Страница:
– Но ведь вы не бываете здесь в выходные, – напомнила ей Триш. – Он и тогда мог приходить. Как он выглядел?
Высокий, сошлись они, высокий и уже не молодой – за сорок, наверное. Нет, не согласились Розовые Волосы, старше. Не очень красивый и плохо одетый.
– Бродяга? – с надеждой предположила Триш, изо всех сил стараясь не узнавать человека, которого они описывали.
– Нет, просто плохо одет. Знаете, старые вельветовые брюки, поношенная непромокаемая куртка и высокие ботинки. Длинное, морщинистое лицо и такие круглые очки. В черепаховой оправе.
– А собака? Какая она?
– Неугомонная и шумная, – сказали Розовые Волосы. – Большая такая, черная, ненавидит ждать и все время лает. Поэтому я и думаю, что он не извращенец. Иначе он не брал бы с собой собаку. Из-за нее все обращали на него внимание. А ему просто нравилось смотреть на детей. Для этого не обязательно быть странным.
– Да, пожалуй, – согласилась Триш, уже не сомневаясь, что знает эту собаку. – Собака полностью черная?
– Нет, с рыжей мордой, знаете?
– Да, представляю. Что ж, спасибо. Вы мне очень помогли.
– Думаете, надо было сказать полиции? – с беспокойством спросила Сьюзан. – Про мужчину с собакой, приходившего по средам?
– Вероятно, – сказала Триш, очень довольная, что они этого не сделали. По всему выходило, что это Бен, но в Лондоне должны быть и другие мужчины, подходящие под данное описание – и даже с такой собакой, как Дейзи. Триш хотела раздобыть побольше сведений, прежде чем весь ужас полицейского расследования обрушится на голову Бена. – Вообще, всегда следует отвечать на все их вопросы.
– Ну, тогда ничего, – успокоились Розовые Волосы. – Они не спрашивали. Их интересовала только Ники – как и журналистов, – и были ли мы здесь в субботу. И не подходил ли кто к детям. А тот мужчина с собакой никогда ни к кому из них не подходил.
– Что ж, наверное, вам лучше рассказать им, если они еще приедут и будут спрашивать, – посоветовала Триш, гадая, в какие такие игры играет Бен – если это был он – и как ей побеседовать с ним с глазу на глаз, не опасаясь вмешательства Беллы.
Она попрощалась с нянями и по пути к автостоянке нашла телефонную будку. Набирая номер Бена, Триш обратила внимание, что у нее вспотели руки.
– Он не мог иметь к этому никакого отношения, – проговорила она, слушая пощелкивания на линии, пока устанавливалось соединение. – Не мог. Он честный, я знаю, что честный. Он не мой отец, и даже несмотря на то, что выгнал Антонию и не желал знать Шарлотту, он ни капельки не похож на моего отца. Он не мог причинить ей вред. Но если он в этом не участвует, то почему лжет? Почему не сказал, что приходил в парк посмотреть на нее? Что, черт побери, происходит?
– Здравствуйте, это номер Бена и Беллы Уэблок. В настоящий момент мы не можем подойти к телефону, но если вы оставите сообщение, мы вам перезвоним. Если у вас срочное дело, вы можете найти Бена в школе, а Беллу – в консультации. Номера…
Триш слушала, тщательно продумывая свое сообщение. Услышав сигнал, она четко произнесла:
– Бен, это Триш. Мне нужно с тобой поговорить. Это очень срочно. Не мог бы ты позвонить мне домой, как только вернешься? Если ты не вернешься до того, как мне снова придется уйти, пожалуйста, оставь сообщение, где я смогу застать тебя завтра. Мне действительно нужно с тобой поговорить. Спасибо. Пока.
Глава одиннадцатая
Высокий, сошлись они, высокий и уже не молодой – за сорок, наверное. Нет, не согласились Розовые Волосы, старше. Не очень красивый и плохо одетый.
– Бродяга? – с надеждой предположила Триш, изо всех сил стараясь не узнавать человека, которого они описывали.
– Нет, просто плохо одет. Знаете, старые вельветовые брюки, поношенная непромокаемая куртка и высокие ботинки. Длинное, морщинистое лицо и такие круглые очки. В черепаховой оправе.
– А собака? Какая она?
– Неугомонная и шумная, – сказали Розовые Волосы. – Большая такая, черная, ненавидит ждать и все время лает. Поэтому я и думаю, что он не извращенец. Иначе он не брал бы с собой собаку. Из-за нее все обращали на него внимание. А ему просто нравилось смотреть на детей. Для этого не обязательно быть странным.
– Да, пожалуй, – согласилась Триш, уже не сомневаясь, что знает эту собаку. – Собака полностью черная?
– Нет, с рыжей мордой, знаете?
– Да, представляю. Что ж, спасибо. Вы мне очень помогли.
– Думаете, надо было сказать полиции? – с беспокойством спросила Сьюзан. – Про мужчину с собакой, приходившего по средам?
– Вероятно, – сказала Триш, очень довольная, что они этого не сделали. По всему выходило, что это Бен, но в Лондоне должны быть и другие мужчины, подходящие под данное описание – и даже с такой собакой, как Дейзи. Триш хотела раздобыть побольше сведений, прежде чем весь ужас полицейского расследования обрушится на голову Бена. – Вообще, всегда следует отвечать на все их вопросы.
– Ну, тогда ничего, – успокоились Розовые Волосы. – Они не спрашивали. Их интересовала только Ники – как и журналистов, – и были ли мы здесь в субботу. И не подходил ли кто к детям. А тот мужчина с собакой никогда ни к кому из них не подходил.
– Что ж, наверное, вам лучше рассказать им, если они еще приедут и будут спрашивать, – посоветовала Триш, гадая, в какие такие игры играет Бен – если это был он – и как ей побеседовать с ним с глазу на глаз, не опасаясь вмешательства Беллы.
Она попрощалась с нянями и по пути к автостоянке нашла телефонную будку. Набирая номер Бена, Триш обратила внимание, что у нее вспотели руки.
– Он не мог иметь к этому никакого отношения, – проговорила она, слушая пощелкивания на линии, пока устанавливалось соединение. – Не мог. Он честный, я знаю, что честный. Он не мой отец, и даже несмотря на то, что выгнал Антонию и не желал знать Шарлотту, он ни капельки не похож на моего отца. Он не мог причинить ей вред. Но если он в этом не участвует, то почему лжет? Почему не сказал, что приходил в парк посмотреть на нее? Что, черт побери, происходит?
