– А есть чего будешь? – практично спросил Абдул.
   – Из дома вначале взять. А на море можно стать моряком.
   – У нас в Ленинграде моряков много было,– сказал мечтательно Валька.– Идешь по улице, и все моряки… моряки. В бескозырках. С ленточками. И корабли. Настоящие.
   – Ты, Абдул, хочешь в моряки?
   – Нет,– ответил Абдул.– Я в ремеслуху пойду. Как брат.
   – А ты, Саш?
   – Я в путешественники подамся. Я книжку достал. Про Южную Африку. Ух ты! Знаешь, Сонный, там эти…
   – Какой из тебя путешественник,– сказал Абдул.– Там по скалам лазить надо, по отвесным горам. И вообще…
   – Научусь.
   – Нет. Ты слабак.
   – Хочешь, в школу залезу?
   – Зачем?
   – Ну, «поджиги», что диреша отнял, заберу обратно.
   – Заперта школа.
   – Так залезу.
   – Слабо тебе, Сашка,– пренебрежительно усмехнулся Абдул, цыкнул на песок сквозь дырку в зубах.
   …Двухэтажная деревянная школа в село была выстроена в земские либеральные времена. С одной стороны она выходила на тихую сельскую улицу, с другой – к ней примыкал одичавший разросшийся парк.
   Тетка Авдотья, школьная сторожиха, стояла посреди улицы и кричала невесть куда исчезнувшего внука Петьку.
   – Демон, чистый демон,– ругалась тетка Авдотья.
   В кустарнике позади школы прятались Валька Сонный и Абдул. Он крепко держал Петьку-демона.
   Сиди тут. Пусть бабка Авдотья тебя дольше на улице ищет, -объяснил Абдул. Петька молча и яростно вырывался.
   Сашка по водосточной трубе лез, на второй этаж. Труба была ржавая. Она скрипела и колебалась. Куски ржавчины, известки и выкрошенного кирпича падали на траву.
   – Слазь! Слазь обратно,-отчаянным шепотом умолял его Валька.
   Перед карнизом Сашка передохнул. Теперь было главное: но узкому в ладонь карнизу пройти к окну.
   – Упрямый же!– облегченно и с завистью вздохнул Абдул, когда Сашка исчез в раскрытом окне. В это время Петька вырвался из Абдуловых рук и с оглушительным ревом кинулся па бабкин голос.
   Сашка ощупью крался по темным, и от темноты гулким и длинным, коридорам школы. А на улице бабка Авдотья выслушала Петьку-демона, отвесила ему подзатыльник и заполошно кинулась к школе, нашаривая в юбке ключи.
   – Это не ученики, это хищники,– сформулировала бабка, отпирая школьную дверь.
   И она же на другой день вела Сашку по коридорам школы к директору. Сашка шел с опущенной головой. День был солнечный, коридоры теперь были ярко освещены и совсем не страшны. Бабка Авдотья не больно стукала Сашку в затылок сухоньким кулачком и ругала, потом подвела его к двери с стеклянной табличкой «директор», ткнула последний раз кулачком «идол ты недисциплинированный» и, оглянувшись, перекрестила понурую Сашкину спину.
   Директор сидел одни. Был он однорук и одет в потертый поенный китель, и худое лицо его еще не обрело педагогического выражения. Директор смотрел в окно, откуда падал солнечный свет и кружились в этом свете пылинки.
   На директорском столе грудой лежали самодельные пацаничьи пистолеты, «поджиги».
   Сашка переминался у двери, а директор смотрел в окно.
   – В окно вчера ты залезал? – не оборачиваясь, спросил директор.
   – Я.
   – Где порох берете?
   – Из спичек.
   – Стреляет?
   – Ага!
   Директор повернулся к Сашке.
   – Ведь искалечить же может.
   – Мы дли игры.
   – Дурачье! Боже, какие вы… дети! – И задумался, облокотившись на руку, недавний «человек из окопа». Сашка молча переминался.
   – Возьми это и выбрось все сам. Так, чтобы никто не нашел. Ты понял?
   – Понял.
   Сашка стал рассовывать по карманам самодельное оружие. И директор обрубком руки придвинул к нему остальное.
   – Я твои сочинения читал. Не по теме ты пишешь, Ивакин. Орлы у тебя летают. Моря. Ты орлов видел когда-нибудь?
   – Нет,– признался Сашка.
   …Вечером Валька и Сашка сидели в старом сарае на куче сена. Сквозь прохудившуюся крышу падал закатный свет.
   – …Он сказал, если хулиганить не буду, море увижу, орлов, и горы, и все.
   – У нас дома шкатулка такая есть из кожи и круглая. Там бумаги про одного путешественника. Их отец велел вывезти.
   – Может, там тайна какая? Или секрет. Может, хребты какие неизвестные или племена. Ты читал?
   – Отец книжку собирался писать до войны. Там про птицу.
   – Принеси.
   – Мать запрещает. Она, знаешь, как бережет.
   – Подожди,– Саша прошел в угол сарая. Отгреб сено и долго возился там, гремя железом, досками.– Иди сюда,– приглушенно позвал он.
   В углу саран была выкопана яма, горела свечка, и стоял на дно деревенский плотницкий сундучок.
   – Смотри,– Саша Ивакин повозился с замком и открыл его. Крышка сундучка была оклеена переводными картинками, а на дне лежала потрепанная книга: Д. Ливингстон «Путешествия по Южной Африке». Буйвол, обнаженный негр и крокодил были изображены на обложке.
   – Мать на учебники деньги дала. А я увидел и… Сказал, что потерял деньги.
   – Били?
   – Не очень. Только книжку прятать пришлось.
   – Ладно. Принесу, пообещал Валька.– Я сейчас. Пусто, холодно было в сарае, но озябший Сашка смотрел на обложку с буйволом, негром и крокодилом и улыбался неизвестно чему.
   …Скрипнула дверь. Валька нес в руках старинную кожаную шкатулку с медным замочком.
   – Шкатулку надо на место, чтобы мать не заметила,– прошептал он.
   Они сели, и Валька открыл шкатулку. К ней были свернутые трубочкой тонкие тетради в клеенчатых переплетах.
   – Подожди, – сказал Сашка.– Не видно же ничего.
   Он снова повозился в своем углу и извлек из тайника еще свечку. Зажег ее.
   – Давай.
   …Шевеля губами, Сашка читал вслух…
   «…С детства мое внимание было приковано к легенде об удивительной птице – розовой чайке арктических стран. Люди, видевшие ее, навсегда заболевали двумя болезнями: противоестественной тягой к полярной стуже и отвращением к суете обыденной жизни. Нечто подобное случилось со мной. Я решил стать путешественником и найти розовую чайку».

