Кунин Владимир Владимирович. Кыся-2

   -- Прости меня, папочка, -- чуть не плачет Моника. -- Она с утра была так возбуждена... Так не хотела оставаться дома...
   -- Значит, она что-то предчувствовала, -- смеясь, сказал ей Фридрих фон Тифенбах.
   -- Да, да!.. -- кричит мне по-нашему, по-Животному, Дженни. -- Я чувствовала!.. Я знала, что именно сегодня что-то должно было произойти!.. С того момента, как Фридрих нам позвонил и пригласил Монику с ее идиотом в "Тантрис" -- я места себе не находила!.. Мартынчик! Я так счастлива...
   Фридрих фон Тифенбах бережно пересаживает меня и Дженни со стола на мой высокий стул, а кельнеры наперегонки бросаются к нашему столу -- сменить скатерть и приборы.
   -- Я прошу простить нас, Фридрих, -- кисло улыбаясь, говорит Гельмут. -Честно говоря, когда я согласился взять Дженни с собой, я рассчитывал оставить ее в вашей машине под присмотром вашего шофера Франца Мозера...
   -- Но, ты знаешь, папа, Дженни почему-то совершенно его не выносит!.. -удивленно сказала Моника фон Тифенбах-Хартманн.
   -- Еще бы! -- по-нашему сказала мне Дженни. -- Я тебе потом кое-что порасскажу про этого гнусного типа!.. Мартынчик, счастье мое, давай смотаемся лучше под стол? А то я чувствую себя как на выставке...
   -- Подожди. В этом есть элемент некоторой неловкости. В конце концов, Фридрих пригласил сюда всех ради меня... -- ответил я ей.
   -- Я не знаю, как фон Дейну и его подруге, а моим -- главное, чтобы папа Фридрих оплатил это приглашение. Мой Хартманн за пфенниг удавится, -сказала Дженни.
   На секунду мне показалось, что Фридрих все-все понимает, о чем мы говорим с Дженни! Он так точно ухмыльнулся вслед ее последним словам, что мне даже не по себе стало.
   -- Ребята! -- сказал он нам. -- А почему бы вам не побыть вдвоем, раз уж вы так нравитесь друг другу? Спрыгивайте под стол, а я прикажу подать вам туда все, что вы пожелаете.
   О, черт возьми! Неужели ему доступна и наша -- Животная Волна?! Ведь это совершенно иной способ общения! Ничего себе!.. Такого я еще не встречал ни у Котов, ни у Людей.
   В довершении всего я вспомнил точную реакцию Фридриха на мои утренние греховные мысли о Баське Ковальской -- "если бы та была Кошкой...", внимательно посмотрел ему в глаза и сказал по-Шелдрейсовски:
   -- По-моему, ты перешагиваешь грани возможного.
   На что он мне МЫСЛЕННО четко и внятно ответил:
   -- Ты мне льстишь, Кыся! Но слышать это приятно.
   Скатерть была длинная, почти до полу, и как только мы с Дженни оказались под столом среди пяти пар ног, Дженни тут же тяжело и часто задышала, брякнулась на пол и предложила немедленно трахнуться!
   К моему удивлению, она проявила такую, я бы сказал, агрессивную, настойчивость, что мне ничего не оставалось делать, как поставить Дженни в максимально удобное положение и незамедлительно приступить к сексуально-половым действиям.
   ... Потом мы из-под скатерти видели еще ноги пять или шести кельнеров, суетившихся вокруг нашего стола, слышали обрывки незначительных разговоров, и за весь вечер были потревожены всего два раза.
   Первый, -- когда Фридрих нагнулся к нам и спросил, что мы будем есть, и я заказал себе любимый теперь мною "татарский бифштекс", но без приправ. И один из кельнеров еще минут десять пытался выяснить из какого мяса мне его приготовить?
   А бедная Дженни получила сверху от Моники заранее принесенную горсточку какого-то сухого дерьма с витаминами, которое хоть и называлось невероятно пышно -- "Фолькорнфлокен мит Гемюзе унд Фляйш", -- в рот его взять было невозможно.
