Кунин Владимир Владимирович. Ребро Адама

   Неподалеку от Киевского вокзала, рядом с Дорогомиловским мостом, в громадном угловом доме, одним крылом выходящем на набережную Москвы-реки, помещается маленький винно-водочный магазинчик. А вокруг него - толпа из вокзально-приезжего и местно-ханыжного люда. У дверей магазинчика два милиционера мужественно и самоотверженно сдерживают народное волнение.
   - По три сорок семь осталось всего одиннадцать ящиков! - кричит один милиционер в мегафон. - Кому по три сорок семь - больше не становитесь! Только по два пузыря в одни руки!
   Толпа в ужасе ахает и еще сильнее наваливается на дверь магазина.
   Длинный, тощий, бывшего интеллигентного вида, в очках, в замызганном плаще, мужчина с портфелем взметает в серое небо костлявый кулачок, кричит милиционерам: - Опричники!
   Какой-то звероподобный человек вываливается из магазина с охапкой бутылок, хрипит в толпу:
   - По девять десять кончилась, только «Сибирская» по семнадцать!
   И тогда из толпы раздается тоненький, исполненный подлинного трагизма крик:
   - Господи!!! Да что же это?! Для милиционеров что ли?
   Но в эту секунду из дверей магазинчика с диким трудом и риском для жизни выдирается расхристанный и растерзанный Евгений Анатольевич, счастливо прижимая к груди одну-единственную бутылку шампанского.
   Толпа немеет.
   - Святой!.. - в ужасе шепчет один.
   - Может, болен человек, - сочувственно произносит второй.
   Растерянный Евгений Анатольевич пытается привести себя в порядок, но напружинившийся от необычной ситуации милиционер негромко приказывает ему в мегафон: - Гражданин! Проходите, проходите со своим шампанским. Не собирайте народ.
   Под вечер в подъезде стоят Мишка и Настя. В ногах у них туго набитая сумка с длинным ремнем.
   Мишка прижимает Настю к стенке, тискает ей грудь под свитерком.
   - Поехали к нам, малыш. Мамашка сегодня в вечер.
   - Нет. Неохота, Мишаня.
   - Поехали, Настюш. Котеночек, поехали!.. На таксярнике - туда и обратно. Ненадолго. На полчасика.
   Настя вытаскивает Мишкину руку из-под свитерка.
   - Ну сказала же, неохота, - она пихает ногой лежащую сумку. - Это надо в морозильник затолкать… У бабушки день рождения скоро. Мне тетя Клава с таким трудом достала эту шелупонь. Я ей даже деньги еще за это не отдала.
   - Сколько надо? - Мишка с готовностью лезет в карман.
   - Обойдемся. У меня степуха на днях.
   - Обижаешь, малыш.
   Настя подхватывает сумку на плечо:
   - Чао!
   - А завтра?
   - Посмотрим. Как еще будешь себя вести, - усмехается Настя.
   - Не понял?
   Настя уже стоит тремя ступеньками выше: - Я же сказала - завтра на тебя и посмотрим.
   И уходит вверх по лестнице.
   В неухоженной чужой холостяцкой квартирке, на широкой продавленной тахте, еле прикрытые простыней лежат обнаженные Лида и Андрей Павлович.
   Андрей Павлович на спине, глаза в потолок. Волосы слиплись от пота, лицо и шея мокрые, дыхание еще не выровнялось, но он уже жадно затягивается сигаретой.
   Лида лежит на животе, обнимает Андрея Павловича, губы ее нежно скользят по его груди.
   Глаза у Лиды закрыты, и она, к счастью, не видит, что Андрею Павловичу это уже сейчас не очень приятно и он даже досадливо морщится. А еще ему ужасно хочется посмотреть на свои наручные часы…
   - Ну почему, почему мы не можем лететь вместе? - вздыхает Лида.
