Страница:
Нарбонн уже не был так весел, как поутру.
Принял его ласково, радовался, что он пришел, объявил, что ныне после смотра войск ехать должен.
Рассмотрел бумагу, написанную к Биньону, сомневался в некоторых его показаниях о расставлении войск, утверждая, что у него это подробнее и, кажется, вернее. Саван защищал свое.
Нарбонн разговорился о будущем. Саван уверил его, что русские весьма желают войны и готовы все жертвы принести, лишь только иметь свободную торговлю. Нарбонн расспрашивал об истине сих слухов и вправду ли, что Россия без торговли существовать не может?
Получа удостоверение и расспрося еще о многом, он изъявил Савану свою благодарность и уверил, что чрез несколько дней получит от него известия, коими он, верно, доволен будет.
Беседы отставного ротмистра Давида Савана с дивизионным генералом Нарбонном полностью раскрыли шпионские цели поездки последнего в Вильно. Он сумел-таки «разговорить» хитрейшего графа Нарбонна, как до этого сумел обвести вокруг пальца французского резидента в Варшаве барона Биньона.
Давид Саван является помощником барона Биньона, и одновременно он служит мне и подчиняется распоряжениям военной полиции при особе военного министра (он передает Биньону данные о дислокации российских войск, особо заготовленные для французов по распоряжению Барклая-де-Толли).
Государь велел мне совершенно особо поблагодарить отставного ротмистра.
В последнее время утренние прогулки в городском саду превратились в подлинно антибонапартовскую ассамблею. Естественно, что граф де Шуазель, аббат Лотрек, граф Тышкевич и некоторые другие поклонники французского императора жмутся в сторону и стараются незамеченными проскочить по дорожкам сада.
Несколько раз я слышал, как в саду витийствовал государственный секретарь Шишков. Александр Семенович в пылу гнева чего только не наговорил о Бонапарте. Вообще в эти минуты он был поистине страшен: расстрепанные волоса стоят дыбом, голос срывается на рык, чуть ли не пена на губах. Его вид, как мне показалось, даже несколько напугал публику, ибо явно нарушал правила благопристойности.
Успокоившись и несколько отойдя, Александр Семенович подошел ко мне, стоявшему в окружении полковников Розена и Ланга, стал сыпать изящнейшие французские каламбуры, а потом с увлечением рассказывал о морских экспедициях, коих был участником.
Если речь не заходит о Франции и Бонапарте, он – увлекательнейший собеседник, чему не раз уже я был свидетелем. Но стоит хоть кому-нибудь упомянуть одно из этих двух слов, как он приходит в состояние настоящего бешенства.
Иное дело граф Поццо ди Борго. Сей кровожадный корсиканец не возводит хулы на Бонапарта, но я уверен, что если подвернутся соответствующие обстоятельства, то он с необыкновенным наслаждением и совершенно не раздумывая всадит нож в телеса своего великого антагониста.
Интересно, что разглагольствования Александра Семеновича Шишкова граф неизменно слушает с нескрываемой иронической ухмылкой.
В моей канцелярии произошли большие и весьма отрадные перемены.
В этом месяце бумаг скопилось столько (донесения, инструкции, дневники агентов, материалы обысков и т.д.), что помощник мой Протопопов, кажется, был даже какое-то время близок к форменному самоубийству.
Но государь внял моим просьбам и дал мне в канцелярию еще одного работника, и он уже, слава Богу, приступил к исполнению своих обязанностей. Результаты уже есть и самые очевиднейшие.
Это Карл Иванович Валуа, коллежский секретарь. Он заклятый враг Бонапарта, предан нашему государю и до величайшей тонкости знает канцелярскую работу. Так что хаос, царивший в бумагах, относящихся до ведомства военной полиции, почти уже исчез.
Кстати, Валуа привел в идеальнейший порядок все документы, связанные с тремя днями пребывания в Вильне графа де Нарбонна. Он отлично рассортировал донесения агентов, и эти материалы я хочу приобщить теперь к моему дневнику.
Отставной поручик Станкевич вернулся в услужение к графу де Шуазелю уже вечером 8 мая, сразу же после отъезда генерала Нарбонна, о чем известил меня тут же краткой запиской. Он сообщил также, что у Нарбонна несколько раз засиживался допоздна дежурный генерал Кикин.
Этот факт требует должного осмысления.
Кикин – важное лицо в штабе главнокомандующего Барклая-де-Толли. Он имеет доступ к секретным бумагам и, главное, допущен к особе государя и находится в милости у его величества.
Неужто и тут измена?
Важное донесение прислал из герцогства Варшавского отставной ротмистр Давид Саван. Вот что ему удалось разузнать через шефа своего барона Биньона.
Агентуру Бонапарта в здешнем крае по договоренности с варшавскими банками содержат прибалтийские банкиры, коими заправляет Менцельман, опытный финансист, но как видим теперь, враг российской короны.
Я вызвал из Гродно майора Лешковского и приказал ему незамедлительно расследовать это дело.