   Поэтому, несмотря на строжайшие запреты есть что-либо кроме этого "Фолькорн..." и так далее, Дженни с аппетитом волкодава стрескала половину моего сырого фарша потрясающей свежести и вкусноты, сказав, что только со мной она познает счастье, как в любви, так и во всем остальном...
   Во второй раз Фридрих заглянул под скатерть и предложил мне посмотреть, как подают здесь вино.
   -- Вылезай, не пожалеешь, -- пообещал он мне.
   Я позвал Дженни с собой. Но она, точно повторив мои словечки, услышанные от меня еще на корабле, заявила, что все эти "понты" и "примочки" она видела уже сто раз. Это занятие и зрелище для идиотов вроде ее Хозяина -- Гельмута Хартманна. Лучше она, Дженни, пока немного передохнет, а вот когда я снова вернусь под стол после того спектакля, который я увижу там наверху, она мне такое расскажет, что у меня шерсть встанет дыбом!..
   Я вылез из-под стола как раз в тот момент, когда Специальный Винный кельнер, даже одетый иначе, чем остальные кельнеры, в белых перчатках, показывал фон Тифенбаху бутылку, завернутую в крахмальную салфетку с монограммой "Тантриса", но так, чтобы этикетка была видна.
   -- Нет, нет! -- отказался Фридрих. -- Истинный знаток -- герр Хартманн. А мне, пожалуйста, потом -- доппель-водку.
   Винный кельнер почтительно поднес бытылку Гельмуту. Тот с преувеличенным вниманием прочитал наклейку, очень, ну очень важно кивнул головой, а этот Спецкельнер открыл бутылку своим Спецштопором и подал Гельмуту пробку. Гельмут понюхал пробку, поднял глаза к потолку и понюхал еще раз, чтобы ничто не отвлекало его от истиной оценки того, что он нюхает. И снова кивнул головой.
   Тогда Винный кельнер налил в бокал, который привез на столике вместе с вином, самую что ни есть малость этого вина, и стал разглядывать его на свет.
   Фридрих фон Тифенбах и Таня Кох сдерживались из последних сил, чтобы не расхохотаться в голос. Профессор упрямо смотрел в стол, не поднимая глаз ни на Хартманна, ни на Спецкельнера.
   Но на этом спектакль не кончился! Спецкельнер глубоко вздохнул, и стоя, у нашего стола, задумчиво, исполненный, как цитировал кого-то Шура Плоткин, "титанического самоуважения", сделал крохотный глоток из бокала. Но не проглотил, а как-то, пожевывая губами, втер это вино в полость всего своего рта.
   От этого зрелища меня чуть не вытошнило! А Хартманн смотрел на Спецкельнера так, словно ждал, что тот сейчас упадет замертво.
   Но этот храбрец выстоял, поднял глазки к небу, помедлил, убедился в том, что вино не отравленное, и налил такую же лилипутскую порцию в бокал Хартманна.
   Хартманн проделал то же самое. Только сидя. И наконец изрек:
   -- Да!
   И Спецкельнер в своих белых нитяных перчатках стал разливать это вино по бокалам, стоящим на нашем столе.
   Фридрих фон Тифенбах весело посмотрел на меня и МЫСЛЕННО произнес:
   -- Я не помню случая, чтобы Гельмут хоть когда-нибудь сказал -- "Нет!". И потребовал бы другое вино. Несмотря на все его состояние -- дома, явные и тайные банковские счета здесь, в Швейцарии, Люксембурге, несмотря на удачливые миллионные махинации с налогами, -- он раб! Он по сей день трусит метрдотелей и кельнеров дорогих ресторанов, и независимо от своей врожденной хамской жестокости -- тоже, кстати, признак раба, -- он заискивающе разговаривает с шоферами такси, подделываясь под их, как он считает, "простонародный" сленг. А это уже неистребимая рабская психология. Какое счастье, что у Моники нет от него детей! Я был бы вынужден любить своих внуков, зачатых пошлым, наглым и трусливым рабом, и с ужасом ждать, когда в них проявится отцовская наследственность...
   Он погладил меня по загривку и спросил, будто извинился:
   -- Не очень сложно для тебя?
