Страница:
То-то командир полка "что-то косо посматривал" на доктора, апеллирующего к какому-то там "суду", к какой-то там "совести", для человека, взращенного в армейской дисциплине ума, все это вещи несуразные, ненужные и, главное, неуместные.
Ну что ж, деду удавалось иногда выправлять и это начальственное косоглазие.
Если в истории с "их благородиями" нужно положиться на слово, кроме письма других свидетельств не сохранилось, то выправление "косоглазия" "их неблагородиям", то есть советским начальникам, может быть подтверждено документом с подписями и печатью.
ВЫПИСКА из протокола N<|>25 заседания Коллегии Курской Окр. РКИ от
15 апреля 1930 г. 23. Дело по жалобе Главврача Нарбольницы гр. Ку
раева Н.Н. на постановление Спецкомиссии по чистке соваппарата по которому он отнесен ко II-й категории со снятием с работы из Фатежской Нарбольницы.
Докладчик т. Кильянов, гр. Кураев присутствует. Постановили: Поста
новление Спецкомиссии по вопросу о т. Кураеве отменить и считать его по чистке проверенным. Секретарь Комиссии подп. Се
люнин (печать) Фатежская нарбольница - это и есть больница в Ольхо
ватке, на краю Фатежа, больница - выстраданная дедом, с его участием выстроенная и доведенная до ума.
К началу 30-го года дед знал, что он тяжко болен, догадывался, что жить осталось недолго, и действительно, через год его не станет. Сына Николая, занявшего место старшего, после смерти Сергея, мечтающего стать мостостроителем, третий год не принимают в Технологический институт в Ленинграде. Экзамены сдает, но мест для "социально чуждого" элемента, сына врача и учительницы, в институте нет.
Не приняли в институт и старшую дочь, Маргариту, вынужденную пойти на курсы стенографисток.
Младшую дочь, и по сей день вспоминающую пионерские годы, как счастливейшие, в 1929 году в комсомол не приняли. Товарищ Кумова, пришедшая на смену разоблаченному троцкисту пионер-организатору Ефиму Тараховскому, была четко ориентирована и знала, что деток д-ра Кураева в институтах "режут".
"В комсомол мылишься? В институт пролезть хочешь?" - спросила тетку товарищ Кумова, когда та принесла заявление. Тетка расплакалась и обрекла себя на пожизненную беспартийность необдуманными словами, со слезами смешанными: "Ну и не нужен мне ваш комсомол..." Комсомол такого не забывает и не прощает. А вот в "Пироговку", в Московский первый медицинский институт им. Пирогова, что на Девичьем поле, приняли тетку, что называется, с первого захода. А почему? А потому, что в приемную комиссию была предъявлена копия справки, подлинник которой свято хранится и по сей день.
Р.С.Ф.С.Р. НКВД Административное Отделение Фатежского Районного Ис
полнительного Комитета Курского Округа Ц.Ч.О. СПРАВКА Гр. гор. Фа
тежа Кураев Николай Никандрович и Кураева Кароля Васильевна, проживающ. по улице Урицкого д.19 избирательных прав не лишены, что и удостоверяется.
Начальник РАО Штыков Делопроизводитель Алябьев N 140. З.УП. 1930
гор. Фатеж Раз мы на крыльях, заверенных подписями и печатями, пе
ренеслись из Японской войны в светлое будущее, есть смысл приоткрыть завесу над тем, как дед после империалистической войны, где он провел три года на Западном и Северном фронтах, снова оказался в Фатеже.
С началом войны, в четырнадцатом году, семья из Фатежа переехала в Воскресенск, где Вильгельм Францевич и Агнесса Карловна по мере сил должны были заменить ушедшего на фронт Николая Никандровича. Как-никак четверо детей, младшая, пожизненно беспартийная, только что родилась, в мае четырнадцатого. В шестнадцатом родится Аркадий.
Окончательно с фронта дед вернулся в Воскресенск в шведской кожаной тужурке, в портупее и опять же с шашкой. Если врачу в казачьем полку шашка нужна хотя бы для единообразия в строю, то зачем шашка главному врачу военно-госпитального поезда, понять сложнее.
Жить двум семьям в одном доме не легко, и потому, когда в начале 1918 года деда отыскали коллеги и позвали в больницу, которую он по праву считал своей, приглашение принял.
Выписка из журнального постановления Пленарного заседания Фатежско
го Уездного Исполнительного Комитета от 24-го Июля 1918 года ? 2.
СЛУШАЛИ. Доклад т. Курдюмова о приглашении на службу доктора Курае
ва, как опытного хирурга. По посылке на его имя телеграммы, он, доктор хирург,
откликнулся и приехал. Член Отдела Хоз. и Труда т. Евдокимов говорит, что ввиду несостоявшегося Пленума т. Кураев в смысле обеспечения, пока остается открытым.
ПОСТАНОВИЛИ. Заслушав доклад т. Курдюмова о принятии доктора Курае
ва, как опытного хирурга на службу. Принять доктора Кураева на службу по Фатежскому
уезду жительство г. Фатеж. Оклад жалованья в месяц 1000 рублей, квартиру для врача Кураева предоставить на усмотрение Отдела Хоз. и Труда и Доктора Кураева. Лошади для разъездов по уезду должны быть предоставлены от Отд. Хозяйства и Труда безвозмездно по требованию врача Кураева.
Утвердить окончательно не позднее 26 июля. Подлинное за надлежащими
подписями Член Коллегии Исполкома Иванов Делопроизводитель Япифанов
Какой первобытной свежестью веет от этих, корчащихся в поэтическом косноязычии документов! Дух замирает при виде пустившихся в одиночное плавание придаточных предложений, ни к чему не приданных, и причастных оборотов, ни к чему не причастных! Это хочется не декламировать, а петь: "...ввиду несостоявшегося Пленума т. Кураева - пока считать открытым". И музыку мог бы написать великолепный композитор, положивший на музыку - "О моя юность! О моя свежесть..." - Георгий Васильевич Свиридов. Не зря же они вместе с ребятами доктора Кураева ходили в Фатеже к Эльзе-Пельзе постигать музыкальные азы. И имя доктора Кураева для композитора Свиридова - не пустой звук!
А как прекрасен нетленный, отпечатанный на буром шершавом картоне документ, не имеющий родовых политических признаков, и потому действительный, надо думать, во все времена и при любой власти.
ПРОПУСК N 18 Предъявителю сего КУРАЕВУ Николаю Никандровичу разре
шается свободное передвижение по городу Фатежу и его окрестностям во всякое время дня и ночи, что подписью и приложением печати удостоверяется.
