Страница:
Шеппари теребили в руках свои длинные бороды и переглядывались с пониманием. Дескать, смотри-ка ты, сын бонде дело говорит.
Как уж они в ночи набирали гребцов и шеппарей для своих кнорров и снейкшипов, одному Локки[107] известно. Волькша этого точно не видел. Для него ночь пахла волосами Эрны, которая ластилась к нему своим умопомрачительным телом. Ночь взлетала в небо и низвергалась в томительные расселины любви так страстно и ненасытно, что утром у обоих супругов под глазами были темные круги, а ноги ступали по полу, как по дэке[108] драккара, идущего поперек игривой волны.
– Вот, – сказал Волькша за утренней трапезой и положил на стол увесистый кошель с серебром. – Чтобы ты не скучала, пока меня не будет, купи нам в дом чего посчитаешь нужным.
Нижняя клеть их дома изрядно пополнилась разными припасами, но загородки для скота по-прежнему пустовали.
– А чего прикажешь купить? – спросила Эрна.
– Лада моя, Леля ненаглядная, ты же хозяйка в доме, – укорил он ругийку.
– Хорошо, муж мой, – согласилась она и сзади обвила его шею руками. От прикосновения ее грудей к спине Волькша – точно и не было сладости бессонной ночи – опять затрепетал, но повернуться и обнять жену не успел. Из причальной заводи донеслось гудение Хрольфова рога: высокое, низкое, высокое, низкое, высокое, низкое.
– Не ходи к мосткам, – сказал Варглоб. – Здесь простимся.
Сундук с мечами и кольчугами, что достались ему от Бергертайлеров, был еще загодя снесен на Гром. В той же поклаже лежал и малый, пядь на пядь, короб с Родной Землей. Так что на берег заводи Годинович двинулся налегке.
Сырой клочковатый туман мятежился над Мэлареном.
Рог запел еще раз.
Со всех концов острова к драккарам бежали косматые люди в меховых накидках и сапогах. Шеппари кричали на манскапы громче обычного. Гребцы бранились ретивее, чем всегда. В воздухе витала тревога вперемешку с неуемным задором. Начинался далекий и опасный поход на Хавре, в земли неведомых франков…
Первый день похода выдался дождливым и почти безветренным. Вопреки ожиданиям многих два кнорра и два снейкшипа за дневной переход отстали от Хрольфовой Тучи не так уж и далеко.
– Это потому, что ветра не было, а на самих посудинах кроме гребцов только легкий скарб, – пояснял Хрольф эту незадачу на вечерней стоянке в обширном заливе «острова островитян» – Обуландет.[109] – Драккар силен парусами.
Но за все девять дней, пока ватага добиралась до Хедебю, гордым кораблям, увенчанным свирепыми драконьими головами, так и не удалось намного опередить презираемые грузовые кнорры. А за это время и ветер не раз дул в попутном направлении, и гребцы на драккарах не щадили своих спин, но все равно каждый вечер к тому часу, когда в котлах доспевала походная каша, грузовые суденышки прибывали на место общей стоянки.
– Я же говорю, кнорры идут налегке! – бухтел племянник Неистового Эрланда.
Волькше иногда начинало казаться, что, став вожаком ватаги из десяти драккаров, двух кнорров и двух снейкшипов, Хрольф утратил всю свою шеппарьскую смелость. По дороге на Волин и обратно кормчий Грома не боялся выходить в открытое море. А во время всего пути от Бирки до вотчины толстяка Кнуба водные просторы ни разу не заняли весь горизонт: остров ли, причудливый ли берег суши, но какая-нибудь земля постоянно маячила перед глазами.
– Ты чего-то боишься, Хрольф? – как-то спросил Волкан.
– Что ты такое говоришь? – насупился мореход.
– Почему мы не выходим в открытое море, а тремся у берегов? – не унимался венед.
Племянник Неистового Эрланда разразился самым язвительным смехом, на который был способен.
– Кнутнев, ты все-таки полная сумь, – потешался он. – Да это самый короткий путь до даннской марки. Когда свейские, точнее, гётские берега начнут уходить на северо-запад, на юго-западе начнутся острова подвластные Хареку. Мы пройдем мимо Гюльдборга и вскоре упремся в Ютландию. У самой подошвы этого огромного полуострова начинается Шлея – река, которая и приведет нас в Хедебю.
Где именно кончились гётские земли и начались даннские, Волькша так и не сумел понять. Даже когда драккары вошли в очередной пролив или шхеру, он не сразу понял, что это река. Лишь в одном месте, где берега ее сходились сравнительно близко, он заметил, что люди во встречных лодках совсем не гребут веслами, а лениво плывут по течению. И только это указывало на то, что корабли шёрёвернов поднимаются вверх по реке, которая в некоторых местах была даже шире Ниены.
И вот, наконец, впереди показалось общинное городище, которое можно было бы сравнить с Ильменьским торжищем, но только в том случае, если бы к тому пристроили княжеский двор, а также все городки, что Волькше и Олькше довелось увидеть на Волхове. Впрочем, даже тогда ильменьский град не мог бы тягаться с Хедебю. К тому же даннское торжище было обнесено не обычным частоколом, как у венедов, а отсыпной стеной с множеством стрелковых башен. Сотни домов жались возле крепости, а сколько хором находилось внутри нее, даже страшно было подумать. Сходней и мостков возле Хедебю было такое множество, что берег был похож на частый гребень. А уж таких диковинных кораблей, как на водах Хедебю Нура,[110] Волькша никогда и не видывал. Не хаживали такие по Волхову, поскольку гости, прибывшие на них к даннам, слыхом не слыхивали ни про Гардарику, ни про ильменьских словен.
В эти мгновения Волкан был очень доволен тем, что волею Макоши[111] он мог теперь сидеть на гребцовском сундуке только по собственной прихоти. Он во все глаза смотрел на открывающееся перед ним городище. Точно такой же восторг вперемешку с оторопью он испытал на Ильмене накануне Масленой недели, стоя на гульбище[112] гостиного двора.
