Женька проверил, не потерял ли он пассатижи, и, поправив веревку на плече, подумал: «Михеич, наверно, раскричится: „Обязательно надо было капроновый трос схватить!.. Сам знаешь, с какими трудностями он нам достался!..“»
Внизу под балкой что-то противно хрустнуло, и блок сбился со своего ритмичного поскрипывания. Женька глянул и вдруг совершенно отчетливо увидел тонкую серебристую полоску трещины на сгибе подковы чекеля. Там, внизу, под Женькой, Сатаровы сделали какой-то трюк, балка качнулась, хруст повторился, и серебряная трещина еще ярче сверкнула кристаллами разрывающегося металла.
Женька понимал, что с каждым новым трюком, с каждым новым рывком трещина будет увеличиваться. Еще два-три раза повторится этот паршивый звук, чекель лопнет, и Сатаровы с двенадцатиметровой высоты полетят с блоком, с трапецией, со всеми растяжками прямо в ряды зрителей.
Женька оцепенело смотрел на маленькую страшную трещинку.
Нужно кричать! Нет-нет... Не нужно кричать. Что же делать?! Вот опять этот звук! Что же делать?
И вдруг все стало на свои места. Все стало сразу ясным и простым.
Не отрывая глаз от расширяющейся трещины, Женька приподнялся и, держа один конец в руках, кинул в темноту всю бухту. Разматываясь, веревка мягко заскользила по мокрому шапито. Трясущимися руками Женька продел веревку в подвесное кольцо блока. Уравняв концы веревки, он попытался просунуть их между брезентом и балкой. Брезент так тяжело и плотно был прижат к балке, что Женьке пришлось отказаться от мысли закрепить капроновый трос рядом с его собственной лонжей. Он намотал капроновый трос на руку и тут же подумал: «Не удержать мне... За мачту бы зацепиться. За мачту!»
Балку качнуло еще раз, и Женька увидел, как чекель стал изменять свою форму, вытягиваясь и разевая серебряную пасть трещины. «Не успеть за мачту...»
Женька сбросил веревку с рук и лежа обмотал ее несколько раз вокруг груди. Свободные концы он пропустил еще раз через блочное кольцо и, завязав их двумя узлами, намотал на левую руку. Затем он повернулся и лег поперек балок, закрыв собой отверстие клапана. Плечами и грудью он лежал на одной балке и животом на другой.
Балка качнулась, и Женька почувствовал, как стал натягиваться капроновый трос. Женька лежал поперек гребня купола, и ноги его свешивались по одну сторону шапито, а голова лежала по другую сторону. Он прижался щекой к мокрому брезенту. «Выдержал бы капрон... хоть бы выдержал!»
Теперь ему не нужно было смотреть в манеж и видеть Сатаровых, трапецию, блок и эту трещину...
«Сейчас рванет! – подумал он, закрывая глаза. – Только бы в клапан не втянуло, а то загремим все вместе...»
Захрустел разрывающийся чекель.
А-а-ах-х!! Со страшной силой Женьку прижало к балкам. «Хорош!» – сказал про себя Женька и почувствовал дикую боль в груди. В горле у него что-то булькнуло, и дышать стало почти невозможно. Женька лизнул мокрый брезент и прислушался. Не было ни криков, ни звука падения. Откуда-то снизу он услышал голос старшего Сатарова: «Ап!» – и на мгновение Женьку прижало еще сильнее. Что-то глухо треснуло у него в груди, и раздались аплодисменты.
Женька закашлялся. Рот наполнился чем-то горячим и соленым. Сплюнув, он торопливо глотнул воздух. Огоньки города, лежавшего под ним, сливались в дрожащие желтые нити.
«Сейчас еще один трюк, – подумал Женька, и страшная тяжесть опять сдавила ему грудь. – Какой длинный номер...»
Аплодисменты он услышал как будто с середины, словно откуда-то вернулся и опоздал к их началу.
Женьку стало подташнивать, и он опять лизнул мокрый холодный брезент.