– Здравствуйте, это номер Бена и Беллы Уэблок. В настоящий момент мы не можем подойти к телефону, но если вы оставите сообщение, мы вам перезвоним. Если у вас срочное дело, вы можете найти Бена в школе, а Беллу – в консультации. Номера…
Триш слушала, тщательно продумывая свое сообщение. Услышав сигнал, она четко произнесла:
– Бен, это Триш. Мне нужно с тобой поговорить. Это очень срочно. Не мог бы ты позвонить мне домой, как только вернешься? Если ты не вернешься до того, как мне снова придется уйти, пожалуйста, оставь сообщение, где я смогу застать тебя завтра. Мне действительно нужно с тобой поговорить. Спасибо. Пока.
Глава одиннадцатая
– Как дела у Хэла? – спросил Том Уорт, снова наполняя бокал Эммы белым вином.
Триш, заметившая, что Эмма пьет вино гораздо быстрее обычного, наблюдала за подругой со смешанным чувством жалости и любопытства. Уиллоу, похоже, тоже за ней наблюдала, потому что протянула мужу свой, еще наполовину полный бокал и с нажимом произнесла:
– Не приставай, Том, лучше добавь мне тоже.
Он с удивлением посмотрел на нее, а потом бесцеремонно перевел взгляд на Эмму.
– Все нормально, Том. Никакого секрета тут нет. Мне просто не хочется об этом говорить. Хэл валяет сейчас дурака, а я еще не решила, как к этому отнестись.
Вот черт, подумала Триш. Я так волновалась из-за Шарлотты, что даже не заметила, как расстроена Эмма. Не удивительно, что на детской площадке Хэл вел себя так вызывающе. Наверное, ждал, что я вот-вот накинусь на него за его штучки.
– Я затронул больную тему, да, Эм? – сказал Том. – Извини!
– Самую что ни на есть, Том, но ты не переживай – я справлюсь. В конце концов, мы провели вместе три славных года, и нам было весело. Немногим удается больше или хотя бы столько же. И вообще, это ничто, по сравнению с тем, что сейчас испытывает Триш.
– Да, – согласилась Уиллоу, высокая, стильная женщина с гладкой шапочкой темно-рыжих волос и изумительна просто одетая. – Наверное, словами это не выразить, Триш. Шарлотта Уэблок, она ведь твоя крестница, да?
– Нет. Двоюродная племянница. Формально – дальняя родственница, но по сути… Она… она очень много для меня значит.
– Ужасно! Том сказал, что с момента ее исчезновения новостей не было.
– Никаких, – подтвердила Триш, сожалея, что позволила себе весь день мечтать о том, как было бы здорово, если бы в уютном доме Уортов ее встретили хорошими новостями о Шарлотте, которые полиция держит в тайне от всех остальных. Это было глупо: разочарование казалось особенно жестоким. – И я не понимаю, как такое может быть, когда прошло уже столько времени. А ты что думаешь, Том?
– Трудное дело, Триш. Если судить по предыдущим делам, маловероятно, что она еще жива, но и такое бывало. Ты знаешь, что они обходят дом за домом вокруг парка?
– Нет, не знаю, – ответила Триш. – У меня нет контактов с полицией, а звонить бедной Антонии, чтобы только узнать новости, я не могу. Сегодня днем мы с ней разговаривали, и она сказала, что всех известных педофилов в районе проверили и все они вне подозрений. Зачем же они снова обходят жителей?
– Видимо, твоя кузина сообщила, что Шарлотта непоседлива и быстро начинает скучать, и текущая версия, насколько я понял, такова: так как детская площадка была переполнена, а очередь на горку – слишком длинна, девочке надоело ждать, она ушла с площадки и потерялась.
– И что дальше? – спросила Уиллоу, когда они перешли в столовую и уселись за стол.
Том пожал плечами:
– Кто знает?
– Обход домов что-нибудь дал? – спросила Триш.
– К тому времени, как я ушел из офиса, – ничего. Я специально поинтересовался, потому что знал: тебе это важно.
– Как это мило с твоей стороны, Том. – Триш вспомнила о предположении, которое она сама высказала Хэлу, и задумалась, не потому ли она и все остальные впали в такую панику, что просмотрели нечто очевидное. – Ты не знаешь, что, по их мнению, произошло с Шарлоттой, когда она ушла с площадки, если ушла?
– Только в общих чертах. Они полагают, что она могла выбежать на дорогу и попасть под машину. Проверили все несчастные случаи.
– Но все равно – это середина оживленного субботнего дня. Неужели у подобного происшествия на дороге не оказалось бы свидетелей? – поинтересовалась Уиллоу.
– Да, это первое, что приходит на ум. В настоящее время прорабатывается версия, что она забрела в глубину парка и ее кто-то похитил так незаметно, что никто не обратил внимания.
– Вероятно, на машине? – И снова вопрос задала Уиллоу.
– Возможно, Уилл. Поэтому опрашивают всех, кто живет или работает по периметру парка. И разумеется, изучают все пленки из камер наблюдения. Там вокруг множество камер, и, как я понял, все записи изъяты.
– Похоже, они больше не подозревают няню, – сказала Эмма, явно думая о своем тесте на полиграфе.
Том собрал суповые тарелки и поднялся.
– Скажем так, подозрения не сняты ни с кого.
– То есть ни с няни, ни с отчима, – продолжала Эмма, словно понимала, как трудно Триш поддерживать разговор на эту тему и насколько в то же время ей хочется знать все, что Том может рассказать им о полицейском расследовании. Он не ответил, только слегка улыбнулся и понес суповые тарелки на кухню.
– Бедная твоя кузина, – сказала Уиллоу, глядя на Триш. – Какие муки она должна испытывать, гадая, не участвовал ли в этом ее друг, и вспоминая, не пропустила ли она какие-либо признаки этого, намеки на то, что он вредил девочке или обижал ее.
Триш подумала о синяках, но ничего не сказала.
– Должно быть, она оценивает свое прошлое счастье с ним и то, что он мог сделать с ее ребенком, и осознает, что это две несопоставимые вещи.
– Полегче, Уилл, – сказал Том, возвращаясь и беря бутылку с вином. – Нет никаких доказательств, что он когда-либо делал что-то подобное.
– Нет, – согласилась она, дожевывая последнее соленое печеньице, из тех, что были поданы к холодному гороховому супу. Триш с удовольствием отметила, что, несмотря на свою стильность и богатство, Уиллоу разговаривала с набитым ртом. Вероятно, она еще и чертыхается, а может, изрекает что и похуже. Интересно было бы посмотреть, как она справится с Беллой Уэблок. – Но ведь это наверняка он, кто же еще? Глупо отрицать это.
– Сегодня днем Антония сказала мне по телефону, что у него есть алиби, – объявила Триш. – Видимо, оно подтвердилось, иначе его бы уже арестовали. В полиции не дураки работают.
– Всегда приятно услышать непосредственную похвалу, – заметил Том, заставив Триш невесело рассмеяться. – Нести мясо, Уилл?
– Не надо. Сиди, я принесу сама.