КОЛЬКА СИЛИМА

   На залитом солнцем желтим песке, под ослепительно ярким июльским солнцем, на берегу реки лежал, уткнувшись в учебники, почти взрослый Сашка Ивакин. И стороне ковырял пальцем ноги песок облупленный солнцем беловолосый деревенский пацан.
   Горизонт – воображаемая линия, которая…– бубнил Сашка.– Тебя как зовут? – спросил он, не отрываясь от книги.
   Колька, сиплым шепотом ответил пацан.
   – А прозвище?
   – Силима,– и пацан потрогал рукой действительно соломенной белизны волосы.
   – А чего ты здесь?
   – Я к Момке пришел,– застенчиво ответил пацан.
   – Это кто такой?
   – В этом омуте Момко живет.
   – Какой Момко?
   – Живет,-убежденно ответил пацан. И уставился вводу круглыми немигающими глазами.– А ты чего здесь? – спросил, не отрываясь от воды.
   – К экзаменам готовлюсь. Вот посмотри картинки,– Саша вытащил из-под груды учебников книжку Д. Ливингстона «Путешествия но Южной Африке».
   Они лежал на берегу, занятые каждый своим делом. Кольки Силима сосредоточенно листал книжку, разглядывая заставки и рисунки со сценами африканской жизни.
   – Момко! – заорал вдруг Колька Силима, тыча пальцем в рисунок гиппопотама, высунувшего пучеглазую морду из экваториальных вод.

«БЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ»

   – Рискуешь, Иван Никодимыч.
   – А ты бы на моем месте не рисковал?
   Трое мужчин сидели в увешанной спортивными плакатами комингс. Три видавших виды спортивных бойца со значками конных мастеров спорта, теперь уже седоголовых и грузных. На плакатах мчались по склонам коричневые горнолыжники, девицы в купальниках стояли на берегах неизвестных вод, и улыбались балетно изящные теннисистки.
   – И все-таки риск.
   – Ивакина надо оставить в сборной. Настаиваю,– сказал Никодимыч.
   Один из мужчин повертел в руках листок бумаги.
   – Вычеркнул я его. Вычеркнул сразу, как получил телеграмму.
   – Значит, впиши. Под номером первым.
   – Так прямо первым?
   – До закрытия сезона три месяца. Я его подыму. К соревнованиям на приз закрытия сезона будет Ивакин.
   – А если не сможет?
   – Близорук ты, Федор Панкратьич. Кто Ивакин? Будущий чемпион Союза. А может, и больше. Не одни австрийцы умеют. Чемпионов надо растить. А как? Сами знаете!
   Двое мужчин переглянулись. Кивнули друг другу. Сидевший за столом взял авторучку.
   – Итак, оставляем Ивакина в сборной. Чемпионов надо растить, а, товарищи?
   – Я не кончил еще,– нахмурился Никодимыч.– Что у тебя из хороших лыж есть в заначке? Стимул парню нужен.
   – Есть одна пара, уклончиво сказал человек за столом.– Я ее обещал, Никодимыч. «Белые звезды» все-таки.
   – Кому?
   – Полезному человеку. Стадион начинаем строить. Его подпись из главных.
   – Перебьется, решил Никодимыч.-Дашь ему польские «Металлы». Крепления сам поставлю. Пиши записку на эту пару.
   Мужчина глянул на Никодимыча, взъерошенно и твердо взиравшего на него, и вдруг засмеялся. Засмеялся и Никодимыч.
   – 3oлото парень,– растроганно говорил Никодимыч.– Мышечная реакция как у зверя. А умница! Я его бред трое суток слушал. Словно книжку читал. И все про эту самую птицу. Капитаны там у него, елки зеленые, священник какой-то, птица неизвестной породы… И все так печально… Значит, что? Значит, мечта в голове. Быть ему чемпионом. Пиши записку.