   -- Нет, -- ответил я ему. -- Когда-то мы с Шурой о чем-то подобном уже говорили. Конечно, без "банковских счетов" и "миллионных налогов", на совершенно других заморочках, но суть была та же. А в России у нас этих примеров -- на каждом шагу!..
   -- Я бы хотел познакомиться с твоим Шурой...
   Тут у меня даже сердце екнуло! Но Фридрих, слава Господу, ничего не заметил и сказал:
   -- Ладно... Отправляйся к Дженни. Она -- единственное пристойное существо в той семье, -- он рассмеялся и спросил: -- Кстати, Кыся, а возможен роман, предположим, между Котом и Собачкой?
   -- Возможен, -- коротко ответил я и спрыгнул под стол.
   Уж больно мне не терпелось услышать рассказ Дженни. Однако как только я оказался под столом, отдохнувшая и нажравшаяся моего фарша, Дженни тут же стала быстро дышать и валиться на спину. Кто ее научил этим Человеческим глупостям?
   Но я легонько прихватил ее зубами за шкирку, поставил на ноги, встряхнул пару раз как следует, и сказал, что ни о каком сексе речи быть не может, пока я не услышу то, от чего у меня должна "шерсть встать дыбом", как она мне сама обещала!..
   От первой половины ее рассказа не встала у меня шерсть дыбом.
   То ли я уже интуитивно был подготовлен к чему-то подобному, то ли за последнее время попривык к Человеческим подлостям. Как выражается Шура Плоткин -- "адаптировался". Начиная еще с того момента, когда в Петербурге эти сволочи Пилипенко и Васька впервые отловили меня сеткой, чтобы продать на смерть в институт физиологии... И до последнего жуткого кровавого ночного боя на Мюнхенском автобане!
   Нет! Тут я не прав...
   Последней Человеческой подлостью в МОЕЙ жизни было требование каких-то русских властей не оперировать моего Водилу в Германии, а срочно отправить его подыхать в Петербург. Дескать, денег у них нет платить немцам за операцию Водилы. А сгонять специальный самолет из Петербурга в Мюнхен и обратно -- на это у них, у подонков, деньги нашлись! Только бы мой Водила не успел рта раскрыть!
   История же, рассказанная моей подругой Дженни под столом одного из самых дорогих ресторанов мира -- "Тантриса", поражала своей банальностью, как сказал бы умный Шура Плоткин. Правда, от этого она не становилась менее подлой и опасной. Тем более, что почти все участники этого сюжетца или сидели за столом, под которым Дженни все это мне рассказывала, или находились неподалеку.
   Я не оговорился, сказав "почти все участники". Одного из персонажей назревающих событий не было ни здесь, ни поблизости.
   По всей вероятности, как предположила Дженни, этот "персонаж" или валяется сейчас у себя на кушетке в своей однокомнатной квартирке в Берг-ам-Лайме -есть такой хреновенький райончик Мюнхена. Мы туда зачем-то ездили с Хельгой Шредер. Он напоминает район старой Выборгской стороны в Петербурге -- от "Крестов" до затурханного довоенного мрачного кинотеатра "Гигант".
   Или же, скорее всего, этот "персонаж" сейчас находится в Зальцбурге, в Австрии. Это всего сто двадцать километров от Мюнхена, и там у этого "персонажа" есть постоянный хахаль -- молоденький торговец овощами и фруктами на Ратушной площади.
   Так вот, этот "персонаж" -- Амалия Мозер, двадцатидвухлетняя дочь нашего шофера Франца Мозера, еще год тому назад заодно, на всякий случай, спуталась с мужем Моники фон Тифенбах-Хартманн -- Гельмутом Хартманном и, как она теперь утверждает, от него забеременела. Врет, мерзавка, без зазрения совести!..
   И вот тут Дженни поклялась чем угодно, что если Амалия и беременна, то не иначе, как от того юного австрийского овощника, а не от Гельмута! Но Зальцбургские мама и папа фруктового хахаля даже слышать не хотят об этой мюнхенской шлюхе. Поэтому в смысле австрийского замужества Амалии ни хрена не светит.