«Зев закрой, а не то крятун[113] залетит», – сказал ему тогда Година. За время, что прошло с того достопамятного утра, Волкан переменился. Рта от удивления он больше не открывал. Но до сих пор нет-нет да и ощущал тоску по дому, по материнской ласке, по мудрому отцовскому слову…
Дивясь на чудеса, выставленные в лавках даннского торжища, Волькша то и дело думал о том, ведал ли его отец, славный на всю Гардарику толмач, что те спесивые и заносчивые гости, кои добирались до их медвежьего угла, были, может, и самыми смелыми, но не самыми богатыми. Да и диковины, коими гости Ильменьского торжища кичились, выходили на поверку товаром не первого разбора, так, завалящий скарб на полках купцов Хедебю.
Больше всего венеда поразили слюдяные кувшины да чаши[114] и крытые тонкой узорчатой сканью[115] бронзовые, серебряные и золотые уборы. Ничего подобного он прежде не видывал. Никогда еще у Волькши так не чесались руки непременно купить возлюбленной Эрне диковинный подарочек.
– Сколько стоит это запястье?[116] – как можно четче произнося свейские слова, спросил он у хозяина лавки.
– А тебе зачем знать? – довольно грубо ответил кособокий данн с черными от постоянной возни с серебром руками.
– Купить хочу, – простодушно ответил венед.
– С каких это пор у корабельных гребцов столько серебра завелось? – сквозь зубы процедил торговец.
– А почему нет? – начал закипать Варглоб. Одет венед был, конечно, неказисто. Сколько ни уговаривала его Эрна, он ни в какую не позволил ей ушить богатые одежды хохендорфских старшин. Мало того, Годинович повелел жене распороть их и скроить себе из них нарядное платье. Для этих-то жениных обнов и задумал он купить восхитительное запястье. В таком убранстве можно было бы без стыда предстать и на двор конунга.
– Ты говори – сколько? – настаивал венед.
– Проваливай! – без всяких объяснений потребовал данн.
– Что-о-о? – взвился Волкан. Малый кошель Родной Земли был предусмотрительно приторочен к его поясу. Чужие земли – чужие нравы. Это на Бирке его узнавали в лицо. Слух о Каменном Кулаке обежал уже все берега обширного Мэларена. Даже эстинский златокузнец, который делал янтарный гребень для Эрны, и тот спросил Волькшу, не видал ли тот на Бирке Трувера Кнутнёве, каковой, по слухам, может убить человека одним ударом голой руки.
Впрочем, этого даннского зазнайку он собирался поставить на место без рукоприкладства. Недаром же он был сыном Годины, которого вся округа назвала Родомысличем.[117] Отходить супостата метким словом иногда почетнее, чем дубьем или железом.
Но пустить в ход красноречие Волькше не удалось. Дверь лавки отворилась, и туда вошли трое ратарей. Судя по всему, это были урядники Кнуба. Толстые золотые цепи украшали их короткие мясистые шеи, на поясах висели длинные мечи в костяных ножнах, а также по паре опоясных ножей. Вид у них был самый что ни на есть кровожадный.
– О, господа хольды! – приветствовал их появление торговец. – Живите сто лет, благородные воины благородного ярла!
Благородные господа приосанились и насупили брови.
– Смилуйтесь, доблестные ратари, – продолжал владелец лавки, – окажите помощь скромному умельцу, выставьте из моей лавки этого побирушку.
– Я не побирушка! – возмутился Варглоб. – Я хотел купить у него браслет для своей жены.
– Ты свей? – спросили у него урядники.
– Я – венед, – ответил Волькша.
– Венед, говоришь, – осклабились данны. – Беглый фольк. Вор, стало быть.
– Я не вор и не фольк! – закричал Варглоб.
– Тогда откуда же ты так хорошо знаешь наречие викингов?
– Я… – замялся Волькша.
– Да что с ним говорить! – рявкнул самый молодой из урядников. – Хватай его!
Только тут Волкан понял, что подпустил даннов слишком близко. Не успел он вскинуть руки, как два дюжих молодца уже скрутили его в бараний рог, а третий со всей удали ударил в живот. Лавка задрожала и поплыла перед глазами Годиновича. От второго удара вся вольшина требуха превратилась в раскаленные камни, обжигающие живот изнутри. После третьего Явь начала расползаться по швам, но не настолько сильно, как рассчитывал убивец.
– Хватит с него, – раздался из-за полога кровавого тумана голос купца. Тот больше не лебезил перед «благородными господами», а прямо-таки повелевал: – Быстро посмотрите, что у него в кошельке. А ты, дубина, встань у двери, чтобы никто не вошел.
Сразу четыре руки обыскали Волькшу с ног до головы.
– Ого! – обрадовались урядники, обнаружив увесистый кошель серебра. – Похоже, этот сын коровы и бревна и правда собирался у тебя что-то купить.
– Плевать, – отмахнулся торговец. – Сейчас тащите его ко двору Кнуба, да не забудьте по дороге дать ему сбежать. Вечером приходите ко мне. Поделим добычу. Вняли?
– Не впервой, – обиделись даннские воины и подняли Волькшу с пола лавки.
– Вставай, фольк, – рычали они на него. – Или твой хозяин не бил тебя прежде? Экий ты мягкотелый. Давай, давай! Шевели ногами!
Варглоб уже давно пришел в себя после побоев. Он слышал все, о чем говорилось в лавке. Знал ли ярл Хедебю о том, чем занимаются его дружиннички? Впрочем, сейчас Годинович думал только об одном: как бы дотянуться до кошеля с Родной Землей и, наконец, показать этим даннам, кто здесь вор и сын бревна и коровы.
Вначале урядники шли бодро, немолчно повторяя свои угрозы и оскорбления. С их слов выходило, что на дворе Кнуба венеда бросят в яму для беглых фольков, где он будет сидеть полгода и дожидаться, пока хозяин, от которого он сбежал, не приедет за ним. А ежели тот поленится – кому нужен тупой, худосочный венед, – то благородный ярл Хедебю с чистой совестью продаст его другому хозяину. Всякий простофиля, попав в такой передел, думал бы только о том, как сбежать и больше не совать нос в Хедебю. Именно этого и добивались даннские разбойники. Вскоре они начали делать вид, что отвлекаются на другие дела. У какого-то большого дома, над входом в который висела доска с рисунком свиньи на вертеле, они остановились.
– Сходите проверьте, как там… – сказал старший двум урядникам, которые тащили Волькшу под руки.
Те послушно скрылись за дверью терема.
Последний охранник как бы ненароком встал к пленнику спиной и даже отошел на пару шагов. Лучшего времени для побега трудно было придумать. Сейчас затопочут ноги улепетывающего простака, и дело будет сделано.