– Ты знаешь полицейских, ведущих это расследование? – спросила его Триш, когда Эмма поднялась помочь Уиллоу.
– Нет, лично не знаком. Но в полиции об этом деле знают все. Когда преступление касается детей, то люди забывают обо всем. Работают круглые сутки, Триш, – сказал он, и его прикосновение к тыльной стороны ее ладони подействовало на редкость успокаивающе. – Они понимают, что могло случиться. Они не идиоты и не меньше остальных хотят ее найти.
Она кивнула, слишком удивленная этим прикосновением и тронутая его участием, чтобы произнести хоть слово.
– А что насчет бывшего мужа твоей кузины, отца Шарлотты? – спросила Уиллоу, возвращаясь с большим плоским блюдом, на котором, окруженное сердцевинками артишоков, лежало нарезанное филе ягненка, приготовленное с оливковым маслом, лимоном и чесноком, украшенное оливками и посыпанное свежим тимьяном. – Он может быть замешан?
– Это невозможно, – так уверенно ответила Эмма, что, к облегчению Триш, ей не пришлось ничего говорить.
Пока она не узнает, почему Бен солгал насчет своего знакомства с Шарлоттой, и не выяснит, что он делал в парке, разговаривать о нем – выше ее сил.
– Вообще-то с этим нужно пить рецину, – сказала Уиллоу, передавая Триш блюдо с ягнятиной.
– Только через мой труп, – заявил Том. Он на мгновение прикрыл глаза, будто содрогаясь от столь неуместной картины.
– Угощайся, Триш, – сказала Уиллоу. – Все же как ужасны эти газеты: как они освещают случившееся с Шарлоттой.
– Да, – согласилась Триш, послушно переложив тонкий ломтик мяса и две оливки на горячую тарелку, которую поставила перед ней Эмма. – Как я сказала… как я говорила сегодня утром одному журналисту, ничто так не щекочет людям нервы, как дело о похищении ребенка.
– Это гнусно, – сказала Уиллоу, прекрасно понимая, что она имеет в виду. – Что-то вроде коллективного ослепления восхитительно волнующим гневом.
– Не оттого ли это происходит, что они воображают себе самое худшее? – спокойно вставил Том. – Они боятся за собственных детей и помнят собственную детскую беспомощность. Не нужно обладать большим воображением, чтобы домыслить остальное. Разве не в этом дело?
– Частично, – сказала Эмма, над которой так издевался старший брат, что воспоминания о полной детской беспомощности были для нее животрепещущими. – Но не кажется ли вам, что в этом присутствует и элемент… не столько Schadenfreude, [6] потому что на самом деле они не радуются несчастью других людей, сколько облегчения: если это случилось с чьим-то ребенком, то меньше вероятности, что случится с моим?
– Ты очень снисходительна. – Тон Уиллоу ясно свидетельствовал, что в данный момент она не слишком высоко ставит снисходительность. – Нет, я согласна с Триш, я думаю, что людям это нравится. И это отвратительно. А какого ты мнения о няне, Триш? Ты должна ее знать.
– Уилл, – одернул ее Том.
– Мне интересно, – сказала его жена, улыбаясь Триш. – Но, если хочешь, мы можем поговорить о чем-нибудь другом.
– Честно говоря, сейчас я не способна думать ни о чем другом.
Уиллоу одарила мужа победоносной улыбкой:
– Няню я знаю плохо. Но знаю, что Шарлота ее любила, и мне она тоже вполне понравилась, когда я познакомилась с ней вчера. Не могу себе представить, что она виновна. Просто не могу.
– А где вообще ее нашла Антония? По рекомендации, по рекламе, как?
– Кажется, через «Помощников Холланд-парка».
– Но там работают квалифицированные няни, – с удивлением заметила Уиллоу. – Одно из немногих агентств, которое проверяет сведения о девушках: в полиции, медицинских учреждениях и так далее. Именно поэтому я обращаюсь к ним, когда миссис Рашэм берет отпуск. Знаете, меня всегда поражало, что воспитательницы в детских садах должны получить лицензию, прежде чем им доверят детей, а насчет нянь никаких правил не существует.
– Правда? – удивилась Эмма, кладя нож и вилку. – Это кажется просто невероятным.
– Именно! Любая может заявить, что прошла специальную подготовку, и некоторые агентства не проверяют даже этого, не говоря уже о рекомендациях и возможных неладах с законом. Они должны…
Она умолкла, увидев, как медленно, тихо приоткрывается дверь в столовую. Кивнув Тому и не обращая на дверь внимания, она громко заговорила про отдых на озерах в Финляндии, который они запланировали на этот год.
Триш в ожидании смотрела на дверь. Когда она открылась полностью, на пороге возникла шестилетняя Люсинда Уорт, облаченная в длинную и девственно белоснежную ночную рубашку с голубой клетчатой отделкой. Тонкий хлопок был идеально отглажен, а золотисто-каштановые волосы явно только что расчесаны. На ногах девочки красовались голубые бархатные шлепанцы. И несмотря на то, что во рту Люсинда держала большой палец, выглядела она ответственной, уверенной в себе и готовой принять активное участие в беседе.
– Что такое? – насколько мог сурово поинтересовался Том. Люсинда вынула изо рта палец и улыбнулась отцу, отсутствие переднего зуба определенно добавляло девочке шарма.
– Мне приснился страшный сон, – сказала она, проскользнув к стулу Эммы. – Здравствуйте.
– Здравствуй, – ответила своей крестнице Эмма, даже не пытаясь скрыть ни своей радости, ни нежности. – И почему это вы не в постели, мадам?
– Мне приснился страшный сон, – медленно и отчетливо повторила Люсинда, словно разговаривая с иностранцем или умственно отсталым. А потом произнесла по буквам. Удивленная Триш невольно вспомнила Шарлотту и тот вечер, когда та вот так же явилась в разгар ужина. Люсинда была всего на два года старше, а казалось, что лет на десять – настолько уверенной и вполне способной о себе позаботиться она выглядела. Этот контраст причинил Триш новую боль.
– И что? – спросила Эмма.
– А то, что я хочу вам об этом рассказать, – ответила Люсинда, прижимаясь к Эмме и одаривая блаженным взглядом родителей, которые с трудом сдерживали смех.
– В самом деле? – сказал ее отец. – Только, прежде чем начать, поздоровайся с Триш Макгуайр.
– Добрый вечер, Триш, – послушно произнесла Люсинда.
– Добрый вечер, – ответила та, еще не понимая, забавляет ее не по годам бойкое поведение девочки или раздражает. Было совершенно ясно, что все в этом доме крутится вокруг нее.
– Так, – сказал Том, – и про что же был твой страшный сон?
– Меня преследовали какие-то люди, – с готовностью ответила Люсинда и задумалась, соображая, что сказать дальше. – И я никак не могла от них убежать. А потом там был высоченный кран, и единственным способом спастись был прыжок вниз. Но я проснулась раньше, чем упала с кровати.