Двое парней, трапеция, блоки и стальные тросы растяжек весили очень много, но Женька уже почти не чувствовал этой тяжести, а ждал исполнения трюка, – трюка, от которого вес увеличивался вдвое, от которого в груди что-то глухо потрескивало, а рот наполнялся горячим и соленым.
Новый рывок, новая боль и долгие-долгие аплодисменты вернули Женьку откуда-то издалека на купол черного и мокрого шапито...
«Хороший финал у них, этот „двойной обрыв“», – медленно подумал Женька, не открывая глаз.
Затем он услышал, как завизжал блок, опуская Сатаровых в манеж, и нарастающий гул аплодисментов спокойно снял с него громадный вес...
«Хорошо, что мы достали эту капроновую штуку... Это нам просто повезло...» Женька закашлялся, сплюнул и, уютно прижавшись щекой к куполу, почувствовал, что засыпает...
– Что с ним?
– Перелом пятого, шестого и седьмого ребер, трещина левой ключицы и очень сильные растяжения правого лучезапястного сустава. Возможно, с частичным разрывом связок...
– Это надолго?
– Месяца на два. Не меньше...
Когда на третий день доктор вошел в палату, он увидел, что Женька лежит неподвижно на спине и держит губами белый целлулоидный мячик от пинг-понга. Затем Женька надул щеки и резко выдул воздух; мячик взлетел вверх почти на метр, и, когда он падал вниз, Женька поймал его ртом.
– Каблуков, чем вы занимаетесь?
Женька попытался ответить, забыв, что у него во рту мячик. Он что-то промычал, затем выплюнул и, отдышавшись, сказал:
– Тьфу, черт! Чуть не подавился! Знаете, доктор, мне говорили, что во Франции есть человек, который ртом жонглирует тремя такими мячиками... Я думал, врут, а теперь мне совершенно ясно, что это возможно! Противно, но возможно...
– Так... – сказал доктор. Он просто не знал, что нужно сказать, и поэтому сказал «так».
– Да, доктор! – встрепенулся вдруг Женька. – Совсем забыл спросить вас, я долго здесь проваляюсь? Только честно!
Доктор очень внимательно посмотрел на Женьку.
– Честно? Я думаю, не больше месяца, – совершенно честно сказал доктор и вышел из палаты.
Внизу под балкой что-то противно хрустнуло, и блок сбился со своего ритмичного поскрипывания. Женька глянул и вдруг совершенно отчетливо увидел тонкую серебристую полоску трещины на сгибе подковы чекеля. Там, внизу, под Женькой, Сатаровы сделали какой-то трюк, балка качнулась, хруст повторился, и серебряная трещина еще ярче сверкнула кристаллами разрывающегося металла.
Женька понимал, что с каждым новым трюком, с каждым новым рывком трещина будет увеличиваться. Еще два-три раза повторится этот паршивый звук, чекель лопнет, и Сатаровы с двенадцатиметровой высоты полетят с блоком, с трапецией, со всеми растяжками прямо в ряды зрителей.
Женька оцепенело смотрел на маленькую страшную трещинку.
Нужно кричать! Нет-нет... Не нужно кричать. Что же делать?! Вот опять этот звук! Что же делать?
И вдруг все стало на свои места. Все стало сразу ясным и простым.
Не отрывая глаз от расширяющейся трещины, Женька приподнялся и, держа один конец в руках, кинул в темноту всю бухту. Разматываясь, веревка мягко заскользила по мокрому шапито. Трясущимися руками Женька продел веревку в подвесное кольцо блока. Уравняв концы веревки, он попытался просунуть их между брезентом и балкой. Брезент так тяжело и плотно был прижат к балке, что Женьке пришлось отказаться от мысли закрепить капроновый трос рядом с его собственной лонжей. Он намотал капроновый трос на руку и тут же подумал: «Не удержать мне... За мачту бы зацепиться. За мачту!»
Балку качнуло еще раз, и Женька увидел, как чекель стал изменять свою форму, вытягиваясь и разевая серебряную пасть трещины. «Не успеть за мачту...»