4 ноября 1919 года Начальник гарнизона Коробов Какой гарнизон, под
каким флагом простирал свою власть и силу на Фатеж 4 ноября 1919 года? На печати ни черта не разберешь, какая власть из быстро менявшихся в девятнадцатом году в Курской губернии выдала это спасительное приложение к "безвозмездным" лошадям.
Кроме деникинцев, григорьевцев, буденовцев и зеленых была еще какая-то сволочь, именовавшая себя "червоным казачеством". От этих "червоных казаков" в равной мере страдали и белые и красные, но более всех, разумеется, обыватели. "Червоные казаки" были непобедимы, потому что победа им была как бы и не нужна, та, окончательная победа; их вполне удовлетворяла победа на неделю, а то и на пару часов.
Именно "червоные казаки" то ли захватили Фатеж, то ли от кого-то освободили, но двое победителей тут же ворвались в квартиру д-ра Кураева, латавшего в это время в больнице какого-то раненого мерзавца, и тут же вытряхнули из кладовки дивные кожаные чемоданы, с которыми бабушка путешествовала за границей. "Минуточку, господа! - всполошилась бабушка, ей было тогда тридцать восемь. - Терпение, я сейчас найду ключи". Чемоданы, естественно, были под ключами. "Червоные казаки" не оставляли впечатление опытных путешественников и о такой невидали, надо думать, не слыхали. Они уставились на хозяйку, что-то деловито разыскивающую. На Большой Московской, куда выходили окна столовой, постреливали и кто-то проносился галопом. Нетерпеливые освободители, устав ждать, выхватили шашки, чтобы полоснуть чемоданы, тащить тяжесть не глядя, было несподручно. "По шву, господа, по шву!" - быстро подсказала бабушка, привычная к кропотливой и тонкой работе. Трудно сказать, последовали бы "червоные казаки" бабушкиному совету или нет, но под окном раздалась неуставная команда: "Срывайся!!" и потрошители чемоданов ограничились вербальным выражением неудовольствия за потерянное время. Покинули они нашу семью навсегда, по-английски, не прощаясь, гулко топоча по лестнице калошами, надетыми прямо на толстые вязаные чулки.
Магический "Пропуск N 18", как следует из семейного же предания, был действителен при любой власти довольно долго и потому на всякий случай хранится. Интересно, что "предъявитель сего" не назван ни товарищем, ни господином, даже в должности не помянут, утаил о себе почти все и сам Коробов, подписавшийся начальником гарнизона. Нет, что ни говори, радостно встречать свидетельства того, что на Руси есть люди, способные подняться над политическими, социальными и даже историческими рамками, трезво сознавая необходимость помогать страждущим "во всякое время дня и ночи"...
И почему бы безвестному Коробову, с его умом и добрым сердцем, не быть российским императором?
А подлинный, природный, быть может, уже единственный в России верящий в свою богоданность, не ограничился обходом эскадры на кронштадтском рейде, а прибыл в Ревель, чтобы еще раз полюбоваться стройными "колоннами" кораблей, посетить несокрушимые броненосцы, стремительные крейсера и заботливые транспорты.
Ах, какие броненосцы у нас были в Кронштадте! Парадный строй кораб
лей вызывает подростковый энтузиазм и осмысливается как-то по-женски: раз красивы - значит неотразимы, то есть непобедимы. Такими же непобедимыми казались и пехота и кавалерия, великолепно смотревшиеся на парадах и маневрах. Да и сам Куропаткин стал военным министром, идя от победы к победе на смотрах и маневрах. Это ценилось.
Дневник императора. 26-го сентября. Воскресенье. Проснулся солнеч
ным утром. Красиво выглядел Ревель, когда мы подъезжали к нему в 9 час. На станции встретило все начальство и депутации, пересели в маленький поезд и доехали до "Штандарта", стоявшего в порту. Приятно было попасть на свою милую яхту. В 10 час. была отслужена обедня. Завтракали в 12 ч. Отправился в 3 часа на паров. катере на: "Ослябя", "Орел", "Бородино", "Суворов" и "Имп. Александр III". С предпоследнего смотрел на взрывы контр-мин. Дул свежий NW и поэтому волна ходила на рейде крупная и приставать было трудно. К вечеру стихло. В 8 ч. был обед всем адмиралам и командирам судов 2-й эскадры Тихого океана, красиво стоявшей несколькими колоннами на рейде. Разговаривал с ними на палубе, ночь была ясная, но прохладная.
Маленькое "сокровище" было помещено в каютах Мама. Через одиннад
цать лет "маленькое "сокровище", наследник, начнет свой первый дневник. Об этом с улыбкой напишет Александра Федоровна на фронт, в Ставку, государю, с улыбкой, потому что у Бэби нет времени, он торопится и "днем описывает обед и отход ко сну". "Передай Алексею, - напишет в ответ отец, - что я очень рад, что он начал писать свой дневник. Это научает ясно и кратко выражать свои мысли".
Это очень существенное замечание. Стало быть, государь всерьез считал свой "Дневник", это приложение к камер-фурьерскому журналу, собранием мыслей?! "Проснулся солнечным утром..." "На станции встретило все начальство и депутации..." "Смотрел на взрывы контр-мин..." Понятно, что в таком контексте даже тропарь "Спаси Господи" или "Господи, помоги и спаси Россию!" кажутся мыслью оригинальной и неожиданной.
Было бы наивно на основании одного лишь "Дневника" представить себе жизнь русского императора этакой приятной жизнью дорогого гостя, о котором все заботятся, стараются развлечь, и на котором лежат только легкие обязанности дружеских общений, прогулок, обедов и приемов. За царя, за право влиять на него, вкладывать в него свои мысли, делать орудием в осуществлении своих желаний, соперничало великое множество народа. Плотно окруженный светской и свитской челядью, многообразной родней, иностранными агентами, "Божьими людьми", ловкими авантюристами, он был раздираем на части, он постоянно стоял перед необходимостью выбрать чью-то сторону и по возможности предсказать, как это будет оценено противоположной стороной. Но вся эта борьба "за него", как свидетельствует "Дневник", происходила "вне его", была элементом жизни внешней. Это поразительно, если похвала в "Дневнике" редкость, то брани, порицания, осуждения, резкости совсем нет! Жена честила неугодных "скотами" и "мерзавцами", судила о людях резко и безапелляционно. Он же, зная, что его слово казнит и милует, возвышает и низвергает, был сдержан даже в личном "Дневнике". Сдержан или неподвижен? Иногда кажется, что привычка к перемещению в пространстве, эти обязательные ежедневные прогулки, заменяли внутреннее движение, внутренне он совершенно неподвижен. Человек-символ обречен на эту трагическую неподвижность.
