Страница:
Потом он отвез меня домой и я долго сидел на кухне. За окном было темно, можно было бы уже и спать ложиться, но чувствовал я себя слишком бодро и возбужденно. Поэтому вечер длился долго, может быть до двух или трех часов ночи.
13
14
15
16
17
13
Дни после моей несостоявшейся смерти тянулись невероятно долго. Трудно было поверить, что всего два дня назад меня должны были убить – каждый день был безразмерен и не поддавался описанию. Вечер в Димином киоске и встреча с его шефом – были словно заполненные чем-то секунды в широком и бесполезном потоке времени. Мне и раньше нравилось отсчитывать время, ориентируясь на какое-то ожидаемое мною событие. Чей-нибудь приезд, свидание, просто письмо, о котором я знал. Конечно, я очень любил и неожиданные письма, но они относились к разряду случайностей, которые тем и хороши, что незапланированы. Сейчас мне надо было ждать понедельника, чтобы первый раз в своей жизни быть свидетелем. Точнее лжесвидетелем – интересно исполнять первый раз в жизни не саму роль, а ее противоположность. В этом было что-то почти естественное для меня, словно так мне и было предначертано – исполнять противоположности нормальных ролей. Когда же я решил сыграть полноценную роль – роль жертвы заказного убийства – случай – или же Некто другой – распорядился иначе, не дав мне исполнить задуманное. Что это было? Почему? Может, существует какая-то цензура Судьбы, позволяющая или же не позволяющая нам совершать поступки?
В понедельник я проснулся с облегчением – наконец наступил день, в который что-то должно было произойти. Я сел на кухне – не было еще и восьми утра. Заварил чай и сидел, ждал машину, которую Сергей обещал за мной прислать.
Громко тикали настенные часы.
За окном моросил дождь.
Продолжался мой самый нелюбимый месяц – октябрь. Революция здесь была не при чем. Я не любил сырость.
Около девяти внизу просигналила машина. Я выглянул в окно и увидел у своего парадного «девятку». Понял, что это за мной. Быстро оделся и вышел.
Молчаливый шофер лет пятидесяти привез меня в суд. Там уже подошел Сергей. Сказал: «Стой здесь и жди. Когда все зайдут, будешь стоять за дверью, пока не позовут.»
Я кивнул.
Двери суда открылись минут через тридцать и оттуда вывалила под моросящий дождик толпа людей с неулыбающимися лицами. Одна женщина была подчеркнуто в черном. После этого кто-то появился в открытых дверях, сделал жест и Сергей, а следом за ним и другие, зашли. Я зашел последним. Остановился перед дверью в зал заседаний.
– Проходите! – сказала мне молодая девушка, одетая под пожилую секретаршу во все длинное и клетчатое серого цвета.
– Я свидетель, – объяснил я. – Мне сказали тут ждать.
Она неожиданно улыбнулась.
– Это если б уголовное дело, а здесь можете заходить – просто сядьте поближе.
Я зашел и сел во второй ряд у дверей.
Заседание прошло быстро и для меня безболезненно. Правда, я успел понять, что жена Сергея разводиться не хотела. Но Сергей в самом начале заявил, что человек, с которым она ему изменяла, находится в зале и при необходимости даст свидетельские показания. Я долго потом наблюдал, как его жена нервно бегает глазами по рядам сидящих.
После заседания Сергей подошел ко мне и передал конверт. Вид у него был усталый, но удовлетворенный.
– Легко заработал, – сказал он и усмехнулся. Потом, не попрощавшись, отошел.
Я вернулся домой и пересчитал деньги – такой суммы у меня еще никогда не было. Тысяча долларов в купюрах по пятьдесят и по двадцать. Я несколько раз пересчитывал, раскладывал их по сотням на столе в кухне, потом снова складывал в одну пачку. Дрожали руки, но, наверно, дрожали они от радости. Теперь я был с деньгами и мог отдать долги. Правда долги мои были мелочные – за «Кеглевича» в кафе на Братской, потом надо чем-то обрадовать Лену-Вику с Крещатика. И вроде все.
Я вытащил из пачки двадцатку, а остальные деньги завернул в кулек, потом в газету и спрятал под ванной – ведь у моей ушедшей жены есть ключи и оставлять такой сюрприз для нее я не хотел.
Вечером я уже ехал на Крещатик. Первым делом прямо у метро разменял доллары, потом уже пошел искать Лену-Вику. Прошлый раз я нашел ее на скамейке около кинотеатра «Орбита». Я прошелся два раза до «Орбиты» и обратно, но так и не увидел ее. Пачка купонов грела в кармане ладонь правой руки и я тоже зашел погреться в кафе-гриль по другую сторону от метро. Съел полкурицы, щедро политой кетчупом. Выпил сто грамм водки. Ощутил себя вмеру замедленным и спокойным. И снова пошел гулять по Крещатику в поисках девушки, с которой было легко во всем.
Нашел я ее только к одиннадцати. Она выглядела несколько уставшей, но заметив меня, обрадовалась. Мы взяли две бутылки «Амаретто», несколько шоколадок, кусок салями и поехали ко мне.
Пили, ели, говорили открыто и легко, каждый о своем. Я рассказал об ушедшей жене и о кофейном прошлом. Она – о своей любви к свободе и о ненависти к родителям и брату. Нам было хорошо и ночью, и утром. Долго не хотелось вставать. Потом я все-таки поднялся и принес ей кофе и шоколад. Мы оба никуда не спешили, но в какой-то момент возникла пауза-усталость и она, будучи молодой, но все-таки женщиной, ощутила ее и начала собираться.
– Если хочешь, я буду тебе звонить, – сказала она, погладив телефонную трубку, мирно лежащую на старом черном аппарате.
Я с радостью согласился и написал ей на бумажке свой номер.
– Я бы на твоем месте поменяла замок в двери, – сказала она, уже выходя из квартиры.
Я кивнул. Мысль показалась мне разумной.
Она снова пошла вниз пешком. Я слушал ее шаги больше минуты. Потом вернулся в квартиру.
Снова наступал ранний осенний вечер. Но теперь в жизни появился приятный момент ожидания, ожидания ее звонков.
В понедельник я проснулся с облегчением – наконец наступил день, в который что-то должно было произойти. Я сел на кухне – не было еще и восьми утра. Заварил чай и сидел, ждал машину, которую Сергей обещал за мной прислать.
Громко тикали настенные часы.
За окном моросил дождь.
