Кунин Владимир Владимирович. Интердевочка

   Я издалека незаметно раскланялась с Толей и Женей - нашими «спецами». Эдик попросил швейцара - Петра Никаноровича - подать такси ко входу. Отставник рванул на пандус, тормознул тачку и прибежал к нам с поклоном. Эдик дал ему доллар, и Петр Никанорович откозырял ему, как солдат первого года службы. Мы сели в таксярник и поехали…
 
   Опять пришлось остановиться у дома тридцать два. Стоит эта огромная совтрансавтовская бандура «вольво» с рефрижератором - и не проехать…
   Эдик расплатился, мы вылезли и пошли пешком.
   - «Вольво» очень хороший автомобиль, - гордо сказал Эдик. - Мы много торгуем с вами этим авто. Мимо нашего с тобой дома будет проходить трасса от стокгольмского порта на Мальме, они все время там ездят…
   Я благодарно взяла его под руку, оглянулась на «вольво» и, сама не знаю почему, запомнила его номер - АВЕ 51-15.
   - Это прекрасно, что между нашими странами такое тесное сотрудничество, - я старалась попасть в ногу его широким шагам. Давай и мы с тобой заключим маленький экономический контракт.
   - Правильно. Между нами не должно быть неясных моментов.
   - Золотые слова. Так вот… Пару дней тому назад я купила для мамы меховое пальтишко. На зиму. И мне очень хочется, чтобы это пальто преподнес ей ты. Как презент. От своего имени.
   - Но это будет неправда. Это нехорошо…
   - Хорошо, хорошо! Хуже будет, если это сделаю я. У мамы сразу возникнет много ненужных вопросов.
   - Но у нас не дарят летом зимние вещи!
   - Это у вас. А у нас готовят сани летом. Это наша маленькая национальная особенность. Короче, ты можешь мне в этом помочь?
   Эдик неуверенно пожал плечами. Тут мы и подошли к нашей парадной…
 
   Надо сказать, что этот первый для мамы международный приемчик вполне удался.
   Все было вкусно, всего было в меру, мама замечательно выглядела. Она сидела напротив Эдика и с преувеличенным вниманием слушала все, что я уже знала наизусть из шведских выставочных проспектов.
   - Наша фирма «Белитроник» выпускает программные манипуляторы. А недавно мы начали серийный выпуск роботов для автоматической рыбной ловли. Я участвовал в разработке такого робота…
   - Что вы говорите? - светски удивлялась мама.
   Мы с Лялькой покуривали на кухне.
   - Да. Вес только пятнадцать кило. Робот сам забрасывает крючок и сам подтягивает леску. Как рыба клюет, робот делает автоматическую подсечку. Если рыба большая и сильная - можно больше сорок килограмм, - робот начинает ее водить и водить, и так устанет рыбу, что потом быстро вытягивает ее на борт лодки…
   - Девочки! Вы слышите? Уму непостижимо!..
   По маминым глазам я увидела, что она ни фига не поняла про этих дурацких роботов и безумно устала от напряжения.
   - Пора начинать аттракцион, - шепнула я Ляльке. - Все поняла?
   - Могила!
   - Иди к ней. Придержи ее там, чтобы она сюда нос не сунула. Эдик, - сказала я, выходя на кухню. - Можно тебя?
   - Момент! - поклонился маме Эдик. На кухне я сунула ему пакет с шубой и поцеловала для бодрости: давай, мол! Эдик с пакетом вошел в комнату…
   - Уважаемая Алла…
   - …Сергеевна, - тихо помогла я ему.
   - Я знаю! - прошипел он. - Уважаемая Алла Сергеевна! Так как вы есть мама моей невесты Тани, я хочу сделать вам небольшой презент от своего имени.
   - Ах, зачем это, Эдвард… - смутилась мама и даже встала из-за стола.
   - Пожалуйста, - Эдик вручил маме пакет.
   - Спасибо. Я вам очень признательна, но вы, ей-богу, напрасно…
   - Ой, а что там? - фальшиво-заинтересованно воскликнула отлично все знавшая Лялька.
   - Что спрашивать? Помоги развернуть - и увидите, - несколько нервничая, ответила я.
   Лялька мгновенно распотрошила пакет, вытащила оттуда песцовую шубку и, встряхнув, набросила маме на плечи.
   Мама была близка к обмороку. Лялька почти натурально визжала от восторга.
   - Спасибо тебе, Эдик, - я его опять поцеловала. Все-таки он меня выручил! Но тут я заметила, что Эдик и сам находится в состоянии «грогги». Я даже за него испугалась.
   - Кошмар!.. - шептал он. - Я не знал, что это такая дорогая вещь. Я думал…
 
