Страница:
обходный маневр с суши везде - от Одессы и до полуострова Рыбачий - владело
умами нацистских военачальников как идея фикс. Германское командование явно
переоценило возможности своих сухопутных сил.
Западногерманский историк В. Гесс подчеркивает, что целью действий
горного корпуса "Норвегия" был только (обратите внимание: только!) Мурманск.
О наших силах на Рыбачьем В. Гесс пишет, будто немецкое командование
"склонилось к тому, что достаточно будет отрезать эти силы... они сами по
себе вскоре потеряют значение". Гитлеровцы рассчитывали захватить Мурманск в
середине июля. На совещании у Гитлера 16 июля не только Мурманск, но и весь
Кольский полуостров был заблаговременно "передан" под начало гаулейтера
Тербовена. Но гаулейтеру так и не удалось прибыть в свои "владения".
"Почему германские войска еще не в Мурманске?- вопрошала в те дни
немецкая газета, выходившая в Норвегии, и пыталась объяснить:- Бои оказались
чрезвычайно тяжелыми, их трудность не поддается описанию. Сам черт выдумал
тундру в помощь \63\ большевикам. В тылу приходится сражаться с партизанами
и прорвавшимися красноармейскими частями..."
Но ведь то, что корпусу "Норвегия" предстояло преодолеть тундру и горы
Заполярья, было известно в Берлине и раньше. Недаром фашисты сосредоточили
на Севере специально подготовленные горноегерскис части. Не было секретом
для германского командования и то, что тундра близка к берегу Баренцева
моря, вполне пригодному для высадки морских десантов обеих воюющих сторон.
Немецкий флот не обеспечил приморского фланга своей армии, наступавшей
на Мурманск. Командование же нашего Северного флота, как известно, уже в
июле высадило несколько десантов в районе губы Большая Западная Лица.
Высаживали мы десанты и позже.
В. Гесс тоже вынужден был признать, что "благодаря высадкам десантов
долгое время инициатива удерживалась в руках советских войск".
Забегая вперед, скажу, что самый большой из этих десантов - свыше 6
тысяч человек - был высажен 28 апреля 1942 года в районе мыса Пикшуев.
Фашисты тогда готовили новое наступление на Мурманск. Активные действия 14-й
армии и крупного десанта, появившегося неожиданно для врага, сорвали его
замыслы.
Как известно, весной 1942 года по указанию Ставки ВГК наши войска
готовились провести ряд наступательных операций, и прежде всего в Крыму.
Чтобы втянуть в бой резервы противника на мурманском направлении, было
решено также провести небольшую наступательную операцию. Войска 14-й армии,
наступая с рубежа реки Западная Лица, должны были прорвать линию обороны и
продвинуться на запад. Северному флоту была поставлена задача высадить
десант в тыл противника и тем самым облегчить продвижение частей 14-й армии,
когда она прорвет оборону немцев.
Для десанта была выделена 12-я отдельная бригада морской пехоты под
командованием полковника В. В. Рассохина и военкома бригадного комиссара И.
Н. Кириллова. В состав десанта входил также разведывательный отряд флота.
Всего насчитывалось около 6200 человек, вооруженных легким оружием и пушками
калибра не более 45 мм.
Командиром высадки был назначен капитан 1 ранга В. И. Платонов. В
поддержку десанта выделялись \64\ эсминец "Громкий" и сторожевые корабли
"Рубин" и "Смерч". Им предстояло подавить береговую артиллерию противника и
отвлекать на себя огонь немцев.
Добившись нужной внезапности, десант в ночь на 28 апреля 1942 года
высадился в назначенном месте и начал продвижение вперед. К 1 мая 12-я
бригада заняла плацдарм шириной 15 километров и продвинулась в глубину на
12-14 километров, выполнив поставленную ей задачу. Однако действия частей
14-й армии оказались неудачными, и немцы сосредоточили усилия на ликвидации
десанта. Ему пришлось перейти к обороне.
Войска армии в эти дни тяжелых боев поддерживали артиллерия и авиация
Северного флота. По фашистам вели огонь эскадренные миноносцы, сторожевые
корабли и даже сторожевые катера. Только в 1941 году они выпустили около
7500 снарядов. Активно действовали и береговые батареи. С полуострова
Средний и с восточного берега губы Большая Западная Лица они вели прицельную
стрельбу по переднему краю противника.
Боевой счет авиации Северного флота открыл 24 июня командир эскадрильи
старший лейтенант Б. Ф. Сафонов. Метким залпом реактивных снарядов он
уничтожил бомбардировщик "Хейнкель-111".
С именем Бориса Феоктистовича Сафонова связаны многие славные победы
летчиков-североморцев в первые, самые трудные месяцы Великой Отечественной
войны. Особенно знаменателен день 15 сентября 1941 года.
Для поддержки наступавшей пехоты гитлеровцы выслали большую группу
бомбардировщиков. Их прикрывали "мессершмитты", на которые и устремилась
сафоновская семерка истребителей. Умелым маневром Сафонову удалось отколоть
от строя головной бомбардировщик и поджечь его. Бомбардировщик упал на
скалы. Боевой порядок фашистских самолетов был нарушен. Потеряв еще
несколько самолетов, немцы начали удирать, беспорядочно сбрасывая бомбы на
свои же войска.
Это произошло утром, а во второй половине дня та же семерка сафоновцев
перехватила вблизи линии фронта 30 вражеских бомбардировщиков, которые шли
под прикрытием 22 истребителей. Этот бой, в котором 7 советских летчиков
уничтожили 13 фашистских самолетов, заставив остальных спасаться бегством,
\65\ навсегда вошел в историю советской морской авиации.
16 сентября 1941 года Президиум Верховного Совета СССР присвоил Б. Ф.
Сафонову высокое звание Героя Советского Союза, а полк, в котором он служил,
был награжден орденом Красного Знамени. К тому времени Борис Феоктистович
лично сбил 11 вражеских самолетов.
Сафонов дрался с врагом, сочетая отвагу и хладнокровие. Численному
превосходству фашистов он противопоставил свою тактику, которую
совершенствовал с каждым боем. В одном случае устраивал засаду в облаках, в
другом - внезапно наносил удар со стороны солнца, в третьем - искусно
использовал для маскировки море и сопки. Справедливо говорили в годы войны о
"школе Сафонова". Из нее вышло немало прекрасных летчиков.
Отвага и боевое мастерство быстро выдвинули Сафонова в число лучших
авиационных командиров. Вскоре он был назначен командиром 72-го
Краснознаменного авиаполка. Полк первым на Северном флоте стал гвардейским.