ЛЕНА

   Но белому больничному коридору шла девушка, постукивая каблуками, посматривая кругом с беспечной снисходительной полуулыбкой, Коридор был пуст. И она шла, высокая, тонкая, и казалось, что в пустоте этой позади остается легкий звон, как от прикосновения к натянутой до предела струне. Она на ходу сняла больничный халат, перекинула через руку. Тотчас же, точно этого ждали, сбоку открылась белая дверь, и оттуда выглянул молодой «очкарик» в докторской шапочке.
   – Нехорошо, – шепотом сказал он.
   – Что именно?
   – Халат снимать, нехорошо. Бактерии, знаете, вирусы.
   – Нет на мне никаких бактерий.
   – Помилуй бог! в комическом ужасе сказал «очкарик. -Я не о больных, я о вас беспокоюсь.
   Никодимыч сидел рядом с койкой Сашки Ивакина. Сашка не мог поворачивать голову в своем гипсовом «скафандре» и только изредка скашивал на тренера глаза. Тренер натужно изображал беззаботный тон.
   – Залег ты, Саня, не вовремя. А я тебе сюрприз приготовил.
   Тренер исчез, но тут же появился снова, торжественный и загадочный. В руках у него рояльным лаком, отсветом клейм и надписей сверкали горные лыжи.
   – «Белые звезды»! – в священном благоговении воскликнул Сашка.
   – Они! – довольно кивнул Никодимыч. – Отбил, понимаешь, в рукопашном бою. Тони Зайлер сказал о них, что…
   – На склон бы сейчас. «Белые звезды»… – мечтательно перебил Сашка.
   – Под твой вес. Под твой рост. Поставлю тебе на них собственные крепления – «неваду». Чтобы ты больше так глупо не падал.
   Дверь тихонько открылась, и Лена просунула голову в комнату. Она на мгновение смутилась, увидев Никодимыча, но тут же освоилась:
   – Гипс. Лак. Шрамы и клейма. Какой кадр пропадает!
   – Привет, Ленка! – счастливым голосом сказал Сашка.
   Она не ответила. Прошла в палату, кинула на спинку стула халат и села, поглядывая на Сашку и Никодимыча.
   – С лекций удрала? – спросил Сашка.
   – Удрала. А покурить тут нельзя у тебя? Ужас как покурить хочется.
   – Нельзя, – пробурчал Никодимыч, скрепляя ремнями лыжи. – Нечего тут раскуривать. На скользящей у них, Саня, между прочим, тефлон стоит. Для влажного снега очень хорош. Как раз для апреля.
   – Апреля? – недоуменно переспросил Сашка.
   – К апрелю ты должен быть на ногах. Приз закрытия сезона.
   – Он встанет, – сказала Лена. – Достаточно посмотреть на его портрет в «Советском спорте», чтобы понять: Ивакин встанет и будет в этих…
   – Хибинах, – сказал Сашка. – Там приз закрытия.
   – Я ушел. И не курить тут. Категорически. – Никодимыч покосился на сумочку Лены и вышел.
   – Яблоко хочешь? – спросила Лена.
   – Жевать-то нельзя. Меня бульончиком. Через трубочку кормят.
   – Смотри, какое яблоко. – Лена вынула из сумки огромное яркое яблоко, земной, насыщенный жизнью плод. Она подняла его и крутнула за ножку. Луч света упал на яблоко, и оно засветилось.
   – Как солнышко. Хочешь, повешу на ниточке? Сашка засмеялся.
   – Вы что, с Никодимычем сговорились? Он лыжи несет, ты яблоко демонстрируешь…
   – Это называется психотерапия, Санька, – сказала ему Лена. – Чтобы ты не точил душу печалью, а помнил…
   – Что помнил?
   – Про радости жизни. Про яблоки. Про меня. Ну и, конечно, про радость борьбы и всяких побед. Это уж Никодимыч твой обеспечивает.
   – Слушай, Ленка, зайди в общагу. Там под койкой у меня чемодан. А в чемодане папка. А в папке…
   – Дневник Шаваносова, – досказала Лена, – который ты выучил наизусть еще в детстве. Принести сюда?
   – Принеси, пожалуйста. Мне без него не хватает чего-то. Стимула какого-то не хватает. Без него ребра могут не так срастись. И вообще…

