Соня перешла в другой конец кухни и села рядом с Петерсоном, сосредоточенно чистившим яблоко.
   – У меня с ним ничего не получилось, – сказала она.
   – Я видел.
   – И что теперь?
   – Теперь, – ответил он, мастерски срезая ножом остатки кожуры, – теперь мы будем много молиться и держать глаза и уши открытыми на случай, если появятся хотя бы малейшие признаки чего-то неожиданного.
   – Думаете, это произойдет сегодня ночью?
   Он взял кусочек яблока, тщательно прожевал его и проглотил.
   – Не раньше, чем сюда дойдет буря. Он нанесет свой удар, только когда Грета окажется здесь со всей своей мощью.
   – Откуда вы знаете?
   – Он сумасшедший, – ответил Билл, – на ненормальных очень сильно действуют природные катаклизмы. Бешенство стихий притягательно.
   – Звучит так, будто вам приходилось читать учебники по психологии.
   – Просматривать, – ответил мужчина, – я хотел знать, с чем нам, возможно, придется столкнуться.
   В следующем прогнозе погоды говорилось, что Грета снова начала двигаться в том же направлении, хотя скорость ее немного уменьшилась. Однако скорость движения внутренних ветров, наоборот, возросла. Самолеты бюро прогнозов уже почти что не в состоянии были продолжать наблюдение.
   Вскоре после того, как часы пробили половину десятого, Соня отправилась в постель; неприятная новость легла ей на плечи тяжким грузом.
* * *
   На стук в дверь детской открыл Рудольф Сэйн, с пистолетом в руке; все его тело было слегка напряжено, как будто в готовности к прыжку. Увидев, кто пришел, он опустил оружие и спросил:
   – Чем я могу вам помочь, Соня?
   – Не знаю, – ответила девушка. Взглянув через плечо телохранителя, она увидела, что дети были в постели, но еще не спали. – Я весь вечер намекала вам на некоторые обстоятельства, но вы упорно игнорировали мои слова. Теперь я решила использовать более прямой подход.
   – Это касается Кеннета Блендуэлла? – спросил он.
   – Да.
   – Вы хотите узнать, почему я отказываюсь рассматривать его как подозреваемого? – Мужчина пристально разглядывал Соню, точно так же, как это уже было однажды: когда он считал ее потенциальным кандидатом на роль убийцы.
   – Да, мне бы этого хотелось, – ответила она.
   – Он помогал мне в исследованиях, – объяснил мужчина.
   – Как? – Ей вспомнилась теория Билла, касавшаяся оплаты молчания.
   – Проделал кое-какую подготовительную работу на Гваделупе, куда я не мог для этого съездить сам.
   Этого она не ожидала.
   – Подготовительную работу?
   – Когда я в первый раз приехал на остров, Кен дал мне некоторую информацию, которая соответствовала единственной правдоподобной версии. Поскольку я не мог проследить эту ниточку до Гваделупы, он по моим указаниям сделал все, что нужно.
   – Что он выяснил? – спросила Соня.
   – Кое-что интересное, но ничего противозаконного. Он предложил основную кандидатуру на роль подозреваемого, но мне пришлось ждать, пока этот человек сам не оступится, сделает неверный шаг. – Он вздохнул. – До сих пор он действовал весьма осторожно и так успешно, что это не может не волновать.
   – На кого же вам указал Кеннет Блендуэлл?
   – Я предпочту пока об этом не говорить.
   – Думаю, что у меня, как у гувернантки детей, есть право, и...
   – Я предпочту пока что об этом не говорить.
   Последовала ужасная тишина, затем оба пожелали друг другу спокойной ночи, и Соня ушла к себе в комнату. Она легла в постель, думая, солгал ли ей Сэйн или действительно сказал всю правду. Кроме того, она размышляла, неужели Блендуэлл нарочно направил телохранителя по ложному следу, как это предположил Билл...
* * *
   Соня лежала в кровати, одетая в голубые джинсы и блузку; это оказалось предпочтительнее удобной пижамы, потому что, если бы ураган Грета за ночь подошел совсем близко и всем пришлось бы как можно быстрее спускаться в подвал, она предпочитала быть прилично одетой. Девушка никак не могла найти удобного положения, все время вертелась и металась в постели, поворачивалась то на один бок, то на другой, но ни разу не легла на живот: ей казалось, что, стоит только повернуться спиной к двери, кто-нибудь обязательно прокрадется внутрь – страх совершенно бессмысленный, поскольку дверь была заперта. Металлические кнопки джинсов врезались в бедра, шею еще слегка саднило, но все-таки основной дискомфорт вызывали не физические неудобства, а душевное состояние.