   Андрей Павлович на секунду прикрывает глаза, как человек, который уже в сотый раз слышит один и тот же вопрос, и, стараясь придать своему голосу максимально нежные интонации, отвечает:
   - Солнышко мое, ну, на это уйма причин. Во-первых, меня могут поехать провожать в аэропорт. Ты будешь чувствовать себя неловко, я буду выглядеть по-дурацки. Зачем? Зачем столько унижений? А так - я вылетаю первым, вью гнездо и через три дня встречаю тебя в Адлере. Зато потом, на море, целый месяц только вдвоем! Ну, пойми меня. И клянусь тебе…
   - Господи, господи!.. - шепчет Лида и зарывается носом в плечо Андрея Павловича. - Обними хоть меня.
   - Конечно, конечно, родная моя! - Андрей Павлович поспешно обнимает Лиду и получает долгожданную возможность посмотреть из-за ее головы на свои часы.
   - И не смотри ты на свои часы, черт бы тебя побрал! - стонет Лида.
   Нина Елизаровна гладит белье на кухне. В комнате Настя сидит перед телевизором. Равнодушно, без малейшего интереса смотрит какой-то старый военный фильм.
   Настежь открыта дверь в бабушкину комнату. Бабушка протягивает руку к веревке от рынды.
   Бом-м-м!!!
   Неподвижно продолжает сидеть Настя.
   В кухне Нина Елизаровна бросает взгляд на часы и кричит:
   - Настя, ты же видишь, что я готовлю Лидочку к отпуску! У меня же не десять рук! Сейчас же переключи на бабушкину программу! Ну что за ребенок!
   Настя лениво встает из кресла, щелкает переключателем, и на экране телевизора появляется Хрюша с партнерами из передачи «Спокойной ночи, малыши».
   - И отодвинься! - кричит Нина Елизаровна, сбрызгивая пересохшее белье. - Не перекрывай бабушке экран!
   Из своей комнаты Бабушка внимательно следит за кукольно-назидательным сюжетом, напряженно вслушиваясь в голоса телетравести.
   Что-то напевает на кухне Нина Елизаровна.
   Настя медленно встает с дивана, подходит к старенькому комоду красного дерева, уставленному женскими безделушками и шкатулками, и открывает самую большую шкатулку, доверху набитую лекарствами.
   На экране Хрюша уже показывает мальчикам и девочкам всей страны ветхозаветный мультфильм, и Бабушка с тоской отводит глаза.
 
   (i)…Под корабельной рындой, на отрывном календаре - 23 февраля 1947 года.(/i)
   (i)В большой адмиральской квартире Дедушка в компании флотских приятелей весело, шумно и пьяно празднует получение юбилейной медали «30 лет Советской Армии и Флота».(/i)
   (i)Вокруг стола порхает Бабушка в крепжоржете. Рядом с Дедушкой сидит его верный Друг - единственный не морской офицер. Маленькая Нина считает орденские колодки на отцовском кителе и на висящем портрете министра обороны Булганина…(/i)
   (i)- Ура! У министра меньше, чем у папы! (/i)
   (i)Пьяный Дедушка весело снимает со своего кителя новенькую медаль и прикалывает ее к портрету. И получилось смешно! Бабушка хохочет, целует Дедушку, пряча глаза от Друга. Все веселятся, кричат, чокаются с портретом, пьют за здоровье маршала…(/i)
   (i)А Друг с ласковой улыбкой смотрит то на пьяного дедушку, то на развеселую Бабушку, то на проколотый портрет члена правительства.(/i)
 
   Когда уже все, кажется, спят мертвым сном, возвращается Лида. Как только раздается осторожный поворот ключа в двери, Нина Елизаровна тут же открывает глаза. Она слышит, как Лида почти бесшумно входит в квартиру, как проскакивает в ванную, как течет вода из душа.
   Полежав еще несколько секунд, Нина Елизаровна приподнимается на локте, убеждается в том, что Настя на своей раскладушке дрыхнет без задних ног, и встает.
