Страница:
войны. Именно в эти месяцы подверглись жестокой проверке, суровым испытаниям
наши люди. И они героически выдержали эти испытания.
Балтийский флот годами готовился к войне на море: к действиям на
коммуникациях, к бою на минно-артиллерийской позиции в устье Финского
залива, к обороне своих баз с моря, к защите от вражеских десантов
побережья. В начале войны флоту пришлось повернуть пушки, так сказать, на
сто восемьдесят градусов и действовать "на обратной директрисе", как шутливо
выражались иногда на своем языке артиллеристы.
Сложившаяся обстановка вынудила отказаться от планов, разработанных в
мирное время, и сосредоточить все внимание на опасности, грозившей с суши.
Конечно, если бы войска фашистской Германии были остановлены на наших
границах, немецкому флоту пришлось бы действовать активнее. Тогда
пригодились бы все варианты наших довоенных оперативных планов.
Недостаточная подготовленность к началу войны театра военных действий,
неожиданное направление вражеских ударов подчас приводили нас к ряду ошибок
в борьбе за свои районы и базы, а иногда ставили в исключительно тяжелое
положение. Так, в конце июня, когда была захвачена Рига, кораблям отряда
легких сил пришлось базироваться на не приспособленные для этого бухты, а
затем отходить мелководным фарватером через Моонзунд. И все же командование
Балтийского флота сумело под носом у противника углубить моонзундский
фарватер и вывести через него крейсер "Киров", а также многие другие корабли
и суда. На поверку вышло, что гитлеровцы раньше времени прокричали о том,
что им удалось "запереть большие силы красных в Рижском заливе". \40\
Дни второй половины июля вспоминаются как весьма тревожные для
Балтийского флота.
В то тяжелое время, когда, несмотря на героизм наших людей, приходилось
оставлять базу за базой, мы особенно явственно ощутили все недоделки в
подготовке флотов. Больше всего они сказались в отработке взаимодействия
флота с армией, в обеспечении флота некоторыми типами кораблей и боевых
средств, а зачастую и в уровне боевой подготовки.
Как далеко подчас бывает от планов на бумаге до их осуществления!
Будучи командиром крейсера, я, казалось, не сомневался, что на учениях
корабль выполнит все, как расписано в плане. Но стоило начать действовать -
и обнаруживалось немало недоработок. Уже тогда я научился понимать, что
никакой план нельзя считать реальным, пока он не проверен на деле. Позже,
когда я командовал Тихоокеанским флотом, во время хасанских событий,
возникла реальная опасность атаки с воздуха нашей главной базы -
Владивостока. Тогда мы обнаружили, что хранившиеся в сейфах планы - это еще
далеко не полная гарантия действительной боеготовности флота. Пришлось в
течение нескольких месяцев проводить различные учения, чтобы проверить наши
планы на практике и срочно откорректировать их.
А когда началась Великая Отечественная война, я снова убедился: она
вносит самые непредвиденные поправки в планы, несмотря на то что они не раз
уже проверены на учениях.
Говоря о боях за Либаву, я упоминал, что не сразу было достигнуто
единое понимание взаимодействия между армией и флотом на этом конкретном
участке. Нечто похожее повторилось в Таллинне. Вопреки планам мирного
времени ответственность за оборону Таллинна с суши сразу была возложена на
Военный совет Балтфлота, но сухопутные войска были подчинены флотскому
командованию с большим опозданием.
Теперь о кораблях и боевых средствах. Давно известно, что наибольший
эффект в войне дает только правильно "сбалансированный" флот, то есть флот,
имеющий достаточно надводных и подводных кораблей всех нужных классов и
типов. Обеспечить это соотношение кораблей еще в предвоенные годы было
прямой обязанностью наркома ВМФ и Главного морского штаба. Здесь нельзя
ссылаться ни на высшие органы, ни на \41\ промахи на местах.
Очень болезненно, особенно на Балтийском флоте, сказалась нехватка
тральщиков и тральных средств. Все мы, руководители флота, понимали, что в
условиях балтийского мелководья мины явятся большой опасностью, что без
тральщиков немыслим ни один выход кораблей. Если бы спросить любого из нас,
что требуется в первую очередь для Балтийского морского театра, мы бы не
задумываясь ответили: строить тральщики, создавать тралы, дать современные
мины для борьбы с противником. На деле же получилось иначе. Это нужно
признать.
Уделяя внимание крупным кораблям, мы медленно строили новые
быстроходные тральщики (БТЩ), к тому же строили их мало. Также
непростительно, что после начала войны в Европе, когда возросла опасность
нападения фашистской Германии на Советский Союз, мы не пополнили флот
кораблями торгового флота, способными действовать в качестве тральщиков. В
результате на КБФ к началу войны было всего 20 БТЩ, а по самым скромным
подсчетам их требовалось не менее 100. Такое положение с тральщиками снизило
эффективность использования боевых кораблей и вызвало лишние потери при
прорыве флота из Таллинна в Кронштадт. Подводя итоги первого месяца войны,
Военный совет флота оценил минную опасность как главную, Острота вопроса
вынудила его распорядиться "подобрать в Ленинграде все, что может оказаться
пригодным", а если не будет этой возможности, то "подобрать 15-20 морских
или речных буксиров, вплоть до колесных". Так велика была нужда в
тральщиках.
Это, очевидно, знали и немцы. Недаром, не рискуя крупными кораблями,
Гитлер по плану "Барбаросса" уже в феврале 1941 года решил с началом войны
широко использовать на Балтийском море все минные заградители, торпедные
катера и часть своих легких сил. Теоретически мы ожидали этого, а
практически к борьбе с вражескими минами не подготовились. Нам надо было во
все колокола бить тревогу уже после первых сведений о появлении новых
немецких электромагнитных мин и о больших потерях, которые несли от них
англичане в 1939-1941 годах.
Кроме тральщиков, не хватало и кораблей противолодочной обороны (НЛО) и
специальных сторожевых кораблей (СКР). С огорчением перечитываешь сейчас
\42\ строки старого документа:
"БТЩ "Крамбол" занял место в дозоре". Не от хорошей жизни приходилось
посылать вместо сторожевиков тральщики.