Женька сбросил веревку с рук и лежа обмотал ее несколько раз вокруг груди. Свободные концы он пропустил еще раз через блочное кольцо и, завязав их двумя узлами, намотал на левую руку. Затем он повернулся и лег поперек балок, закрыв собой отверстие клапана. Плечами и грудью он лежал на одной балке и животом на другой.
Балка качнулась, и Женька почувствовал, как стал натягиваться капроновый трос. Женька лежал поперек гребня купола, и ноги его свешивались по одну сторону шапито, а голова лежала по другую сторону. Он прижался щекой к мокрому брезенту. «Выдержал бы капрон... хоть бы выдержал!»
Теперь ему не нужно было смотреть в манеж и видеть Сатаровых, трапецию, блок и эту трещину...
«Сейчас рванет! – подумал он, закрывая глаза. – Только бы в клапан не втянуло, а то загремим все вместе...»
Захрустел разрывающийся чекель.
А-а-ах-х!! Со страшной силой Женьку прижало к балкам. «Хорош!» – сказал про себя Женька и почувствовал дикую боль в груди. В горле у него что-то булькнуло, и дышать стало почти невозможно. Женька лизнул мокрый брезент и прислушался. Не было ни криков, ни звука падения. Откуда-то снизу он услышал голос старшего Сатарова: «Ап!» – и на мгновение Женьку прижало еще сильнее. Что-то глухо треснуло у него в груди, и раздались аплодисменты.
Женька закашлялся. Рот наполнился чем-то горячим и соленым. Сплюнув, он торопливо глотнул воздух. Огоньки города, лежавшего под ним, сливались в дрожащие желтые нити.
«Сейчас еще один трюк, – подумал Женька, и страшная тяжесть опять сдавила ему грудь. – Какой длинный номер...»
Аплодисменты он услышал как будто с середины, словно откуда-то вернулся и опоздал к их началу.
Женьку стало подташнивать, и он опять лизнул мокрый холодный брезент.
Двое парней, трапеция, блоки и стальные тросы растяжек весили очень много, но Женька уже почти не чувствовал этой тяжести, а ждал исполнения трюка, – трюка, от которого вес увеличивался вдвое, от которого в груди что-то глухо потрескивало, а рот наполнялся горячим и соленым.
Новый рывок, новая боль и долгие-долгие аплодисменты вернули Женьку откуда-то издалека на купол черного и мокрого шапито...
«Хороший финал у них, этот „двойной обрыв“», – медленно подумал Женька, не открывая глаз.
Затем он услышал, как завизжал блок, опуская Сатаровых в манеж, и нарастающий гул аплодисментов спокойно снял с него громадный вес...
«Хорошо, что мы достали эту капроновую штуку... Это нам просто повезло...» Женька закашлялся, сплюнул и, уютно прижавшись щекой к куполу, почувствовал, что засыпает...
– Что с ним?
– Перелом пятого, шестого и седьмого ребер, трещина левой ключицы и очень сильные растяжения правого лучезапястного сустава. Возможно, с частичным разрывом связок...
– Это надолго?
– Месяца на два. Не меньше...
Когда на третий день доктор вошел в палату, он увидел, что Женька лежит неподвижно на спине и держит губами белый целлулоидный мячик от пинг-понга. Затем Женька надул щеки и резко выдул воздух; мячик взлетел вверх почти на метр, и, когда он падал вниз, Женька поймал его ртом.
– Каблуков, чем вы занимаетесь?
Женька попытался ответить, забыв, что у него во рту мячик. Он что-то промычал, затем выплюнул и, отдышавшись, сказал:
– Тьфу, черт! Чуть не подавился! Знаете, доктор, мне говорили, что во Франции есть человек, который ртом жонглирует тремя такими мячиками... Я думал, врут, а теперь мне совершенно ясно, что это возможно! Противно, но возможно...
– Так... – сказал доктор. Он просто не знал, что нужно сказать, и поэтому сказал «так».
– Да, доктор! – встрепенулся вдруг Женька. – Совсем забыл спросить вас, я долго здесь проваляюсь? Только честно!
Доктор очень внимательно посмотрел на Женьку.
– Честно? Я думаю, не больше месяца, – совершенно честно сказал доктор и вышел из палаты.