   Бабушка в своей комнате лежит с открытыми глазами, скошенными в темноту куда-то в коридор, ванную, откуда доносятся неясные приглушенные голоса дочери и старшей внучки. Ей кажется, что там кто-то всхлипывает, и правая полуживая сторона лица Бабушки принимает тревожное, испуганное выражение…
   В тесной ванной зеркало висит над умывальником. Для того чтобы увидеть себя в полный рост, Лида стоит на шаткой табуретке, одетая лишь в яркие купальные трусики и узенький лифчик гонконгского производства.
   В руке она держит пестрый пакет из-под купальника и, не без изящества и грациозности, изображает на своем неверном пьедестальчике позы записной манекенщицы.
   Нина Елизаровна, в одной пижаме, всплескивает руками:
   - Как тебе идет, Лидка! Фантастика! Мужики должны просто дохнуть, как мухи! Сколько?
   - Ну какая тебе разница, мамочка! Важно, чтобы было в чем раздеться! Вернусь из отпуска, возьму халтурку и рассчитаюсь. Наш бюджет - неприкосновенен.
   - Потрясающе, Лидуня… Я так за тебя рада!
   А Бабушка все вслушивается и вслушивается в веселое курлыканье из ванной. В ночной тишине оно так похоже на плач и стенания. В какую-то секунду она уже протягивает руку к веревке от рынды, как вдруг явственно раздается счастливый смех ее дочери. Бабушка сразу теряет интерес к происходящему. Рука ее бессильно падает на постель, глаза тоскливо упираются в потолок, на котором покачивается свет уличного фонаря.
   Теперь на табуретке перед зеркалом стоит Нина Елизаровна. Она умудрилась сохранить в своем возрасте хорошую фигуру, и этот заморский купальник оказывается и ей впору.
   - Мамуля, ты неотразима! Возвращаюсь - сразу беру две халтуры и достаем тебе точно такой же!
   - Не очень откровенно, а? - тревожно спрашивает Нина Елизаровна.
   - Блеск, мамуль! Фантастик, се манифик, формидабль, елки-палки!
   Открывается дверь, и появляется Настя в коротенькой, еле доходящей до бедер ночной рубашонке с глубоким вырезом на груди: - Вы что, ребята, офонарели? Первый час ночи.
   - А ну, иди отсюда, - строго говорит ей Нина Елизаровна с табуретки. - Марш в постель. Завтра не добудишься.
   Но Настя даже ухом не ведет. Она критически осматривает мать в ярком купальнике, с видом знатока щупает материал на трусиках и презрительно говорит:
   - Гонконг. Дешевка. Красная цена - полтинник в базарный день.
   - Сколько?! - в ужасе переспрашивает Нина Елизаровна.
   - Пятьдесят рэ, - поясняет Настя.
   - Это правда? - Нина Елизаровна растерянно смотрит на Лиду.
   Лида виновато кивает головой.
   - Чего ты пугаешься? - ухмыляется Настя. - Хороший фирмовый купальник тянет на двести пятьдесят.
   - Чем же он должен быть еще лучше?! - плачуще восклицает Нина Елизаровна и неловко слезает с табуретки.
   - Гораздо более открытый, - объясняет Настя.
   - Кошмар! Ты-то откуда все это знаешь?
   - Я что, на облаке живу, что ли? - невозмутимо говорит Настя.
 
   Бом-м-м!!! - раздается первый утренний удар корабельной рынды.
   - Настюша, я мою посуду! Вынеси скорее судно из-под бабушки! - кричит из кухни Нина Елизаровна.
   - Я ничего не знаю - я убираю раскладушку!
   - Ну что за паршивая девка, - чуть не плачет Лида.
   Уже готовая к выходу из дому, она бросается в комнату Бабушки, осторожно выпрастывает из-под нее судно и мчится с ним в ванную.
   Нина Елизаровна всего этого не видит и поэтому снова кричит:
   - Кому я говорю, Настя! Не тебе - мне потом белье застирывать!
   - Лидка уже выносит! Чего вы на меня с утра, как два Полкана?
   Дверь в ванную открыта. Видно, как Лидка второпях споласкивает судно, спускает воду.
