Страница:
Волкан Кнутнев
Каменный Кулак и мешок смерти
Посвящается светлой памяти Сергея Светлова, вице-президента Федерации Русского Боевого Искусства, корифея РОСС (Российская Отечественная Система Самозащиты) и моего друга детства
Начата 19:54 14.09.2007 (Москва)
Предтечная былица
Это третья книга о жизни венедского[1] парнишки Волькши, сына Годины-самоземца из городца Ладонь, что стоял при впадении реки Ладожки в Великий Волхов. И прежде чем начать ее, для тех, кто не читал первую и вторую книги, поведаем вкратце о том, что уже произошло в его судьбе.
При рождении Волкана, а по-домашнему Волькши или Варглоба, как звала его мать, красавица латготтка[2] Ятва, Лада-Волхова нашла на его теле Перуновы меты, вещавшие о том, что в Явь[3] пришел Синеус Трувор – Великий Воин, но по просьбе Ятвы скрыла сие знамение от всех, даже от самого мальчика.
Годинович, во всем похожий на отца, никогда не выделявшегося ни ростом, ни силой, а лишь умом и недюжинными способностями к чужеземным наречиям, в одиннадцать лет обнаружил, что горсть родной земли наделяет его кулак такой мощью, что он одним ударом может свалить в беспамятство многократно большего противника.
С малолетства приятелем и наперсником Волькши был рыжий здоровяк Ольгерд, сын Хорса, или просто Олькша. Природа не очень-то расщедрилась ему на разум, зато с избытком наделила мощью, драчливостью и любовью к сквернословию. Немудрено, что к пятнадцати годам Олькша стал грозой всей округи и получил прозвище Рыжий Лют.[4]
Единственным местом, где «дарования» драчуна могли прийтись ко двору, была дружина ильменьского князя Гостомысла, куда после долгой череды захватывающих приключений и знаменательных событий, которые не будут здесь описаны, отец Ольгерда и решил послать своего бедокура. Однако попасть на княжескую службу можно было, только проявив себя в кулачных боях «стенка на стенку», которыми ознаменовывали Ярилов день.[5] И Хорс упросил Годину взять Олькшу и Волькшу на Ильменьское торжище, где во время большой ярмарки на Масленой неделе отец Волькши должен был пособлять княжьим людям толмачеством.
Невзирая на все предостережения Волькшиного отца, на торжище Олькша умудрился перессориться со всеми варягами, и те собирались жестоко проучить Рыжего Люта во время кулачных боев. Опасаясь расправы, Ольгерд упросил Волкана, силу удара которого он не раз испытывал на себе, помочь ему в кулачной стенке.
И произошло небывалое: в кулачках на волховском льду победу одержали простолюдины, которые испокон веков проигрывали бой княжеским дружинникам, варягам и заморским гостям. Пораженный этим Гостомысл повелел найти и призвать парней в свою дружину. Так Ольгерд и Волкан оказались на дворе правителя ильменьских словен.
Но и здесь парни нажили себе врагов, уж больно велики были почести, которыми князь окружил молодых дружинников. В отсутствие владыки завистники состряпали заговор с подлогом. Дабы не стать жертвами неправедного самосуда, приятелям пришлось бежать с княжеского двора. Разъяренная толпа дворни преследовала их по берегу Волхова, и судьба парней была бы незавидна, если бы их неожиданным спасителем не стал варяжский шеппарь[6] Хрольф Гастинг, который во время Ярилова дня испытал силу Волькшиного удара на собственной голове. Он принял беглецов на борт своего потрепанного драккара[7] и тем самым спас их от немилосердной расправы.
Хорошо зная нравы княжеского двора, Волкан и Ольгерд решили до поры не возвращаться в родную Ладонь и вступили в манскап[8] своего спасителя, который после зимовки у словен возвращался в далекие земли свеев.[9] Единственное, что позволил себе Волькша, уплывая в дальние края, – это взять с собой неподъемный короб Родной Земли ибо искренне верил, что именно она придает силу его кулаку.
Так началось первое плавание венедских парней по Варяжскому морю,[10] которое приготовило им множество тайн и опасностей. За полмесяца пути от устья Волхова до острова Бирка, что на озере Мэларен в самом сердце свеонских земель, в жизни Волькши и Олькши произошло столько событий, что рассказов о них хватило бы венедам на всю оставшуюся жизнь.
Могучий и грубый Ольгерд быстро сошелся с гребцами шеппаря Хрольфа, которого другие шёрёверны[11] за трусоватость называли Потрошителем сумьских[12] засек. А вот Волкан казался морским скитальцам совершенно бесполезным попутчиком. Даже то, что Годиновичу удалось обмануть суровых эстинов,[13] едва не перерезавших непрошеных гостей, не слишком убедило варягов в достоинствах щуплого парнишки.
Однако, когда драккар Хрольфа пристал к Бирке,[14] все изменилось. Одним ударом Волькша превратился из никчемного придатка к рыжему здоровяку Ольгерду в живое сказание, в человека, чье имя викинги столетиями вспоминали с придыханием, в Sten Knytnave,[15] Каменный Кулак. Так уж получилось, что в день, когда драккар Хрольфа Гастинга достиг каменистого берега Бирки, Большого Руна, Человека-гору и беспощадного убийцу, лишившегося рассудка в своем последнем походе, охватил припадок неудержимого бешенства. Многие варяги попрощались бы с жизнью в тот день, если бы на пути безумца не встал Волькша, чей кулак превратил Большого Руна из буйного крушителя в бессознательное дитя.