– Ах вот так – спастись? И ты настолько перепугалась, что причесала волосы и сменила ночную рубашку, не так ли? – сказала Уиллоу, которой не удалось скрыть, как радует ее развитая речь дочери.
Люсинда снова замолчала, размышляя, а Триш подумала о том, как повезло девочке, что она может столь непринужденно и доверчиво вести себя с родителями. И снова контраст между жизнью Люсинды и Шарлотты причинил ей боль.
– Нет, – наконец продолжила Люсинда, – но я знала, что у вас гости, и подумала, что будет невежливо выйти к ним неопрятной, поэтому и переоделась.
– Лулу, перестань морочить нам голову, – с напускной суровостью приказал Том. – Нам очень приятно тебя видеть, хоть ты и должна уже крепко спать, но я бы предпочел, чтобы ты просто спустилась вниз и сказала, что хочешь к нам присоединиться, а не рассказывала о сне, которого вовсе и не было.
– Нет, был, – заявила Люсинда, забираясь к Эмме на колени и угощаясь оливкой с ее тарелки.
– Но только не сегодня, верно? – уточнила Эмма. Люсинда признала это и, заправив за ухо прядь блестящих волос, добавила:
– Расти говорит, что почти всем снятся сны про погони, и неправда, что если упадешь на пол, то сразу же проснешься.
Уиллоу нахмурилась:
– Кто тебе сказал такое?
– Девочка в школе. Поэтому я спросила у Расти. Она знает все, – сказала Люсинда, глядя на мать из-под длинных темных ресниц.
Триш подумала, что она, должно быть, ожидает резкой реакции, но Уиллоу лишь спросила:
– Ты задаешь миссис Рашэм много вопросов?
– Да, – нетерпеливо ответила Люсинда. – Я же сказала, Расти знает все.
– Очень многое, – согласился Том, – но далеко не все. И твоя мать много знает, да и я тоже.
– Да. – Люсинда забраковала взятую с тарелки Эммы оливку и выбрала новую. – Но это же совсем другое.
– Люсинда, – внезапно заговорила Триш, – а во всех твоих страшных снах за тобой гонятся люди?
– Ой, нет! Иногда это собаки, иногда там большой гараж, в нем много машин и человек в униформе, и я там теряюсь. А иногда я не знаю, что это такое, мне просто страшно.
– А тебе когда-нибудь казалось, что в твоей комнате кто-то есть? Когда ты просыпаешься, я имею в виду?
Триш сознавала, что Уиллоу начинает беспокоиться, но Люсинда была просто счастлива поговорить о своих страхах с новым и заинтересованным слушателем.
– Теперь уже нет. Когда я была маленькая, я думала, что в комнате эти собаки. Поэтому я включала ночник, чтобы убедиться, что их нет.
Позднее, когда Том все-таки уговорил дочь покинуть их компанию, Триш сказала:
– Уиллоу, извини, что я затеяла эти расспросы. Я не хотела напугать Люсинду или расстроить тебя.
– О, не беспокойся за нее, но что ты хотела выяснить?
– Просто когда я в последний раз видела Шарлотту, она рассказала мне о страшном сне про чудовище, которого она боялась. Я не слишком серьезно к этому отнеслась. А теперь, после всего случившегося, меня мучит вопрос, были ли ее страхи только ночными кошмарами? – Она нахмурилась. – Просто мне хотелось убедиться, что это типично для ее возраста. Собаки Люсинды очень похожи на то чудовище. Сколько ей было, когда они ей снились?
– Не знаю, – напряженно ответила Уиллоу. – Она никогда раньше мне о них не рассказывала. Очевидно, она предпочитает доверять свои секреты миссис Рашэм.
– Уилл, – озабоченно произнес Том.
– Ну, что же поделаешь? Это плата за то, что перепоручаешь рутинный уход за детьми другим людям.
– Не расстраивайся, Уиллоу, – улыбаясь, сказала Эмма. – Лулу пыталась тебя поддеть. Она бросила пробный камень, рассказав о погоне во сне, а когда ты не отреагировала, она придумала что-то другое. Слишком уж она смышленая для своих лет.
– Или для меня. Возможно, ты и права, Эмма. Но все равно неприятно, когда ты думаешь, что прекрасно знаешь свою дочь, и вдруг выясняется, что она скрывает от тебя важные вещи. А что еще может быть у нее на душе?
– У Лулу? – грубовато уточнил Том. – Ничего. Только человек, у которого все в порядке, ест с таким аппетитом, с такой твердостью руководит своими подругами и родителями и добивается таких успехов в школе. Не надо превращаться из-за нее в психопатку.
При всей своей подавленности Триш позабавилась, глядя, как независимая, богатая романистка средних лет показывает язык своему важному мужу. Потом она повернулась к Триш:
– Ты совсем не ешь. Еще ягнятины?
– Честно говоря, я больше не могу. Поразительно, но я уже наелась.
– А это про миссис Рашэм! «Поразительно» – вот слово, которым можно определить ее и все, что она делает. Накладывай себе, Эм. Ты ничего не ешь.
– Вообще-то я тоже уже сыта.
Сразу после кофе Эмма собралась уходить, сказав, что хочет прогуляться до дому пешком. Триш готова была подвезти ее, но Уиллоу недвусмысленно дала понять, что хочет поговорить с ней.
Пока Том провожал Эмму до двери, Уиллоу сказала:
– Меня тревожит, что она ничего не говорит о Хэле. Как по-твоему, она в нормальном состоянии?
– Нет, – ответила Триш. – Но здесь мы вряд ли чем поможем. Она сказала мне, что ты сейчас постоянно ее кормишь. На мой взгляд, это единственное, что ты можешь сделать, пока она не пожелает поговорить.
– Мне так хочется ей помочь.
– Иногда человеку легче, когда ему не помогают и не задают вопросов.
– Уж я-то это знаю. – Вид у Уиллоу, которая большую часть жизни скрывала от всех окружающих свои чувства и подлинный характер, был пристыженный. – Но я так ее люблю и волнуюсь за нее. Если ты придумаешь, что я смогу сделать полезного, скажешь?
– Конечно, скажу, – ответила Триш, испытывая облегчение от того, что ее не будут пытать насчет Хэла и его возможных поступков.
– И еще я хотела спросить, может, мне поговорить со знакомой сотрудницей «Помощников Холланд-парка» и выяснить, что у них есть на Ники Бэгшот? Мне пришло в голову, что, имея больше сведений об этой девушке, тебе будет легче представить ее связь с делом Шарлотты.
Триш взглянула на нее с удивлением. Она никогда не думала, что Уиллоу столь проницательна.