Продолжался мой самый нелюбимый месяц – октябрь. Революция здесь была не при чем. Я не любил сырость.
Около девяти внизу просигналила машина. Я выглянул в окно и увидел у своего парадного «девятку». Понял, что это за мной. Быстро оделся и вышел.
Молчаливый шофер лет пятидесяти привез меня в суд. Там уже подошел Сергей. Сказал: «Стой здесь и жди. Когда все зайдут, будешь стоять за дверью, пока не позовут.»
Я кивнул.
Двери суда открылись минут через тридцать и оттуда вывалила под моросящий дождик толпа людей с неулыбающимися лицами. Одна женщина была подчеркнуто в черном. После этого кто-то появился в открытых дверях, сделал жест и Сергей, а следом за ним и другие, зашли. Я зашел последним. Остановился перед дверью в зал заседаний.
– Проходите! – сказала мне молодая девушка, одетая под пожилую секретаршу во все длинное и клетчатое серого цвета.
– Я свидетель, – объяснил я. – Мне сказали тут ждать.
Она неожиданно улыбнулась.
– Это если б уголовное дело, а здесь можете заходить – просто сядьте поближе.
Я зашел и сел во второй ряд у дверей.
Заседание прошло быстро и для меня безболезненно. Правда, я успел понять, что жена Сергея разводиться не хотела. Но Сергей в самом начале заявил, что человек, с которым она ему изменяла, находится в зале и при необходимости даст свидетельские показания. Я долго потом наблюдал, как его жена нервно бегает глазами по рядам сидящих.
После заседания Сергей подошел ко мне и передал конверт. Вид у него был усталый, но удовлетворенный.
– Легко заработал, – сказал он и усмехнулся. Потом, не попрощавшись, отошел.
Я вернулся домой и пересчитал деньги – такой суммы у меня еще никогда не было. Тысяча долларов в купюрах по пятьдесят и по двадцать. Я несколько раз пересчитывал, раскладывал их по сотням на столе в кухне, потом снова складывал в одну пачку. Дрожали руки, но, наверно, дрожали они от радости. Теперь я был с деньгами и мог отдать долги. Правда долги мои были мелочные – за «Кеглевича» в кафе на Братской, потом надо чем-то обрадовать Лену-Вику с Крещатика. И вроде все.
Я вытащил из пачки двадцатку, а остальные деньги завернул в кулек, потом в газету и спрятал под ванной – ведь у моей ушедшей жены есть ключи и оставлять такой сюрприз для нее я не хотел.
Вечером я уже ехал на Крещатик. Первым делом прямо у метро разменял доллары, потом уже пошел искать Лену-Вику. Прошлый раз я нашел ее на скамейке около кинотеатра «Орбита». Я прошелся два раза до «Орбиты» и обратно, но так и не увидел ее. Пачка купонов грела в кармане ладонь правой руки и я тоже зашел погреться в кафе-гриль по другую сторону от метро. Съел полкурицы, щедро политой кетчупом. Выпил сто грамм водки. Ощутил себя вмеру замедленным и спокойным. И снова пошел гулять по Крещатику в поисках девушки, с которой было легко во всем.
Нашел я ее только к одиннадцати. Она выглядела несколько уставшей, но заметив меня, обрадовалась. Мы взяли две бутылки «Амаретто», несколько шоколадок, кусок салями и поехали ко мне.
Пили, ели, говорили открыто и легко, каждый о своем. Я рассказал об ушедшей жене и о кофейном прошлом. Она – о своей любви к свободе и о ненависти к родителям и брату. Нам было хорошо и ночью, и утром. Долго не хотелось вставать. Потом я все-таки поднялся и принес ей кофе и шоколад. Мы оба никуда не спешили, но в какой-то момент возникла пауза-усталость и она, будучи молодой, но все-таки женщиной, ощутила ее и начала собираться.
– Если хочешь, я буду тебе звонить, – сказала она, погладив телефонную трубку, мирно лежащую на старом черном аппарате.
Я с радостью согласился и написал ей на бумажке свой номер.
– Я бы на твоем месте поменяла замок в двери, – сказала она, уже выходя из квартиры.
Я кивнул. Мысль показалась мне разумной.
Она снова пошла вниз пешком. Я слушал ее шаги больше минуты. Потом вернулся в квартиру.
Снова наступал ранний осенний вечер. Но теперь в жизни появился приятный момент ожидания, ожидания ее звонков.
14
Телефон зазвонил утром. Но звонила не Лена. Это был Дима с настоятельным предложением зайти к нему вечерком. Нехотя я пообещал.
За окном светило хилое солнце. Было сухо и по-видимому прохладно.
Посчитав оставшиеся от двадцатки купоны, я полез под ванну и вытащил следующую двадцатку.
Жизнь продолжалась. На завтрак у меня был чай с шоколадкой. Правда, хотелось мяса. Я нашел старую хозяйственную сумку, вытрусил ее в коридоре на пол – последний раз носил в ней картошку с базара больше месяца назад – потом замел песок веником в угол у двери.
В ближайшем гастрономе я легко потратил остатки купонов. Этих остатков хватило на кило говядины, буханку свежего хлеба и пачку кефира. Уже дома, добавив к говяжьей косточке найденные на кухне пару картошин и три луковицы, я сварил свой самый легкий суп. Сварил и пошел в комнату. Просматривал старые журналы в ожидании грядущего аппетита. Он пришел около трех и тогда я с удовольствием съел две тарелки супа, заедая толстой свежей горбушкой. Снова практически из ничего, из несложного супа с куском хрустящего хлеба возникло ощущение счастья.
И пришел ранний октябрьский вечер. Пришел не так, как приходил раньше. Без горящих уличных фонарей. Продолжалась очередная компания по экономии электричества.
Я ехал на Подол, в кафе на Братской. Прямо на Контрактовой площади поменял доллары и снова с теплой пачкой купонов в кармане куртки шел вдоль трамвайной линии.
Из дверей и окон кафе выливался на улицу жидкий осенний свет. Вместе со светом вылетал из закрытых дверей смех и говор посетителей.
Очереди не было, хотя в первом зале все столики были заняты. Я заглянул во второй – там было, где примоститься.
Подошел к стойке, заказал двойной кофе – полную чашку. И напомнил о ста граммах «Кеглевича», отпущенных мне в кредит.
– Тебя тут один парень разыскивал. Вроде твой одноклассник… – между прочим сказала «кофейница».