   - Заткнись, - одними губами сказала я ему, а маме крикнула: - мамуля! Если бы знала, как тебе идет!.. Но как Эдик вмастил?! Будто знал, что нужно… Ну, Эдик!
   А мама, моя худенькая мама, стояла в роскошной песцовой шубе - первой шубе за свои сорок восемь лет - и, не отрываясь, смотрела на меня в упор. Потом судорожно вздохнула и печально сказала:
   - Вы сошли с ума. Вы все сошли с ума…
 
   Через месяц выхожу я с двумя тяжеленными авоськами из торжковского рынка и потихоньку чухаю к стоянке такси, как вдруг около меня тормозит потрясный «Мерседес» и оттуда в полном боевом блеске выскакивает Зинка Мелейко.
   - «Медсестра дорогая Анюта подползла, прошептала - живой…» - спела мне Зинка. - Куда пропала, Танюша?
   - Привет, Зинуля, - говорю я и вижу, что Зинка уже слегка «на кочерге». - Не рано ль «промокла»?
   - Не боись, Танька. Нормуль. Сейчас мне все можно.
   - Кого сняла? - Спрашиваю, а сама смотрю: за рулем типичный «аллерик» - итальяшка лет пятидесяти с гаком. Седой, красивый, явно упакованный по самое некуда.
   - Это меня сняли на десять дней по полторашке. Не кисло, да? Десять дней - полторы косых «зелеными».
   - Молодец! - искренне восхитилась я. - Ты даешь… А «спецура» куда смотрит?
   - Самое удивительное - для них я будто не существую. Всех хватают, меня не трогают. Даже обидно, - смеется Зинка.
   - Наверное, нашим ребятам наверху хвост прижали.
   - Я тоже так думаю. У моего клиента какой-то охренительный контракт с нашим «Морфлотом» миллионов на семьдесят!
   Итальяшка вылез из машины, поклонился мне и что-то по-своему крикнул Зинке.
   - Он спрашивает - тебя никуда не нужно подвезти?
   - Нет, спасибо.
   Зинка ему по-итальянски все сказала (она грандиозно на этом языке чешет! ) и говорит мне:
   - Слушай, Танюха, я чего хотела тебя предупредить… Вы уже заявление во дворец подали?
   - Чуть не месяц как…
   - Вот теперь… - Зинка оглянулась по сторонам, понизила голос: - не знаю, правда это или нет, но на всякий случай… Ты сейчас оставшиеся два месяца до регистрации, пока он там у себя в Швеции, должна посылать ему и получать от него как можно больше писем. И все про любовь! Обязательно! И звони как можно чаще - «капусту» не жалей! Вроде как бы подтверждаешь, что брак не фиктивный. Что ты не просто хочешь свалить «за бугор», а действительно выходишь замуж по жуткой любви. Поняла?
   - Спасибо. А ты сама его на это дело не склеишь? - я кивнула в сторону «аллерика» в «Мерседесе».
   - Кто меня выпустит?.. - махнула рукой Зинка. - Ты не помнишь, что я по восемьдесят восьмой от звонка до звонка чалилась? Потом, у меня мама в Пскове хворает, отец - инвалид первой группы. Дочка моя там у них, в будущем году школу кончает… Куда мне?
   - У тебя такая дочка?! - честно говоря, я была потрясена. - Господи, вот не знала, не чаяла!..
   - А ты думала… - так грустно говорит Зинка. - Мне вот-вот - сороковник… Это уж я стараюсь выглядеть. А на самом деле… Кому я нужна на пятом десятке?..
   - Ладно тебе, не прибедняйся.
   - Да! И еще, Танюха… «Капуста» есть?
   - Семь штук заначено.
   - Вот оставь себе пару на жизнь, а пятеру положи на книжку, на имя матери. И спрячь. Ты уедешь, а она хоть здесь при деньгах останется. Потом «из-за бугра» позвонишь ей и… Сюрприз! А сейчас молчи в тряпочку. Правильно говорю? Все! Чао, Танюха!
   - Спасибо, Зинка. Спасибо, родная, - говорю я ей и вижу, как она, красивая, прикинутая (от силы - двадцать восемь, тридцать), идет к золотисто-коричневому «Мерседесу», а ее клиент машет мне рукой и улыбается во всю сотню своих фарфоровых зубов.
   Я ему тоже помахала и потрюхала со своими авоськами на стоянку такси. А там очередь на час, не меньше!
 