– Ты держалась очень осторожно, но было совершенно ясно, по крайней мере мне, что ты собираешь на всех на них информацию. Я решила внести свой вклад. Даже подумать страшно, чему может подвергаться эта девочка. Ах, кажется, Том идет. Я тебе позвоню, если что-то выясню. Как чудесно, что мы повидались, Триш.
– Спасибо, что пригласила меня, Уиллоу, – ответила она, не в силах поверить, что солидная, уверенная в себе Уиллоу хочет скрыть от мужа свои благие намерения. – И тебе тоже, Том. Просто замечательно вырваться на время из своей квартиры. Я все время жду телефонного звонка и при этом надеюсь, а потом надеюсь, что его не будет, потому что знаю: единственная новость, которую мы можем услышать, – плохая. И тогда наступает момент, когда любая новость кажется лучше, чем неизвестность.
– А мы вынудили тебя говорить на эту тему, – сказал Том, обнимая жену за талию. – Извини. Ты, наверное, желала бы забыть об этом.
– Желала бы, но только не могу! Никто не может. Я все время думаю о Шарлотте. Такое мучение – ты не в состоянии ничем помочь и вглядываешься в одного человека, потом в другого, думая, что каждый из них мог иметь к этому отношение, и в то же время знаешь, что не мог. Я, наверное… Я, пожалуй, пойду, пока совсем не расклеилась. Спасибо за вечер.
– Надеюсь, что новости скоро будут. Хорошие, я имею в виду. Доброй ночи, Триш, – сказала Уиллоу, сочувствие смягчило ее строгое лицо. – Держи нас в курсе.
Только уже почти у самого дома Триш осознала, что ехала гораздо медленнее, чем обычно. Заперев машину и открыв входную дверь, она сообразила почему: она боялась ответа Бена на автоответчике.
На негнущихся ногах она шла по гулкому полу к телефону. Квартира казалась более просторной и пустой, чем обычно, и более одинокой. На автоответчике мигал красный огонек. Она нажала кнопку.
– Триш? Это Бен. У тебя был такой ужасный голос на автоответчике. Что-нибудь случилось? Я имею в виду, есть ли новости? Мне так жаль, что нас не было, когда ты звонила. Мы будем дома в десять с чем-то. Позвони, когда бы ты ни пришла. Мы не ляжем допоздна.
Потирая левую бровь костяшкой большого пальца, Триш набрала номер Бена. Услышав приторный, томный голос Беллы, она чуть было не дала отбой. Но слишком уж много стояло на карте.
– Белла? Здравствуйте, это Триш Макгуайр. Извините, что беспокою вас так поздно. Бен оставил сообщение, что я могу перезвонить в любое время. Можно его на два слова?
– Он в ванне. Есть новости о Шарлотте?
– Нет. Просто мне нужно поговорить с Беном об одном деле, которое всплыло сегодня, когда я расспрашивала коллег Ники Бэгшот.
– Не понимаю, чем он может вам помочь, но если вы скажете мне, что вас интересует, я у него спрошу.
– Я бы лучше спросила его лично, Белла. Будьте так любезны, попросите его перезвонить мне. Как только он сможет. Я буду ждать.
– Нет. Я… – Ее голос сделался приглушенным, словно она зажала рукой трубку. Через мгновение другой голос произнес: – Триш? Это Бен. Я был в ванне… извини. Что случилось? Я могу чем-то помочь?
– Бен, я сегодня была в парке, разговаривала с другими нянями, знающими Ники и Шарлотту, и они рассказали мне о мужчине, которого видели днем по средам.
– И что?
– Высокий мужчина за сорок, усталого вида, одетый, как правило, в бежевые вельветовые брюки, непромокаемую куртку и высокие ботинки. По средам он обычно стоял у ограды детской площадки и наблюдал за Шарлоттой.
Триш, заметившая, что Эмма пьет вино гораздо быстрее обычного, наблюдала за подругой со смешанным чувством жалости и любопытства. Уиллоу, похоже, тоже за ней наблюдала, потому что протянула мужу свой, еще наполовину полный бокал и с нажимом произнесла:
– Не приставай, Том, лучше добавь мне тоже.
Он с удивлением посмотрел на нее, а потом бесцеремонно перевел взгляд на Эмму.
– Все нормально, Том. Никакого секрета тут нет. Мне просто не хочется об этом говорить. Хэл валяет сейчас дурака, а я еще не решила, как к этому отнестись.
Вот черт, подумала Триш. Я так волновалась из-за Шарлотты, что даже не заметила, как расстроена Эмма. Не удивительно, что на детской площадке Хэл вел себя так вызывающе. Наверное, ждал, что я вот-вот накинусь на него за его штучки.
– Я затронул больную тему, да, Эм? – сказал Том. – Извини!
– Самую что ни на есть, Том, но ты не переживай – я справлюсь. В конце концов, мы провели вместе три славных года, и нам было весело. Немногим удается больше или хотя бы столько же. И вообще, это ничто, по сравнению с тем, что сейчас испытывает Триш.
– Да, – согласилась Уиллоу, высокая, стильная женщина с гладкой шапочкой темно-рыжих волос и изумительна просто одетая. – Наверное, словами это не выразить, Триш. Шарлотта Уэблок, она ведь твоя крестница, да?
– Нет. Двоюродная племянница. Формально – дальняя родственница, но по сути… Она… она очень много для меня значит.
– Ужасно! Том сказал, что с момента ее исчезновения новостей не было.
– Никаких, – подтвердила Триш, сожалея, что позволила себе весь день мечтать о том, как было бы здорово, если бы в уютном доме Уортов ее встретили хорошими новостями о Шарлотте, которые полиция держит в тайне от всех остальных. Это было глупо: разочарование казалось особенно жестоким. – И я не понимаю, как такое может быть, когда прошло уже столько времени. А ты что думаешь, Том?
– Трудное дело, Триш. Если судить по предыдущим делам, маловероятно, что она еще жива, но и такое бывало. Ты знаешь, что они обходят дом за домом вокруг парка?
– Нет, не знаю, – ответила Триш. – У меня нет контактов с полицией, а звонить бедной Антонии, чтобы только узнать новости, я не могу. Сегодня днем мы с ней разговаривали, и она сказала, что всех известных педофилов в районе проверили и все они вне подозрений. Зачем же они снова обходят жителей?
– Видимо, твоя кузина сообщила, что Шарлотта непоседлива и быстро начинает скучать, и текущая версия, насколько я понял, такова: так как детская площадка была переполнена, а очередь на горку – слишком длинна, девочке надоело ждать, она ушла с площадки и потерялась.
– И что дальше? – спросила Уиллоу, когда они перешли в столовую и уселись за стол.
Том пожал плечами:
– Кто знает?
– Обход домов что-нибудь дал? – спросила Триш.
– К тому времени, как я ушел из офиса, – ничего. Я специально поинтересовался, потому что знал: тебе это важно.
