Это случилось задолго до того, как она узнала, что Чейз герой. И даже до того, как он сам узнал об этом.
Несколько месяцев кряду телефон молчал, разве что сама домовладелица звонила ему снизу, дабы сообщить, что доставлена почта, или пригласить на обед. Однако после объявления из Белого дома, после всей шумихи по поводу медали, ему стали звонить по два-три раза в день, как правило, совершенно незнакомые люди. Одни осыпали его ненужными поздравлениями, другие просили об интервью для разных изданий, которые он никогда не читал. Обычно он всех отшивал. До сих пор никто не звонил ему среди ночи, но он все равно уже понял: с покоем, к которому он привык в доме за первые месяцы после демобилизации, покончено навсегда.
Сначала он не собирался подходить к телефону, смакуя виски и с нетерпением ожидая, когда он перестанет наконец дребезжать. Однако после шестнадцатого звонка решил, что звонящий куда терпеливее его, и снял трубку:
— Алло?
— Чейз?
— Да.
— Ты меня узнаешь?
— Нет, — сказал он, слыша незнакомый голос. Голос звучал устало и мог принадлежать какому угодно мужчине: от шестнадцати до шестидесяти лет, толстому или худому, высокому или низкому.
— Как нога, Чейз? — В голосе звучала издевка, хотя Чейз не понимал ее причины.
— Нормально, — ответил Чейз. — Даже, можно сказать, хорошо.
— А ты мастак драться.
Чейз промолчал, он буквально лишился дара речи, начав понимать, что это за звонок.
— Очень здорово орудуешь руками, — продолжал голос. — Тебя, наверное, в армии научили.
— Да, — выдавил Чейз.
— Думаю, тебя много чему научили в армии, так что ты можешь постоять за себя.
— Так это ты и есть? — спросил Чейз. Человек на том конце провода засмеялся, и усталость в его голосе тут же исчезла.
— Да, это я, — подтвердил он. — У меня вся шея в синяках, и к утру, похоже, останусь совсем без голоса. Не считая этого, я отделался столь же легким испугом, как и ты, Чейз.
С ясностью мысли, присущей ему в моменты опасности, Чейз вспомнил поединок с убийцей на траве у “шевроле” и попытался представить себе лицо того человека. Но и теперь, когда старался для себя, преуспел не больше, чем в полиции. Тогда он поинтересовался:
— Откуда ты узнал, что это я остановил тебя?
— Видел твое фото в газете, — признался человек. — Ты же герой войны. Твои фотографии последнее время повсюду. Разыскивая нож — ты как раз лежал на спине, — я узнал тебя и поскорее смылся.
— Кто ты? — спросил Чейз.
— Ты что же думаешь, я тебе скажу? — Голос звучал с явной издевкой.
Чейз совершенно забыл о своем виски. Тревожные звонки, проклятые тревожные звонки у него в мозгу дребезжали на полную громкость. Прямо как фанфары в день национального праздника. Чейз сказал:
— Чего ты хочешь?
Незнакомец молчал так долго, что Чейз уже собрался было переспросить. Внезапно, уже без насмешки в голосе, убийца произнес:
— Ты влез туда, куда не имел права влезать. Не представляешь, скольких трудов мне стоило правильно выбрать из этой компании юных прелюбодеев тех, кто более других заслуживал смерти. Я планировал свое возмездие неделями, Чейз, и тот молодой греховодник понес заслуженную кару. Осталась девица. К несчастью, ты появился прежде, чем я успел исполнить свой долг, и спас эту шлюху, которая не имеет никакого права на пощаду.
— Вы нездоровы, — сказал Чейз. Он понял абсурдность этих слов в тот самый миг, когда произнес их, но, похоже, убийца так ошарашил его, что ничего, кроме банальности, на ум не приходило.
— Я просто хотел сказать вам, мистер Чейз, что дело на этом не кончается, отнюдь нет. — Убийца то ли не расслышал слов Чейза, то ли притворился, будто не расслышал.
— Что все это значит?
— Я рассчитаюсь с тобой, Чейз, как только узнаю о тебе достаточно, чтобы определить, какой именно ты заслуживаешь кары. Потом, когда ты расплатишься, я рассчитаюсь со шлюхой — с той девчонкой.
— Рассчитаешься? — переспросил Чейз. Эвфеизм напомнил ему все подобные словесные ухищрения, к каким он привык во Вьетнаме. Он почувствовал себя гораздо старше, чем был на самом деле, и гораздо более усталым, чем минуту назад.
— Я убью тебя, Чейз. Покараю за все грехи, которые ты совершил, и за то, что ты влез туда, куда не имел права лезть. — Он немного помолчал. — Ты меня понял?
— Да, но...
— Я еще позвоню тебе, Чейз.
— Слушай, если... Человек повесил трубку.
Чейз тоже положил трубку на рычаг и откинулся на спинку кровати. Он ощутил, что руке его холодно и неудобно, взглянул и с удивлением увидел стакан виски. Он поднес его к губам и отхлебнул добрый глоток. Напиток слегка горчил.
Нужно решать, что делать.
Конечно, полицию заинтересует этот звонок — единственная ниточка, протянувшаяся к человеку, убившему Майкла Карнса. Они, вероятно, станут прослушивать линию, дабы засечь убийцу, если он позвонит еще раз, — тем более что он и сам сказал о таком намерении. Может быть, они даже поместят в комнате Чейза полицейского и уж наверняка приставят к нему шпика — как для его безопасности, так и в надежде поймать убийцу, который намерен убить вторую жертву. Но...
В последние несколько недель, после того как все узнали о его медали за доблесть, повседневные привычки Чейза пошли прахом. Он привык к полному одиночеству — только пара фраз с продавцами в магазинах и с миссис Филдинг, домовладелицей. По утрам он ездил в центр города: завтракал у Вулворта, покупал книжку в бумажной обложке, иногда и журнал — но только не газету — и все, что ему было необходимо; два раза в неделю посещал магазин, торгующий спиртным. Послеполуденные часы он просиживал в парке, глазея на девушек в коротких юбках, направляющихся перекусить в обеденный перерыв, потом ехал домой и проводил остаток дня в своей комнате. Долгими вечерами он читал и пил. Когда темнело и шрифт становился трудно различим, он включал маленький телевизор и смотрел старые фильмы, которые помнил почти наизусть. Около одиннадцати вечера он приканчивал свою дневную бутылку, иногда съедал легкий ужин и ложился спать.