Испытал на себе Балтийский флот и все последствия слабости наших
корабельных средств ПВО. Прикрывать корабли истребителями удавалось не
всегда, а зенитные пушки Лендера к тому времени уже устарели.
Боевая подготовка проходила в неблагоприятных условиях.
Почти до самой Великой Отечественной войны наш Балтийский флот
располагал единственной базой в Кронштадте, замерзающей на четыре-пять
месяцев в году. Уже в ноябре корабли обычно стояли у стенок или на
судоремонтном заводе в скованном льдами Кронштадте. Выходы в море
прекращались, командный и рядовой состав занимался учебой на берегу. Осенью
проходили демобилизация и призыв. К этому же времени приурочивались отпуска
и перемещения командиров.
Командование стремилось как можно больше сделать зимой, а весной
пораньше вывести флот в морс, но на корабле, стоящем во льду или у
заводского причала, многого не сделаешь. Первые шаги флота весной были
робкими, он напоминал больного, долго пролежавшего в постели. Только в
начале мая корабли вытягивались на Кронштадтский рейд, занимались одиночной
подготовкой, изредка выходили в море, которое, прямо скажем, переставало за
зиму быть "домом" балтийцев. Еще с тех времен, когда я был курсантом, мне
хорошо запомнились первые сборы флота на Кронштадтском рейде. Переход в
Лужскую губу в июне оказывался событием. А когда соединения приступали к
сложным учениям и совместному плаванию, была уже середина лета. В спешке, с
неизбежными при этом авариями, флот готовился к осенним маневрам,
завершавшим учебный год. Следующей весной почти все начиналось сначала.
Когда в ноябре 1933 года я стал командиром крейсера на Черном море, то
увидел, что балтийские порядки распространены и здесь, хотя Черное море не
замерзает. В октябре можно еще плавать да плавать, а у нас, как и на
Балтике, проводили итоговое учение, большая часть кораблей становилась к
стенке морского завода и, как тогда шутили, "в командование флотом вступал
директор". \43\ "Почему мы так мало плаваем зимой?"- нередко говорили между
собой моряки, но все понимали, что решить этот вопрос можно только в верхах.
Как, допустим, плавать в ноябре и декабре, если те, кто подлежал
демобилизации, сразу ушли с кораблей, а многие командиры и сверхсрочники
уехали в отпуск? Порядки, заведенные на Балтике, где не было незамерзающих
баз, и ставшие традицией - всем плавать летом и всем ремонтироваться с
осени,- цепко держали нас в плену.
Положение на всех наших флотах изменилось только в 1940 году. На опыте
финской войны мы еще раз убедились, что нужно плавать круглый год и к борьбе
на морс готовиться в условиях, близких к боевым. Балтийский флот, базируясь
теперь на Таллинн, Либаву, Ханко, уже не был зимой скован льдами, и его
корабли могли бороздить воды Балтики круглый год. Но до начала войны времени
оставалось мало, и кардинально изменить положение оказалось уже невозможным.
Опыт приобретается и накапливается годами, особенно опыт в подготовке людей.
Вырастить и воспитать умелых командиров и матросов сложнее, чем построить
корабли.
После налета немецкой авиации на Севастополь, на рассвете 22 июня.
Черноморский флот в сравнительно спокойной обстановке развертывал силы и
ставил минные заграждения{9}.
После войны было высказано немало критических замечаний по этому
поводу: мол, мы без особой нужды ставили мины у своих баз. Особенно большие
сомнения вызвали минные постановки на Черном море. Вице-адмирал И. Д.
Елисеев писал мне: "Когда выяснилось, что нашим врагом на Черном море будут
румыны и немцы, следовало воздержаться от постановки мин, поскольку большой
угрозы с моря не было, а постановка их принесла нам много горя. Основными
потребителями моря были мы сами".
Мнение это небезосновательно, но полностью согласиться с ним я не могу.
Отсутствие минных полей около Севастополя позволило бы даже слабому
противнику подходить к порту ночью и ставить мины. \44\
Весь район моря возле Севастополя пришлось бы считать опасным и
постоянно проводить контрольное траление. В то же время любой неприятельский
эсминец ночью или в тумане мог подойти к этой важной базе нашего флота и
обстрелять ее. И трудно сказать, что доставило бы нам больше беспокойства:
свои мины, расположение которых мы отлично знали, или опасения, что враг
может войти в не защищенные нашими минами воды.
Бесспорно одно: минировать нужно продуманно. Следует помнить, что мины
- угроза не только противнику, но и своим кораблям, что рано или поздно их
придется тралить, что штормы срывают их, и тогда они носятся по воле волн.
Я придерживаюсь мнения, что с оперативной точки зрения постановка
оборонительных минных заграждений около своих баз не только на Черном море,
но и на Дальнем Востоке была правильной. По идее, свои минные поля не могут
представлять сколько-нибудь серьезной опасности для плавания и в то же время
дают почти полную гарантию от появления в этих местах ночью или в тумане
кораблей противника. Конечно, минные поля даже при точном знании своих
фарватеров представляют некоторую опасность и создают неудобство для
плавания боевых кораблей и транспортов, но опасность эта была бы значительно
большей, если бы вражеские надводные корабли или подводные лодки имели
возможность набросать около наших баз свои мины. Неприятности, причиняемые
своими минными полями, обусловливались главным образом недостатками в
технике - мины всплывали, срывались с якорей и становились опасными.
Постановка минных полей, конечно, требовала ходить строго по фарватерам.
Считать применение такого мощного оборонительного оружия, как мины,
неправильным лишь из-за того, что оно прибавляло забот,- значило бы признать
свое неумение обращаться с ним. Ведь плавают же корабли с опасным
боеприпасом в своих погребах!
Командование Черноморского флота с первого дня войны взяло инициативу в
свои руки. Флотская авиация наносила удары по важным объектам в Румынии.
Дунайская флотилия, отбив первое нападение с румынского берега, высадила на
него десант. Подводные \45\ лодки вышли к румынским и болгарским берегам,
чтобы искать и атаковать вражеские корабли.
Продвижение немецкой армии по всему фронту уже в начале июля вызвало
опасения, что для приморских городов и военно-морских баз может возникнуть
угроза с суши. То, что произошло на Балтике, могло повториться и на Черном
море. Становилось очевидным, что для флота на первый план выдвигается борьба
на 4?лангах армий, упиравшихся в море. При этом, как и на Балтике, многое
обернулось не совсем так, как мы себе представляли до войны.
