Страница:
– Ты все верно сделал, Зэт, очень хорошо.
– Жаль товар, Фримэн, но не думаю, что стоило тащиться по улице, истекая кровью, с десятью фунтами кокаина в руках. К тому же нужно было побыстрее убраться из машины. Она походила на швейцарский сыр.
– Все правильно, Зэт, не казнись, приятель.
– Извини за машину.
– К черту машину, я возьму другую. – Мак-Нэлли щелкнул пальцами. – Ах, этот Тули! Хотел бы я знать, кто надоумил этого дерьмового минетчика грабануть меня. Своей пустой головой он бы никогда до такого не додумался.
– Я поспрашиваю вокруг, – пообещал Билли Инрайт. – Только скажи. Может, предложить награду за информацию?
– Предложи десять кусков, – сказал Фримэн, вынимая из кармана толстую пачку банкнот. Не считая, он отделил половину и протянул Харрисону Рональду. – Вот, я всегда возвращаю долги. Ты работал на меня, поэтому я у тебя в долгу. Возьми.
Харрисон глянул на пачку и сунул ее в карман.
– Спасибо, – с чувством произнес он.
– Давай остановимся на пяти кусках, – сказал Фримэн Инрайту. – Если предложить больше, народ начнет сочинять. Пяти достаточно.
Так Харрисон Рональд сблизился с Фримэном или, по крайней мере, это ему показалось. Так или иначе, Мак-Нэлли отдал ему ключи от четырехлетнего «форда мустанга», на котором он теперь ехал. В пачке банкнот – он пересчитал их потом дома – оказалось сорок три стодолларовых билета.
Сблизился – возможно. Форд не питал иллюзий насчет Фримэна Мак-Нэлли. Тот заплатит сорок три сотни долларов, чтобы потом насладиться выражением удивления на лице жертвы, когда засунет ей в задницу пистолет и нажмет на спуск.
Если даже до него дошел слух, и он решил, что Сэмми Зэт и есть тот коп, он останется тем же самым стариной Фримэном Мак-Нэлли, с той же улыбкой и заботой о деле. Дело прежде всего. Таков девиз Фримэна. Боже, о деле он заботился что надо!
Да, крэк – не для брезгливых и нерешительных. Кто бы ни общался с Фримэном, никогда не замечал за ним этих слабостей.
«Мустанг» с трудом пробирался в плотном потоке машин – до Рождества оставалось семь дней. Харрисон Рональд снова задался вопросом – почему? Почему он попросил еще две ночи?
Этот вопрос мучил его весь день, но он так и не нашел на него подходящего ответа. Он прекрасно знал, что Фримэна и его подручных нужно упечь надолго, и понимал, что ради этого кто-то должен пойти на большой риск. Но у него не было личной заинтересованности, кроме того, что он питал обыкновенное отвращение к этим гнидам. Однако в мире существует множество людей, с которыми он не стал бы общаться. Только из-за того, что объявилась еще одна дюжина или две подонков, не стоило огород городить. Нет. Вопрос в том, почему он готов рисковать, чтобы отправить Фримэна и его дружков, а может, вдобавок одного или двух продажных копов, туда, где солнце не светит?
Этот вопрос доставлял ему беспокойство. Ведь он вовсе не герой. Мысль о том, что кто-то именно так о нем подумает, смущала его.
Может, это вызов, подумал он. Или ощущение, что перед кем-то в долгу. Отдать долг. Что-то в этом есть. Это не так уж плохо. Но если говорить честно, – а он считал себя честным человеком, – все это приводило его в состояние какого-то нервного возбуждения. Хождение по краю съедало его изнутри, порой было страшно до чертиков, но зато никогда не было скучно. Он ощущал жизнь в полную силу, в ее неразбавленном виде.
Такое возбуждение казалось ему неумением владеть собой, особенно когда появлялось с ощущением героизма.
Еще две ночи поболтайся там, Харрисон Рональд из полицейского управления Эвансвилла.
Он оставил машину в переулке и поприветствовал парня, стоявшего в тени и пытавшегося согреться, переминаясь с ноги на ногу. Звали его Уилл Колби, он и Сэмми Зэт с полдюжины раз вместе возили крэк. Харрисон постучал в заднюю дверь.
Если бы они считали его копом, наверняка бы устроили прием потеплее. Ожидая, пока отопрут дверь, он перчаткой вытер пот с лица и снова взглянул на Колби, не спускавшего глаз с переулка. У Колби был расслабленный, даже скучающий вид.
Минус один и ветер, а он потеет! Где же самоконтроль, а, герой? Он заставил мышцы расслабиться.
Айк Рэндольф открыл дверь и посмотрел вокруг.
– Привет, Айк.
Айк кивнул головой, и Харрисон Рональд вошел внутрь.
Уже в кухне Айк сказал:
– Сделай-ка себе кофе, тебе сегодня дежурить снаружи.
Харрисон наполнил чашку дымящейся жидкостью.
– Когда они приедут?
– В десять. Оружие с собой?
– Нет.
– Возьми что-нибудь в спальне и отправляйся на улицу.
Харрисон выбрал «Смит-Вессон» калибра 0.357, крутанул барабан и сунул оружие в карман своего теплого пальто. Он купил его из-за глубоких карманов и большого воротника. Сегодня наверняка придется немало простоять на улице. Почти как на службе в полиции.
Ирония судьбы, подумал он, спускаясь в холл с чашкой кофе в руках, кивнул охраннику, вооруженному «узи», и вышел за дверь на свой пост.
Харрисон и прежде встречал парня, которого ему предстояло сменить, но не знал, как его зовут.
– Вот и я. Как обстановка?
– Холодно, как на полюсе, – ответил парень и по ступенькам поднялся в дом.
Чем дальше, тем лучше. Еще три минуты жизни, а в перспективе даже больше. Аминь.
В девять пятьдесят пять он по-прежнему находился на посту, когда у бордюра остановился темно-серый «кадиллак» с нью-йоркскими номерами, и из него вышел человек. Толстяк Тони Ансельмо. Другой, сидевший за рулем, заглушил двигатель.
Ансельмо взглянул на Форда, фиксируя цепким взглядом каждую мелочь, поднялся по ступенькам и нажал на кнопку звонка. Через секунду дверь отворилась и он вошел внутрь.
Сидевший за рулем вытянул ноги и устроился поудобнее, из-под надвинутой на глаза темной шляпы с широкими полями виднелась лишь половина лица. На расстоянии двадцати пяти футов мерцающий свет уличных фонарей скрадывал его черты, и все же Харрисон узнал его – Винсент Пиош, наемный убийца, работает на Костелло в Бронксе и Куинсе.[41] Со слов Фрэдди Мюррея, в ФБР уверены, что он убил более двадцати человек. Точно никто не знает, включая Пиоша, который уже наверняка позабыл кое-кого из своих жертв. Он не отличался большим умом.