Принимая гвардейское Знамя, командир от имени всего полка дал клятву:
- Перед добытым в боях гвардейским Знаменем клянемся! Слушай нас,
великий русский народ, чудесная наша Родина, героическая партия большевиков!
Мы, сыны твои, будем драться, громить и истреблять фашистских зверей, не
зная страха, усталости, презирая смерть во имя полной победы над фашизмом!
Утром 30 мая 1942 года гвардии подполковник Сафонов со своими боевыми
товарищами В. П. Покровским и П. И. Орловым вылетел на прикрытие большого
конвоя союзников, который шел в Мурманск и находился в это время в 60 милях
от наших берегов.
Над конвоем уже кружили вражеские самолеты. 45 "юнкерсов" ожесточенно
бомбили транспорты и корабли охранения. Сафонов сразу ринулся на ближайший
бомбардировщик противника и поджег его. Покровский и Орлов атаковали другие
фашистские самолеты.
В этом бою Сафонов сбил три "юнкерса", несколько самолетов сбили его
товарищи. Выходя из боя, Сафонов передал по радио на командный пункт полка,
что поврежден мотор его самолета. Вылетевшая на помощь сражавшимся новая
группа летчиков стала запрашивать у Сафонова, не ранен ли он. Каждый из \66\
летчиков ради спасения командира готов был отдать жизнь. В ответ они
услышали по радио властный голос Сафонова:
- Преследуйте врага, он уходит!
Это был его последний боевой приказ.
Не верилось, что Борис Феоктистович Сафонов погиб. Его ждали день, два,
три... Но сколько ни искал специально посланный эсминец "Валериан Куйбышев",
ничего в море обнаружить не смог. Видимо, герой был тяжело ранен и
погрузился в студеную пучину вместе со своей машиной.
Недолго пришлось Сафонову повоевать, но он совершил около 300 боевых
вылетов, лично сбил 25 вражеских самолетов, 14 уничтожил в групповых боях.
14 июня 1942 года Б. Ф. Сафонов - первый из участников Великой Отечественной
войны - посмертно был удостоен второй Золотой Звезды Героя. 2-й гвардейский
истребительный Краснознаменный авиаполк, которым командовал Сафонов, стал
носить его имя.
У подножия гранитной скалы в Заполярье герою воздвигнут памятник.
Далеко видна мужественная фигура замечательного летчика, вознесенная на
высокий пьедестал...
Немногочисленной в начале войны была авиация Северного флота. Но уже к
концу 1941 года морские летчики сбили в воздухе и уничтожили на аэродромах
119 вражеских самолетов. Летчики-североморцы с одинаковой отвагой сражались
и над морем и над землей Заполярья. Морскую авиацию использовали и для
поддержки сухопутных войск. Нанося удары по войскам и аэродромам противника
и прикрывая с воздуха свои войска, авиация Северного флота одновременно вела
разведку, защищала с воздуха базы, аэродромы и другие военные объекты,
охраняла транспорты в море, а также десантные корабли на переходе и в момент
высадки десанта, бомбила базы противника, действовала на его морских путях.
За 1941-1942 годы североморские летчики совершили около 27 тысяч вылетов,
большую часть из них - для поддержки своих сухопутных войск.
В ходе войны авиация флота мужала, росла и качественно и количественно.
С течением времени объектами ее действий стали удаленные порты и
коммуникации врага. Торпедоносцы, бомбардировщики и штурмовики наносили
удары по кораблям и судам \67\ фашистов в море. В первый год войны они
потопили десять вражеских транспортов. С февраля 1942 года авиация
приступила к постановке мин в водах противника.
Об авиации Балтийского флота хочется сказать особо. Она активно
действовала с первого дня войны. Истребители прикрывали базы, а также
корабли, стоявшие на рейдах или выходившие на боевые операции в море. Над
Кронштадтом, Таллинном, Ханко, над аэродромами, на которые были нацелены
вражеские бомбардировщики, то и дело завязывались жаркие стычки в воздухе.
Летчики Балтики сражались отважно.
Флотской авиации явно не хватало, потому что, как уже говорилось,
большая часть ее была в силу необходимости нацелена на наземные объекты. На
Ханко противник простреливал каждый метр земли, держа под огнем и аэродром,
и тем не менее летчики-истребители надежно охраняли небо, обеспечивая
господство в воздухе, без чего военно-морская база, окруженная неприятелем,
не могла бы продержаться. Уже в первые дни войны флотские бомбардировщики
сбрасывали свой груз на Мемель, Данциг, Гдыню и другие порты, которыми
пользовался враг. С 23 июня начались удары по аэродромам и портам Финляндии,
выступившей против Советского Союза на стороне фашистской Германии{11}.
Атакам нашей авиации подверглись Турку, Котка, Тампере. Самолеты КБФ ставили
мины вблизи баз противника, чтобы затруднить выход его кораблей в море,
наносили удары по конвоям.
Успешность действий авиации КБФ подтверждают и сами немцы. Вот что
писал журнал "Марине рундшау" в 1962 году:
"...Советская авиация ВМС после первых недель некоторой неясности
положения добилась почти неоспоримого господства в воздухе над морем. Ее
самолеты совершали до 17 воздушных атак в день. Число самолетов,
участвовавших в каждом налете, доходило до 25. Налеты отличались
систематичностью и упорством действий".
Командир 5-й немецкой флотилии тральщиков сообщал в своем донесении в
июле 1941 года о том, что, \68\ несмотря на интенсивный зенитный огонь,
русские вели прицельное бомбометание и что часть бомб была сброшена с
пикирования. Он указывал также, что применение бомб с осколочным действием
неизвестной до сих пор силы вызвало большие потери в личном составе. В конце
донесения сообщалось, что если проводка конвоев и траление мин в Рижском
заливе будут производиться без прикрытия истребителями, то в этом случае
следует ожидать тяжелых потерь.
Такой же характер имело донесение командира 1-й флотилии торпедных
катеров от 4 июля 1941 года об абсолютном господстве русских в воздухе и
"большой опасности, которой подвергаются суда, совершающие переход без
прикрытия".
Об одной операции авиации Балтики следует рассказать подробно: я имею в
виду налеты на Берлин в августе - сентябре 1941 года.