Идет война, война складывается неудачно, но в ее сюжетосложении он никак не участвует; да, его куда-то тянут, толкают, пугают, сулят, надувают, он участвует в принятии ответственных решений, но в нем нет не только азарта игрока, но и азарта болельщика. Он как король на шахматном поле, фигура главнейшая, но с очень короткой сферой активных действий, все обширное поле, простреливаемое из конца в конец любым "офицером", для него лишь пространство для созерцания борьбы за его жизнь и благополучие.
С Дальневосточного театра приходят трагические вести, царь начинает догадываться, что ему, быть может, не говорят всей правды. Но мыслей о том, почему положение складывается ЇH??''-Hрсx bслей о том, что следует предпринять для изменения ситуации, на страницах "Дневника" не появляется. Мысли обо всем этом существуют как бы вне его, ему их приносят, он выбирает...
Дневник императора. 1-го октября. Покров Пресвятой Богородицы. По
года была серая и прохладная. В 11 час. поехали к обедне. Завтракал Андрей (деж.). Принял Мирского, гулял и в 6 час. принял Коковцева. Читал много. Обедал в спальне.
Наступление наших войск к Лаояну было остановлено японцами; наша армия несколько отошла назад. Потери у нас по-видимому большие.
Русские войска терпели, пока еще только на суше, одно поражение за другим в строгом соответствии с оборонительно-отступательной стратегией командующего Куропаткина.
В многодневном сражении под Лаояном стойко дравшиеся русские войска уже добыли победу, но командовавший из фанзы полководец не мог и представить и вообразить такого чуда, а потому и не помышлял о том, чтобы пожать ее плоды. Японская пехота под Лаояном была вдрызг истрепана, конницы, умеющей отступление противника превратить в бегство, японцы не имели, резервы для решительного склонения чаши весов в нашу пользу у Куропаткина были, и все-таки приказ был отдан на отступление.
"Инициатива есть важнейшая добродетель полководца". "Сосредоточен
ность сил - лучший залог победы". Все азы военного искусства, запи
санные в уставы и наставления, забыты, как забыто и предупреждение Скобелева о том, что Куропаткин, служивший со Скобелевым и высоко им ценимый как штабист, не годится "на первые роли", как человек, не обладающий волей, твердостью и решимостью, необходимыми для осуществления задуманных операций.
Не почерпнув решительности и твердости в опыте генерала Скобелева, Куропаткин вполне мог бы призанять недостающих боевому генералу качеств у более чем твердой Александры Федоровны, обнаружившей в полной мере, правда на германской войне, способность управлять и войсками, и министрами, и верховным главнокомандующим.
А неожиданную твердость и решительность на японской войне обнаружила не Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, а ее соплеменница Каролина Мария Юзефа.
Дед, едва отбив атаку командира полка и его наглого помощника, был вынужден открыть "второй фронт", и против кого?..
Ст. Борзя. Октябрь. 1-е ч. 1904 г. Дорогая деточка Кароля! После
моего последнего письма к тебе я получил от тебя уже три письма, а сегодня получил и открытку. Вижу, моя дорогая, как ты страдаешь и терзаешься, какое тяжелое душевное состояние переживаешь.
Если бы ты знала, как горько и больно это знать! Но что же делать,
милая? У тебя явилась мысль ехать сюда, и ты спрашиваешь меня, можно ли это сделать. Ты с нетерпением ждешь моего ответа и просишь ответить не умом, а сердцем. Но я, милая Кароля, не могу ответить только сердцем, я должен поэтому дать тебе два ответа.
Я думаю, тебе не нужны мои уверения в том, что был бы несказанно рад видеть тебя, обнять, расцеловать. Конечно твой приезд сюда дал бы мне много счастья и хороших минут. Я не хочу даже справляться о законах, не хочу принимать во внимание то, как к этому отнесется мое начальство. Это для меня безразлично, и лично я не испугаюсь никаких для себя неприятностей. Но меня тревожит мысль о том, с чем для тебя, моя дорогая, сопряжена будет эта поездка. Мне страшно подумать, что ты должна будешь одна ехать такую даль и подвергаться в дороге всяким случайностям; страшно подумать, что, приехав сюда, ты должна будешь жить в дурной и неудобной квартире во время здешних ужасных ветров и морозов. Но главное, конечно, это неизвестность нашего положения. Ведь мы все время держимся наготове к выступлению. Что же будет, если через несколько дней после твоего приезда полк будет выступать в поход, а ты должна будешь опять одна совершить обратное путешествие? Ведь об этом подумать ужасно. Или еще хуже - ты приедешь сюда и узнаешь, что два-три дня тому назад наш полк ушел. Как ты будешь чувствовать себя, дорогая, и что мне придется передумать и перечувствовать за твою судьбу?! Даже если бы ты и застала нас и могла бы здесь устроиться на время стояния нашего полка, то и тогда 15 дней в каждом месяце я должен буду оставлять тебя тут одну в то время как сам буду в командировках. А у меня эти командировки ежемесячные. Мне противна мысль, что ты волей-неволей должна будешь оставаться в обществе наших офицеров, которые ничего не могут дать ни уму, ни сердцу. Сколько всяких других случайностей здесь в глуши может быть? Ну, не дай Бог, ты заболеешь? Ведь я всю жизнь буду мучиться сознанием того, что это моя вина. А здесь даже лечиться не всегда есть чем. Наконец я знаю, что твои родители не согласятся на эту поездку сюда, и значит мы оба должны будем совершенно испортить и с ними отношения. Все это, Кароля, так серьезно и так грустно, что я умом не могу согласиться на твою поездку. Ты знаешь, дорогая, что когда было легко сделать подобную вещь (напр. приехать в Ольховатку), я сам просил тебя не раз к себе. Но теперь ехать за тысячи верст быть может затем, чтобы даже не увидеться, нет смысла.
Я понимаю, как тебе тяжело и мучительно оставаться дома. Но я все-таки более спокоен за тебя теперь, чем когда ты будешь здесь. Я знаю, что там ты окружена людьми, которые хотя и не понимают тебя, но которые тебя любят и всегда в состоянии о тебе позаботиться. А тут ты ошибаешься в своем предположении успокоить себя и улучшить свое настроение. Вряд ли тебе доставит удовольствие видеть меня в моем ужасном состоянии от безделья. А ведь с твоим приездом не изменится самое главное в моем отвратительном положении, это отсутствие дела, что меня убивает и повергает в самое гадкое расположение духа. Я и тебя только измучаю своим настроением, когда пройдут первые порывы радости и счастья. Подумай, дорогая, милая Кароля, обо всем этом и поступай, как хочешь.