   О том, что в тот день произошло у мамы в школе, я еще долго не знала. Рассказала она мне об этом значительно позже.
   Мама вела урок в своем седьмом классе. А один пацан ей очень мешал. Он запихнул под парту маленький автомобильный телевизор на батарейках и смотрел передачу. Конечно, все вокруг тоже пытались заглянуть в телевизионный экран под партой.
   - Юра Козлов! - сказала мама. - Ты мне мешаешь. Выйди из класса.
   - Не выйду, - спокойно сказал Козлов.
   - Ну, дает Козел! - восхитились пацаны, а девочки смотрели на маму с жестоким интересом.
   - Ты мне мешаешь, - беспомощно повторила мама.
   - А вы мне.
   - В таком случае - выйду я! - у мамы задрожали губы.
   - Пожалуйста, - усмехнулся Козлов. - Кто вас держит?
   Чтобы не расплакаться, мама выскочила из класса. Пустынными школьными коридорами она добежала до кабинета директора школы и распахнула дверь.
   Директор - молодой мужик лет тридцати трех - посмотрел на часы, на маму и удивленно поднял брови: дескать, в чем дело? Почему до звонка?
   - Альберт Иванович, - дрожащим голосом проговорила мама. - Так дальше продолжаться не может… Козлов срывает урок за уроком. Он так грубит, Альберт Иванович! Это какой-то кошмар…
   - Хорошо, что вы зашли, Алла Сергеевна. Я все равно собирался посылать за вами.
   - Надо что-то делать, Альберт Иванович. Я умоляю вас…
   - Тут сигнал поступил, Алла Сергеевна, - директор даже не предложил маме сесть. - Ваша дочь, оказывается, выходит замуж за иностранца и собирается покинуть родину? И это нас наводит на грустные размышления. Можем ли мы доверять вам обучение наших советских детей, если вы даже свою дочь не смогли воспитать в духе преданности государству, которое вскормило и вспоило ее.
   - Боже мой!.. - растерялась мама. - Но она же полюбила! И она не собирается менять подданство… Она была, есть и останется советским человеком!
   - Не знаю, не знаю.
   - Но сейчас уже не то время, Альберт Иванович!..
   - Для нас с вами, для людей, которым поручено формирование личности ребенка, Алла Сергеевна, время должно быть всегда одним и тем же, - и в эту секунду в коридоре раздался звонок.
   - Какой ужас… - сказала мама.
 
