кристина чудом успела затормозить.
   – Он умрет! – пронзительно орала старуха. Белым бескровным кулаком она с силой ударила по стеклу, которое чуть не разлетелось на кусочки.
   Этого не может быть, подумала Кристина. Только не в такой чудесный день. И не в безмятежной тишине Коста-Мезы.
   Еще один удар по стеклу.
   – Он умрет! – На стекло летели брызги слюны.
   Кристина переключила скорость и тронулась вперед, но старуха продолжала держаться за ручку. Кристина прибавила ходу, но та не сдавалась и бежала рядом с машиной, спотыкаясь и оступаясь, – десять, двадцать, тридцать футов, – все быстрее и быстрее. Боже, да человек ли это? Откуда в старой женщине столько силы и упорства?
   Она пронзила их хищным взглядом, и в глазах ее была такая злоба, что Кристину не удивило бы, если б эта ведьма, невзирая на малый рост и преклонный возраст, сорвала бы с петель дверь. Наконец, издав сокрушенный стон, она отступила.
   Они пересекли стоянку и повернули направо. Машина ехала с такой скоростью, что не прошло и минуты, как торговый центр остался далеко позади, а они оказались на Бристол-стрит, держа путь на север.
   Джой все плакал, но уже не так сильно.
   – Ну, будет, мой дорогой. Теперь все позади. Ее больше нет.
   Они выехали на бульвар Макартура, повернули направо и проехали еще три квартала. Кристина все время поглядывала в зеркало заднего обзора, чтобы убедиться, не преследуют ли их, хотя отдавала себе отчет в том, что это маловероятно. Наконец съехали на обочину и остановились.
   Ее трясло, и она не хотела, чтобы Джой это заметил.
   Достала салфетку и протянула Джою:
   – Ну-ка, малыш, давай вытрем глазки, высморкаемся и не будем ничего бояться. Сделаешь это для мамы, хорошо?
   – Хорошо, – согласился он. Вскоре он успокоился.
   – Тебе лучше? – спросила Кристина.
   – Угу, вроде да.
   – Ты испугался, верно?
   – Сначала.
   – А теперь?
   Он покачал головой:
   – Нет.
   – Понимаешь, – объяснила Кристина, – все эти гадкие слова она наговорила тебе понарошку.
   Он посмотрел на нее с недоумением. Губы еще дрожали, но голос был ровным:
   – Тогда зачем же она это говорила?
   – Она не владела собой. Это больная женщина.
   – Больная? Вроде как гриппом?
   – Не совсем, малыш. Я имею в виду больна душевно, с расстроенной психикой.
   – У нее крыша съехала, да?
   Так могла выражаться только Вэл Гарднер, ее партнерша по бизнесу. Кристина впервые услышала эти слова из уст Джоя и подумала о том, сколько других не принятых в приличном обществе оборотов ее ребенок мог еще почерпнуть из того же источника.
   – Ма, у нее что, в самом деле крыша съехала? Она сумасшедшая?
   – Да, да, у нее душевное расстройство.
   Он нахмурился.
   – Все это не очень-то понятно, верно? – спросила она.
   – Не-а. Потому что какая же она сумасшедшая, если ее не посадили в специальную резиновую комнату? А если она и сумасшедшая, почему она так взбесилась на меня, а? Ведь я ее раньше даже не видел.
   – Как тебе сказать…
   Как объяснишь шестилетнему ребенку, что такое психопатическое поведение? Она не могла представить, как это сделать без того, чтобы не упростить все до нелепого. Но в данный момент какой-то ответ, пусть и упрощенный, был все же необходим.
   – Может быть, у нее когда-нибудь был собственный маленький мальчик, которого она очень любила, только он не был таким хорошим, как ты. Может, из него вырос очень плохой человек, который стал совершать ужасные поступки, и это разбило сердце его матери. Это могло как-то… вывести ее из равновесия.
   – И теперь она ненавидит всех детей, даже если не знает их? – спросил Джой.
   – Возможно.
   – Потому что они напоминают ей о ее мальчике? Так?
   – Наверно.
   На минуту задумавшись, он кивнул:
   – Да, кажется, теперь мне это понятно.
   Кристина улыбнулась и взъерошила ему волосы:
   – Эй, давай-ка сделаем вот что: зайдем в «Баскин-Роббинс» и купим стаканчик мороженого. По-моему, в этом месяце они предлагают шоколадное и с арахисовым маслом. Ты ведь любишь такое, правда?
   Джой, по-видимому, удивился. Кристина следила за тем, чтобы он не ел слишком много жирного, и придирчиво выбирала продукты. Поблажка в виде мороженого допускалась нечасто, поэтому он с радостью ухватился за ее предложение:
   – А можно мне съесть одно такое и одно сливочное лимонное?
   – Сразу два?
   – Сегодня воскресенье, – напомнил он.
   – Что-то я не припомню, чтобы это воскресенье было каким-то особенным. Уговор – одно мороженое в неделю. Или за то время, что я ослабила контроль, произошли изменения?