Слух о появлении чудо-бойца мгновенно облетел окрестности Бирки и достиг ушей уппландского ярла[16] Ларса, который пожелал переманить к себе человека, победившего знаменитого на всю округу великана. Однако узрев щуплого венеда, правитель Упсалы не поверил в его способности и едва не разгневался на Хрольфа, который будто бы решил его обмануть. Утешился Ларс, заполучив к себе в дружину могучего Ольгерда за умеренную мзду.
Однако служба Олькши при дворе ярла была недолгой. В первом же походе он попал в плен к взбунтовавшимся данникам Ларса и, возможно, сгинул бы в узилище города Винета на острове Волин, что закрывает собой устье Щецинского залива, если бы Волькша не поспешил к нему на помощь.
Не так-то просто было Годиновичу упросить трусоватого шеппаря отвезти его на Волин, а на поверку вышло, что этот поход стал первым, из которого Хрольф Гастинг вернулся с баснословной добычей. Двадцать один варяг Хрольфова манскапа и горстка добровольцев из Винеты захватили город Хохендорф, имевший три сотни городских ополченцев. И все это благодаря Волькше, который изначально намеревался просто выкрасть своего наперсника из узилища, однако, встретив приятеля своего отца и узнав о бедах городца, убедил викингов вмешаться в распрю между Винетой и Хохендорфом.
Пройдя невероятную битву у подножья Зеленой Горы, Волькша не только воссоединил влюбленную пару, счастью которой пытались помешать коварные хохендорфцы, не только спас своего друга и положил начало громкой славе Хрольфа Гастинга, но и встретил Эрну, рыжеволосую ругийку,[17] ставшую его возлюбленной женой.
По возвращении на Бирку домовитый Годинович начал обустраиваться на варяжском острове. Однако его желаниям мирной жизни не суждено было сбыться. Дело в том, что Хохендорф, ограбленный Хрольфом, был подданным городом даннского[18] конунга Харека.[19] Оскорбленный такой наглостью правитель Роскилле[20] потребовал от шёрёвернов уплаты совершенно баснословной мзды в качестве возмещения причиненного урона. В случае неуплаты Харек грозил перекрыть свеонам путь в Северное море. А это означало бы, что все морские разбойники, ранее резвившиеся на Бриттских островах, ринутся на восток, в земли венедов. А подобного Волькша никак не мог допустить.
На этом закончилась вторая книга про Волкана Кнутнева[21] – Каменного Кулака. Конечно, тут пересказана лишь ничтожная часть его похождений. Но дабы вы понимали то, что ждет вас на следующей странице, надлежало уведомить вас вкратце о том, как начиналась эта повесть.
Итак, перед вами продолжение приключений Волкана и Ольгерда в мире шёрёвернов.
При рождении Волкана, а по-домашнему Волькши или Варглоба, как звала его мать, красавица латготтка[2] Ятва, Лада-Волхова нашла на его теле Перуновы меты, вещавшие о том, что в Явь[3] пришел Синеус Трувор – Великий Воин, но по просьбе Ятвы скрыла сие знамение от всех, даже от самого мальчика.
Годинович, во всем похожий на отца, никогда не выделявшегося ни ростом, ни силой, а лишь умом и недюжинными способностями к чужеземным наречиям, в одиннадцать лет обнаружил, что горсть родной земли наделяет его кулак такой мощью, что он одним ударом может свалить в беспамятство многократно большего противника.
С малолетства приятелем и наперсником Волькши был рыжий здоровяк Ольгерд, сын Хорса, или просто Олькша. Природа не очень-то расщедрилась ему на разум, зато с избытком наделила мощью, драчливостью и любовью к сквернословию. Немудрено, что к пятнадцати годам Олькша стал грозой всей округи и получил прозвище Рыжий Лют.[4]
Единственным местом, где «дарования» драчуна могли прийтись ко двору, была дружина ильменьского князя Гостомысла, куда после долгой череды захватывающих приключений и знаменательных событий, которые не будут здесь описаны, отец Ольгерда и решил послать своего бедокура. Однако попасть на княжескую службу можно было, только проявив себя в кулачных боях «стенка на стенку», которыми ознаменовывали Ярилов день.[5] И Хорс упросил Годину взять Олькшу и Волькшу на Ильменьское торжище, где во время большой ярмарки на Масленой неделе отец Волькши должен был пособлять княжьим людям толмачеством.
Невзирая на все предостережения Волькшиного отца, на торжище Олькша умудрился перессориться со всеми варягами, и те собирались жестоко проучить Рыжего Люта во время кулачных боев. Опасаясь расправы, Ольгерд упросил Волкана, силу удара которого он не раз испытывал на себе, помочь ему в кулачной стенке.
И произошло небывалое: в кулачках на волховском льду победу одержали простолюдины, которые испокон веков проигрывали бой княжеским дружинникам, варягам и заморским гостям. Пораженный этим Гостомысл повелел найти и призвать парней в свою дружину. Так Ольгерд и Волкан оказались на дворе правителя ильменьских словен.
Но и здесь парни нажили себе врагов, уж больно велики были почести, которыми князь окружил молодых дружинников. В отсутствие владыки завистники состряпали заговор с подлогом. Дабы не стать жертвами неправедного самосуда, приятелям пришлось бежать с княжеского двора. Разъяренная толпа дворни преследовала их по берегу Волхова, и судьба парней была бы незавидна, если бы их неожиданным спасителем не стал варяжский шеппарь[6] Хрольф Гастинг, который во время Ярилова дня испытал силу Волькшиного удара на собственной голове. Он принял беглецов на борт своего потрепанного драккара[7] и тем самым спас их от немилосердной расправы.