   А я теперь на дежурстве учу шведский язык. Конечно, ночами и когда на отделении никаких ЧП. Кое-какие книжки достала, словари. Обложусь ими на посту - учу слова, выписываю в отдельную тетрадочку, шепотом повторяю, немножко перевожу.
   Рядом со мной Лялька. Готовится к вступительным экзаменам. Неподалеку на топчане кимарит Сергеевна.
   Лялька зевает и захлопывает учебник:
   - Ни черта не соображаю!..
   - Учи, дуреха! - говорю я. - Если и в этом году завалишь… Учи. Я же учу.
   - Если бы у меня была твоя цель… - потягивается Лялька.
   - Не дури.
   Слышим, в ординаторской телефон затрезвонил. Выходит оттуда наш дежурный доктор, Клавдия Михайловна, и машет мне рукой. Я к ней.
   - Мама звонит, - говорит она.
   Я испугалась - половина второго ночи! Влетела в ординаторскую, схватила трубку:
   - Что с тобой, ма?
   - Танечка… Прости, что я тебя беспокою. Звонил из Стокгольма Эдик и сказал, что прилетает завтра вечерним рейсом. Он купил индивидуальный тур на десять дней и теперь вполне успевает к регистрации.
   - Черт подери, как я напугалась! Прилетает, и хрен с ним! С тобой все в порядке?
   - Да, - сказала мама и заплакала.
   - Мамуленька, что с тобой? Хочешь, я сейчас приеду?
   - Нет, нет, просто я немножко устала. И хотела услышать твой голос…
   - Что происходит, ма?
   - Да, ничего… На работе какая-то ерунда. Этот Козлов меня совершенно измучил. Я тебе уже жаловалась. Хамит, издевается… Чудовищный мальчик. Очень приличные родители, а ребенок - исчадье ада. Я уже не дождусь окончания учебного года…
   - Ну, не расстраивайся, мамуленька. Осталась-то неделька. Успокойся, родная. Накапай себе корвалольчика сорок капель и прими таблетку реланиума. А завтра поедем встречать Эдика. Ладно?
 
   Вышла я утречком из сберкассы, раскрыла новенькую сберкнижку и проверила: номер такой-то, счет такой-то, «Зайцева Алла Сергеевна», «приход - 5000 рублей», подпись закорючкой…
   Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.
   - Ну-ка, пойди сюда, Козел, - сказала я ему, когда нашла всю эту компанию за школой.
   Они в открытую курили и разговаривали между собой сдавленными, искусственно-хриплыми приблатненными голосами.
   - Кому Козел, а кому Юрий Петрович, - сказал он и оглядел меня, сукин сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.
   Я хотела с ним только поговорить. Я подумала, что по возрасту он все- таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у нас может получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.
   - Ладно, Юрий Петрович. Поговорить надо.
   - Четвертачок, - ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.
   Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией. «Четвертачок», «чирик», «стольник», «полтинничек»… От ресторанных халдеев, подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от «траллеров» - таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли от какой еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас… Когда этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..
   - Годится, - спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей. - Иди сюда.
   Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот так, запросто, выну четвертной. И подошел ко мне этакой блатнячковой спецпоходочкой.
   Я ласково положила ему руку на плечо, смачно плюнула на двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.
   Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.
   - Стоять!!! - рявкнула я его компании. - Только шевельнись кто-нибудь!
   Не спуская с меня ошеломленных и ненавидящих глаз, Козел нашаривал рукой обломок кирпича.
   Я подошла, наступила ему на руку ногой и сказала на его языке:
   - Если ты, сявка неученая, Козел вонючий, потрох дешевый, еще когда-нибудь на Аллу Сергеевну Зайцеву, твою учительницу, поднимешь свой облезлый хвост или на ее уроке хоть слово вякнешь - по стенке размажу. Понял, засранец?
   Продолжая стоять ногой на его руке, я достала из сумки «Данхилл» и зажигалку. Закурила и сказала ему:
   - Ответа не слышу.
   Козел скривился от боли и тихо проговорил:
   - Понял…
   - Вот и умница, - я повернулась к его перетрусившей кодле. - Всех касается. До свидания, дети.
   И пошла. И ни словечка не услышала вослед.
 