В конце июля фашисты совершили свой первый налет на Москву. Нам
хотелось ответить налетом на Берлин. Но как? По плану мы готовились в те дни
нанести с ленинградского аэродромного узла удары по Пиллау, где базировались
корабли немецкого флота. Правда, с аэродромов, расположенных под
Ленинградом, до Берлина было ближе, чем с других наших аэродромов. Но
расстояние все-таки было слишком велико, чтобы его могли преодолеть в оба
конца самолеты ДБ-3 даже с форсажем (ДБ-Зф).
Пришлось нам с В. А. Алафузовым призадуматься...
Развернули карту. После прикидки стало ясно, что с ленинградских
аэродромов наши самолеты дотянут лишь чуть дальше Либавы. А вот если
стартовать с острова Эзель, тогда можно лететь до Кенигсберга. Ну а если
взять предельный радиус действий самолетов? Да, тогда можно достать и до
Берлина! Правда, идти придется над морем и, сбросив бомбы, немедленно
возвращаться. Потеряешь 20-30 минут - не дотянешь до своих аэродромов.
Придется садиться на территории противника. Чтобы исключить этот вариант,
оставалось одно - лететь на Берлин на самой выгодной во всех отношениях
высоте и бомбить немедленно, несмотря ни на что. Потом строго прямым курсом
возвращаться домой. Иначе говоря, лететь было можно, если найдутся отважные
летчики, если будет исправна материальная часть и если при возвращении туман
не закроет аэродром.
Наконец после консультации со специалистами \69\ убедились, что если
самолеты возьмут полный запас горючего и не более 750 килограммов бомб
каждый, то они пройдут расстояние до Берлина (около 900 километров) за три с
небольшим часа и вернутся домой, еще имея в баках остаток бензина.
"Заманчиво,- подумал я.- Но не получится ли так, что мы пошлем летчиков
на операцию, с которой они не вернутся?"
Нужно было хорошенько все взвесить. Да и после этого требовалось еще
разрешение Ставки. Дело было весьма серьезное, оно выходило за рамки прав
наркома Военно-Морского Флота.
В затруднительном положении оказался и командующий ВВС ВМФ С. Ф.
Жаворонков. С одной стороны, по его же данным, получалось, что такую
операцию провести можно. С большим риском, на пределе, но можно. С другой -
какая огромная ответственность ложилась на него, если полет оказался бы
неудачным! Ведь это грозило потерей всех самолетов...
- Буду докладывать Ставке,- сказал я ему.
- Дайте еще подумать, посоветоваться с исполнителями,- ответил Семен
Федорович.
Снова все проверили и взвесили. Полком, которому предстояло выполнять
это ответственное задание, командовал полковник Е. Н. Преображенский, его
штурманом был прекрасный специалист капитан П. И. Хохлов. Расчеты
Преображенского и Хохлова еще раз подтвердили: да, полет возможен.
Через два дня, на очередном докладе, я разложил перед И. В. Сталиным
карту Балтийского моря. Остров Эзель и Берлин соединяла на ней четкая прямая
линия. Тут же были даны окончательные расчеты: самолет может взять одну
500-килограммовую бомбу или две по 250.
Удар по Берлину имел бы в случае удачи огромное значение. Ведь
гитлеровцы трубили на весь мир, что советская авиация разгромлена.
И Ставка утвердила наше предложение. "Вы лично отвечаете за выполнение
операции",- было сказано мне на прощание.
Вернувшись, я тут же отдал все необходимые распоряжения. Вскоре Военный
совет Балтийского флота получил приказ подобрать 15 экипажей 1-го
минно-торпедного полка и к 10.00 2 августа перебазировать их на Эзель. В
связи с этим ранее поставленную задачу \70\ - бомбардировку Пиллау -
пришлось отменить.
Трудная задача ложилась на моряков. Достаточных запасов топлива и
авиабомб на острове не было. Их сначала пришлось доставлять туда из
Таллинна, а затем из Кронштадта. Небольшие баржи с бензином и боеприпасами
под сильной охраной следовали заминированным Финским заливом до Таллинна, а
затем дальше, на остров Эзель. Опасность подстерегала их на каждом шагу.
Следует иметь в виду, что Таллинн уже был осажден противником.
Учитывая сложность операции, подготовка и руководство ею была возложены
непосредственно на командующего ВВС ВМФ генерал-лейтенанта С. Ф.
Жаворонкова. Сначала, 2 августа, он вылетел на аэродром под Ленинградом, где
находился 1-й минно-торпедный полк. Для сохранения секретности о цели своего
прилета Семен Федорович информировал только командующего флотом
вице-адмирала В. Ф. Трибуца и командующего ВВС Балтфлота генерал-майора
авиации М. И. Самохина.
Дело было спешное, и 4 августа рано утром - как вспоминает сам
Жаворонков - 15 самолетов ДБ-3 произвели посадку на аэродроме Кагул. Вскоре
туда же отправился и командующий ВВС ВМФ.
На него лично возлагалось проследить не только за подготовкой, но и за
выполнением первых налетов на Берлин.
Понимая всю ответственность за людей, которым предстояло выполнить
столь рискованное задание, я, обсудив вопрос с С.Ф. Жаворонковым,
распорядился провести сначала несколько пробных полетов, чтобы убедиться на
практике в возможности задуманного и собрать как можно более полные данные о
противовоздушной обороне Берлина.
В ночь на 3 августа наши морские орлы слетали на разведку погоды и
сбросили бомбы на ближний объект - Свинемюнде. Экипажы взяли полный запас
горючего и бомб - как бы для полета на Берлин - и поднялись с аэродрома
Кагул на острове Эзель.
Операция показала, что отлично тренированные летчики могут стартовать
на тяжелых машинах и с этого маленького аэродрома.
В ночь на 6 августа пять экипажей отправились в разведывательный полет
на Берлин. Было установлено: зенитная оборона расположена кольцом вокруг
\71\ города в радиусе ста километров и имеет много прожекторов, способных
действовать на расстоянии до 6 тысяч метров.
Теперь все было ясно. Полет труден, но возможен. Опять - в который уже
раз!- проверили материальную часть и получили приказ выполнить задание при
первой возможности.
Прошло еще несколько дней, и самолеты поднялись в воздух. Их было
пятнадцать. Командовал операцией Евгений Николаевич Преображенский. Его
ближайшими помощниками в группах были капитаны В. А. Гречишников и А. Я.
Ефремов, штурманом летел П. И. Хохлов.
Сообщение о вылете поступило перед самым моим отъездом на доклад в
Ставку. Я был уверен, что меня первым делом спросят, как дело с налетом на
Берлин.
Именно так и случилось. И мне было приятно доложить, что операция
началась...