   Вот она и наплела Гельмуту, что беременна от него! Но это, дескать, все -фуфло и панама... От Гельмута даже травка не вырастет! Если бы он был способен к деторождению, то у Фридриха фон Тифенбаха были бы уже десятилетние внуки. И Дженни это очень хорошо знает, потому что вместе с Моникой была уже сто раз у всяких "фрауенратцев" -- женских докторов и гинекологов, и те в один голос утверждают, что у нее -- Моники фон Тифенбах-Хартманн все в абсолютном порядке. А дело в ее муже, в этом слабаке -- Гельмуте. А тот сам идти к врачу не хочет, и орет на бедную Монику, что во всем виновата она! Особенно он стал на нее наезжать после того, как эта посикуха Амалия, дочка Франца Мозера, сказала, что она от него забеременела...
   От всех этих семейных сплетен у меня голова пошла кругом! Я уже почти ни черта не понимал -- кто может забеременеть, кто -- нет, а от кого трава не растет, и поэтому не выдержал и рявкнул на Дженни:
   -- Не отвлекайся , дуреха! Не замусоривай рассказ никчемными дурацкими подробностями. Ближе к цели!..
   -- Это не дурацкие подробности, а необходимые детали сюжета! -- огрызнулась на меня Дженни с видом оскорбленного критикой автора. -- Заткнись и слушай!
   Причем, надо отметить, огрызнулась так, что я даже почувствовал к ней уважение, как к бескомпромиссному бойцу.
   -- Все, все!.. -- я тут же сдал позиции. -- Слушаю в оба уха, раскрывши рот.
   А еще через минуту рассказа Дженни у меня, действительно, оба уха вытянулись как у осла, а рот сам по себе раскрылся от удивления по самое некуда! Но это было удивление, смешанное с уважением к самому себе. Не подвела меня моя Котово-Кошачья интуиция, не обмануло меня мое НЕОБЪЯСНИМОЕ ПРЕДВИДЕНИЕ, когда мне причудилось, что Франц Мозер жаждет смерти Фридриха фон Тифенбаха!
   Оказывается, Мозер пригрозил Хартманну, что раздует такой скандал, что Гельмут вообще лишится всего -- домов в Швейцарии и Италии -- ибо один по сей день официально принадлежит фон Тифенбаху, а второй в качестве свадебного подарка был преподнесен Фридрихом своей дочери Монике.
   Грюнвальдский же дом Хартманнов, наверняка, отойдет "Хипо-Банку", дававшему на его строительство достаточно жесткий и до сих пор невыплаченный кредит. Ну, а то, что партнеры Хартманна по бизнесу немедленно постараются от него избавиться -- тут нет никаких сомнений! Во-первых, им надо будет сохранить в чистоте имя своих фирм, объединенных в концерн мирового значения, а во-вторых, пока Гельмут Хартманн был зятем Фридриха фон Тифенбаха -- это придавало сугубо коммерческому предприятию в кругах высшего эшелона власти необходимый вес и иллюзию стабильности, несмотря на достаточно одиозное звучание имени самого Фридриха фон Тифенбаха...
   Но все же Гельмут Хартманн был членом семьи одной из древнейших фамилий Германии, ведущей свой род с начала двенадцатого (!) века от поэта и философа Генриха фон Тифенбаха, двоюродного брата Вольфрама фон Эшенбаха, создавшего роман "Парцифаль", соратника и продолжателя религиозно-мистических традиций в литературе Вальтера фон дер Фогельвайде, близкого друга Готфрида Страсбургского, написавшего бессмертную книгу "Тристан и Изольда"...
   Я почувствовал, что еще мгновение, еще одно древнее немецкое имя, и моя голова разлетится на тысячи маленьких кусочков!
   -- Заткнись! -- заорал я на Дженни что было силы. -- Умоляю, замолчи немедленно!.. А то я тебе сейчас так наподдаю -- своих не узнаешь!..
   Тут же приподнялась скатерть, и к нам под стол заглянули встревоженные Фридрих, Таня и... Моника!