Завтракал у Барклая-де-Толли. Кроме неизбежных адъютантов и вечно дребезжащей супруги его, присутствовал один полковник Закревский.
Я стал расспрашивать всех бывших на завтраке о дежурном генерале Петре Кикине.
Барклаю моя подозрительность вдруг показалась совершенно неуместной, и он даже вспылил, насколько может быть вспыльчив шотландец немецко-прибалтийской выделки.
Главнокомандующий сказал мне в сердцах: «Вы что, и его подозреваете? Это уже чересчур, мне кажется».
Выждав, я продолжил как ни в чем не бывало: «А известно ли вам, граф, что ваш дежурный генерал имел частые и долгие встречи с эмиссаром Бонапарта в пору пребывания его в Вильне?»
«Ну и что?» – запальчиво крикнул Барклай и заметил уже более спокойно, обратясь к Закревскому: «Не правда ли, Арсений Андреевич? Какое это, собственно, имеет значение?»
Закревский потупил голову и не издал ни звука.
Главнокомандующий все понял и сказал начальнику своей особой канцелярии следующее: «Хорошо, я согласен, приглядите за ним, но это ведь совершенно немыслимо, чтобы дежурный генерал моего штаба, находящийся в фаворе у императора, продался Бонапарту?»
«Немыслимо, но возможно», – тихо промолвил я.
Закревский при этих словах понимающе мне улыбнулся.
Барклай-де-Толли недовольно поглядел на нас двоих, но ничего не сказал.
Строго говоря, особая канцелярия Главнокомандующего и военная полиция при военном министре – ведомства, друг другу совсем не чуждые. Почему бы нам и не дружить?!
Утром в городском саду столкнулся случайно с полковником Закревским, который увидел меня первым и тут же бросился ко мне (теперь мне кажется, что, может быть, он даже меня специально искал).
Закревский вплотную подошел ко мне и прошептал, внимательно глядя в глаза:
– Знаете, Санглен, я давно уже подозреваю Кикина. Советую вам немедленно рассказать обо всем государю: он один способен повлиять на главнокомандующего, который никогда не решится пойти против императорского любимца. И вообще, чем раньше государь узнает обо всем, тем будет лучше. Измену необходимо пресекать сразу в корне, дабы не дать ей распространиться дальше.
Полковник Закревский мне всегда был чрезвычайно неприятен сочетанием хамства, беспардонности и хитрости, но тут он, кажется, совершенно прав: необходимо как можно скорее доложить государю.
Однако не хочет ли Закревский просто подставить меня, спровоцировав гнев государя, против меня направленный?
В самом деле, особая канцелярия при военном министре соперничает с воинской полицией при военном министре же. И вот под влиянием заведующего особой канцелярией я рассказываю императору о дежурном генерале Кикине, к коему Александр Павлович благоволит. В ответ его величество страшно сердится на меня и назначает Закревского начальником тайной полиции, чего тот как раз и добивается все время.
Возможно ли такое? Вполне.
И все-таки я поведаю государю – я не имею права от него скрывать сведений, доставленных поручиком Станкевичем.
Частые встречи личного эмиссара Бонапарта с дежурным генералом Первой Западной армии и флигель-адъютантом российского императора – это слишком серьезно и, без всякого сомнения, совершенно не подлежит ни малейшей утайке.
Так что хочет меня полковник Закревский подставить или нет, но государь от меня неминуемо обо всем узнает. Решение принято.
Новое сообщение прислал из герцогства Варшавского отставной ротмистр Давид Саван.
Он уведомил меня, что по здешнему краю разъезжают якобы в целях закупки леса двое французских торговцев – Пенетро и Голен. Между тем на самом деле их интересует не лес, а сведения о русской армии.
Я вызвал из Ковно майора Бистрома и тут же приказал начать поиск сих французов.
Вообще судьба ротмистра Савана давно занимает меня. События его жизни составляют прелестный сюжет для авантюрного романа.
Он коренной француз, как и я; подлинная фамилия его – Savant, что в переводе означает «знаток». На русской службе дослужился до ротмистра. Проживал с семьей в герцогстве Варшавском. Выйдя в отставку, хотел получить место учителя. Начальник генерального штаба польской армии генерал Фишер обещал помочь в подыскании места работы, но Фишер поставил условие – Саван должен будет выполнять поручения резидента Биньона на русской территории. Саван, находившийся в безвыходном положении, вынужден был принять предложение генерала Фишера. Он был отдан в подчинение барона Биньона.
В 1811 году снабженный инструкциями Саван перешел границу и по прибытии в Вильну добровольно явился в штаб русской армии.
Он доставил интересовавшие Фишера сведения, специально подготовленные в штабе Барклая-де-Толли.
Так Саван стал нашим агентом. Да, интересная судьба у отставного ротмистра русской службы.
Виделся с государем. Вручил ему ряд полученных донесений, в том числе записку отставного поручика Станкевича.