Если бы ты была уже моей женой, я прямо сказал бы тебе "не езди": теперь же ты пока вполне свободна, и я не хочу и не могу стеснять тебя.
Я сказал все, что думаю и чувствую, постарайся, голубка, понять меня и не обижайся на меня. Кстати, мой совет: поменьше слушать Марию Егоровну и посерьезнее критиковать ее глупые речи. Когда тебе не грозила никакая опасность, и ты, и я обходились без советов Мар. Егор., теперь же, когда твой рассудок и даже чувство позволяют тебе рисковать собой, тебя "укрепляет в твоих намерениях" Мария Егоровна! Я, конечно, не могу сказать ей за это "спасибо".
Ну, теперь поговорим о другом. Ты, конечно, читала уже приказ Куропаткина о скором наступлении наших. Отступление кончилось, и теперь наша очередь идти вперед. Это очень радостное событие. Мы думаем все, что на нашем полку это может отразиться двояко: или и нас потребуют туда, когда начнется наступление, или же скоро после перехода русских войск в наступление наш полк расформируют совсем, разумеется, если на нашей стороне будет успех. И то, и другое приятно, конечно, последнее более желательно. Я от души рад твоим успешным занятиям грамотой с Дуняшей и сердечно поздравляю и учительницу и ученицу.
Завтра я еду в командировку - вероятно до Читы, а по возвращении оттуда, дней через 5, поеду снова по всей линии Забайкальской дороги.
Жизнь у нас становится все дороже и дороже, все больше замечается недостаток в самых необходимых вещах. Даже табаку достать очень трудно. Поэтому я обращаюсь к тебе с просьбой, помня твое разрешение в случае нужды обратиться к тебе. Закажи в Москве набить тысячи три папирос и пришли мне, конечно, если это тебя не затруднит. Табак возьми Асмолова (средний, или лучше выше-средний сорт), не дороже 4-х рублей и не дешевле 2 р. 60 коп. за фунт. Гильзы NN 42 или 43, с длинным мундштуком и длинной куркой. Если можно будет тебе это уладить, то сделай - я буду очень тебе благодарен. Пришли почтой.
Недавно получил письмо от Алекс. Мих. Пишет о новостях в земстве; много интересного, но мало приятного. Ей я еще не отвечал, на днях отвечу.
Вероятно дня через 3-4 напишу тебе еще, а сейчас ложусь спать, так как уже 1 ч. ночи, а вставать к поезду нужно в 5 ч. утра.
Я вполне здоров и благополучен. Страдаю, как и прочие, от безделья.
До свидания, мой милый ангел! Крепко и без конца целую тебя, обни
маю и жму твою руку! Горячо тебя любящий твой Коля. Будь здорова, дорогая,
верь, надейся и терпи! Странная война, странный полководец Куропат
кин, объявляющий на весь божий свет о готовящемся наступлении, странен и полковой врач, уже полгода варящийся в армейском котле, а все еще предполагающий, что в войне есть правила, вроде как во французской борьбе, сначала один нападает, потом другой, по очереди. "Теперь наша очередь идти вперед..." Раз из этого не делается тайны, стало быть, это тоже "по правилам".
Откуда было знать деду, попавшему в казачий полк, что конница, в которой у русских было над японцами полнейшее превосходство, оказалась в русско-японской войне несостоятельной.
Холмистая, пересеченная местность, изобилующая сопками, ущельями, теснинами, разливающимися после дождей реками, - сама территория южной Манчжурии, где развернулись главные события, была скверным театром для выступления конницы, зависящей более других родов оружия от характера местности.
А всем казалось, что русская конница, стяжавшая славу на европейском театре, просто уничтожит японскую кавалерию - и малочисленную, и слабую, и плохо обученную. Ничего подобного не случилось. Многочисленные русские эскадроны и сотни не оказали ощутимого влияния на исход кампании. Все это надо сказать хотя бы для того, чтобы судьба 3-го Верхнеудинского казачьего полка не казалась исключительной. Сначала охрана дороги, потом борьба с хунхузами, полупартизанскими, полуразбойничьими шайками пособников японцев в Манчжурии.
Наша кавалерия по большей части так и употреблялась, для охраны коммуникаций и разведки. Для кавалерии это, конечно, второстепенные задачи.
С одной стороны, японцы всячески уклонялись от конных сражений, предпочитая пускать в дело винтовки, а не прибегать к холодному оружию, нравственное значение которого в бою огромно. Японцы охотно спешивались и по сути были "ездящей пехотой", а не кавалерией в европейском смысле. Зато все бойцы были поголовно грамотны и выказывали при исполнении команд поразительную сноровистость. А вот наши сибирские казаки при храбрости своей оказались малоспособны к самостоятельным решительным действиям. Регулярная конница была представлена на русско-японской войне только тремя драгунскими полками, это восемнадцать эскадронов, а двести семь сотен - это было казачье войско.
"Пехоте, обладающей выдержкой, нечего опасаться казаков", - писали накануне войны в японских армейских наставлениях. И Куропаткин в своих обращениях к войскам в ходе боевых действий подтвердил справедливость японской оценки казаков: "Хоть наши разведывательные отряды достигают силы в одну или даже несколько сотен, их зачастую останавливает десяток японских пехотинцев. В таких случаях необходимо спешиваться и прогнать противника огнем. Будь у казаков более воинственного духа, они атаковали бы противника в шашки". Был у казаков воинственный дух, был он даже в полковом враче казачьего войска, не хватало русскому солдату, поголовно неграмотному, физически сильному и неутомимому в походе, осмысленной дисциплины, разумной храбрости и толковых командиров.
Вот в штыковом бою наши были молодцами. Японцы, несмотря на их несомненное презрение к смерти, частенько при одной угрозе штыкового удара отступали. По свидетельству очевидцев, почти все трупы 1.300 японцев на Путиловской сопке под Шахе, после ночной атаки 4 октября, носили следы ранений, нанесенных холодным оружием, преимущественно штыком. О взятии штурмом сопки Путиловской Куропаткин доложит царю особым донесением, а государь, потерь не считавший, наконец-то внесет в "Дневник" долгожданные трофеи: "при удачном штурме сопки, занятой японцами, было взято 11 их орудий и пулемет". Надо думать, примерно такие же записи, как и "военный вождь", делали школьники, увлеченные войной, - "было взято 11 их орудий..."