ДНЕВНИК НИКОЛАЯ ШАВАНОСОВА

   Это была та самая тетрадь, которую много лет назад Валька Сонный принес в пахнувший сеном сарай. Сашка никогда не задумывался над тем, какую роль сыграл или сыграет в его жизни тот прохладный весенний вечер. Свет закатного солнца, падавший сквозь дырки в крыше сарая, запах сена, ощущение легкой тревоги, которое всегда бывает весной, и эти записи старомодным почерком, и эти зеленоватые чернила, которые не выцветают. На обложке еще сохранилось пятнышко, там, где капнуло со свечки. Тогда они спрятали дневник рядом с «Путешествиями по Южной Африке», а на другой день нахлынули события: Валька неожиданно укатил к отцу, полковнику авиации, который продолжал службу в каком-то городе побежденной Германии.
   И дневник Валькиного деда остался в тайнике, в старом сарае. Потерялся в годах и пространстве Сонный Валька. А дневник – вот… На первой странице его шла запись из книги «Чудеса мира (Живописная панорама чудес, созданных природой и трудами рук человеческих)»:
   «…Чувство удивления при виде исполинских или странных предметов природы или небесных явлений, без сомнения, своевременно происхождению человеческого рода».
   Я считаю эти слова истинными, сколько бы веков ни пронеслось над землей.
   Розовую чайку, без сомнения, можно причислить к самым редким и удивительным созданиям природы. Встречавших ее можно перечесть по пальцам. Предчувствие уверяет меня, что моя судьба будет связана с этой птицей.
   Документально известно, что в 1818 году в ледяных пустынях Канадского архипелага ее видели капитан Росс и матрос по имени Себастьян. Оба они были суровыми полярными моряками, открывателями арктических земель, а не мечтателями возвышенного строя души. Но капитан Росс сообщает об испытанном им сильном нравственном потрясении.
   Надо сказать, что легенды о чайке розового цвета с давних времен бытовали среди норвежских и исландских рыбаков, промышляющих треску, среди охотников на китов и тюленей.
   Считаю своим долгом отметить, что ни один из счастливцев, видевших розовую чайку, тем не менее не встречал ее южнее границы полярных льдов. Таинственная птица либо постоянно обитает в туманных пустынях севера, либо, улетая на юг, неузнаваемо изменяет свою окраску, чтобы, подобно фениксу, снова возродиться на севере.
   Через шесть лет после того, как ее увидел «просвещенный европеец» капитан Джон Росс в 1824 году, эту птицу уже могли видеть тысячи людей. Две шкурки птицы доставила в Англию полярная экспедиция под руководством Парри. Судьбе было угодно, чтобы это был тот самый Парри, который участвовал в экспедиции Джона Росса. Более того, птиц увидел и добыл не кто иной, как племянник Росса Джеймс Кларк Росс, впоследствии прославившийся открытием северного магнитного полюса и исследованиями в Антарктике. Сам капитан Джон Росс, несомненно повлиявший на выбор племянником жизненной цели, в этой экспедиции не участвовал. Он находился в опале и смог отправиться в полярное плавание только через одиннадцать лет после первой своей экспедиции.
   Но так или иначе для меня открывателем розовой чайки является капитан Джон Росс, ибо он был первым, кто смог убедить людей в действительности ее существования.
   Сам же Джон Росс больше этой птицы не видел, хотя, как утверждают, до конца дней он искал в старых рукописях упоминания о ней. Дело в том, что шкурки птиц, доставленные в Англию, были неряшливо сняты, вскоре выцвели, и многие утверждали, что эта птица но более как игра природы.