Александр Павлович пробежал ее при мне глазами и сразу же резко помрачнел. Видно было, что записка произвела на него крайне неприятное впечатление.
В конце нашей беседы он сказал мне, что за дежурным генералом Кикиным следует установить наблюдение, дабы выяснить, не встречается ли он с виленскими бонапартистами.
Я спросил у его величества, надо ли мне об этом известить главнокомандующего.
Александр Павлович, не раздумывая, отвечал, что этого делать не стоит: «Докладывай прямо мне, и немедленно».
Прикомандированный к моей канцелярии коллежский секретарь Валуа составил по моей просьбе служебную справку о министре Балашове. Многое мне, конечно, было уже известно, но, надо честно признаться, что далеко не все.
Выписываю для себя выдержки из сей справки.
А. Д. Б-в пяти лет был записан в гвардии Преображенский полк. С июня 1781 года, будучи одиннадцати лет, был определен пажом ко двору императрицы Екатерины II. В 21 год получил чин поручика и был определен в лейб-гвардии Измайловский полк.
Интересная история приключилась с Балашовым в царствование императора Павла. Вот что выискал умница Валуа.
В 1799 году Балашов получает чин генерал-майора и назначается комендантом Омской крепости.
Вскоре он арестовывает шайку фальшивомонетчиков и докладывает о том обер-прокурору Сената. Император узнает о случившемся и приходит в бешенство, что комендант крепости должен был лично доложить ему о поимке разбойников.
Высочайшим приказом в августе 1800 года Балашова увольняют со службы.
Отставленный генерал-майор решается на смелый шаг и обращается к императору с личным письмом. Павел прощает Балашова, принимает его на службу и назначает ревельским военным губернатором. Да, там-то мы и свели дружбу.
При Александре Павловиче он отнюдь не сразу идет вверх. Только в 1807 году по протекции одного своего сослуживца по Измайловскому полку его назначают московским обер-полицмейстером, а через год – обер-полицмейстером Петербурга. Дальше – больше. В феврале 1809-го Балашов становится военным губернатором столицы, генерал-адъютантом, а уже в марте он получает чин генерал-лейтенанта.
Да, история возвышения весьма поучительная. Упорный поиск протекции и природное нахальство – вот истинные пружины карьеры. Выводы грустные, но неизбежные. Ждать, пока государь на тебя обратит внимание, в высшей степени глупо. Твое усердие заметят, только если ты сам начнешь кричать об этом на всех углах. Вот и пролезают вверх у нас в основном хвастуны и льстецы. Обидно.
В городском саду, во время утренней прогулки, встретился с министром Балашовым, шествовавшим рядом с губернатором.
Балашов раскланялся и весьма игриво спросил у меня:
– Ну как шпионы? Ловятся?
Я пробормотал что-то невнятное и прошел мимо, и поступил так отнюдь не из гордыни.
Ежели бы я остановился и стал разговаривать со своим бывшим благодетелем, то губернатор Лавинский непременно донес бы государю, а это вполне могло бы закончиться для меня если не опалой, то, по крайней мере, выговором.
Еще в городском же саду я видел, как британский агент Роберт Вильсон шествовал под ручку с графом де Шуазелем, а корсиканский недруг Наполеона Поццо ди Борго внимательно беседовал о чем-то с аббатом Лотреком и графом Тышкевичем.
Сценки удивительные и забавные. Особенно уморителен мне показался граф Поццо ди Борго чуть ли не в объятиях завзятых бонапартистов и агентов французского императора.
Принял его ласково, радовался, что он пришел, объявил, что ныне после смотра войск ехать должен.
Рассмотрел бумагу, написанную к Биньону, сомневался в некоторых его показаниях о расставлении войск, утверждая, что у него это подробнее и, кажется, вернее. Саван защищал свое.
Нарбонн разговорился о будущем. Саван уверил его, что русские весьма желают войны и готовы все жертвы принести, лишь только иметь свободную торговлю. Нарбонн расспрашивал об истине сих слухов и вправду ли, что Россия без торговли существовать не может?
Получа удостоверение и расспрося еще о многом, он изъявил Савану свою благодарность и уверил, что чрез несколько дней получит от него известия, коими он, верно, доволен будет.
Беседы отставного ротмистра Давида Савана с дивизионным генералом Нарбонном полностью раскрыли шпионские цели поездки последнего в Вильно. Он сумел-таки «разговорить» хитрейшего графа Нарбонна, как до этого сумел обвести вокруг пальца французского резидента в Варшаве барона Биньона.
Давид Саван является помощником барона Биньона, и одновременно он служит мне и подчиняется распоряжениям военной полиции при особе военного министра (он передает Биньону данные о дислокации российских войск, особо заготовленные для французов по распоряжению Барклая-де-Толли).
Государь велел мне совершенно особо поблагодарить отставного ротмистра.
Май 9 дня. Одиннадцать часов утра
В последнее время утренние прогулки в городском саду превратились в подлинно антибонапартовскую ассамблею. Естественно, что граф де Шуазель, аббат Лотрек, граф Тышкевич и некоторые другие поклонники французского императора жмутся в сторону и стараются незамеченными проскочить по дорожкам сада.