Хорошо зная нравы княжеского двора, Волкан и Ольгерд решили до поры не возвращаться в родную Ладонь и вступили в манскап[8] своего спасителя, который после зимовки у словен возвращался в далекие земли свеев.[9] Единственное, что позволил себе Волькша, уплывая в дальние края, – это взять с собой неподъемный короб Родной Земли ибо искренне верил, что именно она придает силу его кулаку.
Так началось первое плавание венедских парней по Варяжскому морю,[10] которое приготовило им множество тайн и опасностей. За полмесяца пути от устья Волхова до острова Бирка, что на озере Мэларен в самом сердце свеонских земель, в жизни Волькши и Олькши произошло столько событий, что рассказов о них хватило бы венедам на всю оставшуюся жизнь.
Могучий и грубый Ольгерд быстро сошелся с гребцами шеппаря Хрольфа, которого другие шёрёверны[11] за трусоватость называли Потрошителем сумьских[12] засек. А вот Волкан казался морским скитальцам совершенно бесполезным попутчиком. Даже то, что Годиновичу удалось обмануть суровых эстинов,[13] едва не перерезавших непрошеных гостей, не слишком убедило варягов в достоинствах щуплого парнишки.
Однако, когда драккар Хрольфа пристал к Бирке,[14] все изменилось. Одним ударом Волькша превратился из никчемного придатка к рыжему здоровяку Ольгерду в живое сказание, в человека, чье имя викинги столетиями вспоминали с придыханием, в Sten Knytnave,[15] Каменный Кулак. Так уж получилось, что в день, когда драккар Хрольфа Гастинга достиг каменистого берега Бирки, Большого Руна, Человека-гору и беспощадного убийцу, лишившегося рассудка в своем последнем походе, охватил припадок неудержимого бешенства. Многие варяги попрощались бы с жизнью в тот день, если бы на пути безумца не встал Волькша, чей кулак превратил Большого Руна из буйного крушителя в бессознательное дитя.
Слух о появлении чудо-бойца мгновенно облетел окрестности Бирки и достиг ушей уппландского ярла[16] Ларса, который пожелал переманить к себе человека, победившего знаменитого на всю округу великана. Однако узрев щуплого венеда, правитель Упсалы не поверил в его способности и едва не разгневался на Хрольфа, который будто бы решил его обмануть. Утешился Ларс, заполучив к себе в дружину могучего Ольгерда за умеренную мзду.
Однако служба Олькши при дворе ярла была недолгой. В первом же походе он попал в плен к взбунтовавшимся данникам Ларса и, возможно, сгинул бы в узилище города Винета на острове Волин, что закрывает собой устье Щецинского залива, если бы Волькша не поспешил к нему на помощь.
Не так-то просто было Годиновичу упросить трусоватого шеппаря отвезти его на Волин, а на поверку вышло, что этот поход стал первым, из которого Хрольф Гастинг вернулся с баснословной добычей. Двадцать один варяг Хрольфова манскапа и горстка добровольцев из Винеты захватили город Хохендорф, имевший три сотни городских ополченцев. И все это благодаря Волькше, который изначально намеревался просто выкрасть своего наперсника из узилища, однако, встретив приятеля своего отца и узнав о бедах городца, убедил викингов вмешаться в распрю между Винетой и Хохендорфом.
Пройдя невероятную битву у подножья Зеленой Горы, Волькша не только воссоединил влюбленную пару, счастью которой пытались помешать коварные хохендорфцы, не только спас своего друга и положил начало громкой славе Хрольфа Гастинга, но и встретил Эрну, рыжеволосую ругийку,[17] ставшую его возлюбленной женой.
По возвращении на Бирку домовитый Годинович начал обустраиваться на варяжском острове. Однако его желаниям мирной жизни не суждено было сбыться. Дело в том, что Хохендорф, ограбленный Хрольфом, был подданным городом даннского[18] конунга Харека.[19] Оскорбленный такой наглостью правитель Роскилле[20] потребовал от шёрёвернов уплаты совершенно баснословной мзды в качестве возмещения причиненного урона. В случае неуплаты Харек грозил перекрыть свеонам путь в Северное море. А это означало бы, что все морские разбойники, ранее резвившиеся на Бриттских островах, ринутся на восток, в земли венедов. А подобного Волькша никак не мог допустить.
На этом закончилась вторая книга про Волкана Кнутнева[21] – Каменного Кулака. Конечно, тут пересказана лишь ничтожная часть его похождений. Но дабы вы понимали то, что ждет вас на следующей странице, надлежало уведомить вас вкратце о том, как начиналась эта повесть.
Итак, перед вами продолжение приключений Волкана и Ольгерда в мире шёрёвернов.
Часть 1. Хрольф-мореход
Искушение Хрольфа
«Такого не должно случиться!» – эта мысль громыхала у Волькши в голове, точно ополоумевшие кузнечный молоты. Если произойдет то, о чем говорил даннский ярл, то вся свора изголодавшихся варягов ринется на восток! А на востоке не только безответная сумь и тихая карела.[22] Там Ниен,[23] там Ладога, там Волхов, там родимая Ладонь. Во что бы то ни стало конунг Харек, ленивый он или нет, должен получить свои двадцать тысяч крон серебра, какой бы несметной ни казалась эта мзда.