В ночь на 8 августа тяжело нагруженные самолеты с трудом оторвались от
земли. Единственной их защитой от зениток и истребителей являлась высота.
Смелость и разумный риск, основанный на точном расчете, оправдали себя.
Немцы не ожидали такой дерзости. Во время подхода наших самолетов к цели они
сигналами с земли запрашивали: что за машины, куда летят? Считая, что
сбились с пути свои, летчикам предлагали сесть на один из ближайших
аэродромов. Загипнотизированные геббельсовской пропагандой, дежурные
наблюдательных постов не допускали даже мысли, что над их головой могут
появиться советские самолеты. Полчища фашистов рвались в те дни к
Ленинграду, к Москве. В Берлине считали, что уже близка заветная цель, а в
это время русские летчики на высоте 7 тысяч метров шли на столицу третьего
рейха.
Огни Берлина были видны издалека: город не был затемнен. Налеты
англичан с запада происходили тогда так редко и оказывались столь слабыми,
что жители немецкой столицы успевали подготовиться к ним после объявления
воздушной тревоги.
По огням и контурам приметных мест - рек, озер, дорог - штурман Хохлов
уточнял свой курс и вел самолеты на военные объекты Берлина. Наши самолеты
достигли уже цели, а зенитного огня по ним никто не открыл. Сбросив бомбы,
все пятнадцать \72\ бомбардировщиков, облегченные от груза, легли на
обратный курс. Наблюдать за результатами бомбового удара не было
возможности: по небу шарили прожекторы, вокруг вспыхивали разрывы зенитных
снарядов.
Задание было выполнено. Первая в истории Отечественной войны атака
Берлина советской авиацией состоялась. Это радовало всех, радовало
настолько, что отступили на задний план и опасность обратного полета и
сознание, что запас топлива в баках весьма ограничен.
Через тринадцать лет мы с Евгением Николаевичем Преображенским, уже
командующим ВВС Военно-Морского Флота, вместе летели в Порт-Артур и
вспоминали годы войны. Вспоминали, конечно, и о первом налете на фашистский
Берлин. Тогда-то я и узнал, что наши летчики, оказывается, обсуждали
возможность такого налета еще до приказа из Москвы...
Фашистам и в голову не пришло, что их столицу бомбили советские
самолеты. На следующий день в немецких газетах было опубликовано такое
сообщение: "Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и
раненые. Сбито шесть английских самолетов". На это англичане ответили:
"Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7-8
августа английская авиация над Берлином не летала". Не верить этому не было
оснований. Пришлось немцам сделать вывод, что этот успешный налет произвели
советские самолеты. Вот тебе и скорая победа на советско-германском фронте,
вот тебе и уничтоженная советская авиация!
За первым налетом последовали другие. Но условия стали более тяжелыми.
Теперь противник встречал наши самолеты ожесточенным огнем, едва они
пересекали береговую черту, а вокруг Берлина действовала сложная система
противовоздушной обороны. Каждый раз приходилось разрабатывать особую
тактику. Выручала по-прежнему большая высота. Выше 7 тысяч метров нашим
бомбардировщикам уже не так были страшны ночные истребители со специальными
мощными фарами, не так был страшен и огонь зениток.
Гитлеровская ставка потребовала от своего командования "ликвидировать
военно-морские и военно-воздушные базы на островах Даго и Эзель, и в первую
очередь - аэродромы, с которых производятся налеты на \73\ Берлин". Нам
пришлось усилить защиту аэродромов. Туда были передислоцированы почти все
зенитные средства островов и скромные истребительные силы.
"А нельзя ли вместо 500-килограммовой бомбы или двух бомб по 250
килограммов нести на Берлин до тысячи килограммов, то есть брать по две
пятисотки?"- такой вопрос возник у Верховного Главнокомандующего.
Мои доводы, основанные на мнении С. Ф. Жаворонкова о том, что такая
нагрузка для самолета недопустима, показались неубедительными. В Ставку был
приглашен опытный летчик-испытатель В. К. Коккинаки. Об этом я уже писал в
книге "Накануне". Коккинаки отлично знал самолеты ДБ-3, его не раз
направляли в авиационные части, чтобы он показал, как надо использовать
технику и выжать из нее все возможное в смысле дальности полета и
грузоподъемности машины.
Точка зрения Коккинаки разошлась с моей. "Можно брать две пятисотки",-
помнится, заявил он, и я был временно посрамлен.
По личному приказу Верховного Владимир Константинович вылетел на Эзель,
где дислоцировался полк Е. Н. Преображенского. Теоретически бомбовую
нагрузку на ДБ-3 можно было увеличить до тонны, но далеко не новые моторы
самолетов делали это практически невозможным, тем более при полете на
предельную дистанцию. Попытка Коккинаки поднять бомбы весом в одну тонну
кончилась неудачей: два самолета потерпели аварию. Мне ничего не оставалось,
как доложить об этом Ставке и отдать приказ командующему ВВС ВМФ: оставить
нагрузку прежней.
Однако дело на этом не кончилось.
В Ставку были вызваны командующий ВВС ВМФ С. Ф. Жаворонков, до тех пор
неотлучно руководивший полетами на месте, и командующий ВВС Красной Армии П.
Ф. Жигарев. И. В. Сталин нередко поступал так по отношению к какому-либо
наркому. Этим он как бы говорил: "Вот я сейчас вас проверю. Вот сейчас
послушаем, что скажут практические работники".
Когда Жигарев, Жаворонков и я вошли, Сталин сердито посмотрел на нас. О
его плохом настроении свидетельствовало и то, что он не сидел и не стоял
возле стола, как обычно, а быстрыми шагами ходил от стены к стене. Едва мы
вошли, он приступил прямо к делу. \74\
Больше всех досталось П. Ф. Жигареву, который направил для пополнения
авиации КБФ самолеты с изрядно поношенными моторами. Что же касается нас,
моряков, то И. В. Сталин хотя и не признал наши доводы правильными, но
теперь уже не приказывал брать для бомбардировки Берлина бомбы весом по
тонне.
Налеты на Берлин повторялись еще не раз. Последний был 5 сентября.
Когда пришлось оставить Таллинн, полеты с островов стали невозможны. Всего
за десять налетов на Берлин было сброшено 311 бомб и зарегистрировано 32
пожара{12}. В моей памяти навсегда остались дни, когда наши морские орлы
летали бомбить фашистскую столицу. Многих участников тех дерзких налетов
наградили орденами, а Е. Н. Преображенский, П. И. Хохлов, В. А. Гречишников,
А. Я. Ефремов и М. Н. Плоткин были удостоены звания Героя Советского Союза.