Я кивнул. Потом подумал о том, что «кофейница» не знает моего имени.
– А откуда вы знаете, что меня? – спросил я после минутной паузы.
– А у него твое фото было. Он теперь не в Киеве живет, проездом тут, вот и хотел найти…
Усевшись во втором зале с чашкой кофе, я понял – кто меня искал. Знакомое чувство немоты напомнило о себе. Задрожали руки. Я уже забыл обо всем, хотя прошло всего несколько дней. Отодвинув чашку, я оставил на стуле шарф и вернулся к стойке.
– Сто грамм «Кеглевича», – заказал я.
– Понравилось? – улыбнулась кофейница. – Тебе лимонного или дынного? Бери лучше дынный – вкуснее.
– Хорошо, дынный, – я кивнул. – А какой он из себя был, этот одноклассник?
– Обычный, – она пожала плечами. – Невысокий в темной кожанке. Ты не беспокойся, он тебя найдет. Ему кто-то то ли твой адрес дал, то ли сказал, где тебя искать…
– А он что, фотографию всем показывал?
– А сколько тут «всех» бывает? – снова пожала плечами барменша. – Человека три было, он им и показал. Он и сегодня заходил, но так просто, кофе попить. Сегодня про тебя не спрашивал.
Я вернулся к своему столику. Выпил дынного «Кеглевича». Сто грамм показалось маловато и я взял еще двести.
Досидев до закрытия, я бродил около часа по Подолу, потом зашел в Димин киоск.
– Ну как у тебя? – спросил он.
– Нормально, – выдохнул я.
– Ты вроде штуку поднял, да? – сказал он, широко улыбаясь.
– Да, – я кивнул.
– Класс! На пустом месте! Так что теперь заживешь!
– Угу, – промычал я.
– Ты че, пил уже?
– Немного.
– А со мной глотнешь?
Я снова кивнул.
Он достал водки. Закрыл двери и занавесил витрины. Налил.
– Теперь ты можешь долг отдать. Я бы подождал, но раз у тебя есть бабки, то лучше отдай сейчас…
Я попробовал сосредоточиться, но в голове висел пьяный туман.
Видимо и в глазах моих было непонимание. Дима хмыкнул, выпил водки.
– Ты, видно, крепко сегодня ударил! Я про баксы, которые Косте отдал за твоего клиента, который жену у тебя увел. А вообще, если по-честному и по-деловому – ты мне еще десять процентов со штуки должен. Это же я тебе устроил…
Постепенно я понял о чем шла речь. Я тоже выпил водки и решительно кивнул.
– Все отдам, – сказал я. – Завтра. Бабки дома.
– Мне что, – миролюбиво пожал плечами Дима. – Можешь завтра, можешь послезавтра. Как тебе удобно будет.
Было еще не поздно, когда мне стало плохо и Дима нашел какого-то частника, согласившегося отвезти меня домой и даже помочь войти в собственную квартиру. Язык мой уже не ворочался, но в глазах время от времени появлялась резкость и в один из таких моментов я увидел зеленую десятку, протянутую Димой водителю.
За окном светило хилое солнце. Было сухо и по-видимому прохладно.
Посчитав оставшиеся от двадцатки купоны, я полез под ванну и вытащил следующую двадцатку.
Жизнь продолжалась. На завтрак у меня был чай с шоколадкой. Правда, хотелось мяса. Я нашел старую хозяйственную сумку, вытрусил ее в коридоре на пол – последний раз носил в ней картошку с базара больше месяца назад – потом замел песок веником в угол у двери.
В ближайшем гастрономе я легко потратил остатки купонов. Этих остатков хватило на кило говядины, буханку свежего хлеба и пачку кефира. Уже дома, добавив к говяжьей косточке найденные на кухне пару картошин и три луковицы, я сварил свой самый легкий суп. Сварил и пошел в комнату. Просматривал старые журналы в ожидании грядущего аппетита. Он пришел около трех и тогда я с удовольствием съел две тарелки супа, заедая толстой свежей горбушкой. Снова практически из ничего, из несложного супа с куском хрустящего хлеба возникло ощущение счастья.
И пришел ранний октябрьский вечер. Пришел не так, как приходил раньше. Без горящих уличных фонарей. Продолжалась очередная компания по экономии электричества.
Я ехал на Подол, в кафе на Братской. Прямо на Контрактовой площади поменял доллары и снова с теплой пачкой купонов в кармане куртки шел вдоль трамвайной линии.
Из дверей и окон кафе выливался на улицу жидкий осенний свет. Вместе со светом вылетал из закрытых дверей смех и говор посетителей.
Очереди не было, хотя в первом зале все столики были заняты. Я заглянул во второй – там было, где примоститься.
Подошел к стойке, заказал двойной кофе – полную чашку. И напомнил о ста граммах «Кеглевича», отпущенных мне в кредит.
– Тебя тут один парень разыскивал. Вроде твой одноклассник… – между прочим сказала «кофейница».
Я кивнул. Потом подумал о том, что «кофейница» не знает моего имени.
– А откуда вы знаете, что меня? – спросил я после минутной паузы.
– А у него твое фото было. Он теперь не в Киеве живет, проездом тут, вот и хотел найти…
Усевшись во втором зале с чашкой кофе, я понял – кто меня искал. Знакомое чувство немоты напомнило о себе. Задрожали руки. Я уже забыл обо всем, хотя прошло всего несколько дней. Отодвинув чашку, я оставил на стуле шарф и вернулся к стойке.
– Сто грамм «Кеглевича», – заказал я.
– Понравилось? – улыбнулась кофейница. – Тебе лимонного или дынного? Бери лучше дынный – вкуснее.
– Хорошо, дынный, – я кивнул. – А какой он из себя был, этот одноклассник?
– Обычный, – она пожала плечами. – Невысокий в темной кожанке. Ты не беспокойся, он тебя найдет. Ему кто-то то ли твой адрес дал, то ли сказал, где тебя искать…
– А он что, фотографию всем показывал?
– А сколько тут «всех» бывает? – снова пожала плечами барменша. – Человека три было, он им и показал. Он и сегодня заходил, но так просто, кофе попить. Сегодня про тебя не спрашивал.
Я вернулся к своему столику. Выпил дынного «Кеглевича». Сто грамм показалось маловато и я взял еще двести.
Досидев до закрытия, я бродил около часа по Подолу, потом зашел в Димин киоск.
– Ну как у тебя? – спросил он.
