– Это правда, маркиз, но они совсем не лишают нас мужества; напротив – сами дают пример смелости и твердости. Если бы только одна решимость была необходима для отражения натисков такого превосходного генерала, как маркиз де Монкальм, я охотно доверил бы защиту форта Уильям-Генри старшей из мисс Мунро.
   – Благородные качества переходят по наследству, а потому я охотно верю вам, хотя, как уже сказал раньше, мужество имеет свои границы и не следует забывать о гуманности. Надеюсь, майор, вы явились ко мне с предложением сдать крепость?
   – Разве ваше превосходительство нашли нашу оборону до такой степени слабой, чтобы считать эту меру необходимой?
   – Мне было бы грустно видеть, что оборона затягивается. Ее продолжительность раздражает моих краснокожих друзей, – продолжал Монкальм и, не отвечая на вопрос Дункана, окинул взглядом группу насторожившихся индейцев. – Даже теперь я с трудом сдерживаю их.
   Хейворд промолчал, потому что в его уме воскресли печальные воспоминания о тех опасностях, которых он так недавно избежал, и возникли образы беззащитных существ, разделявших эти страдания.
   – Подобные господа, – продолжал Монкальм, пользуясь, как он ясно понимал, выгодами своего положения, – особенно страшны в минуту раздражения, и незачем говорить вам, как трудно сдерживать их злобу. Так что же, майор? Не поговорить ли об условиях?
   – Боюсь, что вы, ваше превосходительство, были обмануты относительно состояния крепости Уильям-Генри и численности ее гарнизона.
   – Я стою не перед Квебеком – передо мною только земляные укрепления, защищенные двумя тысячами тремястами храбрых воинов, – послышался лаконичный ответ.
   – Конечно, нас окружают земляные валы, форт не расположен на скалах мыса Даймонд, но он возвышается на берегу, который оказался таким гибельным для барона Дискау и его отряда. А на расстоянии короткого перехода от наших укреплений стоит сильное войско, которое мы считаем частью наших оборонительных средств.
   – Шесть или восемь тысяч человек! – возразил Монкальм, по-видимому, с полным равнодушием. – Предводитель этих сил считает, что его солдаты находятся в большей безопасности за стенами форта Эдвард, нежели в открытом поле.
   Теперь Хейворд, в свою очередь, закусил губу, с досадой услышав, как хладнокровно упомянул генерал об отряде, численность которого, как молодой человек знал, была намеренно преувеличена. Оба помолчали в раздумье. Наконец Монкальм возобновил разговор, и опять в таких выражениях, которые доказывали, что он полагает, будто Хейворд явился к нему с единственной целью – переговорить об условиях сдачи крепости. Хейворд же осторожно старался узнать от генерала, какие открытия сделал он, перехватив письмо Вебба. Однако хитрые уловки с той и другой стороны не повели ни к чему, и после продолжительного бесплодного разговора Дункан простился с маркизом, унося с собой приятное воспоминание о вежливости и талантах французского командующего, но так и не узнав, ради чего явился в его палатку. Монкальм провел Дункана до выхода, снова предлагая коменданту форта назначить ему немедленное свидание на равнине между двумя лагерями.
   Наконец они простились. Дункан вернулся к передовому посту французов, опять в сопровождении французского офицера, оттуда он немедленно двинулся обратно в форт и сразу направился к своему командиру.

Глава 16

   Прочти письмо, затем иди на битву.
Шекспир. "Король Лир"

 
   Хейворд застал Мунро в обществе Коры и Алисы. Алиса сидела на коленях у полковника, перебирая своими пальчиками его седые волосы; когда отец притворно хмурил брови на ее ребячество, она усмиряла напускной гнев старика, ласково прижимаясь алыми губками к его морщинистому лбу. Кора сидела рядом, со спокойной улыбкой смотрела она на эту сцену, следя за движениями своей младшей сестры с той материнской лаской, которая была характерной чертой ее любви к Алисе. Не только опасности, так недавно пережитые девушками, но и все, что грозило им в будущем, казалось, было забыто во время этой нежной семейной сцены. Точно все спешили насладиться краткими минутами перемирия, покоя и безопасности. Девушки забыли о своих опасениях, а ветеран – о своих заботах. Дункан, который, спеша сообщить о своем возвращении, вошел в комнату без доклада, остановился и несколько мгновений молча любовался прелестной картиной. Но живой взгляд Алисы скоро заметил отражение его фигуры в зеркале. Вспыхнув, она соскочила с колен отца и громко вскрикнула:
   – Майор Хейворд!