 
- Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе…
 

 
   - читала я когда-то любимые мною стихи.
   - Что ты подглядываешь, Танька? Еще десять лет тому назад ты же весь этот ранний цикл наизусть помнила? - так мама хвасталась мною перед Эдиком.
   - Вспомнила баба, як дивкой була… - усмехнулась я и захлопнула книгу.
   Мы сидели в верхнем ресторане гостиницы «Европейская», куда Эдик пригласил нас с мамой на торжественный обед «для своих». Столик был сервирован «под большое декольте». Стоял роскошный букет роз в какой-то хрустальной фиговине. Тут же, между икрой, осетриной и паштетом, лежали наши свадебные фотографии и три книги, привезенные Эдиком специально для мамы из Швеции.
   - Эдик, вы прелесть! - мама уже маханула немножко шампанского и с непривычки щебетала: - как вам это в голову так пришло?!
   Она нежно погладила книги.
   - Это не мне в голову, - честно сказал Эдик. - Это я спросил в Стокгольме у одного русского: «Что привезти из Швеции в Россию интеллигентной женщине средних лет?» Он сказал: «Пастернак, Высоцкий, Цветаева». Я пошел и купил.
   - Так просто - «пошел и купил»! - поразилась мама.
   - Да.
   В «Европейской» я бывала всего два раза. Не моя епархия. Кому охота, чтобы тебя под любым предлогом вызвали в женский туалет и местные коллеги начистили там тебе рыло за нарушение конвенции?..
   Однако, судя по тому, как официант разглядывал меня, мне показалось, что он меня знает. Мне лично его морда была совершенно незнакома. А он даже подмигнул мне, показав глазами на Эдика. И тогда я все просекла: этот сучонок хотел, чтобы я ему потом валюту сдала!
   - Вы что-то собирались мне сказать? - спросила я его в упор.
   - Нет, нет! Что вы… - халдей испугался, задергался и исчез.
   А через минуту в полупустом дневном ресторане, как бы случайно, появился оперативник Леша Чумаков. Повел безразличным глазом вокруг и вышел.
   - Давай выпьем за нашу маму, Эдик! - предложила я.
   - Правильно. Если можно, я теперь тоже буду называть вас «мама», - Эдик поднял бокал.
   - Конечно, конечно! - мама была прелесть! Я ее такой сто лет не видела. - Вы знаете, Эдик, последний раз в ресторане я была почти двадцать лет тому назад…
   - Почему? - спросил Эдик.
   Мама растерянно пожала плечами.
   А я прихлебывала шампанское, которое ненавижу, и очень точно представляла себе, что сейчас происходит внизу…
 
   …Чумаков берет трубку телефона и набирает номер:
   - Толя? Привет. «Европейская» беспокоит. Чумаков.
   - Здорово, Леша.
   - Толя, ты недавно в отделе говорил, что у вас Татьяна Зайцева уже три месяца не появлялась.
   - Ну?
   - Так вот, она сейчас у нас в ресторане сидит. С фирмачем и какой-то теткой в возрасте. Цветы на столе, шампанское.
   - А фирмач ваш?
   - Да. Эдвард Ларссон. Швеция. Индивидуал.
   - Знаю. Он у нас на «Инрыбпроме» жил. А тетка такая худенькая, лет пятидесяти?
   - Да.
   - Тогда - порядок. Это ее мать. Зайцева… Погоди. Сейчас посмотрю, - Толя лезет в свой талмуд, находит мои данные и продолжает: - Зайцева Алла Сергеевна. Преподаватель русского языка и литературы. В отношении основной профессии своей дочери находится в полном и счастливом неведении.
   - Уж не перешла ли Татьяна к нам в «Европу» работать? А то своих хватает - не разгрести.
   - Нет. Не бойся. Они только позавчера зарегистрировались. Теперь она у нас - мадам Ларссон.
   - А где гарантия?
   - Тоже верно. Но тем не менее…
 
   Пока Эдик с помощью собственного карманного электронного калькулятора проверял счет, а халдей стоял рядом и смотрел в потолок лживыми глазами стукача и ворюги, мы с мамой разглядывали большие цветные фото из дворца бракосочетания.
   - Лялька - все-таки красавица! - чуточку фальшиво восхищалась мама, чисто по-русски стесняясь того, что Эдик проверяет официанта уже по второму разу.
   - А Сима? - Спрашиваю.
   - Сима тоже очень интересная. И Ниночка, и Зина Мелейко… А я здесь совсем на себя не похожа.
   - Жалко только, что Константин Иванович надрался.
   - Таня! Ты же знаешь Лялиного папу!.. Нужно было смотреть. Боже! Как тебе идет белое! И фата… И Эдик в настоящем смокинге!.. Бесподобно!
   Я немножко устала от маминых всплесков, достала инструкцию, полученную от Кисули и Гулливера, и сказала Эдику, который тщательно пересчитывал сдачу:
   - Теперь мы должны в твоем консульстве легализовать наше свидетельство о браке и оформить приглашение на выезд…
 