Скромный образ жизни, ничего не скажешь, не об этом он когда-то мечтал, но вполне подходящий — надежный, легкий, свободный от сомнений и неопределенности, от необходимости делать выбор и принимать решения, которые могли привести к новому срыву. Потом, когда АП и ЮПИ растрезвонили о герое Вьетнама, отказавшемся лично явиться в Белый дом для церемонии награждения медалью за доблесть (хотя от самой медали он не отказывался, поскольку чувствовал, что тем самым создаст себе такую рекламу, какой попросту не вынесет), у него не стало для этой простой жизни ни времени, ни возможностей.
Он кое-как вынес шумиху, сантименты и восторги. Старался по возможности уклоняться от интервью, односложно разговаривал по телефону. Единственное, из-за чего ему пришлось покинуть комнату, был этот идиотский банкет — и он вытерпел его только благодаря сознанию, что, как только все кончится, он вернется на свой чердак, к устоявшейся жизни, лишенной событий, из которой его против воли вырвали.
Происшествие в аллее влюбленных нарушило его планы. Какой уж тут покой. Газеты снова раздуют шумиху. Он уже представлял себе передовицу с фотографиями. Снова пойдут звонки, поздравления, снова придется отшивать интервьюеров. Правда, потом, через неделю-другую, вся эта суматоха стихнет — и жизнь снова потечет как раньше, тихо и легко.
Он снова отхлебнул из стакана. На этот раз вкус виски показался ему лучше.
Однако его выдержка не беспредельна. Еще две недели газетных репортажей, телефонных звонков, деловых и брачных предложений — и скудные запасы его терпения иссякнут. А если в это время придется еще и делить комнату с полицейскими да ходить всюду чуть ли не под конвоем, он просто не сможет удержаться от срыва. Чейз уже чувствовал, как его понемногу захлестывает та самая смутная пустота, которую он так остро ощущал в госпитале, та же утрата цели, нежелание жить дальше. Он должен побороть эти упаднические настроения любой ценой. Даже если для этого потребуется скрыть информацию от властей Нет, он не сообщит полиции о звонке.
Чейз допил виски, подошел к буфету и снова плеснул в стакан жидкости из темной бутылки?
В конце концов, вряд ли угрозы убийцы стоит воспринимать всерьез. Он конечно же сумасшедший — ни один нормальный человек не нападет на парочку в машине, и не располосует одного из них чуть ли не на части длинным мясницким ножом. Конечно, безумцы опасны, но они редко воплощают в жизнь свои маниакальные идеи. По крайней мере, Чейз так думал.
Он понимал, что скрывает от полицейских след, контакт, которым они могли бы успешно воспользоваться. Но полицейские ведь не дураки, они найдут этого типа и без помощи Чейза. У них есть отпечатки пальцев с дверцы “шевроле”, с ручки ножа, которым совершено убийство, они знают, что у убийцы горло в синяках и из-за этого сильный ларингит. А сообщение об анонимном звонке вряд ли так уж важно при их эффективных методах обнаружения и слежки.
Чейз прикончил виски — хорошо пошло, гладко.
Итак, решено.
Он в очередной раз наполнил стакан виски и отправился обратно в кровать. Скользнув под одеяло, уставился в невидящий глаз телевизора. Через несколько дней все станет на свои места. Он сможет вернуться к былым привычкам, будет спокойно жить на свою инвалидную пенсию и довольно существенное наследство, доставшееся от родителей. И незачем ему устраиваться на работу, общаться с кем-либо, принимать решения. Останется единственная потребность: поглощать достаточно виски, чтобы спать, несмотря на кошмары.
Он допил стакан. И заснул.
Глава 2
Несколько месяцев кряду телефон молчал, разве что сама домовладелица звонила ему снизу, дабы сообщить, что доставлена почта, или пригласить на обед. Однако после объявления из Белого дома, после всей шумихи по поводу медали, ему стали звонить по два-три раза в день, как правило, совершенно незнакомые люди. Одни осыпали его ненужными поздравлениями, другие просили об интервью для разных изданий, которые он никогда не читал. Обычно он всех отшивал. До сих пор никто не звонил ему среди ночи, но он все равно уже понял: с покоем, к которому он привык в доме за первые месяцы после демобилизации, покончено навсегда.
Сначала он не собирался подходить к телефону, смакуя виски и с нетерпением ожидая, когда он перестанет наконец дребезжать. Однако после шестнадцатого звонка решил, что звонящий куда терпеливее его, и снял трубку:
— Алло?
— Чейз?
— Да.
— Ты меня узнаешь?
— Нет, — сказал он, слыша незнакомый голос. Голос звучал устало и мог принадлежать какому угодно мужчине: от шестнадцати до шестидесяти лет, толстому или худому, высокому или низкому.
— Как нога, Чейз? — В голосе звучала издевка, хотя Чейз не понимал ее причины.
— Нормально, — ответил Чейз. — Даже, можно сказать, хорошо.
— А ты мастак драться.
Чейз промолчал, он буквально лишился дара речи, начав понимать, что это за звонок.
— Очень здорово орудуешь руками, — продолжал голос. — Тебя, наверное, в армии научили.
— Да, — выдавил Чейз.
— Думаю, тебя много чему научили в армии, так что ты можешь постоять за себя.
— Так это ты и есть? — спросил Чейз. Человек на том конце провода засмеялся, и усталость в его голосе тут же исчезла.
— Да, это я, — подтвердил он. — У меня вся шея в синяках, и к утру, похоже, останусь совсем без голоса. Не считая этого, я отделался столь же легким испугом, как и ты, Чейз.
С ясностью мысли, присущей ему в моменты опасности, Чейз вспомнил поединок с убийцей на траве у “шевроле” и попытался представить себе лицо того человека. Но и теперь, когда старался для себя, преуспел не больше, чем в полиции. Тогда он поинтересовался:
— Откуда ты узнал, что это я остановил тебя?
— Видел твое фото в газете, — признался человек. — Ты же герой войны. Твои фотографии последнее время повсюду. Разыскивая нож — ты как раз лежал на спине, — я узнал тебя и поскорее смылся.
— Кто ты? — спросил Чейз.
— Ты что же думаешь, я тебе скажу? — Голос звучал с явной издевкой.
Чейз совершенно забыл о своем виски. Тревожные звонки, проклятые тревожные звонки у него в мозгу дребезжали на полную громкость. Прямо как фанфары в день национального праздника. Чейз сказал:
— Чего ты хочешь?
Незнакомец молчал так долго, что Чейз уже собрался было переспросить. Внезапно, уже без насмешки в голосе, убийца произнес:
— Ты влез туда, куда не имел права влезать. Не представляешь, скольких трудов мне стоило правильно выбрать из этой компании юных прелюбодеев тех, кто более других заслуживал смерти. Я планировал свое возмездие неделями, Чейз, и тот молодой греховодник понес заслуженную кару. Осталась девица. К несчастью, ты появился прежде, чем я успел исполнить свой долг, и спас эту шлюху, которая не имеет никакого права на пощаду.