   День прошел, а она так и не написала свое заявление об увольнении. Конечно, если бы даже и написала, его некому было бы отдать, ведь Джой Доггерти так и не вернулся этим вечером из Калифорнии, как она думала, когда в первый раз решила уйти со своей должности. Даже если бы хозяин и был здесь, все-таки она по-прежнему была бы заперта на Дистингью вместе со всеми остальными, изолирована от других людей действиями маньяка и ужасающей силой тропического урагана, который быстро приближался к ним и грозил накрыть, словно тяжелое, жесткое и неуютное одеяло.
   Соне хотелось выбраться из этого мрачного места. Приехав сюда для того, чтобы отвлечься от воспоминаний об умершей бабушке и погибших родителях, она вместо этого думала о них чаще, чем если бы осталась в Бостоне. Ей хотелось уехать.
   Девушка думала о потерявшем мать Рудольфе Сэйне, угрюмом и преданном своему долгу, о искренне сочувствующем ему Лерое Миллзе, сентиментальных воспоминаниях о собственном сыне, то есть о том, что за демон может скрываться под заслуживающей доверия, чем-то притягательной наружностью...
   Миллз, мрачный, настороженный, отказывающийся говорить о себе, оставляющий впечатление тайны...
   Все это было бесполезно.
   Она подозревала всех.
   Всех, кроме себя и Билла Петерсона. Если уж быть совсем честной, то следовало бы подозревать и его тоже, ведь не было никаких доказательств, что он не сумасшедший. Что за клубок, что за ужасный, запутанный клубок образовался в этом деле! Где вечеринки, которых она ждала, где люди, которые знают, что значит наслаждаться жизнью? Почему вместо этого вокруг одни угрюмые лица, угрюмые места? За что ей такое наказание?
   Через некоторое время, совсем изнервничавшись и не задремав даже на минуту, Соня приняла снотворное, снова легла в постель и, наконец, поддавшись успокоительному действию таблетки, погрузилась в контрастный мир необыкновенно живых кошмаров, один за другим формирующихся в голове, складывающихся в сон.
* * *
   Ее разбудил крик.
   Девушка села в постели.
   Крик продолжался даже после того, как она протерла глаза и окончательно проснулась; голос был высоким и резким – воющий крик без малейшего проблеска смысла.
   Одну чудовищную секунду она думала, что кто-то из детей вопит от страха и боли, она была уверена, что безумец сделал невозможное: пробрался к ним в комнату, одолел Сэйна и своим ножом...
   Потом девушка поняла, что слушала всего лишь завывание ветра, невероятно сильного ветра, бьющегося в окна и молотящего по крыше так, что слышно даже на втором этаже, ветра настолько сильного, что стены могли устоять против него разве что чудом. Сидя без единого звука и пытаясь на слух определить, как это отразилось на доме, она подумала, что ощущает легкую дрожь стен и пола.
   Соня взглянула на прикроватные часы и увидела, что они показывают четверть пятого утра.
   Она выбралась из постели, все еще несколько вялая после снотворного, подошла к окну и с трудом отодвинула одну из ставен: снаружи бушевал самый настоящий ад. Дождь хлестал по земле будто автоматными очередями, тяжелый и плотный; ближайшие пальмы кронами доставали до травы; одна или две уже были почти вырваны с корнем и беспомощно болтались на ветру, держась только на паре мелких корешков; чуть поодаль, но гораздо ближе, чем должно было быть, плясали и ярились волны.
   Пока девушка смотрела в окно, завороженная буйством природы, одна из пальмовых веток взмыла в воздух, ударилась о стекло и снова унеслась вместе с порывом ветра, оставив после себя трещину толщиной в волосок.
   Она отшатнулась, наконец поняв, что стекло очень легко может разбиться, и снова поставила ставню на место, закрыв защелки.
   В ту же секунду кто-то сильно постучал в дверь, стараясь перекрыть шум ветра.
   Подойдя к двери, Соня устало прислонилась к косяку, прижала ухо к дереву и спросила:
   – Кто там? – Из ноющего горла вырвался слабый, слишком слабый звук, и девушка заставила себя повторить вопрос немного громче.
   – Рудольф! – прокричал Сэйн.
   Она повозилась с замком; дверь с грохотом распахнулась.