– Хрольф, а где этот Овсяный залив? – спросил Волкан мрачного, как осенняя туча, шеппаря.
– Что? – переспросил тот, с трудом выныривая из омута своей кручины.
– Где находится этот самый Хавре,[24] про который говорил ютландец?
– Аегир[25] его знает, – отмахнулся Хрольф, но, собрав в кулак остаток своей вчерашней решимости мечтать о чем-то большем, чем судьба бонде,[26] все же ответил: – Я слышал, что это где-то на юге от бриттских земель, у франков или у галлов. Гарм[27] их разберет.
Выходило, что пресловутый Хавре находился на западе от Бирки, точнее, на юго-западе, в краю неведомых Волькше племен. Даже Година знал о них лишь со слов фламандцев. Те сказывали про непомерную гордость и заносчивость этих народов, но кто именно был безмерно спесив: галлы или франки – Волькша вспомнить не мог. Он даже не был уверен в том, что это не один и тот же народ, только под разными прозваниями. В глубине души Волкан подозревал, что эти былицы про пакостный нрав франков ему пригрезились. Однако венед старался убедить себя в том, что это именно так, иначе совесть заела бы венеда за то, что он собирается навлечь варяжскую беду на их головы. Будь они улыбчивыми и бесхитростными, как ягны,[28] или простоватыми и гостеприимными, как ижора, Годиновичу было бы гораздо сложнее договориться с самим собой.
– Почему ты спросил? – гнал от себя скороспелую надежду Хрольф.
– Когда будут готовы твои новые драккары? – точно не слыша шеппаря, продолжил Кнутнев свой спрос.
– Обещали закончить через месяц, – досадливо ответил сын Снорри,[29] уже почти свыкшийся с мыслью о том, что надлежит как можно скорее тайно продать все четыре своих корабля.
– Подойдет, – удовлетворенно кивнул головой Волькша и углубился в свои раздумья.
Через месяц все поля вокруг Овсяного залива будут убраны, и настанет пора свадеб. Так всегда было на берегах Волхова. Вряд ли жизнь в Хавре имеет уклад, так уж сильно отличный от венедского. Там же тоже люди живут и от земли кормятся. Так что вслед за страдой у них настанут дни осеннего торжища и радостных хлопот. Животы станут тяжелы от сытной еды, а головы – от обильного хмеля. Если Доля[30] улыбнется, то этот самый Хавре может встретить викингов Бирки не так сплоченно и яростно, как по весне приветил дружинников Харека Черепахи. Если Доля улыбнется…
– Что ты задумал, венед? – прервал Хрольф Волькшины думы. В который раз шеппарь чувствовал приступ мутного гнева на этого заносчивого юнца. Попроси его кто-нибудь рассказать, в чем именно заключалась заносчивость Варглоба, свей не смог бы связать и двух слов, но то, как этот парень вел себя в манскапе, порой приводило племянника Неистового Эрланда[31] в бешенство. Что это он там себе думает?!
– Не я задумал, а ты, – ответил Волькша, и лицо шеппаря вытянулось от неподдельного удивления.
– Хрольф, – лукаво посмотрел на него Волкан, – перестань скоморошничать. Неужто ты полагал, что никто не догадывается, для какой надобности ты повелел строить сразу две новых ладьи? Да вся Бирка только об этом и говорит у тебя за спиной.
Шеппарь насупился. Больше всего на свете он не любил, когда о нем что-то говорили за глаза. Сын бонде никак не мог свыкнуться с тем, что шёрёверны в лицо толкуют о человеке одно, а в его отсутствие – совсем другое. Хрольф так раздосадовался, что даже не сразу внял тому, что говорил Каменный Кулак.
– Да полно тебе, Хрольф! Тебе ли не знать, что всякий, у кого в голове не солома с плевелами, а хоть малая толика разумения, называет тебя хитрым лисом? «Хитрый лис Гастинг что-то задумал. Надо держать ухо востро, а то он хвостом махнет и опять весь курятник в одиночку опустошит». Так все и говорят.
Подобного оборота шеппарь не ожидал. Он был готов услышать от венеда рассказ об унизительном злословии в свою сторону, но узнать, что вся Бирка, затаив дыхание, следит за его поступками…
– Я ведь тоже только сейчас понял, что ты задумал, – довольно искренне сознался Волкан. – Подозревал, конечно, куда ты клонишь, но не думал, что ты все так лихо по полочкам разметал.
– Ты о чем, венед? – встрял Хрольф в Волькшину трескотню.
– Ну сам посуди. Ни для кого на Бирке не тайна, что у Харека Ленивого из года в год дела идут все хуже и хуже. Того и гляди, дружина разбежится. Все говорят, что у него не казна нынче, а драный грохот.[32] Мышь в норе и та над ним надсмехается. А коли так, то на серьезные дела у него просто мощи не хватит. Подданные города его щит один за другим наземь сбрасывают. Даннские ярлы – каждый на свой лад ланом[33] вертит.
Хрольф поймал губами кончик уса и прикусил волоски зубами. Как же порой причудлива бывает людская молва…
– В Хохендорфе, где никто и не думал сбрасывать даннский щит с ворот, ты ведь нарочно приказал Эгилю сбить его копьем?[34]
Это была уже совсем несуразная досужая выдумка: бывший дружинник Синеуса Ларса Эгиль Скаллагримсон сам метнул копье в этот злополучный щит, дабы показать шеппарю свое умение. Кинул-то он, конечно, славно, но Хрольф ни полусловом его об этом не просил.