   Ну, Фридрих и Таня -- понятно. Я с ними в Шелдрейсовском Контакте. На разных Волнах, но тем не менее... И любой мой сильный эмоциональный всплеск мог вызвать в них чувство тревоги. Но при чем тут Моника?!
   -- Вы ссоритесь? -- вслух спокойно спросил меня Фридрих.
   -- Нет, нет, -- быстро ответил я. -- Не волнуйся!
   А Дженни, умница, конспиратор маленький, демонстративно лизнула меня в нос -- дескать, "Аллес ин орднунг!" Все в порядке, по-нашему.
   Таня и Моника облегченно улыбнулись, а Фридрих внимательно посмотрел мне в глаза и не поверил ни мне, ни Дженни. Однако они тут же оставили нас снова вдвоем.
   Черт побери, а что если, действительно, еще до появления на свет того философско-поэтического Генриха фон Тифенбаха -- предка Фридриха восьмисотлетней давности, -- наш, сегодняшний Фридрих фон Тифенбах в ТОЙ СВОЕЙ ПЕРВОЙ ЖИЗНИ -- БЫЛ КОТОМ?!!
   По характеру, по сообразительности, по мужественной независимости -- очень похоже! Ему бы еще чуточку нашего Котового ПРЕДВИДЕНИЯ. Но это уже дело моих лап, и Я буду не Я, если...
   -- Продолжай, -- сказал я Дженни. -- И давай самую суть. Не отвлекайся, малыш, ради Бога! -- Ну, вот... Я и говорю, как только Гельмут перестанет быть мужем Моники фон Тифенбах -- он сразу перестанет быть кому-нибудь нужен. И он это сам отлично понимает...
   -- Короче, -- прошипел я.
   -- Господи, Мартынчик... Да, что же это с тобой?
   -- Еще короче!
   -- Пожалуйста! Франц Мозер и Гельмут Хартманн сговорились взорвать Фридриха фон Тифенбаха.
   -- Что-о-о?!! -- мне показалось, что я ослышался.
   -- Они сговорились взорвать Фридриха, -- повторила Дженни. -- Старик обожает новогодние фейерверки, и у него в гараже огромные запасы всяких ракет, хлопушек, петард... Мозер сам привозил ему эти штуки из магазина. Так что все подумают, что Фридрих собственноручно взорвал себя от неосторожного обращения с этими новогодними радостями идиотов!
   -- Тэк-с, -- сказал я. -- И как же это они собираются сделать?
   -- А очень просто, -- легко ответили Дженни, словно речь шла о предстоящей прогулке. -- Наш засранец еще в Петербурге очень скрытно контактировал со своими русскими партнерами по бизнесу и был в дико нервном состоянии из-за отправки какого-то груза в Германию. Именно тогда он устроил этот хай в "Астории" по поводу той зажигалки от "Картье". Помнишь, я тебе еще на корабле рассказывала?..
   -- Помню, помню, давай дальше!
   -- У этих же русских партнеров он приобрел большую деревянную куклу "Матрешку", которую у нас в Германии называют почему-то "Бабушка"... Причем эта "Бабушка" была с лицом вашего призидента. Так вот внутри этой куклы -жуткой силы взрывающееся вещество с малюсеньким радиоприемником. И отдельно от куклы он получил небольшой пультик, вроде радиотелефона. Это и есть дистанционное взрывное устройство с радиусом действия свыше пяти километров! Я сама слышала, когда его инструктировали русские.
   -- Значит, если мы с тобой здесь, в "Тантрисе", нажмем кнопочку, то в Английском парке может взлететь на воздух Китайская башня?
   -- Запросто! -- сказала Дженни.
   -- Но зачем, зачем все это?! Не проще ли развестись ему с Моникой и жениться на этой курве, -- дочке Мозера?! Почему нужно обязательно убивать Фридриха?! -- в отчаянии простонал я.