   – Ты хочешь знать, где он? – спросил Мунро. – Я послал его поболтать с французом… Ах, сэр, вы молоды, проворны и уже пришли обратно!.. Ну, озорница, уходи-ка со своей болтовней. Разве здесь не достаточно хлопот для солдата и без твоей трескотни?
   Алиса засмеялась и последовала за Корой, которая направилась к двери, понимая, что им оставаться неудобно.
   Вместо того чтобы спросить Дункана о результате его миссии, Мунро несколько мгновений ходил взад и вперед по комнате, заложив руки за спину, опустив голову, как человек, глубоко ушедший в свои мысли. Наконец он поднял глаза, полные отцовской любви, и заметил:
   – Это прелестные дети, Хейворд! Всякий отец имел бы право похвалиться ими.
   – Вам незачем спрашивать мое мнение о них, сэр…
   – Правда, молодой человек, правда, – прервал его нетерпеливый старик.
   – Вы собирались полнее высказать ваше мнение по этому вопросу в тот день, когда вошли в форт, но я счел, что старому солдату незачем говорить о свадебных благословениях и праздниках в такое время, когда враги его короля могут сделаться незваными гостями во время бала. Но я был неправ, Дункан, мой мальчик, я ошибался и в данную минуту готов выслушать вас.
   – Несмотря на то удовольствие, которое ваши слова доставляют мне, дорогой сэр, я должен прежде всего передать вам поручение Монкальма…
   – Пусть француз и все его полки убираются к черту, сэр! – почти крикнул запальчивый ветеран. – Он еще не овладел фортом Генри, да и не овладеет им, если только Вебб поступит, как он должен поступить. Нет, сэр, мы, слава богу, еще не в таком трудном положении, чтобы кто-нибудь имел право сказать, будто Мунро так озабочен, что не в состоянии подумать о своих семейных обязанностях. Ваша мать была единственной дочерью моего задушевного друга, Дункан, и я выслушаю вас теперь, хотя бы все рыцари ордена святого Людовика стояли у ворот нашей крепости под предводительством самого святого и просили милости поговорить со мной!
   Заметив, что Мунро со злобным удовольствием выказывает умышленное презрение к поручению французского генерала, Хейворд решил подчиниться временной прихоти старика, которая, он знал, не могла затянуться надолго, и потому постарался ответить как можно спокойнее:
   – Как вам известно, сэр, я осмелился заявить притязание на честь сделаться вашим сыном.
   – Да-да, мой мальчик, помню. Ваши слова были достаточно откровенны и понятны. Но позвольте мне спросить вас:
   – Так же ли ясно вы говорили с моей дочерью?
   – Клянусь честью, нет! – горячо вскричал Дункан. – Если бы я воспользовался выгодами моего положения и высказался, я нарушил бы ваше доверие.
   – У вас понятия истинного джентльмена, майор Хейворд, и это очень похвально. Но Кора Мунро – скромная девушка и не нуждается в чьей-либо опеке, хотя бы в опеке отеческой.
   – Кора?..
   – Да, Кора. Ведь мы говорим о ваших притязаниях на руку мисс Мунро, сэр?
   – Я… я… я… Кажется, я не упоминал имени, – запинаясь, произнес Дункан.
   – Так чьей же руки вы просили у меня, майор Хейворд? – спросил старый воин, не скрывая своих оскорбленных чувств.
   – У вас есть другая и не менее привлекательная дочь.
   – Алиса?.. – вскрикнул старик с таким же удивлением, с каким Дункан недавно повторил имя его старшей дочери.
   – Да, я люблю ее.
   Молодой человек молчаливо ждал, как отнесется к его словам Мунро. Полковник долго ходил по комнате; его суровые черты подергивала судорога, и, казалось, он погрузился в раздумье. Наконец старик остановился против Хейворда и, взглянув ему в глаза, заговорил:
   – Дункан, я любил вас ради того, чья кровь течет в ваших жилах; я любил вас за ваши собственные качества; наконец, любил, думая, что вы принесете счастье моей дочери. Но вся моя любовь превратилась бы в ненависть, если бы то, чего я опасаюсь, оказалось истиной.