Превосходство русских в рукопашном бою было неоспоримо, но решающего значения в войнах ХХ века рукопашный бой уже не имел.
Ну что ж, деду удавалось иногда выправлять и это начальственное косоглазие.
Если в истории с "их благородиями" нужно положиться на слово, кроме письма других свидетельств не сохранилось, то выправление "косоглазия" "их неблагородиям", то есть советским начальникам, может быть подтверждено документом с подписями и печатью.
ВЫПИСКА из протокола N<|>25 заседания Коллегии Курской Окр. РКИ от
15 апреля 1930 г. 23. Дело по жалобе Главврача Нарбольницы гр. Ку
раева Н.Н. на постановление Спецкомиссии по чистке соваппарата по которому он отнесен ко II-й категории со снятием с работы из Фатежской Нарбольницы.
Докладчик т. Кильянов, гр. Кураев присутствует. Постановили: Поста
новление Спецкомиссии по вопросу о т. Кураеве отменить и считать его по чистке проверенным. Секретарь Комиссии подп. Се
люнин (печать) Фатежская нарбольница - это и есть больница в Ольхо
ватке, на краю Фатежа, больница - выстраданная дедом, с его участием выстроенная и доведенная до ума.
К началу 30-го года дед знал, что он тяжко болен, догадывался, что жить осталось недолго, и действительно, через год его не станет. Сына Николая, занявшего место старшего, после смерти Сергея, мечтающего стать мостостроителем, третий год не принимают в Технологический институт в Ленинграде. Экзамены сдает, но мест для "социально чуждого" элемента, сына врача и учительницы, в институте нет.
Не приняли в институт и старшую дочь, Маргариту, вынужденную пойти на курсы стенографисток.
Младшую дочь, и по сей день вспоминающую пионерские годы, как счастливейшие, в 1929 году в комсомол не приняли. Товарищ Кумова, пришедшая на смену разоблаченному троцкисту пионер-организатору Ефиму Тараховскому, была четко ориентирована и знала, что деток д-ра Кураева в институтах "режут".
"В комсомол мылишься? В институт пролезть хочешь?" - спросила тетку товарищ Кумова, когда та принесла заявление. Тетка расплакалась и обрекла себя на пожизненную беспартийность необдуманными словами, со слезами смешанными: "Ну и не нужен мне ваш комсомол..." Комсомол такого не забывает и не прощает. А вот в "Пироговку", в Московский первый медицинский институт им. Пирогова, что на Девичьем поле, приняли тетку, что называется, с первого захода. А почему? А потому, что в приемную комиссию была предъявлена копия справки, подлинник которой свято хранится и по сей день.
Р.С.Ф.С.Р. НКВД Административное Отделение Фатежского Районного Ис
полнительного Комитета Курского Округа Ц.Ч.О. СПРАВКА Гр. гор. Фа
тежа Кураев Николай Никандрович и Кураева Кароля Васильевна, проживающ. по улице Урицкого д.19 избирательных прав не лишены, что и удостоверяется.
Начальник РАО Штыков Делопроизводитель Алябьев N 140. З.УП. 1930
гор. Фатеж Раз мы на крыльях, заверенных подписями и печатями, пе
ренеслись из Японской войны в светлое будущее, есть смысл приоткрыть завесу над тем, как дед после империалистической войны, где он провел три года на Западном и Северном фронтах, снова оказался в Фатеже.
С началом войны, в четырнадцатом году, семья из Фатежа переехала в Воскресенск, где Вильгельм Францевич и Агнесса Карловна по мере сил должны были заменить ушедшего на фронт Николая Никандровича. Как-никак четверо детей, младшая, пожизненно беспартийная, только что родилась, в мае четырнадцатого. В шестнадцатом родится Аркадий.
Окончательно с фронта дед вернулся в Воскресенск в шведской кожаной тужурке, в портупее и опять же с шашкой. Если врачу в казачьем полку шашка нужна хотя бы для единообразия в строю, то зачем шашка главному врачу военно-госпитального поезда, понять сложнее.
Жить двум семьям в одном доме не легко, и потому, когда в начале 1918 года деда отыскали коллеги и позвали в больницу, которую он по праву считал своей, приглашение принял.
Выписка из журнального постановления Пленарного заседания Фатежско
го Уездного Исполнительного Комитета от 24-го Июля 1918 года ? 2.
СЛУШАЛИ. Доклад т. Курдюмова о приглашении на службу доктора Курае
ва, как опытного хирурга. По посылке на его имя телеграммы, он, доктор хирург,
откликнулся и приехал. Член Отдела Хоз. и Труда т. Евдокимов говорит, что ввиду несостоявшегося Пленума т. Кураев в смысле обеспечения, пока остается открытым.
ПОСТАНОВИЛИ. Заслушав доклад т. Курдюмова о принятии доктора Курае
ва, как опытного хирурга на службу. Принять доктора Кураева на службу по Фатежскому
уезду жительство г. Фатеж. Оклад жалованья в месяц 1000 рублей, квартиру для врача Кураева предоставить на усмотрение Отдела Хоз. и Труда и Доктора Кураева. Лошади для разъездов по уезду должны быть предоставлены от Отд. Хозяйства и Труда безвозмездно по требованию врача Кураева.
Утвердить окончательно не позднее 26 июля. Подлинное за надлежащими
подписями Член Коллегии Исполкома Иванов Делопроизводитель Япифанов
Какой первобытной свежестью веет от этих, корчащихся в поэтическом косноязычии документов! Дух замирает при виде пустившихся в одиночное плавание придаточных предложений, ни к чему не приданных, и причастных оборотов, ни к чему не причастных! Это хочется не декламировать, а петь: "...ввиду несостоявшегося Пленума т. Кураева - пока считать открытым". И музыку мог бы написать великолепный композитор, положивший на музыку - "О моя юность! О моя свежесть..." - Георгий Васильевич Свиридов. Не зря же они вместе с ребятами доктора Кураева ходили в Фатеже к Эльзе-Пельзе постигать музыкальные азы. И имя доктора Кураева для композитора Свиридова - не пустой звук!
А как прекрасен нетленный, отпечатанный на буром шершавом картоне документ, не имеющий родовых политических признаков, и потому действительный, надо думать, во все времена и при любой власти.
ПРОПУСК N 18 Предъявителю сего КУРАЕВУ Николаю Никандровичу разре
шается свободное передвижение по городу Фатежу и его окрестностям во всякое время дня и ночи, что подписью и приложением печати удостоверяется.