   – Ну… понимаешь… я же только что получил… – Он насупил брови, что-то усиленно соображая, при этом он как бы пережевывал что-то во рту, словно у него была там сливочная помадка. Наконец сказал: – Я только что получил… э-э… силогическую драму.
   – Ты хочешь сказать – психическую травму?
   – Ну да. Точно.
   Она лукаво прищурилась:
   – Где же ты подобрал такое длинное выражение? Ах да, Вэл, разумеется.
   Если верить Вэлери Гарднер, которой не чужда была некоторая театральность, даже проснуться рано утром уже было психической травмой. На протяжении дня она получала до десятка психических травм, и это только подстегивало ее.
   – Сегодня воскресенье – раз, и у меня психическая травма – два, – сказал Джой. – Выходит, мне поэтому можно съесть два мороженых, как считаешь?
   – Я считаю, что в ближайшие по крайней мере лет десять предпочла бы ничего не слышать о психических травмах.
   – А как же мороженое?
   Кристина посмотрела на его разорванную рубашку.
   – Уговорил, – согласилась она, – возьмем два.
   – Вот здорово! Вот это денек, правда? Сначала – настоящая чокнутая, теперь – двойная порция мороженого!
   Кристину никогда не переставала удивлять, особенно в собственном сыне, присущая детям жизнерадостность. И даже стычка со старухой уже перестала казаться ему чем-то ужасным, в его представлении становясь похожей более на приключение, в чем-то, если не во всем, напоминающее поход в кафе-мороженое.
   – Ты – малыш что надо, – сказала Кристина.
   – А ты – мама что надо.
   Джой включил радио и всю дорогу до «Баскин-Роббинс» безмятежно мурлыкал себе под нос.
   Кристина по-прежнему посматривала в зеркало заднего обзора, но никто их не преследовал. Она и сама это прекрасно знала, но все же хотела удостовериться.

Глава 2

   Кристина и Джой легко поужинали на кухне, потом она ушла к себе в кабинет, чтобы заняться бумагами.
   Они с Вэл Гарднер держали магазинчик «Вина и закуски» – своего рода лавку гурмана, где продавались дорогие вина, деликатесы с разных концов света, добротная кухонная утварь, а также необычные бытовые приборы вроде равиольниц и экзотических кофеварок. С тех пор как они организовали свое дело, пошел шестой год, и они крепко стояли на ногах; более того, магазин стал приносить такие доходы, о которых вначале ни Вэл, ни Кристина даже не смели помышлять. И сейчас они уже подумывали о том, чтобы летом открыть филиал, а затем, на будущий год, и еще один – в западном Лос-Анджелесе. Успех вдохновлял и обнадеживал их, однако предприятие поглощало все больше времени. Так что это был не первый случай, когда Кристине приходилось разбирать накопившиеся бумаги.
   Но она не жаловалась. Прежде шесть дней в неделю она работала официанткой в двух местах: по четыре часа в закусочной в обеденное время и по шесть часов вечером в «Шез Лавель», французском ресторане средней руки. Крутясь как белка в колесе, Кристина отличалась вежливостью и внимательным отношением к клиентам. Имела солидные чаевые в закусочной и весьма высокие в «Шез Лавель», но несколько лет такой работы не прошли даром: она стала замкнутой и выглядела старше своего возраста. Ей приходилось работать по шестьдесят часов в неделю. Помощники официантов увлекались наркотиками и часто являлись в невменяемом состоянии, так что она выполняла и их работу; в закусочную заходили развратные типы, которые вели себя грубо и непристойно, и Кристине порой становилось страшно от их настойчивости, однако их посягательства в интересах дела следовало отвергать с милым кокетством. Она так много времени проводила на ногах, что в свободные от работы дни не могла ничего делать, а просто сидела на тахте, положив ноги на подушки, и читала воскресные газеты, особенно следя за финансовой и деловой хроникой, мечтая о том дне, когда у нее будет свой бизнес.
   Все же благодаря щедрым чаевым и собственной бережливости, два года обходясь без машины, она накопила достаточно, чтобы оплатить недельный мексиканский круиз на роскошном лайнере «Принцесса ацтеков» и внести свою половину суммы, на которую они с Вэл открыли лавку гурмана. Все вместе – мексиканский круиз и начало собственного дела – коренным образом изменило ее жизнь.
   Разбирать финансовые документы по вечерам было ей более по душе, чем работать официанткой. И уж никак нельзя было сравнить это занятие с тем, что она делала на протяжении двух лет, предшествовавших работе в закусочной и «Шез Лавель». Потерянные Годы. Именно так она воспринимала теперь то оставшееся далеко позади время: смутные, несчастные, печальные и глупые Потерянные Годы.
   По сравнению с тем периодом вся эта рутинная бумажная работа представлялась удовольствием, наслаждением, подлинным праздником…
   Она провела за работой уже больше часа, когда ее насторожило, что Джой все это время вел себя подозрительно тихо. Разумеется, он не был шумным ребенком и часами мог играть один так, что его не было слышно. Но после неприятного столкновения со старухой Кристина была немного взвинчена и даже в самой обычной тишине неожиданно почувствовала что-то странное и зловещее. Не то чтобы была напугана, а просто насторожилась. Если что-то случится с Джоем…