Несколько раз я слышал, как в саду витийствовал государственный секретарь Шишков. Александр Семенович в пылу гнева чего только не наговорил о Бонапарте. Вообще в эти минуты он был поистине страшен: расстрепанные волоса стоят дыбом, голос срывается на рык, чуть ли не пена на губах. Его вид, как мне показалось, даже несколько напугал публику, ибо явно нарушал правила благопристойности.
Успокоившись и несколько отойдя, Александр Семенович подошел ко мне, стоявшему в окружении полковников Розена и Ланга, стал сыпать изящнейшие французские каламбуры, а потом с увлечением рассказывал о морских экспедициях, коих был участником.
Если речь не заходит о Франции и Бонапарте, он – увлекательнейший собеседник, чему не раз уже я был свидетелем. Но стоит хоть кому-нибудь упомянуть одно из этих двух слов, как он приходит в состояние настоящего бешенства.
Иное дело граф Поццо ди Борго. Сей кровожадный корсиканец не возводит хулы на Бонапарта, но я уверен, что если подвернутся соответствующие обстоятельства, то он с необыкновенным наслаждением и совершенно не раздумывая всадит нож в телеса своего великого антагониста.
Интересно, что разглагольствования Александра Семеновича Шишкова граф неизменно слушает с нескрываемой иронической ухмылкой.
Мая 9 дня. Десять часов вечера
В моей канцелярии произошли большие и весьма отрадные перемены.
В этом месяце бумаг скопилось столько (донесения, инструкции, дневники агентов, материалы обысков и т.д.), что помощник мой Протопопов, кажется, был даже какое-то время близок к форменному самоубийству.
Но государь внял моим просьбам и дал мне в канцелярию еще одного работника, и он уже, слава Богу, приступил к исполнению своих обязанностей. Результаты уже есть и самые очевиднейшие.
Это Карл Иванович Валуа, коллежский секретарь. Он заклятый враг Бонапарта, предан нашему государю и до величайшей тонкости знает канцелярскую работу. Так что хаос, царивший в бумагах, относящихся до ведомства военной полиции, почти уже исчез.
Кстати, Валуа привел в идеальнейший порядок все документы, связанные с тремя днями пребывания в Вильне графа де Нарбонна. Он отлично рассортировал донесения агентов, и эти материалы я хочу приобщить теперь к моему дневнику.
Мая 10 дня. Одиннадцать часов вечера
КАНЦЕЛЯРИЯ ВЫСШЕЙ ВОИНСКОЙ ПОЛИЦИИ
СООБЩЕНИЯ, ПРИСЛАННЫЕ ПОЛИЦМЕЙСТЕРОМ ВЕЙСОМ.
Собрал и отредактировал К. Валуа, коллежский секретарь
Извлечения
Мая 6 дня
Часы
9. Прибыл из Берлина Французского Императора адъютант дивизионный генерал граф Луи Нарбонн. При нем: капитан Фибер Себастиани, поручик Роган Шабо, курьер Гаро, камердинер Батист Гранто, лакеи Кристиан Мере и Франсуа Пери.
10. Поехал генерал Нарбонн к Его Императорскому Величеству во дворец и был у канцлера Кочубея.
11. Возвратился в квартиру.
12. Были все дома.
1. Ходили капитан Себастиани и поручик Шабо по городу по парадному месту под Замковые ворота и чрез Св. Янскую улицу домой пошли.
2. Обедали.
3. Спать положился генерал. В оное время прибыл к ним графа Шуазеля камердинер.
4–5. Дома, и никто у них не был.
6. Выехал генерал с двумя адъютантами за Троицкие ворота, вышли из кареты, походя перед воротами, спросили у лакея, где то место, где публика собирается, на что отвечал лакей, что сад городской – лучшее место, куда и поехали… Пошли чрез парадное место Замковой улицы и Замковые ворота к Кафедральному костелу и, осмотрев оный, между тем взглянули на арсенал. У Доминиканской улицы встретились с графом Шуазелем и Лотреком, остановились и более одной четверти часа с ними говорили. В девять часов пришли домой.
9. Пришел к ним граф де Шуазель и побыл у них до 11 часов.
Мая 7-го дня
Часы
7. Вышли.
8. Взяли из трактира две порции кофею.
9. Пришел к ним бывший службы французской де Местр и пробыл до 10 часов.
11. Оба офицера капитан Себастиани и поручик Роган Шабо ели фрыштык, два кушанья, котлеты и куропатки и выпили бутылку французского вина.
12. Оба офицера поехали во дворец, а генерал остался на квартире.
2. Поехали генерал с двумя офицерами на обед, первый – во дворец к государю императору, а последние двое к Главнокомандующему, офицеры возвратились через Большую Купскую и Доминиканскую улицы.
5. Генерал возвратился.