Но время шло, а за спиной ратаря было тихо. Неужели этот придурок настолько труслив?
Данн повернулся.
Прямо ему в лицо смотрели два волчьих глаза. Венед стоял на прежнем месте. Черты его лица обострились от гнева. Кулаки сжимались до белых пятен на костяшках.
– Кнуб знает, что вы грабите гостей? – глухим голосом, похожим на упреждающий волчий рык, спросил парнишка.
– Что-о-о? – удивился урядник. Мало того, что этот полудурок не сбежал, так он посмел еще и рот раскрыть. – Что ты вякаешь, умник?
– Твой ярл знает о том, что вы разбойничаете прямо на торжище? – все так же с угрозой в голосе вопрошал Волькша.
– Ко мне, стража! – заорал данн, отступая на шаг и хватаясь за меч. – Беглый фольк пытается убежать!
Это было последнее предупреждение, которое делал данн неразумному чужеземцу. Больше у него не будет случая спасти свою шкуру. Еще мгновение, и в разговор вступит бранное железо.
Распахнулась дверь трапезной, и на улицу выскочили оба урядника, отправленные туда своим старшим товарищем. За это время они даже не успели отхлебнуть вина, так что хмель не мог быть причиной того небывалого зрелища, которое предстало их взорам. Старший урядник, выхватывая меч из ножен, сделал полшага к пленнику. В это мгновение сметьян метнулся на ратника и выбросил вперед кулак. Удар пришелся данну чуть пониже скулы. Рот стражника раскрылся, и нижняя челюсть съехала набок. От боли он выронил меч и поднял руки к лицу. Следующий удар венед нанес уряднику в бровь. Тот безвольно дернул головой. Ноги его сделали два заплетающихся шага, и «благородный хольд» рухнул в уличную грязь.
Стражники переглянулись и в свою очередь выхватили клинки из ножен. Двое мечников против одного невооруженного фолька: исход этой схватки казался им очевидным.
Однако вид двух обращенных к нему мечей нисколько не напугал Волкана. Его противники двигались слишком медленно. Даже Рыжий Лют во времена их детских потасовок был куда расторопнее. Данны слишком полагались на силу железа и прочность своих кольчуг. Главное было не пропустить одного из них себе за спину. Тогда следить за их выпадами станет сложнее.
Волькша шаг за шагом отступал к узкому проходу между домами. Там урядникам будет не размахнуться.
Данны то и дело обрушивали на венеда гнев своих клинков, но рассекали лишь воздух. От этой увертливости «беглого фолька» они свирепели больше и больше. Их удары становились все яростнее и все бездарнее. К тому мигу, когда Волькша оказался в проулоке, их злость окончательно одолела их разум.
– Дай я прикончу его! – рявкнул один из них, сообразив, что в узком проходе соратник только мешает ему махать мечом.
– Нет, я! – завопил второй и оттолкнул товарища локтем.
Этого замешательства было достаточно, чтобы Волькша оказался на расстоянии вытянутой руки от даннов. Ратарь махнул мечом, намереваясь отсечь парню голову, но венед нагнулся и ударил его в живот. Данн скорчился в три погибели, ловя ртом воздух. Через мгновение он стремительно разогнулся и, раскинув руки, отлетел к своему товарищу, который едва успел убрать клинок с его пути, чем спас ему жизнь.
Последнему дружиннику оказалось достаточно одного удара по переносью, чтобы и он затих на земле в неприглядной позе. Кровь, пузырясь, вытекала из его разбитого носа.
– Тяжелые вы, кабаны, – покачал головой Волькша. – До вашего ярла мне вас не дотащить. Ну да ничего. Будет еще время Кнубу пожалиться.
Когда Варг ударом ноги распахнул дверь той самой лавки, где его так подло ограбили, лицо венеда еще пылало огнем уличной схватки, а кулак сжимал Родную Землю.
– Ты, сын бревна и коровы, лихова ты поганка, сейчас пойдешь со мной к ярлу и все расскажешь, или я сделаю с тобой то же, что и с твоими сподручными, – выпалил он.
Купец побледнел и отступил к стене. Казалось, еще немного, и от ужаса он упадет в обморок. Но кривобокий леший только притворялся. Он хлопал глазами, губы его тряслись, а руки в это время нащупывали за спиной метательные ножи. Не только вычурное серебро день-деньской ласкал он пальцами, но и безжалостное железо разбойничьего оружия. Во всем Хедебю ему не было равных в метании клинков. Точным и молниеносным движением он вскинул руку прямо в грудь настырному венеду. Но разбойник не знал, что даже этот отточенный годами убийственный бросок был для Волькши медлительным и очевидным. Стоило глазам купца блеснуть недобрым огнем, как Варглоб тут же начал уклоняться, так что оба ножа просвистели у него над головой. В следующее мгновение он уже вгонял свой кулак в челюсть супостата снизу. Затылок купца оказался слишком близко от стены дома. От Волькшиной зуботычины мошенник ударился головой о кованую распорку полки. Известь стены окрасилась кровью.
– Гарм тебя подери, – выругался Кнутнев по-свейски. Почему-то при этом нечистом купце он не захотел поминать даже родную венедскую нечисть.
Свой кошелек Волькша нашел на одной из полок. Он плохо помнил, сколько именно там было серебра, но на погляд Годиноичу показалось, что его меньше не стало. Данн, похоже, оставил кошель нетронутым до вечерней дележки с подручными.
Перед тем уйти Годинович бросил еще один взгляд на разложенные в лавке товары. Даже теперь, после всех неприятностей, что свалились на голову Волькше из-за этого украшения, то серебряное, изузоренное сканью запястье по-прежнему казалось венеду дивным подарком. Он повертел украшение в руках. Положил на место. Опять взял. Отсчитал пять крон, бросил их на полку, сунул запястье за пазуху и двинулся прочь из лавки.
Но прежде чем его рука коснулась двери, взор венеда упал на метательные ножи. Клинки ушли в стену на половину лезвия. Пришлось попыхтеть, дабы вытащить их. Волкан швырнул один нож в дальнюю стену лавки. К вящему удивлению парня, тот ловко вонзился в стену, точно и не пролетел пяти шагов, а был воткнут рукой прямо в бревна. Второй клинок сработал точно так же. Оружие такой чудесной работы было обидно оставлять разбойнику. Годинович не поленился вновь вызволить ножи из стены, спрятал за поясом и наконец вышел из поганой лавки.