   - Мамочка, ты не брала мой проездной?
   - Нет.
   - Зачем тебе проездной? - спрашивает Настя. - Тебя на машине возят.
   - Дура! Пока меня возят только в одну сторону. Мамуля! Ну посмотри, где мой проездной! - Лида пробегает с судном через комнату.
   - Лидочка, ищи там, куда ты его положила. - Нина Елизаровна появляется в полном макияже, с тщательно сработанной прической.
   Настя даже присвистнула:
   - Ты кого-нибудь ждешь? - В ожидании ответа она бросает в рот несколько таблеток и запивает их водой.
   - Что за таблетки ты жрешь? - Нина Елизаровна испуганно хватает Настю за руку. - Покажи сейчас же!
   - Да смотри, смотри. Аскорбинка с витамином «С».
   - Боже мой, где мой проездной билет? - мечется Лида. - Ты не брала, Настя?
   - Да подавись ты своим проездным! - Настя вытаскивает из заднего кармана джинсов проездной билет и бросает его на стол. - Когда у меня будет мужик с тачкой, он меня будет возить и туда, и обратно.
   Лида в отчаянии подхватывает сумку, проездной билет и мчится к дверям:
   - Мамулечка, умоляю, дай ей по шее! Целую!
   И Лида выскакивает из дому, хлопнув дверью.
   Настя тут же садится на подоконник и наблюдает утренний ритуал.
   Вот из парадной выскакивает Лида, вот она подбегает к машине, вот Андрей Павлович, недовольно глядя на часы, целует ее в щеку, и они укатывают.
   - Знаешь, ма… - задумчиво говорит Настя.- Мне кажется, что этот Андрей Павлович со своим односторонним движением все-таки жлоб.
   - Чего это ты вдруг взялась лопать аскорбинку? - подозрительно оглядывает Настю Нина Елизаровна.
   - Весной и осенью нужны витамины. Кого ты ждешь, ма?
   - Не твое собачье дело. Вот тебе рубль и выметайся из дому.
   - Мне этот рубль - до фени.
   - Эт-т-то еще что за выражения?! - возмущается Нина Елизаровна.
   - «Собачье дело» можно, а «до фени» слух режет, - усмехается Настя и неторопливо натягивает куртку. - Дай двадцать копеек.
   - Почему только двадцать?
   - На автобус и на метро. В обе стороны.
   - А что ты есть будешь?
   - Пока я на практике в продовольственном магазине…
   - Слушай, - от огорчения Нина Елизаровна даже опускается на стул. - Но это же гнусность. Это элементарно безнравственно и неинтеллигентно. И ты не имеешь права…
   - Я тебя умоляю, ма! - досадливо прерывает ее Настя. - Не берись переделывать систему.
   - Да плевать мне на систему! - вскакивает Нина Елизаровна. - Я не хочу, чтобы ты в ней участвовала!..
   - Хорошо, хорошо, хорошо, - кротко говорит Настя, берет рубль и целует мать в щеку: - Декабристочка ты моя! - Она взмахивает сумкой в сторону бабушкиной комнаты: - Привет, бабуля!
 
   На автобусной остановке масса народу. Рядом два киоска - газетный и табачный.
   Настя покупает пачку сигарет «Пегас», тщательно пересчитывает сдачу и видит подкатывающий переполненный автобус.
   Она тут же деревянно выпрямляет правую ногу в колене и нахально, будто бы на протезе, ковыляет к передней двери автобуса, минуя громадную очередь, которая штурмует заднюю дверь.
   Мало того, она требовательно протягивает руку, и кто-то из сердобольных пассажиров помогает «девочке-инвалиду» подняться в автобус.
   В салоне ей тут же уступают место между совсем древним старичком и беременной теткой с годовалым ребенком на руках…
   Дома Нина Елизаровна, уже возбужденная, порхает по всей квартире в нарядном платьице, которое расстегивается целиком, как халатик. Тоненький красный лакированный поясок выгодно подчеркивает талию. Единственное, что не гармонирует с ее внешним видом - старые, стоптанные домашние тапочки.