4 ноября 1919 года Начальник гарнизона Коробов Какой гарнизон, под
каким флагом простирал свою власть и силу на Фатеж 4 ноября 1919 года? На печати ни черта не разберешь, какая власть из быстро менявшихся в девятнадцатом году в Курской губернии выдала это спасительное приложение к "безвозмездным" лошадям.
Кроме деникинцев, григорьевцев, буденовцев и зеленых была еще какая-то сволочь, именовавшая себя "червоным казачеством". От этих "червоных казаков" в равной мере страдали и белые и красные, но более всех, разумеется, обыватели. "Червоные казаки" были непобедимы, потому что победа им была как бы и не нужна, та, окончательная победа; их вполне удовлетворяла победа на неделю, а то и на пару часов.
Именно "червоные казаки" то ли захватили Фатеж, то ли от кого-то освободили, но двое победителей тут же ворвались в квартиру д-ра Кураева, латавшего в это время в больнице какого-то раненого мерзавца, и тут же вытряхнули из кладовки дивные кожаные чемоданы, с которыми бабушка путешествовала за границей. "Минуточку, господа! - всполошилась бабушка, ей было тогда тридцать восемь. - Терпение, я сейчас найду ключи". Чемоданы, естественно, были под ключами. "Червоные казаки" не оставляли впечатление опытных путешественников и о такой невидали, надо думать, не слыхали. Они уставились на хозяйку, что-то деловито разыскивающую. На Большой Московской, куда выходили окна столовой, постреливали и кто-то проносился галопом. Нетерпеливые освободители, устав ждать, выхватили шашки, чтобы полоснуть чемоданы, тащить тяжесть не глядя, было несподручно. "По шву, господа, по шву!" - быстро подсказала бабушка, привычная к кропотливой и тонкой работе. Трудно сказать, последовали бы "червоные казаки" бабушкиному совету или нет, но под окном раздалась неуставная команда: "Срывайся!!" и потрошители чемоданов ограничились вербальным выражением неудовольствия за потерянное время. Покинули они нашу семью навсегда, по-английски, не прощаясь, гулко топоча по лестнице калошами, надетыми прямо на толстые вязаные чулки.
Магический "Пропуск N 18", как следует из семейного же предания, был действителен при любой власти довольно долго и потому на всякий случай хранится. Интересно, что "предъявитель сего" не назван ни товарищем, ни господином, даже в должности не помянут, утаил о себе почти все и сам Коробов, подписавшийся начальником гарнизона. Нет, что ни говори, радостно встречать свидетельства того, что на Руси есть люди, способные подняться над политическими, социальными и даже историческими рамками, трезво сознавая необходимость помогать страждущим "во всякое время дня и ночи"...
И почему бы безвестному Коробову, с его умом и добрым сердцем, не быть российским императором?
А подлинный, природный, быть может, уже единственный в России верящий в свою богоданность, не ограничился обходом эскадры на кронштадтском рейде, а прибыл в Ревель, чтобы еще раз полюбоваться стройными "колоннами" кораблей, посетить несокрушимые броненосцы, стремительные крейсера и заботливые транспорты.
Ах, какие броненосцы у нас были в Кронштадте! Парадный строй кораб
лей вызывает подростковый энтузиазм и осмысливается как-то по-женски: раз красивы - значит неотразимы, то есть непобедимы. Такими же непобедимыми казались и пехота и кавалерия, великолепно смотревшиеся на парадах и маневрах. Да и сам Куропаткин стал военным министром, идя от победы к победе на смотрах и маневрах. Это ценилось.
Дневник императора. 26-го сентября. Воскресенье. Проснулся солнеч
ным утром. Красиво выглядел Ревель, когда мы подъезжали к нему в 9 час. На станции встретило все начальство и депутации, пересели в маленький поезд и доехали до "Штандарта", стоявшего в порту. Приятно было попасть на свою милую яхту. В 10 час. была отслужена обедня. Завтракали в 12 ч. Отправился в 3 часа на паров. катере на: "Ослябя", "Орел", "Бородино", "Суворов" и "Имп. Александр III". С предпоследнего смотрел на взрывы контр-мин. Дул свежий NW и поэтому волна ходила на рейде крупная и приставать было трудно. К вечеру стихло. В 8 ч. был обед всем адмиралам и командирам судов 2-й эскадры Тихого океана, красиво стоявшей несколькими колоннами на рейде. Разговаривал с ними на палубе, ночь была ясная, но прохладная.
Маленькое "сокровище" было помещено в каютах Мама. Через одиннад
цать лет "маленькое "сокровище", наследник, начнет свой первый дневник. Об этом с улыбкой напишет Александра Федоровна на фронт, в Ставку, государю, с улыбкой, потому что у Бэби нет времени, он торопится и "днем описывает обед и отход ко сну". "Передай Алексею, - напишет в ответ отец, - что я очень рад, что он начал писать свой дневник. Это научает ясно и кратко выражать свои мысли".
Это очень существенное замечание. Стало быть, государь всерьез считал свой "Дневник", это приложение к камер-фурьерскому журналу, собранием мыслей?! "Проснулся солнечным утром..." "На станции встретило все начальство и депутации..." "Смотрел на взрывы контр-мин..." Понятно, что в таком контексте даже тропарь "Спаси Господи" или "Господи, помоги и спаси Россию!" кажутся мыслью оригинальной и неожиданной.
Было бы наивно на основании одного лишь "Дневника" представить себе жизнь русского императора этакой приятной жизнью дорогого гостя, о котором все заботятся, стараются развлечь, и на котором лежат только легкие обязанности дружеских общений, прогулок, обедов и приемов. За царя, за право влиять на него, вкладывать в него свои мысли, делать орудием в осуществлении своих желаний, соперничало великое множество народа. Плотно окруженный светской и свитской челядью, многообразной родней, иностранными агентами, "Божьими людьми", ловкими авантюристами, он был раздираем на части, он постоянно стоял перед необходимостью выбрать чью-то сторону и по возможности предсказать, как это будет оценено противоположной стороной. Но вся эта борьба "за него", как свидетельствует "Дневник", происходила "вне его", была элементом жизни внешней. Это поразительно, если похвала в "Дневнике" редкость, то брани, порицания, осуждения, резкости совсем нет! Жена честила неугодных "скотами" и "мерзавцами", судила о людях резко и безапелляционно. Он же, зная, что его слово казнит и милует, возвышает и низвергает, был сдержан даже в личном "Дневнике". Сдержан или неподвижен? Иногда кажется, что привычка к перемещению в пространстве, эти обязательные ежедневные прогулки, заменяли внутреннее движение, внутренне он совершенно неподвижен. Человек-символ обречен на эту трагическую неподвижность.