Волок
Как уж они в ночи набирали гребцов и шеппарей для своих кнорров и снейкшипов, одному Локки[107] известно. Волькша этого точно не видел. Для него ночь пахла волосами Эрны, которая ластилась к нему своим умопомрачительным телом. Ночь взлетала в небо и низвергалась в томительные расселины любви так страстно и ненасытно, что утром у обоих супругов под глазами были темные круги, а ноги ступали по полу, как по дэке[108] драккара, идущего поперек игривой волны.
– Вот, – сказал Волькша за утренней трапезой и положил на стол увесистый кошель с серебром. – Чтобы ты не скучала, пока меня не будет, купи нам в дом чего посчитаешь нужным.
Нижняя клеть их дома изрядно пополнилась разными припасами, но загородки для скота по-прежнему пустовали.
– А чего прикажешь купить? – спросила Эрна.
– Лада моя, Леля ненаглядная, ты же хозяйка в доме, – укорил он ругийку.
– Хорошо, муж мой, – согласилась она и сзади обвила его шею руками. От прикосновения ее грудей к спине Волькша – точно и не было сладости бессонной ночи – опять затрепетал, но повернуться и обнять жену не успел. Из причальной заводи донеслось гудение Хрольфова рога: высокое, низкое, высокое, низкое, высокое, низкое.
– Не ходи к мосткам, – сказал Варглоб. – Здесь простимся.
Сундук с мечами и кольчугами, что достались ему от Бергертайлеров, был еще загодя снесен на Гром. В той же поклаже лежал и малый, пядь на пядь, короб с Родной Землей. Так что на берег заводи Годинович двинулся налегке.
Сырой клочковатый туман мятежился над Мэлареном.
Рог запел еще раз.
Со всех концов острова к драккарам бежали косматые люди в меховых накидках и сапогах. Шеппари кричали на манскапы громче обычного. Гребцы бранились ретивее, чем всегда. В воздухе витала тревога вперемешку с неуемным задором. Начинался далекий и опасный поход на Хавре, в земли неведомых франков…
Первый день похода выдался дождливым и почти безветренным. Вопреки ожиданиям многих два кнорра и два снейкшипа за дневной переход отстали от Хрольфовой Тучи не так уж и далеко.
– Это потому, что ветра не было, а на самих посудинах кроме гребцов только легкий скарб, – пояснял Хрольф эту незадачу на вечерней стоянке в обширном заливе «острова островитян» – Обуландет.[109] – Драккар силен парусами.
Но за все девять дней, пока ватага добиралась до Хедебю, гордым кораблям, увенчанным свирепыми драконьими головами, так и не удалось намного опередить презираемые грузовые кнорры. А за это время и ветер не раз дул в попутном направлении, и гребцы на драккарах не щадили своих спин, но все равно каждый вечер к тому часу, когда в котлах доспевала походная каша, грузовые суденышки прибывали на место общей стоянки.
– Я же говорю, кнорры идут налегке! – бухтел племянник Неистового Эрланда.
Волькше иногда начинало казаться, что, став вожаком ватаги из десяти драккаров, двух кнорров и двух снейкшипов, Хрольф утратил всю свою шеппарьскую смелость. По дороге на Волин и обратно кормчий Грома не боялся выходить в открытое море. А во время всего пути от Бирки до вотчины толстяка Кнуба водные просторы ни разу не заняли весь горизонт: остров ли, причудливый ли берег суши, но какая-нибудь земля постоянно маячила перед глазами.
– Ты чего-то боишься, Хрольф? – как-то спросил Волкан.
– Что ты такое говоришь? – насупился мореход.
– Почему мы не выходим в открытое море, а тремся у берегов? – не унимался венед.
Племянник Неистового Эрланда разразился самым язвительным смехом, на который был способен.
– Кнутнев, ты все-таки полная сумь, – потешался он. – Да это самый короткий путь до даннской марки. Когда свейские, точнее, гётские берега начнут уходить на северо-запад, на юго-западе начнутся острова подвластные Хареку. Мы пройдем мимо Гюльдборга и вскоре упремся в Ютландию. У самой подошвы этого огромного полуострова начинается Шлея – река, которая и приведет нас в Хедебю.
Где именно кончились гётские земли и начались даннские, Волькша так и не сумел понять. Даже когда драккары вошли в очередной пролив или шхеру, он не сразу понял, что это река. Лишь в одном месте, где берега ее сходились сравнительно близко, он заметил, что люди во встречных лодках совсем не гребут веслами, а лениво плывут по течению. И только это указывало на то, что корабли шёрёвернов поднимаются вверх по реке, которая в некоторых местах была даже шире Ниены.
И вот, наконец, впереди показалось общинное городище, которое можно было бы сравнить с Ильменьским торжищем, но только в том случае, если бы к тому пристроили княжеский двор, а также все городки, что Волькше и Олькше довелось увидеть на Волхове. Впрочем, даже тогда ильменьский град не мог бы тягаться с Хедебю. К тому же даннское торжище было обнесено не обычным частоколом, как у венедов, а отсыпной стеной с множеством стрелковых башен. Сотни домов жались возле крепости, а сколько хором находилось внутри нее, даже страшно было подумать. Сходней и мостков возле Хедебю было такое множество, что берег был похож на частый гребень. А уж таких диковинных кораблей, как на водах Хедебю Нура,[110] Волькша никогда и не видывал. Не хаживали такие по Волхову, поскольку гости, прибывшие на них к даннам, слыхом не слыхивали ни про Гардарику, ни про ильменьских словен.
В эти мгновения Волкан был очень доволен тем, что волею Макоши[111] он мог теперь сидеть на гребцовском сундуке только по собственной прихоти. Он во все глаза смотрел на открывающееся перед ним городище. Точно такой же восторг вперемешку с оторопью он испытал на Ильмене накануне Масленой недели, стоя на гульбище[112] гостиного двора.