В бытность мою командиром корабля на Черном море высказывалось
предположение, что наши вероятные противники попытаются повторить Крымскую
кампанию прошлого века, высадив мощный десант где-нибудь на нашем побережье.
Позже над этой угрозой стала превалировать опасность нападения с
воздуха и с суши. Помнится, как в 1941 году после захвата немцами острова
Крит, когда они применили воздушный десант, мы дали себе ясный отчет в том,
что подобная опасность не исключена и для Крыма. Крупных сухопутных сил там
не было, было бы целесообразно оперативно подчинить все войска в Крыму
Военному совету флота. Но о возможности появления армии врага в районе
Перекопа не думалось.
Наш Черноморский флот развивался быстро и к началу Великой
Отечественной войны состоял из линкора, б крейсеров, 17 лидеров и
эскадренных миноносцев, 2 сторожевых кораблей, 47 подводных лодок, 84
торпедных катеров и ряда вспомогательных судов. Авиация насчитывала 625
самолетов. Флот готовили к тому, чтобы обеспечить наше господство на Черном
море.
Как и на других морях, одной из важнейших задач флота считали
обеспечение флангов армии. Чем ближе шло дело к войне, тем больше внимания
уделялось взаимодействию флота с войсками приграничного Одесского военного
округа. Именно отработке такого взаимодействия было посвящено и последнее,
закончившееся в канун войны учение. Правда, на нем отрабатывались более
активные задачи, поскольку предполагалось, что мы будем не только
обороняться, но и наступать.
Результаты этого учения, проведенного в северо-западном районе моря,
сказались в первые же месяцы войны. Конечно, оно могло бы принести
значительно \46\ больше пользы, если бы мы учитывали возможность скорого
начала войны и более трезво оценивали соотношение сил. Как и на Балтике, где
мысль о потере Либавы, а тем более Риги казалась совершенно недопустимой, на
Черном море не предполагали, что Одессу придется защищать от сухопутного
противника. Хотя флот вернулся с учения за сутки до войны и в море оружие на
кораблях находилось в полной боевой готовности, тема учения не
соответствовала обстановке, которая могла возникнуть с началом военных
действий. Наши взоры были обращены в сторону Босфора. Оттуда мы ждали
появления крупных эскадр с десантными войсками. Предполагалось, что наши
вероятные противники попытаются повторить Крымскую кампанию прошлого века,
высадив десант на нашем побережье. При оперативных играх считали, что
Румыния будет на стороне "противника", но ее флот не представлял реальной
угрозы. В тридцатых годах, когда власть в Германии захватили фашисты и
начали призывать к войне против Советского Союза, положение изменилось. В
случае войны с Германией вероятность морского десанта уменьшилась, но зато
возросла опасность нападения с воздуха и с суши.
Немецкая группа армий "Юг", продвигаясь на восток, захватывала наши
приморские города. Фашисты бахвалились, что советский Черноморский флот
скоро "сам умрет сухопутной смертью", лишившись всех своих баз. Но флот
сражался, с каждым днем наращивая силу ударов.
Королевская Румыния, как и предполагалось, выступила союзницей
фашистской Германии. Наше командование решило нанести удар по главной базе
румынского флота - Констанце.
Уже в ночь на 23 июня 1941 года авиация Черноморского флота произвела
первый налет на военные объекты Констанцы. 23 июня последовало еще пять
налетов: три на Констанцу и два на Сулину.
Немного позднее были нанесены авиационные удары по Плоешти. Этому
объекту Ставка придавала особое значение: речь шла о румынской нефти,
которая была очень нужна фашистской Германии. Поэтому Плоешти бомбила и
армейская, и флотская авиация. В июле и августе удалось уничтожить сотни
тысяч тонн нефти, а добыча ее на какое-то время была сведена почти к нулю.
\47\
Говоря о налетах советской авиации на Плоешти, следует подчеркнуть
стратегическое значение этих ударов. Не случайно Гитлер в записке Браухичу
от 22 августа 1941 года подчеркивал, что нужно скорее захватить
Причерноморье и Крым с его аэродромами, а шахты они всегда захватят. Один
удачный налет русской авиации на единственный наш источник нефти,
указывалось далее, и трудно будет предугадать, каким окажется дальнейший ход
войны.
Не случайно и то, что И. В. Сталин обращался к Гопкинсу с вопросом, не
могут ли англичане (США тогда еще не воевали) бомбить Плоешти. Но этих
ударов не последовало.
25 июня два лидера - "Москва" и "Харьков" - вышли в море, чтобы
обстрелять Констанцу. Эту ударную группу прикрывали крейсер "Ворошилов" и
два эсминца. Корабли совершили переход ночью и на рассвете внезапно
появились перед Констанцей. В 5 часов утра оба лидера открыли огонь.
Это был смелый набег, что подтверждали и представители немецкого
командования в Румынии.
Командир всего соединения контр-адмирал Т. А. Новиков и командир
ударной группы лидеров капитан 2 ранга М. Ф. Романов сделали все от них
зависящее, чтобы выполнить задание. По намеченным объектам было выпущено 350
снарядов. На берегу вспыхнули большие пожары: горели нефтебаки.
Но этот успех достался нам дорогой ценой. Минная опасность оказалась
значительно большей, чем мы ожидали.
Следует подчеркнуть, что новые электромагнитные мины, сконструированные
гитлеровцами, действительно являлись грозным оружием на первом этапе войны.
С помощью этих мин немцы отправили на дно не один английский корабль.
Мы тоже столкнулись с минной опасностью на всех морских театрах. На
Балтийском флоте подорвался на минном заграждении, поставленном фашистами
еще до начала войны в устье Финского залива, крейсер "Максим Горький". На
Черном море при выходе из Севастополя подорвался эсминец "Быстрый".
Противник использовал как старые, так и новые электромагнитные мины
различной кратности действия. Старые тралы для борьбы с последними оказались
малоэффективными. \48\
Наши моряки пытались разгадать секрет коварных новинок. Еще в июле 1941
года военный инженер 3 ранга И. И. Иванов и капитан-лейтенант Власов
разоружили первую такую мину на Черном море. Вторую мину, в Новороссийске,
обезвредили Б. Т. Лишневский и С. И. Богачек. На Балтике донные мины
разоружили Теплин, Туринов, Алюксутович и другие. Однако заплатить за это
пришлось дорогой ценой: при разоружении мин погибли И. И. Иванов, С. И.