– Нормально, – выдохнул я.
– Ты вроде штуку поднял, да? – сказал он, широко улыбаясь.
– Да, – я кивнул.
– Класс! На пустом месте! Так что теперь заживешь!
– Угу, – промычал я.
– Ты че, пил уже?
– Немного.
– А со мной глотнешь?
Я снова кивнул.
Он достал водки. Закрыл двери и занавесил витрины. Налил.
– Теперь ты можешь долг отдать. Я бы подождал, но раз у тебя есть бабки, то лучше отдай сейчас…
Я попробовал сосредоточиться, но в голове висел пьяный туман.
Видимо и в глазах моих было непонимание. Дима хмыкнул, выпил водки.
– Ты, видно, крепко сегодня ударил! Я про баксы, которые Косте отдал за твоего клиента, который жену у тебя увел. А вообще, если по-честному и по-деловому – ты мне еще десять процентов со штуки должен. Это же я тебе устроил…
Постепенно я понял о чем шла речь. Я тоже выпил водки и решительно кивнул.
– Все отдам, – сказал я. – Завтра. Бабки дома.
– Мне что, – миролюбиво пожал плечами Дима. – Можешь завтра, можешь послезавтра. Как тебе удобно будет.
Было еще не поздно, когда мне стало плохо и Дима нашел какого-то частника, согласившегося отвезти меня домой и даже помочь войти в собственную квартиру. Язык мой уже не ворочался, но в глазах время от времени появлялась резкость и в один из таких моментов я увидел зеленую десятку, протянутую Димой водителю.
15
Около полудня меня разбудил телефонный звонок.
– Это Костя, – сказал мне молодой голос. – Все будет в порядке. Я его нашел.
Я кивнул. Смысл слов с трудом пробирался в сознание сквозь туман вчерашнего пьянства, густо висевший в моей голове.
Уже звучали в трубке короткие гудки, когда я понял, что Костя нашел меня, ведь игра, как оказалось, не окончилась и даже когда я не думал о ней, она продолжалась.
После двух чашек кофе и холодной ванны я почувствовал себя лучше. Во всяком случае я уже мог спокойно думать о происходящем. Думал я на кухне. Несколько раз выглядывал в окно и рассматривал с высоты своей квартиры фигурки прохожих, выискивая среди них молодого человека в черной кожаной куртке. Но люди внизу шли по своим делам и никто не вызывал у меня подозрения.
Вряд ли, я думал, он станет появляться при дневном свете. И уж конечно, убивать меня на глазах толпы тоже не станет. Скорее всего это будет вечер или ночь, так что днем я должен чувствовать себя в безопасности.
Мне уже не хотелось умирать. Жизнь продолжалась, в ней появился маленький и никому кроме меня не видимый смысл. Наступила свобода выбора действий и то, что я выбрал две недели назад – меня уже не устраивало. Я хотел жить дальше.
Успокоившись и немного придя в себя, я вытащил из-под ванны баксы. Отсчитал пятьсот пятьдесят для Димы – мой долг плюс десять процентов. Теперь я становился намного беднее, но и на эти деньги можно было какое-то время жить, не задумываясь о будущем.
На улице снова было солнечно и прохладно. По дороге на автобусную остановку я заметил, что на деревьях не осталось зеленых листьев.
В Димином киоске у прилавка стояла старушка в длинном сером пальто с облезлым воротником. Он ей показывал китайский водяной пистолет.
Увидев меня, Дима кивнул.
– У внучика день рождения… – бормотала старушка. – А что на пенсию купишь…
– Ну бери за двести пятьдесят тысяч, – сказал нетерпеливо Дима. – Пятьдесят тысяч я тебе уже скинул!
– Спасибо, спасибо, сынок.
Старушка достала из кармана пальто носовой платок, развернула его и, выложив на стекло прилавка пачку десятитысячных, стала медленно их перекладывать, считая.
Дима закатил глаза к потолку, потом глянул на меня.
– Двести тридцать… – сказала старушка и тут же спохватилась. – У меня еще по тысяче есть, тут, где-то в другом кармане…
– Не надо! – почти крикнул Дима. – Бери за двести тридцать!
И он вручил ей водяной пистолет, как раньше вручали советский паспорт достигшим совершеннолетия.
– Спасибо, спасибо, сынок, – бормотала старушка, выпятываясь из киоска.
– Ну достала! – вздохнул Дима. – Что у тебя?
Я вытащил пачку долларов и протянул ему почти также, как он протягивал старушке водяной пистолет.
– Тут пятьсот пятьдесят. С процентами… – сказал я.
Дима снова вздохнул. Ему, видно, не понравился мой тон.
– Послушай, – сказал он. – Ты еще не в себе, что ли, после вчерашнего? Похмелиться тебе надо. А потом, ты мне должен меньше.
– Как меньше?
Дима покачал головой и нормально, по-человечески улыбнулся – мне из-за этой улыбки тут же стало неудобно, хотя я и не понимал, что я сделал не правильно.
– Смотри! – сказал Дима. – Четыреста пятьдесят – это долг.
Я кивнул.
После этого у тебя остается пятьсот пятьдесят. Вот из этих денег десять процентов, понимаешь?
Я пожал плечами.
Дима хмыкнул.
– Я всегда был против двойного налогообложения, – сказал он.
Потом вытащил из-под прилавка початую бутылку венгерской «Палинки» и две хрустальные стопки. Разлил.
– Ты что, обижаешься на меня? – спросил он, глядя мне прямо в глаза.
– Нет. Со мной что-то не то в последнее время. Извини.
– Ну давай, – он поднял стопку. – Чтобы все у тебя было в порядке.
Мы выпили и я почувствовал, как внутри у меня что-то стало налаживаться, что-то внутри приходило в порядок. Я никогда еще так явственно не ощущал внутренние перемены, как в этот день.
– Хочешь совет? – спросил Дима. – У тебя теперь есть баксы. Надо их раскручивать. Ты же не собираешься завтра умирать, а чтобы жить – всегда нужны бабки. Понимаешь? Есть несколько вариантов. Самый ленивый из них – отдавать баксы под месячные проценты. Только не во всякие там трасты и фонды – эти сбегут с твоими баксами через месяц. Есть люди, я тебя познакомлю, нормальные люди. Они берут у тебя баксы под десять процентов в месяц, а сами отдают лохам под залог недвижимости под пятнадцать процентов. Понимаешь? Если лох платит проценты, то тебе – десять, а им – пять. Если лох не платит, то его хату или гараж забирают и продают. И тогда тебе все равно десять, а им двести. Но это их работа, а ты ни хрена не делаешь. Сидишь только, и книжки читаешь. А?