   – Я не могу предположить, чтобы какой-нибудь мой поступок или мысль вызвали такую страшную перемену! – воскликнул молодой человек, глаза которого ни на минуту не опустились под проницательным взглядом Мунро.
   Не допуская мысли, что Дункан не понимает чувств, которые волнуют отца, старик смягчился, видя, что Хейворд с твердостью выдержал его взгляд, и уже гораздо более спокойным голосом продолжал:
   – Вы желаете сделаться моим сыном, Дункан, а между тем совершенно не знаете истории человека, которого стремитесь назвать отцом. Сядьте, молодой человек, и я в коротких словах открою вам раны моего сердца…
   В эту минуту поручение Монкальма было в равной мере забыто и Дунканом, который его принес, и Мунро, которому оно предназначалось. Оба собеседника подвинули стулья, и, пока ветеран несколько мгновений раздумывал о чем-то, очевидно очень грустном, молодой офицер старался подавить нетерпение, скрывая его под видом почтительного внимания. Наконец Мунро прервал молчание.
   – Майор Хейворд, – начал шотландец, – вы знаете, что я родом из старинной и благородной семьи, хотя, может быть, денежные доходы семьи не соответствовали ее высокому положению. Я был ваших лет, когда обменялся словом верности с Алисой Грэхем, единственной дочерью довольно зажиточного шотландского сквайра. Отец Алисы не желал нашего союза, и не только вследствие моей бедности, поэтому я поступил, как требовал долг честного человека: вернул молодой девушке ее слово и покинул родину. Я видел много чужих краев, пролил много крови в различных странах. Наконец воинский долг привел меня на Вест-Индские острова. Там я встретился с девушкой, со временем ставшей моей женой и матерью Коры. Она была дочерью джентльмена, уроженца этих островов, и женщины, которая, на свое несчастье, если можно так выразиться, – с горечью сказал старик, – имела предков, принадлежавших к обездоленной расе Людей, бессовестно превращенных в рабов ради благосостояния богатых и праздных. Но, если мне когда-либо встретится человек, который решится бросить презрительный взгляд на мою дочь, он испытает всю тяжесть моего гнева! Впрочем, майор Хейворд, ведь вы сами родились на юге, где метисов считают низшей расой.
   – К несчастью, да, сэр, – сказал Дункан и невольно в смущении опустил глаза.
   – И выбросаете этот упрек моей дочери? Вы боитесь унизить Кровь Хейвордов союзом с таким "низким" существом, хотя Кора привлекательна и полна добродетелей? – раздраженно воскликнул Мунро.
   – Никогда у меня не может быть такого недостойного и дикого предубеждения, – ответил Дункан. – Но, полковник Мунро, кротость, красота и обворожительная прелесть вашей младшей дочери могут вполне объяснить мои побуждения, и вам незачем так несправедливо обвинять меня.
   – Вы правы, сэр, – ответил старик, и его тон снова сделался спокойным, вернее, мягким. – Эта девочка как две капли воды похожа на свою мать в те годы, когда мисс Грэхем еще не познакомилась с печалью. Когда смерть лишила меня первой жены, я вернулся в Шотландию. И – подумайте, Дункан! – Алиса Грэхем двадцать лет жила в одиночестве, не вступая в брак в память человека, который был способен изменить ей. Больше, сэр: она забыла о моей неверности и, так как все препятствия устранились, согласилась быть моей женой.
   – И сделалась матерью Алисы? – воскликнул Дункан.
   – Да, – сказал старик. – Всего год прожил я с нею. Это было недолгое счастье для той, молодость которой увяла среди безнадежной печали.
   В унынии старика было что-то величаво-суровое, и Хейворд не осмелился произнести слова утешения. Мунро сидел, позабыв о присутствии Дункана. Он не закрывал лица, искаженного страданием, и тяжелые, крупные слезы катились из его глаз.
   Наконец полковник шевельнулся. Как бы опомнившись, он поднялся с места, обошел комнату, остановился против Дункана и спросил его сурово:
   – Помнится, майор Хейворд, вы должны были передать мне какое-то поручение от маркиза де Монкальма?