7. Был генерал чрез фельдъегерского офицера зван к Его Императорскому Величеству. Офицеры оба пошли в театр и были в оном более часа. Заметно было, что они должны польский язык знать, ибо при смешных разговорах актеров улыбалися они между собою, но с половины пьесы вышли из театра и пошли прямо домой.
8. Под вечер в сумерках приходил какой-то француз росту низкого в синем фраке к генералу и, пробыв одну четвертую часа, пошел со двора. Надзиратель Шуленберх утверждает, что оный француз из дому Румянцева, но сие остается еще в совершенной неизвестности, и я стараться буду сего дня в ясность привести.
9. Был у генерала граф Нессельрод и Шуазель, но не более как одну четвертую часа, и вышли оба вместе: Шуазель к себе на квартиру, а другой по Доминиканской улице.
12. Отпустили лакеев и кареты, после чего приходил чрезвычайно скоро молодой Тышкевич и, пробыв не много минут, побежал со двора по Троицкой улице, так что Шуленберх не в состоянии был его догнать. Когда приходил выше означенный француз, то сказал лакею: доложи, что я принес бумаги для г-на генерала.
Мая 8-го дня
Часы
7. Встали, сам генерал выходил в халате и осматривал свои экипажи.
8. Прибыл флигель-адъютант князь Лопухин с тремя верховыми лошадьми, на которых сели генерал и два офицера и поехали на Снепишки, где смотр гренадерским полкам был.
10. Возвратился в квартиру со своими офицерами, где тотчас по прибытии их и граф Шуазель к ним пришел и пробыл более часа.
2. Был граф Нессельрод, но вскоре вышел.
6. Послано через лакея Станкевича к графу Нессельроду письмо.
6 ч. 33 м. Сел в карету и выехал из города. При выезде заметил я, что в том же дворе на балконе стояли граф Тизенгауз, граф Коссаковский, граф Пржесдецкий и множество дам, которых я не мог узнать.
КАНЦЕЛЯРИЯ ВЫСШЕЙ ВОИНСКОЙ ПОЛИЦИИ
ДОНЕСЕНИЯ, ПРИСЛАННЫЕ ПОЛКОВНИКАМИ РОЗЕНОМ И ЛАНГОМ
Собрал и отредактировал Карл Валуа, коллежский секретарь
Извлечения
6 мая 1812
В 9 часу утра приехал из Ковно генерал граф Нарбонн.
С 10 часов утра прибыл еще экипаж графа Нарбонна с двумя людьми: Жюстин Море и Пирьё. Они остановились в доме Мюллера №143. По показанию людей, графский секретарь Мане выехал из Берлина чрез Лион и Париж.
Камердинер, живший у графа Шуазеля и бывший с ним в Париже, некто Станкевич, пошел к графу Нарбонну и нанялся тоже быть у него камердинером.
Квартальный надзиратель Шуленберх во фраке знакомится с лакеями, из коих один говорит по-немецки.
Барон Розен засел супротив жилища графа Нарбонна, где квартирует у приятеля.
Саван пошел предъявлять документы, что употребляются Резидентом в Варшаве Биньоном для разведывания здесь, и тем самым побудил и их к откровенности.
Нарбонн, приехав, осведомился тотчас, здесь ли канцлер, и отправил потом к нему записку чрез фактора.
Был у государя Императора, потом у канцлера и будто у графа Кочубея.
Возвратясь домой, они часа два, стоя, разговаривали втроем между собой с большим аффектом, но тихо.
Все трое пошли гулять. В 8-м часу были около Кафедральной церкви, обошли округ оной, разговаривая, и Нарбонн указал им на арсенал. Возвращаясь, встретились с Лотреком и Шуазелем, поговоря с полчаса, возвратились домой.
В 9 часов был граф Нессельрод и пробыл с час.
В четверть одиннадцатого часу прибыл граф Шуазель… В четверть двенадцатого часу Шуазель ушел домой.
В 12 часов все успокоилось. Лакей отпущен и кучеру велено быть в 10 часов утра.
Саван был, и полиция его не усмотрела. Курьер, увидя его, спросил:
– Vous ?tes fran?ais, Monsieur?
На ответ, что он из Варшавы, посадил его, препоручил об нем доложить камердинеру, но Нарбонн велел отозваться, что ныне ему некогда. Странно, что камердинер сказал, будто у Нарбонна Кикин, дежурный генерал.
7 мая 1812
Саван по приказанию моему явился к Нарбонну в начале девятого часу и был тотчас впущен.
Он представил прилагаемые при сем документы, доказывающие связь его с Беллефруа (французский агент в Герцогстве Варшавском. – Примечание Я. И. де Санглена), и те известия, кои он ему доставлял.
Нарбонн поверил список Саванов со своей таблицей: у него список по полкам, сперва стоит Гренадерский и проч.
Расспрашивал сколь возможно подробнее о числе армии. Радовался, узнав, что Молдавская армия против действовать не может.
Спрашивал о духе поляков – предполагает, что облагодетельствованные ныне Императором Российским ему на время привержены, но уповает, что прочие на стороне Наполеона, который желает единственно их счастия.