Богачек, И. А. Ефременко, Б. Т. Лишневский и другие отважные флотские
минеры.
Минно-торпедный институт ВМФ прилагал все усилия, чтобы скорее раскрыть
секрет нового немецкого оружия, и внес свои предложения по борьбе с ним. Но
кардинально помочь флоту могла только более квалифицированная научная сила.
Мы обратились за помощью в Ленинградский физико-технический институт
(ЛФТИ). В августе 1941 года на Черноморский флот прибыла во главе с А. П.
Александровым и И.В. Курчатовым группа сотрудников института: А. Р. Регель,
П. Г. Степанов и К. К. Щерба. Ученые вместе с флотскими минерами часто с
риском для жизни разбирали взрывные устройства немецких мин в поисках
секретов нового оружия и выработки контрмер. Г. Охрименко, А. Малов, М.
Иванов и Н. Квасов - вот фамилии черноморских минеров, которые ощупью, с
замиранием сердца разбирались в неизвестных приборах, ища, как обезвредить
коварную машину, готовую в любую секунду взорваться при малейшей
неосторожности. И вскоре задачу удалось решить. Тральщики были снабжены
специальными новыми тралами, а крупные корабли постепенно оборудовались
специальными противомагнитными обмотками. Помнится, в первую очередь такой
противоминной обработке подверглись подводные лодки типа "С".
Советские ученые внесли большой вклад в дело победы над врагом, и вклад
этот был по заслугам оценен правительством. Многие ученые были награждены
орденами и удостоены Государственной премии.
Позже, как-то встретившись со мной в Кремле, Игорь Васильевич Курчатов
поинтересовался: "Как справляется наш флот с электромагнитными минами?" И я
с удовлетворением подтвердил, что благодаря рекомендациям, сделанным им и
его коллегами, флот неплохо выполняет задачи борьбы с вражескими минами.
\49\
Неправильно, однако, было бы думать, что кратковременное пребывание на
Черном морс группы ленинградских ученых помогло решить до конца все вопросы
борьбы с немецкими неконтактными минами. Борьба эта длилась в течение всей
войны, и не последняя роль принадлежит здесь Минно-торпедному управлению ВМФ
(начальник Н. И. Шибаев) и некоторым специалистам-минерам, таким, как
профессор О. Б. Брон и другие.
Для оборудования кораблей системой ЛФТИ требовалось огромное количество
особого электрического кабеля. Предприятия Ленинграда, Кронштадта, Таллинна,
Севастополя, Архангельска, Мурманска, Владивостока отдали все запасы кабеля,
годного для этой цели. Вскоре Техническое управление ВМФ передало Наркомату
судостроительной промышленности наряды на последние 35 километров кабеля.
В середине августа я обратился в Государственный Комитет Обороны к
Сталину и Вознесенскому с предложением возложить на заводы "Севкабель" и
"Москабель" изготовление 350 километров кабеля, а 300 километров заказать за
рубежом. Уже в первых числах сентября "Севкабель" начал поставлять кабель
для Электромортреста, осуществлявшего оборудование кораблей
противомагнитными системами.
Мы постоянно контролировали и направляли работу по размагничиванию
кораблей. Больше всего этим занимался адмирал Л. М. Галлер. На местах эта
задача решалась командованием флотов. Защитой кораблей от магнитных мин
систематически интересовалась Ставка.
С развитием военных действий появились новые типы мин: акустические,
магнитно-акустические и, наконец, гидродинамические. Против них нужно было
искать противоядие. Мы привлекли к этому делу самых опытных и
высококвалифицированных ученых. Реальную помощь в тралении новых вражеских
мин оказывала флоту специально созданная акустическая группа под
руководством Н. Н. Андреева, ставшего впоследствии академиком.
Но вернемся к набегу на Констанцу в первые дни войны, когда мы еще не
имели надежного средства борьбы с немецкими электромагнитными минами. Наши
артиллеристы удачно накрыли цели. При отходе корабли развили большую
скорость - 30 узлов - и пошли на зигзаге; в итоге потеряли параваны -
приспособления \50\ для обезвреживания мин, и лидер "Москва" подорвался.
Раздался оглушительный взрыв, корабль переломился и затонул. "Харьков"
пытался помочь тонущим, но сам получил повреждения от огня береговых
батарей. Если бы из-за минной опасности корабли замедлили ход, они могли бы
понести еще больший ущерб от огня береговой артиллерии. Видимо, давая
задание провести операцию, командование флота должно было точно указать, как
выполнять задачу, сообразуясь с обстановкой и не допуская неоправданного
риска. Однако такого гибкого подхода в управлении у нас тогда еще не было.
Действовать нередко приходилось по принципу "любой ценой".
Существовала ли возможность выполнить операцию удачнее и без потерь?
Бывший командующий эскадрой контр-адмирал Л. А. Владимирский после войны
говорил мне, что обстрел берега следовало вести не лидерам, имевшим меньшую
дальность огня и слабые корпуса, а крейсеру. Это позволило бы обстреливать
Констанцу с дистанции 180-190 кабельтовых, находясь за пределами
неприятельских минных полей. Однако боязнь рисковать крупным кораблем
привела, по словам того же Л. А. Владимирского, к другому решению. Между тем
в мирное время мы готовили для подобных операций именно крейсера.
Корректировка огня с самолета была отработана хорошо, и это позволяло
крейсерам вести огонь на предельных дистанциях.
Мы учли урок набега на Констанцу. В ноябре 1942 года для обстрела базы
вражеских кораблей в Сулине был послан крейсер "Ворошилов". Он выполнил
задачу успешно и без потерь, хотя враг сопротивлялся сильнее, чем во время
набега на Констанцу.
Судьбу личного состава "Москвы" удалось выяснить значительно позже.
Многие погибли, в том числе и заместитель командира по политчасти Г. Т.
Плющенко. Командир корабля А. Б. Тухов и 60 моряков были схвачены фашистами.