– Да все так говорят! – не унимался Волькша. – Дескать, ты оставил Хареку весточку: смотри, жирный ленивец, как силен Хрольф-мореход – пришел на одном драккаре и выпил твой подданный городец, как несушкино яйцо!
Небеса стали для Гастинга выше, а темные воды Мэларена прозрачнее.
– Люди перешептываются: где это видано, чтобы разграбленный город, что под чужим щитом стоял, целую седмицу в полоне держать да за кноррами для своза добычи ездить? Ведь другие-то шёрёверны как? Налетят, пограбят, напотешатся, погрузят на драккары что сумеют и отвалят куда подальше. А Хрольф нет! Он, как хорек, пока весь городец изнутри не выгрыз, не успокоился.
С хорьком Волькша, пожалуй, хватил лишнего. Шеппарь затаил обиду. Не на Кнутнева, а на тех, кто посмел сравнивать его с этой мелкой, суетливой лесной татью.[35] В прежние времена еще, может статься, он и был с ним схож: исподтишка напасть на слабого, украсть то, что плохо лежит, но теперь-то!
– Шёрёверны так прямо и говорят: племянник Неистового Эрланда большое дело задумал, – подливал Волкан масла в огонь Хрольфовой спеси. – Даром, что ли, он сразу два корабля строит? Так ведь нет! Да, Хрольф, хитер ты, но я тебя раскусил.
Сын Снорри кусал ус, играл бровями, но венеда не прерывал.
– Вот смотри. Харек Скьёлдинг рано или поздно, но в Хохендорф прийти должен был. Ну, не сам, так ярла послать. Тот, знамо дело, про щит не мог не поведать. Тут даннскому конунгу как раз пришлось бы решать: такого молодца, как ты, по всем морям отлавливать да в правила[36] сажать либо твоей билой[37] наказать какой-нибудь подданный городец. Да только сколько бы он ни раздумывал, а все одно к одному сходилось, что не совладать ему с тобой. Было бы у него вдосталь сил, чтобы с Хрольфом-мореходом справиться, стал бы он к братскому долгу свейского конунга призывать? Не стал бы! Пришел бы на десяти кораблях с отборной дружиной, взял бы Бирку в железные клещи и раздавил. Так, видать, нет у него десяти кораблей, да и дружины матерой хватает только, чтобы государевы чертоги охранять. Вон как даннских посланцев под Винетой расчихвостили.
Упомянув Винету, Волькша чуть не прикусил себе язык за такой промах. Не только даннских, но и уппландских людей на Волине встретили не ласково. Не взбунтуйся Винета, не было бы и богатой Хрольфовой добычи в Хохендорфе, и нежданной славы, и нагрянувших неприятностей. Венед бросил на свея быстрый взгляд, но к своему удовольствию не обнаружил в лице шеппаря даже тени подозрительности. Хрольф смотрел куда-то за пределы Мэларена, по которому их вез снейкшип[38] уппландского ярла.
– По всему выходит, что ты, Хрольф, еще на Одре[39] загадал другие вотчины даннского конунга потрепать. Только прежде хотел дождаться, чтобы Ленивый Харек сам тебе на это свое благоволение дал.
«Хорошо себе благоволение: припугнуть, что всякого шёрёверна начнут хватать и, буде он с Бирки, нещадно карать, пока варяжская вольница не выложит умом непостижимые двести сотен серебряных крон», – хотел было сказать Хрольф, но Годинович опередил его:
– Ну, про двадцать тысяч, что Харек запросит, ты, конечно, не знал, но наверняка прикидывал, что данн заломит немало, дабы в грязь лицом не ударить, отдавая тебе в лан строптивые города. В Хохендорф ты на одном драккаре пришел. Так? Две дюжины ратарей[40] с тобой было. Так? Восемьдесят три сотни ты с Одры привез. На три драккара ты, поди, сто двадцать человек посадишь, сиречь в пять раз больше, чем в одерском набеге. Стало быть по всему, ты сможешь взять на копье четыреста пятнадцать сотен марок.
С подсчетами Хрольф всегда был не в ладах. Складывал и раскладывал шеппарь туго. А за пределами двух сотен так и вовсе терялся и трясся от страха, как малое дитя в темном бору.
– Половину придется, конечно, этому лентяю Хареку отдать. Так ведь не большое зло и обмануть его маленько, сказать, в Хавре неурожай случился или еще что. Наверняка же Харек будет рад даже и пятнадцати тысячам марок, дабы дыры в казне подлатать. Тогда ты из Овсяного залива богаче Ларса вернешься! Без малого триста сотен серебром привезешь. Опять по три сотни на гребца. Да к такому шеппарю в манскап со всех морей отборные ратари да берсерки[41] сбегаться начнут, только новые корабли успевай строить…
Волькша еще долго вещал о неслыханной Хрольфовой хитрости, смелости и расчете, но шеппарь уже почти не слышал его. Взгляд свея подернулся дымкой, сродни той, что в осенний день смыкает воедино небо и море, превращая далекие низкие облака в острова. Племянник Неистового Эрланда зрил куда-то сквозь эту дымку, за горизонт времени и видел несметную ватагу из дюжины кораблей, которая немилосердно опустошает южные прибрежные города. Он шествовал во главе этого непобедимого воинства, сверкая дорогим бранным железом, пил огромными чашами терпкое южное вино, без устали одолевал трепетных темноволосых девиц и пожирал огромных, как коровы, свиней.