«Зев закрой, а не то крятун[113] залетит», – сказал ему тогда Година. За время, что прошло с того достопамятного утра, Волкан переменился. Рта от удивления он больше не открывал. Но до сих пор нет-нет да и ощущал тоску по дому, по материнской ласке, по мудрому отцовскому слову…
Дивясь на чудеса, выставленные в лавках даннского торжища, Волькша то и дело думал о том, ведал ли его отец, славный на всю Гардарику толмач, что те спесивые и заносчивые гости, кои добирались до их медвежьего угла, были, может, и самыми смелыми, но не самыми богатыми. Да и диковины, коими гости Ильменьского торжища кичились, выходили на поверку товаром не первого разбора, так, завалящий скарб на полках купцов Хедебю.
Больше всего венеда поразили слюдяные кувшины да чаши[114] и крытые тонкой узорчатой сканью[115] бронзовые, серебряные и золотые уборы. Ничего подобного он прежде не видывал. Никогда еще у Волькши так не чесались руки непременно купить возлюбленной Эрне диковинный подарочек.
– Сколько стоит это запястье?[116] – как можно четче произнося свейские слова, спросил он у хозяина лавки.
– А тебе зачем знать? – довольно грубо ответил кособокий данн с черными от постоянной возни с серебром руками.
– Купить хочу, – простодушно ответил венед.
– С каких это пор у корабельных гребцов столько серебра завелось? – сквозь зубы процедил торговец.
– А почему нет? – начал закипать Варглоб. Одет венед был, конечно, неказисто. Сколько ни уговаривала его Эрна, он ни в какую не позволил ей ушить богатые одежды хохендорфских старшин. Мало того, Годинович повелел жене распороть их и скроить себе из них нарядное платье. Для этих-то жениных обнов и задумал он купить восхитительное запястье. В таком убранстве можно было бы без стыда предстать и на двор конунга.
– Ты говори – сколько? – настаивал венед.
– Проваливай! – без всяких объяснений потребовал данн.
– Что-о-о? – взвился Волкан. Малый кошель Родной Земли был предусмотрительно приторочен к его поясу. Чужие земли – чужие нравы. Это на Бирке его узнавали в лицо. Слух о Каменном Кулаке обежал уже все берега обширного Мэларена. Даже эстинский златокузнец, который делал янтарный гребень для Эрны, и тот спросил Волькшу, не видал ли тот на Бирке Трувера Кнутнёве, каковой, по слухам, может убить человека одним ударом голой руки.
Впрочем, этого даннского зазнайку он собирался поставить на место без рукоприкладства. Недаром же он был сыном Годины, которого вся округа назвала Родомысличем.[117] Отходить супостата метким словом иногда почетнее, чем дубьем или железом.
Но пустить в ход красноречие Волькше не удалось. Дверь лавки отворилась, и туда вошли трое ратарей. Судя по всему, это были урядники Кнуба. Толстые золотые цепи украшали их короткие мясистые шеи, на поясах висели длинные мечи в костяных ножнах, а также по паре опоясных ножей. Вид у них был самый что ни на есть кровожадный.
– О, господа хольды! – приветствовал их появление торговец. – Живите сто лет, благородные воины благородного ярла!
Благородные господа приосанились и насупили брови.
– Смилуйтесь, доблестные ратари, – продолжал владелец лавки, – окажите помощь скромному умельцу, выставьте из моей лавки этого побирушку.
– Я не побирушка! – возмутился Варглоб. – Я хотел купить у него браслет для своей жены.
– Ты свей? – спросили у него урядники.
– Я – венед, – ответил Волькша.
– Венед, говоришь, – осклабились данны. – Беглый фольк. Вор, стало быть.
– Я не вор и не фольк! – закричал Варглоб.
– Тогда откуда же ты так хорошо знаешь наречие викингов?
– Я… – замялся Волькша.
– Да что с ним говорить! – рявкнул самый молодой из урядников. – Хватай его!
Только тут Волкан понял, что подпустил даннов слишком близко. Не успел он вскинуть руки, как два дюжих молодца уже скрутили его в бараний рог, а третий со всей удали ударил в живот. Лавка задрожала и поплыла перед глазами Годиновича. От второго удара вся вольшина требуха превратилась в раскаленные камни, обжигающие живот изнутри. После третьего Явь начала расползаться по швам, но не настолько сильно, как рассчитывал убивец.
– Хватит с него, – раздался из-за полога кровавого тумана голос купца. Тот больше не лебезил перед «благородными господами», а прямо-таки повелевал: – Быстро посмотрите, что у него в кошельке. А ты, дубина, встань у двери, чтобы никто не вошел.
Сразу четыре руки обыскали Волькшу с ног до головы.
– Ого! – обрадовались урядники, обнаружив увесистый кошель серебра. – Похоже, этот сын коровы и бревна и правда собирался у тебя что-то купить.
– Плевать, – отмахнулся торговец. – Сейчас тащите его ко двору Кнуба, да не забудьте по дороге дать ему сбежать. Вечером приходите ко мне. Поделим добычу. Вняли?
– Не впервой, – обиделись даннские воины и подняли Волькшу с пола лавки.
– Вставай, фольк, – рычали они на него. – Или твой хозяин не бил тебя прежде? Экий ты мягкотелый. Давай, давай! Шевели ногами!
Варглоб уже давно пришел в себя после побоев. Он слышал все, о чем говорилось в лавке. Знал ли ярл Хедебю о том, чем занимаются его дружиннички? Впрочем, сейчас Годинович думал только об одном: как бы дотянуться до кошеля с Родной Землей и, наконец, показать этим даннам, кто здесь вор и сын бревна и коровы.
Вначале урядники шли бодро, немолчно повторяя свои угрозы и оскорбления. С их слов выходило, что на дворе Кнуба венеда бросят в яму для беглых фольков, где он будет сидеть полгода и дожидаться, пока хозяин, от которого он сбежал, не приедет за ним. А ежели тот поленится – кому нужен тупой, худосочный венед, – то благородный ярл Хедебю с чистой совестью продаст его другому хозяину. Всякий простофиля, попав в такой передел, думал бы только о том, как сбежать и больше не совать нос в Хедебю. Именно этого и добивались даннские разбойники. Вскоре они начали делать вид, что отвлекаются на другие дела. У какого-то большого дома, над входом в который висела доска с рисунком свиньи на вертеле, они остановились.
– Сходите проверьте, как там… – сказал старший двум урядникам, которые тащили Волькшу под руки.
Те послушно скрылись за дверью терема.
Последний охранник как бы ненароком встал к пленнику спиной и даже отошел на пару шагов. Лучшего времени для побега трудно было придумать. Сейчас затопочут ноги улепетывающего простака, и дело будет сделано.