   В отличие от нашего первого посещения генеральный консул Швеции был сух и сдержан. Ни кофе, ни сливок, ничегошеньки…
   Он еле скользнул по мне глазами, коротко поклонился и заявил Эдику:
   - Вами займется секретарь. Прошу простить: дела.
   Эдик тоже не больно расшаркивался. Зато я как можно обольстительнее улыбнулась консулу, напружинилась и сказала ему по-шведски:
   - Вы крайне любезны, господин консул. Мы вам очень благодарны.
   Моя домашняя заготовочка произвела фурор: консул удивленно поднял брови домиком, Эдик чуть не ахнулся в обморок, а старая грымза в золотых очках уставилась на меня, как на седьмое чудо света.
   - Поздравляю, - кисло поклонился мне консул. - У вас редкие способности. Думаю, господину Ларссону неслыханно повезло. Как, впрочем, надеюсь, и вам, фру Ларссон…
   За несколько дней до отлета Эдика мы с ним собрались в цирк. Спустились из его номера в холл «Европейской», и Эдик оставил меня у ларька с сувенирами, а сам пошел в бюро обслуживания «Интуриста» за билетами.
   А неподалеку от меня льется такая бойкая английская речь с могучим русским акцентом. Я покосилась, а у колонны стоит хорошо поддавший «штатник» и его шикарно хомутают две интердевочки.
   И вдруг слышу, одна говорит: «Джаст э момент…» И подваливает ко мне:
   - Привет, Таня.
   - Здравствуй, куколка, - говорю. - Ты кто?
   - Я - Лиза-Кролик. Слышала?.. Мы тебя знаем и очень уважаем. Но наши девочки просили тебе передать, чтобы ты больше сюда не ходила. Пусть у каждого будет свой огород. А то… Зачем тебе всякие разборки?
   Тут подошел Эдик с билетами в цирк.
   - Познакомься, Кролик, - говорю я ей. - Это мой муж, Эдвард Ларссон. А девочкам передай, что я нахожусь в глухой завязке и конкуренции не составлю. Чао.
   - Желаем тебе счастья, - успокоилась Кролик.
   Когда мы вышли из «Европейской» на улицу, Эдик сказал:
   - Какое странное женское имя - «Кролик»…
   - Это не имя. Это - кликуха.
   - Что?!
   - Потом объясню. Пошли, пошли, а то опоздаем.
 
   В антракте между первым и вторым отделением, пока на арене устанавливали клетку для львов, я вышла покурить, а Эдик встал в очередь за мороженым.
   Иностранцев было в цирке - пруд пруди! Казалось, что «Интурист» откупил все места - от первого ряда партера до последнего на галерке. Тут тебе и по-польски, и по-французски, и по-немецки, и по-английски…
   - Здравствуйте, Таня-тян. Хау ду ю ду. Ам вери глед то си ю.
   Поворачиваюсь - стоит передо мной такой симпатичный джапан лет пятидесяти. Ни имени, ни фамилии, убей бог, не помню! Помню только, что он целую неделю был моим клиентом на прошлогоднем пушном аукционе. И еще помню, что он по-русски ни в зуб ногой. Ну, и платил, конечно, будь здоров. Как все японцы.
   - Я видел вас с мужчиной, - говорит он по-английски. - И не хотел беспокоить. Но когда вы освободитесь, завтра или послезавтра, прошу вас позвонить мне в «Асторию». Вы помните часы работы пушного аукциона?
   - Помню, - говорю. - Даже очень хорошо.
   - Все остальное время я буду свободен для вас.
   И дает мне визитную карточку, где чернилами уже написан его номер телефона в «Астории». И кланяется, кланяется…
   А я-то вижу, что ко мне продирается Эдик с мороженым. И не успеваю объяснить японцу, что больше не работаю по той части, которая его интересует. Сую, как дура, визитку в карман куртки, и так торопливо говорю:
   - Хорошо, хорошо… Простите меня, пожалуйста…
   Японец тоже увидел Эдика и на прощание мне говорит:
   - Целый год я не могу забыть дней, которые мы провели вместе. Жду, - и буквально растворяется в толпе.
   Только мы с Эдиком взялись за мороженое, как раздался звонок. Все потянулись в зал. В проходе я чуточку отстала и выбросила в урну визитную карточку японца. Вались он, этот джапан, к такой-то матери!..
   Взяла Эдика под руку, и мы, лопая мороженое, пошли смотреть львов.
 