Хрольф в который раз возблагодарил Одина за то, что тот не попустил его стать жалким бонде. «Тогда ты из Овсяного залива богаче Ларса вернешься», – неутихающим эхом носились у него в голове Волькшины слова. Шеппарь не мог обвинить уппландского ярла в таком уж плохом отношении к себе, но все равно им овладело неистовое желание утереть нос этому надменному старику.
Словом, с Адельсёна[42] на Бирку бывший Потрошитель сумьских засек вернулся с гордо поднятой головой и горящими глазами. Он и сам не заметил, как венед представил все так, что ему начало казаться, будто он и правда был столь умен и дальновиден, как о нем говорили на острове шёрёвернов. Кто же в здравом уме станет опровергать такие лестные слухи о себе? Ведь после того, что он услышал от Волькши, ему оставалось только рассадить манскапы по драккарам, перемигнуться с шеппарями, желавшими войти в его ватагу, и отправиться ловить Удачу за косы.
Он ни на мгновение не усомнился в том, что Каменный Кулак сказал ему правду, и на следующий день отправился в Виксберг,[43] где, как рассказывали позже, люто гневался на корабелов за то, что те должным образом не поспешают с постройкой его ладьи.
– Хрольф, а где этот Овсяный залив? – спросил Волкан мрачного, как осенняя туча, шеппаря.
– Что? – переспросил тот, с трудом выныривая из омута своей кручины.
– Где находится этот самый Хавре,[24] про который говорил ютландец?
– Аегир[25] его знает, – отмахнулся Хрольф, но, собрав в кулак остаток своей вчерашней решимости мечтать о чем-то большем, чем судьба бонде,[26] все же ответил: – Я слышал, что это где-то на юге от бриттских земель, у франков или у галлов. Гарм[27] их разберет.
Выходило, что пресловутый Хавре находился на западе от Бирки, точнее, на юго-западе, в краю неведомых Волькше племен. Даже Година знал о них лишь со слов фламандцев. Те сказывали про непомерную гордость и заносчивость этих народов, но кто именно был безмерно спесив: галлы или франки – Волькша вспомнить не мог. Он даже не был уверен в том, что это не один и тот же народ, только под разными прозваниями. В глубине души Волкан подозревал, что эти былицы про пакостный нрав франков ему пригрезились. Однако венед старался убедить себя в том, что это именно так, иначе совесть заела бы венеда за то, что он собирается навлечь варяжскую беду на их головы. Будь они улыбчивыми и бесхитростными, как ягны,[28] или простоватыми и гостеприимными, как ижора, Годиновичу было бы гораздо сложнее договориться с самим собой.
– Почему ты спросил? – гнал от себя скороспелую надежду Хрольф.
– Когда будут готовы твои новые драккары? – точно не слыша шеппаря, продолжил Кнутнев свой спрос.
– Обещали закончить через месяц, – досадливо ответил сын Снорри,[29] уже почти свыкшийся с мыслью о том, что надлежит как можно скорее тайно продать все четыре своих корабля.
– Подойдет, – удовлетворенно кивнул головой Волькша и углубился в свои раздумья.
Через месяц все поля вокруг Овсяного залива будут убраны, и настанет пора свадеб. Так всегда было на берегах Волхова. Вряд ли жизнь в Хавре имеет уклад, так уж сильно отличный от венедского. Там же тоже люди живут и от земли кормятся. Так что вслед за страдой у них настанут дни осеннего торжища и радостных хлопот. Животы станут тяжелы от сытной еды, а головы – от обильного хмеля. Если Доля[30] улыбнется, то этот самый Хавре может встретить викингов Бирки не так сплоченно и яростно, как по весне приветил дружинников Харека Черепахи. Если Доля улыбнется…
– Что ты задумал, венед? – прервал Хрольф Волькшины думы. В который раз шеппарь чувствовал приступ мутного гнева на этого заносчивого юнца. Попроси его кто-нибудь рассказать, в чем именно заключалась заносчивость Варглоба, свей не смог бы связать и двух слов, но то, как этот парень вел себя в манскапе, порой приводило племянника Неистового Эрланда[31] в бешенство. Что это он там себе думает?!
– Не я задумал, а ты, – ответил Волькша, и лицо шеппаря вытянулось от неподдельного удивления.
– Хрольф, – лукаво посмотрел на него Волкан, – перестань скоморошничать. Неужто ты полагал, что никто не догадывается, для какой надобности ты повелел строить сразу две новых ладьи? Да вся Бирка только об этом и говорит у тебя за спиной.
Шеппарь насупился. Больше всего на свете он не любил, когда о нем что-то говорили за глаза. Сын бонде никак не мог свыкнуться с тем, что шёрёверны в лицо толкуют о человеке одно, а в его отсутствие – совсем другое. Хрольф так раздосадовался, что даже не сразу внял тому, что говорил Каменный Кулак.
– Да полно тебе, Хрольф! Тебе ли не знать, что всякий, у кого в голове не солома с плевелами, а хоть малая толика разумения, называет тебя хитрым лисом? «Хитрый лис Гастинг что-то задумал. Надо держать ухо востро, а то он хвостом махнет и опять весь курятник в одиночку опустошит». Так все и говорят.