– Как это мило с твоей стороны, Том. – Триш вспомнила о предположении, которое она сама высказала Хэлу, и задумалась, не потому ли она и все остальные впали в такую панику, что просмотрели нечто очевидное. – Ты не знаешь, что, по их мнению, произошло с Шарлоттой, когда она ушла с площадки, если ушла?
– Только в общих чертах. Они полагают, что она могла выбежать на дорогу и попасть под машину. Проверили все несчастные случаи.
– Но все равно – это середина оживленного субботнего дня. Неужели у подобного происшествия на дороге не оказалось бы свидетелей? – поинтересовалась Уиллоу.
– Да, это первое, что приходит на ум. В настоящее время прорабатывается версия, что она забрела в глубину парка и ее кто-то похитил так незаметно, что никто не обратил внимания.
– Вероятно, на машине? – И снова вопрос задала Уиллоу.
– Возможно, Уилл. Поэтому опрашивают всех, кто живет или работает по периметру парка. И разумеется, изучают все пленки из камер наблюдения. Там вокруг множество камер, и, как я понял, все записи изъяты.
– Похоже, они больше не подозревают няню, – сказала Эмма, явно думая о своем тесте на полиграфе.
Том собрал суповые тарелки и поднялся.
– Скажем так, подозрения не сняты ни с кого.
– То есть ни с няни, ни с отчима, – продолжала Эмма, словно понимала, как трудно Триш поддерживать разговор на эту тему и насколько в то же время ей хочется знать все, что Том может рассказать им о полицейском расследовании. Он не ответил, только слегка улыбнулся и понес суповые тарелки на кухню.
– Бедная твоя кузина, – сказала Уиллоу, глядя на Триш. – Какие муки она должна испытывать, гадая, не участвовал ли в этом ее друг, и вспоминая, не пропустила ли она какие-либо признаки этого, намеки на то, что он вредил девочке или обижал ее.
Триш подумала о синяках, но ничего не сказала.
– Должно быть, она оценивает свое прошлое счастье с ним и то, что он мог сделать с ее ребенком, и осознает, что это две несопоставимые вещи.
– Полегче, Уилл, – сказал Том, возвращаясь и беря бутылку с вином. – Нет никаких доказательств, что он когда-либо делал что-то подобное.
– Нет, – согласилась она, дожевывая последнее соленое печеньице, из тех, что были поданы к холодному гороховому супу. Триш с удовольствием отметила, что, несмотря на свою стильность и богатство, Уиллоу разговаривала с набитым ртом. Вероятно, она еще и чертыхается, а может, изрекает что и похуже. Интересно было бы посмотреть, как она справится с Беллой Уэблок. – Но ведь это наверняка он, кто же еще? Глупо отрицать это.
– Сегодня днем Антония сказала мне по телефону, что у него есть алиби, – объявила Триш. – Видимо, оно подтвердилось, иначе его бы уже арестовали. В полиции не дураки работают.
– Всегда приятно услышать непосредственную похвалу, – заметил Том, заставив Триш невесело рассмеяться. – Нести мясо, Уилл?
– Не надо. Сиди, я принесу сама.
– Ты знаешь полицейских, ведущих это расследование? – спросила его Триш, когда Эмма поднялась помочь Уиллоу.
– Нет, лично не знаком. Но в полиции об этом деле знают все. Когда преступление касается детей, то люди забывают обо всем. Работают круглые сутки, Триш, – сказал он, и его прикосновение к тыльной стороны ее ладони подействовало на редкость успокаивающе. – Они понимают, что могло случиться. Они не идиоты и не меньше остальных хотят ее найти.
Она кивнула, слишком удивленная этим прикосновением и тронутая его участием, чтобы произнести хоть слово.
– А что насчет бывшего мужа твоей кузины, отца Шарлотты? – спросила Уиллоу, возвращаясь с большим плоским блюдом, на котором, окруженное сердцевинками артишоков, лежало нарезанное филе ягненка, приготовленное с оливковым маслом, лимоном и чесноком, украшенное оливками и посыпанное свежим тимьяном. – Он может быть замешан?
– Это невозможно, – так уверенно ответила Эмма, что, к облегчению Триш, ей не пришлось ничего говорить.
Пока она не узнает, почему Бен солгал насчет своего знакомства с Шарлоттой, и не выяснит, что он делал в парке, разговаривать о нем – выше ее сил.
– Вообще-то с этим нужно пить рецину, – сказала Уиллоу, передавая Триш блюдо с ягнятиной.
– Только через мой труп, – заявил Том. Он на мгновение прикрыл глаза, будто содрогаясь от столь неуместной картины.
– Угощайся, Триш, – сказала Уиллоу. – Все же как ужасны эти газеты: как они освещают случившееся с Шарлоттой.
– Да, – согласилась Триш, послушно переложив тонкий ломтик мяса и две оливки на горячую тарелку, которую поставила перед ней Эмма. – Как я сказала… как я говорила сегодня утром одному журналисту, ничто так не щекочет людям нервы, как дело о похищении ребенка.
– Это гнусно, – сказала Уиллоу, прекрасно понимая, что она имеет в виду. – Что-то вроде коллективного ослепления восхитительно волнующим гневом.
– Не оттого ли это происходит, что они воображают себе самое худшее? – спокойно вставил Том. – Они боятся за собственных детей и помнят собственную детскую беспомощность. Не нужно обладать большим воображением, чтобы домыслить остальное. Разве не в этом дело?
– Частично, – сказала Эмма, над которой так издевался старший брат, что воспоминания о полной детской беспомощности были для нее животрепещущими. – Но не кажется ли вам, что в этом присутствует и элемент… не столько Schadenfreude, [6] потому что на самом деле они не радуются несчастью других людей, сколько облегчения: если это случилось с чьим-то ребенком, то меньше вероятности, что случится с моим?
– Ты очень снисходительна. – Тон Уиллоу ясно свидетельствовал, что в данный момент она не слишком высоко ставит снисходительность. – Нет, я согласна с Триш, я думаю, что людям это нравится. И это отвратительно. А какого ты мнения о няне, Триш? Ты должна ее знать.
– Уилл, – одернул ее Том.
– Мне интересно, – сказала его жена, улыбаясь Триш. – Но, если хочешь, мы можем поговорить о чем-нибудь другом.
– Честно говоря, сейчас я не способна думать ни о чем другом.
Уиллоу одарила мужа победоносной улыбкой:
– Няню я знаю плохо. Но знаю, что Шарлота ее любила, и мне она тоже вполне понравилась, когда я познакомилась с ней вчера. Не могу себе представить, что она виновна. Просто не могу.
– А где вообще ее нашла Антония? По рекомендации, по рекламе, как?
– Кажется, через «Помощников Холланд-парка».