Просил Савана отдать ему рапорт к Биньону, равно и письмо к Императору Наполеону, дабы испросить за его приверженность ему награждение. Вдруг кто-то запиской велел ему быть с известиями и рапортами ныне вечером в 11 часов.
Все встали в 8-м часу, и каждый из них писал какие-то бумаги. Полиция Савана не усмотрела, а сменил его запиской у Нарбонна французской службы полковник шевалье де Местр и пробыл с час.
Курьер Гаро был в италианской лавке и говорил с хозяином несколько времени по-французски.
В 11 часов утра прислал граф Шуазель 4 бутылки вина генералу Нарбонну. В исходе 12-го часу оба адъютанта поехали во дворец, а генерал сидел дома и писал. К 1-му часу возвратились они назад. Роган пошел к генералу, а Себастиани – прохаживаться.
В исходе 2-го часу поехал Нарбонн в дом Тышкевича для сделания визита принцу Ольденбургскому: ему было отказано, и он оставил билет.
В половине 3-го часу поехал Нарбонн и адъютанты его во дворец: он пошел к столу государя Императора, а адъютанты – к военному министру. В исходе 5-го часа адъютанты пришли домой, а Нарбонн из дворца пошел к военному министру, а оттуда – домой в 6 часов и отправил письмо к Шуазелю.
В исходе 7-го часу Нарбонн по позыву явился опять к государю и возвратился в 8-м часу.
Адъютанты прогуливались около Ратуши, на Остробрамской улице. Поговоря со встретившимися офицерами, между прочим с князем Волконским, пошли в театр. Замечательно, что по жестам их заключить должно, будто знают они по-польски. В половине пьесы ушли и возвратились домой.
Приходил к генералу француз. Имя его теперь узнано, Ян Людвиг Вуатен… Невелик ростом, во фраке и шляпе, пробыл с полчаса и ушел. Квартальный надзиратель Шуленберх утверждает, что сей француз из дому графа Румянцева. Означенный француз велел об себе доложить, что он имеет к генералу бумаги.
В 10 часов были у Нарбонна граф Нессельрод и Шуазель, вышли оба вместе. В 11 часов отпустили вон лакея и карету.
После 12 часов приходил молодой граф Тышкевич и, пробыв недолго, торопился сбежать с лестницы и потом по улице пустился изо всей мочи.
Саван по приглашению Нарбонна явился в 11 часов таким потаенным образом, как и вышел поутру от него.
Нарбонн уже не был так весел, как поутру.
Принял его ласково, радовался, что он пришел, объявил, что он ныне после смотра войск ехать должен.
Рассмотрел бумагу, написанную к Биньону, сомневался в некоторых его показаниях о расставлении войск, утверждая, что у него это подробнее и, кажется, вернее. Саван защищал свое.
Нарбонн разговорился о будущем.
Саван уверил его, что русские весьма желают войны и готовы все жертвы принести, лишь бы только иметь свободную торговлю.
Нарбонн расспрашивал о истине сих слухов и вправду ли, что Россия без торговли существовать не может.
Получа удостоверение и расспрося о наборах – где Саван говорит о патриотизме русских, ненадежности поляков и прочем, – он изъявил Савану свою благодарность и уверил, что чрез несколько дней получит от него известия, коими он верно доволен будет.
8 мая 1812
В 6 часов утра Нарбонн встал и в шлафроке ходил по двору осматривать свои экипажи.
В начале 9-го часа Нарбонн поехал со своими адъютантами в сопровождении флигель-адъютанта князя Лопухина во дворец, а оттуда для осмотра полков.
Возвратился сперва во дворец, а потом домой в 11-м часу. Тотчас по возвращении его пришел граф Шуазель и пробыл более часу. В 12 часов Нарбонн пошел пешком по Троицкой улице, встретив жида, дал ему 10 копеек, чтобы показал ему квартиру Кочубея. Был у него с полчаса. После того, прошедши по Немецкой улице, пошел около дому Огинского и в час возвратился домой.
В три четверти третьего часа пришел граф Шуазель и, говорят, сенатский секретарь Осип Васильевич Попов, который с ними отобедал и ушел лишь за десять минут до их отъезда.
В двадцать минут шестого часа явились лошади.
В 33 минуты 7-го часа французы уехали!
В ознаменование французской щедрости фактору своему пожаловали два талера прусских!
Господа, бывшие у Нарбонна, заслуживающие замечания:
Граф де Шуазель.
Аббат Лотрек.
Шевалье де Местр.
Учитель Вуатен.
Граф Тышкевич.
Из сего неполного трехдневного жития графа Нарбонна в Вильне, а особливо из обращения с Саваном, ясно видеть можно, что он к предлогу привезть письмо к Императору Российскому имел и комиссию осведомиться о духе здешних поляков, армии нашей, числе войск вообще и для учреждения связей для времен будущих. Это не подвержено сомнению.