Я кивнул и пообещал подумать.
– Когда ты уже начнешь жить по-человечески? – вполне миролюбиво заметил Дима и налил по второй стопке.
Еще засветло я вернулся домой. Вытащил из кармана баксовую «сдачу», полученную от Димы и оставил на кухонном столе. Потом уже разделся.
Мне теперь надо было бояться темноты. Это я уже понимал.
В самой ситуации, мною же созданной, был какой-то горький юмор. Из-за случайности я продолжаю жить, но за мной продолжается мною же организованная охота, которую я не знаю, как отменить. И можно ли отменить? Можно ли рассказать Диме обо всем? Тогда, может быть, он сам доплатит Косте или кому-нибудь, чтобы довели дело до конца, ведь выходит, что я его дурачил с любовником жены, дурачил Костю, играл с ними, как с шахматными фигурами. Нет, надо было находить другой выход или же просто затягивать игру и таким образом продлевать день за днем свою жизнь. Но и это мне не нравилось. Хотя теперь я дорожил каждым днем своей жизни.
На улице начинался вечер. Мне хотелось поехать на Крещатик, найти Лену и привезти ее домой. Но больше хотелось жить и я просто сел в кресло у телефона и стал ждать ее звонка.
Она действительно позвонила примерно через полчаса. И даже согласилась приехать, только попросила встретить ее у выхода из метро. Я пообещал и только потом, когда уже трубка лежала на своем аппарате и до встречи оставалось полчаса, подумал о том, как легко я дал это обещание. Видно продолжалась еще инерция ощущения безопасности жизни. И инерция эта была настолько сильна, что даже одеваясь, я не чувствовал страха перед выходом на вечернюю улицу, где меня за любым деревом или углом мог поджидать молодой человек в черной кожаной куртке.
Но, уже идя к автобусной остановке, я чувствовал кожей этот страх. И уши мои улавливали самые обычные вечерние шумы с каким-то подчеркнутым подозрением к ним. Какие-то двести метров от парадного до автобусной остановки лишили меня энергии и на лбу выступил пот, будто я не прошел это расстояние, а пробежал из последних сил. В автобусе я отдышался. До метро было десять минут езды.
Возвращаясь под ручку с Леной с автобусной остановки домой я чувствовал себя увереннее. Идти вдвоем было не так страшно.
Всю ночь мы любили друг друга с перерывами на разговоры в темноте. В этой темноте мне было очень уютно, даже когда мы оба молча лежали, прижавшись друг к другу.
– А ты бы на мне женился? – спросила вдруг Лена с иронией в голосе.
– Нет, – ответил я. – Я бы тебя лучше удочерил.
– Тогда бы тебя посадили, – засмеялась Лена.
И ее звонкий смех, чуть приглушенный темнотой, звучал сладко и успокаивающе.
Я долго думал уже под утро, когда она мирно спала, свернувшись по-детски калачиком, думал о причине возвращения ко мне самоуверенности в те моменты, когда Лена находилась рядом. Наверно, я воспринимал ее, как своеобразного ангела-хранителя, или же смесь этого ангела с телохранителем. Ее доброе чувство охраняло меня, создавало вокруг меня какой-то защитный невидимый слой. Словно она была моей биосферой. Видно она чувствовала то же по отношению ко мне.
– Ангел-телохранитель… – прошептал я и улыбнулся. Это сочетание мне понравилось, несло оно в себе соединение добра и защиты, добра и силы.
Я протянул к ней руки, не обращая внимания на ее сонные протесты повернул ее к себе и обнял. И заснул, чувствуя себя в полной безопасности.
– Это Костя, – сказал мне молодой голос. – Все будет в порядке. Я его нашел.
Я кивнул. Смысл слов с трудом пробирался в сознание сквозь туман вчерашнего пьянства, густо висевший в моей голове.
Уже звучали в трубке короткие гудки, когда я понял, что Костя нашел меня, ведь игра, как оказалось, не окончилась и даже когда я не думал о ней, она продолжалась.
После двух чашек кофе и холодной ванны я почувствовал себя лучше. Во всяком случае я уже мог спокойно думать о происходящем. Думал я на кухне. Несколько раз выглядывал в окно и рассматривал с высоты своей квартиры фигурки прохожих, выискивая среди них молодого человека в черной кожаной куртке. Но люди внизу шли по своим делам и никто не вызывал у меня подозрения.
Вряд ли, я думал, он станет появляться при дневном свете. И уж конечно, убивать меня на глазах толпы тоже не станет. Скорее всего это будет вечер или ночь, так что днем я должен чувствовать себя в безопасности.
Мне уже не хотелось умирать. Жизнь продолжалась, в ней появился маленький и никому кроме меня не видимый смысл. Наступила свобода выбора действий и то, что я выбрал две недели назад – меня уже не устраивало. Я хотел жить дальше.
Успокоившись и немного придя в себя, я вытащил из-под ванны баксы. Отсчитал пятьсот пятьдесят для Димы – мой долг плюс десять процентов. Теперь я становился намного беднее, но и на эти деньги можно было какое-то время жить, не задумываясь о будущем.
На улице снова было солнечно и прохладно. По дороге на автобусную остановку я заметил, что на деревьях не осталось зеленых листьев.
В Димином киоске у прилавка стояла старушка в длинном сером пальто с облезлым воротником. Он ей показывал китайский водяной пистолет.
Увидев меня, Дима кивнул.
– У внучика день рождения… – бормотала старушка. – А что на пенсию купишь…
– Ну бери за двести пятьдесят тысяч, – сказал нетерпеливо Дима. – Пятьдесят тысяч я тебе уже скинул!
– Спасибо, спасибо, сынок.
Старушка достала из кармана пальто носовой платок, развернула его и, выложив на стекло прилавка пачку десятитысячных, стала медленно их перекладывать, считая.
Дима закатил глаза к потолку, потом глянул на меня.
– Двести тридцать… – сказала старушка и тут же спохватилась. – У меня еще по тысяче есть, тут, где-то в другом кармане…
– Не надо! – почти крикнул Дима. – Бери за двести тридцать!
И он вручил ей водяной пистолет, как раньше вручали советский паспорт достигшим совершеннолетия.