Но время шло, а за спиной ратаря было тихо. Неужели этот придурок настолько труслив?
Данн повернулся.
Прямо ему в лицо смотрели два волчьих глаза. Венед стоял на прежнем месте. Черты его лица обострились от гнева. Кулаки сжимались до белых пятен на костяшках.
– Кнуб знает, что вы грабите гостей? – глухим голосом, похожим на упреждающий волчий рык, спросил парнишка.
– Что-о-о? – удивился урядник. Мало того, что этот полудурок не сбежал, так он посмел еще и рот раскрыть. – Что ты вякаешь, умник?
– Твой ярл знает о том, что вы разбойничаете прямо на торжище? – все так же с угрозой в голосе вопрошал Волькша.
– Ко мне, стража! – заорал данн, отступая на шаг и хватаясь за меч. – Беглый фольк пытается убежать!
Это было последнее предупреждение, которое делал данн неразумному чужеземцу. Больше у него не будет случая спасти свою шкуру. Еще мгновение, и в разговор вступит бранное железо.
Распахнулась дверь трапезной, и на улицу выскочили оба урядника, отправленные туда своим старшим товарищем. За это время они даже не успели отхлебнуть вина, так что хмель не мог быть причиной того небывалого зрелища, которое предстало их взорам. Старший урядник, выхватывая меч из ножен, сделал полшага к пленнику. В это мгновение сметьян метнулся на ратника и выбросил вперед кулак. Удар пришелся данну чуть пониже скулы. Рот стражника раскрылся, и нижняя челюсть съехала набок. От боли он выронил меч и поднял руки к лицу. Следующий удар венед нанес уряднику в бровь. Тот безвольно дернул головой. Ноги его сделали два заплетающихся шага, и «благородный хольд» рухнул в уличную грязь.
Стражники переглянулись и в свою очередь выхватили клинки из ножен. Двое мечников против одного невооруженного фолька: исход этой схватки казался им очевидным.
Однако вид двух обращенных к нему мечей нисколько не напугал Волкана. Его противники двигались слишком медленно. Даже Рыжий Лют во времена их детских потасовок был куда расторопнее. Данны слишком полагались на силу железа и прочность своих кольчуг. Главное было не пропустить одного из них себе за спину. Тогда следить за их выпадами станет сложнее.
Волькша шаг за шагом отступал к узкому проходу между домами. Там урядникам будет не размахнуться.
Данны то и дело обрушивали на венеда гнев своих клинков, но рассекали лишь воздух. От этой увертливости «беглого фолька» они свирепели больше и больше. Их удары становились все яростнее и все бездарнее. К тому мигу, когда Волькша оказался в проулоке, их злость окончательно одолела их разум.
– Дай я прикончу его! – рявкнул один из них, сообразив, что в узком проходе соратник только мешает ему махать мечом.
– Нет, я! – завопил второй и оттолкнул товарища локтем.
Этого замешательства было достаточно, чтобы Волькша оказался на расстоянии вытянутой руки от даннов. Ратарь махнул мечом, намереваясь отсечь парню голову, но венед нагнулся и ударил его в живот. Данн скорчился в три погибели, ловя ртом воздух. Через мгновение он стремительно разогнулся и, раскинув руки, отлетел к своему товарищу, который едва успел убрать клинок с его пути, чем спас ему жизнь.
Последнему дружиннику оказалось достаточно одного удара по переносью, чтобы и он затих на земле в неприглядной позе. Кровь, пузырясь, вытекала из его разбитого носа.
– Тяжелые вы, кабаны, – покачал головой Волькша. – До вашего ярла мне вас не дотащить. Ну да ничего. Будет еще время Кнубу пожалиться.
Когда Варг ударом ноги распахнул дверь той самой лавки, где его так подло ограбили, лицо венеда еще пылало огнем уличной схватки, а кулак сжимал Родную Землю.
– Ты, сын бревна и коровы, лихова ты поганка, сейчас пойдешь со мной к ярлу и все расскажешь, или я сделаю с тобой то же, что и с твоими сподручными, – выпалил он.
Купец побледнел и отступил к стене. Казалось, еще немного, и от ужаса он упадет в обморок. Но кривобокий леший только притворялся. Он хлопал глазами, губы его тряслись, а руки в это время нащупывали за спиной метательные ножи. Не только вычурное серебро день-деньской ласкал он пальцами, но и безжалостное железо разбойничьего оружия. Во всем Хедебю ему не было равных в метании клинков. Точным и молниеносным движением он вскинул руку прямо в грудь настырному венеду. Но разбойник не знал, что даже этот отточенный годами убийственный бросок был для Волькши медлительным и очевидным. Стоило глазам купца блеснуть недобрым огнем, как Варглоб тут же начал уклоняться, так что оба ножа просвистели у него над головой. В следующее мгновение он уже вгонял свой кулак в челюсть супостата снизу. Затылок купца оказался слишком близко от стены дома. От Волькшиной зуботычины мошенник ударился головой о кованую распорку полки. Известь стены окрасилась кровью.
– Гарм тебя подери, – выругался Кнутнев по-свейски. Почему-то при этом нечистом купце он не захотел поминать даже родную венедскую нечисть.
Свой кошелек Волькша нашел на одной из полок. Он плохо помнил, сколько именно там было серебра, но на погляд Годиноичу показалось, что его меньше не стало. Данн, похоже, оставил кошель нетронутым до вечерней дележки с подручными.
Перед тем уйти Годинович бросил еще один взгляд на разложенные в лавке товары. Даже теперь, после всех неприятностей, что свалились на голову Волькше из-за этого украшения, то серебряное, изузоренное сканью запястье по-прежнему казалось венеду дивным подарком. Он повертел украшение в руках. Положил на место. Опять взял. Отсчитал пять крон, бросил их на полку, сунул запястье за пазуху и двинулся прочь из лавки.
Но прежде чем его рука коснулась двери, взор венеда упал на метательные ножи. Клинки ушли в стену на половину лезвия. Пришлось попыхтеть, дабы вытащить их. Волкан швырнул один нож в дальнюю стену лавки. К вящему удивлению парня, тот ловко вонзился в стену, точно и не пролетел пяти шагов, а был воткнут рукой прямо в бревна. Второй клинок сработал точно так же. Оружие такой чудесной работы было обидно оставлять разбойнику. Годинович не поленился вновь вызволить ножи из стены, спрятал за поясом и наконец вышел из поганой лавки.