Чтобы уничтожить засеянные здесь семена, всех вышеозначенных особ нужно бы было отправить в российские губернии на жительство, ибо как сметь людям, облагодетельствованным нашим правительством, без дозволения его так явно против совести посещать французского эмиссара с пышным титулом дивизионного генерала и адъютанта французского императора и в какие времена?
Мая 11 дня. Девятый час вечера
Отставной поручик Станкевич вернулся в услужение к графу де Шуазелю уже вечером 8 мая, сразу же после отъезда генерала Нарбонна, о чем известил меня тут же краткой запиской. Он сообщил также, что у Нарбонна несколько раз засиживался допоздна дежурный генерал Кикин.
Этот факт требует должного осмысления.
Кикин – важное лицо в штабе главнокомандующего Барклая-де-Толли. Он имеет доступ к секретным бумагам и, главное, допущен к особе государя и находится в милости у его величества.
Неужто и тут измена?
Важное донесение прислал из герцогства Варшавского отставной ротмистр Давид Саван. Вот что ему удалось разузнать через шефа своего барона Биньона.
Агентуру Бонапарта в здешнем крае по договоренности с варшавскими банками содержат прибалтийские банкиры, коими заправляет Менцельман, опытный финансист, но как видим теперь, враг российской короны.
Я вызвал из Гродно майора Лешковского и приказал ему незамедлительно расследовать это дело.
Мая 12 дня. Полночь
Завтракал у Барклая-де-Толли. Кроме неизбежных адъютантов и вечно дребезжащей супруги его, присутствовал один полковник Закревский.
Я стал расспрашивать всех бывших на завтраке о дежурном генерале Петре Кикине.
Барклаю моя подозрительность вдруг показалась совершенно неуместной, и он даже вспылил, насколько может быть вспыльчив шотландец немецко-прибалтийской выделки.
Главнокомандующий сказал мне в сердцах: «Вы что, и его подозреваете? Это уже чересчур, мне кажется».
Выждав, я продолжил как ни в чем не бывало: «А известно ли вам, граф, что ваш дежурный генерал имел частые и долгие встречи с эмиссаром Бонапарта в пору пребывания его в Вильне?»
«Ну и что?» – запальчиво крикнул Барклай и заметил уже более спокойно, обратясь к Закревскому: «Не правда ли, Арсений Андреевич? Какое это, собственно, имеет значение?»
Закревский потупил голову и не издал ни звука.
Главнокомандующий все понял и сказал начальнику своей особой канцелярии следующее: «Хорошо, я согласен, приглядите за ним, но это ведь совершенно немыслимо, чтобы дежурный генерал моего штаба, находящийся в фаворе у императора, продался Бонапарту?»
«Немыслимо, но возможно», – тихо промолвил я.
Закревский при этих словах понимающе мне улыбнулся.
Барклай-де-Толли недовольно поглядел на нас двоих, но ничего не сказал.
Строго говоря, особая канцелярия Главнокомандующего и военная полиция при военном министре – ведомства, друг другу совсем не чуждые. Почему бы нам и не дружить?!
Мая 13 дня. Четыре часа пополудни
Утром в городском саду столкнулся случайно с полковником Закревским, который увидел меня первым и тут же бросился ко мне (теперь мне кажется, что, может быть, он даже меня специально искал).
Закревский вплотную подошел ко мне и прошептал, внимательно глядя в глаза:
– Знаете, Санглен, я давно уже подозреваю Кикина. Советую вам немедленно рассказать обо всем государю: он один способен повлиять на главнокомандующего, который никогда не решится пойти против императорского любимца. И вообще, чем раньше государь узнает обо всем, тем будет лучше. Измену необходимо пресекать сразу в корне, дабы не дать ей распространиться дальше.
Полковник Закревский мне всегда был чрезвычайно неприятен сочетанием хамства, беспардонности и хитрости, но тут он, кажется, совершенно прав: необходимо как можно скорее доложить государю.
Однако не хочет ли Закревский просто подставить меня, спровоцировав гнев государя, против меня направленный?
В самом деле, особая канцелярия при военном министре соперничает с воинской полицией при военном министре же. И вот под влиянием заведующего особой канцелярией я рассказываю императору о дежурном генерале Кикине, к коему Александр Павлович благоволит. В ответ его величество страшно сердится на меня и назначает Закревского начальником тайной полиции, чего тот как раз и добивается все время.
Возможно ли такое? Вполне.
И все-таки я поведаю государю – я не имею права от него скрывать сведений, доставленных поручиком Станкевичем.
Частые встречи личного эмиссара Бонапарта с дежурным генералом Первой Западной армии и флигель-адъютантом российского императора – это слишком серьезно и, без всякого сомнения, совершенно не подлежит ни малейшей утайке.
Так что хочет меня полковник Закревский подставить или нет, но государь от меня неминуемо обо всем узнает. Решение принято.
Новое сообщение прислал из герцогства Варшавского отставной ротмистр Давид Саван.