Подобного оборота шеппарь не ожидал. Он был готов услышать от венеда рассказ об унизительном злословии в свою сторону, но узнать, что вся Бирка, затаив дыхание, следит за его поступками…
– Я ведь тоже только сейчас понял, что ты задумал, – довольно искренне сознался Волкан. – Подозревал, конечно, куда ты клонишь, но не думал, что ты все так лихо по полочкам разметал.
– Ты о чем, венед? – встрял Хрольф в Волькшину трескотню.
– Ну сам посуди. Ни для кого на Бирке не тайна, что у Харека Ленивого из года в год дела идут все хуже и хуже. Того и гляди, дружина разбежится. Все говорят, что у него не казна нынче, а драный грохот.[32] Мышь в норе и та над ним надсмехается. А коли так, то на серьезные дела у него просто мощи не хватит. Подданные города его щит один за другим наземь сбрасывают. Даннские ярлы – каждый на свой лад ланом[33] вертит.
Хрольф поймал губами кончик уса и прикусил волоски зубами. Как же порой причудлива бывает людская молва…
– В Хохендорфе, где никто и не думал сбрасывать даннский щит с ворот, ты ведь нарочно приказал Эгилю сбить его копьем?[34]
Это была уже совсем несуразная досужая выдумка: бывший дружинник Синеуса Ларса Эгиль Скаллагримсон сам метнул копье в этот злополучный щит, дабы показать шеппарю свое умение. Кинул-то он, конечно, славно, но Хрольф ни полусловом его об этом не просил.
– Да все так говорят! – не унимался Волькша. – Дескать, ты оставил Хареку весточку: смотри, жирный ленивец, как силен Хрольф-мореход – пришел на одном драккаре и выпил твой подданный городец, как несушкино яйцо!
Небеса стали для Гастинга выше, а темные воды Мэларена прозрачнее.
– Люди перешептываются: где это видано, чтобы разграбленный город, что под чужим щитом стоял, целую седмицу в полоне держать да за кноррами для своза добычи ездить? Ведь другие-то шёрёверны как? Налетят, пограбят, напотешатся, погрузят на драккары что сумеют и отвалят куда подальше. А Хрольф нет! Он, как хорек, пока весь городец изнутри не выгрыз, не успокоился.
С хорьком Волькша, пожалуй, хватил лишнего. Шеппарь затаил обиду. Не на Кнутнева, а на тех, кто посмел сравнивать его с этой мелкой, суетливой лесной татью.[35] В прежние времена еще, может статься, он и был с ним схож: исподтишка напасть на слабого, украсть то, что плохо лежит, но теперь-то!
– Шёрёверны так прямо и говорят: племянник Неистового Эрланда большое дело задумал, – подливал Волкан масла в огонь Хрольфовой спеси. – Даром, что ли, он сразу два корабля строит? Так ведь нет! Да, Хрольф, хитер ты, но я тебя раскусил.
Сын Снорри кусал ус, играл бровями, но венеда не прерывал.
– Вот смотри. Харек Скьёлдинг рано или поздно, но в Хохендорф прийти должен был. Ну, не сам, так ярла послать. Тот, знамо дело, про щит не мог не поведать. Тут даннскому конунгу как раз пришлось бы решать: такого молодца, как ты, по всем морям отлавливать да в правила[36] сажать либо твоей билой[37] наказать какой-нибудь подданный городец. Да только сколько бы он ни раздумывал, а все одно к одному сходилось, что не совладать ему с тобой. Было бы у него вдосталь сил, чтобы с Хрольфом-мореходом справиться, стал бы он к братскому долгу свейского конунга призывать? Не стал бы! Пришел бы на десяти кораблях с отборной дружиной, взял бы Бирку в железные клещи и раздавил. Так, видать, нет у него десяти кораблей, да и дружины матерой хватает только, чтобы государевы чертоги охранять. Вон как даннских посланцев под Винетой расчихвостили.
Упомянув Винету, Волькша чуть не прикусил себе язык за такой промах. Не только даннских, но и уппландских людей на Волине встретили не ласково. Не взбунтуйся Винета, не было бы и богатой Хрольфовой добычи в Хохендорфе, и нежданной славы, и нагрянувших неприятностей. Венед бросил на свея быстрый взгляд, но к своему удовольствию не обнаружил в лице шеппаря даже тени подозрительности. Хрольф смотрел куда-то за пределы Мэларена, по которому их вез снейкшип[38] уппландского ярла.
– По всему выходит, что ты, Хрольф, еще на Одре[39] загадал другие вотчины даннского конунга потрепать. Только прежде хотел дождаться, чтобы Ленивый Харек сам тебе на это свое благоволение дал.
«Хорошо себе благоволение: припугнуть, что всякого шёрёверна начнут хватать и, буде он с Бирки, нещадно карать, пока варяжская вольница не выложит умом непостижимые двести сотен серебряных крон», – хотел было сказать Хрольф, но Годинович опередил его:
– Ну, про двадцать тысяч, что Харек запросит, ты, конечно, не знал, но наверняка прикидывал, что данн заломит немало, дабы в грязь лицом не ударить, отдавая тебе в лан строптивые города. В Хохендорф ты на одном драккаре пришел. Так? Две дюжины ратарей[40] с тобой было. Так? Восемьдесят три сотни ты с Одры привез. На три драккара ты, поди, сто двадцать человек посадишь, сиречь в пять раз больше, чем в одерском набеге. Стало быть по всему, ты сможешь взять на копье четыреста пятнадцать сотен марок.
С подсчетами Хрольф всегда был не в ладах. Складывал и раскладывал шеппарь туго. А за пределами двух сотен так и вовсе терялся и трясся от страха, как малое дитя в темном бору.