   В свою очередь, Дункан на мгновение смутился, но, впрочем, скоро овладел собой и сбивчиво начал излагать полузабытое поручение маркиза. – Вы сказали достаточно, майор Хейворд! – воскликнул рассерженный старик. – Того, что я слышал, довольно, чтобы написать целые тома трактатов о французской любезности. Только подумать: этот джентльмен приглашает меня для переговоров, и, когда я отправляю к нему заслуженного и способного заместителя – несмотря на вашу молодость, Дункан, про вас можно сказать это, – он отвечает мне какой-то загадкой!
   – Может быть, маркиз составил себе не такое благоприятное мнение о вашем представителе, сэр! Прошу вас вспомнить, что приглашение, которое он теперь повторяет, было послано коменданту форта, а не его помощнику! – Но, сэр, разве заместитель не имеет всю власть и значение того, кто дает ему поручение? Француз желает совещаться с Мунро? По совести, сэр, я испытываю большое желание исполнить требование этого человека хотя бы только затем, чтобы показать ему, что мы еще не утратили твердости, несмотря на многочисленность его войска и все его притязания. Я думаю, молодой человек, что такой поступок будет неплохой политикой.
   Дункан, считавший, что важнее всего поскорее узнать содержание письма, перехваченного у разведчика, охотно согласился с Мунро.
   – Без сомнения, французский генерал не получит большого удовольствия при виде вашей невозмутимости, сэр, – сказал он.
   – Никогда вы не высказывали более справедливого замечания!
   – Какое же решение примете вы относительно предполагаемого свидания?
   – Я встречусь с французом, сделаю это немедленно и без всякого страха. Идите, майор Хейворд! Отправьте вестового, который объявил бы французам, кто направляется в их лагерь.
   Мы двинемся с маленьким отрядом. И послушайте, Дункан, – прибавил он почти шепотом, хотя в комнате они были вдвоем:
   – может быть, в виде предосторожности нам следует поместить под рукой вспомогательный отряд на тот случай, если во всем этом кроется предательство?
   Молодой человек вышел из комнаты и, так как день склонялся к вечеру, поспешил сделать все необходимые распоряжения. Через несколько минут он построил солдат в ряды и послал во французский лагерь ординарца с флагом, поручив объявить врагам о приближении коменданта форта. Сделав все это, Хейворд отвел маленький эскорт к западным воротам и там уже застал своего начальника, который был вполне готов отправиться к Монкальму и только ждал майора. Едва закончились обычные церемонии, комендант и его молодой товарищ покинули крепость в сопровождении эскорта.
   Они отошли не более ста ярдов от укреплений, когда вдали показалась свита французского генерала, подвигавшаяся по ложбине, которая служила руслом для ручья, отделявшего батареи осаждающих от форта. С того момента, когда Мунро покинул крепость, его осанка стала величавой, а лицо приняло гордое выражение. При виде белого пера, развевающегося на шляпе Монкальма, глаза полковника загорелись, и вся его крупная, сильная фигура, казалось, помолодела.
   – Прикажите нашим солдатам быть настороже, сэр, – шепотом сказал Мунро Дункану.
   Барабанный бой приближающегося французского отряда прервал речь старика. Англичане мгновенно ответили таким же салютом. Из каждого отряда выехало по ординарцу с белым флагом, и осторожный шотландец остановился. Эскорт поместился близ него. После коротких военных приветствий Монкальм быстро и легко пошел навстречу Мунро. Он обнажил голову перед ветераном, и при этом белоснежное перо его почти коснулось земли.
   В манерах Мунро было больше величия и мужества, но в них не замечалось спокойствия и вкрадчивой вежливости француза. Несколько мгновений ни один из них не промолвил ни слова. Они обменивались внимательными взглядами. Наконец, как того требовал высший чин Монкальма и характер свидания, француз первый нарушил молчание. После обычных приветствий он обратился к Дункану и, улыбнувшись ему, как знакомому, сказал по-французски:
   – Я очень рад, майор, что вы будете присутствовать при нашем разговоре. Теперь у нас нет необходимости обращаться к помощи переводчика, потому что, я знаю, вы передадите мои слова с такой точностью, будто я сам говорю на вашем языке.
   Дункан поклонился.
   Монкальм повернулся к своему эскорту, который, подражая маленькому английскому отряду, держался поближе к нему, и произнес:
   – Назад, ребята! Отступите немного!