Волок
– Где ты шатался? – хмурил брови Хрольф. – Эгиль уже давно вернулся со двора ярла Хедебю. Нам надо быть в Холлингстедте[118] не позднее завтрашнего вечера. А ты где-то лытаешь!
Сторешеппарь сдержал обещание, данное Кнубу, и послал к нему человека, как только его ватага причалила к мосткам торжища на Шлее. Единственный, кому Хрольф мог доверить столь щекотливое поручение, был Эгиль. Плохо ли, хорошо ли, но в своей прежней жизни бывший дружинник Ларса поднаторел в общении с властителями. Так, по крайней мере, считал Хрольф. То, что Скаллагримсону надлежало сказать управителю Хедебю, предназначалось только для Кнуба, а его дворовым людям, включая соглядатаев Харека, надлежало остаться в неведении. Сын Снорри измучился, придумывая те несколько слов, которыми Скаллагримсон даст ярлу понять, что ватага Хрольфа идет на Хавр.
– Славный Трувор даннских земель, благородный ярл обильного Хедебю, мой шеппарь велел передать тебе, что убийца Бергертайлеров двинулся на юго-запад, – сказал Эгиль в присутствии всего Кнубова двора.
– Сколько разбойников еще следует с ним? – спросил ярл, хмуря брови. – Я полагаю, семь.
– Десять, – бесстрастно ответил копьемет.
– Десять? – удивился толстяк. – И все такие же лихие, как он?
– Я не могу этого знать, светлый ярл, – уклончиво ответил Скаллагримсон. – Мне не доводилось с ними биться.
– Хорошо, мореход. Передай твоему шеппарю, что он получит свою награду, как только я настигну убийцу верных данников моего конунга, – сказал Кнуб и повелел своим людям собираться в погоню.
– ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ мы должны быть в Холлингстедте, – громко приказывал он, бросая на Эгиля быстрый взгляд, точно стараясь понять, достаточно ли тот умен, чтобы уловить его намеки. – Надеюсь, мы спустимся вниз по Треене до того, как он обогнет Ютланд. Вряд ли у него хватит наглости воспользоваться ВОЛОКОМ. Мы будем ждать его на ФРИЗСКИХ ОСТРОВАХ между устьями рек Везер и Эмсы. Все понятно?
Люди ярла кивали головами. Скаллагримсон тоже едва заметно наклонил голову в знак того, что он все понял, и постарался незаметно покинуть двор ютландца.
Когда норманн проходил через ворота, туда вбежал запыхавшийся урядник.
– На торжище смута! – кричал он. – Кто-то убил троих стражников!
– Как убил? Кто? Где? – спрашивали его. – Насмерть убил? Чем?
– Да нет, не насмерть. Но, похоже, кто-то орудовал боевым молотом. Парни едва шевелятся и только мычат да блюют.
– А где? Где? – спрашивали прочие стражники, ярясь.
– Возле пивной «У свиньи»!
– Кнуб! Кнуб! На торжище смута! – завопили люди ярла на разные голоса.
– Так найдите этого смутьяна с боевым молотом! – рявкнул на них толстяк. – Мне, что ли, вас учить? Притащите его сюда живым или мертвым!
Тревожный взгляд ярла выхватил в толпе лицо Эгиля. Тот едва заметно подмигнул Кнубу, дескать, не иначе как Каменному Кулаку кто-то попытался перейти дорогу. Но правитель Хедебю не вполне понял его знаки.
– Хрольф, толстяк Кнуб передавал тебе привет, – начал свой доклад норманн, вернувшись к драккарам. – Он советует нам как можно быстрее воспользоваться волоком между Хедебю и Холлингстедтом, а оттуда идти на острова между устьями Везера и Эмсы. Он будет искать нас там.
– Хорошо, – обрадовался Хрольф, который не имел ни малейшего понятия о том, куда двигаться дальше.
Волок, о котором говорил Кнуб, начинался к юго-западу от Хедебю.
– Скажи, любезный, – спросил сторешеппарь у купца, продававшего бревна и щепу на пологом берегу, с которого начиналась хорошо укатанная дорога на запад, – а сколь долог волок Треены?
Тот со знанием дела осмотрел собравшиеся у берега драккары, мысленно поблагодарил Удачу за то, что она послала ему такую прибыль, и ответил:
– Твои ладьи обычным волоком доберутся туда за два дня, но если ты послушаешь моего совета, то будешь в Холлингстедте уже завтра в полдень.
– А сколько стоит твой совет? – спросил его Хрольф, переглядываясь с ватажными шеппарями.
– Совет – за просто так, – хитро ответил данн.
– Тогда давай, – согласился сын Снорри.
– Возьми у меня в лен корабельные повозки. Не буду кривить душой: это вам встанет в два раза дороже, чем обычные бревна, но зато за полдня можно будет перетащить пять драккаров.
– А почему только пять? – спросил Хрольф.
– Да потому, что у меня всего десять повозок. По две на ладью. Вот и выходит, что за одну ходку можно перетащить только пять кораблей.
– Ну, и сколько ты хочешь за лен повозок? – мрачно спросил мореход, ища глазами чудо даннской хитрости. – И где они, кстати?
– Где они – это мое дело, а возьму я за них по десять крон с корабля, – ответил данн и отступил на полшага.
И не напрасно. От такой баснословной цены у свеев помутилось в глазах и их руки потянулись к опоясным ножам. Сто сорок крон за лен каких-то повозок! За такую кучу серебра можно купить половину кнорра!
– Похоже, Снотра[119] никогда не ночевала в твоем доме! – устыдил его Густав.
– Даже светлый ярл Кнуб платит мне столько, – гордо поднял голову перевозчик, но голос его прозвучал не очень убедительно.
– Клянусь Одином, ты врешь! – наседал на него Густав, хмуря брови, от чего его диковатая образина становилась еще страшнее.
– Через седмицу я встречусь с Кнубом и спрошу его об этом, – припугнул Хрольф купца. – И если ты соврал, то я не поленюсь вернуться и раздавить тебя, как бледную поганку.
Такие торги были данну не в диковинку. Так что он сохранял достойное выражение лица, хотя и пятился от шеппарей, не давая обступить себя со всех сторон.