Если уж собрался заниматься преступным бизнесом, размышлял Форд, нужно быть или академиком, или слегка задвинутым. Остальных ожидают только неприятности. Их мыслительных способностей всегда и слишком много, и недостаточно одновременно. Как у Тули.
Эта нить размышлений привела его к собственной персоне. У него диплом об окончании школы и два года колледжа за спиной. Он способен проверить отчет и написать докладную. Тули наверняка тоже смог бы, если бы у него было, что писать.
Но так ли он умен, как Фримэн Мак-Нэлли – доктор кокаиновой философии?
Лишь от одной этой мысли у него мурашки побежали по коже. Дул холодный ветер, а он уже больше часа торчал на улице. Форд начал прохаживаться взад-вперед.
Около десяти тридцати вышел Айк и сменил его, отправив внутрь погреться. Форд налил себе еще чашку кофе и пошел в ванную.
В тот момент, когда он стоял возле охранника с «узи» и отхлебывал кофе, отворилась дверь гостиной и появился Толстяк Тони Ансельмо, уже одетый в пальто. Фримэн стоял позади него.
Фримэн проводил Тони до двери, а Харрисон шел следом. Они стояли на крыльце и смотрели, как Тони Ансельмо садится в машину. Когда «кадиллак» укатил, Фримэн произнес:
– Вот поехали двое ребят, которые пару недель назад шлепнули Харрингтона и Линкольна.
Чтобы поддержать разговор, Харрисон Рональд спросил:
– Как ты узнал?
– Можно узнать все, что угодно, если у тебя достаточно денег и ты знаешь, к кому обратиться.
Фримэн вернулся в дом. Айк кивнул, и Харрисон неохотно спустился на тротуар.
Да, если есть, что тратить, можно узнать все, что захочешь, например, кто тайный агент полиции в организации Мак-Нэлли.
Пока они пили кофе, Харрисон Рональд сообщил им последние новости.
– Фримэн сказал, что Толстяк Тони Ансельмо и Винни Пиош две недели назад убили двоих, которых звали Харрингтон и Линкольн.
– Откуда он узнал? – спросил Фрэдди.
– Он сказал, что спросил нужных людей и заплатил деньги.
– Мы проверим это. Я думаю, сейчас эти убийства расследует местная полиция. Насколько я знаю, они так ничего и не обнаружили.
– Он не знает, за что?
– Фримэн не сказал. Прошлой ночью Толстяк Тони провел с ним полтора часа. Я думаю, это связано с отмыванием денег. Все совпадает. – Харрисон Рональд пожал плечами.
– В понедельник ты идешь в Большое жюри. Если у них будет готово обвинение на Мак-Нэлли и его банду, мы начнем их брать той же ночью.
Харрисон Рональд кивнул и посмотрел на свои ладони. Они дрожали.
– Нет необходимости возвращаться тебе туда сегодня ночью. Эти ребята никуда не денутся.
– Прошлой ночью я узнал новость насчет Ансельмо и Пиоша. Это даст возможность раскрыть два убийства. Кто знает, что мне удастся узнать сегодня?
– Ради этого не стоит рисковать, – настаивал Фрэдди, пододвигая свой стул поближе к Форду. – Слух о тайном агенте может дойти до них сегодня. И сегодня же они могут пустить тебе пулю в лоб для страховки.
– Может-может, могут-могут. Ты что, свихнулся? – сорвался Форд. – Они могли убить меня в любой момент за последние десять месяцев. Все это время я жил взаймы!
Ответом на его тираду было молчание. Наконец, Фрэдди поднялся со стула и пересел на кровать.
Хупер взял стул и поставил его почти вплотную к Форду.
– Почему ты хочешь вернуться? – мягко спросил Хупер.
– Потому что я боюсь. С каждым днем я боюсь все больше и больше.
– Ты просто перегорел, – сказал Фрэдди. – Случается с каждым. Это нормально. Ты же не супермен.
– Фримэн не собирается просто сдохнуть или посвятить себя служению Господу после того, как вы его арестуете, Фрэдди. Даже в тюрьме он останется тем же самым старым бандитом. Рано или поздно его адвокат сообщит ему мое настоящее имя. Я должен привыкнуть жить с этим или мне конец.
Хупер вздохнул.
– Послушай, если бы твоя смерть давала Фримэну возможность удрать, он сделал бы это, не моргнув глазом. Но когда он наконец поймет, что вляпался, он отступится. А твое настоящее имя никто не узнает. Это я могу тебе обещать.
Но на Форда его слова не произвели должного впечатления.
– Я привык, со временем научился преодолевать страх, – тихо заговорил он. – Решал кроссворды, один или два, немного спал, немного выпивал и приходил в норму. Теперь не помогает. Я все время боюсь. Мне пора бросить пить, иначе стану алкоголиком на всю жизнь.
– Возвращаться нет необходимости.
– Мне нужно. Как ты не поймешь? Я напуган до смерти. Если я отступлю, я так и буду бояться всю свою жизнь. Разве ты не видишь? Как я смогу в одиночку всю ночь просидеть в патрульной машине в Эвансвилле? Как я смогу задержать нарушителя? Меня пошлют арестовывать какого-нибудь пьянчугу с ружьем – как я это сделаю? Я напуган до смерти и я должен с этим справиться, иначе я не смогу дальше жить, приятель. Все очень просто.
Глава 18
– Жаль товар, Фримэн, но не думаю, что стоило тащиться по улице, истекая кровью, с десятью фунтами кокаина в руках. К тому же нужно было побыстрее убраться из машины. Она походила на швейцарский сыр.
– Все правильно, Зэт, не казнись, приятель.
– Извини за машину.
– К черту машину, я возьму другую. – Мак-Нэлли щелкнул пальцами. – Ах, этот Тули! Хотел бы я знать, кто надоумил этого дерьмового минетчика грабануть меня. Своей пустой головой он бы никогда до такого не додумался.
– Я поспрашиваю вокруг, – пообещал Билли Инрайт. – Только скажи. Может, предложить награду за информацию?
– Предложи десять кусков, – сказал Фримэн, вынимая из кармана толстую пачку банкнот. Не считая, он отделил половину и протянул Харрисону Рональду. – Вот, я всегда возвращаю долги. Ты работал на меня, поэтому я у тебя в долгу. Возьми.
Харрисон глянул на пачку и сунул ее в карман.
– Спасибо, – с чувством произнес он.