   Раньше чем майор Хейворд успел повторить то же приказание в виде доказательства своего доверия, он обвел глазами долину и с тревогой заметил в лесных чащах много индейцев, которые с любопытством наблюдали за свиданием двух полководцев.
   – Маркиз де Монкальм, конечно, видит различие наших положений, – с легким смущением сказал он, указывая в сторону краснокожих, которые виднелись почти со всех сторон. – Отпустив наших телохранителей, мы очутились бы всецело в руках врагов.
   – Майор, вам дано слово, оно охраняет вас от опасности, – ответил Монкальм, выразительно прижимая руку к сердцу. – Этого, мне кажется, достаточно.
   – Да! Отступите, – прибавил Дункан, обращаясь к офицеру, который стоял во главе английского эскорта. – Отступите так, чтобы вам не был слышен наш разговор, и дожидайтесь приказаний.
   С заметной тревогой Мунро увидел, как отходила его охрана, и тотчас же потребовал объяснений.
   – Не в наших интересах, сэр, выказывать недоверие, – возразил Дункан.
   – Маркиз де Монкальм честным словом ручается, что мы в безопасности, и я приказал эскорту отступить, чтобы доказать ему, что мы полагаемся на его уверения.
   – Может быть, все это справедливо, сэр, но я не имею большого доверия к словам маркиза.
   – Дорогой сэр, вы забываете, что мы говорим с офицером, который прославился и в Европе и в Америке. Нам нечего опасаться человека с такой репутацией.
   Старик развел руками, как бы подчиняясь неизбежности, хотя суровое лицо его по-прежнему выражало упрямое недоверие, которое происходило скорее от обычного презрения к врагу, чем от каких-либо других признаков, которые могли бы в тот момент вызвать беспокойство.
   Монкальм терпеливо ждал окончания беседы, происходившей вполголоса: наконец он подошел к Мунро ближе и приступил к переговорам.
   – Я просил этой встречи с вашим начальником, майор, – сказал Монкальм, – в надежде доказать ему, что он уже сделал все необходимое для поддержания чести своего короля, и уговорить его прислушаться к голосу человеколюбия. Я всегда и повсюду буду утверждать, что он мужественно сопротивлялся и не уступал, пока не исчезла последняя надежда отразить неприятеля.
   Дункан перевел это вступление старому коменданту, и Мунро ответил с большим достоинством и достаточно вежливо:
   – Как бы ни Ценил я свидетельство маркиза де Монкальма, оно, как я думаю, сделается еще более веским, если я в полной мере заслужу его. Когда Хейворд передал французскому генералу ответ полковника, Монкальм улыбнулся и заметил:
   – К сожалению, все, что я до сих пор так охотно обещаю, видя истинное мужество, может быть, станет для меня нежелательно после ненужного и бесполезного упрямства. Не угодно ли вам, полковник, осмотреть наш лагерь, чтобы лично убедиться в нашей многочисленности и в невозможности успешного сопротивления?
   – Я знаю, что французскому королю хорошо, служат, – ответил непоколебимый шотландец, – однако мой собственный государь обладает такой же сильной и верной армией.
   – Но, к счастью для нас, она отсутствует, – сказал Монкальм, не дождавшись, в пылу нетерпения, слов переводчика. – На войне бывают обстоятельства, в которых храбрые воины покоряются с тем же мужеством, с которым они смотрят в лицо врагу.
   – Если бы я знал, что маркиз де Монкальм так блестяще владеет английским языком, я бы не стал утруждать его слух таким негодным переводом, – сухо сказал раздосадованный Дункан, вспомнив, как он только что переговаривался с Мунро.
   – Прошу прощения, сеньор, – возразил француз, и легкий румянец окрасил его смуглые щеки. – Существует большая разница между правильным пониманием речи и способностью изъясняться на иностранном языке, поэтому попрошу вас по-прежнему помогать мне. – И после короткого молчания он добавил:
   – С этих холмов очень удобно производить разведку ваших укреплений. И я так же прекрасно осведомлен о всех слабостях ваших позиций, сколько и вы сами.
   – Спросите, Хейворд, французского генерала, может ли он с помощью своих подзорных труб видеть Гудзон? – надменно сказал Мунро. – А также знает ли он, когда и где мы должны ждать появления сил генерала Вебба?