   Одновременно она умудряется накрывать на стол, чертыхаясь, вспарывать консервную банку «Завтрак туриста», тоненько, элегантно кроить сыр, нарезать хлеб, молоть кофе… И привычно болтать с матерью.
   Где бы ни оказывалась Нина Елизаровна - в кухне ли, в большой ли комнате, в коридоре, около постели матери, - она не умолкает ни на секунду:
   - …какой-то прелестный в своей незащищенности! Две недели, клянусь тебе, каждый день мотался в наш кретинский музейчик! Очень, очень милый! Уверена, что он тебе понравится. Знаешь, ничего нашего, московского! Ни нахрапа, ни хамской деловитости: машину - «взял», икорку, осетринку - «сделал», на министра -«вышел», кислород кому-то - «перекрыл»… Просто поразительно! Нормальный застенчивый человек. Чуточку, ну самую малость, провинциальный. Но и в этом свое очарование! Наверное, только там, да, мама, остались такие? На юге России. Помнишь, под Одессу ездили, когда Лидка маленькой была. Там же до старости -«Ванечка», «Колечка», «Манечка»… И странно, и мило - старику за семьдесят, а он у них все «Петичка»! Я думаю, это в них чисто климатическое. Больше тепла, больше солнца… Суетни меньше. «О, море в Гаграх, о, пальмы в Гаграх», - поет Нина Елизаровна и ставит на стол масленку.
   Тут она влетает в комнату матери, подтыкает ей под щеку салфетку и сует в рот поильник:
   - Да, мамуля, миленькая! Я что хотела тебя попросить… Мамочка, мне дико неудобно, но… Понимаешь, ма, сразу после твоего дня рождения Лидочка улетает в отпуск. С этим… Ну, с Андреем Павловичем со своим. На юг. Кажется, в Адлер. И там у них, может быть, все и… Ну, в общем… А я только что купила Насте эту куртку дурацкую. Они же теперь, эти задрыги, пальто не носят. Им нужна только куртка, и со всеми, как они говорят, «примочками»! Я не могла бы взять из твоей пенсии для Лидочки рублей пятьдесят? Вроде бы как это от тебя ей подарок к отпуску… И не волнуйся - мне тут один рефератик заказали -минимум сто рублей, и я тебе сразу же эти пятьдесят верну, а? Но только между нами. Хорошо? А то с ее отпускными дальше Малаховки не уехать. Слушай, я вчера примеряла ее купальник. Мамуля! Не то, что раньше, но я еще очень и очень ни-че-го!.. Мамочка, я возьму у тебя деньги, да?
   Парализованная старуха пытается вытолкнуть языком изо рта носик поильника, чай течет на подушку, глаза ее в бессилии прикрываются, и Нина Елизаровна принимает это за согласие. Она бросает взгляд на часы, быстро вытирает матери лицо и лезет в нижний ящик бабушкиного комода. Достает оттуда деньги, отсчитывает пятьдесят рублей и, пряча их, уже в большой комнате, в одну из шкатулок, говорит:
   - Спасибо, мамуля! Пусть Лидка хоть чуть-чуть почувствует себя нормальным независимым человеком. Хоть в отпуске. Мало ли что. Ты не представляешь себе, какие сейчас сумасшедшие цены! Кошмар! Совершенно непонятно, на кого это рассчитано и чем это кончится! Просто счастье, что ты не ходишь по магазинам. Ничего нет, и все безумно дорого. Фантастика! Какой-то пир во время чумы! А мы в полном дерьме.
   И в это время раздается звонок в прихожей.
   Нина Елизаровна на мгновение замирает, смотрит на часы - ровно десять.
   - Он! Я прикрою к тебе дверь, мамуля? Не обидишься?
   Нина Елизаровна влетает в тесную прихожую, сбрасывает стоптанные тапочки и с криком: «Одну минутку! Сейчас, сейчас!..» - подтягивает колготки и надевает уже заранее приготовленные нарядные туфли на высоких каблуках.