– Спасибо, спасибо, сынок, – бормотала старушка, выпятываясь из киоска.
– Ну достала! – вздохнул Дима. – Что у тебя?
Я вытащил пачку долларов и протянул ему почти также, как он протягивал старушке водяной пистолет.
– Тут пятьсот пятьдесят. С процентами… – сказал я.
Дима снова вздохнул. Ему, видно, не понравился мой тон.
– Послушай, – сказал он. – Ты еще не в себе, что ли, после вчерашнего? Похмелиться тебе надо. А потом, ты мне должен меньше.
– Как меньше?
Дима покачал головой и нормально, по-человечески улыбнулся – мне из-за этой улыбки тут же стало неудобно, хотя я и не понимал, что я сделал не правильно.
– Смотри! – сказал Дима. – Четыреста пятьдесят – это долг.
Я кивнул.
После этого у тебя остается пятьсот пятьдесят. Вот из этих денег десять процентов, понимаешь?
Я пожал плечами.
Дима хмыкнул.
– Я всегда был против двойного налогообложения, – сказал он.
Потом вытащил из-под прилавка початую бутылку венгерской «Палинки» и две хрустальные стопки. Разлил.
– Ты что, обижаешься на меня? – спросил он, глядя мне прямо в глаза.
– Нет. Со мной что-то не то в последнее время. Извини.
– Ну давай, – он поднял стопку. – Чтобы все у тебя было в порядке.
Мы выпили и я почувствовал, как внутри у меня что-то стало налаживаться, что-то внутри приходило в порядок. Я никогда еще так явственно не ощущал внутренние перемены, как в этот день.
– Хочешь совет? – спросил Дима. – У тебя теперь есть баксы. Надо их раскручивать. Ты же не собираешься завтра умирать, а чтобы жить – всегда нужны бабки. Понимаешь? Есть несколько вариантов. Самый ленивый из них – отдавать баксы под месячные проценты. Только не во всякие там трасты и фонды – эти сбегут с твоими баксами через месяц. Есть люди, я тебя познакомлю, нормальные люди. Они берут у тебя баксы под десять процентов в месяц, а сами отдают лохам под залог недвижимости под пятнадцать процентов. Понимаешь? Если лох платит проценты, то тебе – десять, а им – пять. Если лох не платит, то его хату или гараж забирают и продают. И тогда тебе все равно десять, а им двести. Но это их работа, а ты ни хрена не делаешь. Сидишь только, и книжки читаешь. А?
Я кивнул и пообещал подумать.
– Когда ты уже начнешь жить по-человечески? – вполне миролюбиво заметил Дима и налил по второй стопке.
Еще засветло я вернулся домой. Вытащил из кармана баксовую «сдачу», полученную от Димы и оставил на кухонном столе. Потом уже разделся.
Мне теперь надо было бояться темноты. Это я уже понимал.
В самой ситуации, мною же созданной, был какой-то горький юмор. Из-за случайности я продолжаю жить, но за мной продолжается мною же организованная охота, которую я не знаю, как отменить. И можно ли отменить? Можно ли рассказать Диме обо всем? Тогда, может быть, он сам доплатит Косте или кому-нибудь, чтобы довели дело до конца, ведь выходит, что я его дурачил с любовником жены, дурачил Костю, играл с ними, как с шахматными фигурами. Нет, надо было находить другой выход или же просто затягивать игру и таким образом продлевать день за днем свою жизнь. Но и это мне не нравилось. Хотя теперь я дорожил каждым днем своей жизни.
На улице начинался вечер. Мне хотелось поехать на Крещатик, найти Лену и привезти ее домой. Но больше хотелось жить и я просто сел в кресло у телефона и стал ждать ее звонка.
Она действительно позвонила примерно через полчаса. И даже согласилась приехать, только попросила встретить ее у выхода из метро. Я пообещал и только потом, когда уже трубка лежала на своем аппарате и до встречи оставалось полчаса, подумал о том, как легко я дал это обещание. Видно продолжалась еще инерция ощущения безопасности жизни. И инерция эта была настолько сильна, что даже одеваясь, я не чувствовал страха перед выходом на вечернюю улицу, где меня за любым деревом или углом мог поджидать молодой человек в черной кожаной куртке.
Но, уже идя к автобусной остановке, я чувствовал кожей этот страх. И уши мои улавливали самые обычные вечерние шумы с каким-то подчеркнутым подозрением к ним. Какие-то двести метров от парадного до автобусной остановки лишили меня энергии и на лбу выступил пот, будто я не прошел это расстояние, а пробежал из последних сил. В автобусе я отдышался. До метро было десять минут езды.
Возвращаясь под ручку с Леной с автобусной остановки домой я чувствовал себя увереннее. Идти вдвоем было не так страшно.
Всю ночь мы любили друг друга с перерывами на разговоры в темноте. В этой темноте мне было очень уютно, даже когда мы оба молча лежали, прижавшись друг к другу.
– А ты бы на мне женился? – спросила вдруг Лена с иронией в голосе.
– Нет, – ответил я. – Я бы тебя лучше удочерил.
– Тогда бы тебя посадили, – засмеялась Лена.
И ее звонкий смех, чуть приглушенный темнотой, звучал сладко и успокаивающе.
Я долго думал уже под утро, когда она мирно спала, свернувшись по-детски калачиком, думал о причине возвращения ко мне самоуверенности в те моменты, когда Лена находилась рядом. Наверно, я воспринимал ее, как своеобразного ангела-хранителя, или же смесь этого ангела с телохранителем. Ее доброе чувство охраняло меня, создавало вокруг меня какой-то защитный невидимый слой. Словно она была моей биосферой. Видно она чувствовала то же по отношению ко мне.
– Ангел-телохранитель… – прошептал я и улыбнулся. Это сочетание мне понравилось, несло оно в себе соединение добра и защиты, добра и силы.
Я протянул к ней руки, не обращая внимания на ее сонные протесты повернул ее к себе и обнял. И заснул, чувствуя себя в полной безопасности.
16
Днем, оставшись один, я снова и уже всерьез задумался о своей безопасности. Чтобы мысли работали конкретнее – вышел и купил в киоске у гастронома свежую газету объявлений. Нашел раздел «Услуги». Там, среди десятков сантехников и укладчиков паркета, я нашел две охранные фирмы. Рука потянулась к телефонной трубке. Я набрал первый номер.
– Алло, фирма «Топсан», – пропел приятный женский голосок.