– Давай остановимся на пяти кусках, – сказал Фримэн Инрайту. – Если предложить больше, народ начнет сочинять. Пяти достаточно.
Так Харрисон Рональд сблизился с Фримэном или, по крайней мере, это ему показалось. Так или иначе, Мак-Нэлли отдал ему ключи от четырехлетнего «форда мустанга», на котором он теперь ехал. В пачке банкнот – он пересчитал их потом дома – оказалось сорок три стодолларовых билета.
Сблизился – возможно. Форд не питал иллюзий насчет Фримэна Мак-Нэлли. Тот заплатит сорок три сотни долларов, чтобы потом насладиться выражением удивления на лице жертвы, когда засунет ей в задницу пистолет и нажмет на спуск.
Если даже до него дошел слух, и он решил, что Сэмми Зэт и есть тот коп, он останется тем же самым стариной Фримэном Мак-Нэлли, с той же улыбкой и заботой о деле. Дело прежде всего. Таков девиз Фримэна. Боже, о деле он заботился что надо!
Да, крэк – не для брезгливых и нерешительных. Кто бы ни общался с Фримэном, никогда не замечал за ним этих слабостей.
«Мустанг» с трудом пробирался в плотном потоке машин – до Рождества оставалось семь дней. Харрисон Рональд снова задался вопросом – почему? Почему он попросил еще две ночи?
Этот вопрос мучил его весь день, но он так и не нашел на него подходящего ответа. Он прекрасно знал, что Фримэна и его подручных нужно упечь надолго, и понимал, что ради этого кто-то должен пойти на большой риск. Но у него не было личной заинтересованности, кроме того, что он питал обыкновенное отвращение к этим гнидам. Однако в мире существует множество людей, с которыми он не стал бы общаться. Только из-за того, что объявилась еще одна дюжина или две подонков, не стоило огород городить. Нет. Вопрос в том, почему он готов рисковать, чтобы отправить Фримэна и его дружков, а может, вдобавок одного или двух продажных копов, туда, где солнце не светит?
Этот вопрос доставлял ему беспокойство. Ведь он вовсе не герой. Мысль о том, что кто-то именно так о нем подумает, смущала его.
Может, это вызов, подумал он. Или ощущение, что перед кем-то в долгу. Отдать долг. Что-то в этом есть. Это не так уж плохо. Но если говорить честно, – а он считал себя честным человеком, – все это приводило его в состояние какого-то нервного возбуждения. Хождение по краю съедало его изнутри, порой было страшно до чертиков, но зато никогда не было скучно. Он ощущал жизнь в полную силу, в ее неразбавленном виде.
Такое возбуждение казалось ему неумением владеть собой, особенно когда появлялось с ощущением героизма.
Еще две ночи поболтайся там, Харрисон Рональд из полицейского управления Эвансвилла.
Он оставил машину в переулке и поприветствовал парня, стоявшего в тени и пытавшегося согреться, переминаясь с ноги на ногу. Звали его Уилл Колби, он и Сэмми Зэт с полдюжины раз вместе возили крэк. Харрисон постучал в заднюю дверь.
Если бы они считали его копом, наверняка бы устроили прием потеплее. Ожидая, пока отопрут дверь, он перчаткой вытер пот с лица и снова взглянул на Колби, не спускавшего глаз с переулка. У Колби был расслабленный, даже скучающий вид.
Минус один и ветер, а он потеет! Где же самоконтроль, а, герой? Он заставил мышцы расслабиться.
Айк Рэндольф открыл дверь и посмотрел вокруг.
– Привет, Айк.
Айк кивнул головой, и Харрисон Рональд вошел внутрь.
Уже в кухне Айк сказал:
– Сделай-ка себе кофе, тебе сегодня дежурить снаружи.
Харрисон наполнил чашку дымящейся жидкостью.
– Когда они приедут?
– В десять. Оружие с собой?
– Нет.
– Возьми что-нибудь в спальне и отправляйся на улицу.
Харрисон выбрал «Смит-Вессон» калибра 0.357, крутанул барабан и сунул оружие в карман своего теплого пальто. Он купил его из-за глубоких карманов и большого воротника. Сегодня наверняка придется немало простоять на улице. Почти как на службе в полиции.
Ирония судьбы, подумал он, спускаясь в холл с чашкой кофе в руках, кивнул охраннику, вооруженному «узи», и вышел за дверь на свой пост.
Харрисон и прежде встречал парня, которого ему предстояло сменить, но не знал, как его зовут.
– Вот и я. Как обстановка?
– Холодно, как на полюсе, – ответил парень и по ступенькам поднялся в дом.
Чем дальше, тем лучше. Еще три минуты жизни, а в перспективе даже больше. Аминь.
В девять пятьдесят пять он по-прежнему находился на посту, когда у бордюра остановился темно-серый «кадиллак» с нью-йоркскими номерами, и из него вышел человек. Толстяк Тони Ансельмо. Другой, сидевший за рулем, заглушил двигатель.
Ансельмо взглянул на Форда, фиксируя цепким взглядом каждую мелочь, поднялся по ступенькам и нажал на кнопку звонка. Через секунду дверь отворилась и он вошел внутрь.
Сидевший за рулем вытянул ноги и устроился поудобнее, из-под надвинутой на глаза темной шляпы с широкими полями виднелась лишь половина лица. На расстоянии двадцати пяти футов мерцающий свет уличных фонарей скрадывал его черты, и все же Харрисон узнал его – Винсент Пиош, наемный убийца, работает на Костелло в Бронксе и Куинсе.[41] Со слов Фрэдди Мюррея, в ФБР уверены, что он убил более двадцати человек. Точно никто не знает, включая Пиоша, который уже наверняка позабыл кое-кого из своих жертв. Он не отличался большим умом.
Если уж собрался заниматься преступным бизнесом, размышлял Форд, нужно быть или академиком, или слегка задвинутым. Остальных ожидают только неприятности. Их мыслительных способностей всегда и слишком много, и недостаточно одновременно. Как у Тули.
Эта нить размышлений привела его к собственной персоне. У него диплом об окончании школы и два года колледжа за спиной. Он способен проверить отчет и написать докладную. Тули наверняка тоже смог бы, если бы у него было, что писать.
Но так ли он умен, как Фримэн Мак-Нэлли – доктор кокаиновой философии?
Лишь от одной этой мысли у него мурашки побежали по коже. Дул холодный ветер, а он уже больше часа торчал на улице. Форд начал прохаживаться взад-вперед.
Около десяти тридцати вышел Айк и сменил его, отправив внутрь погреться. Форд налил себе еще чашку кофе и пошел в ванную.
В тот момент, когда он стоял возле охранника с «узи» и отхлебывал кофе, отворилась дверь гостиной и появился Толстяк Тони Ансельмо, уже одетый в пальто. Фримэн стоял позади него.