— Вы нездоровы, — сказал Чейз. Он понял абсурдность этих слов в тот самый миг, когда произнес их, но, похоже, убийца так ошарашил его, что ничего, кроме банальности, на ум не приходило.
— Я просто хотел сказать вам, мистер Чейз, что дело на этом не кончается, отнюдь нет. — Убийца то ли не расслышал слов Чейза, то ли притворился, будто не расслышал.
— Что все это значит?
— Я рассчитаюсь с тобой, Чейз, как только узнаю о тебе достаточно, чтобы определить, какой именно ты заслуживаешь кары. Потом, когда ты расплатишься, я рассчитаюсь со шлюхой — с той девчонкой.
— Рассчитаешься? — переспросил Чейз. Эвфеизм напомнил ему все подобные словесные ухищрения, к каким он привык во Вьетнаме. Он почувствовал себя гораздо старше, чем был на самом деле, и гораздо более усталым, чем минуту назад.
— Я убью тебя, Чейз. Покараю за все грехи, которые ты совершил, и за то, что ты влез туда, куда не имел права лезть. — Он немного помолчал. — Ты меня понял?
— Да, но...
— Я еще позвоню тебе, Чейз.
— Слушай, если... Человек повесил трубку.
Чейз тоже положил трубку на рычаг и откинулся на спинку кровати. Он ощутил, что руке его холодно и неудобно, взглянул и с удивлением увидел стакан виски. Он поднес его к губам и отхлебнул добрый глоток. Напиток слегка горчил.
Нужно решать, что делать.
Конечно, полицию заинтересует этот звонок — единственная ниточка, протянувшаяся к человеку, убившему Майкла Карнса. Они, вероятно, станут прослушивать линию, дабы засечь убийцу, если он позвонит еще раз, — тем более что он и сам сказал о таком намерении. Может быть, они даже поместят в комнате Чейза полицейского и уж наверняка приставят к нему шпика — как для его безопасности, так и в надежде поймать убийцу, который намерен убить вторую жертву. Но...
В последние несколько недель, после того как все узнали о его медали за доблесть, повседневные привычки Чейза пошли прахом. Он привык к полному одиночеству — только пара фраз с продавцами в магазинах и с миссис Филдинг, домовладелицей. По утрам он ездил в центр города: завтракал у Вулворта, покупал книжку в бумажной обложке, иногда и журнал — но только не газету — и все, что ему было необходимо; два раза в неделю посещал магазин, торгующий спиртным. Послеполуденные часы он просиживал в парке, глазея на девушек в коротких юбках, направляющихся перекусить в обеденный перерыв, потом ехал домой и проводил остаток дня в своей комнате. Долгими вечерами он читал и пил. Когда темнело и шрифт становился трудно различим, он включал маленький телевизор и смотрел старые фильмы, которые помнил почти наизусть. Около одиннадцати вечера он приканчивал свою дневную бутылку, иногда съедал легкий ужин и ложился спать.
Скромный образ жизни, ничего не скажешь, не об этом он когда-то мечтал, но вполне подходящий — надежный, легкий, свободный от сомнений и неопределенности, от необходимости делать выбор и принимать решения, которые могли привести к новому срыву. Потом, когда АП и ЮПИ растрезвонили о герое Вьетнама, отказавшемся лично явиться в Белый дом для церемонии награждения медалью за доблесть (хотя от самой медали он не отказывался, поскольку чувствовал, что тем самым создаст себе такую рекламу, какой попросту не вынесет), у него не стало для этой простой жизни ни времени, ни возможностей.
Он кое-как вынес шумиху, сантименты и восторги. Старался по возможности уклоняться от интервью, односложно разговаривал по телефону. Единственное, из-за чего ему пришлось покинуть комнату, был этот идиотский банкет — и он вытерпел его только благодаря сознанию, что, как только все кончится, он вернется на свой чердак, к устоявшейся жизни, лишенной событий, из которой его против воли вырвали.
Происшествие в аллее влюбленных нарушило его планы. Какой уж тут покой. Газеты снова раздуют шумиху. Он уже представлял себе передовицу с фотографиями. Снова пойдут звонки, поздравления, снова придется отшивать интервьюеров. Правда, потом, через неделю-другую, вся эта суматоха стихнет — и жизнь снова потечет как раньше, тихо и легко.
Он снова отхлебнул из стакана. На этот раз вкус виски показался ему лучше.
Однако его выдержка не беспредельна. Еще две недели газетных репортажей, телефонных звонков, деловых и брачных предложений — и скудные запасы его терпения иссякнут. А если в это время придется еще и делить комнату с полицейскими да ходить всюду чуть ли не под конвоем, он просто не сможет удержаться от срыва. Чейз уже чувствовал, как его понемногу захлестывает та самая смутная пустота, которую он так остро ощущал в госпитале, та же утрата цели, нежелание жить дальше. Он должен побороть эти упаднические настроения любой ценой. Даже если для этого потребуется скрыть информацию от властей Нет, он не сообщит полиции о звонке.
Чейз допил виски, подошел к буфету и снова плеснул в стакан жидкости из темной бутылки?
В конце концов, вряд ли угрозы убийцы стоит воспринимать всерьез. Он конечно же сумасшедший — ни один нормальный человек не нападет на парочку в машине, и не располосует одного из них чуть ли не на части длинным мясницким ножом. Конечно, безумцы опасны, но они редко воплощают в жизнь свои маниакальные идеи. По крайней мере, Чейз так думал.
Он понимал, что скрывает от полицейских след, контакт, которым они могли бы успешно воспользоваться. Но полицейские ведь не дураки, они найдут этого типа и без помощи Чейза. У них есть отпечатки пальцев с дверцы “шевроле”, с ручки ножа, которым совершено убийство, они знают, что у убийцы горло в синяках и из-за этого сильный ларингит. А сообщение об анонимном звонке вряд ли так уж важно при их эффективных методах обнаружения и слежки.
Чейз прикончил виски — хорошо пошло, гладко.
Итак, решено.
Он в очередной раз наполнил стакан виски и отправился обратно в кровать. Скользнув под одеяло, уставился в невидящий глаз телевизора. Через несколько дней все станет на свои места. Он сможет вернуться к былым привычкам, будет спокойно жить на свою инвалидную пенсию и довольно существенное наследство, доставшееся от родителей. И незачем ему устраиваться на работу, общаться с кем-либо, принимать решения. Останется единственная потребность: поглощать достаточно виски, чтобы спать, несмотря на кошмары.
Он допил стакан. И заснул.