   Последний взгляд в зеркало - и Нина Елизаровна, сдерживая рвущееся из груди дыхание, неторопливо открывает дверь.
   На пороге стоит Евгений Анатольевич. В руках у него пять чахлых розочек и бутылка шампанского, добытая вчера в честном и неравном бою с государственной антиалкогольной кампанией.
   - Доброе утро, Нина Елизаровна, - смущенно говорит он.
   - Здравствуйте, Евгений Анатольевич. Ну, проходите же, проходите!
   Евгений Анатольевич осторожно переступает порог и сразу же. автоматически, снимает полуботинки, оставаясь в носках.
   - Эй, эй! Немедленно прекратите этот стриптиз! - прикрикивает на него Нина Елизаровна.- В нашем доме это не принято.
   - Что вы, что вы… Как можно?
   - Я кому сказала - обувайтесь! Тоже мне, герой-любовник в носочках!
   - Вот… - Евгений Анатольевич протягивает Нине Елизаровне розы и бутылку шампанского, сует ноги в туфли и начинает снимать пальто.
   - «Не могу я жить без шампанского и без табора, без цыганского!..» Где розочки брали?
   - У Белорусского вокзала.
   - Вы нормальный человек?! Они же там по пятерке штука! Вы что, наследство получили?
   - Нет, суточные. И компенсацию прислали. За неиспользованный отпуск, -простодушно объясняет Евгений Анатольевич.
   - Да нет, вас лечить надо, - убежденно говорит Нина Елизаровна и проталкивает Евгения Анатольевича в большую комнату. - Я, кажется, займусь вами серьезно!
   Евгений Анатольевич целует руку Нины Елизаровны, улыбается:
   - Я могу только мечтать об этом.
   В большом учрежденческом женском туалете Марина поправляет волосы перед зеркалом, оглядывается на закрытые двери кабинок и говорит:
   - Я тебе еще раз повторяю: важно решить в принципе - ехать тебе с ним или не ехать.
   - Для меня это вопрос жизни. Там все, наконец, может решиться и…
   Из-за дверей одной из кабинок слышен шум спускаемой воды.
   Марина хватает Лиду за руку и выволакивает ее в коридор.
   - Ни черта там не решится, институтка бездарная!
   Они быстро идут по коридору к своему отделу.
   - Это для тебя вопрос жизни, а для него - баба в койке на время отпуска. Ни шустрить не надо, ни клеить, ни охмурять. Эва, как удобно! - раздраженно говорит на ходу Марина.
   - Маришка, я запрещаю тебе!
   - Но он же кобель. Посмотри на него внимательно. На его сладкой роже так и написано: кобель!
   - Марина! - возмущенно шипит Лида.
   - Хочешь докажу? Хочешь?! - Марина останавливается у дверей своего отдела. -Смотри! Идиотка…
   Она рывком открывает дверь, входит в отдел, зябко поводит плечами и с прелестной улыбкой громко обращается к Андрею Павловичу:
   - Андрей Павлович, родненький, а если я закрою форточку?
   Лида проскальзывает в свой дальний угол.
   - Ради бога, Марина Васильевна. А если это сделаю я?
   - Что вы, что вы, шеф! Как можно, начальничек…
   Марина подходит к окну у стола Андрея Павловича, задирает и без того короткую юбку, обнажая красивые стройные ноги, взбирается на подоконник и обстоятельно закрывает форточку.
   Сохраняя на лице улыбку, ставшую деревянной, Андрей Павлович нервно проглатывает слюну, не в силах оторватъ глаз от ног Марины.
   Отдел замер. Все ждут реакции Лиды. Но Лида, просмотрев весь этот спектакль, уже уткнулась в бумаги.
   А Марина с подоконника лукаво поглядывает на Андрея Павловича. Тот встает из-за стола, протягивает ей руки:
   - Позвольте помочь!
   - С удовольствием. - И Марина оказывается в объятиях шефа. - Ого, сколько мощи! Кто бы мог подумать!