умами нацистских военачальников как идея фикс. Германское командование явно
переоценило возможности своих сухопутных сил.
Западногерманский историк В. Гесс подчеркивает, что целью действий
горного корпуса "Норвегия" был только (обратите внимание: только!) Мурманск.
О наших силах на Рыбачьем В. Гесс пишет, будто немецкое командование
"склонилось к тому, что достаточно будет отрезать эти силы... они сами по
себе вскоре потеряют значение". Гитлеровцы рассчитывали захватить Мурманск в
середине июля. На совещании у Гитлера 16 июля не только Мурманск, но и весь
Кольский полуостров был заблаговременно "передан" под начало гаулейтера
Тербовена. Но гаулейтеру так и не удалось прибыть в свои "владения".
"Почему германские войска еще не в Мурманске?- вопрошала в те дни
немецкая газета, выходившая в Норвегии, и пыталась объяснить:- Бои оказались
чрезвычайно тяжелыми, их трудность не поддается описанию. Сам черт выдумал
тундру в помощь \63\ большевикам. В тылу приходится сражаться с партизанами
и прорвавшимися красноармейскими частями..."
Но ведь то, что корпусу "Норвегия" предстояло преодолеть тундру и горы
Заполярья, было известно в Берлине и раньше. Недаром фашисты сосредоточили
на Севере специально подготовленные горноегерскис части. Не было секретом
для германского командования и то, что тундра близка к берегу Баренцева
моря, вполне пригодному для высадки морских десантов обеих воюющих сторон.
Немецкий флот не обеспечил приморского фланга своей армии, наступавшей
на Мурманск. Командование же нашего Северного флота, как известно, уже в
июле высадило несколько десантов в районе губы Большая Западная Лица.
Высаживали мы десанты и позже.
В. Гесс тоже вынужден был признать, что "благодаря высадкам десантов
долгое время инициатива удерживалась в руках советских войск".
Забегая вперед, скажу, что самый большой из этих десантов - свыше 6
тысяч человек - был высажен 28 апреля 1942 года в районе мыса Пикшуев.
Фашисты тогда готовили новое наступление на Мурманск. Активные действия 14-й
армии и крупного десанта, появившегося неожиданно для врага, сорвали его
замыслы.
Как известно, весной 1942 года по указанию Ставки ВГК наши войска
готовились провести ряд наступательных операций, и прежде всего в Крыму.
Чтобы втянуть в бой резервы противника на мурманском направлении, было
решено также провести небольшую наступательную операцию. Войска 14-й армии,
наступая с рубежа реки Западная Лица, должны были прорвать линию обороны и
продвинуться на запад. Северному флоту была поставлена задача высадить
десант в тыл противника и тем самым облегчить продвижение частей 14-й армии,
когда она прорвет оборону немцев.
Для десанта была выделена 12-я отдельная бригада морской пехоты под
командованием полковника В. В. Рассохина и военкома бригадного комиссара И.
Н. Кириллова. В состав десанта входил также разведывательный отряд флота.
Всего насчитывалось около 6200 человек, вооруженных легким оружием и пушками
калибра не более 45 мм.
Командиром высадки был назначен капитан 1 ранга В. И. Платонов. В
поддержку десанта выделялись \64\ эсминец "Громкий" и сторожевые корабли
"Рубин" и "Смерч". Им предстояло подавить береговую артиллерию противника и
отвлекать на себя огонь немцев.
Добившись нужной внезапности, десант в ночь на 28 апреля 1942 года
высадился в назначенном месте и начал продвижение вперед. К 1 мая 12-я
бригада заняла плацдарм шириной 15 километров и продвинулась в глубину на
12-14 километров, выполнив поставленную ей задачу. Однако действия частей
14-й армии оказались неудачными, и немцы сосредоточили усилия на ликвидации
десанта. Ему пришлось перейти к обороне.
Войска армии в эти дни тяжелых боев поддерживали артиллерия и авиация
Северного флота. По фашистам вели огонь эскадренные миноносцы, сторожевые
корабли и даже сторожевые катера. Только в 1941 году они выпустили около
7500 снарядов. Активно действовали и береговые батареи. С полуострова
Средний и с восточного берега губы Большая Западная Лица они вели прицельную
стрельбу по переднему краю противника.
Боевой счет авиации Северного флота открыл 24 июня командир эскадрильи
старший лейтенант Б. Ф. Сафонов. Метким залпом реактивных снарядов он
уничтожил бомбардировщик "Хейнкель-111".
С именем Бориса Феоктистовича Сафонова связаны многие славные победы
летчиков-североморцев в первые, самые трудные месяцы Великой Отечественной
войны. Особенно знаменателен день 15 сентября 1941 года.
Для поддержки наступавшей пехоты гитлеровцы выслали большую группу
бомбардировщиков. Их прикрывали "мессершмитты", на которые и устремилась
сафоновская семерка истребителей. Умелым маневром Сафонову удалось отколоть
от строя головной бомбардировщик и поджечь его. Бомбардировщик упал на
скалы. Боевой порядок фашистских самолетов был нарушен. Потеряв еще
несколько самолетов, немцы начали удирать, беспорядочно сбрасывая бомбы на
свои же войска.
Это произошло утром, а во второй половине дня та же семерка сафоновцев
перехватила вблизи линии фронта 30 вражеских бомбардировщиков, которые шли
под прикрытием 22 истребителей. Этот бой, в котором 7 советских летчиков
уничтожили 13 фашистских самолетов, заставив остальных спасаться бегством,
\65\ навсегда вошел в историю советской морской авиации.
16 сентября 1941 года Президиум Верховного Совета СССР присвоил Б. Ф.
Сафонову высокое звание Героя Советского Союза, а полк, в котором он служил,
был награжден орденом Красного Знамени. К тому времени Борис Феоктистович
лично сбил 11 вражеских самолетов.
Сафонов дрался с врагом, сочетая отвагу и хладнокровие. Численному
превосходству фашистов он противопоставил свою тактику, которую
совершенствовал с каждым боем. В одном случае устраивал засаду в облаках, в
другом - внезапно наносил удар со стороны солнца, в третьем - искусно
использовал для маскировки море и сопки. Справедливо говорили в годы войны о
"школе Сафонова". Из нее вышло немало прекрасных летчиков.
Отвага и боевое мастерство быстро выдвинули Сафонова в число лучших
авиационных командиров. Вскоре он был назначен командиром 72-го
Краснознаменного авиаполка. Полк первым на Северном флоте стал гвардейским.