Тухов, находившийся все время со своими матросами, организовал побег, дрался
в составе партизанского отряда и погиб 5 марта 1944 года в бою под
наши люди. И они героически выдержали эти испытания.
Балтийский флот годами готовился к войне на море: к действиям на
коммуникациях, к бою на минно-артиллерийской позиции в устье Финского
залива, к обороне своих баз с моря, к защите от вражеских десантов
побережья. В начале войны флоту пришлось повернуть пушки, так сказать, на
сто восемьдесят градусов и действовать "на обратной директрисе", как шутливо
выражались иногда на своем языке артиллеристы.
Сложившаяся обстановка вынудила отказаться от планов, разработанных в
мирное время, и сосредоточить все внимание на опасности, грозившей с суши.
Конечно, если бы войска фашистской Германии были остановлены на наших
границах, немецкому флоту пришлось бы действовать активнее. Тогда
пригодились бы все варианты наших довоенных оперативных планов.
Недостаточная подготовленность к началу войны театра военных действий,
неожиданное направление вражеских ударов подчас приводили нас к ряду ошибок
в борьбе за свои районы и базы, а иногда ставили в исключительно тяжелое
положение. Так, в конце июня, когда была захвачена Рига, кораблям отряда
легких сил пришлось базироваться на не приспособленные для этого бухты, а
затем отходить мелководным фарватером через Моонзунд. И все же командование
Балтийского флота сумело под носом у противника углубить моонзундский
фарватер и вывести через него крейсер "Киров", а также многие другие корабли
и суда. На поверку вышло, что гитлеровцы раньше времени прокричали о том,
что им удалось "запереть большие силы красных в Рижском заливе". \40\
Дни второй половины июля вспоминаются как весьма тревожные для
Балтийского флота.
В то тяжелое время, когда, несмотря на героизм наших людей, приходилось
оставлять базу за базой, мы особенно явственно ощутили все недоделки в
подготовке флотов. Больше всего они сказались в отработке взаимодействия
флота с армией, в обеспечении флота некоторыми типами кораблей и боевых
средств, а зачастую и в уровне боевой подготовки.
Как далеко подчас бывает от планов на бумаге до их осуществления!
Будучи командиром крейсера, я, казалось, не сомневался, что на учениях
корабль выполнит все, как расписано в плане. Но стоило начать действовать -
и обнаруживалось немало недоработок. Уже тогда я научился понимать, что
никакой план нельзя считать реальным, пока он не проверен на деле. Позже,
когда я командовал Тихоокеанским флотом, во время хасанских событий,
возникла реальная опасность атаки с воздуха нашей главной базы -
Владивостока. Тогда мы обнаружили, что хранившиеся в сейфах планы - это еще
далеко не полная гарантия действительной боеготовности флота. Пришлось в
течение нескольких месяцев проводить различные учения, чтобы проверить наши
планы на практике и срочно откорректировать их.
А когда началась Великая Отечественная война, я снова убедился: она
вносит самые непредвиденные поправки в планы, несмотря на то что они не раз
уже проверены на учениях.
Говоря о боях за Либаву, я упоминал, что не сразу было достигнуто
единое понимание взаимодействия между армией и флотом на этом конкретном
участке. Нечто похожее повторилось в Таллинне. Вопреки планам мирного
времени ответственность за оборону Таллинна с суши сразу была возложена на
Военный совет Балтфлота, но сухопутные войска были подчинены флотскому
командованию с большим опозданием.
Теперь о кораблях и боевых средствах. Давно известно, что наибольший
эффект в войне дает только правильно "сбалансированный" флот, то есть флот,
имеющий достаточно надводных и подводных кораблей всех нужных классов и
типов. Обеспечить это соотношение кораблей еще в предвоенные годы было
прямой обязанностью наркома ВМФ и Главного морского штаба. Здесь нельзя
ссылаться ни на высшие органы, ни на \41\ промахи на местах.
Очень болезненно, особенно на Балтийском флоте, сказалась нехватка
тральщиков и тральных средств. Все мы, руководители флота, понимали, что в
условиях балтийского мелководья мины явятся большой опасностью, что без
тральщиков немыслим ни один выход кораблей. Если бы спросить любого из нас,
что требуется в первую очередь для Балтийского морского театра, мы бы не
задумываясь ответили: строить тральщики, создавать тралы, дать современные
мины для борьбы с противником. На деле же получилось иначе. Это нужно
признать.
Уделяя внимание крупным кораблям, мы медленно строили новые
быстроходные тральщики (БТЩ), к тому же строили их мало. Также
непростительно, что после начала войны в Европе, когда возросла опасность
нападения фашистской Германии на Советский Союз, мы не пополнили флот
кораблями торгового флота, способными действовать в качестве тральщиков. В
результате на КБФ к началу войны было всего 20 БТЩ, а по самым скромным
подсчетам их требовалось не менее 100. Такое положение с тральщиками снизило
эффективность использования боевых кораблей и вызвало лишние потери при
прорыве флота из Таллинна в Кронштадт. Подводя итоги первого месяца войны,
Военный совет флота оценил минную опасность как главную, Острота вопроса
вынудила его распорядиться "подобрать в Ленинграде все, что может оказаться
пригодным", а если не будет этой возможности, то "подобрать 15-20 морских
или речных буксиров, вплоть до колесных". Так велика была нужда в
тральщиках.
Это, очевидно, знали и немцы. Недаром, не рискуя крупными кораблями,
Гитлер по плану "Барбаросса" уже в феврале 1941 года решил с началом войны
широко использовать на Балтийском море все минные заградители, торпедные
катера и часть своих легких сил. Теоретически мы ожидали этого, а
практически к борьбе с вражескими минами не подготовились. Нам надо было во
все колокола бить тревогу уже после первых сведений о появлении новых
немецких электромагнитных мин и о больших потерях, которые несли от них
англичане в 1939-1941 годах.
Кроме тральщиков, не хватало и кораблей противолодочной обороны (НЛО) и
специальных сторожевых кораблей (СКР). С огорчением перечитываешь сейчас
\42\ строки старого документа:
"БТЩ "Крамбол" занял место в дозоре". Не от хорошей жизни приходилось
посылать вместо сторожевиков тральщики.
Испытал на себе Балтийский флот и все последствия слабости наших
корабельных средств ПВО. Прикрывать корабли истребителями удавалось не
всегда, а зенитные пушки Лендера к тому времени уже устарели.