Фримэн проводил Тони до двери, а Харрисон шел следом. Они стояли на крыльце и смотрели, как Тони Ансельмо садится в машину. Когда «кадиллак» укатил, Фримэн произнес:
– Вот поехали двое ребят, которые пару недель назад шлепнули Харрингтона и Линкольна.
Чтобы поддержать разговор, Харрисон Рональд спросил:
– Как ты узнал?
– Можно узнать все, что угодно, если у тебя достаточно денег и ты знаешь, к кому обратиться.
Фримэн вернулся в дом. Айк кивнул, и Харрисон неохотно спустился на тротуар.
Да, если есть, что тратить, можно узнать все, что захочешь, например, кто тайный агент полиции в организации Мак-Нэлли.
* * *
В субботу в восемь утра Харрисон Рональд Форд встретился со спецагентами Хупером и Мюрреем в мотеле Фредериксберга. Первым делом он отдал им сорок три сотни долларов, пожалованные ему Фримэном. Деньги, сказал Хупер, пойдут в фонд финансирования операций по борьбе с распространением наркотиков.Пока они пили кофе, Харрисон Рональд сообщил им последние новости.
– Фримэн сказал, что Толстяк Тони Ансельмо и Винни Пиош две недели назад убили двоих, которых звали Харрингтон и Линкольн.
– Откуда он узнал? – спросил Фрэдди.
– Он сказал, что спросил нужных людей и заплатил деньги.
– Мы проверим это. Я думаю, сейчас эти убийства расследует местная полиция. Насколько я знаю, они так ничего и не обнаружили.
– Он не знает, за что?
– Фримэн не сказал. Прошлой ночью Толстяк Тони провел с ним полтора часа. Я думаю, это связано с отмыванием денег. Все совпадает. – Харрисон Рональд пожал плечами.
– В понедельник ты идешь в Большое жюри. Если у них будет готово обвинение на Мак-Нэлли и его банду, мы начнем их брать той же ночью.
Харрисон Рональд кивнул и посмотрел на свои ладони. Они дрожали.
– Нет необходимости возвращаться тебе туда сегодня ночью. Эти ребята никуда не денутся.
– Прошлой ночью я узнал новость насчет Ансельмо и Пиоша. Это даст возможность раскрыть два убийства. Кто знает, что мне удастся узнать сегодня?
– Ради этого не стоит рисковать, – настаивал Фрэдди, пододвигая свой стул поближе к Форду. – Слух о тайном агенте может дойти до них сегодня. И сегодня же они могут пустить тебе пулю в лоб для страховки.
– Может-может, могут-могут. Ты что, свихнулся? – сорвался Форд. – Они могли убить меня в любой момент за последние десять месяцев. Все это время я жил взаймы!
Ответом на его тираду было молчание. Наконец, Фрэдди поднялся со стула и пересел на кровать.
Хупер взял стул и поставил его почти вплотную к Форду.
– Почему ты хочешь вернуться? – мягко спросил Хупер.
– Потому что я боюсь. С каждым днем я боюсь все больше и больше.
– Ты просто перегорел, – сказал Фрэдди. – Случается с каждым. Это нормально. Ты же не супермен.
– Фримэн не собирается просто сдохнуть или посвятить себя служению Господу после того, как вы его арестуете, Фрэдди. Даже в тюрьме он останется тем же самым старым бандитом. Рано или поздно его адвокат сообщит ему мое настоящее имя. Я должен привыкнуть жить с этим или мне конец.
Хупер вздохнул.
– Послушай, если бы твоя смерть давала Фримэну возможность удрать, он сделал бы это, не моргнув глазом. Но когда он наконец поймет, что вляпался, он отступится. А твое настоящее имя никто не узнает. Это я могу тебе обещать.
Но на Форда его слова не произвели должного впечатления.
– Я привык, со временем научился преодолевать страх, – тихо заговорил он. – Решал кроссворды, один или два, немного спал, немного выпивал и приходил в норму. Теперь не помогает. Я все время боюсь. Мне пора бросить пить, иначе стану алкоголиком на всю жизнь.
– Возвращаться нет необходимости.
– Мне нужно. Как ты не поймешь? Я напуган до смерти. Если я отступлю, я так и буду бояться всю свою жизнь. Разве ты не видишь? Как я смогу в одиночку всю ночь просидеть в патрульной машине в Эвансвилле? Как я смогу задержать нарушителя? Меня пошлют арестовывать какого-нибудь пьянчугу с ружьем – как я это сделаю? Я напуган до смерти и я должен с этим справиться, иначе я не смогу дальше жить, приятель. Все очень просто.
Глава 18
Около девяти часов утра Президент Буш отправлялся на уик-энд в Кэмп-Дэвид, расположенный в горах северо-западнее Фредерика, штат Мэриленд, чтобы обсудить с государственным секретарем и помощником по национальной безопасности некоторые вопросы внешней политики.
До того как подняться на борт вертолета, он еще раз встретился с Дорфманом и Генеральным прокурором Гидеоном Коэном.
– Что может знать этот Саба?
– Вполне достаточно, чтобы можно было вынести приговор Чано Альдане, – сказал Коэн. – Мы знаем, что он лично по меньшей мере с полдюжины раз встречался с Альданой – четыре раза на Кубе и дважды в Колумбии. Он отдавал приказания своим подчиненным оказывать помощь в транспортировке кокаина морем из Колумбии на Кубу. Он лично не менее четырех раз организовывал доставку кокаина в США.
– Он начал давать показания? – спросил Дорфман, немного раздраженный тем, что Коэн, как обычно, ставил телегу впереди лошади.
– Нет еще. Вчера судья Снайдер назначил ему адвоката. Некто по имени Шиманский из Нью-Йорка.
– Скромняга, который на прошлой неделе добился оправдания этих ворюг-финансистов?
– Да. Дэвид Шиманский. Известный адвокат. Судья Снайдер позвонил ему и спросил, не возьмется ли он за дело. Тот согласился.
– Шиманский способен заменить Ниагару, – кисло заметил Дорфман. – Если Шиманскому удастся заткнуть Сабе рот, мы ничего не добьемся.
– Я разговаривал об этом деле с госсекретарем, ему представляется очень важным назначить Сабе самого лучшего адвоката. Возможно, мы снова обратимся к кубинцам с просьбой выдать еще кого-нибудь и мы должны показать им, что любого из этих людей ждет справедливый суд и каждый из них сможет воспользоваться услугами квалифицированного адвоката. Это главное. Я лично просил судью Снайдера…
– О'кей, о'кей, – прервал его Джордж Буш.