   Телохранитель стоял в дверном проеме, за каждую из его огромных рук цеплялись дети. Их приятно взволновала неожиданная драма, которую принес с собой ураган Грета. Малыши все еще сонно моргали, но постепенно просыпались, милые и беззащитные в своих расписных пижамах.
   – Что стряслось? – спросила она.
   Сэйн ответил:
   – Ураган уже здесь или почти здесь. Мы уходим в подвал.
   – Неужели все настолько плохо?
   – Вы сами слышите. Скоро будет еще хуже.
   – Что говорят по радио?
   – Не думаю, что нам удастся это узнать, – сказал он.
   – Конечно, – ответила Соня, чувствуя себя очень глупо.
   – Я соберу для детей одежду потеплее, – продолжал он, – будьте готовы к тому времени, как мы вернемся за вами.
   – Что мне взять?
   – Зубную щетку и свитер, – был ответ.
   После этого, все еще крепко держа детей за руки, телохранитель заторопился прочь.
   К тому времени, как он снова постучал в дверь, девушка успела собраться. Рудольф проводил ее к главной лестнице. Когда они уже наполовину спустились по ступенькам, в одной из комнат второго этажа со звоном разбилось стекло.
   Соня спросила:
   – Может быть, стоит пойти посмотреть?
   – Сейчас мы не сможем ничего сделать, – ответил Сэйн, – ставни достаточно крепкие, чтобы сдержать большую часть воды. К тому же мистер Доггерти может себе позволить кое-какой ремонт.
   Они спустились в подвал. Начинался новый день, и Соня знала, что он будет самым худшим из всех, которые она провела на Дистингью.

Книга четвертая

Глава 20

   Весь персонал собрался на кухне – пили горячий кофе и наскоро закусывали рулетами с маслом и джемом. Все надели на себя свитера или ветровки и выглядели так, будто готовились к долгому и неприятному путешествию. Никого не радовала перспектива провести один или два дня в штормовом подвале, в то время как ураган разносит дом в щепки.
   – Хорошо спали? – спросил Билл, предложив Соне чашечку кофе с сахаром и сливками, как она любила.
   – Довольно неплохо, – ответила она. Девушка знала, что видела кошмары, но, по крайней мере, не помнила, в чем они заключались, если не считать кровожадного воя, оказавшегося всего лишь ветром.
   – С нами все будет в порядке, – заверил он.
   – Этот ветер, он такой сильный.
   – В последнем прогнозе погоды, еще до того, как наш приемник превратился в сплошную мешанину статического электричества, говорилось, что в эпицентре ураган достиг скорости в сто двадцать миль в час, а на Гваделупе волны уже перехлестывают через дамбу. Однако наш дом построен с учетом того, чтобы выдерживать подобные вещи на время вполне достаточное для того, чтобы Грета успела пройти мимо.
   – Надеюсь, что вы правы.
   – Я прав.
   Она беспокойно сказала:
   – Вы ждали, что сейчас что-то должно случиться... с детьми.
   – Пока они еще не в подвале и не в безопасности, – сказал он, наблюдая за малышами, которые весело болтали с Бесс Далтон, пока та натягивала на них джинсы и рубашки прямо поверх пижам. – Надеюсь, что мы сможем продержаться, пока не получим помощь с больших островов...
   Генри Далтон и Лерой Миллз начали вытаскивать одеяла из шкафа, который стоял возле двери в подвал, и переносить неуклюжие свертки в маленькую комнатку с бетонными стенами.
   – Зачем это? – поинтересовалась Соня.
   Петерсон ответил:
   – Если наш генератор сломается и энергии для дополнительных обогревателей не будет, то в сырой бетонной конуре будет зябко даже в тропиках.
   Соня задумалась о том, как это детям, уже дважды попадавшим в такую переделку, все еще удается смотреть на нее как на забавное приключение, и поняла, что ей не помешала бы хотя бы частичка такой же жизненной энергии.
   – Соня! – позвала Хельга. Она сидела за столом в самом центре комнаты, окруженная коробками с едой и различными заготовками для сандвичей. – Вы не поможете мне сделать несколько сандвичей и приготовить другую еду? Нам бы не хотелось выходить чаще, чем это необходимо.
   – Конечно, – поднимаясь на ноги, откликнулась та. – Простите, что сама не подумала предложить помощь. Мне немного не по себе.
   – С остальными происходит то же самое, – ответила Хельга. Она редко становилась такой разговорчивой. Потом, будто осознав, что внезапно сделалась чересчур многословной, она молча продолжила мазать хлеб маслом и горчицей.