Боевая подготовка проходила в неблагоприятных условиях.
Почти до самой Великой Отечественной войны наш Балтийский флот
располагал единственной базой в Кронштадте, замерзающей на четыре-пять
месяцев в году. Уже в ноябре корабли обычно стояли у стенок или на
судоремонтном заводе в скованном льдами Кронштадте. Выходы в море
прекращались, командный и рядовой состав занимался учебой на берегу. Осенью
проходили демобилизация и призыв. К этому же времени приурочивались отпуска
и перемещения командиров.
Командование стремилось как можно больше сделать зимой, а весной
пораньше вывести флот в морс, но на корабле, стоящем во льду или у
заводского причала, многого не сделаешь. Первые шаги флота весной были
робкими, он напоминал больного, долго пролежавшего в постели. Только в
начале мая корабли вытягивались на Кронштадтский рейд, занимались одиночной
подготовкой, изредка выходили в море, которое, прямо скажем, переставало за
зиму быть "домом" балтийцев. Еще с тех времен, когда я был курсантом, мне
хорошо запомнились первые сборы флота на Кронштадтском рейде. Переход в
Лужскую губу в июне оказывался событием. А когда соединения приступали к
сложным учениям и совместному плаванию, была уже середина лета. В спешке, с
неизбежными при этом авариями, флот готовился к осенним маневрам,
завершавшим учебный год. Следующей весной почти все начиналось сначала.
Когда в ноябре 1933 года я стал командиром крейсера на Черном море, то
увидел, что балтийские порядки распространены и здесь, хотя Черное море не
замерзает. В октябре можно еще плавать да плавать, а у нас, как и на
Балтике, проводили итоговое учение, большая часть кораблей становилась к
стенке морского завода и, как тогда шутили, "в командование флотом вступал
директор". \43\ "Почему мы так мало плаваем зимой?"- нередко говорили между
собой моряки, но все понимали, что решить этот вопрос можно только в верхах.
Как, допустим, плавать в ноябре и декабре, если те, кто подлежал
демобилизации, сразу ушли с кораблей, а многие командиры и сверхсрочники
уехали в отпуск? Порядки, заведенные на Балтике, где не было незамерзающих
баз, и ставшие традицией - всем плавать летом и всем ремонтироваться с
осени,- цепко держали нас в плену.
Положение на всех наших флотах изменилось только в 1940 году. На опыте
финской войны мы еще раз убедились, что нужно плавать круглый год и к борьбе
на морс готовиться в условиях, близких к боевым. Балтийский флот, базируясь
теперь на Таллинн, Либаву, Ханко, уже не был зимой скован льдами, и его
корабли могли бороздить воды Балтики круглый год. Но до начала войны времени
оставалось мало, и кардинально изменить положение оказалось уже невозможным.
Опыт приобретается и накапливается годами, особенно опыт в подготовке людей.
Вырастить и воспитать умелых командиров и матросов сложнее, чем построить
корабли.
После налета немецкой авиации на Севастополь, на рассвете 22 июня.
Черноморский флот в сравнительно спокойной обстановке развертывал силы и
ставил минные заграждения{9}.
После войны было высказано немало критических замечаний по этому
поводу: мол, мы без особой нужды ставили мины у своих баз. Особенно большие
сомнения вызвали минные постановки на Черном море. Вице-адмирал И. Д.
Елисеев писал мне: "Когда выяснилось, что нашим врагом на Черном море будут
румыны и немцы, следовало воздержаться от постановки мин, поскольку большой
угрозы с моря не было, а постановка их принесла нам много горя. Основными
потребителями моря были мы сами".
Мнение это небезосновательно, но полностью согласиться с ним я не могу.
Отсутствие минных полей около Севастополя позволило бы даже слабому
противнику подходить к порту ночью и ставить мины. \44\
Весь район моря возле Севастополя пришлось бы считать опасным и
постоянно проводить контрольное траление. В то же время любой неприятельский
эсминец ночью или в тумане мог подойти к этой важной базе нашего флота и
обстрелять ее. И трудно сказать, что доставило бы нам больше беспокойства:
свои мины, расположение которых мы отлично знали, или опасения, что враг
может войти в не защищенные нашими минами воды.
Бесспорно одно: минировать нужно продуманно. Следует помнить, что мины
- угроза не только противнику, но и своим кораблям, что рано или поздно их
придется тралить, что штормы срывают их, и тогда они носятся по воле волн.
Я придерживаюсь мнения, что с оперативной точки зрения постановка
оборонительных минных заграждений около своих баз не только на Черном море,
но и на Дальнем Востоке была правильной. По идее, свои минные поля не могут
представлять сколько-нибудь серьезной опасности для плавания и в то же время
дают почти полную гарантию от появления в этих местах ночью или в тумане
кораблей противника. Конечно, минные поля даже при точном знании своих
фарватеров представляют некоторую опасность и создают неудобство для
плавания боевых кораблей и транспортов, но опасность эта была бы значительно
большей, если бы вражеские надводные корабли или подводные лодки имели
возможность набросать около наших баз свои мины. Неприятности, причиняемые
своими минными полями, обусловливались главным образом недостатками в
технике - мины всплывали, срывались с якорей и становились опасными.
Постановка минных полей, конечно, требовала ходить строго по фарватерам.
Считать применение такого мощного оборонительного оружия, как мины,
неправильным лишь из-за того, что оно прибавляло забот,- значило бы признать
свое неумение обращаться с ним. Ведь плавают же корабли с опасным
боеприпасом в своих погребах!
Командование Черноморского флота с первого дня войны взяло инициативу в
свои руки. Флотская авиация наносила удары по важным объектам в Румынии.
Дунайская флотилия, отбив первое нападение с румынского берега, высадила на
него десант. Подводные \45\ лодки вышли к румынским и болгарским берегам,
чтобы искать и атаковать вражеские корабли.
Продвижение немецкой армии по всему фронту уже в начале июля вызвало
опасения, что для приморских городов и военно-морских баз может возникнуть
угроза с суши. То, что произошло на Балтике, могло повториться и на Черном
море. Становилось очевидным, что для флота на первый план выдвигается борьба
на 4?лангах армий, упиравшихся в море. При этом, как и на Балтике, многое
обернулось не совсем так, как мы себе представляли до войны.