   - Ах, Марина Васильевна, не цените вы своего начальника! - улыбается Андрей Павлович и ставит Марину на пол.
   В перерыв в столовке самообслуживания медленно ползет к кассе очередь мимо супов в нержавеющих мисочках, мимо сереньких котлет и очень прозрачных компотов. Скользят по трубчатым полозьям пластмассовые подносы. Впереди Марина. Лида, как всегда, сзади.
   - Ну и что? Ну и что? - тихо возражает Лида. - Ты устроила примитивную дешевую провокацию - задрала юбку, показала все, что можно, да еще и повисла на нем!.. А мужик есть мужик! Было бы хуже, если бы при виде твоих ляжек у него вообще ничего не возникло.
   - Все, что надо, все возникло! В этом можешь не сомневаться. А ты -абсолютная слепая дура. Помидоры будешь?
   - Да. А сколько они стоят?
   - Семьдесят коп. Брать?
   - Нет. Лучше салат витаминный за двадцать две. Тебе щи?
   - Я первого не ем. Неужели ты рассчитываешь, что он после вашего дурацкого Адлера бросит все и…
   - Я никогда ни на что не рассчитываю, - уже за столиком говорит Лида. - Я хочу надеяться. Тем более, что он сам мне говорил.
   - Не будь дурочкой, Лидуня. Оттяни свой отпуск на месяц. Поедем вместе в Ялту. У меня там в «Интуристе» мощнейший крюк! Поселимся в отличной гостинице. Рядом Дом творчества писателей, до ВТО - рукой подать! Найдем двух шикарных мужиков… Причем не нас будут выбирать, а мы! И проведем время, как белые люди, Лидка! А там, чем черт не шутит…
   - Я люблю его, - тихо говорит Лида, прихлебывая щи.
   - А ты не думаешь, что его еще одна женщина любит.
   - Кто?.. - пугается Лида.
   - Его жена, - жестко говорит Марина. - Вполне приличная девка. Я бы даже сказала - симпатяга.
   - Ох, черт, я так старалась об этом не думать!
   Бабушка смотрит на закрытую дверь, откуда доносятся обрывки фраз Евгения Анатольевича и Нины Елизаровны.
   - …и мне предложили такие вот курсы АСУП… - это голос Евгения Анатольевича. Бабушка слышит звяканье чайной ложечки в чашке, смех Нины Елизаровны:
   - А-суп! Очень по-абхазски. Там к каждому русскому слову в начале пристегивается буква «А»: «Агорсовет», «Амагазин», «Абольница»…
   - Нет, АСУП - это автоматизированная система управления. Наше министерство такие курсы организовало и… Я же диспетчер на заводе. Вообще-то - старший диспетчер. Но это только название. А так… Меня и послали. На три недели.
   - А что такое - диспетчер на заводе?
   - Ну, есть график прохождения заказов. Смежники недопоставили - план летит вверх тормашками. Звонишь, требуешь, просишь, умоляешь. Ты кричишь, на тебя кричат.
   - Вы кричите? - слышно было, как Нина Елизаровна рассмеялась.
   - Пожалуй, вы правы. Больше на меня кричат.
   Бабушка тоскливо уводит глаза в потолок и почти перестает слышать голоса из большой комнаты.
   И возникают в ее полуживой голове свои тайные воспоминания.
   Ни цвета, ни звука.
   Когда это было?.. И было ли?..
 
   (i)…В следственном кабинете, на столе у Друга, лежит портрет члена правительства Булганина, проколотый настоящей юбилейной медалью Дедушки.(/i)
   (i)Друг сидит за столом, а его помощник, молоденький чекист, стоит около Бабушки, сидящей по другую сторону стола. Он подает ей листы протокола допроса, и Бабушка, с глазами, полными слез, аккуратно подписывает каждый лист с одной и с другой стороны.(/i)
   (i)Друг встает, одобрительно гладит Бабушку по плечу и выходит из кабинета.(/i)