   Билл Петерсон тоже подошел к столу и помогал обеим женщинам до тех пор, пока, минут десять спустя, все сандвичи не были готовы, фрукты, выпечка и другая еда упакованы в картонные коробки, которые они отнесли в бетонный бункер. Возвращаясь в очередной раз, он столкнулся с Хельгой и предложил отнести коробку, которую та держала в руках.
   К его удивлению, женщина ответила отказом:
   – Все свои дела здесь я уже закончила. Теперь не выйду до тех пор, пока снова не засияет солнце. – Из-за шума ветра и дождя, который заметно усилился в последние пять минут, ей приходилось сильно повышать голос, чтобы Петерсон смог хоть что-то расслышать.
   Кроме Сони и Билла, на кухне остались только Бесс, Рудольф и дети. Через минуту телохранитель вместе с малышами отправился через главный холл к лестнице.
   – Дети! – позвала Бесс.
   – Куда он их повел? – спросила девушка.
   – Они были все в предчувствии большого приключения, отважные маленькие воины. Теперь, когда дошло до дела, им необходимо взять все свои пустышки, чтобы не потерять голову от страха.
   – Пустышки?
   – Рудольфу пришлось пойти с ними в детскую, чтобы забрать любимых плюшевых зверей и игры.
   Соня улыбнулась:
   – Теперь мне уже лучше. Очень неприятно было думать, что дети храбрее меня.
   – И меня, – откликнулся Билл.
   В заднюю дверь дома со звуком, напоминавшим выстрел из пушки, ударилось что-то большое и твердое.
   – Да тише, тише, – воскликнула Бесс. – Я иду в подвал, пока что-нибудь не влетело сюда и не расплющило меня, как лягушку. – Она бегом пересекла кухню и распахнула тяжелую белую дверь.
   Как только женщина скрылась из вида, Билл произнес:
   – Все это мне очень не нравится.
   – Что?
   – То, что дети наверху в такое время, – ответил он с беспокойством.
   – Рудольф с ними.
   – От этого мне ничуть не лучше.
   – Все остальные в подвале. Больше никто не пошел наверх.
   – Там может оказаться Блендуэлл.
   Ей отчаянно хотелось доказать, что эти страхи – просто глупость.
   – Как Блендуэлл мог проникнуть в дом? Все накрепко заперто, окна закрыты ставнями.
   – Может быть, у него есть ключ от входной двери.
   – Откуда ему взяться?
   – А как он в свое время проникал в дом Доггерти в Нью-Джерси? – произнес Билл и взял девушку за руки. – Идите в подвал, к остальным.
   – Куда вы?
   – Наверх. Блендуэлл может застать Рудольфа врасплох, но с нами двоими ему справиться не удастся.
   Соня удивленно покачала головой и сказала:
   – У половины людей в этом доме храбрости столько, что хватит на дюжину альпинистов.
   – Я не храбрый. Я просто делаю то, что рано или поздно кому-нибудь придется сделать. Этот урок мне преподал брат: мужчина должен выполнять свой долг, если он ясен; если ты бежишь от неприятной работы, она просто погонится за тобой.
   – Не знала, что у вас есть брат.
   – И очень любимый.
   – Раньше вы никогда о нем не упоминали.
   Он улыбнулся странной улыбкой, какой Соня никогда не видела прежде, и сказал так поспешно, как будто хотел поскорее закончить разговор и пойти наверх:
   – О да. Мой брат Джереми – один из лучших людей, которых я когда-либо знал. Он совсем ничего не боится. – Он с силой сжал ее руки и помчался к главному холлу, крикнув через плечо: – Отправляйтесь в подвал! Сейчас же! – Голос смешался со звуками бури.
   Он исчез.
   Соня стояла на том самом месте, где Билл с ней распрощался, как будто вросла в пол.
   Вырванная с корнем пальма во второй раз ударилась в заднюю дверь, заставив кухню отозваться гулким эхом.
   Наконец она сделала шаг по направлению к безопасному подвалу, но тут же остановилась задолго до того, как достигла цели. Сама не зная, откуда это пришло, она поняла, что кризис уже наступил и скоро, может быть в следующие несколько секунд, произойдет та самая катастрофа, которой они давно ждали...

Глава 21

   Наблюдая за стрелками кухонных часов, Соня чувствовала себя так, словно кто-то изменил нормальный ход времени и минуты ползут куда медленнее, чем обычно. Собственно говоря, теперь секунды тянулись дольше, чем в нормальное время минуты, и длинная красная стрелка будто завязла в патоке.