Идет война, война складывается неудачно, но в ее сюжетосложении он никак не участвует; да, его куда-то тянут, толкают, пугают, сулят, надувают, он участвует в принятии ответственных решений, но в нем нет не только азарта игрока, но и азарта болельщика. Он как король на шахматном поле, фигура главнейшая, но с очень короткой сферой активных действий, все обширное поле, простреливаемое из конца в конец любым "офицером", для него лишь пространство для созерцания борьбы за его жизнь и благополучие.
С Дальневосточного театра приходят трагические вести, царь начинает догадываться, что ему, быть может, не говорят всей правды. Но мыслей о том, почему положение складывается ЇH??''-Hрсx bслей о том, что следует предпринять для изменения ситуации, на страницах "Дневника" не появляется. Мысли обо всем этом существуют как бы вне его, ему их приносят, он выбирает...
Дневник императора. 1-го октября. Покров Пресвятой Богородицы. По
года была серая и прохладная. В 11 час. поехали к обедне. Завтракал Андрей (деж.). Принял Мирского, гулял и в 6 час. принял Коковцева. Читал много. Обедал в спальне.
Наступление наших войск к Лаояну было остановлено японцами; наша армия несколько отошла назад. Потери у нас по-видимому большие.
Русские войска терпели, пока еще только на суше, одно поражение за другим в строгом соответствии с оборонительно-отступательной стратегией командующего Куропаткина.
В многодневном сражении под Лаояном стойко дравшиеся русские войска уже добыли победу, но командовавший из фанзы полководец не мог и представить и вообразить такого чуда, а потому и не помышлял о том, чтобы пожать ее плоды. Японская пехота под Лаояном была вдрызг истрепана, конницы, умеющей отступление противника превратить в бегство, японцы не имели, резервы для решительного склонения чаши весов в нашу пользу у Куропаткина были, и все-таки приказ был отдан на отступление.
"Инициатива есть важнейшая добродетель полководца". "Сосредоточен
ность сил - лучший залог победы". Все азы военного искусства, запи
санные в уставы и наставления, забыты, как забыто и предупреждение Скобелева о том, что Куропаткин, служивший со Скобелевым и высоко им ценимый как штабист, не годится "на первые роли", как человек, не обладающий волей, твердостью и решимостью, необходимыми для осуществления задуманных операций.
Не почерпнув решительности и твердости в опыте генерала Скобелева, Куропаткин вполне мог бы призанять недостающих боевому генералу качеств у более чем твердой Александры Федоровны, обнаружившей в полной мере, правда на германской войне, способность управлять и войсками, и министрами, и верховным главнокомандующим.
А неожиданную твердость и решительность на японской войне обнаружила не Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, а ее соплеменница Каролина Мария Юзефа.
Дед, едва отбив атаку командира полка и его наглого помощника, был вынужден открыть "второй фронт", и против кого?..
Ст. Борзя. Октябрь. 1-е ч. 1904 г. Дорогая деточка Кароля! После
моего последнего письма к тебе я получил от тебя уже три письма, а сегодня получил и открытку. Вижу, моя дорогая, как ты страдаешь и терзаешься, какое тяжелое душевное состояние переживаешь.
Если бы ты знала, как горько и больно это знать! Но что же делать,
милая? У тебя явилась мысль ехать сюда, и ты спрашиваешь меня, можно ли это сделать. Ты с нетерпением ждешь моего ответа и просишь ответить не умом, а сердцем. Но я, милая Кароля, не могу ответить только сердцем, я должен поэтому дать тебе два ответа.
Я думаю, тебе не нужны мои уверения в том, что был бы несказанно рад видеть тебя, обнять, расцеловать. Конечно твой приезд сюда дал бы мне много счастья и хороших минут. Я не хочу даже справляться о законах, не хочу принимать во внимание то, как к этому отнесется мое начальство. Это для меня безразлично, и лично я не испугаюсь никаких для себя неприятностей. Но меня тревожит мысль о том, с чем для тебя, моя дорогая, сопряжена будет эта поездка. Мне страшно подумать, что ты должна будешь одна ехать такую даль и подвергаться в дороге всяким случайностям; страшно подумать, что, приехав сюда, ты должна будешь жить в дурной и неудобной квартире во время здешних ужасных ветров и морозов. Но главное, конечно, это неизвестность нашего положения. Ведь мы все время держимся наготове к выступлению. Что же будет, если через несколько дней после твоего приезда полк будет выступать в поход, а ты должна будешь опять одна совершить обратное путешествие? Ведь об этом подумать ужасно. Или еще хуже - ты приедешь сюда и узнаешь, что два-три дня тому назад наш полк ушел. Как ты будешь чувствовать себя, дорогая, и что мне придется передумать и перечувствовать за твою судьбу?! Даже если бы ты и застала нас и могла бы здесь устроиться на время стояния нашего полка, то и тогда 15 дней в каждом месяце я должен буду оставлять тебя тут одну в то время как сам буду в командировках. А у меня эти командировки ежемесячные. Мне противна мысль, что ты волей-неволей должна будешь оставаться в обществе наших офицеров, которые ничего не могут дать ни уму, ни сердцу. Сколько всяких других случайностей здесь в глуши может быть? Ну, не дай Бог, ты заболеешь? Ведь я всю жизнь буду мучиться сознанием того, что это моя вина. А здесь даже лечиться не всегда есть чем. Наконец я знаю, что твои родители не согласятся на эту поездку сюда, и значит мы оба должны будем совершенно испортить и с ними отношения. Все это, Кароля, так серьезно и так грустно, что я умом не могу согласиться на твою поездку. Ты знаешь, дорогая, что когда было легко сделать подобную вещь (напр. приехать в Ольховатку), я сам просил тебя не раз к себе. Но теперь ехать за тысячи верст быть может затем, чтобы даже не увидеться, нет смысла.
Я понимаю, как тебе тяжело и мучительно оставаться дома. Но я все-таки более спокоен за тебя теперь, чем когда ты будешь здесь. Я знаю, что там ты окружена людьми, которые хотя и не понимают тебя, но которые тебя любят и всегда в состоянии о тебе позаботиться. А тут ты ошибаешься в своем предположении успокоить себя и улучшить свое настроение. Вряд ли тебе доставит удовольствие видеть меня в моем ужасном состоянии от безделья. А ведь с твоим приездом не изменится самое главное в моем отвратительном положении, это отсутствие дела, что меня убивает и повергает в самое гадкое расположение духа. Я и тебя только измучаю своим настроением, когда пройдут первые порывы радости и счастья. Подумай, дорогая, милая Кароля, обо всем этом и поступай, как хочешь.