Глава 2
На следующее утро Чейз проснулся рано, разбуженный кошмаром: целая компания мертвецов пыталась говорить с ним. День был испорчен.
Ошибка его заключалась в том, что он пытался вести себя так, будто накануне ничего не произошло. Он встал, принял душ, побрился, оделся и спустился по лестнице — посмотреть, нет ли для него почты на столике в холле. Почты не было, зато миссис Филдинг услышала его шаги и тотчас выскочила из своей вечно темной гостиной, чтобы показать ему утренний выпуск “Пресс диспатч”. На первой полосе красовалась его фотография, на которой он стоял вполоборота к Луизе Элленби, выходящей из полицейской машины. Она явно плакала, крепко вцепившись в его руку, и вид имела куда более расстроенный, нежели на самом деле.
— Я так горжусь вами, — сказала миссис Филдинг, точно она его мать.
Собственно, по возрасту она вполне годилась ему в матери — ей перевалило за пятьдесят. Однако свои волосы, сильно тронутые сединой, она завивала в крутые локоны по моде времен ее молодости, никогда не забывала нарумянить мясистое лицо и накрасить губы, но, как ни странно, из-за этих косметических ухищрений выглядела лет на десять старше своих лет. В ней было двадцать или тридцать фунтов лишнего веса, и почти все — на бедрах.
— Уверяю вас, история вовсе не так увлекательна, как они пишут, — сказал ей Чейз.
— Откуда вы знаете? Вы же не читали.
— Да они всегда преувеличивают. Я точно знаю, потому что и в прошлый раз случилось именно так.
— О, вы слишком скромны, — проворковала миссис Филдинг. Сегодня на ней был синий с желтым халат и, как всегда, расстегнуты две верхние пуговицы. Виднелись не только бледные выпуклости ее грудей, но и краешек пожелтевшего лифчика.
Хотя Чейз был намного крупнее и моложе миссис Филдинг и к тому же втрое сильнее ее, она нагоняла на него страх, и, похоже, из-за того, что он не понимал, чего ей от него надо.
— Я уверена, теперь вам будут вдвое чаще предлагать работу, чем после первой статьи! — с энтузиазмом заявила она.
Миссис Филдинг гораздо сильнее хотела, чтобы Чейз нашел постоянное место работы, чем сам Чейз. Поначалу он думал, будто домовладелица боится, как бы безработный жилец не стал задерживать квартирную плату, но в конце концов понял, что она верит в его наследство и что озабоченность ее коренится глубже.
— Как я вам много раз говорила,. — тем временем продолжала она, — вы молоды, сильны и впереди у вас целая жизнь. Такому человеку, как вы, необходима работа, упорная работа, чтобы чего-то в жизни достичь. Не хочу сказать, что вы еще ничего не достигли. Но вот так слоняться без дела, без работы — это, поверьте, вам не на пользу. С тех пор, как приехали, вы похудели фунтов на пятнадцать.
Чейз не ответил.
Миссис Филдинг придвинулся к нему поближе и забрала у него из рук утреннюю газету. Она посмотрела на фотографию, украшающую первую полосу, и вздохнула.
— Мне пора, — сказал Чейз. Она подняла глаза от газеты:
— Я видела вашу машину.
Он промычал нечто нечленораздельное.
— О ней написано в газете. Правда, это мило с их стороны?
— Да.
— Они никогда ничего не делают для мальчиков, которые служат в армии и не устраивают протестов. Только и читаешь, что о буйных, но для хороших мальчиков вроде вас никто и пальцем не шевельнет. Наконец-то до них дошло, и я надеюсь, машина вам доставит удовольствие.
— Да, — буркнул он, открывая входную дверь, и вышел на улицу прежде, чем она успела продолжить.
Кошмар, потом миссис Филдинг, а теперь еще и завтрак — одно другого хуже.
Обычно стойка у Вулворта — спокойное место, даже если все табуреты заняты. Бизнесмены, читающие финансовые газеты, секретарши, забежавшие выпить кофе и поболтать, чтобы окончательно проснуться, рабочие, глотающие наспех жирную яичницу с картошкой, которую им поленились приготовить жены, — никто из посетителей не хотел ни разговаривать, ни обращать на себя внимание. Вплотную придвинутые друг к другу табуреты, невообразимая теснота давали возможность нормально поесть только при том условии, если люди притворялись, будто не замечают друг друга. Однако во вторник утром Чейз, наполовину съев свой завтрак, обнаружил, что окружающие смотрят на него с почти нескрываемым интересом.
Когда он уселся, пикантная маленькая белокурая официантка сказала:
— Здравствуйте, мистер Чейз. Что будете есть?
Уже тогда ему следовало догадаться: все идет не так, как обычно, потому что никогда прежде он не был с ней на дружеской ноге и не говорил, как его фамилия. Вездесущая газета, растиражировав его изображение, добилась, что его узнавали всюду, где бы он ни появлялся.
Он оставил недоеденным завтрак, расплатился и вышел. Поджилки у него тряслись, он чувствовал себя так, будто вот-вот упадет.
Поразмыслив, Чейз направился к газетному киоску, чтобы купить себе книжку в бумажной обложке, но увидел такое количество собственных физиономий на полках с газетами, что тотчас торопливо ушел прочь.
В винном магазине продавец в первый раз за много месяцев высказался по поводу масштабов закупки: мол, по его мнению, такому человеку, как Чейз, не следует столько пить. Разве что виски предназначается для вечеринки, предположил он и спросил, не пригласил ли Чейз гостей. Чейз соврал, что пригласил. ( Стремясь обратно, в пустынное уединение своей маленькой чердачной комнаты, он прошел два квартала по направлению к дому и вдруг вспомнил, что у него теперь есть машина. Чейз вернулся к ней, смущенный тем, что кто-то мог увидеть его замешательство, и когда уселся за руль, то почувствовал себя слишком взвинченным, чтобы вести машину. Он посидел минут пятнадцать, бесцельно просматривая технический паспорт, документы на владение и временные водительские права, потом завел мотор и поехал домой.
Чейз не пошел в парк, чтобы поглядеть на девушек в обеденный перерыв, потому что боялся быть узнанным. Если бы одна из них подошла к нему и попыталась затеять разговор, он не знал бы, что делать.
Возвратившись домой, он налил себе стакан виски, бросил туда два кубика льда и помешал содержимое пальцем. Затем включил телевизор. Показывали старый фильм с участием Уоллеса Бири и Мэри Дресслер. Чейз видел его по крайней мере раз пять, но все равно стал смотреть. Чувственный сюжет, знакомые до мельчайших подробностей сцены успокаивали нервы. Он с удовольствием наблюдал, как Уоллес Бири неуклюже-романтично ухаживает за Мэри Дресслер, и эта неуклюжесть, которую он столько раз уже видел, повторенная в тех же подробностях, бальзамом проливалась на его душу.