– Извините, – сбивчиво заговорил я. – Мне может понадобиться телохранитель… Что для этого надо?
– Вы можете подъехать к нам и мы с вами заключим договор.
– А сколько это будет стоить?
– У нас разные расценки, в зависимости от конкретных охранных услуг. Начиная от пятидесяти долларов.
– В месяц?
– В день, – поправила меня женщина.
Я поблагодарил ее и опустил трубку на место. Платить пятьдесят долларов в день за собственную охрану не имело смысла – хватило бы на дней семь, а потом что?
Я вздохнул. Уселся в кресле поудобнее и стал просто просматривать газетные объявления. Объявления оказались хорошим успокоительным средством – когда я их читал, возникало ощущения совершенно нормальной жизни – кто-то строил дома и дачи, кто-то другой разводил нутрий, третий разводил редкие сорта роз и предлагал их семена по почте всем желающим. И даже в разделе «Одинокие сердца» все были хорошие, непьющие и некурящие и искали себе таких же. Мир вырисовывался настолько идеальным, что хотелось быть его вечным жителем.
Ознакомившись с желаниями людей купить то, чего у них нет или продать то, что есть, я внезапно набрел на объявление совершенно иного свойства, выбивавшееся из общего бюргеровского контекста.
«За крупное вознаграждение готов выполнять поручения, связанные с риском для жизни.» Вместо телефона был приведен только адрес: Ирпень, улица Советская 87.
Уже следующим утром в стоячем грязном вагоне электрички я приехал в Ирпень. Быстро нашел Советскую улицу и пошел по ней, сверяя свой путь с номерами домов.
Минут через десять я остановился перед калиткой, на которой висел нужный мне номер. Дом оказался глубоко во дворе, за старым неухоженным садом. Дом тоже был старый и неухоженный. Обойдя его, я нашел входную дверь, оббитую жестью. Постучал.
Через минуту в доме возник какой-то шум. Что-то стеклянное упало и покатилось по деревянному полу. За дверью послышались шаги.
– Кто? – спросил сиплый мужской голос.
– По объявлению.
Дверь открылась и из проема выглянуло опухшее небритое лицо мужика лет сорока с лишним. Он вдохнул свежего уличного воздуха и как-то приободрился.
– Заходи! – сказал. И сам повернувшись, пошел в дом.
Я закрыл за собой дверь на задвижку и пошел следом за ним.
В комнате стоял затхлый запах. Все поверхности были покрыты кружевами. На стенке висел парный фотопортрет стариков.
– Ну? – спросил меня уже усевшийся за покрытый такой же кружевной белой скатертью стол хозяин.
Я подошел, протянул ему руку. Сказал: «Толя».
– Ваня, – сказал он. – Ну?
Его нуканье меня начинало раздражать. Но я решил сдерживаться и сразу перейти к делу.
– Меня хотять убить, – сказал я.
Он хмыкнул.
Мне показалось, что в более глупой ситуации, за исключением, пожалуй, только той, в которой я уже находился, я еще не бывал. Я встал из-за стола, чтобы развернуться и уйти.
– Ты чего? – удивленно просипел Ваня. – Я ж тебя слушаю…
– Давай, лучше я тебя послушаю, – предложил я, благо настроение ухудшилось и в таком настроении легко было быть грубым.
– А че тебе рассказать?
– Расскажи про себя, что ты можешь делать.
– Я все могу… Я в армии прапором был, в Афгане… Я уже грузы сопровождал, машины из Германии перегонял, в разборки ходил…
Интересно, что его сиплый голос очень подходил его внешности и даже одежде, которой, правда, на нем почти не было – только тельняшка и динамовские спортивные брюки с двумя белыми лампасинами.
– А ты понял, что я сказал?
– Да, – выражение лица Вани было уже серьезным и деловым. – Понял. Могу взяться.
– За сколько?
Ваня пожевал губы, окинул взглядом меня, мою одежду – видно вычислял, сколько с меня можно запросить.
– Ну если без подстраховки… пятьсот зеленых.
– Много, – сказал я.
– Ну четыреста… – просипел он, глядя мне прямо в глаза.
– Могу триста пятьдесят, – предложил я голосом очень уставшего человека.
Торговаться я научился на частниках, подвозивших меня от метро к дому.
– Ладно, – согласился Ваня. – Рассказывай.
Я не стал его утомлять всей предисторией. Наоборот, сказал ему, что это старые счеты, которые со мной хочет свести один бывший партнер по делам. Описал его со слов барменши.
– Так че, он в кафе тебя поджидал, значит, – задумчиво закивал Ваня. – Ясно. Хорошо. Аванс будет?
Я отрицательно мотанул головой.
Это его не очень огорчило.
Он сидел, поглаживал рукой свою небритую правую щеку и думал.
Минут через пять его худое лицо еще больше вытянулось, он задумчиво сдвинул брови, посмотрел на потолок. Полез рукой под тельняшку, почесал себе левую ключицу.
– Все ясно, – просипел он.
– Что? – спросил его я.
– На живца надо.
– На какого?
– Ну ты ему нужен? Значит, на тебя его и брать надо…
Логика в его словах была, но смысл мне не нравился.
– Понимаешь, если он где сидит и затаился, то на меня он не выйдет, я для него – пустое место. А на тебя он выйдет. Ты ему нужен.
– А если он успеет?
– Это моя забота, – оборвал меня Ваня. – План готов. Завтра покажешь это кафе и на месте все решим.
Мы договорились встретиться на Подоле в одиннадцать утра и на этом расстались.
– Алло, фирма «Топсан», – пропел приятный женский голосок.
– Извините, – сбивчиво заговорил я. – Мне может понадобиться телохранитель… Что для этого надо?
– Вы можете подъехать к нам и мы с вами заключим договор.
– А сколько это будет стоить?
– У нас разные расценки, в зависимости от конкретных охранных услуг. Начиная от пятидесяти долларов.
– В месяц?
– В день, – поправила меня женщина.
Я поблагодарил ее и опустил трубку на место. Платить пятьдесят долларов в день за собственную охрану не имело смысла – хватило бы на дней семь, а потом что?
Я вздохнул. Уселся в кресле поудобнее и стал просто просматривать газетные объявления. Объявления оказались хорошим успокоительным средством – когда я их читал, возникало ощущения совершенно нормальной жизни – кто-то строил дома и дачи, кто-то другой разводил нутрий, третий разводил редкие сорта роз и предлагал их семена по почте всем желающим. И даже в разделе «Одинокие сердца» все были хорошие, непьющие и некурящие и искали себе таких же. Мир вырисовывался настолько идеальным, что хотелось быть его вечным жителем.