В бытность мою командиром корабля на Черном море высказывалось
предположение, что наши вероятные противники попытаются повторить Крымскую
кампанию прошлого века, высадив мощный десант где-нибудь на нашем побережье.
Позже над этой угрозой стала превалировать опасность нападения с
воздуха и с суши. Помнится, как в 1941 году после захвата немцами острова
Крит, когда они применили воздушный десант, мы дали себе ясный отчет в том,
что подобная опасность не исключена и для Крыма. Крупных сухопутных сил там
не было, было бы целесообразно оперативно подчинить все войска в Крыму
Военному совету флота. Но о возможности появления армии врага в районе
Перекопа не думалось.
Наш Черноморский флот развивался быстро и к началу Великой
Отечественной войны состоял из линкора, б крейсеров, 17 лидеров и
эскадренных миноносцев, 2 сторожевых кораблей, 47 подводных лодок, 84
торпедных катеров и ряда вспомогательных судов. Авиация насчитывала 625
самолетов. Флот готовили к тому, чтобы обеспечить наше господство на Черном
море.
Как и на других морях, одной из важнейших задач флота считали
обеспечение флангов армии. Чем ближе шло дело к войне, тем больше внимания
уделялось взаимодействию флота с войсками приграничного Одесского военного
округа. Именно отработке такого взаимодействия было посвящено и последнее,
закончившееся в канун войны учение. Правда, на нем отрабатывались более
активные задачи, поскольку предполагалось, что мы будем не только
обороняться, но и наступать.
Результаты этого учения, проведенного в северо-западном районе моря,
сказались в первые же месяцы войны. Конечно, оно могло бы принести
значительно \46\ больше пользы, если бы мы учитывали возможность скорого
начала войны и более трезво оценивали соотношение сил. Как и на Балтике, где
мысль о потере Либавы, а тем более Риги казалась совершенно недопустимой, на
Черном море не предполагали, что Одессу придется защищать от сухопутного
противника. Хотя флот вернулся с учения за сутки до войны и в море оружие на
кораблях находилось в полной боевой готовности, тема учения не
соответствовала обстановке, которая могла возникнуть с началом военных
действий. Наши взоры были обращены в сторону Босфора. Оттуда мы ждали
появления крупных эскадр с десантными войсками. Предполагалось, что наши
вероятные противники попытаются повторить Крымскую кампанию прошлого века,
высадив десант на нашем побережье. При оперативных играх считали, что
Румыния будет на стороне "противника", но ее флот не представлял реальной
угрозы. В тридцатых годах, когда власть в Германии захватили фашисты и
начали призывать к войне против Советского Союза, положение изменилось. В
случае войны с Германией вероятность морского десанта уменьшилась, но зато
возросла опасность нападения с воздуха и с суши.
Немецкая группа армий "Юг", продвигаясь на восток, захватывала наши
приморские города. Фашисты бахвалились, что советский Черноморский флот
скоро "сам умрет сухопутной смертью", лишившись всех своих баз. Но флот
сражался, с каждым днем наращивая силу ударов.
Королевская Румыния, как и предполагалось, выступила союзницей
фашистской Германии. Наше командование решило нанести удар по главной базе
румынского флота - Констанце.
Уже в ночь на 23 июня 1941 года авиация Черноморского флота произвела
первый налет на военные объекты Констанцы. 23 июня последовало еще пять
налетов: три на Констанцу и два на Сулину.
Немного позднее были нанесены авиационные удары по Плоешти. Этому
объекту Ставка придавала особое значение: речь шла о румынской нефти,
которая была очень нужна фашистской Германии. Поэтому Плоешти бомбила и
армейская, и флотская авиация. В июле и августе удалось уничтожить сотни
тысяч тонн нефти, а добыча ее на какое-то время была сведена почти к нулю.
\47\
Говоря о налетах советской авиации на Плоешти, следует подчеркнуть
стратегическое значение этих ударов. Не случайно Гитлер в записке Браухичу
от 22 августа 1941 года подчеркивал, что нужно скорее захватить
Причерноморье и Крым с его аэродромами, а шахты они всегда захватят. Один
удачный налет русской авиации на единственный наш источник нефти,
указывалось далее, и трудно будет предугадать, каким окажется дальнейший ход
войны.
Не случайно и то, что И. В. Сталин обращался к Гопкинсу с вопросом, не
могут ли англичане (США тогда еще не воевали) бомбить Плоешти. Но этих
ударов не последовало.
25 июня два лидера - "Москва" и "Харьков" - вышли в море, чтобы
обстрелять Констанцу. Эту ударную группу прикрывали крейсер "Ворошилов" и
два эсминца. Корабли совершили переход ночью и на рассвете внезапно
появились перед Констанцей. В 5 часов утра оба лидера открыли огонь.
Это был смелый набег, что подтверждали и представители немецкого
командования в Румынии.
Командир всего соединения контр-адмирал Т. А. Новиков и командир
ударной группы лидеров капитан 2 ранга М. Ф. Романов сделали все от них
зависящее, чтобы выполнить задание. По намеченным объектам было выпущено 350
снарядов. На берегу вспыхнули большие пожары: горели нефтебаки.
Но этот успех достался нам дорогой ценой. Минная опасность оказалась
значительно большей, чем мы ожидали.
Следует подчеркнуть, что новые электромагнитные мины, сконструированные
гитлеровцами, действительно являлись грозным оружием на первом этапе войны.
С помощью этих мин немцы отправили на дно не один английский корабль.
Мы тоже столкнулись с минной опасностью на всех морских театрах. На
Балтийском флоте подорвался на минном заграждении, поставленном фашистами
еще до начала войны в устье Финского залива, крейсер "Максим Горький". На
Черном море при выходе из Севастополя подорвался эсминец "Быстрый".
Противник использовал как старые, так и новые электромагнитные мины
различной кратности действия. Старые тралы для борьбы с последними оказались
малоэффективными. \48\
Наши моряки пытались разгадать секрет коварных новинок. Еще в июле 1941
года военный инженер 3 ранга И. И. Иванов и капитан-лейтенант Власов
разоружили первую такую мину на Черном море. Вторую мину, в Новороссийске,
обезвредили Б. Т. Лишневский и С. И. Богачек. На Балтике донные мины
разоружили Теплин, Туринов, Алюксутович и другие. Однако заплатить за это
пришлось дорогой ценой: при разоружении мин погибли И. И. Иванов, С. И.