– Так заговорит Саба или нет?
– Я думаю, заговорит, – сказал Коэн. – Кубинцы поставили его перед выбором: если он сотрудничает с нами, он сможет со временем возвратиться на Кубу свободным человеком. А когда вернется туда, он во всем сможет обвинить Кастро.
– Который, к его счастью, уже мертв, – заметил Дорфман.
– Кубинцы, несомненно, преподнесут его свидетельские показания как пример коррумпированности прежнего режима.
– Вне всяких сомнений, – сказал Джордж Буш.
– Вы собираетесь предоставить ему возможность подать прошение о помиловании?
– Если Шиманский попросит, то да. Саба вынужден будет свидетельствовать против Чано Альданы. Слушания по его делу пройдут до окончания суда над Чано Альданой.
– Не даст ли это адвокату Альданы повод выступить с протестом? – спросил Дорфман.
– Да.
– Что насчет инцидента в понедельник? Все по плану?
– Да, сэр.
– Во вторник утром вы, я и директор ФБР проводим пресс-конференцию. Запланируйте ее, пожалуйста, Уилл.
– Да, сэр.
– И еще, Уилл, позаботьтесь, чтобы журналистов убрали подальше, я не должен слышать никаких вопросов по пути к вертолету.
Дорфман ушел. Когда они остались одни, Джордж Буш сказал:
– Гид, я знаю, что вы с Дорфманом на ножах, но вы оба нужны мне.
– Этот сукин сын мнит себя чуть ли не мессией, – горячо возразил Коэн.
Президент откинулся назад. Он никогда прежде не слышал, чтобы Коэн так кипятился – как правило, адвокаты из престижных нью-йоркских фирм не часто позволяют себе такие выражения.
– Это так, – криво усмехнулся Президент, – но он мой сукин сын.
Брови Коэна взметнулись вверх и тут же упали.
– Я не могу быть хорошим для всех в мире. А Дорфман отвлекает на себя все недовольство. Он берет на себя вину. Он принимает огонь на себя, чего не могу позволить себе я. Это его работа.
Генеральный прокурор кивнул.
– Эти наркотики… Мы должны наращивать свои усилия. Ведь мы стараемся, и избиратели нас поймут. Только телепроповедники и их паства верят в чудеса. А я не хочу никому навязывать свое мнение. Наша задача заключается в том, чтобы заставить эту проклятую систему работать.
В пять часов он проснулся и вскочил на ноги. Выше этажом кто-то хлопнул дверью. Пистолет по-прежнему находился в его руке. Пошевелив пальцами, он крепче сжал рукоятку и лег, напряженно прислушиваясь к звукам, раздававшимся в доме.
Как только все кончится, он уедет домой. Домой в Эвансвилл, и проведет Рождество с бабушкой. Он не общался с ней уже месяцев пять или шесть. Бабушка даже не знает, где он. Нехорошо по отношению к ней, но так лучше для него. Она очень общительная и всеми секретами делится со своими друзьями и со священником.
Ну, ладно. Вскоре все закончится. Осталась еще одна ночь. Выбравшись отсюда через три часа, он уже никогда больше не вернется в этот дом. Владелец дома может забрать себе все – подержанный телевизор, одежду, посуду, кастрюли, сковородки – все. Харрисон Рональд отсюда отправится прямиком в настоящую жизнь.
Он сцепился с Хупером из-за того, что хотел вернуться в настоящую жизнь. Но он должен привыкнуть жить со страхом – не с боязнью Фримэна Мак-Нэлли, а со страхом вообще. В морской пехоте его научили, что единственный путь одолеть этот недуг – повернуться к нему лицом.
Эх, приятель. Десять месяцев в выгребной яме. Десять месяцев в преисподней. А завтра в это же время он от всего избавится.
Он лежал в кровати, прислушиваясь к звукам, и думал о той жизни, куда собирался вернуться.
– Мамочка, мамочка, ты дома!
Она стояла в прихожей в окружении детей и смотрела на него. Ее волосы и одежда были в полном беспорядке. Она молча стояла и смотрела, а девочки с визгом скакали вокруг и дергали ее за руки.
– Обними их, Элизабет.
Теперь она взглянула на обращенные к ней детские лица. Провела ладонями по волосам, наклонилась и поцеловала их.
– О'кей, девочки, – сказал он, – бегите наверх и дайте мамочке поздороваться с папой. Постойте, почему бы вам не отправиться на кухню и не помочь миссис Хэмнер с обедом? Мамочка останется с нами пообедать. – Они еще раз обняли ее и умчались на кухню.
– Привет, Танос.
– Проходи, присядь. – Он сделал жест в направлении кабинета.
Она выбрала свое любимое кресло, которое в свое время сама покупала, – когда же это было, год назад? Он сел, не спуская с нее глаз. Она постарела лет на десять – мешки под глазами, морщины на щеках, кожа на скулах обвисла.
– Зачем ты вернулась?
Элизабет сделала неопределенный жест и отвернулась к стене.
– Ты не захотела остаться в клинике. Они звонили и сказали, что ты сбежала.
Она глубоко вздохнула и посмотрела на него.
– Как я вижу, ты по-прежнему принимаешь наркотики.
– Я думала, ты обрадуешься, увидев меня. Дети рады.
– Можешь остаться пообедать с нами, а потом уходи.
– Почему ты так поступаешь со мной?
– Не говори ерунды! Ты сама так поступаешь с собой. Ради Христа, взгляни на себя. Ты похожа черт знает на что.
Она посмотрела на свою одежду, будто видела ее впервые.
– Почему бы тебе не подняться наверх и принять душ, вымыть голову, переодеться в чистое? Обед будет готов минут через сорок пять.
Она собралась с силами и поднялась. Покивала головой, не глядя в его сторону, затем открыла дверь и вышла. Проводив ее до лестницы, Лиаракос постоял там минуты три или четыре, а затем медленно поднялся наверх в спальню. Дождавшись, когда из душа послышались звуки льющейся воды, он ушел.
Он импульсивно сказал, что она останется на обед. Теперь он об этом жалел. Удастся ли ему в эти два часа справиться со своими эмоциями? Ведь он любил ее и ненавидел одновременно. Он не мог противостоять этим чувствам и они разрывали его на части.
Ненависть. Из-за своей дурацкой слабости и эгоизма она бросила все ради этого белого порошка. Бросила детей, его – да, его – так ненависть это или гнев?
Любовь. Да, если бы не было любви, не было бы и ненависти. Только печаль. Затем он глянул на себя со стороны, посмотрел на этого человека как бы сверху – вот он ходит, делает ничего не значащие жесты, строит на лице гримасы – представил боль, которую он испытывал, прекрасно осознавая, что, в конечном счете, она ничего не значит.