В пять минут двенадцатого зазвонил телефон.
Он неохотно взял трубку, решительно отказался от очередного интервью и дал отбой.
В одиннадцать двадцать пять телефон зазвонил снова.
Страховой агент, с которым Ассоциация торговцев подписала годовой полис на “мустанга” от имени Чейза, хотел узнать, достаточна ли сумма страховки и не хочет ли Чейз повысить ее до номинала. Он расстроился, когда Чейз сказал, что сумма вполне достаточна.
В одиннадцать пятьдесят раздался очередной телефонный звонок. Когда Чейз взял трубку, послышался голос убийцы:
— Алло, ну как провел утро?
— Чего тебе надо? — спросил Чейз.
— Видел газеты? — Он говорил хриплым, громким шепотом.
— Одну из них.
— Замечательная обертка для твоего героизма, поток слащавой прозы, а?
— Не люблю рекламы, — сказал Чейз, надеясь снискать благосклонность этого типа, хотя прекрасно понимал, что им следует поменяться ролями.
— Ну нет, это ты только пижонишь, а самому нравится.
— Чего тебе надо? — повторил Чейз.
— Сказать, чтобы в шесть вечера ты был у телефона. Я провел все утро, исследуя твою биографию, собираюсь заняться тем же самым и днем. В шесть я сообщу тебе о том, что нашел.
Чейз спросил:
— Для чего тебе это?
— Я же не могу вынести тебе приговор, пока не узнаю, какие преступления ты совершил. — Непрерывное сипение протестующих голосовых связок прозвучало почти весело. Чейз уже и раньше замечал эту интонацию. Убийца продолжал:
— Видишь ли, я не наугад выбрал греховодников, которых наказал на Канакауэе.
— Нет?
— Нет, прежде я исследовал ситуацию. — Человек хихикнул, в результате чего его поврежденная глотка спровоцировала приступ кашля, будто у заядлого курильщика.
Снова овладев своим голосом, он сказал:
— Я ездил туда каждый вечер в течение двух недель и переписывал номера машин, а потом сопоставил их.
— Зачем? — спросил Чейз.
— Да чтобы найти самых закоренелых греховодников, которые встречаются чаще других, — ответил незнакомец. — В нашем штате за два доллара в дорожной инспекции вам сообщат фамилию владельца, стоит только назвать номер машины. Вот так я и установил личность мальчишки, и мне уже ничего не стоило узнать имя его партнерши. Она, кстати, третья девица, с которой он встречается, и не одну ее он развлекал на Канакауэе, хотя она-то, поди, думала, что у него нет других подружек. У нее тоже были связи на стороне. Я дважды следил за ней, когда она выезжала с другими парнями, и один раз отдалась своему дружку.
— Откуда ты все это знаешь? — поинтересовался Чейз.
— Послушай-ка, — вспылил незнакомец, — никогда не спрашивай меня о моих методах. — От злости он снова закашлялся и, отдышавшись, продолжил:
— Они оба дрянь — что парень, что девка — и заслуживали именно той кары, какую я им назначил, если бы ты не спас ее.
Чейз молча ждал.
— Понимаешь, я должен изучить твою подноготную так же тщательно, как и у этих двоих. Иначе я никогда не буду уверен, заслужил ли ты смертный приговор, или я убил тебя из мести за то, что ты помешал осуществить мой план. Короче говоря, я не убиваю людей. Я казню тех, кто заслуживает казни.
— Я не хочу, чтобы ты сюда звонил, — сказал Чейз.
— Попробуй останови меня.
— Я поставлю жучки на линию.
— Это меня не остановит. — Голос незнакомца снова зазвучал весело. — Я стану звонить из разных будок в городе и говорить так кратко, что меня не выследят, — только и всего.
— А если я не буду подходить к телефону? — спросил Чейз.
— Будешь.
— Почему ты так уверен?
— Да просто ты захочешь знать, что я о тебе выяснил, и еще — когда именно я вынесу тебе приговор и когда ты умрешь. — Последние несколько слов прозвучали едва слышно, казалось, он больше не желает насиловать свой голос. — В шесть часов вечера, — напомнил он Чейзу и дал отбой.
Чейз бросил трубку, разозлившись из-за того, что убийца знает его гораздо лучше, чем он сам. Конечно же он подойдет к телефону в любое время. И по тем же самым причинам он отвечал на все назойливые звонки в течение последних недель, вместо того чтобы сменить номер. Вот только беда: он и сам толком не знает, каковы эти причины.
Решительно сняв трубку, Чейз набрал номер полицейского участка. В первый раз за десять с половиной месяцев он набрал номер, первым куда-то позвонил. Номер полиции, вместе с номерами пожарной команды и службы помощи утопающим, значился на карточке, приклеенной к основанию телефона, точно кто-то специально позаботился о том, чтобы ему легче было сделать этот шаг.
Ответил дежурный сержант, и Чейз, представившись, попросил подозвать Уоллеса. В тот миг он был не против воспользоваться своей славой для достижения цели.
— Да, мистер Чейз, чем могу помочь? — спросил Уоллес.
Чейз не сказал того, что намеревался, а вместо этого спросил:
— Как идет следствие?
Уоллес был не прочь поговорить о работе.
— Медленно, но верно, — сообщил он Чейзу. — Мы нашли отпечатки на его ноже и послали их копии в Вашингтон и в столицу штата.
Если его когда-либо арестовывали за серьезное преступление или он служил правительственным чиновником, мы установим его личность за двадцать четыре часа.
— А если у него никогда не снимали отпечатков?
Уоллес был преисполнен оптимизма:
— Все равно установим. Мы нашли в “шеви” его кольцо. Оно не принадлежало убитому парню, и вам, похоже, мало размера на три. Вы ведь не теряли кольца?
— Нет, — сказал Чейз.
— Я так и думал. Нужно было, конечно, позвонить вам и спросить, но я пребывал в уверенности, что оно не ваше. Так что это однозначно его кольцо.
— А что-нибудь еще, кроме кольца и отпечатков?
— Мы ведем — только это сугубо между нами — постоянную слежку за девушкой и ее родителями. Если он попытается убить ее, то попадется в нашу ловушку.
— А вы полагаете, может?
— Безусловно, ведь он наверняка подозревает, что она способна опознать его. Не забывайте: девушка отчетливо видела его лицо и ему невдомек, насколько плохо она тогда соображала.
— Да, пожалуй.
— Мне сейчас пришло в голову, что не мешало бы и к вам приставить “хвост”. Вы об этом не думали?