Ознакомившись с желаниями людей купить то, чего у них нет или продать то, что есть, я внезапно набрел на объявление совершенно иного свойства, выбивавшееся из общего бюргеровского контекста.
«За крупное вознаграждение готов выполнять поручения, связанные с риском для жизни.» Вместо телефона был приведен только адрес: Ирпень, улица Советская 87.
Уже следующим утром в стоячем грязном вагоне электрички я приехал в Ирпень. Быстро нашел Советскую улицу и пошел по ней, сверяя свой путь с номерами домов.
Минут через десять я остановился перед калиткой, на которой висел нужный мне номер. Дом оказался глубоко во дворе, за старым неухоженным садом. Дом тоже был старый и неухоженный. Обойдя его, я нашел входную дверь, оббитую жестью. Постучал.
Через минуту в доме возник какой-то шум. Что-то стеклянное упало и покатилось по деревянному полу. За дверью послышались шаги.
– Кто? – спросил сиплый мужской голос.
– По объявлению.
Дверь открылась и из проема выглянуло опухшее небритое лицо мужика лет сорока с лишним. Он вдохнул свежего уличного воздуха и как-то приободрился.
– Заходи! – сказал. И сам повернувшись, пошел в дом.
Я закрыл за собой дверь на задвижку и пошел следом за ним.
В комнате стоял затхлый запах. Все поверхности были покрыты кружевами. На стенке висел парный фотопортрет стариков.
– Ну? – спросил меня уже усевшийся за покрытый такой же кружевной белой скатертью стол хозяин.
Я подошел, протянул ему руку. Сказал: «Толя».
– Ваня, – сказал он. – Ну?
Его нуканье меня начинало раздражать. Но я решил сдерживаться и сразу перейти к делу.
– Меня хотять убить, – сказал я.
Он хмыкнул.
Мне показалось, что в более глупой ситуации, за исключением, пожалуй, только той, в которой я уже находился, я еще не бывал. Я встал из-за стола, чтобы развернуться и уйти.
– Ты чего? – удивленно просипел Ваня. – Я ж тебя слушаю…
– Давай, лучше я тебя послушаю, – предложил я, благо настроение ухудшилось и в таком настроении легко было быть грубым.
– А че тебе рассказать?
– Расскажи про себя, что ты можешь делать.
– Я все могу… Я в армии прапором был, в Афгане… Я уже грузы сопровождал, машины из Германии перегонял, в разборки ходил…
Интересно, что его сиплый голос очень подходил его внешности и даже одежде, которой, правда, на нем почти не было – только тельняшка и динамовские спортивные брюки с двумя белыми лампасинами.
– А ты понял, что я сказал?
– Да, – выражение лица Вани было уже серьезным и деловым. – Понял. Могу взяться.
– За сколько?
Ваня пожевал губы, окинул взглядом меня, мою одежду – видно вычислял, сколько с меня можно запросить.
– Ну если без подстраховки… пятьсот зеленых.
– Много, – сказал я.
– Ну четыреста… – просипел он, глядя мне прямо в глаза.
– Могу триста пятьдесят, – предложил я голосом очень уставшего человека.
Торговаться я научился на частниках, подвозивших меня от метро к дому.
– Ладно, – согласился Ваня. – Рассказывай.
Я не стал его утомлять всей предисторией. Наоборот, сказал ему, что это старые счеты, которые со мной хочет свести один бывший партнер по делам. Описал его со слов барменши.
– Так че, он в кафе тебя поджидал, значит, – задумчиво закивал Ваня. – Ясно. Хорошо. Аванс будет?
Я отрицательно мотанул головой.
Это его не очень огорчило.
Он сидел, поглаживал рукой свою небритую правую щеку и думал.
Минут через пять его худое лицо еще больше вытянулось, он задумчиво сдвинул брови, посмотрел на потолок. Полез рукой под тельняшку, почесал себе левую ключицу.
– Все ясно, – просипел он.
– Что? – спросил его я.
– На живца надо.
– На какого?
– Ну ты ему нужен? Значит, на тебя его и брать надо…
Логика в его словах была, но смысл мне не нравился.
– Понимаешь, если он где сидит и затаился, то на меня он не выйдет, я для него – пустое место. А на тебя он выйдет. Ты ему нужен.
– А если он успеет?
– Это моя забота, – оборвал меня Ваня. – План готов. Завтра покажешь это кафе и на месте все решим.
Мы договорились встретиться на Подоле в одиннадцать утра и на этом расстались.
17
Ваня, не смотря на свою внешность и место жительства, оказался пунктуальным. Ровно в одиннадцать он подошел ко мне. Сам бы я мог его и не узнать – одет он был в джинсы и в толстившую его зеленую пуховую куртку. Даже его лицо выглядело свежим, может из-за выбритости.
– Ну? – сказал он вместо приветствия.
Я кивнул.
И мы пошли на Братскую.
Кафе только открылось и «кофейница» попросила подождать минут десять, пока нагреется кофеварка.
– Может пока по сто грамм? – предложила она.
– На работе не пью, – отрезал Ваня.
Я присел за «свой» угловой столик. Ваня прошел во второй зал, вернулся. Сел рядом.
– Угу, – пробурчал себе под нос.
Потом посмотрел на меня.
– Я скоро вернусь, – сказал и вышел.
Я остался один в кафе. «Кофейница» ушла во внутренние лабиринты. Негромко гудела, нагреваясь, кофеварка.
Двери на улицу были закрыты. В этой тишине и сам я старался даже тише дышать.
– Ну? – сказал он вместо приветствия.
Я кивнул.
И мы пошли на Братскую.
Кафе только открылось и «кофейница» попросила подождать минут десять, пока нагреется кофеварка.
– Может пока по сто грамм? – предложила она.
– На работе не пью, – отрезал Ваня.
Я присел за «свой» угловой столик. Ваня прошел во второй зал, вернулся. Сел рядом.
– Угу, – пробурчал себе под нос.
Потом посмотрел на меня.
– Я скоро вернусь, – сказал и вышел.
Я остался один в кафе. «Кофейница» ушла во внутренние лабиринты. Негромко гудела, нагреваясь, кофеварка.
Двери на улицу были закрыты. В этой тишине и сам я старался даже тише дышать.