Ты же понимаешь, не значит. Ничего не значит. Дети вырастут и станут взрослыми, будут жить собственной жизнью и забудут обо всем. А он ежедневно будет вставать с постели по утрам, бриться и ходить в офис. Годы возьмут свое, он состарится. Потом богадельня и кладбище. Ничто не имеет значения. Все это, в конечном счете, не стоит и гроша.
Так он и стоял, разрываемый на части узник старой усталой планеты.
– Лиза, расскажи маме, что ты делала в школе.
Ребенок затараторил о мышках, птичках и сказках. Элизабет не поднимала глаз от тарелки с едой, стараясь в нужный момент пользоваться ножом и вилкой и не перепутать, какой рукой следует брать тот или иной столовый прибор. Вытерев салфеткой губы, она осторожно положила ее на колени.
– Сюзанна, теперь твоя очередь.
Дочь увлеченно рассказывала о рыбках и лягушках, когда Элизабет отодвинула свой стул, прошептав «извините», и наклонилась за своей сумочкой.
Но Лиаракос опередил ее.
– Я взгляну.
Жена пристально посмотрела на него, ее лицо ничего не выражало. Затем началось. Она захрипела, верхняя губа задрожала, лицо перекосилось.
Лиаракос швырнул ей сумочку. Схватив ее, Элизабет поднялась со стула и через холл направилась в душевую.
– А вы, девочки, заканчивайте обед, – сказал он.
– Мамочка останется с нами?
– Нет.
Они все поняли и молча доели. Он проводил их наверх. Через минуту Элизабет, осторожно ступая, вернулась в столовую, ее лицо светилось умиротворением.
Он сидел молча и смотрел, как она ест. Поковыряв вилкой в тарелке, она положила ее и больше уже к ней не притрагивалась.
– Ты даже не хочешь узнать, где я была?
– Нет.
– Может, подбросишь меня или хотя бы дашь денег на такси.
– Убирайся куда хочешь, так же, как пришла сюда. Прощай.
– Танос, я…
– Прощай, Элизабет. Собирай свою сумочку и уходи. Сейчас же! И не возвращайся.
– Спасибо за…
– Если ты тотчас не уйдешь, я вышвырну тебя вон.
Несколько секунд она, не отрываясь, смотрела на него, после чего встала. Спустя полминуты он услышал, как сначала открылась входная дверь, затем щелкнул замок – дверь закрылась.
Разглядывая свое лицо в разбитом зеркале, которое висело над прожженным окурками столом, он пытался понять, поймут ли они по его выражению. На его физиономии все написано, ясно, как в газетном заголовке. Виновен. Вот что там было написано. Библейская вина старого образца. Вспомни мамочку. Не она ли тебе об этом говорила? Тут тебе и холестерин, и жиры, и полно соли с сахаром. Это я сделал! Я – стукач. Я – подсадная утка. Белозадые послали этого шоколадного Тома стучать на вас, ниггеров, разгребателей их дерьма, чтобы потом упечь вас за тридевять земель.
Стоит только Фримэну спросить, и его физиономия расколется как замороженное стекло.
Два часа и две минуты.
Кофе? За вечер он уже выпил три чашки. Кофеина больше чем достаточно. Хватит пить. И таблеток не надо. Ни пива, ни алкоголя. Все, точка. Боже, завтра вечером он напьется как последний алкаш. Отправится в первоклассный кабак и целых три дня будет пить, до умопомрачения.
Если, конечно, к завтрашнему вечеру останется жив.
Два часа и одна минута. Сто двадцать одна минута. Он взял пистолет и провел по нему ладонью. Сегодня нужно взять его с собой. Может, это даст ему лишний шанс, ведь они не будут ожидать.
Ровно два часа.
Капитан перевел взгляд на Тоуда Таркингтона, который кроме своей жены – Риты Моравиа, сидевшей рядом, ни на кого не обращал внимания. Наутро у него, пожалуй, серьезно будет болеть шея. И Эми тоже не сводила с нее глаз. Она просто обожала эту морскую летчицу-испытателя, однако сегодня вечером в ее отношении к Рите чувствовалось что-то необычное.
Встретившись взглядом с Колли, капитан кивнул в сторону Эми и вопросительно поднял брови. Жена едва заметно покачала головой и отвернулась.
Наверняка эти женские штучки, решил Графтон, которые мужчинам никогда не понять. И он вздохнул.
Напротив Таркингтона, с противоположной стороны стола, сидели Джек Йоук и его подружка Тиш Сэмьюэлз. Тиш оказалась чудной девушкой с приятной улыбкой. Для каждого у нее нашлось доброе слово. Кое в чем она напоминала Джейку его собственную жену, например, манерой держать голову, слушать других, своими вдумчивыми замечаниями… Тиш также внимательно слушала рассказы Риты о полетах. Когда Рита закончила, Тиш улыбнулась и посмотрела на Йоука.
Знал ли журналист об этом или нет, но девушка определенно была влюблена в него. Йоук держался свободно, более раскованно, чем в день своего первого посещения Графтонов. А может, это лишь казалось Джейку из-за его хорошего настроения.
Как обычно в спокойной обстановке, Джейк Графтон говорил мало. Он не спеша ел, изредка отхлебывая из бокала вино, и не вмешивался в разговор, развивавшийся помимо него.
До того как подняться на борт вертолета, он еще раз встретился с Дорфманом и Генеральным прокурором Гидеоном Коэном.
– Что может знать этот Саба?
– Вполне достаточно, чтобы можно было вынести приговор Чано Альдане, – сказал Коэн. – Мы знаем, что он лично по меньшей мере с полдюжины раз встречался с Альданой – четыре раза на Кубе и дважды в Колумбии. Он отдавал приказания своим подчиненным оказывать помощь в транспортировке кокаина морем из Колумбии на Кубу. Он лично не менее четырех раз организовывал доставку кокаина в США.
– Он начал давать показания? – спросил Дорфман, немного раздраженный тем, что Коэн, как обычно, ставил телегу впереди лошади.
– Нет еще. Вчера судья Снайдер назначил ему адвоката. Некто по имени Шиманский из Нью-Йорка.
– Скромняга, который на прошлой неделе добился оправдания этих ворюг-финансистов?
– Да. Дэвид Шиманский. Известный адвокат. Судья Снайдер позвонил ему и спросил, не возьмется ли он за дело. Тот согласился.
– Шиманский способен заменить Ниагару, – кисло заметил Дорфман. – Если Шиманскому удастся заткнуть Сабе рот, мы ничего не добьемся.