Богачек, И. А. Ефременко, Б. Т. Лишневский и другие отважные флотские
минеры.
Минно-торпедный институт ВМФ прилагал все усилия, чтобы скорее раскрыть
секрет нового немецкого оружия, и внес свои предложения по борьбе с ним. Но
кардинально помочь флоту могла только более квалифицированная научная сила.
Мы обратились за помощью в Ленинградский физико-технический институт
(ЛФТИ). В августе 1941 года на Черноморский флот прибыла во главе с А. П.
Александровым и И.В. Курчатовым группа сотрудников института: А. Р. Регель,
П. Г. Степанов и К. К. Щерба. Ученые вместе с флотскими минерами часто с
риском для жизни разбирали взрывные устройства немецких мин в поисках
секретов нового оружия и выработки контрмер. Г. Охрименко, А. Малов, М.
Иванов и Н. Квасов - вот фамилии черноморских минеров, которые ощупью, с
замиранием сердца разбирались в неизвестных приборах, ища, как обезвредить
коварную машину, готовую в любую секунду взорваться при малейшей
неосторожности. И вскоре задачу удалось решить. Тральщики были снабжены
специальными новыми тралами, а крупные корабли постепенно оборудовались
специальными противомагнитными обмотками. Помнится, в первую очередь такой
противоминной обработке подверглись подводные лодки типа "С".
Советские ученые внесли большой вклад в дело победы над врагом, и вклад
этот был по заслугам оценен правительством. Многие ученые были награждены
орденами и удостоены Государственной премии.
Позже, как-то встретившись со мной в Кремле, Игорь Васильевич Курчатов
поинтересовался: "Как справляется наш флот с электромагнитными минами?" И я
с удовлетворением подтвердил, что благодаря рекомендациям, сделанным им и
его коллегами, флот неплохо выполняет задачи борьбы с вражескими минами.
\49\
Неправильно, однако, было бы думать, что кратковременное пребывание на
Черном морс группы ленинградских ученых помогло решить до конца все вопросы
борьбы с немецкими неконтактными минами. Борьба эта длилась в течение всей
войны, и не последняя роль принадлежит здесь Минно-торпедному управлению ВМФ
(начальник Н. И. Шибаев) и некоторым специалистам-минерам, таким, как
профессор О. Б. Брон и другие.
Для оборудования кораблей системой ЛФТИ требовалось огромное количество
особого электрического кабеля. Предприятия Ленинграда, Кронштадта, Таллинна,
Севастополя, Архангельска, Мурманска, Владивостока отдали все запасы кабеля,
годного для этой цели. Вскоре Техническое управление ВМФ передало Наркомату
судостроительной промышленности наряды на последние 35 километров кабеля.
В середине августа я обратился в Государственный Комитет Обороны к
Сталину и Вознесенскому с предложением возложить на заводы "Севкабель" и
"Москабель" изготовление 350 километров кабеля, а 300 километров заказать за
рубежом. Уже в первых числах сентября "Севкабель" начал поставлять кабель
для Электромортреста, осуществлявшего оборудование кораблей
противомагнитными системами.
Мы постоянно контролировали и направляли работу по размагничиванию
кораблей. Больше всего этим занимался адмирал Л. М. Галлер. На местах эта
задача решалась командованием флотов. Защитой кораблей от магнитных мин
систематически интересовалась Ставка.
С развитием военных действий появились новые типы мин: акустические,
магнитно-акустические и, наконец, гидродинамические. Против них нужно было
искать противоядие. Мы привлекли к этому делу самых опытных и
высококвалифицированных ученых. Реальную помощь в тралении новых вражеских
мин оказывала флоту специально созданная акустическая группа под
руководством Н. Н. Андреева, ставшего впоследствии академиком.
Но вернемся к набегу на Констанцу в первые дни войны, когда мы еще не
имели надежного средства борьбы с немецкими электромагнитными минами. Наши
артиллеристы удачно накрыли цели. При отходе корабли развили большую
скорость - 30 узлов - и пошли на зигзаге; в итоге потеряли параваны -
приспособления \50\ для обезвреживания мин, и лидер "Москва" подорвался.
Раздался оглушительный взрыв, корабль переломился и затонул. "Харьков"
пытался помочь тонущим, но сам получил повреждения от огня береговых
батарей. Если бы из-за минной опасности корабли замедлили ход, они могли бы
понести еще больший ущерб от огня береговой артиллерии. Видимо, давая
задание провести операцию, командование флота должно было точно указать, как
выполнять задачу, сообразуясь с обстановкой и не допуская неоправданного
риска. Однако такого гибкого подхода в управлении у нас тогда еще не было.
Действовать нередко приходилось по принципу "любой ценой".
Существовала ли возможность выполнить операцию удачнее и без потерь?
Бывший командующий эскадрой контр-адмирал Л. А. Владимирский после войны
говорил мне, что обстрел берега следовало вести не лидерам, имевшим меньшую
дальность огня и слабые корпуса, а крейсеру. Это позволило бы обстреливать
Констанцу с дистанции 180-190 кабельтовых, находясь за пределами
неприятельских минных полей. Однако боязнь рисковать крупным кораблем
привела, по словам того же Л. А. Владимирского, к другому решению. Между тем
в мирное время мы готовили для подобных операций именно крейсера.
Корректировка огня с самолета была отработана хорошо, и это позволяло
крейсерам вести огонь на предельных дистанциях.
Мы учли урок набега на Констанцу. В ноябре 1942 года для обстрела базы
вражеских кораблей в Сулине был послан крейсер "Ворошилов". Он выполнил
задачу успешно и без потерь, хотя враг сопротивлялся сильнее, чем во время
набега на Констанцу.
Судьбу личного состава "Москвы" удалось выяснить значительно позже.
Многие погибли, в том числе и заместитель командира по политчасти Г. Т.
Плющенко. Командир корабля А. Б. Тухов и 60 моряков были схвачены фашистами.
Тухов, находившийся все время со своими матросами, организовал побег, дрался
в составе партизанского отряда и погиб 5 марта 1944 года в бою под