Принимая гвардейское Знамя, командир от имени всего полка дал клятву:
- Перед добытым в боях гвардейским Знаменем клянемся! Слушай нас,
великий русский народ, чудесная наша Родина, героическая партия большевиков!
Мы, сыны твои, будем драться, громить и истреблять фашистских зверей, не
зная страха, усталости, презирая смерть во имя полной победы над фашизмом!
Утром 30 мая 1942 года гвардии подполковник Сафонов со своими боевыми
товарищами В. П. Покровским и П. И. Орловым вылетел на прикрытие большого
конвоя союзников, который шел в Мурманск и находился в это время в 60 милях
от наших берегов.
Над конвоем уже кружили вражеские самолеты. 45 "юнкерсов" ожесточенно
бомбили транспорты и корабли охранения. Сафонов сразу ринулся на ближайший
бомбардировщик противника и поджег его. Покровский и Орлов атаковали другие
фашистские самолеты.
В этом бою Сафонов сбил три "юнкерса", несколько самолетов сбили его
товарищи. Выходя из боя, Сафонов передал по радио на командный пункт полка,
что поврежден мотор его самолета. Вылетевшая на помощь сражавшимся новая
группа летчиков стала запрашивать у Сафонова, не ранен ли он. Каждый из \66\
летчиков ради спасения командира готов был отдать жизнь. В ответ они
услышали по радио властный голос Сафонова:
- Преследуйте врага, он уходит!
Это был его последний боевой приказ.
Не верилось, что Борис Феоктистович Сафонов погиб. Его ждали день, два,
три... Но сколько ни искал специально посланный эсминец "Валериан Куйбышев",
ничего в море обнаружить не смог. Видимо, герой был тяжело ранен и
погрузился в студеную пучину вместе со своей машиной.
Недолго пришлось Сафонову повоевать, но он совершил около 300 боевых
вылетов, лично сбил 25 вражеских самолетов, 14 уничтожил в групповых боях.
14 июня 1942 года Б. Ф. Сафонов - первый из участников Великой Отечественной
войны - посмертно был удостоен второй Золотой Звезды Героя. 2-й гвардейский
истребительный Краснознаменный авиаполк, которым командовал Сафонов, стал
носить его имя.
У подножия гранитной скалы в Заполярье герою воздвигнут памятник.
Далеко видна мужественная фигура замечательного летчика, вознесенная на
высокий пьедестал...
Немногочисленной в начале войны была авиация Северного флота. Но уже к
концу 1941 года морские летчики сбили в воздухе и уничтожили на аэродромах
119 вражеских самолетов. Летчики-североморцы с одинаковой отвагой сражались
и над морем и над землей Заполярья. Морскую авиацию использовали и для
поддержки сухопутных войск. Нанося удары по войскам и аэродромам противника
и прикрывая с воздуха свои войска, авиация Северного флота одновременно вела
разведку, защищала с воздуха базы, аэродромы и другие военные объекты,
охраняла транспорты в море, а также десантные корабли на переходе и в момент
высадки десанта, бомбила базы противника, действовала на его морских путях.
За 1941-1942 годы североморские летчики совершили около 27 тысяч вылетов,
большую часть из них - для поддержки своих сухопутных войск.
В ходе войны авиация флота мужала, росла и качественно и количественно.
С течением времени объектами ее действий стали удаленные порты и
коммуникации врага. Торпедоносцы, бомбардировщики и штурмовики наносили
удары по кораблям и судам \67\ фашистов в море. В первый год войны они
потопили десять вражеских транспортов. С февраля 1942 года авиация
приступила к постановке мин в водах противника.
Об авиации Балтийского флота хочется сказать особо. Она активно
действовала с первого дня войны. Истребители прикрывали базы, а также
корабли, стоявшие на рейдах или выходившие на боевые операции в море. Над
Кронштадтом, Таллинном, Ханко, над аэродромами, на которые были нацелены
вражеские бомбардировщики, то и дело завязывались жаркие стычки в воздухе.
Летчики Балтики сражались отважно.
Флотской авиации явно не хватало, потому что, как уже говорилось,
большая часть ее была в силу необходимости нацелена на наземные объекты. На
Ханко противник простреливал каждый метр земли, держа под огнем и аэродром,
и тем не менее летчики-истребители надежно охраняли небо, обеспечивая
господство в воздухе, без чего военно-морская база, окруженная неприятелем,
не могла бы продержаться. Уже в первые дни войны флотские бомбардировщики
сбрасывали свой груз на Мемель, Данциг, Гдыню и другие порты, которыми
пользовался враг. С 23 июня начались удары по аэродромам и портам Финляндии,
выступившей против Советского Союза на стороне фашистской Германии{11}.
Атакам нашей авиации подверглись Турку, Котка, Тампере. Самолеты КБФ ставили
мины вблизи баз противника, чтобы затруднить выход его кораблей в море,
наносили удары по конвоям.
Успешность действий авиации КБФ подтверждают и сами немцы. Вот что
писал журнал "Марине рундшау" в 1962 году:
"...Советская авиация ВМС после первых недель некоторой неясности
положения добилась почти неоспоримого господства в воздухе над морем. Ее
самолеты совершали до 17 воздушных атак в день. Число самолетов,
участвовавших в каждом налете, доходило до 25. Налеты отличались
систематичностью и упорством действий".
Командир 5-й немецкой флотилии тральщиков сообщал в своем донесении в
июле 1941 года о том, что, \68\ несмотря на интенсивный зенитный огонь,
русские вели прицельное бомбометание и что часть бомб была сброшена с
пикирования. Он указывал также, что применение бомб с осколочным действием
неизвестной до сих пор силы вызвало большие потери в личном составе. В конце
донесения сообщалось, что если проводка конвоев и траление мин в Рижском
заливе будут производиться без прикрытия истребителями, то в этом случае
следует ожидать тяжелых потерь.
Такой же характер имело донесение командира 1-й флотилии торпедных
катеров от 4 июля 1941 года об абсолютном господстве русских в воздухе и
"большой опасности, которой подвергаются суда, совершающие переход без
прикрытия".
Об одной операции авиации Балтики следует рассказать подробно: я имею в
виду налеты на Берлин в августе - сентябре 1941 года.
В конце июля фашисты совершили свой первый налет на Москву. Нам
хотелось ответить налетом на Берлин. Но как? По плану мы готовились в те дни
нанести с ленинградского аэродромного узла удары по Пиллау, где базировались
корабли немецкого флота. Правда, с аэродромов, расположенных под
Ленинградом, до Берлина было ближе, чем с других наших аэродромов. Но
расстояние все-таки было слишком велико, чтобы его могли преодолеть в оба
конца самолеты ДБ-3 даже с форсажем (ДБ-Зф).