   – Пусть вам ответит сам генерал Вебб, – произнес хитрый Монкальм и неожиданно протянул Мунро развернутое письмо. – Вот отсюда вы узнаете, полковник, что отряд генерала Вебба не потревожит моей армии.
   Не дожидаясь, чтобы Дункан перевел слова француза, ветеран схватил бумагу, и по быстроте этого движения было видно, какую важность придавал он содержанию перехваченного письма. Глаза Мунро быстро бегали по строкам, его лицо постепенно теряло выражение воинской гордости, которое сменялось отпечатком глубокой печали: Губы коменданта задрожали, руки выпустили листок, письмо упало на землю, и старик опустил голову с видом человека, все надежды которого погибли от одного удара. Дункан поднял бумагу и, даже, не попросив извинения за свою вольность, узнал жестокое содержание письма. Генерал Вебб не советовал Мунро сопротивляться, наоборот – говорил о необходимости быстро сдать форт, объясняя, что он не имеет возможности выслать на помощь коменданту крепости Уильям-Генри ни одного человека.
   – Здесь нет обмана, – заметил Дункан, рассматривая бумагу с обеих сторон, – стоит подпись Вебба. Вероятно, это и есть перехваченное письмо.
   – Он меня предал! – с горечью произнес Мунро. – Он покрыл бесчестьем дом, в котором еще никогда не знавали позора, он обрушил стыд на мои седины!
   – Не говорите этого! – воскликнул Дункан. – Мы еще господа крепости и нашей воинской чести! Продадим же свои жизни за такую цену, чтобы враги сочли покупку чрезмерно дорогой!
   – Благодарю тебя, мой мальчик! – сказал Старик, очнувшись от столбняка. – Ты напомнил Мунро его долг! Мы вернемся в форт и за нашими укреплениями приготовим себе могилу.
   – Господа, – произнес Монкальм и сделал несколько шагов вперед, – плохо вы знаете меня, Луи де Сен-Верана, если считаете, что я способен, пользуясь этим письмом, унизить храбрецов или постараться приобрести сомнительную славу таким неблаговидным путем! Погодите, выслушайте мои условия.
   – Что говорит француз? – сурово спросил ветеран. – Уж не хвастается ли он тем, что ему удалось захватить разведчика с письмом из штаба? Сэр, Скажите ему, чтобы он лучше снял осаду и пошел к форту Эдвард, если надеется запугать врагов своими словами.
   Дункан объяснил полковнику смысл слов Монкальма.
   – Маркиз де Монкальм, мы слушаем вас, – спокойнее произнес ветеран, когда Хейворд окончил перевод слов маркиза.
   – Удержать в настоящее время форт для вас невозможно, – повторил великодушный враг, – и ради интересов моего государства это укрепление должно быть уничтожено, однако вам лично и вашим храбрым товарищам будут предоставлены такие льготы, чтобы воинская честь солдата не пострадала. – Наши знамена? – спросил Хейворд.
   – Отвезите их обратно в Англию и покажите вашему королю.
   – Оружие?
   – Останется в ваших руках. Никто не может пользоваться им лучше, чем вы.
   – Наше выступление и сдача крепости?
   – Все будет сделано самым почетным для вас образом.
   Дункан обратился к Мунро и объяснил ему предложения Монкальма. Полковник слушал с изумлением и, казалось, был тронут необыкновенным и неожиданным великодушием.
   – Идите, Дункан, – сказал он. – Идите с маркизом в его палатку и там покончите дело. Никогда я не думал, что мне придется увидеть англичанина, боящегося поддержать друга, и француза, слишком честного, чтобы воспользоваться выгодами своего положения.
   Проговорив это, ветеран снова опустил голову на грудь и медленно вернулся к форту. Его уныние сразу показало встревоженному гарнизону, что он несет печальные вести.
   Мунро уже не было суждено оправиться от этого неожиданного удара. С того мгновения в его твердом характере наметился резкий перелом, который ускорил его смерть.
   Дункан остался с Монкальмом, чтобы определить условия капитуляции форта. Во время первых ночных караулов он вернулся в крепость и после короткого совещания с комендантом снова вышел из ее ворот. Когда он вторично ушел, было объявлено о прекращении военных действий и о том, что Мунро подписал договор, в силу которого форт утром должен был перейти в руки врага, гарнизон – сохранить оружие, знамена, снаряжение и, следовательно, согласно воинским понятиям, свою честь.