– Видит Вьёфн,[120] не стоит так горячиться, – успокаивал он шёрёвернов. – Если у вас много времени, вы можете купить у меня бревен на пять крон и десять дней перетаскивать ваши ладьи до Треены.
Сторешеппарь сдержал обещание, данное Кнубу, и послал к нему человека, как только его ватага причалила к мосткам торжища на Шлее. Единственный, кому Хрольф мог доверить столь щекотливое поручение, был Эгиль. Плохо ли, хорошо ли, но в своей прежней жизни бывший дружинник Ларса поднаторел в общении с властителями. Так, по крайней мере, считал Хрольф. То, что Скаллагримсону надлежало сказать управителю Хедебю, предназначалось только для Кнуба, а его дворовым людям, включая соглядатаев Харека, надлежало остаться в неведении. Сын Снорри измучился, придумывая те несколько слов, которыми Скаллагримсон даст ярлу понять, что ватага Хрольфа идет на Хавр.
– Славный Трувор даннских земель, благородный ярл обильного Хедебю, мой шеппарь велел передать тебе, что убийца Бергертайлеров двинулся на юго-запад, – сказал Эгиль в присутствии всего Кнубова двора.
– Сколько разбойников еще следует с ним? – спросил ярл, хмуря брови. – Я полагаю, семь.
– Десять, – бесстрастно ответил копьемет.
– Десять? – удивился толстяк. – И все такие же лихие, как он?
– Я не могу этого знать, светлый ярл, – уклончиво ответил Скаллагримсон. – Мне не доводилось с ними биться.
– Хорошо, мореход. Передай твоему шеппарю, что он получит свою награду, как только я настигну убийцу верных данников моего конунга, – сказал Кнуб и повелел своим людям собираться в погоню.
– ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ мы должны быть в Холлингстедте, – громко приказывал он, бросая на Эгиля быстрый взгляд, точно стараясь понять, достаточно ли тот умен, чтобы уловить его намеки. – Надеюсь, мы спустимся вниз по Треене до того, как он обогнет Ютланд. Вряд ли у него хватит наглости воспользоваться ВОЛОКОМ. Мы будем ждать его на ФРИЗСКИХ ОСТРОВАХ между устьями рек Везер и Эмсы. Все понятно?
Люди ярла кивали головами. Скаллагримсон тоже едва заметно наклонил голову в знак того, что он все понял, и постарался незаметно покинуть двор ютландца.
Когда норманн проходил через ворота, туда вбежал запыхавшийся урядник.
– На торжище смута! – кричал он. – Кто-то убил троих стражников!
– Как убил? Кто? Где? – спрашивали его. – Насмерть убил? Чем?
– Да нет, не насмерть. Но, похоже, кто-то орудовал боевым молотом. Парни едва шевелятся и только мычат да блюют.
– А где? Где? – спрашивали прочие стражники, ярясь.
– Возле пивной «У свиньи»!
– Кнуб! Кнуб! На торжище смута! – завопили люди ярла на разные голоса.
– Так найдите этого смутьяна с боевым молотом! – рявкнул на них толстяк. – Мне, что ли, вас учить? Притащите его сюда живым или мертвым!
Тревожный взгляд ярла выхватил в толпе лицо Эгиля. Тот едва заметно подмигнул Кнубу, дескать, не иначе как Каменному Кулаку кто-то попытался перейти дорогу. Но правитель Хедебю не вполне понял его знаки.
– Хрольф, толстяк Кнуб передавал тебе привет, – начал свой доклад норманн, вернувшись к драккарам. – Он советует нам как можно быстрее воспользоваться волоком между Хедебю и Холлингстедтом, а оттуда идти на острова между устьями Везера и Эмсы. Он будет искать нас там.
– Хорошо, – обрадовался Хрольф, который не имел ни малейшего понятия о том, куда двигаться дальше.
Волок, о котором говорил Кнуб, начинался к юго-западу от Хедебю.
– Скажи, любезный, – спросил сторешеппарь у купца, продававшего бревна и щепу на пологом берегу, с которого начиналась хорошо укатанная дорога на запад, – а сколь долог волок Треены?
Тот со знанием дела осмотрел собравшиеся у берега драккары, мысленно поблагодарил Удачу за то, что она послала ему такую прибыль, и ответил:
– Твои ладьи обычным волоком доберутся туда за два дня, но если ты послушаешь моего совета, то будешь в Холлингстедте уже завтра в полдень.
– А сколько стоит твой совет? – спросил его Хрольф, переглядываясь с ватажными шеппарями.
– Совет – за просто так, – хитро ответил данн.
– Тогда давай, – согласился сын Снорри.
– Возьми у меня в лен корабельные повозки. Не буду кривить душой: это вам встанет в два раза дороже, чем обычные бревна, но зато за полдня можно будет перетащить пять драккаров.
– А почему только пять? – спросил Хрольф.
– Да потому, что у меня всего десять повозок. По две на ладью. Вот и выходит, что за одну ходку можно перетащить только пять кораблей.
– Ну, и сколько ты хочешь за лен повозок? – мрачно спросил мореход, ища глазами чудо даннской хитрости. – И где они, кстати?
– Где они – это мое дело, а возьму я за них по десять крон с корабля, – ответил данн и отступил на полшага.
И не напрасно. От такой баснословной цены у свеев помутилось в глазах и их руки потянулись к опоясным ножам. Сто сорок крон за лен каких-то повозок! За такую кучу серебра можно купить половину кнорра!
– Похоже, Снотра[119] никогда не ночевала в твоем доме! – устыдил его Густав.
– Даже светлый ярл Кнуб платит мне столько, – гордо поднял голову перевозчик, но голос его прозвучал не очень убедительно.
– Клянусь Одином, ты врешь! – наседал на него Густав, хмуря брови, от чего его диковатая образина становилась еще страшнее.
– Через седмицу я встречусь с Кнубом и спрошу его об этом, – припугнул Хрольф купца. – И если ты соврал, то я не поленюсь вернуться и раздавить тебя, как бледную поганку.
Такие торги были данну не в диковинку. Так что он сохранял достойное выражение лица, хотя и пятился от шеппарей, не давая обступить себя со всех сторон.
– Видит Вьёфн,[120] не стоит так горячиться, – успокаивал он шёрёвернов. – Если у вас много времени, вы можете купить у меня бревен на пять крон и десять дней перетаскивать ваши ладьи до Треены.