   На следующий день я заступила на суточное дежурство. С утра пошла нормальная больничная круговерть: уколы, перевязки, капельницы, таблетки…
   - Таня! Борис Семенович вызывает!..
   Бросаю все, бегу к заведующему отделением. Там же на подоконнике сидит наш молодой доктор Владимир Александрович.
   - Здрасссьте, Борис Семенович!
   Борис Семенович - милый, остроумный, доктор божьей милостью. Трус - фантастический! Со страху заложит кого угодно.
   - Ну что вы со мной делаете, Таня?! Это просто нечестно! Как писать характеристику на человека, уезжающего за границу на постоянное местожительство?!
   - Борис Семенович, дусечка! Ну что ж вы так убиваетесь?! Пишите любую, - успокаиваю я его. - Вы-то понимаете, что это дурацкая формальность?
   - Не сходите с ума! Я должен взять на себя серьезную политическую ответственность, а вы…
   - Подождите, Борис Семенович, - прерывает его Володя. - Что от вас требуется? Правда. Вот вы и напишите правду о Татьяне Николаевне. Я как профорг отделения тоже подпишу. Если это будет правда.
   - А я продиктую, - говорю я. - «Татьяна Николаевна Зайцева - человек физически здоровый. Травку не курит, порошки не нюхает, укольчиками не задвигается. Выпивает с отвращением, исключительно для контактов, в соответствии со всеми указами и постановлениями. Она за мир, за дружбу народов. Ее основной жизненный лозунг - «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Политически грамотна, морально устойчива». Ну, как? Годится?
   - Блеск! - восхитился Владимир Александрович.
   - Не смейте превращать это в балаган! - закричал Борис Семенович. - Пара молодых идиотов! Я пожилой, беспартийный… Отгадайте, кто? Правильно!..
   - Борис Семенович, это уже становится тоскливым, - Володя слез с подоконника.
   - Я хотел бы, чтобы вы встали на мое место, Володя…
   - Я тоже хотел бы.
   - Таак! - разозлилась я. - Я чего-то не понимаю, Борис Семенович, вы даете мне характеристику или нет?
   Борис Семенович трагически обхватил руками голову:
   - Напишешь хорошую - спросят: куда же вы смотрели? Не работали с кадрами. Напишешь плохую - скажут: какого черта вы держали ее в своем коллективе?..
   - Все! - сказала я. - Привет. У меня работа.
 
   Во второй половине дня я расхаживала одну симпатичную деваху после операции. Она обнимала меня за плечи, я ее за талию, и так мы ползали по коридору отделения.
   - Не держись за пузо, не разойдутся у тебя швы. Ступай смелей!
   - Да, а вдруг… - ныла она.
   - Хочешь, чтобы у тебя спайки образовались? Почему вчера провалялась лишние сутки?
   - Тебя ждала. С тобой я не боюсь.
   - Вот дурочка! Двигайся, двигайся… Дети есть?
   - Двое. Четыре и полтора.
   - А сейчас с кем они? С мужем?
   - Мама из Харькова приехала.
   - Как детей делать - так все умельцы. А как…
   - Нет, нет, Танюша, он очень занят. У него работа такая. Все, Тань, больше сил нет…