   -- Ну, Мартынчик... Ну, как же ты не понимаешь? -- поразилась Дженни и посмотрела на меня как на дефективного. -- А наследство? Все эти картины, разные безделухи, которые Фридрих покупает на всех аукционах мира за какие-то сумасшедшие деньги?! А его родовой замок на Ригзее под Мурнау, прямо на берегу озера?! В котором он, кстати, сделал бесплатный музей для всех желающих, чего даже я понять не могу!.. Он там и служащих всех оплачивает, и замок, построенный восемьсот лет тому назад, выглядит у него как новенький... Да, в конце концов, ваш дом в Грюнвальде, где ты сейчас живешь -- это же все входит в наследство. А все вместе -- это десятки и сотни миллионов марок!..
   -- Но в случае смерти Фридриха это же все будет передано Монике! -тихонько взъярился я, чтобы не пугать всех сидящих над нами.
   -- А Моника умрет от разрыва сердца на похоронах Фридриха, -- спокойно сказала Дженни. -- Это у них уже все продумано и подготовлено. И выглядеть это должно совершенно оправданно -- дочь не перенесла смерти отца. И все наследство получит Гельмут!
   Я почувствовал, что эту фразу Дженни повторила с чужого голоса и тут же спросил ее, слегка обнажив клыки от злости:
   -- От кого ты это слышала? Откуда ты все это знаешь?!
   -- С тех пор, как у Гельмута сорвался последний бизнес с русскими -кажется по дороге из Петербурга в Мюнхен пропал ужасно ценный груз, за доставку которого практически нес ответственность наш Гельмут, -- у Франца Мозера и Гельмута только и разговоров про то, как заполучить все наследство Фридриха и Моники. А совсем недавно они написали завещания друг для друга.
   -- Кто? -- не понял я. -- Гельмут и Мозер?
   -- Мартынчик! Ну, при чем тут Мозер?! Гельмут написал завещание в пользу Моники, а Моника подписала завещание в пользу Гельмута. У нас так всегда делается...
   -- Конечно, это была идея Гельмута? -- спросил я.
   -- Конечно! -- подтвердила Дженни. -- И насколько я поняла -- все, что останется от Фридриха и Моники, все будет разделено на две равные части -Гельмуту и Мозеру с дочкой. Как бы то ни было, но они все станут невероятно богаты!
   Я так и присел на хвост!
   Ах, не зря я сегодня утром в кабинете у Фридриха почувствовал... Или ощутил?.. Или увидел?.. Пожалуй, и то, и другое, и третье. Я -- своим НЕОБЪЯСНИМО-КОТОВЫМ ПРЕДВИДЕНИЕМ, что ли, и ОЩУТИЛ, и УВИДЕЛ, и ПОЧУВСТВОВАЛ чью-то ТЕНЬ за спиной Франца Мозера! Ах, не зря мне причудилась ЭТА ТЕНЬ!
   И вдруг будто молния пронзила мне мозг!
   Вот когда у меня встала шерсть на загривке и во всю забарабанил кончик хвоста по полу!
   "Стоп! Стоп!!! Стоп!!!" сказал я сам себе и срывающимся от волнения голосом стал умолять Дженни:
   -- Солнышко мое!.. Деточка любимая... Девочка моя ненаглядная! Ради всего святого, Дженни, пупсинька, вспомни, пожалуйста, когда твой Хартманн узнал о том, что тот груз, за который он должен был нести ответственность, исчез?
   -- Ну, Мартынчик... Это было так давно! Очень мне нужно помнить про дела этого паршивца и хама! -- капризно и легковесно отмахнулась Дженни.
   Наверное, уважающему себя Коту такие штуки делать непозволительно. Но у меня просто не было другого выхода! Я моментально придавил Дженни к полу двумя лапами, не скрою, изрядно выпустив когти, навалился на нее и прошипел в самое ее Собачье ухо:
   -- Если ты, сучка Грюнвальдская, не вспомнишь то, о чем я тебя спрашиваю, то я в одну секунду перекушу твою тощенькую шейку, и первым трупом во всей вашей фамильной истории окажешься ты! Ясно тебе, дура!?
   Дженни испугалась и заплакала. Жалко ее было -- сердце разрывалось! Но, повторяю, у меня не было другого выхода.
   И снова приподнялась скатерть, и к нам заглянул Фридрих. Все-таки, интуиция у него развита безукоризненно! Любой старый Кот может позавидовать!