Пришлось нам с В. А. Алафузовым призадуматься...
Развернули карту. После прикидки стало ясно, что с ленинградских
аэродромов наши самолеты дотянут лишь чуть дальше Либавы. А вот если
стартовать с острова Эзель, тогда можно лететь до Кенигсберга. Ну а если
взять предельный радиус действий самолетов? Да, тогда можно достать и до
Берлина! Правда, идти придется над морем и, сбросив бомбы, немедленно
возвращаться. Потеряешь 20-30 минут - не дотянешь до своих аэродромов.
Придется садиться на территории противника. Чтобы исключить этот вариант,
оставалось одно - лететь на Берлин на самой выгодной во всех отношениях
высоте и бомбить немедленно, несмотря ни на что. Потом строго прямым курсом
возвращаться домой. Иначе говоря, лететь было можно, если найдутся отважные
летчики, если будет исправна материальная часть и если при возвращении туман
не закроет аэродром.
Наконец после консультации со специалистами \69\ убедились, что если
самолеты возьмут полный запас горючего и не более 750 килограммов бомб
каждый, то они пройдут расстояние до Берлина (около 900 километров) за три с
небольшим часа и вернутся домой, еще имея в баках остаток бензина.
"Заманчиво,- подумал я.- Но не получится ли так, что мы пошлем летчиков
на операцию, с которой они не вернутся?"
Нужно было хорошенько все взвесить. Да и после этого требовалось еще
разрешение Ставки. Дело было весьма серьезное, оно выходило за рамки прав
наркома Военно-Морского Флота.
В затруднительном положении оказался и командующий ВВС ВМФ С. Ф.
Жаворонков. С одной стороны, по его же данным, получалось, что такую
операцию провести можно. С большим риском, на пределе, но можно. С другой -
какая огромная ответственность ложилась на него, если полет оказался бы
неудачным! Ведь это грозило потерей всех самолетов...
- Буду докладывать Ставке,- сказал я ему.
- Дайте еще подумать, посоветоваться с исполнителями,- ответил Семен
Федорович.
Снова все проверили и взвесили. Полком, которому предстояло выполнять
это ответственное задание, командовал полковник Е. Н. Преображенский, его
штурманом был прекрасный специалист капитан П. И. Хохлов. Расчеты
Преображенского и Хохлова еще раз подтвердили: да, полет возможен.
Через два дня, на очередном докладе, я разложил перед И. В. Сталиным
карту Балтийского моря. Остров Эзель и Берлин соединяла на ней четкая прямая
линия. Тут же были даны окончательные расчеты: самолет может взять одну
500-килограммовую бомбу или две по 250.
Удар по Берлину имел бы в случае удачи огромное значение. Ведь
гитлеровцы трубили на весь мир, что советская авиация разгромлена.
И Ставка утвердила наше предложение. "Вы лично отвечаете за выполнение
операции",- было сказано мне на прощание.
Вернувшись, я тут же отдал все необходимые распоряжения. Вскоре Военный
совет Балтийского флота получил приказ подобрать 15 экипажей 1-го
минно-торпедного полка и к 10.00 2 августа перебазировать их на Эзель. В
связи с этим ранее поставленную задачу \70\ - бомбардировку Пиллау -
пришлось отменить.
Трудная задача ложилась на моряков. Достаточных запасов топлива и
авиабомб на острове не было. Их сначала пришлось доставлять туда из
Таллинна, а затем из Кронштадта. Небольшие баржи с бензином и боеприпасами
под сильной охраной следовали заминированным Финским заливом до Таллинна, а
затем дальше, на остров Эзель. Опасность подстерегала их на каждом шагу.
Следует иметь в виду, что Таллинн уже был осажден противником.
Учитывая сложность операции, подготовка и руководство ею была возложены
непосредственно на командующего ВВС ВМФ генерал-лейтенанта С. Ф.
Жаворонкова. Сначала, 2 августа, он вылетел на аэродром под Ленинградом, где
находился 1-й минно-торпедный полк. Для сохранения секретности о цели своего
прилета Семен Федорович информировал только командующего флотом
вице-адмирала В. Ф. Трибуца и командующего ВВС Балтфлота генерал-майора
авиации М. И. Самохина.
Дело было спешное, и 4 августа рано утром - как вспоминает сам
Жаворонков - 15 самолетов ДБ-3 произвели посадку на аэродроме Кагул. Вскоре
туда же отправился и командующий ВВС ВМФ.
На него лично возлагалось проследить не только за подготовкой, но и за
выполнением первых налетов на Берлин.
Понимая всю ответственность за людей, которым предстояло выполнить
столь рискованное задание, я, обсудив вопрос с С.Ф. Жаворонковым,
распорядился провести сначала несколько пробных полетов, чтобы убедиться на
практике в возможности задуманного и собрать как можно более полные данные о
противовоздушной обороне Берлина.
В ночь на 3 августа наши морские орлы слетали на разведку погоды и
сбросили бомбы на ближний объект - Свинемюнде. Экипажы взяли полный запас
горючего и бомб - как бы для полета на Берлин - и поднялись с аэродрома
Кагул на острове Эзель.
Операция показала, что отлично тренированные летчики могут стартовать
на тяжелых машинах и с этого маленького аэродрома.
В ночь на 6 августа пять экипажей отправились в разведывательный полет
на Берлин. Было установлено: зенитная оборона расположена кольцом вокруг
\71\ города в радиусе ста километров и имеет много прожекторов, способных
действовать на расстоянии до 6 тысяч метров.
Теперь все было ясно. Полет труден, но возможен. Опять - в который уже
раз!- проверили материальную часть и получили приказ выполнить задание при
первой возможности.
Прошло еще несколько дней, и самолеты поднялись в воздух. Их было
пятнадцать. Командовал операцией Евгений Николаевич Преображенский. Его
ближайшими помощниками в группах были капитаны В. А. Гречишников и А. Я.
Ефремов, штурманом летел П. И. Хохлов.
Сообщение о вылете поступило перед самым моим отъездом на доклад в
Ставку. Я был уверен, что меня первым делом спросят, как дело с налетом на
Берлин.
Именно так и случилось. И мне было приятно доложить, что операция
началась...
В ночь на 8 августа тяжело нагруженные самолеты с трудом оторвались от
земли. Единственной их защитой от зениток и истребителей являлась высота.