   Наконец прошла одна минута.
   И другая.
   Ветер кричал и выл, пытаясь рывком разодрать стены дома и добраться до людей, скрывающихся внутри его; она без труда смогла бы вообразить себе, что он вдруг превратился в существо, обладающее злым разумом.
   Прошла третья минута.
   Она прошла к выходу в холл и выглянула, чтобы посмотреть на лестницу, но с тревогой обнаружила, что там нет ни Сэйна, ни детей, ни Билла. Что, если Блендуэлл действительно был в доме? И что, если, несмотря на то что он говорил Биллу, пистолет у него все-таки есть. Услышала бы она в таком случае два выстрела – по одному из оружия Рудольфа и Блендуэлла – сквозь рев ветра и дождя? Вряд ли.
   Прошла четвертая минута...
   Патока...
   Пять минут с тех пор, как Билл поднялся наверх, восемь или девять – с того момента, как телохранитель отвел детей к ним в комнату для того, чтобы забрать мягких зверушек и игры. Соня подумала, что для такого простого дела у них было более чем достаточно времени.
   Девушка прошла через холл, каждую секунду надеясь вот-вот услышать шаги всех четверых, но к тому времени, как она оказалась у лестницы, стало ясно, что надежды были напрасными.
   – Эй! – крикнула она с первой ступеньки.
   Рев ветра перекрыл крик.
   Она взглянула на дверь кухни, в сторону входа в подвал, который отсюда уже не был виден, подумала о безопасности и внезапно, в необъяснимом порыве бросилась наверх.
   В коридоре второго этажа благодаря ставням, закрывавшим окна, и задернутым занавескам было особенно темно; там никто не стал зажигать свет. Собственно говоря, стоял такой мрак, что Соня чуть было не споткнулась о тело, прежде чем заметила его. Оно лежало посреди коридора у двери в комнаты детей, неподвижное, мертвое.
   Она остановилась и дотронулась до трупа.
   – Рудольф?
   Он не ответил, не мог ответить; этому человеку уже не суждено было заговорить.
   Она остановилась, похолодев, но не отступила. Позднее девушка будет долго удивляться, что заставило ее идти вперед, что это была за особая, неизвестная ей до того момента сила.
   Он положила ладонь на ручку двери.
   Повернула ее до конца.
   Дверь не была заперта.
   Соня оглянулась на Рудольфа Сэйна, как будто ожидая, что он встанет из лужи крови и снова оживет, как будто подозревала, что эта смерть окажется всего-навсего грубой шуткой. Однако никакого розыгрыша не было: к сожалению, все было слишком реально, страшно и непоправимо, и не оставалось хоть какой-то надежды на лучшее. Он не пошевелился и никогда больше не сможет пошевелиться.
   Она толчком открыла дверь и заглянула внутрь.
   В комнате ярко горел свет, но пока что не было видно ничего страшного.
   Девушка до конца отворила створку и сделала шаг вперед, все еще сжимая ручку.
   Дети лежали на кровати, крепко связанные чем-то вроде проволоки.
   – Соня, осторожно! – закричал Алекс.
   Она попыталась отступить назад, но дверь резко вырвалась из рук, и девушка, потеряв равновесие, буквально ввалилась в комнату.
   – Добро пожаловать на борт, – с улыбкой сказал ей Билл Петерсон, подняв вверх руку с длинным, смертоносным ножом так, чтобы его было хорошо видно.
   Тина плакала, Алекс безуспешно пытался ее успокоить.
   Голосом, который совсем не походил на обычный, Соня произнесла:
   – Билл, не может быть, чтобы это были вы, именно вы из всех людей на свете.
   – Мадам, – ответил он, – боюсь, что вы ошибаетесь. Меня зовут не Билл, а Джереми.