Он уведомил меня, что по здешнему краю разъезжают якобы в целях закупки леса двое французских торговцев – Пенетро и Голен. Между тем на самом деле их интересует не лес, а сведения о русской армии.
Я вызвал из Ковно майора Бистрома и тут же приказал начать поиск сих французов.
Вообще судьба ротмистра Савана давно занимает меня. События его жизни составляют прелестный сюжет для авантюрного романа.
Он коренной француз, как и я; подлинная фамилия его – Savant, что в переводе означает «знаток». На русской службе дослужился до ротмистра. Проживал с семьей в герцогстве Варшавском. Выйдя в отставку, хотел получить место учителя. Начальник генерального штаба польской армии генерал Фишер обещал помочь в подыскании места работы, но Фишер поставил условие – Саван должен будет выполнять поручения резидента Биньона на русской территории. Саван, находившийся в безвыходном положении, вынужден был принять предложение генерала Фишера. Он был отдан в подчинение барона Биньона.
В 1811 году снабженный инструкциями Саван перешел границу и по прибытии в Вильну добровольно явился в штаб русской армии.
Он доставил интересовавшие Фишера сведения, специально подготовленные в штабе Барклая-де-Толли.
Так Саван стал нашим агентом. Да, интересная судьба у отставного ротмистра русской службы.
Мая 14 дня. Шесть часов вечера
Виделся с государем. Вручил ему ряд полученных донесений, в том числе записку отставного поручика Станкевича.
Александр Павлович пробежал ее при мне глазами и сразу же резко помрачнел. Видно было, что записка произвела на него крайне неприятное впечатление.
В конце нашей беседы он сказал мне, что за дежурным генералом Кикиным следует установить наблюдение, дабы выяснить, не встречается ли он с виленскими бонапартистами.
Я спросил у его величества, надо ли мне об этом известить главнокомандующего.
Александр Павлович, не раздумывая, отвечал, что этого делать не стоит: «Докладывай прямо мне, и немедленно».
Мая 14 дня. Одиннадцатый час ночи
Прикомандированный к моей канцелярии коллежский секретарь Валуа составил по моей просьбе служебную справку о министре Балашове. Многое мне, конечно, было уже известно, но, надо честно признаться, что далеко не все.
Выписываю для себя выдержки из сей справки.
А. Д. Б-в пяти лет был записан в гвардии Преображенский полк. С июня 1781 года, будучи одиннадцати лет, был определен пажом ко двору императрицы Екатерины II. В 21 год получил чин поручика и был определен в лейб-гвардии Измайловский полк.
Интересная история приключилась с Балашовым в царствование императора Павла. Вот что выискал умница Валуа.
В 1799 году Балашов получает чин генерал-майора и назначается комендантом Омской крепости.
Вскоре он арестовывает шайку фальшивомонетчиков и докладывает о том обер-прокурору Сената. Император узнает о случившемся и приходит в бешенство, что комендант крепости должен был лично доложить ему о поимке разбойников.
Высочайшим приказом в августе 1800 года Балашова увольняют со службы.
Отставленный генерал-майор решается на смелый шаг и обращается к императору с личным письмом. Павел прощает Балашова, принимает его на службу и назначает ревельским военным губернатором. Да, там-то мы и свели дружбу.
При Александре Павловиче он отнюдь не сразу идет вверх. Только в 1807 году по протекции одного своего сослуживца по Измайловскому полку его назначают московским обер-полицмейстером, а через год – обер-полицмейстером Петербурга. Дальше – больше. В феврале 1809-го Балашов становится военным губернатором столицы, генерал-адъютантом, а уже в марте он получает чин генерал-лейтенанта.
Да, история возвышения весьма поучительная. Упорный поиск протекции и природное нахальство – вот истинные пружины карьеры. Выводы грустные, но неизбежные. Ждать, пока государь на тебя обратит внимание, в высшей степени глупо. Твое усердие заметят, только если ты сам начнешь кричать об этом на всех углах. Вот и пролезают вверх у нас в основном хвастуны и льстецы. Обидно.
Мая 15 дня. Шесть часов вечера
В городском саду, во время утренней прогулки, встретился с министром Балашовым, шествовавшим рядом с губернатором.
Балашов раскланялся и весьма игриво спросил у меня:
– Ну как шпионы? Ловятся?
Я пробормотал что-то невнятное и прошел мимо, и поступил так отнюдь не из гордыни.
Ежели бы я остановился и стал разговаривать со своим бывшим благодетелем, то губернатор Лавинский непременно донес бы государю, а это вполне могло бы закончиться для меня если не опалой, то, по крайней мере, выговором.
Еще в городском же саду я видел, как британский агент Роберт Вильсон шествовал под ручку с графом де Шуазелем, а корсиканский недруг Наполеона Поццо ди Борго внимательно беседовал о чем-то с аббатом Лотреком и графом Тышкевичем.
Сценки удивительные и забавные. Особенно уморителен мне показался граф Поццо ди Борго чуть ли не в объятиях завзятых бонапартистов и агентов французского императора.