– Но там работают квалифицированные няни, – с удивлением заметила Уиллоу. – Одно из немногих агентств, которое проверяет сведения о девушках: в полиции, медицинских учреждениях и так далее. Именно поэтому я обращаюсь к ним, когда миссис Рашэм берет отпуск. Знаете, меня всегда поражало, что воспитательницы в детских садах должны получить лицензию, прежде чем им доверят детей, а насчет нянь никаких правил не существует.
– Правда? – удивилась Эмма, кладя нож и вилку. – Это кажется просто невероятным.
– Именно! Любая может заявить, что прошла специальную подготовку, и некоторые агентства не проверяют даже этого, не говоря уже о рекомендациях и возможных неладах с законом. Они должны…
Она умолкла, увидев, как медленно, тихо приоткрывается дверь в столовую. Кивнув Тому и не обращая на дверь внимания, она громко заговорила про отдых на озерах в Финляндии, который они запланировали на этот год.
Триш в ожидании смотрела на дверь. Когда она открылась полностью, на пороге возникла шестилетняя Люсинда Уорт, облаченная в длинную и девственно белоснежную ночную рубашку с голубой клетчатой отделкой. Тонкий хлопок был идеально отглажен, а золотисто-каштановые волосы явно только что расчесаны. На ногах девочки красовались голубые бархатные шлепанцы. И несмотря на то, что во рту Люсинда держала большой палец, выглядела она ответственной, уверенной в себе и готовой принять активное участие в беседе.
– Что такое? – насколько мог сурово поинтересовался Том. Люсинда вынула изо рта палец и улыбнулась отцу, отсутствие переднего зуба определенно добавляло девочке шарма.
– Мне приснился страшный сон, – сказала она, проскользнув к стулу Эммы. – Здравствуйте.
– Здравствуй, – ответила своей крестнице Эмма, даже не пытаясь скрыть ни своей радости, ни нежности. – И почему это вы не в постели, мадам?
– Мне приснился страшный сон, – медленно и отчетливо повторила Люсинда, словно разговаривая с иностранцем или умственно отсталым. А потом произнесла по буквам. Удивленная Триш невольно вспомнила Шарлотту и тот вечер, когда та вот так же явилась в разгар ужина. Люсинда была всего на два года старше, а казалось, что лет на десять – настолько уверенной и вполне способной о себе позаботиться она выглядела. Этот контраст причинил Триш новую боль.
– И что? – спросила Эмма.
– А то, что я хочу вам об этом рассказать, – ответила Люсинда, прижимаясь к Эмме и одаривая блаженным взглядом родителей, которые с трудом сдерживали смех.
– В самом деле? – сказал ее отец. – Только, прежде чем начать, поздоровайся с Триш Макгуайр.
– Добрый вечер, Триш, – послушно произнесла Люсинда.
– Добрый вечер, – ответила та, еще не понимая, забавляет ее не по годам бойкое поведение девочки или раздражает. Было совершенно ясно, что все в этом доме крутится вокруг нее.
– Так, – сказал Том, – и про что же был твой страшный сон?
– Меня преследовали какие-то люди, – с готовностью ответила Люсинда и задумалась, соображая, что сказать дальше. – И я никак не могла от них убежать. А потом там был высоченный кран, и единственным способом спастись был прыжок вниз. Но я проснулась раньше, чем упала с кровати.
– Ах вот так – спастись? И ты настолько перепугалась, что причесала волосы и сменила ночную рубашку, не так ли? – сказала Уиллоу, которой не удалось скрыть, как радует ее развитая речь дочери.
Люсинда снова замолчала, размышляя, а Триш подумала о том, как повезло девочке, что она может столь непринужденно и доверчиво вести себя с родителями. И снова контраст между жизнью Люсинды и Шарлотты причинил ей боль.
– Нет, – наконец продолжила Люсинда, – но я знала, что у вас гости, и подумала, что будет невежливо выйти к ним неопрятной, поэтому и переоделась.
– Лулу, перестань морочить нам голову, – с напускной суровостью приказал Том. – Нам очень приятно тебя видеть, хоть ты и должна уже крепко спать, но я бы предпочел, чтобы ты просто спустилась вниз и сказала, что хочешь к нам присоединиться, а не рассказывала о сне, которого вовсе и не было.
– Нет, был, – заявила Люсинда, забираясь к Эмме на колени и угощаясь оливкой с ее тарелки.
– Но только не сегодня, верно? – уточнила Эмма. Люсинда признала это и, заправив за ухо прядь блестящих волос, добавила:
– Расти говорит, что почти всем снятся сны про погони, и неправда, что если упадешь на пол, то сразу же проснешься.
Уиллоу нахмурилась:
– Кто тебе сказал такое?
– Девочка в школе. Поэтому я спросила у Расти. Она знает все, – сказала Люсинда, глядя на мать из-под длинных темных ресниц.
Триш подумала, что она, должно быть, ожидает резкой реакции, но Уиллоу лишь спросила:
– Ты задаешь миссис Рашэм много вопросов?
– Да, – нетерпеливо ответила Люсинда. – Я же сказала, Расти знает все.
– Очень многое, – согласился Том, – но далеко не все. И твоя мать много знает, да и я тоже.
– Да. – Люсинда забраковала взятую с тарелки Эммы оливку и выбрала новую. – Но это же совсем другое.
– Люсинда, – внезапно заговорила Триш, – а во всех твоих страшных снах за тобой гонятся люди?
– Ой, нет! Иногда это собаки, иногда там большой гараж, в нем много машин и человек в униформе, и я там теряюсь. А иногда я не знаю, что это такое, мне просто страшно.
– А тебе когда-нибудь казалось, что в твоей комнате кто-то есть? Когда ты просыпаешься, я имею в виду?
Триш сознавала, что Уиллоу начинает беспокоиться, но Люсинда была просто счастлива поговорить о своих страхах с новым и заинтересованным слушателем.
– Теперь уже нет. Когда я была маленькая, я думала, что в комнате эти собаки. Поэтому я включала ночник, чтобы убедиться, что их нет.
Позднее, когда Том все-таки уговорил дочь покинуть их компанию, Триш сказала:
– Уиллоу, извини, что я затеяла эти расспросы. Я не хотела напугать Люсинду или расстроить тебя.
– О, не беспокойся за нее, но что ты хотела выяснить?
– Просто когда я в последний раз видела Шарлотту, она рассказала мне о страшном сне про чудовище, которого она боялась. Я не слишком серьезно к этому отнеслась. А теперь, после всего случившегося, меня мучит вопрос, были ли ее страхи только ночными кошмарами? – Она нахмурилась. – Просто мне хотелось убедиться, что это типично для ее возраста. Собаки Люсинды очень похожи на то чудовище. Сколько ей было, когда они ей снились?
– Не знаю, – напряженно ответила Уиллоу. – Она никогда раньше мне о них не рассказывала. Очевидно, она предпочитает доверять свои секреты миссис Рашэм.