– Я разговаривал об этом деле с госсекретарем, ему представляется очень важным назначить Сабе самого лучшего адвоката. Возможно, мы снова обратимся к кубинцам с просьбой выдать еще кого-нибудь и мы должны показать им, что любого из этих людей ждет справедливый суд и каждый из них сможет воспользоваться услугами квалифицированного адвоката. Это главное. Я лично просил судью Снайдера…
– О'кей, о'кей, – прервал его Джордж Буш.
– Так заговорит Саба или нет?
– Я думаю, заговорит, – сказал Коэн. – Кубинцы поставили его перед выбором: если он сотрудничает с нами, он сможет со временем возвратиться на Кубу свободным человеком. А когда вернется туда, он во всем сможет обвинить Кастро.
– Который, к его счастью, уже мертв, – заметил Дорфман.
– Кубинцы, несомненно, преподнесут его свидетельские показания как пример коррумпированности прежнего режима.
– Вне всяких сомнений, – сказал Джордж Буш.
– Вы собираетесь предоставить ему возможность подать прошение о помиловании?
– Если Шиманский попросит, то да. Саба вынужден будет свидетельствовать против Чано Альданы. Слушания по его делу пройдут до окончания суда над Чано Альданой.
– Не даст ли это адвокату Альданы повод выступить с протестом? – спросил Дорфман.
– Да.
– Что насчет инцидента в понедельник? Все по плану?
– Да, сэр.
– Во вторник утром вы, я и директор ФБР проводим пресс-конференцию. Запланируйте ее, пожалуйста, Уилл.
– Да, сэр.
– И еще, Уилл, позаботьтесь, чтобы журналистов убрали подальше, я не должен слышать никаких вопросов по пути к вертолету.
Дорфман ушел. Когда они остались одни, Джордж Буш сказал:
– Гид, я знаю, что вы с Дорфманом на ножах, но вы оба нужны мне.
– Этот сукин сын мнит себя чуть ли не мессией, – горячо возразил Коэн.
Президент откинулся назад. Он никогда прежде не слышал, чтобы Коэн так кипятился – как правило, адвокаты из престижных нью-йоркских фирм не часто позволяют себе такие выражения.
– Это так, – криво усмехнулся Президент, – но он мой сукин сын.
Брови Коэна взметнулись вверх и тут же упали.
– Я не могу быть хорошим для всех в мире. А Дорфман отвлекает на себя все недовольство. Он берет на себя вину. Он принимает огонь на себя, чего не могу позволить себе я. Это его работа.
Генеральный прокурор кивнул.
– Эти наркотики… Мы должны наращивать свои усилия. Ведь мы стараемся, и избиратели нас поймут. Только телепроповедники и их паства верят в чудеса. А я не хочу никому навязывать свое мнение. Наша задача заключается в том, чтобы заставить эту проклятую систему работать.
* * *
Харрисон Рональд возвратился в свою квартиру около полудня. Он запер дверь на замок, задвинул засов и с «кольтом» сорок пятого калибра в руке упал на кровать. Спустя мгновение он уже спал.В пять часов он проснулся и вскочил на ноги. Выше этажом кто-то хлопнул дверью. Пистолет по-прежнему находился в его руке. Пошевелив пальцами, он крепче сжал рукоятку и лег, напряженно прислушиваясь к звукам, раздававшимся в доме.
Как только все кончится, он уедет домой. Домой в Эвансвилл, и проведет Рождество с бабушкой. Он не общался с ней уже месяцев пять или шесть. Бабушка даже не знает, где он. Нехорошо по отношению к ней, но так лучше для него. Она очень общительная и всеми секретами делится со своими друзьями и со священником.
Ну, ладно. Вскоре все закончится. Осталась еще одна ночь. Выбравшись отсюда через три часа, он уже никогда больше не вернется в этот дом. Владелец дома может забрать себе все – подержанный телевизор, одежду, посуду, кастрюли, сковородки – все. Харрисон Рональд отсюда отправится прямиком в настоящую жизнь.
Он сцепился с Хупером из-за того, что хотел вернуться в настоящую жизнь. Но он должен привыкнуть жить со страхом – не с боязнью Фримэна Мак-Нэлли, а со страхом вообще. В морской пехоте его научили, что единственный путь одолеть этот недуг – повернуться к нему лицом.
Эх, приятель. Десять месяцев в выгребной яме. Десять месяцев в преисподней. А завтра в это же время он от всего избавится.
Он лежал в кровати, прислушиваясь к звукам, и думал о той жизни, куда собирался вернуться.
* * *
Из своего кабинета Танос Лиаракос услышал детские крики.– Мамочка, мамочка, ты дома!
Она стояла в прихожей в окружении детей и смотрела на него. Ее волосы и одежда были в полном беспорядке. Она молча стояла и смотрела, а девочки с визгом скакали вокруг и дергали ее за руки.
– Обними их, Элизабет.
Теперь она взглянула на обращенные к ней детские лица. Провела ладонями по волосам, наклонилась и поцеловала их.
– О'кей, девочки, – сказал он, – бегите наверх и дайте мамочке поздороваться с папой. Постойте, почему бы вам не отправиться на кухню и не помочь миссис Хэмнер с обедом? Мамочка останется с нами пообедать. – Они еще раз обняли ее и умчались на кухню.
– Привет, Танос.
– Проходи, присядь. – Он сделал жест в направлении кабинета.
Она выбрала свое любимое кресло, которое в свое время сама покупала, – когда же это было, год назад? Он сел, не спуская с нее глаз. Она постарела лет на десять – мешки под глазами, морщины на щеках, кожа на скулах обвисла.
– Зачем ты вернулась?
Элизабет сделала неопределенный жест и отвернулась к стене.
– Ты не захотела остаться в клинике. Они звонили и сказали, что ты сбежала.
Она глубоко вздохнула и посмотрела на него.
– Как я вижу, ты по-прежнему принимаешь наркотики.
– Я думала, ты обрадуешься, увидев меня. Дети рады.
– Можешь остаться пообедать с нами, а потом уходи.
– Почему ты так поступаешь со мной?
– Не говори ерунды! Ты сама так поступаешь с собой. Ради Христа, взгляни на себя. Ты похожа черт знает на что.
Она посмотрела на свою одежду, будто видела ее впервые.
– Почему бы тебе не подняться наверх и принять душ, вымыть голову, переодеться в чистое? Обед будет готов минут через сорок пять.
Она собралась с силами и поднялась. Покивала головой, не глядя в его сторону, затем открыла дверь и вышла. Проводив ее до лестницы, Лиаракос постоял там минуты три или четыре, а затем медленно поднялся наверх в спальню. Дождавшись, когда из душа послышались звуки льющейся воды, он ушел.