Чрезмерно встревожившись от такого предложения, Чейз поспешил отказаться:
— Нет-нет. Я не вижу в этом смысла.
— Вы же знаете, — сказал Уоллес, — история попала в утренние газеты. Он едва ли боится, что вы его опознаете, как девушка, но, наверное, здорово зол на вас.
— Значит, он сумасшедший.
— А кто же еще, мистер Чейз?
— Вы хотите сказать, что, допросив девушку, не узнали ничего о мотивах? Может быть, какие-нибудь бывшие любовники?
— Нет, — ответил Уоллес. — В данный момент мы исходим из предположения, что никаких объяснимых мотивов не было, мы имеем дело с психопатом.
— Понятно.
— Что ж, — сказал Уоллес, — мне жаль, но пока нет ничего более существенного.
— Извините за беспокойство, — произнес Чейз. — Вы, наверное, плохо спали.
— Совсем не спал, — признался Уоллес. Они попрощались, и Чейз повесил трубку, не сказав ему ни слова, хотя и собирался выложить все. За девушкой слежка ведется круглые сутки. И с ним будет то же самое, тем более если узнают, что убийца ему угрожает. Чейзу показалось, будто стены качаются, то сжимаясь, как челюсти огромной акулы, то распахиваясь, словно плоские серые ворота. Пол начал вздыматься волнами. Пространство стало зыбким — именно из-за таких ощущений он и попал в больницу и в конце концов получил свою семидесятипроцентную пенсию по инвалидности. Нельзя позволить недугу вновь сломить его, и лучший способ с ним бороться — ограничить пределы своего мира, обрести утешение в одиночестве. Он налил себе еще стакан виски.
Телефон разбудил его как раз в тот миг, когда мертвецы, окружив, стали тянуться к нему мягкими, белыми, истлевшими руками. Он резко сел в постели и вскрикнул, вытянув вперед руки, чтобы оградить себя от их холодных прикосновений. Окончательно проснувшись, он понял, где находится, убедился, что один, и снова в изнеможении упал на подушку. Телефон настойчиво трезвонил снова и снова, и после тридцати нестерпимо надоедливых звонков ему осталось только снять трубку.
— Да.
— А я уже хотела прийти, проверить, как вы, — озабоченно произнесла миссис Филдинг. — Все в порядке?
— Все отлично, — успокоил он. ; — Вы долго не отвечали.
— Я спал.
Она колебалась, как будто раздумывая, что сказать: о-. — У меня швейцарский бифштекс, грибы, печеная кукуруза и картофельное пюре на ужин. Не хотите поужинать со мной, все равно я столько не съем.
— Не думаю.
— Молодому человеку вроде вас нужно питаться регулярно, — назидательно заметила она.
— Я уже поел.
Она долго молчала, потом произнесла:
— Хорошо. Но жаль, что вы не хотите, а то у меня столько еды.
— Очень жаль, но я сыт, — сказал он. — Может быть, завтра вечером.
— Может быть... — начала она. Но Чейз повесил трубку, прежде чем миссис Филдинг предложила перекусить вместе сегодня попозже.
В его стакане таял лед, разбавляя недопитое виски. Он выплеснул бледного цвета напиток в раковину, бросил в стакан новые кубики льда и налил виски. Оно горчило, как лимонная корка, но Чейз все равно выпил. Ни в буфете, ни в холодильнике ничего съестного не было, кроме пакета яблок, а от них еще хуже.
Ошибка его заключалась в том, что он пытался вести себя так, будто накануне ничего не произошло. Он встал, принял душ, побрился, оделся и спустился по лестнице — посмотреть, нет ли для него почты на столике в холле. Почты не было, зато миссис Филдинг услышала его шаги и тотчас выскочила из своей вечно темной гостиной, чтобы показать ему утренний выпуск “Пресс диспатч”. На первой полосе красовалась его фотография, на которой он стоял вполоборота к Луизе Элленби, выходящей из полицейской машины. Она явно плакала, крепко вцепившись в его руку, и вид имела куда более расстроенный, нежели на самом деле.
— Я так горжусь вами, — сказала миссис Филдинг, точно она его мать.
Собственно, по возрасту она вполне годилась ему в матери — ей перевалило за пятьдесят. Однако свои волосы, сильно тронутые сединой, она завивала в крутые локоны по моде времен ее молодости, никогда не забывала нарумянить мясистое лицо и накрасить губы, но, как ни странно, из-за этих косметических ухищрений выглядела лет на десять старше своих лет. В ней было двадцать или тридцать фунтов лишнего веса, и почти все — на бедрах.
— Уверяю вас, история вовсе не так увлекательна, как они пишут, — сказал ей Чейз.
— Откуда вы знаете? Вы же не читали.
— Да они всегда преувеличивают. Я точно знаю, потому что и в прошлый раз случилось именно так.
— О, вы слишком скромны, — проворковала миссис Филдинг. Сегодня на ней был синий с желтым халат и, как всегда, расстегнуты две верхние пуговицы. Виднелись не только бледные выпуклости ее грудей, но и краешек пожелтевшего лифчика.
Хотя Чейз был намного крупнее и моложе миссис Филдинг и к тому же втрое сильнее ее, она нагоняла на него страх, и, похоже, из-за того, что он не понимал, чего ей от него надо.
— Я уверена, теперь вам будут вдвое чаще предлагать работу, чем после первой статьи! — с энтузиазмом заявила она.
Миссис Филдинг гораздо сильнее хотела, чтобы Чейз нашел постоянное место работы, чем сам Чейз. Поначалу он думал, будто домовладелица боится, как бы безработный жилец не стал задерживать квартирную плату, но в конце концов понял, что она верит в его наследство и что озабоченность ее коренится глубже.
— Как я вам много раз говорила,. — тем временем продолжала она, — вы молоды, сильны и впереди у вас целая жизнь. Такому человеку, как вы, необходима работа, упорная работа, чтобы чего-то в жизни достичь. Не хочу сказать, что вы еще ничего не достигли. Но вот так слоняться без дела, без работы — это, поверьте, вам не на пользу. С тех пор, как приехали, вы похудели фунтов на пятнадцать.
Чейз не ответил.
Миссис Филдинг придвинулся к нему поближе и забрала у него из рук утреннюю газету. Она посмотрела на фотографию, украшающую первую полосу, и вздохнула.
— Мне пора, — сказал Чейз. Она подняла глаза от газеты:
— Я видела вашу машину.
Он промычал нечто нечленораздельное.
— О ней написано в газете. Правда, это мило с их стороны?
— Да.