ДОПУСТИМ, ЧТО БЫЛО ТАК…

   Капитан Росс жил в небольшом домике, на набережной, поблизости от старых доков.
   Каждое утро он просыпался от тяжелой поступи жены в соседней комнате. От ее шага содрогались половицы, звенели стекла шкафов и посуда, точно в доме топталась команда матросов. У жены был тяжелый подбородок, наследственный в их роду, и большая способность к многолетней упорной ненависти.
   На соседней улице гремели колеса ломовых извозчиков, доставляющих в порт товары. Капитан Росс любил этот стук, потому что он напоминал ему о море. Каждое утро он думал, что мог бы предложить услуги какой-нибудь частной компании: рейсы к Ньюфауленду и Лабрадору росли из года в год. Этому мешали возраст и самолюбие. Конечно, он без труда мог бы стать капитаном китобойной шхуны, промышлявшей в северных морях, или связать судьбу с компанией Гудзонова залива, разбогатевшей на операциях с мехами.
   Когда жена уходила из дома, капитан Росс засыпал. Ему снился в это время почти всегда один и тот же сон: прибрежная шотландская деревня, где он вырос и решил стать моряком, и девушка, ради которой он захотел стать знаменитым.
   Кажется, он обещал ей привезти самую невиданную птицу из всех, какие живут на земле. Розовую чайку.
   Как только сон доходил до птицы, капитан Росс просыпался. все так же гремели окованные колеса на соседней улице и на кухне напевала служанка. Она походила на ту самую девушку из шотландской деревни. А может быть, в возрасте капитана Росса все юные девушки казались похожими друг на друга и одинаково прекрасными. Капитан Росс протягивал руку к изголовью и брал тетрадь, начатую им около пяти лет назад и исписанную за эти годы лишь наполовину:
   "Познание таинств мира есть обязательство, долженствующее брать первенство перед теми другими и принуждающее нас входить в самые мелкие подробности. Необходимо собирать сведения о многочисленных областях планеты, о народах, ее населяющих, о зверях и птицах. Каждый человек, связанный с морскимии и сухопутными путешествиями, вносит свою долю в это познание, пусть это касается только отдельной страны, отдельного народа, бегающей или летающей твари…»
   Капитан Росс захлопывал тетрадь. Усмехался. Чертовски давно это было написано.
   К двенадцати дня он отправлялся в архив Адмиралтейства. Третий год он систематически читал старые морские отчеты, надеясь найти упоминание о розовой чайке.
   Престарелый служитель приветствовал его, почтительно вставая со стула. В архивный подвал, наверное, еще не дошли слухи об отставке, бедности и запустении его жизни. Для старого служителя он был все тем же Джоном Россом, капитаном Королевского флота.
   В отдельной каморке, скрытой дубовой дверью, окованной модными полосами, хранились секретные отчеты прошлых лет и донесения послов с описанием морских маршрутов. Капитана Росса они не интересовали, так как в них шла речь о Южных морях, жемчуге, красном дереве.
   Капитан Росс читал отчеты таинственных отца и сына Каботов, столетия тому назад плававших к берегам Северной Америки, отчеты рыболовов и китобоев, отчеты капитанов, имен которых он никогда не слыхал. Тугая ладонь начинала сжимать сердце, и в тишине сводчатого подвала он наяву слышал задыхающийся, прерывистый голос матроса Себастьяна «Капитан! Смотрите!» Где сейчас матрос Себастьян? Спился, погиб за бортом, а может, плывет па борту торгового судна по Индийскому океану…

БАЛЬЗАМ НИКОДИМЫЧА

   Белая дверь с шумом распахнулась.
   – Ее высочество герцогиня Беррийская и Йоркширская,– торжественно провозгласил голос. Задрапировавшись в халат, в палату торжественно вошла Лена и надменно протянула Сашке руку для поцелуя.
   – Чего шумишь? – шепотом спросил Сашка,– священный мертвый час. Главврач на цыпочках ходит. Ты как попала?
   – Через печную трубу. Там вахтера забыли поставить.
   – Да тихо ты… вся больница сбежится. Сашка лежал уже без бинтов и гипса.
   – Экий ты пуганый после травмы стал,– беззаботно сказала она.
   И опять тихо скрипнула дверь. В палату на цыпочках вошел тренер. Вид у него был как у нашкодившего мальчишки. Правая рука Никодимыча была неловко засунута в карман пальто, и пальто оттопыривалось,
   – Что с рукой, Никодимыч? – спросил Сашка.
   – Это так…– ответил тренер.
   – Пахнет чем-то,– Лена понюхала воздух.– Какой-то гадостью пахнет.
   – Не пахнет ничем, быстро сказал Никодимыч.– Саш! Поговорить надо.
   – Я мешаю?
   – Пожалуй, – согласился тренер.
   – Зайду вечером. Мне события отягощают душу.
   – Вечером не пускают.
   – Пустят, – рассмеялась она. – Пока!
   Тренер сумрачно посмотрел на Сашку. Потом распахнул пальто и вытащил огромную бутыль. Бутыль была наполовину заполнена темной жидкостью. Сашка зажал нос.
   – Попахивает немного,– смущенно признался тренер.– Оттого и крался как вор.Скидывай одеяло. Все снимай.
   – Что это?
   – Средство от переломов. Незаменимая вещь. Раздевайся, говорю, Буду тереть. И тренер скинул пальто, засучил рукава.
   Голый Сашка лежал на животе, вцепившись в прутья кровати. Никодимыч деловито массировал ему ноги и спину, поливая ладони адовым варевом.
   – Чем запах сильнее, – приговаривал он,– тем больше толку. Веденякина кто на ноги ставил после Алма-Аты? Я. Этой мазью. А Прошкина, чемпиона Союза?