Он импульсивно сказал, что она останется на обед. Теперь он об этом жалел. Удастся ли ему в эти два часа справиться со своими эмоциями? Ведь он любил ее и ненавидел одновременно. Он не мог противостоять этим чувствам и они разрывали его на части.
Ненависть. Из-за своей дурацкой слабости и эгоизма она бросила все ради этого белого порошка. Бросила детей, его – да, его – так ненависть это или гнев?
Любовь. Да, если бы не было любви, не было бы и ненависти. Только печаль. Затем он глянул на себя со стороны, посмотрел на этого человека как бы сверху – вот он ходит, делает ничего не значащие жесты, строит на лице гримасы – представил боль, которую он испытывал, прекрасно осознавая, что, в конечном счете, она ничего не значит.
Ты же понимаешь, не значит. Ничего не значит. Дети вырастут и станут взрослыми, будут жить собственной жизнью и забудут обо всем. А он ежедневно будет вставать с постели по утрам, бриться и ходить в офис. Годы возьмут свое, он состарится. Потом богадельня и кладбище. Ничто не имеет значения. Все это, в конечном счете, не стоит и гроша.
Так он и стоял, разрываемый на части узник старой усталой планеты.
– Лиза, расскажи маме, что ты делала в школе.
Ребенок затараторил о мышках, птичках и сказках. Элизабет не поднимала глаз от тарелки с едой, стараясь в нужный момент пользоваться ножом и вилкой и не перепутать, какой рукой следует брать тот или иной столовый прибор. Вытерев салфеткой губы, она осторожно положила ее на колени.
– Сюзанна, теперь твоя очередь.
Дочь увлеченно рассказывала о рыбках и лягушках, когда Элизабет отодвинула свой стул, прошептав «извините», и наклонилась за своей сумочкой.
Но Лиаракос опередил ее.
– Я взгляну.
Жена пристально посмотрела на него, ее лицо ничего не выражало. Затем началось. Она захрипела, верхняя губа задрожала, лицо перекосилось.
Лиаракос швырнул ей сумочку. Схватив ее, Элизабет поднялась со стула и через холл направилась в душевую.
– А вы, девочки, заканчивайте обед, – сказал он.
– Мамочка останется с нами?
– Нет.
Они все поняли и молча доели. Он проводил их наверх. Через минуту Элизабет, осторожно ступая, вернулась в столовую, ее лицо светилось умиротворением.
Он сидел молча и смотрел, как она ест. Поковыряв вилкой в тарелке, она положила ее и больше уже к ней не притрагивалась.
– Ты даже не хочешь узнать, где я была?
– Нет.
– Может, подбросишь меня или хотя бы дашь денег на такси.
– Убирайся куда хочешь, так же, как пришла сюда. Прощай.
– Танос, я…
– Прощай, Элизабет. Собирай свою сумочку и уходи. Сейчас же! И не возвращайся.
– Спасибо за…
– Если ты тотчас не уйдешь, я вышвырну тебя вон.
Несколько секунд она, не отрываясь, смотрела на него, после чего встала. Спустя полминуты он услышал, как сначала открылась входная дверь, затем щелкнул замок – дверь закрылась.
* * *
В который раз Харрисон Рональд посмотрел на часы. До того как он должен быть там, оставалось два часа и три минуты.Разглядывая свое лицо в разбитом зеркале, которое висело над прожженным окурками столом, он пытался понять, поймут ли они по его выражению. На его физиономии все написано, ясно, как в газетном заголовке. Виновен. Вот что там было написано. Библейская вина старого образца. Вспомни мамочку. Не она ли тебе об этом говорила? Тут тебе и холестерин, и жиры, и полно соли с сахаром. Это я сделал! Я – стукач. Я – подсадная утка. Белозадые послали этого шоколадного Тома стучать на вас, ниггеров, разгребателей их дерьма, чтобы потом упечь вас за тридевять земель.
Стоит только Фримэну спросить, и его физиономия расколется как замороженное стекло.
Два часа и две минуты.
Кофе? За вечер он уже выпил три чашки. Кофеина больше чем достаточно. Хватит пить. И таблеток не надо. Ни пива, ни алкоголя. Все, точка. Боже, завтра вечером он напьется как последний алкаш. Отправится в первоклассный кабак и целых три дня будет пить, до умопомрачения.
Если, конечно, к завтрашнему вечеру останется жив.
Два часа и одна минута. Сто двадцать одна минута. Он взял пистолет и провел по нему ладонью. Сегодня нужно взять его с собой. Может, это даст ему лишний шанс, ведь они не будут ожидать.
Ровно два часа.
* * *
Капитан Джейк Графтон чувствовал себя прекрасно. Он замечательно провел день со своей дочерью Эми и сделал почти все покупки к Рождеству. Колли сама ездила покупать подарки для Эми и, наверное, для него тоже. Утром он видел, как она перебирала его одежду, вероятно, смотрела размеры. В этот вечер капитан добродушно улыбался, любуясь Эми Кэрол, и то и дело поглядывал на Колли и на гостей, расположившихся вокруг обеденного стола. Две чудесные женщины. Ему здорово повезло.Капитан перевел взгляд на Тоуда Таркингтона, который кроме своей жены – Риты Моравиа, сидевшей рядом, ни на кого не обращал внимания. Наутро у него, пожалуй, серьезно будет болеть шея. И Эми тоже не сводила с нее глаз. Она просто обожала эту морскую летчицу-испытателя, однако сегодня вечером в ее отношении к Рите чувствовалось что-то необычное.
Встретившись взглядом с Колли, капитан кивнул в сторону Эми и вопросительно поднял брови. Жена едва заметно покачала головой и отвернулась.
Наверняка эти женские штучки, решил Графтон, которые мужчинам никогда не понять. И он вздохнул.
Напротив Таркингтона, с противоположной стороны стола, сидели Джек Йоук и его подружка Тиш Сэмьюэлз. Тиш оказалась чудной девушкой с приятной улыбкой. Для каждого у нее нашлось доброе слово. Кое в чем она напоминала Джейку его собственную жену, например, манерой держать голову, слушать других, своими вдумчивыми замечаниями… Тиш также внимательно слушала рассказы Риты о полетах. Когда Рита закончила, Тиш улыбнулась и посмотрела на Йоука.
Знал ли журналист об этом или нет, но девушка определенно была влюблена в него. Йоук держался свободно, более раскованно, чем в день своего первого посещения Графтонов. А может, это лишь казалось Джейку из-за его хорошего настроения.
Как обычно в спокойной обстановке, Джейк Графтон говорил мало. Он не спеша ел, изредка отхлебывая из бокала вино, и не вмешивался в разговор, развивавшийся помимо него.