– Уилл, – озабоченно произнес Том.
– Ну, что же поделаешь? Это плата за то, что перепоручаешь рутинный уход за детьми другим людям.
– Не расстраивайся, Уиллоу, – улыбаясь, сказала Эмма. – Лулу пыталась тебя поддеть. Она бросила пробный камень, рассказав о погоне во сне, а когда ты не отреагировала, она придумала что-то другое. Слишком уж она смышленая для своих лет.
– Или для меня. Возможно, ты и права, Эмма. Но все равно неприятно, когда ты думаешь, что прекрасно знаешь свою дочь, и вдруг выясняется, что она скрывает от тебя важные вещи. А что еще может быть у нее на душе?
– У Лулу? – грубовато уточнил Том. – Ничего. Только человек, у которого все в порядке, ест с таким аппетитом, с такой твердостью руководит своими подругами и родителями и добивается таких успехов в школе. Не надо превращаться из-за нее в психопатку.
При всей своей подавленности Триш позабавилась, глядя, как независимая, богатая романистка средних лет показывает язык своему важному мужу. Потом она повернулась к Триш:
– Ты совсем не ешь. Еще ягнятины?
– Честно говоря, я больше не могу. Поразительно, но я уже наелась.
– А это про миссис Рашэм! «Поразительно» – вот слово, которым можно определить ее и все, что она делает. Накладывай себе, Эм. Ты ничего не ешь.
– Вообще-то я тоже уже сыта.
Сразу после кофе Эмма собралась уходить, сказав, что хочет прогуляться до дому пешком. Триш готова была подвезти ее, но Уиллоу недвусмысленно дала понять, что хочет поговорить с ней.
Пока Том провожал Эмму до двери, Уиллоу сказала:
– Меня тревожит, что она ничего не говорит о Хэле. Как по-твоему, она в нормальном состоянии?
– Нет, – ответила Триш. – Но здесь мы вряд ли чем поможем. Она сказала мне, что ты сейчас постоянно ее кормишь. На мой взгляд, это единственное, что ты можешь сделать, пока она не пожелает поговорить.
– Мне так хочется ей помочь.
– Иногда человеку легче, когда ему не помогают и не задают вопросов.
– Уж я-то это знаю. – Вид у Уиллоу, которая большую часть жизни скрывала от всех окружающих свои чувства и подлинный характер, был пристыженный. – Но я так ее люблю и волнуюсь за нее. Если ты придумаешь, что я смогу сделать полезного, скажешь?
– Конечно, скажу, – ответила Триш, испытывая облегчение от того, что ее не будут пытать насчет Хэла и его возможных поступков.
– И еще я хотела спросить, может, мне поговорить со знакомой сотрудницей «Помощников Холланд-парка» и выяснить, что у них есть на Ники Бэгшот? Мне пришло в голову, что, имея больше сведений об этой девушке, тебе будет легче представить ее связь с делом Шарлотты.
Триш взглянула на нее с удивлением. Она никогда не думала, что Уиллоу столь проницательна.
– Ты держалась очень осторожно, но было совершенно ясно, по крайней мере мне, что ты собираешь на всех на них информацию. Я решила внести свой вклад. Даже подумать страшно, чему может подвергаться эта девочка. Ах, кажется, Том идет. Я тебе позвоню, если что-то выясню. Как чудесно, что мы повидались, Триш.
– Спасибо, что пригласила меня, Уиллоу, – ответила она, не в силах поверить, что солидная, уверенная в себе Уиллоу хочет скрыть от мужа свои благие намерения. – И тебе тоже, Том. Просто замечательно вырваться на время из своей квартиры. Я все время жду телефонного звонка и при этом надеюсь, а потом надеюсь, что его не будет, потому что знаю: единственная новость, которую мы можем услышать, – плохая. И тогда наступает момент, когда любая новость кажется лучше, чем неизвестность.
– А мы вынудили тебя говорить на эту тему, – сказал Том, обнимая жену за талию. – Извини. Ты, наверное, желала бы забыть об этом.
– Желала бы, но только не могу! Никто не может. Я все время думаю о Шарлотте. Такое мучение – ты не в состоянии ничем помочь и вглядываешься в одного человека, потом в другого, думая, что каждый из них мог иметь к этому отношение, и в то же время знаешь, что не мог. Я, наверное… Я, пожалуй, пойду, пока совсем не расклеилась. Спасибо за вечер.
– Надеюсь, что новости скоро будут. Хорошие, я имею в виду. Доброй ночи, Триш, – сказала Уиллоу, сочувствие смягчило ее строгое лицо. – Держи нас в курсе.
Только уже почти у самого дома Триш осознала, что ехала гораздо медленнее, чем обычно. Заперев машину и открыв входную дверь, она сообразила почему: она боялась ответа Бена на автоответчике.
На негнущихся ногах она шла по гулкому полу к телефону. Квартира казалась более просторной и пустой, чем обычно, и более одинокой. На автоответчике мигал красный огонек. Она нажала кнопку.
– Триш? Это Бен. У тебя был такой ужасный голос на автоответчике. Что-нибудь случилось? Я имею в виду, есть ли новости? Мне так жаль, что нас не было, когда ты звонила. Мы будем дома в десять с чем-то. Позвони, когда бы ты ни пришла. Мы не ляжем допоздна.
Потирая левую бровь костяшкой большого пальца, Триш набрала номер Бена. Услышав приторный, томный голос Беллы, она чуть было не дала отбой. Но слишком уж много стояло на карте.
– Белла? Здравствуйте, это Триш Макгуайр. Извините, что беспокою вас так поздно. Бен оставил сообщение, что я могу перезвонить в любое время. Можно его на два слова?
– Он в ванне. Есть новости о Шарлотте?
– Нет. Просто мне нужно поговорить с Беном об одном деле, которое всплыло сегодня, когда я расспрашивала коллег Ники Бэгшот.
– Не понимаю, чем он может вам помочь, но если вы скажете мне, что вас интересует, я у него спрошу.
– Я бы лучше спросила его лично, Белла. Будьте так любезны, попросите его перезвонить мне. Как только он сможет. Я буду ждать.
– Нет. Я… – Ее голос сделался приглушенным, словно она зажала рукой трубку. Через мгновение другой голос произнес: – Триш? Это Бен. Я был в ванне… извини. Что случилось? Я могу чем-то помочь?
– Бен, я сегодня была в парке, разговаривала с другими нянями, знающими Ники и Шарлотту, и они рассказали мне о мужчине, которого видели днем по средам.
– И что?
– Высокий мужчина за сорок, усталого вида, одетый, как правило, в бежевые вельветовые брюки, непромокаемую куртку и высокие ботинки. По средам он обычно стоял у ограды детской площадки и наблюдал за Шарлоттой.