Если бы ты была уже моей женой, я прямо сказал бы тебе "не езди": теперь же ты пока вполне свободна, и я не хочу и не могу стеснять тебя.
Я сказал все, что думаю и чувствую, постарайся, голубка, понять меня и не обижайся на меня. Кстати, мой совет: поменьше слушать Марию Егоровну и посерьезнее критиковать ее глупые речи. Когда тебе не грозила никакая опасность, и ты, и я обходились без советов Мар. Егор., теперь же, когда твой рассудок и даже чувство позволяют тебе рисковать собой, тебя "укрепляет в твоих намерениях" Мария Егоровна! Я, конечно, не могу сказать ей за это "спасибо".
Ну, теперь поговорим о другом. Ты, конечно, читала уже приказ Куропаткина о скором наступлении наших. Отступление кончилось, и теперь наша очередь идти вперед. Это очень радостное событие. Мы думаем все, что на нашем полку это может отразиться двояко: или и нас потребуют туда, когда начнется наступление, или же скоро после перехода русских войск в наступление наш полк расформируют совсем, разумеется, если на нашей стороне будет успех. И то, и другое приятно, конечно, последнее более желательно. Я от души рад твоим успешным занятиям грамотой с Дуняшей и сердечно поздравляю и учительницу и ученицу.
Завтра я еду в командировку - вероятно до Читы, а по возвращении оттуда, дней через 5, поеду снова по всей линии Забайкальской дороги.
Жизнь у нас становится все дороже и дороже, все больше замечается недостаток в самых необходимых вещах. Даже табаку достать очень трудно. Поэтому я обращаюсь к тебе с просьбой, помня твое разрешение в случае нужды обратиться к тебе. Закажи в Москве набить тысячи три папирос и пришли мне, конечно, если это тебя не затруднит. Табак возьми Асмолова (средний, или лучше выше-средний сорт), не дороже 4-х рублей и не дешевле 2 р. 60 коп. за фунт. Гильзы NN 42 или 43, с длинным мундштуком и длинной куркой. Если можно будет тебе это уладить, то сделай - я буду очень тебе благодарен. Пришли почтой.
Недавно получил письмо от Алекс. Мих. Пишет о новостях в земстве; много интересного, но мало приятного. Ей я еще не отвечал, на днях отвечу.
Вероятно дня через 3-4 напишу тебе еще, а сейчас ложусь спать, так как уже 1 ч. ночи, а вставать к поезду нужно в 5 ч. утра.
Я вполне здоров и благополучен. Страдаю, как и прочие, от безделья.
До свидания, мой милый ангел! Крепко и без конца целую тебя, обни
маю и жму твою руку! Горячо тебя любящий твой Коля. Будь здорова, дорогая,
верь, надейся и терпи! Странная война, странный полководец Куропат
кин, объявляющий на весь божий свет о готовящемся наступлении, странен и полковой врач, уже полгода варящийся в армейском котле, а все еще предполагающий, что в войне есть правила, вроде как во французской борьбе, сначала один нападает, потом другой, по очереди. "Теперь наша очередь идти вперед..." Раз из этого не делается тайны, стало быть, это тоже "по правилам".
Откуда было знать деду, попавшему в казачий полк, что конница, в которой у русских было над японцами полнейшее превосходство, оказалась в русско-японской войне несостоятельной.
Холмистая, пересеченная местность, изобилующая сопками, ущельями, теснинами, разливающимися после дождей реками, - сама территория южной Манчжурии, где развернулись главные события, была скверным театром для выступления конницы, зависящей более других родов оружия от характера местности.
А всем казалось, что русская конница, стяжавшая славу на европейском театре, просто уничтожит японскую кавалерию - и малочисленную, и слабую, и плохо обученную. Ничего подобного не случилось. Многочисленные русские эскадроны и сотни не оказали ощутимого влияния на исход кампании. Все это надо сказать хотя бы для того, чтобы судьба 3-го Верхнеудинского казачьего полка не казалась исключительной. Сначала охрана дороги, потом борьба с хунхузами, полупартизанскими, полуразбойничьими шайками пособников японцев в Манчжурии.
Наша кавалерия по большей части так и употреблялась, для охраны коммуникаций и разведки. Для кавалерии это, конечно, второстепенные задачи.
С одной стороны, японцы всячески уклонялись от конных сражений, предпочитая пускать в дело винтовки, а не прибегать к холодному оружию, нравственное значение которого в бою огромно. Японцы охотно спешивались и по сути были "ездящей пехотой", а не кавалерией в европейском смысле. Зато все бойцы были поголовно грамотны и выказывали при исполнении команд поразительную сноровистость. А вот наши сибирские казаки при храбрости своей оказались малоспособны к самостоятельным решительным действиям. Регулярная конница была представлена на русско-японской войне только тремя драгунскими полками, это восемнадцать эскадронов, а двести семь сотен - это было казачье войско.
"Пехоте, обладающей выдержкой, нечего опасаться казаков", - писали накануне войны в японских армейских наставлениях. И Куропаткин в своих обращениях к войскам в ходе боевых действий подтвердил справедливость японской оценки казаков: "Хоть наши разведывательные отряды достигают силы в одну или даже несколько сотен, их зачастую останавливает десяток японских пехотинцев. В таких случаях необходимо спешиваться и прогнать противника огнем. Будь у казаков более воинственного духа, они атаковали бы противника в шашки". Был у казаков воинственный дух, был он даже в полковом враче казачьего войска, не хватало русскому солдату, поголовно неграмотному, физически сильному и неутомимому в походе, осмысленной дисциплины, разумной храбрости и толковых командиров.
Вот в штыковом бою наши были молодцами. Японцы, несмотря на их несомненное презрение к смерти, частенько при одной угрозе штыкового удара отступали. По свидетельству очевидцев, почти все трупы 1.300 японцев на Путиловской сопке под Шахе, после ночной атаки 4 октября, носили следы ранений, нанесенных холодным оружием, преимущественно штыком. О взятии штурмом сопки Путиловской Куропаткин доложит царю особым донесением, а государь, потерь не считавший, наконец-то внесет в "Дневник" долгожданные трофеи: "при удачном штурме сопки, занятой японцами, было взято 11 их орудий и пулемет". Надо думать, примерно такие же записи, как и "военный вождь", делали школьники, увлеченные войной, - "было взято 11 их орудий..."
Превосходство русских в рукопашном бою было неоспоримо, но решающего значения в войнах ХХ века рукопашный бой уже не имел.