Смелость и разумный риск, основанный на точном расчете, оправдали себя.
Немцы не ожидали такой дерзости. Во время подхода наших самолетов к цели они
сигналами с земли запрашивали: что за машины, куда летят? Считая, что
сбились с пути свои, летчикам предлагали сесть на один из ближайших
аэродромов. Загипнотизированные геббельсовской пропагандой, дежурные
наблюдательных постов не допускали даже мысли, что над их головой могут
появиться советские самолеты. Полчища фашистов рвались в те дни к
Ленинграду, к Москве. В Берлине считали, что уже близка заветная цель, а в
это время русские летчики на высоте 7 тысяч метров шли на столицу третьего
рейха.
Огни Берлина были видны издалека: город не был затемнен. Налеты
англичан с запада происходили тогда так редко и оказывались столь слабыми,
что жители немецкой столицы успевали подготовиться к ним после объявления
воздушной тревоги.
По огням и контурам приметных мест - рек, озер, дорог - штурман Хохлов
уточнял свой курс и вел самолеты на военные объекты Берлина. Наши самолеты
достигли уже цели, а зенитного огня по ним никто не открыл. Сбросив бомбы,
все пятнадцать \72\ бомбардировщиков, облегченные от груза, легли на
обратный курс. Наблюдать за результатами бомбового удара не было
возможности: по небу шарили прожекторы, вокруг вспыхивали разрывы зенитных
снарядов.
Задание было выполнено. Первая в истории Отечественной войны атака
Берлина советской авиацией состоялась. Это радовало всех, радовало
настолько, что отступили на задний план и опасность обратного полета и
сознание, что запас топлива в баках весьма ограничен.
Через тринадцать лет мы с Евгением Николаевичем Преображенским, уже
командующим ВВС Военно-Морского Флота, вместе летели в Порт-Артур и
вспоминали годы войны. Вспоминали, конечно, и о первом налете на фашистский
Берлин. Тогда-то я и узнал, что наши летчики, оказывается, обсуждали
возможность такого налета еще до приказа из Москвы...
Фашистам и в голову не пришло, что их столицу бомбили советские
самолеты. На следующий день в немецких газетах было опубликовано такое
сообщение: "Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и
раненые. Сбито шесть английских самолетов". На это англичане ответили:
"Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7-8
августа английская авиация над Берлином не летала". Не верить этому не было
оснований. Пришлось немцам сделать вывод, что этот успешный налет произвели
советские самолеты. Вот тебе и скорая победа на советско-германском фронте,
вот тебе и уничтоженная советская авиация!
За первым налетом последовали другие. Но условия стали более тяжелыми.
Теперь противник встречал наши самолеты ожесточенным огнем, едва они
пересекали береговую черту, а вокруг Берлина действовала сложная система
противовоздушной обороны. Каждый раз приходилось разрабатывать особую
тактику. Выручала по-прежнему большая высота. Выше 7 тысяч метров нашим
бомбардировщикам уже не так были страшны ночные истребители со специальными
мощными фарами, не так был страшен и огонь зениток.
Гитлеровская ставка потребовала от своего командования "ликвидировать
военно-морские и военно-воздушные базы на островах Даго и Эзель, и в первую
очередь - аэродромы, с которых производятся налеты на \73\ Берлин". Нам
пришлось усилить защиту аэродромов. Туда были передислоцированы почти все
зенитные средства островов и скромные истребительные силы.
"А нельзя ли вместо 500-килограммовой бомбы или двух бомб по 250
килограммов нести на Берлин до тысячи килограммов, то есть брать по две
пятисотки?"- такой вопрос возник у Верховного Главнокомандующего.
Мои доводы, основанные на мнении С. Ф. Жаворонкова о том, что такая
нагрузка для самолета недопустима, показались неубедительными. В Ставку был
приглашен опытный летчик-испытатель В. К. Коккинаки. Об этом я уже писал в
книге "Накануне". Коккинаки отлично знал самолеты ДБ-3, его не раз
направляли в авиационные части, чтобы он показал, как надо использовать
технику и выжать из нее все возможное в смысле дальности полета и
грузоподъемности машины.
Точка зрения Коккинаки разошлась с моей. "Можно брать две пятисотки",-
помнится, заявил он, и я был временно посрамлен.
По личному приказу Верховного Владимир Константинович вылетел на Эзель,
где дислоцировался полк Е. Н. Преображенского. Теоретически бомбовую
нагрузку на ДБ-3 можно было увеличить до тонны, но далеко не новые моторы
самолетов делали это практически невозможным, тем более при полете на
предельную дистанцию. Попытка Коккинаки поднять бомбы весом в одну тонну
кончилась неудачей: два самолета потерпели аварию. Мне ничего не оставалось,
как доложить об этом Ставке и отдать приказ командующему ВВС ВМФ: оставить
нагрузку прежней.
Однако дело на этом не кончилось.
В Ставку были вызваны командующий ВВС ВМФ С. Ф. Жаворонков, до тех пор
неотлучно руководивший полетами на месте, и командующий ВВС Красной Армии П.
Ф. Жигарев. И. В. Сталин нередко поступал так по отношению к какому-либо
наркому. Этим он как бы говорил: "Вот я сейчас вас проверю. Вот сейчас
послушаем, что скажут практические работники".
Когда Жигарев, Жаворонков и я вошли, Сталин сердито посмотрел на нас. О
его плохом настроении свидетельствовало и то, что он не сидел и не стоял
возле стола, как обычно, а быстрыми шагами ходил от стены к стене. Едва мы
вошли, он приступил прямо к делу. \74\
Больше всех досталось П. Ф. Жигареву, который направил для пополнения
авиации КБФ самолеты с изрядно поношенными моторами. Что же касается нас,
моряков, то И. В. Сталин хотя и не признал наши доводы правильными, но
теперь уже не приказывал брать для бомбардировки Берлина бомбы весом по
тонне.
Налеты на Берлин повторялись еще не раз. Последний был 5 сентября.
Когда пришлось оставить Таллинн, полеты с островов стали невозможны. Всего
за десять налетов на Берлин было сброшено 311 бомб и зарегистрировано 32
пожара{12}. В моей памяти навсегда остались дни, когда наши морские орлы
летали бомбить фашистскую столицу. Многих участников тех дерзких налетов
наградили орденами, а Е. Н. Преображенский, П. И. Хохлов, В. А. Гречишников,
А. Я. Ефремов и М. Н. Плоткин были удостоены звания Героя Советского Союза.