Глава 22

   Хотя Соне было всего лишь двадцать три года и она выросла в одной из самых цивилизованных стран и эпох в письменной истории человечества, нельзя сказать, что смерть была ей незнакома. Конечно, другом она не была, но и чужой тоже; скорее это был хорошо знакомый враг, все еще страшный, невыносимо страшный, но такой, с которым все же можно было поговорить. Девушка много раз сталкивалась со смертью, начиная с десяти лет, когда эта безликая сущность, крадущаяся за спиной, предъявила свои права на ее родителей, сила, изменившая все ее будущее. Она снова столкнулась с этим же противником, когда работала сиделкой; тогда пришлось разглядеть его поближе, увидеть, как он забирает спящих или тех, которые на каждом дюйме дороги в никуда бьются, кричат и проклинают его. Соня видела смерть, приходящую внезапно, без предупреждения, и видела, как она медлит, будто наслаждается агонией своих жертв, будто жестокий ребенок, который отрезает лягушке лапку и смотрит, как она пытается сбежать. Она увидела смерть на пляже, в образе гниющего трупа, которым кормились крабы, а теперь – в образе старого друга Рудольфа Сэйна, одновременно знакомого и призрачного. И все же ни одно из этих столкновений не казалось таким ужасным, как смертоносный блеск в глазах Билла Петерсона, мелькающий на фоне искаженного лица.
   – Почему? – спросила она.
   – Рано или поздно каждый в своей жизни должен испытать боль, это неизбежно, – ответил он.
   Голос был другим, чем-то отличался от обычного. Если бы Соня не знала этого человека так хорошо, то и в самом деле решила бы, что у него есть брат-близнец, маниакальный двойник. Однако он слишком походил на Билла, носил его одежду. Как ни трудно было в это поверить, но это и в самом деле был он. Голос был немного гнусавый, чересчур тонкий, наполненный уверенностью в своей правоте. Кровь похолодела в ее жилах и сделала руки липкими.
   – Это не ответ.
   – Я судил и вынес приговор.
   – За какое преступление?
   – За то, что они не страдали.
   – Это бессмысленно.
   – Да, все так и есть, – заверил мужчина, – я судил, сам был судьей и присяжными и вынес приговор.
   – Маленьким детям?
   Он бросил короткий взгляд на Алекса и Тину, на минуту смутившись.
   – То, что вы говорите, нелепо, Билл.
   – Джереми.
   – То, что вы говорите, нелепо, Джереми.
   Мужчина насмешливо ухмыльнулся, придя в себя; минутная слабость прошла.
   – Я судил их родителей. Они были приговорены к мучениям.
   – Из-за того, что у них отберут детей?
   – Да, именно так.
   Он взмахнул ножом, указывая на малышей.
   Соня удивлялась своему спокойствию. Все напряжение, постепенно усиливающееся с первого дня приезда на остров, все омерзительные предчувствия, тяжесть долгого ожидания вдруг исчезли. Девушка чувствовала себя свободной, свежей, сильной и на удивление уверенной в своей способности найти решение даже в такой опасной ситуации, как эта.
   Возможно, кроме всего прочего, ей помог опыт работы в качестве сиделки: ее учили, как разговаривать с ненормальными, в той степени, в какой это вообще возможно, как заставить их делать то, что ты хочешь.
   Возможно, в основе спокойствия лежал сильный страх; он парализовал бы девушку, если бы она не обрела душевное равновесие, погрузил бы в транс, от которого не было бы проку ни ей, ни детям.
   – Отдайте мне нож, – произнесла она, протягивая руку.
   Он только смотрел на девушку.
   – Если вы пойдете на это, то сильно пострадаете, когда вас поймают, Билл. Вы ведь не хотите, чтобы вам сделали больно, правда?
   – Я не Билл.
   – Нет, вы Билл.
   – Мое имя Джереми.
   Она вздохнула:
   – Ну хорошо, Джереми. Вы хотите, чтобы вам сделали больно, очень больно, когда поймают?
   Мужчина снова ухмыльнулся:
   – Меня не поймают.
   – Как вы можете убежать?
   – На лодке.
   – Вы испортили все лодки.
   – У меня есть своя.
   – "Леди Джейн"?
   – Не "Леди Джейн", другая лодка, моя особая лодка, только для меня. Я спрятал ее там, где никто не найдет.
   Особенно сильный порыв ветра встряхнул дом, завыл за стенами, как существо из ночного кошмара, голодное, ищущее жертву.
   Он еще крепче сжал в руке нож.
   Соня сказала:
   – На самом деле это не ваша лодка, правильно?
   – Точно.
   – На самом деле это лодка Джона Хейса, да?
   Он вздрогнул, как от удара.
   – Правда?
   – Нет.
   – Вы лжете, Джереми. Это лодка Хейса.
   – Откуда вы узнали о Хейсе?
   – Вы его убили, не так ли?
   Кончик ножа опустился вниз и теперь выглядел не таким жутким. Соне удалось поразить преступника, буквально парализовать.
   – Я его убил, – подтвердил мужчина.
   – Почему?
   – Он был дураком.
   – Почему он был дураком, Билл?