– Половину придется, конечно, этому лентяю Хареку отдать. Так ведь не большое зло и обмануть его маленько, сказать, в Хавре неурожай случился или еще что. Наверняка же Харек будет рад даже и пятнадцати тысячам марок, дабы дыры в казне подлатать. Тогда ты из Овсяного залива богаче Ларса вернешься! Без малого триста сотен серебром привезешь. Опять по три сотни на гребца. Да к такому шеппарю в манскап со всех морей отборные ратари да берсерки[41] сбегаться начнут, только новые корабли успевай строить…
Волькша еще долго вещал о неслыханной Хрольфовой хитрости, смелости и расчете, но шеппарь уже почти не слышал его. Взгляд свея подернулся дымкой, сродни той, что в осенний день смыкает воедино небо и море, превращая далекие низкие облака в острова. Племянник Неистового Эрланда зрил куда-то сквозь эту дымку, за горизонт времени и видел несметную ватагу из дюжины кораблей, которая немилосердно опустошает южные прибрежные города. Он шествовал во главе этого непобедимого воинства, сверкая дорогим бранным железом, пил огромными чашами терпкое южное вино, без устали одолевал трепетных темноволосых девиц и пожирал огромных, как коровы, свиней.
Хрольф в который раз возблагодарил Одина за то, что тот не попустил его стать жалким бонде. «Тогда ты из Овсяного залива богаче Ларса вернешься», – неутихающим эхом носились у него в голове Волькшины слова. Шеппарь не мог обвинить уппландского ярла в таком уж плохом отношении к себе, но все равно им овладело неистовое желание утереть нос этому надменному старику.
Словом, с Адельсёна[42] на Бирку бывший Потрошитель сумьских засек вернулся с гордо поднятой головой и горящими глазами. Он и сам не заметил, как венед представил все так, что ему начало казаться, будто он и правда был столь умен и дальновиден, как о нем говорили на острове шёрёвернов. Кто же в здравом уме станет опровергать такие лестные слухи о себе? Ведь после того, что он услышал от Волькши, ему оставалось только рассадить манскапы по драккарам, перемигнуться с шеппарями, желавшими войти в его ватагу, и отправиться ловить Удачу за косы.
Он ни на мгновение не усомнился в том, что Каменный Кулак сказал ему правду, и на следующий день отправился в Виксберг,[43] где, как рассказывали позже, люто гневался на корабелов за то, что те должным образом не поспешают с постройкой его ладьи.
Янтарный гребень
Эрна хлопотала по хозяйству.
Когда Волькша, вернувшись с Адельсёна, поднимался в светелку, та в очередной раз намывала там пол. На погляд Годиновича тот был чист настолько, что даже неловко было лишний раз ступать по нему в обучах.[44] А ругийка все равно ползала по нему на коленках, озабоченно пыхтела и терла его мокрым пучком соломы. Непослушные рыжие волосы то и дело падали ей на лицо, и она откидывала их запястьем левой руки.
Волькша взошел до середины лестницы и остановился, любуясь, как перекатываются в разрезе сорочки большие, налитые груди, как изгибается тонкий стан, а под юбкой, заткнутой за пояс, двигаются ядреные бедра. Глядя на упоительные прелести Эрны, он ощущал себя и отроком, подглядывающим из густого орешника за девичьим купанием, и в то же время зрелым мужем, которому выпала завидная Доля стать супругом этой неправдоподобно желанной женщины.
– Варг! – обрадовалась и немного испугалась Эрна, увидев его голову в проеме лаза. Без всякого умысла, скорее, из природной стеснительности она запахнула такой соблазнительный разрез рубахи.
– Чего ты там стоишь? – спросила она Волкана. – Подсматриваешь? – по раздосадованному выражению мужниного лица догадалась она и игриво распустила ворот сорочки.
Теперь уж точно Волькша показался себе шаловливым отроком, которого купальщицы высмотрели среди ветвей и потешаются над ним, дразня своей наготой.
Когда Волькша, вернувшись с Адельсёна, поднимался в светелку, та в очередной раз намывала там пол. На погляд Годиновича тот был чист настолько, что даже неловко было лишний раз ступать по нему в обучах.[44] А ругийка все равно ползала по нему на коленках, озабоченно пыхтела и терла его мокрым пучком соломы. Непослушные рыжие волосы то и дело падали ей на лицо, и она откидывала их запястьем левой руки.
Волькша взошел до середины лестницы и остановился, любуясь, как перекатываются в разрезе сорочки большие, налитые груди, как изгибается тонкий стан, а под юбкой, заткнутой за пояс, двигаются ядреные бедра. Глядя на упоительные прелести Эрны, он ощущал себя и отроком, подглядывающим из густого орешника за девичьим купанием, и в то же время зрелым мужем, которому выпала завидная Доля стать супругом этой неправдоподобно желанной женщины.
– Варг! – обрадовалась и немного испугалась Эрна, увидев его голову в проеме лаза. Без всякого умысла, скорее, из природной стеснительности она запахнула такой соблазнительный разрез рубахи.
– Чего ты там стоишь? – спросила она Волкана. – Подсматриваешь? – по раздосадованному выражению мужниного лица догадалась она и игриво распустила ворот сорочки.
Теперь уж точно Волькша показался себе шаловливым отроком, которого купальщицы высмотрели среди ветвей и потешаются над ним, дразня своей наготой.