   Я тут же сделал вид, будто трахаю Дженни. А что мне оставалось делать? Тем более, поза уже почти соответствовала...
   Фридрих удивленно и уважительно сделал брови домиком, пробормотал почему-то по-французски "Миль пардон...", опустил скатерть и вернулся наверх -- в круг родных, друзей и врага.
   -- Ну?! -- я наложил свои клыки на шею Дженни.
   О, черт меня побери... Что же я делаю? Ну а если она действительно не помнит? Не губить же такую девку понапрасну? Да еще такую симпатягу!..
   -- Сейчас... Сейчас!.. Я, кажется, вспомнила... -- всхлипывая, провякала полузадушенная Дженни. -- Мы приплыли из Петербурга в Киль... Потом целый день ехали в Мюнхен. А о пропаже груза он узнал на следующий день, рано утром...
   Теперь у меня не было никаких сомнений -- Гельмут Хартманн, Хозяин карликового пинчера дамского пола Дженни, муж Моники фон Тифенбах-Хартманн и зять САМОГО Фридриха фон Тифенбаха -- был одним из главных "заказчиков" по переправке ста килограммов "нашего" кокаина из Петербурга в Мюнхен, а там Бог весть еще откуда...
   Это он, Гельмут Хартманн -- один из тех, у кого руки по локоть в крови моего Водилы!
   Это на его совести должна лежать смерть нашего русского дурака-шоферюги -Лысого, ради нескольких тысяч вонючих долларов ввязавшегося в гнусную убийственную авантюру!..
   Это он виновен в том, что милая худенькая еврейская мама Алика, эмигрировавшая из бывшего Советского Союза из-за Афганистана и Абхазии, из-за Карабаха и Грозного, мечтавшая уберечь единственного сына от всех наших грязных политических разборок, потеряла своего обожаемого Алика -холодного и профессионального убийцу, именно здесь, на такой благополучной, сытой и якобы цивилизованной земле...
   Я облизывал с ног до головы испуганную рыдающую Дженни, просил у нее прощения -- дескать, все от нервов, все от нашего российского дурацкого неумения разрешать конфликтные ситуации путем мирных переговоров...
   Я даже клялся ей в вечной любви (?!), а у самого в башке билась одна мысль -- не справиться мне самому со всей этой хреновиной на их территории! Происходило бы это у нас на пустыре, или вообще в Питере, -- другое дело. А тут, наверное, придется подключать полицию. Эх, Рэкса бы сейчас сюда, Рэкса!..
   -- Что же ты молчала до сих пор... милая? -- как можно мягче спросил я у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово "кретинка" на слово "милая". -- Владеть такой информацией!.. И спокойно сидеть и ждать у моря погоды... А если бы ты меня не встретила? Это же страшно подумать!
   -- Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. -- восторженно пролепетала она и снова стала валиться на спину.
   Но поняв, что у меня сейчас нет никакого желания "слиться с ней в едином экстазе", как когда-то говорил Шура, она перешла на совершенно деловой тон:
   -- Боже мой, Мартынчик! Ну, подумай сам, -- кому я могу все это рассказать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к которому по настоянию врача меня все-таки водили на случку, -- так ему бесполезно что-либо вообще говорить...
   -- Какому еще "болвану"? -- удивленно спросил я.
   -- К такому же, как и я, карликовому пинчеру -- Принцу. И стоило это пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него выставочных медалей в сто раз больше чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же -истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что она выбрасывает пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто, кроме тебя, Мартынчик, не понимает...
   Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни еще что-то такое болтала, но я уже слушал в полуха.
   В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли о том, как защитить Фридриха...
   ...как уберечь Монику!
   ...как связаться с полицейским Рэксом?
   ...как, в конце концов, мягко выражаясь, "нейтрализовать" Хартманна и Мозера?
   -- Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? -- спросил я у Дженни, прервав ее на весьма лестной для меня фразе, в которой она сравнивала достоинства и размеры моего "мощного и роскошного члена" с "полустоячими и плюгавенькими" достоинствами и размерами члена этого пинчера Принца, обвешанного медалями и дипломами всех Собачьих выставок планеты.