— Они никогда ничего не делают для мальчиков, которые служат в армии и не устраивают протестов. Только и читаешь, что о буйных, но для хороших мальчиков вроде вас никто и пальцем не шевельнет. Наконец-то до них дошло, и я надеюсь, машина вам доставит удовольствие.
— Да, — буркнул он, открывая входную дверь, и вышел на улицу прежде, чем она успела продолжить.
Кошмар, потом миссис Филдинг, а теперь еще и завтрак — одно другого хуже.
Обычно стойка у Вулворта — спокойное место, даже если все табуреты заняты. Бизнесмены, читающие финансовые газеты, секретарши, забежавшие выпить кофе и поболтать, чтобы окончательно проснуться, рабочие, глотающие наспех жирную яичницу с картошкой, которую им поленились приготовить жены, — никто из посетителей не хотел ни разговаривать, ни обращать на себя внимание. Вплотную придвинутые друг к другу табуреты, невообразимая теснота давали возможность нормально поесть только при том условии, если люди притворялись, будто не замечают друг друга. Однако во вторник утром Чейз, наполовину съев свой завтрак, обнаружил, что окружающие смотрят на него с почти нескрываемым интересом.
Когда он уселся, пикантная маленькая белокурая официантка сказала:
— Здравствуйте, мистер Чейз. Что будете есть?
Уже тогда ему следовало догадаться: все идет не так, как обычно, потому что никогда прежде он не был с ней на дружеской ноге и не говорил, как его фамилия. Вездесущая газета, растиражировав его изображение, добилась, что его узнавали всюду, где бы он ни появлялся.
Он оставил недоеденным завтрак, расплатился и вышел. Поджилки у него тряслись, он чувствовал себя так, будто вот-вот упадет.
Поразмыслив, Чейз направился к газетному киоску, чтобы купить себе книжку в бумажной обложке, но увидел такое количество собственных физиономий на полках с газетами, что тотчас торопливо ушел прочь.
В винном магазине продавец в первый раз за много месяцев высказался по поводу масштабов закупки: мол, по его мнению, такому человеку, как Чейз, не следует столько пить. Разве что виски предназначается для вечеринки, предположил он и спросил, не пригласил ли Чейз гостей. Чейз соврал, что пригласил. ( Стремясь обратно, в пустынное уединение своей маленькой чердачной комнаты, он прошел два квартала по направлению к дому и вдруг вспомнил, что у него теперь есть машина. Чейз вернулся к ней, смущенный тем, что кто-то мог увидеть его замешательство, и когда уселся за руль, то почувствовал себя слишком взвинченным, чтобы вести машину. Он посидел минут пятнадцать, бесцельно просматривая технический паспорт, документы на владение и временные водительские права, потом завел мотор и поехал домой.
Чейз не пошел в парк, чтобы поглядеть на девушек в обеденный перерыв, потому что боялся быть узнанным. Если бы одна из них подошла к нему и попыталась затеять разговор, он не знал бы, что делать.
Возвратившись домой, он налил себе стакан виски, бросил туда два кубика льда и помешал содержимое пальцем. Затем включил телевизор. Показывали старый фильм с участием Уоллеса Бири и Мэри Дресслер. Чейз видел его по крайней мере раз пять, но все равно стал смотреть. Чувственный сюжет, знакомые до мельчайших подробностей сцены успокаивали нервы. Он с удовольствием наблюдал, как Уоллес Бири неуклюже-романтично ухаживает за Мэри Дресслер, и эта неуклюжесть, которую он столько раз уже видел, повторенная в тех же подробностях, бальзамом проливалась на его душу.
В пять минут двенадцатого зазвонил телефон.
Он неохотно взял трубку, решительно отказался от очередного интервью и дал отбой.
В одиннадцать двадцать пять телефон зазвонил снова.
Страховой агент, с которым Ассоциация торговцев подписала годовой полис на “мустанга” от имени Чейза, хотел узнать, достаточна ли сумма страховки и не хочет ли Чейз повысить ее до номинала. Он расстроился, когда Чейз сказал, что сумма вполне достаточна.
В одиннадцать пятьдесят раздался очередной телефонный звонок. Когда Чейз взял трубку, послышался голос убийцы:
— Алло, ну как провел утро?
— Чего тебе надо? — спросил Чейз.
— Видел газеты? — Он говорил хриплым, громким шепотом.
— Одну из них.
— Замечательная обертка для твоего героизма, поток слащавой прозы, а?
— Не люблю рекламы, — сказал Чейз, надеясь снискать благосклонность этого типа, хотя прекрасно понимал, что им следует поменяться ролями.
— Ну нет, это ты только пижонишь, а самому нравится.
— Чего тебе надо? — повторил Чейз.
— Сказать, чтобы в шесть вечера ты был у телефона. Я провел все утро, исследуя твою биографию, собираюсь заняться тем же самым и днем. В шесть я сообщу тебе о том, что нашел.
Чейз спросил:
— Для чего тебе это?
— Я же не могу вынести тебе приговор, пока не узнаю, какие преступления ты совершил. — Непрерывное сипение протестующих голосовых связок прозвучало почти весело. Чейз уже и раньше замечал эту интонацию. Убийца продолжал:
— Видишь ли, я не наугад выбрал греховодников, которых наказал на Канакауэе.
— Нет?
— Нет, прежде я исследовал ситуацию. — Человек хихикнул, в результате чего его поврежденная глотка спровоцировала приступ кашля, будто у заядлого курильщика.
Снова овладев своим голосом, он сказал:
— Я ездил туда каждый вечер в течение двух недель и переписывал номера машин, а потом сопоставил их.
— Зачем? — спросил Чейз.
— Да чтобы найти самых закоренелых греховодников, которые встречаются чаще других, — ответил незнакомец. — В нашем штате за два доллара в дорожной инспекции вам сообщат фамилию владельца, стоит только назвать номер машины. Вот так я и установил личность мальчишки, и мне уже ничего не стоило узнать имя его партнерши. Она, кстати, третья девица, с которой он встречается, и не одну ее он развлекал на Канакауэе, хотя она-то, поди, думала, что у него нет других подружек. У нее тоже были связи на стороне. Я дважды следил за ней, когда она выезжала с другими парнями, и один раз отдалась своему дружку.
— Откуда ты все это знаешь? — поинтересовался Чейз.
— Послушай-ка, — вспылил незнакомец, — никогда не спрашивай меня о моих методах. — От злости он снова закашлялся и, отдышавшись, продолжил:
— Они оба дрянь — что парень, что девка — и заслуживали именно той кары, какую я им назначил, если бы ты не спас ее.
Чейз молча ждал.
— Понимаешь, я должен изучить твою подноготную так же тщательно, как и у этих двоих. Иначе я никогда не буду уверен, заслужил ли ты смертный приговор, или я убил тебя из мести за то, что ты помешал осуществить мой план. Короче говоря, я не убиваю людей. Я казню тех, кто заслуживает казни.