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

   Самодельный бальзам Никодимыча оказался действительно волшебным средством. Через пять дней Сашка уже ходил по палате. Через десять выписали и безжалостный Никодимыч в первый же вечер вручил ему скакалку и выгнал в парк. В парке было просторно. Лавочки стояли заваленные снегом, и между ними лежали темные и глубокие тропинки.
   Сашка долго с наслаждением вытаптывал себе площадку. По всему телу выступила испарина, но до чего же это было хорошо – шевелиться. Потом он никак не мог приладиться к скакалке. Разучился. Координация движений разладилась.
   Потом Сашка все же нашел эту координацию, и… как это было здорово. Мягко хлопала скакалка по снегу, и пот заливал лицо…
   А вечером он сидел в читальном зале. «Основы геотектоники», «Горообразовательные процессы», «Геоморфология». Толстые тома лежали на Сашкином столе, но сам он углубленно читал совсем другую книгу. Могучая Сашкина спина выделилась среди студентов.
   – Глинка! Водякина «Педагогику» не ты забрал? – спросил шепотом какой-то студент.
   Сашка молча кивнул на взятые им книги, потом показал ту, что читал: «История покорения гималайских вершин».
   – А-а, малохольный,– махнул рукой студент.– Все в великие путешественники готовишься. Кто же Ведякина-то забрал?
   Зашла в зал Лена. Посмотрела. Горели настольные зеленые лампы, торчали согнутые спины.
   – Квадратно-гнездовая посадка науки,– с уважением вздохнула она. Увидела Сашку. Села рядом.– Ну что, последний великий. Все выучил? – Она похлопала рукой по толстой «Геотектонике».
   – Угу,– не отрываясь от книги, сказал Сашка.
   …Они шли по улице. Уютные кирпичные и деревянные особнячки скрывались в полумраке, стояли редкие фонари. Перед домами росли по-зимнему обнаженные деревья. Было тихо.
 
   ПИСЬМА РОССА ИВАНУ КРУЗЕНШТЕРНУ
   «…Я с нетерпением ожидал решения нашего теперешнего правительства по вопросу о моей предполагаемой экспедиции, надеясь, что смена министров, которая произошла в ноябре прошлого года, будет в мою пользу. Но теперь я с сожалением сообщаю Вам, что мои надежды не оправдались… Мне не надо объяснять Вам, как я сожалею о всем случившемся, я ведь старею и скоро уже не смогу участвовать в полярных исследованиях».
   Письмо Джона Росса Крузенштерну 3 февраля 1835 г.
   «Мне нечего рассказать Вам о моих экспедиционных планах, изменения, происшедшие в министерстве, положили конец почти всем научным планам в Англии».
   Письмо Джона Росса Крузенштерну май 1835 г.

ТРЕНИРОВКА

   На залитом солнцем склоне шла тренировка. Сашка Ивакин, бледный и осунувшийся, ступенькой поднимался вверх по склону. Он останавливался, смотрел на солнце, жмурился и улыбался. Потом снова медленно поднимался.
   Нахохленным ястребом стоял в стороне, опершись о палки, Никодимыч, искоса поглядывал на Сашку.
   Мимо тренера вихрем промчался на сомкнутых лыжах парень, закончил изящным пируэтом и вопросительно посмотрел. Никодимыч молча похлопал себя ниже спины.
   – Зависло? – огорчился парень.
   Никодимыч кивнул и продолжал следить за Сашкой. Забравшись наверх, Сашка отцепил от пояса шлем, надел его и с ученической тщательностью стал описывать повороты трассы. Он шел медленно, стараясь выполнить поворот «в точности по учебнику.
   Никодимыч скатился следом за ним.
   Сверкало солнце и снег.
   У подъемника Никодимыч сказал:
   – Три раза пройдешь слалом. Потом скоростной. Сашка коротко кивнул. Тяжко ступая на лыжах, прошел вперед, поймал кресло подъемника.