— Я не хочу, чтобы ты сюда звонил, — сказал Чейз.
— Попробуй останови меня.
— Я поставлю жучки на линию.
— Это меня не остановит. — Голос незнакомца снова зазвучал весело. — Я стану звонить из разных будок в городе и говорить так кратко, что меня не выследят, — только и всего.
— А если я не буду подходить к телефону? — спросил Чейз.
— Будешь.
— Почему ты так уверен?
— Да просто ты захочешь знать, что я о тебе выяснил, и еще — когда именно я вынесу тебе приговор и когда ты умрешь. — Последние несколько слов прозвучали едва слышно, казалось, он больше не желает насиловать свой голос. — В шесть часов вечера, — напомнил он Чейзу и дал отбой.
Чейз бросил трубку, разозлившись из-за того, что убийца знает его гораздо лучше, чем он сам. Конечно же он подойдет к телефону в любое время. И по тем же самым причинам он отвечал на все назойливые звонки в течение последних недель, вместо того чтобы сменить номер. Вот только беда: он и сам толком не знает, каковы эти причины.
Решительно сняв трубку, Чейз набрал номер полицейского участка. В первый раз за десять с половиной месяцев он набрал номер, первым куда-то позвонил. Номер полиции, вместе с номерами пожарной команды и службы помощи утопающим, значился на карточке, приклеенной к основанию телефона, точно кто-то специально позаботился о том, чтобы ему легче было сделать этот шаг.
Ответил дежурный сержант, и Чейз, представившись, попросил подозвать Уоллеса. В тот миг он был не против воспользоваться своей славой для достижения цели.
— Да, мистер Чейз, чем могу помочь? — спросил Уоллес.
Чейз не сказал того, что намеревался, а вместо этого спросил:
— Как идет следствие?
Уоллес был не прочь поговорить о работе.
— Медленно, но верно, — сообщил он Чейзу. — Мы нашли отпечатки на его ноже и послали их копии в Вашингтон и в столицу штата.
Если его когда-либо арестовывали за серьезное преступление или он служил правительственным чиновником, мы установим его личность за двадцать четыре часа.
— А если у него никогда не снимали отпечатков?
Уоллес был преисполнен оптимизма:
— Все равно установим. Мы нашли в “шеви” его кольцо. Оно не принадлежало убитому парню, и вам, похоже, мало размера на три. Вы ведь не теряли кольца?
— Нет, — сказал Чейз.
— Я так и думал. Нужно было, конечно, позвонить вам и спросить, но я пребывал в уверенности, что оно не ваше. Так что это однозначно его кольцо.
— А что-нибудь еще, кроме кольца и отпечатков?
— Мы ведем — только это сугубо между нами — постоянную слежку за девушкой и ее родителями. Если он попытается убить ее, то попадется в нашу ловушку.
— А вы полагаете, может?
— Безусловно, ведь он наверняка подозревает, что она способна опознать его. Не забывайте: девушка отчетливо видела его лицо и ему невдомек, насколько плохо она тогда соображала.
— Да, пожалуй.
— Мне сейчас пришло в голову, что не мешало бы и к вам приставить “хвост”. Вы об этом не думали?
Чрезмерно встревожившись от такого предложения, Чейз поспешил отказаться:
— Нет-нет. Я не вижу в этом смысла.
— Вы же знаете, — сказал Уоллес, — история попала в утренние газеты. Он едва ли боится, что вы его опознаете, как девушка, но, наверное, здорово зол на вас.
— Значит, он сумасшедший.
— А кто же еще, мистер Чейз?
— Вы хотите сказать, что, допросив девушку, не узнали ничего о мотивах? Может быть, какие-нибудь бывшие любовники?
— Нет, — ответил Уоллес. — В данный момент мы исходим из предположения, что никаких объяснимых мотивов не было, мы имеем дело с психопатом.
— Понятно.
— Что ж, — сказал Уоллес, — мне жаль, но пока нет ничего более существенного.
— Извините за беспокойство, — произнес Чейз. — Вы, наверное, плохо спали.
— Совсем не спал, — признался Уоллес. Они попрощались, и Чейз повесил трубку, не сказав ему ни слова, хотя и собирался выложить все. За девушкой слежка ведется круглые сутки. И с ним будет то же самое, тем более если узнают, что убийца ему угрожает. Чейзу показалось, будто стены качаются, то сжимаясь, как челюсти огромной акулы, то распахиваясь, словно плоские серые ворота. Пол начал вздыматься волнами. Пространство стало зыбким — именно из-за таких ощущений он и попал в больницу и в конце концов получил свою семидесятипроцентную пенсию по инвалидности. Нельзя позволить недугу вновь сломить его, и лучший способ с ним бороться — ограничить пределы своего мира, обрести утешение в одиночестве. Он налил себе еще стакан виски.
Телефон разбудил его как раз в тот миг, когда мертвецы, окружив, стали тянуться к нему мягкими, белыми, истлевшими руками. Он резко сел в постели и вскрикнул, вытянув вперед руки, чтобы оградить себя от их холодных прикосновений. Окончательно проснувшись, он понял, где находится, убедился, что один, и снова в изнеможении упал на подушку. Телефон настойчиво трезвонил снова и снова, и после тридцати нестерпимо надоедливых звонков ему осталось только снять трубку.
— Да.
— А я уже хотела прийти, проверить, как вы, — озабоченно произнесла миссис Филдинг. — Все в порядке?
— Все отлично, — успокоил он. ; — Вы долго не отвечали.
— Я спал.
Она колебалась, как будто раздумывая, что сказать: о-. — У меня швейцарский бифштекс, грибы, печеная кукуруза и картофельное пюре на ужин. Не хотите поужинать со мной, все равно я столько не съем.
— Не думаю.
— Молодому человеку вроде вас нужно питаться регулярно, — назидательно заметила она.
— Я уже поел.
Она долго молчала, потом произнесла:
— Хорошо. Но жаль, что вы не хотите, а то у меня столько еды.
— Очень жаль, но я сыт, — сказал он. — Может быть, завтра вечером.
— Может быть... — начала она. Но Чейз повесил трубку, прежде чем миссис Филдинг предложила перекусить вместе сегодня попозже.
В его стакане таял лед, разбавляя недопитое виски. Он выплеснул бледного цвета напиток в раковину, бросил в стакан новые кубики льда и налил виски. Оно горчило, как лимонная корка, но Чейз все равно выпил. Ни в буфете, ни в холодильнике ничего съестного не было, кроме пакета яблок, а от них еще хуже.